Эпоха «шестидесятых годов», не вполне соответствующая, как случится это и в XX в., календарным хронологическим вехам, ознаменована бурным ростом общественной и литературной активности, которая отразилась в первую очередь на существовании русской журналистики. В эти годы появляются многочисленные новые издания, среди которых «Русский вестник» и «Русская беседа» (1856), «Русское слово» (1859), «Время» (1861) и «Эпоха» (1864). Меняют свое лицо популярные «Современник» и «Библиотека для чтения». На страницах периодических изданий формулируются новые общественные и эстетические программы; быстро приобретают известность начинающие критики (Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев, Н. Н. Страхов и многие другие), а также литераторы, вернувшиеся к активной деятельности (Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин); бескомпромиссные и принципиальные дискуссии возникают по поводу новых незаурядных явлений отечественной словесности - произведений Тургенева, Л. Толстого, Островского, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Фета. Литературные перемены во многом обусловлены значимыми общественно-политическими событиями (смертью Николая I и переходом престола к Александру II, поражением России в Крымской войне, либеральными реформами и отменой крепостного права, Польским восстанием). Долго сдерживаемая философско-политическая, гражданская устремленность общественного сознания при отсутствии легальных политических институтов обнаруживает себя на страницах «толстых» литературно-художественных журналов; именно литературная критика становится открытой универсальной платформой, на которой разворачиваются основные общественно-актуальные дискуссии.

Отчетливо обозначившаяся уникальность критики 1860-х годов заключается в том, что разбор и оценка художественного произведения - ее изначальная, «природная» функция - дополняется, а часто подменяется злободневными рассуждениями публицистического, философско-исторического характера. Литературная критика окончательно и отчетливо смыкается с журналистикой. Поэтому изучение литературной критики 1860-х годов невозможно без учета ее социально-политических ориентиров.

В 1860-е годы происходит дифференциация внутри демократического общественно-литературного движения, складывавшегося в течение двух предыдущих десятилетий на фоне радикальных воззрений молодых публицистов «Современника» и «Русского слова», связанных уже не только с борьбой против крепостного права и самодержавия, но и против самой идеи социального неравенства. Приверженцы прежних либеральных взглядов кажутся едва ли не консерваторами. Необратимость идейного размежевания наглядно проявилась в судьбе некрасовского «Современника». Крайние в своей подспудной антиправительственной направленности "высказывания того круга литераторов, за которым в советской историографии на многие десятилетия закрепилось идеологически ориентированное собирательное обозначение «революционных демократов», - Н.Г.Чернышевского и Н. А. Добролюбова, их последователей и преемников: М. Е. Салтыкова-Щедрина, М.А.Антоновича, Ю.Г.Жуковского - вынудили даже таких пропагандистов Белинского, как И.С.Тургенев, В.П.Боткин, П. В. Анненков, покинуть журнал. Но и новые сотрудники «Современника» не доходили до той безапелляционности литературно-критических заявлений, которой прославились публицисты «Русского слова».

Общими установками на прогрессивное социально-освободительное развитие были проникнуты оригинальные общественные программы - славянофильство и почвенничество; на идеях либерализма поначалу строил свою деятельность и журнал «Русский вестник», фактическим руководителем которого был еще один бывший соратник Белинского, М. Н. Катков. Однако издание, ставшее знаменитым благодаря публикации самых значительных произведений конца 1850 -1860-х годов (здесь были напечатаны «Губернские очерки», «Отцы и дети», «Очарованный странник», «Преступление и наказание», «Война и мир»), оказалось наиболее ярым противником радикализма, всяческого примирения с ним и в 1860-е годы первым встало на защиту монархических государственных оснований и исконных морально-нравственных устоев. Очевидно, что общественная идейно-политическая индифферентность в литературной критике этого периода - явление редкое, почти исключительное (статьи А.В.Дружинина, К.Н.Леонтьева). Широко распространенный в публике взгляд на литературу и литературную критику как на отражение и выражение актуальных социальных проблем приводит к небывалому росту популярности критики, и это вызывает к жизни ожесточенные теоретические споры о сущности литературы и искусства в целом, о задачах и методах критической деятельности. Шестидесятые годы - время первичного осмысления эстетического наследия В.Г. Белинского. Критики этого времени не покушались на главные принципы его литературных деклараций: на идею о связи искусства с действительностью, причем действительностью «здешней», лишенной мистической, трансцендентальной разомкнутости, на положение о необходимости ее типологического познания, обращающегося к общим, закономерным проявлениям жизни. Однако журнальные полемисты с противоположных крайних позиций осуждают либо эстетический идеализм Белинского (Писарев), либо его увлеченность социальной злободневностью (Дружинин). Радикализм публицистов «Современника» и «Русского слова» проявился и в их литературных воззрениях: концепция «реальной» критики, разработанная Добролюбовым, учитывающая опыт Чернышевского и поддержанная (при всей вариативности индивидуальных литературно-критических подходов) их последователями, полагала «действительность», представленную («отраженную») в произведении, главным объектом критических усмотрений. Позиция, которая называлась «дидактической», «практической», «утилитарной», «теоретической», отвергалась всеми остальными литературными силами, так или иначе утверждавшими приоритет художественности при оценке литературных явлений. Однако, «чистой» эстетической, имманентной критики, которая, как рассуждал А. А. Григорьев, занимается механическим перечислением художественных приемов, в 1860-е годы не существовало. При этом внутренний анализ, обращающий внимание на индивидуальные художественные достоинства произведения, присутствует и в статьях самого Григорьева, и в работах Дружинина, Боткина, Достоевского, Каткова и даже Чернышевского и Добролюбова. Поэтому «эстетической» критикой мы называем течение, которое стремилось к постижению авторского замысла, нравственно-психологического пафоса произведения, его формально-содержательного единства. Другие литературные группы этого периода: и славянофильство, и почвенничество, и созданная Григорьевым «органическая» критика - в большей степени исповедовали принципы критики «по поводу», сопровождая интерпретацию художественного произведения принципиальными суждениями по злободневным общественным проблемам. «Эстетическая» критика не имела, как другие течения, своего идейного центра, обнаруживая себя на страницах «Библиотеки для чтения», «Современника » и «Русского вестника» (до конца 1850-х годов), а также в «Отечественных записках», которые в отличие от предыдущей и последующей эпох не играли в литературном процессе этого времени значительной роли.

Наиболее активным и популярным литературным направлением 1860-х годов, задававшим тон всей общественно-литературной жизни эпохи, была «реальная» критика радикально-демократической ориентации.

Ее главными печатными органами стали журналы «Современник» и «Русское слово». В 1854 г. в «Современнике» дебютирует Николай Гаврилович Чернышевский (1826-1889), который после первых же выступлений привлек к себе внимание прямотой и смелостью суждений.

В статьях и рецензиях 1854 г. Чернышевский предстает по-настоящему верным последователем идей Белинского как теоретика «натуральной школы»: вслед за автором знаменитого «письма к Гоголю» критик «Современника» требует от писателей правдивого и осмысленного изображения реалий окружающей действительности, раскрывающего современные социальные конфликты и демонстрирующего тяготы жизни угнетенных сословий.

Так, в рецензии на комедию А. Н. Островского «Бедность не порок» Чернышевский стремится показать неестественность благополучного финала и осуждает драматурга за желание насильственно смягчить критический пафос своих произведений, найти светлые, положительные стороны купеческого быта. Кредо Чернышевского - журналиста и литератора - раскрывает его полемическая работа «Об искренности в критике» (1854). Главной задачей критической деятельности автор статьи признает распространение в «массе публики» понимания общественно-эстетической значимости того или иного произведения, его идейно-содержательных достоинств - иными словами, Чернышевский выводит на первый план просветительские, воспитательные возможности критики. Преследуя цели литературно-нравственного наставничества, критик должен стремиться к «ясности, определенности и прямоте» суждений, к отказу от неоднозначности и двусмысленности оценок.

Программным эстетическим документом всего радикально-демократического движения стала магистерская диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855). Ее главной задачей стал спор с «господствующей эстетической системой» - с принципами гегелевской эстетики. Ключевой тезис диссертации - «прекрасное есть жизнь» - позволил ее автору выразить убеждение в объективном существовании красоты. Искусство не порождает прекрасное, а более или менее успешно воспроизводит его из окружающей жизни - следовательно, оно безусловно вторично по отношению к действительности. Его значение - «дать возможность, хотя в некоторой степени, познакомиться с прекрасным в действительности тем людям, которые не имели возможности насладиться им на самом деле; служить напоминанием, возбуждать и оживлять воспоминание о прекрасном в действительности у тех людей, которые знают его из опыта и любят вспоминать о нем». Задачей искусства, по Чернышевскому, кроме «воспроизведения» действительности, является ее объяснение и приговор, который выносит художник окружающей жизни. Таким образом, развивая эстетические взгляды Белинского, Чернышевский впервые теоретически обосновывает социально-результативную функцию искусства. В цикле статей о Пушкине, посвященном первому посмертному собранию сочинений поэта, Чернышевский стремится на основе впервые опубликованных материалов пушкинского архива реконструировать его общественную позицию, отношение к политическим событиям, к власти.

Оценивая прогрессивность Пушкина, Чернышевский обнаруживает его внутреннюю оппозиционность по отношению к власти и в то же время упрекает его в пассивности, в философской отстраненности, объясняя это, правда, гнетущими условиями жизни николаевского времени. «Очерки гоголевского периода русской литературы» (1855-1856) можно рассматривать как первую капитальную разработку истории русской критики 1830-1840-х годов. Положительно оценивая творчество Надеждина и Н.Полевого, Чернышевский сосредоточивает внимание на деятельности Белинского, который, по мнению автора цикла, обозначил истинные маршруты прогрессивного развития русской художественной словесности. Залогом литературно- общественного прогресса в России Чернышевский вслед за Белинским признает критическое изображение русской жизни, принимая за эталон подобного отношения к действительности творчество Гоголя. Автора «Ревизора» и «Мертвых душ» Чернышевский ставит безусловно выше Пушкина, причем главным критерием сравнений становится представление об общественной результативности творчества писателей. Журналист считал, что трезвого и критического понимания действительности на современном этапе недостаточно, необходимо предпринимать конкретные действия, направленные на улучшение условий общественной жизни. Эти взгляды нашли выражение в знаменитой статье «Русский человек на rendez-vous» (1858), которая примечательна и с точки зрения критической методологии Чернышевского. Небольшая повесть Тургенева «Ася» стала поводом для масштабных публицистических обобщений критика, которые не имели целью раскрыть авторский замысел. В образе главного героя повести Чернышевский увидел представителя распространенного типа «лучших людей», которые, как Рудин или Агарин (герой поэмы Некрасова «Саша»), обладают высокими нравственными достоинствами, но не способны на решительные поступки. В результате эти герои выглядят «дряннее отъявленного негодяя». Однако глубинный обличительный пафос статьи направлен не против отдельных личностей, а против действительности, которая таких людей порождает. Именно окружающая социальная жизнь является фактически главным героем большинства литературно-критических статей Чернышевского.

В конце 1850 - начале 1860-х годов (вплоть до ареста в 1862 г.) Чернышевский все меньше внимания уделяет литературно-критической деятельности, всецело сосредоточиваясь на вопросах политического, экономический), социально-философского характера

Ближайший единомышленник Чернышевского, Добролюбов развивает его пропагандистские начинания, предлагая иногда даже более резкие и бескомпромиссные оценки литературных и общественных явлений. Добролюбов заостряет и конкретизирует требования к идейному содержанию современной литературы; главным критерием социальной значимости произведения становится для него отражение интересов угнетенных сословий. В отличие от Чернышевского, Добролюбов допускает, что автор художественных произведений может и не быть сторонником целенаправленного обличительства, но, верно и детально представляя факты окружающей действительности, он тем самым уже служит делу литературного и общественного прогресса. «Если произведение выходило из-под пера писателя, не принадлежащего к демократическому лагерю, то для Добролюбова, вероятно, было даже предпочтительнее такое отсутствие прямой авторской оценки <...> В этом случае читателю и критику не придется «распутывать» сложные противоречия между объективными образами, фактами и некоторыми субъективными, искажающими факты выводами, которые наверняка оказались бы у «идейного», но не демократического автора». Иными словами, публицисту «Современника» важно не то, что сказал автор, а что «сказалось» им. Добролюбов не исключает мысль о бессознательном характере художественного творчества. С этой точки зрения особая роль принадлежит критику, который, подвергая изображенную художником картину жизни аналитическому осмыслению, как раз и формулирует необходимые выводы. Добролюбов, как и Чернышевский, обосновывает возможность литературно-критических размышлений «по поводу» произведения, которые обращены не столько к постижению его внутренней формально-содержательной неповторимости, сколько к актуальным общественным проблемам, потенции которых можно в нем обнаружить.

В качестве источника для пространных публицистических рассуждений Добролюбовым были использованы произведения А.Н. Островского (статьи «Темное царство», 1859 и «Луч света в темном царстве», I860), Гончарова («Что такое обломовщина?», 1859), Тургенева («Когда же придет настоящий день?», 1860), Ф.М. Достоевского («Забитые люди», 1861). Однако, несмотря на такое разнообразие объектов литературно-критических усмотрений, из-за стремления к широким обобщениям эти статьи можно рассматривать как единый мета- текст, пафос которого сводится к доказательству ущербности российских общественно-политических устоев. Одним из самых принципиальных вопросов для всей «реальной» критики был поиск в современной словесности новых героев. Не доживший до появления Базарова, Добролюбов лишь в Катерине Кабановой разглядел приметы личности, протестующей против законов «темени и царства».

Резкость и безапелляционность некоторых суждений Добролюбова спровоцировали конфликт в кругу «Современника» и во всем демократическом движении. После статьи «Когда же придет настоящий день?», которая, как посчитал Тургенев, исказила идейную подоплеку романа «Накануне» и тем самым нарушила этические нормы критики, журнал покинули его давние сотрудники - Тургенев, Боткин, Л. Толстой. Однако настоящая полемическая буря внутри самого радикального направления разразилась в середине 1860-х годах между журналами «Современник» и «Русское слово». В 1860 г. редактором «Русского слова», основанного годом раньше, стал Григорий Евлампиевич Благосветлов (1824-1880), сменивший не принесших изданию популярности Я.П.Полонского и А. А. Григорьева. Сходство с мыслителями «Современника» в интерпретации базовых ценностей - о необходимости социального равенства и политических перемен - не мешало руководителю нового журнала скептически относиться к продуктивности тех направлений общественной пропаганды, которые декларировали Чернышевский и Добролюбов. Приглашенные им и работавшие под его непосредственным влиянием молодые публицисты, Д. И. Писарев и В. А. Зайцев, демонстрировали самостоятельность идеологических оснований и тактических задач ежемесячника.

Ведущим сотрудником «Русского слова» быстро стал Дмитрий Иванович Писарев (1840-1868). Писарев-литератор нашел себя в образе бесстрашно-насмешливого скептика, подвергающего сомнению любые, даже самые авторитетные и популярные учения, эпатирующего читателя нарочитой прямолинейностью и неожиданной парадоксальностью суждений. Безупречность крайне прагматичной, рационалистической логики принесла Писареву небывалую популярность среди молодых читателей и обеспечила доказательность его беспощадно-насмешливым высказываниям о никчемной (и, следовательно, вредоносной) деятельности публицистов «Русского вестника» («Московские мыслители», 1862), славянофильства («Русский Дон Кихот», 1862) и, по сути, всей русской философии, строящейся на умозрительных, иллюзорных основаниях («Схоластика XIX века», 1861). Иллюзией Писарев считает умеренность во взглядах, обосновывая тем самым правомерность крайних, радикальных воззрений. Отдавая должное освободительным чаяниям Чернышевского и Добролюбова, Писарев нимало не смущается расхождением с ними по некоторым принципиальным вопросам. Публицист «Русского слова» скептически рассматривает возможность сознательной активности угнетенных сословий, прежде всего крестьянства, считая главной деятельной силой русского общества образованную молодежь. Писарев резко расходится с Добролюбовым в оценке некоторых литературных явлений. По мнению Писарева, Добролюбов, посчитавший Катерину Кабанову «лучом света в темном царстве», поддался явной идеализации героини.

Свои эстетические и литературные рассуждения Писарев подчиняет крайне утилитарным представлениям о человеческой деятельности. Единственной целью художественной словесности объявляется пропаганда определенных идей, базирующаяся на тенденциозном воспроизведении социальных конфликтов и на изображении «новых героев». Не удивительно, что любимыми произведениями Писарева 1860-х годов стали «Отцы и дети» И.С. Тургенева («Базаров», 1862; «Реалисты», 1864) и «Что делать?» Н.Г. Чернышевского («Мыслящий пролетариат», 1865), реализующие сокровенные представления Писарева о сознательной рациональной работе, нацеленной на созидание личного и общественного блага.

Рядом со статьями Писарева публиковались работы Варфоломея Александровича Зайцева (1842-1882), который при всем своем публицистическом даровании доводил до абсурдного упрощения радикальные идеи журнального коллеги. Зайцев - отчаянный «разрушитель эстетики», категорически отвергавший искусство в целом и последовательно противопоставлявший поэзии современные естественнонаучные представления. Искусство, по жесткому утверждению критика, «заслуживает полного и беспощадного отрицания». Эти и подобные высказывания Зайцева и Писарева вызывали постоянные полемические нападки, причем не только со стороны изначальных оппонентов, противников радикализма, но и со стороны ближайших единомышленников - журналистов «Современника». Полемика, источником которой были расхождения в понимании нюансов пропагандистской тактики, быстро превратилась в журнальную перебранку, доходившую до личных оскорблений, до взаимных обвинений в пособничестве консервативным и проправительственным силам. И несмотря на то, что в конце концов этот бесперспективный спор был прекращен, общественная репутация журналов заметно пострадала - полемика продемонстрировала явный дефицит новых продуктивных идей и обозначила кризис радикального движения. Деятельность журналов, в которых литературные вопросы все больше отходили на периферию, была запрещена правительством после покушения на Александра II в 1866 г.

Несмотря на столь громкие внутренние разногласия, у приверженцев радикальных взглядов были общие противники: представители «эстетической» критики, идеологи славянофильства и почвенничества, сторонники консервативного «охранительства» из «Русского вестника» и «Московских ведомостей». Главными оппонентами по многим литературным вопросам для журналистов «Современника» и «Русского слова» оставались представители так называемой «эстетической» критики. Бывшие соратники Белинского, составлявшие костяк «Современника» до середины 1850-х годов: И.С. Тургенев, П.В.Анненков, В.П.Боткин, А.В.Дружинин - без энтузиазма восприняли провозглашение новых эстетических принципов молодыми публицистами журнала. Тургенев, например, в письмах к Краевскому, Некрасову и др. называл диссертацию Чернышевского «гнусной мертвечиной» и «гадкой книгой». Критикам, которые, в отличие от своих молодых коллег, не склонны были рассуждать о литературе в отвлеченно-теоретическом ключе, приходилось отстаивать свой взгляд на искусство. При этом, ориентируясь на «классическую» эстетику Белинского (на его суждения начала 1840-х годов), они размышляли в рамках общих для всей эпохи эстетических воззрений: сравнивали литературу с внеэстетической «реальной» жизнью, искали в произведении типологического отражения «действительности как она есть». Однако противники «утилитарной», или, как они выражались, «дидактической» критики, освобождали литературу от необходимости служить злободневным нуждам времени, от непременного изображения сословных конфликтов, оставляли за изящной словесностью ее самостоятельное, суверенное значение.

В отличие от публицистов «Современника» и «Русского слова», которые, излагая свои убеждения, чаще отталкивались от русской литературы прежних лет, защитники эстетического подхода осваивали ее в качестве положительной основы для декларации собственных пристрастий. Их именитым единомышленником предстает Пушкин в статьях А. В. Дружинина («А. С. Пушкин и последнее издание его сочинений», 1855) и М.Н.Каткова («Пушкин», 1856). Творчество Л. Толстого, Тургенева, Островского и даже Некрасова и Салтыкова-Щедрина демонстрирует незыблемую актуальность вневременных нравственно-психологических вопросов человеческого бытия.

Одним из первых за эстетические идеалы этого литературно-критического течения вступился Павел Васильевич Анненков (1813-1887), опубликовавший в 1855 г. на страницах «Современника» статью «О мысли в произведениях изящной словесности» и в 1856 г., уже в «Русском вестнике», работу «О значении художественных произведений для общества». Анненков стремится доказать, что в литературном произведении все должно быть подчинено единственной цели - выражению «художнической мысли», связанной с развитием «психологических сторон лица или многих лиц». Литературное повествование «почерпает жизнь и силу в наблюдении душевных оттенков, тонких характерных отличий, игры бесчисленных волнений человеческого нравственного существа в соприкосновении его с другими людьми». Любая «преднамеренная», отвлеченная мысль, философская или «педагогическая», искажает сущность настоящего творчества, самыми «дорогими» качествами которого являются «свежесть понимания явлений, простодушие во взгляде на предметы, смелость обращения с ними». С другой стороны, внутренняя, «художническая» мысль, которая может иметь и «случайный» характер и которая основана на внимании к душевным мотивам человеческого поведения, к его нравственным переживаниям, как раз и является залогом индивидуальной выразительности и художественной убедительности литературного творения. Столь же подчиненный характер должны иметь в литературном творении и качества «народности». Критик, который ищет в произведении эти черты, игнорируя его художественные достоинства, совершает ошибку, поскольку извлекает часть из целого: только истинный художник способен быть по-настоящему народным, проникая в глубины национальной нравственности. Защищая этико-психологический аспект художественной литературы как главный критерий оценки и самого произведения, и его героев, Анненков не соглашается с категоричностью приговоров, выносимых «реальной» критикой героям тургеневских произведений 1850-х годов. В статье «О литературном типе слабого человека» (1858), полемически откликающейся на работу Н.Г. Чернышевского «Русский человек на rendez-vous», критик стремится расширить восприятие того социального феномена, который воплощен в образе главного героя повести «Ася»: люди размышляющие, умеющие сомневаться в себе и в окружающих, играют важную роль в жизни общества. «<...> мы все-таки продолжаем думать, что между людьми, которые зачисляются и сами себя зачисляют в разряд мнительных, будто бы лишенных способности долго и сильно желать, только и сберегается еще настоящая, живая мысль, отвечающая нуждам современного образования». Тип «слабого» человека «возбуждает все запросы, поднимает прения, затрагивает предметы с разных сторон, копошится в изысканиях для подтверждения какой-либо общеблагодетельной мысли, силится устроить жизнь наукой и наконец представляет в свободном творчестве поверку настоящего и стремления к поэтическому идеалу существования».

Во второй половине 1850-х годов в России впервые появляется собственное периодическое издание славянофильства - журнал «Русская беседа», в котором публикуются статьи И.В.Киреевского, А.С.Хомякова, К.С.Аксакова. Литературные вопросы, однако, не составляют предмет основного интереса ни руководителей журнала (А. И. Кошелева, И. С. Аксакова, Т. И. Филиппова), ни его авторов, обращавшихся по преимуществу к философско-исторической и общественной проблематике. Из литературно-критических работ издания большой резонанс вызвала лишь статья К. Аксакова «Обозрение современной литературы» (1857). Строго подходя к явлениям художественной словесности 1850-х годов и сквозь призму «русского воззрения» оценивая самобытность писателей и глубину понимания народной духовности, Аксаков лишь Тютчева в поэзии и Островского в прозе без колебания считает по-настоящему значительными авторами. В творчестве Фета и А. Майкова критик видит бедность мысли и содержания, в творчестве Тургенева и Л. Толстого, несмотря на наличие «истинно прекрасных» произведений, - излишние подробности, от которых «теряется общая линия, их связующая в одно целое»1, в повестях Григоровича и Писемского - поверхностное описание народной жизни, в «Губернских очерках» Щедрина - некоторую карикатурность образов. Вместе с тем, окончательное разрушение «натуральной школы» позволяет Аксакову с оптимизмом смотреть в будущее русской литературы.

Несмотря на ограниченный характер славянофильского движения в 1850-1860-е годы, именно в это время начинается интенсивное распространение славянофильской идеологии на другие течения общественной мысли. Деятели и журналы сугубо западнической ориентации позволяют себе неожиданно сочувственные отзывы о работах К. Аксакова, Киреевского, Хомякова: Дружинин в статье о критике гоголевского периода упрекает Белинского за несправедливую резкость по отношению к авторам «Москвитянина», на страницах «Отечественных записок» публикуется большой труд К.Н.Бестужева-Рюмина «Славянофильское учение и его судьбы в русской литературе», с уважением и симпатией характеризующий деятельность московских литераторов 1840-1850-х годов. Многие суждения и идеи славянофилов были восприняты и освоены новыми течениями 1860-х годов - в частности, «почвеннической» критикой. Идеологию «почвенничества» в первой половине десятилетия разрабатывал Ф.М.Достоевский, который вместе с братом М.М.Достоевским в 1861 г. собрал небольшой круг относительных единомышленников и организовал журнал «Время». Позиция нового движения была определена уже в объявлении о подписке на издание, публиковавшемся на страницах газет и журналов в 1860 г.: главной целью общественной деятельности автор «Объявления», Достоевский, считает «слитие образованности и ее представителей с началом народным», точнее, содействие этому процессу, который естественно совершается в обществе. Разделяя ключевые убеждения славянофилов, идейный вдохновитель «Времени» писал о духовной самобытности русской нации, о ее противопоставленности европейской цивилизации. Однако, в отличие от славянофилов, Достоевский трактует реформы Петра I, при всей их неорганичности для народного сознания, явлением естественным и необходимым, привившим на русской почве начала грамотности и образованности, которые в конце концов и приведут русское общество к мирному согласию.

Во «Введении» к «Ряду статей о русской литературе», открывшем критико-публицистический отдел «Времени», Достоевский, по сути, продолжает развивать идеи «умеренного» славянофила И. Киреевского, рассуждая о всеевропейском и даже общечеловеческом потенциале русской духовности, основанном на исключительном умении сочувствовать «чужому», на особой умственной подвижности, позволяющей воспринимать и осваивать национальные ориентиры других народов. Процесс сословного примирения, происходящий, по мнению Достоевского, в настоящее время, и будет способствовать реализации этого потенциала; задачей журнальной критики и публицистики должно быть содействие этому процессу: приближение образованного общества к пониманию русского народа, к «почве», а также пропаганда развития грамотности в низших сословиях.

Огромную роль в деле единения русского общества Достоевский отводит отечественной литературе, которая в лучших своих образцах демонстрирует глубинное постижение национальной духовности. Проблема целей и смысла литературных споров поднимается Достоевским в программной эстетической статье «Г. -бов и вопрос об искусстве» (1861). Две главные журнально-литературные партии - сторонники теории «искусства для искусства» и, с другой стороны, представители «утилитарной» критики, - по мнению Достоевского, ведут искусственную дискуссию, искажая и утрируя точку зрения оппонента и имея в виду не поиск истины, а лишь взаимное болезненное уязвление. В таком обмене мнениями принципиальный вопрос о сущности и функциях искусства не только не решается, но даже, по сути, и не ставится. Достоевский развивает собственное видение проблемы, моделируя полемический диалог с Добролюбовым. Не ставя под сомнение тезис об общественном назначении искусства, о «полезности», автор «Времени» решительно противится той точке зрения, что художественное произведение должно подчиняться злободневным общественным потребностям и что главным критерием оценки его «полезности» является наличие в нем определенной тенденции, его соответствие «известным» стремлениям общества. По мысли Достоевского, этот подход искажает представления о значимости искусства, поскольку игнорирует главный эффект художественного произведения - его эстетическое воздействие. Достоевский убежден, что произведения, справедливо освещающие насущные вопросы современности, но несовершенные в художественном отношении, никогда не достигнут того результата, на который рассчитывают «утилитаристы» - тем более, что сиюминутное понимание «полезности» может обернуться ошибкой при отдаленном рассмотрении.

Истинное искусство основано на свободном творчестве, то любое требование к художнику в конце концов также ведет к нарушению принципа «полезности» - и в этом аспекте Достоевский видит внутреннюю ущербность позиции Добролюбова. Защиту философско-эстетических пристрастий «Времени», высказанных в статьях Достоевского, взял на себя Николай Николаевич Страхов (1828-1896), в будущем - авторитетный публицист «неославянофильства», а в эти годы - начинающий журналист и критик. Однако и в его работах присутствует стремление, избегая крайностей, содействовать сближению несходных литературных и общественных программ. В статье Страхова об «Отцах и детях» Тургенева (1862), вышедшей после двух нашумевших отзывов «Современника» и «Русского слова», которые поразили противоположностью оценок романа, отчетливо просматривается намерение критика обнаружить в суждениях предшественников зерно истины или, во всяком случае, объяснить их точку зрения. Искренняя позиция Писарева, лишенная тактической предвзятости (громкий разрыв Тургенева с «Современником» безусловно повлиял на пафос статьи Антоновича), показалась Страхову достовернее, более того, статья «Русского слова» стала для критика еще одним косвенным подтверждением тому, что «базаровщина», «нигилизм» действительно присутствуют в реальной общественной жизни. Заслугой Тургенева критик посчитал понимание чаяний молодого поколения, новейших проявлений общественного сознания, которые в романе отразились даже более последовательно, чем в статье Писарева. И в этой статье «Времени» искусство признается более совершенным средством познания глубинных проблем общественной жизни, чем самые «прогрессивные» публицистические опыты.

Одним из основных критиков журнала стал А. А. Григорьев, который после нескольких лет журнальных скитаний нашел более или менее подходящую трибуну для высказывания своих излюбленных эстетических суждений. Покинув в 1855 г. «Москвитянин», Григорьев эпизодически печатался в «Русском вестнике», «Библиотеке для чтения», «Русской беседе», «Светоче», «Отечественных записках», возглавлял критический отдел «Русского слова» до прихода Благосветлова, но нигде не находил постоянной поддержки и сочувствия. Однако именно в это время оформилась его оригинальная концепция «органической» критики.

В статье «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» (1857) Григорьев, разделяя художественные произведения на «органические», т. е. «рожденные» с помощью таланта автора самой жизнью, и на «деланные», возникшие благодаря сознательным писательским усилиям, воспроизводящим уже готовую художественную модель, наметил соответствующие задачи литературной критики, которая должна обнаруживать восходящие связи «деланных» произведений с их источником, а «органические» оценивать, исходя из жизненной и художественной восприимчивости критика. При этом Григорьев, как и в начале 1850-х годов, ищет пути сочетания представлений об историчности литературы и ее идеальности. Прежде всего, Григорьев отрицает плодотворность «чистой» эстетической критики, которая, по его мнению, сводится к «материальному» протоколированию художественных средств и приемов: глубокое и всестороннее суждение о произведении - это всегда суждение «по поводу», рассматривающее его в контексте явлений действительности.

Однако он не приемлет и метод современного историзма, который связывает литературу с сиюминутными интересами эпохи: такой метод основан на ложном мнении об относительности истины и берет за основу истину последнего времени, зная или не желая знать, что она вскоре окажется ложной. Подобному «историческому воззрению» критик противопоставляет «историческое чувство», которое умеет видеть данную эпоху сквозь призму вечных нравственных ценностей. Иными словами, Григорьев отвергает рационалистический взгляд на искусство - «теоретическую» критику, предвзято отыскивающую в художественном произведении те аспекты, которые соответствуют априорным умозрениям теоретиков, т. е. нарушающую главный принцип «органичности» - естественность. «Мысль головная» никогда не сможет глубже и точнее понять действительность, чем «мысль сердечная».

Непоколебимость своих литературных убеждений Григорьев подтверждает и в других программно-теоретических работах: в статье «Несколько слов о законах и терминах органической критики» (1859) и в позднем цикле «Парадоксы органической критики» (1864). В статье «Искусство и нравственность» (1861) бывший критик «Москвитянина» еще раз касается проблемы вневременного и исторического взгляда на этические категории. Разделяя вечные моральные заповеди и нормы нравственного этикета, Григорьев приходит к новаторскому для своей эпохи суждению, что искусство вправе нарушать современные нравственные догмы: «искусство как органически сознательный отзыв органической жизни, как творческая сила и как деятельность творческой силы - ничему условному, в том числе и нравственности, не подчиняется и подчиняться не может, ничем условным, стало быть и нравственностью, судимо и измеряемо быть не должно. <...> Не искусство должно учиться у нравственности, а нравственность <...> у искусства».

Одним из критериев высокой нравственности и «органичности» литературы для Григорьева оставалось ее соответствие народному духу. Народный и всеобъемлющий талант А.С. Пушкина, создавшего и бунтаря Алеко, и мирного, истинно русского Белкина, позволил Григорьеву воскликнуть знаменитое: «Пушкин наше все» («Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина», 1859). Столь же глубокое и всестороннее постижение народной жизни критик обнаруживает в творчестве Островского («После «Грозы» Островского», 1860). Григорьев категорически отверг мнение Добролюбова об обличительном характере творчества драматурга. Сходное с Ф. М. Достоевским понимание проблем народности и задач русской литературы и привело Григорьева к сотрудничеству в журнале «Время», в котором критик разрабатывал тему взаимовлияния народности и литературы («Народность и литература», 1861; «Стихотворения А.С. Хомякова»; «Стихотворения Н.Некрасова», обе- 1862), а также проблему взаимоотношения личности и общества («Тарас Шевченко», 1861; «По поводу нового издания старой вещи: «Горе от ума»», 1863 и др.)

В 1863 г. в статье Страхова «Роковой вопрос» цензура усмотрела крамольные высказывания на болезненную польскую тему, и «Время», которое с 1861 г. значительно укрепило свой авторитет и популярность, было подвергнуто неожиданному запрету. Предпринятое год спустя издание журнала «Эпоха», сохранившего и состав сотрудников, и позицию «Времени», желаемого успеха не принесло. И в 1865 г., после смерти М.М.Достоевского, «Эпоха» прекратила свое существование.

Конец 50-х - 60-е годы с легкой руки писателя Ильи Эренбурга получили название «оттепель». В его повести с одноименным названием читаем: «Стоят последние дни зимы. На одной стороне улицы еще мороз (сегодня минус двенадцать), а на другой с сосулек падают громкие капли... до весны уже рукой подать...» Эта пейзажная зарисовка стала метафорой «исторического межсезонья» с его тревогами и ожиданиями, надеждами и разочарованиями. После смерти Сталина в общественном сознании возникло ощущение близких перемен, теперь уже благоприятных. «Привычно поскрипывавшее в медлительном качании колесо истории вдруг сделало первый видимый нам оборот и закрутилось, сверкая спицами, обещая и нас, молодых, втянуть в свой обод, суля движение, перемены - жизнь», - так передавал настроение тех лет известный «шестидесятник», соратник А. Твардовского по «Новому миру» В. Лакшин.

Изменение общественного климата первыми почувствовали и запечатлели в своих произведениях писатели. Читатели оказались захваченными настоящим лирическим половодьем. «Разговор о лирике» начала ленинградская поэтесса Ольга Берггольц, призывавшая к большей искренности, раскрепощенности поэзии. «Литературная газета» на первой странице первомайского номера за 1953 год опубликовала целую подборку стихов о любви, нарушив тем самым многолетнюю традицию официального празднования («Стихи к Первомаям / в недавние дни / писал я, / о том не печалясь, / что слишком уж громко звучали они / и слишком легко получались», - признавался Е. Евтушенко). В самом факте этой публикации современникам виделся глубокий смысл, начало освобождения от мелочной регламентации, попорот к человеку.

Художники обратились к эзопову языку намеков и иносказаний, уподобляя процессы, происходящие в общественном сознании, явлениям природы.

Пусть молчаливой дремотой

Белые дышат поля,
Неизмеримой работой

Занята снова земля, -

так описывал «оттепель после метели» Н. Заболоцкий. О весеннем ликующем ветре, «о звенящих ручьях, о капелях, сводящих с ума», писал Р. Рождественский, а Б. Окуджава ощущал себя «дежурным по апрелю».

Эта «лирическая метеорология» (по остроумному определению С. Чупринина) захватила и прозу. Замелькали названия «Трудная весна» (В. Овечкин), «Времена года» (В. Панова), «Ранней весной» (Ю. Нагибин). Пейзаж стал формой проявления исповедального начала в произведениях, своеобразным аккомпанементом к раскрытию «истории души человеческой». Например, в рассказе М. Шолохова «Судьба человека» герои встречаются в «первый после зимы по-настоящему теплый день», и образ просыпающейся, вечно обновляющейся природы становится символом торжества жизни, преодоления трагедии, символом несгибаемого человеческого духа.

Одним из первых произведений, запечатлевших едва обозначившиеся в духовной жизни тенденции, стала уже упоминавшаяся повесть Ильи Эренбурга (1891-1967) «Оттепель» (1954). Для того чтобы лучше понять своеобразие повести И. Эренбурга, вспомним ту ироническую характеристику, которую дал многочисленным произведениям на производственную тему А. Твардовский:

Глядишь, роман, и все в порядке:
Показан метод новой кладки,
Отсталый зам, растущий пред

И в коммунизм идущий дед,
Она и он передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал...
И все похоже, все подобно
Тому, что есть иль может быть,
А в целом - вот как несъедобно,
Что в голос хочется завыть...

В повести Эренбурга тоже есть завод, инженеры, работающие над новыми проектами, даже буран, поваливший наспех построенные бараки... Многие герои связаны с заводом, школой, больницей, колхозом, поэтому проблемы общественные естественно входят в круг их жизненных интересов. Ho внимание автора сосредоточено не на вопросах производства, как это было прежде, а на конфликтах нравственно-этических. Человек перестает восприниматься как «винтик», производственная функция. Происходит открытие «маленького мира» обыкновенных человеческих чувств: любви, жалости, страдания, недовольства собой, разочарования, надежды. В произведении настойчиво звучит мотив «оттаявшего сердца», которое после «заморозков» наконец-то забилось по-настоящему. Искренность во всем - в отношении к работе, к людям, к семье, к любви, к творчеству - становится важнейшей характеристикой героев, определяющей их нравственную состоятельность. Именно поэтому образы персонажей лишены «опереточного» схематизма.

Нельзя не отметить внимания И. Эренбурга к быту, к деталям повседневной жизни. «Оттепель сердца» привела к тому, что во всей своей значительности открылись обыденные, казалось бы, вещи: «на подоконнике стоит женщина, моет стекла, и синие стекла светятся. Мальчишка ест мороженое. Девушка несет вербу», «с улицы доносятся голоса детей, гудки машин, шум весеннего дня». Все это - голоса самой жизни, которую словно заново открывала литература, преодолевая стереотипное представление о том, что является «главным» и «второстепенным» и как «нужно» изображать советского человека.

В годы «оттепели» все приходилось открывать заново, доказывать и отстаивать. Писатели становились «учителями в школе для взрослых», стремясь преподать основы не только социальной, но и этической, нравственно-философской и эстетической грамотности.

Насколько сложной была эта просветительская миссия литературы, можно увидеть на примере отношения критики к повести И. Эренбурга. Встреченная вначале доброжелательно как знак новых веяний в искусстве, как открытие новых сфер художественного изображения, повесть довольно скоро стала предметом постоянной критики за «бытовщину» и «абстрактное душеустроительство», за «повышенный интерес к одним теневым сторонам жизни» и была признана «огорчительной для нашей литературы неудачей талантливого советского писателя». Так в судьбе повести отразилась противоречивость самой «оттепели».

Пристальное внимание к обыкновенному человеку и его повседневной жизни, к реальным проблемам и конфликтам стало реакцией на засилье «праздничной» литературы, допускавшей лишь одно противоречие - хорошего с лучшим, искусственно создававшей образ идеального героя. Писателям, стремившимся сказать всю правду, сколь бы трудной и неудобной она ни была, пришлось вести нелегкую борьбу за право на всестороннее изображение действительности. И дело не только во внешних факторах (в цензуре, строго следившей за литературными нравами, в окриках официальной критики и следовавших за ними оргвыводах). Невероятно сложным был сам идейный и психологический поворот, который переживал (конечно, в разной степени и по-своему) каждый писатель.

Первопроходцем новых путей в литературе стала социально-аналитическая проза, возникшая на стыке очерка и собственно художественной литературы. Исследовательское начало, постановка актуальных социальных проблем, достоверность и точность изображения, подтвержденные личным опытом автора, характерны для произведений В. Овечкина, А. Яшина, Ф. Абрамова, В. Тендрякова.

Соединение опыта очеркового социально-аналитического исследования жизни с достижениями исповедальной прозы, обращенной к внутреннему миру человека, породило в 60-80-е годы феномен «деревенской» прозы, надолго определившей основные направления литературного процесса в целом. Как развивался этот процесс можно проследить на примере творчества Федора Абрамова (1920-1983).

Имя Абрамова стало известно после публикации в 1954 году на страницах журнала «Новый мир» его полемической статьи «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе». Критик покусился на «святая святых» советской литературы - подверг строгому, беспристрастному анализу произведения официально признанных писателей, лауреатов Сталинской премии. Рассматривая романы С. Бабаевского («Кавалер Золотой Звезды»), Г. Николаевой («Жатва») и других авторов, Ф. Абрамов высмеивал «кудрявое однообразие» похожих друг на друга героев, как на подбор писаных красавцев и красавиц, увенчанных наградами.

Абрамов справедливо увидел в этом явления лакировочной, бесконфликтной литературы, весьма далекой от действительных проблем, которыми жила деревня, особенно в военные и первые послевоенные годы. Главный критерий Абрамова - требование «правды - и нелицеприятной правды». Такую правду о жизни сам Ф. Абрамов пытался рассказать в своих произведениях.

Его действие происходит на Вологодчине в тяжелейшем 1942 году, когда фашисты подошли к Волге. Все помыслы героев романа подчинены одной цели: помочь фронту. Абстрактное понятие - фронт - для каждого жителя вологодской деревни Пекашино имеет конкретное воплощение в лице сына, отца, мужа, которых они проводили на войну. Кажется, все против человека, даже природа: затяжная холодная весна, засушливое лето, лесные пожары делают невыносимо трудной и без того нелегкую крестьянскую работу, тем более в северных краях. А еще мучительное ожидание писем с фронта, трагедия потери близких, голод, нехватка рабочих рук. В селе остались лишь старики, женщины и дети. Им, сумевшим вынести на своих далеко не могучих плечах все тяготы военного лихолетья, прежде всего русской бабе, открывшей в тылу свой «второй фронт», и посвятил роман Ф. Абрамов.

Роман начинается с лирического отступления автора, напоминающего о традициях Гоголя, которого, по признанию Абрамова, он любил с детства. Позднее писатель не будет прибегать к такой форме открытого выражения своих чувств, но в первом романе лирические отступления обусловлены искренним восхищением силою духа, стойкостью и трудолюбием земляков. О них к тому времени еще почти ничего не сказала послевоенная литература, и Абрамов считал своим долгом восполнить этот пробел.

В целом произведение написано в эпической объективно-повествовательной манере. В центре романа - «течение повседневности» (Ю. Оклянский), будни пекашенцев, но в условиях, о которых мы сказали выше, любой эпизод, будь то вывоз навоза на поле, сев или сенокос, превращается в настоящее сражение, требующее высшего напряжения сил.

Основное внимание автор уделяет созданию коллективного портрета пекашинцев. Единый, живущий общей судьбой, связанный одной целью, одной волей крестьянский мир, сила которого в этой слитности, не-расколотости, - таков коллективный герой романа Ф. Абрамова. «Люди из последнего помогают друг другу. И такая совесть в народе поднялась - душа у каждого насквозь просвечивает. И заметь: ссоры, дрязги там - ведь почти нет. Ну как бы тебе сказать? Понимаешь, братья и сестры...» - формулирует автор свою мысль словами одного из героев (хотя делает это, надо признать, несколько декларативно).

В выборе названия романа отразились не только реалии времени («Братья и сестры», - обратился к советским людям Сталин, объявляя о начале войны). Очевиден обобщающий, метафорический смысл заглавия, переданный им дух единства, общности, без которого нет народа.

Братья и сестры - это родные люди, одна семья. Так определяется в романе важнейший его аспект: тема семьи, дома как основы жизни человека. Значимость понятия «дом» в народном мировосприятии закреплена в северном говоре: словом «русь» пекашинцы называли свое жилище и место вокруг него, то, что особенно близко, дорого, возделано собственными руками. Именно дом, земля, деревня - это и есть истоки, родина и прародина человека, его Русь. «Наиболее разумные, столетиями проверенные формы бытия», опыт хозяйствования на земле и «гармония полной слитности с общим» стали опорой в суровые военные годы.

В создании коллективного портрета пекашинцев важная роль принадлежит массовым сценам, которые мастерски рисует Абрамов. Это прежде всего эпизоды коллективного труда, взаимопомощи, соревнования. «Какую-то секунду все стояли в ожидании, не дыша. И вдруг в воздухе со свистом сверкнуло лезвие Марфиной косы. Сухая, перестоявшаяся на корню трава целой копной вылетела из-под ее ног. Потом еще взмах, еще...

Анфиса вся подобралась, отвела в сторону косу и, приседая, сделала первый взмах.

Некоторое время они шли вплотную. Потом Марфа обернулась, смерила Анфису презрительным взглядом - и пошла, и пошла отмерять сажени. - Нет, с Марфой земной бабе не тягаться, - убежденно сказала Варвара. - Она идет - земля колыхается, а трава, чего уж, сама со страху клонится.

Тело Анфисы выгибалось дугой. Лукашин, волнуясь, заметил, как темными кругами стала мокнуть рубаха на ее спине. На минуту ей опять удалось приблизиться к Марфе. И опять Марфа, как палашом, взметнув косою, ушла вперед».

Приведенный отрывок выявляет еще одну особенность творческой манеры Абрамова. Портрет жителей деревни, нарисованный писателем, не безлик. Наоборот, экстремальные ситуации, в которых постоянно оказываются люди, способствуют яркому раскрытию их характеров. Массовые сцены сочетаются в романе с поданными крупным планом неповторимыми портретами героев. Вот и в эпизоде, фрагмент которого процитирован выше, перед читателем предстают мужеподобная неулыбчивая Марфа, с которой трудно тягаться по выносливости и сноровке; Анфиса Минина, недавно выбранная односельчанами председателем и сумевшая-таки обойти Марфу на покосе; бойкая на язык модница Варвара, даже на работе не забывавшая оберегать свою красу; Лукашин, напряженное внимание которого вдруг выдало его тайную любовь к Анфисе...

В построении массовых сцен, во внимании к человеку с «чудинкой», в использовании приема исповеди, в изображении органической взаимосвязи человека и природы, даже в обрисовке отдельных персонажей произведения ощутимо влияние М. Шолохова.

Постепенно в центр авторского повествования выдвигается история Пряслиных. Это счастливая семья: родители любят друг друга, муж, прозванный в деревне «Ваня-сила», на зависть всем бережет и балует свою куколку-жену Анну, растут дети... Тем сильнее горе, выпавшее на долю семьи: на фронте погиб отец, Анна осталась одна с шестью детьми на руках...

С подлинным мастерством художника-психолога Ф. Абрамов рисует тот внутренний перелом, который переживает четырнадцати летний сын Пряслиных Михаил, в одночасье повзрослевший после получения похоронки на отца. Вот он смотрит на мать, забывшуюся в тяжелом сне: «Никогда он не задумывался, какая у него мать. Мать как мать - и все тут. А она вот какая - маленькая, худенькая и всхлипывает во сне, как Лизка. А возле нее по обе стороны рассыпанные поленницей ребятишки... Молча, глотая слезы, Мишка переводил взгляд с сестренок на братишек, и тут первый раз в его ребячьем мозгу ворохнулась тоскливая мысль: «Как же без отца будем?..» Плач голодных малышей и вид сломленной горем матери заставил найти ответ на этот вопрос: через два дня Михаил сел во главе стола, не просто заняв пустовавшее место отца, но и взяв на себя по праву старшего заботу о семье, а затем и об односельчанах. Михаил Пряслин станет главным героем последующих романов писателя, объединенных в тетралогию под общим названием «Братья и сестры».

Ф. Абрамов работал над своим первым романом семь лет. В нем отразились внутренняя эволюция художника, трудное преодоление устоявшихся представлений и литературных схем. В романе еще можно заметить знакомые по другим книгам сюжетные ходы и образы (например, образ секретаря райкома Новожилова или Насти, почти идеальной в своих достоинствах героини, как-то незаметно исчезнувшей со страниц произведения). Писатель порой уходит от глубокого исследования ситуаций, показывая лишь благополучное их разрешение. Так произошло, например, в сцене соревнования на пахоте. Как смогли измученные люди, пашущие на голодных лошадях, которые останавливаются через каждую сажень, добиться результатов, редких даже для мирного времени, остается вне пределов художественного изображения. В первом романе Абрамова еще не будет показана мучительная трудовая повинность, которую несли крестьяне северной деревни в годы войны, - лесозаготовки (об этом писатель расскажет в следующей книге).

Ho, несмотря на издержки открывающего абрамовскую тетралогию романа «Братья и сестры», - это честная книга, воспевшая стойкость русского крестьянина в год «незабываемой страды». Произведения Федора Абрамова дают полное основание говорить о нем, как о «человеке - мало сказать талантливом, но честнейшем в своей любви к «истокам», к людям многострадальной северной деревни, вытерпевшим всяческие ущемления и недооценку в меру этой честности». Эти слова принадлежат А. Твардовскому, который был не только для Ф. Абрамова, но и для многих авторов, объединившихся вокруг «Нового мира», наставником, властителем дум, «духовным пастырем».

Характер русского человека в его многообразных и подчас неожиданных проявлениях - главная тема творчества Василия Шукшина (1929-1974). Первый сборник рассказов писателя - «Сельские жители» - вышел в 1963 году, за ним последовали «Там вдали», «Земляки», «Характеры».

«Жена называла его - Чудик. Иногда ласково», - так начинается рассказ Шукшина, давший своим названием точную и образную характеристику любимым героям писателя. В своих произведениях писатель воссоздает традиционный для русской литературы тип «маленького человека», негромкого, негероического, порой даже смешного и нелепого, но отличающегося от окружающих его людей живым умом, совестливостью. Герои Шукшина остро реагируют на зло и несправедливость, они живут по своим нравственным законам, по велению сердца, а потому нередко непонятны «благоразумному» обывателю. Этой своей непохожестью человек и интересен писателю. Герои Шукшина - по натуре философы, они нередко испытывают неудовлетворенность жизнью, хотя не всегда осознают причину этого чувства. «Никто бы не поверил, но Алеша серьезно вдумывался в жизнь: что в ней за тайна?..» Мотив беспокойства, тоски, скуки часто повторяется в произведениях писателя.

Шукшин показывает своих героев в состоянии душевного дискомфорта, в кризисные моменты, когда характер человека раскрывается особенно ярко. Поэтому рассказы писателя остро драматичны, хотя на первый взгляд непритязательны. Ситуации, нарисованные автором, обыденны, нередко комичны. Чаще всего это бытовые и семейные истории, но за легко узнаваемыми сюжетами скрываются «острейшие схлесты и конфликты», подмеченные Шукшиным. Их истоки - в продолжающемся разрушении особого крестьянского мира с его традиционными обычаями и представлениями, в массовом исходе из деревни. Отрыв от земли, родного дома, болезненные попытки приспособиться в чуждой городской цивилизации, разрыв семейно-родственных связей, одиночество стариков... Мы видим, что писателя интересуют нравственные последствия социальных явлений современной ему действительности.

Мучительно смятение шукшинских героев, однако оно дает толчок к раздумьям, осознанию своего места на земле. «...Я говорю: душа болит? Хорошо. Хорошо! Ты хоть зашевелился, ядрена мать! А то бы тебя с печки не стащить с равнодушием-то душевным», - произносит один из героев рассказа «Верую!». Шукшин-рассказчик ориентируется на нестертую устную речь персонажей, доверяя им самим формулировать собственные мысли о жизни.

Показал писатель и другой тип героев: тех, кто живет лишь заботой о собственном благополучии, о том, чтобы все было «как у людей», кто может походя растоптать достоинство другого человека («Обида», «Постскриптум», «Срезал», «Крепкий мужик»). Конечно, Шукшин не рисовал своих героев какой-то одной краской, он показывал жизнь и человека в самых разных их проявлениях, однако симпатии его явно на стороне тех, кто живет в соответствии с мудрым духовным опытом народа («Письмо», «Заревой дождь», «Как помирал старик»).

«Будь человеком!» - призывает своим творчеством В. Шукшин. «He пропустил он момент, когда народу захотелось сокровенного, - говорил о Шукшине М. Шолохов. - И он рассказал о простом, негероическом, близком каждому так же просто, негромким голосом, очень доверительно...»

Свое представление о национальном характере выразит в 60-е годы А. Солженицын, начало творческой биографии которого связано с «Новым миром». История этого журнала, возглавляемого А. Твардовским, - это история общественного подъема, надежд, вызванных XX съездом, и их постепенного угасания. Главный редактор и его единомышленники вели ежедневную, изматывающую борьбу за литературу подлинную, талантливую, внутренне свободную. Отстаивать приходилось каждое произведение, каждую строчку, нередко вынужденно идя на компромиссы, чтобы сохранить журнал, дать возможность свободному слову дойти до читателя. Ho был и предел уступок - «пока не стыдно». Так борьба за правду в искусстве оказалась связанной не только с утверждением демократических идеалов, но и с нравственными критериями совести, гражданской порядочности, чести.

Здесь нельзя не вспомнить об особом характере литературно-художественных журналов в России. Издавна они были явлением не только литературы, но и общественной жизни, политики, формировали общественные идеалы, служили своеобразным полигоном для испытания тех или иных идей. В годы «оттепели», как и в любой переломный исторический период, роль периодических изданий возросла многократно. Литературные споры нередко были важны не сами по себе, а как аргумент в политической полемике. He столько художественный текст, его достоинства и недостатки становились предметом обсуждения, сколько тот образ мысли, та политическая тенденция, которых придерживался автор. Этой особой психологией литературных споров тех лет объясняется и нередко кажущаяся сегодня излишней резкость критики, и полная непримиримость противостоящих лагерей.

Резкая поляризация сил - характерная примета «оттепели». Шла открытая и ожесточенная борьба «всех против всех»: «антисталинисты» воевали с «неосталинистами», «реформаторы» с «консерваторами», «дети» с «отцами», «физики» с «лириками», «городские» с «деревенскими», «громкая» поэзия с «тихой»... Значение имел уже тот факт, в каком журнале публиковалось произведение или статья. Авторы и читатели получили возможность выбирать свое литературно-художественное издание, и те, кто присоединялся к направлению «Нового мира», «Юности» или альманаха «Литературная Москва», выражавших демократические устремления общества, становился идейным оппонентом консерваторов, знаменем которых стал журнал «Октябрь».

Ho противостоянием «новомирцев» и «октябристов» не исчерпывается идейное и творческое многоголосие литературы 60-х годов. Было немало известных писателей, не присоединявшихся столь открыто и безоговорочно к какому-то определенному лагерю. Для одних (как, например, для «опальных» А. Ахматовой и Б. Пастернака) была значима уже сама возможность опубликовать произведение. Другие, подобно автору прекрасных лирических рассказов Ю. Казакову, сторонились политики, углубившись в собственное литературное творчество.

Немалые ограничения в свободное развитие литературы вносила необходимость постоянного балансирования на грани дозволенного в печатных выступлениях. Сотрудники «Нового мира» и его главный редактор действовали в строгих рамках существующих законов, использовали приемы легального отстаивания своей позиции (открытые обсуждения, письма, хождения по инстанциям, обращения в «верха»). Это дало повод сначала А. Солженицыну (в книге «Бодался теленок с дубом»), а затем и ряду современных критиков упрекнуть «Новый мир» Твардовского в том, что он вел борьбу, «стоя на коленях», что это была даже и не борьба вовсе, а «копошение малых сил», пытавшихся реформировать систему, вместо того чтобы сокрушить ее основы...

Высказанные мнения отражают в первую очередь идейные расхождения их авторов с «Новым миром», естественно, влияющие и на оценку деятельности журнала. Позицию «Нового мира» достаточно убедительно представили сами его сотрудники и его единомышленники. Опубликованные рабочие тетради А. Твардовского, дневники заместителя главного редактора А. Кондратовича и члена редколлегии журнала В. Лакшина, записные книжки Ф. Абрамова восстанавливают в мельчайших подробностях исторический контекст «оттепели» и все более явственно наступающих «заморозков». Они позволяют взглянуть на ситуацию изнутри, увидеть, как журнал Твардовского вел изнурительное единоборство с мощной государственной машиной за настоящую литературу, достойную своих великих предшественников и своего народа.

Важнейший аргумент в споре о вкладе «Нового мира» в историю литературной и общественной мысли - произведения, опубликованные на его страницах, авторы, которым он открыл дорогу в большую литературу. Целое литературное направление 60-х годов, названное критикой очерковым, социально-критическим или социально-аналитическим, связано с именем «Нового мира».

Знаменательным событием стала публикация в одиннадцатом номере журнала за 1962 год повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» . Это произведение открыло в литературе больную для общественного сознания периода «оттепели» тему недавнего прошлого страны, связанного с именем Сталина. В контексте антисталинских настроений, стремления к преодолению последствий культа и была прочитана в те годы повесть А. Солженицына. В авторе увидели человека, сказавшего беспощадную правду о запретной стране под названием «Архипелаг ГУЛАГ». В то же время некоторые рецензенты выразили сомнение: почему Солженицын избрал своим героем не коммуниста, незаслуженно пострадавшего от репрессий, но оставшегося верным своим идеалам, а простого русского мужика? Ho А. Твардовский именно в выборе такого героя, передавшего народную точку зрения на все происходящее, видел особенность Солженицына и его отличие от Достоевского, с которым начинающего автора постоянно сравнивали. «В этой повести народ сам от себя заговорил, язык совершенно натуральный», - отметил С. Маршак. Как «суровую, мужественную, правдивую повесть о тяжком испытании народа», написанную «по долгу своего сердца, с мастерством и тактом большого художника», охарактеризовал книгу Солженицына Г. Бакланов. Так наиболее проницательными рецензентами была обозначена глубинная проблематика повести Солженицына, скрытая для многих за его злободневной темой. Общий вывод был единодушным: отныне писать так, словно в литературе не было этого произведения, уже невозможно.

В те годы повесть А. Солженицына расценили как подлинно партийное произведение, написанное в духе XX съезда и помогающее в борьбе с культом и его пережитками. Даже сама публикация повести стала возможной только после того, как Твардовский через помощника первого секретаря обратился к Н. С. Хрущеву, который прочитал произведение и настоял на его выходе в свет. Для автора же было важно не официальное признание, а то, как он говорил, «неплохая распашка общественного сознания», которая стала результатом дискуссий вокруг его произведений.

В то время, когда Солженицына продолжали воспринимать как антисталиниста, он шел дальше к исследованию истоков трагедии, пережитой народом его страны. Здесь начинает обозначаться глубокий водораздел не только между Солженицыным и Твардовским, Солженицыным и «Новым миром», но прежде всего между Солженицыным и уровнем массового сознания, не приемлющего в те годы решения, предложенного писателем.

Постоянное возвращение к проблеме «мы и Сталин» критик Н. Иванова называет «непрекращающейся мукой шестидесятников», а публицист А. Латынина так определяет «кредо детей XX съезда: антисталинизм, вера в социализм, в революционные идеалы». Для них были характерны преимущественное внимание к жертвам репрессий 1937 года, к трагическим судьбам несправедливо осужденных коммунистов, оценка этих событий как нарушения социалистической законности, искажения идеи в историческом процессе и незыблемая вера в идеалы революции. Эту особенность умонастроений периода «оттепели» запечатлела О. Берггольц :

И я всю жизнь свою припоминала,
и все припоминала жизнь моя,
в тот год, когда со дна морей, с каналов

вдруг возвращаться начали друзья.

Зачем скрывать - их возвращалось мало.

Семнадцать лет - всегда семнадцать лет.
Ho те, что возвращались, шли сначала,

чтоб получить свой старый партбилет.

О верности идее в литературе 60-х годов будет сказано немало и по-разному. Е. Евтушенко предпочитал открыто публицистическую форму выражения мысли, нередко доходя до прямолинейной декларативности («Нашу веру / из нас не вытравили. / Это кровное / наше, / свое. / С ней стояли мы. / С нею выстояли. / Завещаем детям ее»). Несравнимо более проникновенно, лирично прозвучат размышления Б. Окуджавы (даже названия стихотворений говорят об этом: «Коммунисты» у Евтушенко, «Сентиментальный марш» у Окуджавы):

Ho если вдруг когда-нибудь
мне уберечься не удастся,

какое новое сраженье
ни покачнуло б шар земной,

я все равно паду на той,
на той далекой, на гражданской,

и комиссары в пыльных шлемах
склонятся молча надо мной.

«Я грелся в зимние заносы у Революции костров», - обозначит истоки веры шестидесятников Б. Чичибабин , и он же в 1959 году яростно возразит тем, кто считал, что после XX съезда со сталинизмом покончено:

...Пока мы лгать не перестанем

и не отучимся бояться, - не умер Сталин.
...Пока на радость сытым стаям
подонки травят Пастернаков, - не умер Сталин.
А в нас самих, труслив и хищен,

не дух ли сталинский таится...
...но как тут быть, когда внутри нас не умер Сталин?

Этот пример показывает, как в литературе 60-х годов начинает все сильнее звучать тема трудного, мучительного прозрения. «Мы все ходили под Богом, // У Бога под самым боком», - точно передаст открытие, сделанное современниками, Б. Слуцкий.

Одной из форм отторжения культа Сталина стало в годы «оттепели» настойчивое обращение к личности Ленина, к истории революции, которую «шестидесятники» воспринимали как исток, как «время, когда все начиналось. Когда начинались мы» (Ю. Трифонов). Произведения на историко-революционную тему отличала внутренняя полемичность. Так, в противовес утвердившемуся за многие годы представлению о вожде писатели настойчиво подчеркивали в своих произведениях ленинскую простоту, доступность, демократизм, внимание к людям. «Великий Ленин не был богом / И не учил творить богов», - так выразит эту мысль А. Твардовский в поэме «За далью - даль». Н. Погодин , завершая начатую еще в 30-е годы драматургическую трилогию о Ленине, в пьесу «Третья, патетическая» , посвященную последнему периоду жизни Ленина, введет приемы условности и элементы трагедии: человек перед лицом смерти. Каждая сцена пьесы воспринимается как подведение итогов ленинской жизни, как его завещание, как размышление о судьбах революции, о жизни и смерти. В повести Э. Казакевича «Синяя тетрадь» Ленин будет показан не в его звездные часы, не в гуще масс, а в тот период, когда он, вынужденный скрываться в Разливе, работал над книгой «Государство и революция». Внутренний монолог, поток сознания определяют действие произведения, и это едва ли не впервые в литературе на историко-революционную тему.

Необычность этого произведения заключалась и в том, что Ленин дан в сопоставлении с Зиновьевым, тоже скрывавшимся в Разливе. Автор не преминул подчеркнуть нерешительность, растерянность Зиновьева в противовес самообладанию, бодрости, творческой активности Ленина (это словно подводило читателя к мысли о закономерности последующего выступления Зиновьева с Каменевым против вооруженного восстания и к оценке этого поступка как трусости и неверия в народ, а не как результата идейных расхождений внутри партии). Ho знаменательным явлением был уже тот факт, что впервые после сталинских процессов над соратниками Ленина их имена упоминались открыто и без ярлыка «враг народа», что как бы снимало обвинения со всех несправедливо осужденных.

К восстановлению справедливости стремился и Ю. Трифонов в документальной повести «Отблеск костра» , завершенной в 1966 году. В ней автор воскрешал память о своем отце, Валентине Трифонове, одном из организаторов Красной гвардии, репрессированном в годы культа. Этот глубоко личный мотив определил особую, пронзительную исповедальность произведения. Повесть основана на подлинных документах, и в этом еще одна особенность литературы 60-х годов с ее повышенным стремлением к достоверности в изображении реальных исторических лиц и событий. Литература начинала создавать свою летопись истории, восстанавливая многие «белые пятна» в ее официальной версии.

В произведениях, созданных в годы «оттепели», все большее внимание привлекает не традиционное изображение схватки «двух миров» в революции и Гражданской войне, а внутренние драмы революции, противоречия внутри революционного лагеря, столкновение разных точек зрения и нравственных позиций людей, вовлеченных в историческое действие. Такова, к примеру, основа конфликта в повести П. Нилина «Жестокость» (1956). Уважение и доверие к человеку, борьба за каждого, кто оступился, движут действиями молодого сотрудника угрозыска Веньки Малышева. Гуманистическая позиция героя вступает в противоречие с бессмысленной жестокостью Голубчика, демагогией Якова Узелкова, равнодушием начальника угрозыска. Каждая коллизия произведения открывает какую-то новую грань этого нравственного противостояния, показывает несовместимость людей, которые служат, казалось бы, одному делу.

Отмеченный нами тип конфликта определяет развитие сюжета и в романе С. Залыгина «Соленая Падь» (1967). Два руководителя революционных сил - Мещеряков и Брусенков - искренне преданы идее революции, но понимают по-разному и саму идею, и пути ее осуществления. Недостаточно сказать, что конфликт между героями носит идейный характер. Особое значение приобретает несходство их нравственно-этических представлений, прежде всего отношение к народу и к применению насилия. О позиции Брусенкова многое скажет замечание одного из героев: «...И на своих кровавыми глазами глядит». Органическая связь Мещерякова с людьми, выдвинувшими из своих глубин этого народного вождя, подчеркнута даже в его внешности: «Из-под светлой мерлушковой папахи выбивается волос с рыжинкой, а усики темные. Невысокий, но крепкий, ловкий мужик, а еще - радостный». Этот неожиданный для портрета боевого командира эпитет - «радостный» - в сочетании с «ребячьими» глазами и губами углубляет впечатление о человеке искреннем, чистом.

Критерием, которым оценивается в романе все происходящее, становится отношение народа. Народ здесь не безмолвный зритель, а главный участник событий, от выбора которого зависит исход Гражданской войны, судьба края, всей России. Здесь укрупняется ведущая мысль автора: Гражданская война - это братоубийство.

«Соленая Падь» - это роман-диспут. Мысль стала в произведении стержнем характеров героев и важнейшим приемом создания многоголосого, динамичного образа народа. В том, что в романе «широко дана народная философия революции», видел достоинство произведения С. Залыгина А. Твардовский.

В дискуссиях вокруг «Соленой Пади» взгляд писателя на Гражданскую войну, акцентировка проблем насилия и гуманизма представлялись нарушением конкретно-исторического подхода к прошлому, «опрокидыванием истории», перенесением на эпоху Гражданской войны представлений более позднего времени. Ho сопоставление с произведениями, созданными в 20-е годы в России и в эмиграции, показывает, что С. Залыгин на новом этапе развития общества поднимает проблемы, открыто звучавшие в литературе 20-х годов и подспудно - в произведениях «потаенной» литературы 30-50-х годов, противостоявшей официальному взгляду на историю.

Одно из таких произведений оказалось в 60-е годы в центре внимания всего мира. Это роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» , завершенный поэтом в 1955 году. Произведение было издано за границей, а советский читатель знал о нем лишь по опубликованному отрывку и оголтелым выступлениям печати, организовавшей настоящую травлю писателя после присуждения ему в 1958 году Нобелевской премии.

Роман Б. Пастернака был воспринят современной автору критикой в критериях не эстетических, а идеологических и оценен как «нож в спину», «плевок в народ» «под прикрытием обладания эстетическими ценностями», как «возня с боженькой». Это было сказано о произведении, в котором не было открыто выраженного неприятия революции (равно как не могло быть и одобрения ее). Заметим, что в таком подходе к революционной эпохе Пастернак был далеко не одинок. Достаточно вспомнить, к примеру, «Белую гвардию» М. Булгакова, созданную в 20-е годы. Ho в последующие десятилетия, когда были физически уничтожены многие участники революции и Гражданской войны, а документы, восстанавливающие картину эпохи во всей ее сложности, закрыты в спецархивах, утвердилась схема сглаженного, шаблонного, «правильного» летописания, неизменно выражавшего лишь одну, официально допустимую точку зрения на события. Обращение к истории революции в период «оттепели», как уже говорилось, было связано со стремлением очиститься от искажений революционных идеалов, в правоте которых шестидесятники не сомневались. На этом историческом фоне роман Б. Пастернака вряд ли мог быть рассмотрен только как факт искусства (при всех его очевидных особенностях произведения лирического по типу повествования, философского по характеру поднимаемых проблем).

Тем большее отторжение должны были вызвать произведения, суть которых определяло стремление авторов к полному пересмотру взглядов на революцию, личность Ленина и всю историю советского периода. В спорах «о путях России прежней и о теперешней о ней» (E. Евтушенко), о противостоянии свободы и насилия, личности и государства писатели пришли не к осуждению Сталина и отдельных искажений социалистических идеалов, а к убеждению в том, что вина за трагедию страны в XX веке лежит на революционной теории и персонально на Ленине, осуществившем трагический эксперимент. Этот подход был заявлен в книгах В. Гроссмана (подспудно в романе «Жизнь и судьба» и открыто-публицистически в повести «Все течет») и А. Солженицына (прежде всего в его программной книге «Архипелаг ГУЛАГ»). Ho если произведения Гроссмана не были опубликованы и не участвовали поэтому в литературном процессе, то книги А. Солженицына, напечатанные на Западе, стали фактом литературы и общественной жизни и во многом определили характерное для наших дней понимание «больных вопросов» XX века. Судьба произведений Пастернака и Солженицына наглядно подтверждает особую роль, которую играла литература не столько как фактор эстетический, сколько как явление общественного сознания. В этом и сила литературного процесса «оттепели», и его слабость, связанная с недооценкой эстетической природы искусства.

В начале 60-х годов в центре внимания оказались писатели нового литературного поколения: в прозе - A. Гладилин, В. Аксенов, В. Максимов, Г. Владимов, в поэзии - Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский. Они стали выразителями настроений молодого поколения, его устремлений к свободе личности, к преодолению запретов, к отказу от унылого стандарта и в жизни, и в литературе.

Молодой человек, лишь начинающий путь в самостоятельную жизнь, стал героем целого тематического и стилевого направления в прозе 60-х годов, получившего название «молодежная проза». Простой паренек, «влюбленный неудачник впервые потеснил плечом розовощеких роботов комсомольского энтузиазма», и в этом видел

B. Аксенов причину громкого успеха «первого знаменитого писателя» своего поколения А. Гладилина , опубликовавшего в 1956 году на страницах журнала «Юность» повесть «Хроника времен Виктора Подгурского» . Это были герои-бунтари, протестующие против мелочной регламентации во всем, включая общепринятый образ жизни, вкусы, привычки. Формой выражения этого протеста становился эпатирующий внешний вид («стиляги»), увлечение западной музыкой, разрыв с родителями, скептическое отношение к идейным и моральным ценностям старшего поколения, доходящее до отрицания моральных ценностей вообще. Появление таких персонажей дало основание зарубежной критике, внимательно следившей за «молодежной прозой» как одним из направлений послекультовой литературы, заговорить о возрождении типа «лишнего человека» в литературе « оттепели ».

Повышенное внимание к мыслям, чувствам, надеждам молодого человека, к характерным для этого возраста проблемам определило специфику конфликтов произведений «молодежной прозы». Первые столкновения со сложными реалиями «взрослой» жизни и последовавшие за этим разочарования, попытки понять себя, обрести свое место в жизни, найти дело по душе, отношения с родными и друзьями, счастье и горечь первой любви - обо всем этом с подкупающей искренностью поведали книги молодых писателей. Исповедальность - важнейшая примета стиля «молодежной прозы» (не случайно именно это слово стало ее вторым названием). Писатели широко использовали внутренние монологи, прием потока сознания, форму повествования от первого лица, при которой нередко сливались воедино внутренний мир автора и его героя.

Для молодых писателей было характерно полемически заостренное внимание к литературной технике, к тому, как дойти до читателя, заставить его поверить и сопереживать героям. «Откровенно говоря, - признавался Василий Аксенов, - я боюсь иронической улыбки моего современника, умеющего подмечать высокопарность и ходульность литературного письма». С творческими поисками этого писателя связаны, пожалуй, наиболее значительные достижения «молодежной прозы ».

В центре романа Аксенова - судьба двух братьев. Старший, двадцативосьмилетний Виктор, имеет героическую профессию: он космический врач, и мотив тайны сопровождает повествование об этом герое. (Обратим внимание, что произведение вышло в 1961 году, когда человек только открывал дорогу в космос.) Младший брат, семнадцатилетний Димка, - типичный герой «молодежной прозы» с характерным для его возраста нигилизмом, нарочито вызывающим поведением и мечтой о романтических странствиях вместо обычной «пошлой» жизни. Оба героя оказываются в ситуации выбора. Виктор совершает первый настоящий поступок: он не просто отказывается защищать диссертацию, в основе которой лежит опровергнутая опытами идея научного руководителя, но и открыто выступает против основного направления работы целого отдела. Димка, отправившийся вместе с друзьями в путешествие, проходит через испытание любовью и настоящей мужской работой в море. Финал произведения драматичен: старший брат погибает в авиационной катастрофе «при исполнении служебных обязанностей». Тогда-то и выясняется, что «непутевый» Димка на удивление серьезен в своем отношении к брату, к родителям, к жизни, что у него есть свой ответ на заданный Виктором при последней их встрече вопрос: «Чего ты хочешь?» Ответ этот дан не в логической, а в лирической форме: «Я лежу на спине и смотрю на маленький кусочек неба, на который все время смотрел Виктор. И вдруг я замечаю, что эта продолговатая полоска неба похожа по своим пропорциям на железнодорожный билет, пробитый звездами... И кружатся, кружатся надо мной настоящие звезды, исполненные высочайшего смысла.

Так или иначе

ЭТО ТЕПЕРЬ МОЙ ЗВЕЗДНЫЙ БИЛЕТ!»

Перед героем открывается дорога жизни, ему еще не до конца ясно, куда приведет этот путь, но направление поисков обозначено достаточно определенно метафорой «звездный билет», соединившей в себе мотив дороги, исканий и образ звезды как символ настоящей, искренней, «исполненной высочайшего смысла жизни».

В. Аксенов использует характерный для «молодежной прозы» жанр короткого романа, позволяющего показать эволюцию героев сжато, в наиболее существенных моментах. Свободная композиция, смена повествователей, короткие, рубленые фразы, соседствующие с развернутыми лирическими монологами, молодежный сленг создают тот самый новый стиль молодого писателя, о котором столько дискутировала критика.

Сжатость, лаконизм повествования имеют и свои оборотные стороны. К примеру, недостаточно мотивировано чересчур быстрое превращение вчерашних «стиляг» в «трудяг», психологический анализ порой подменяется констатацией противоречий. Возникает вопрос и о том, был ли необходим трагический финал судьбы Виктора и нет ли в этом налета фальшивой романтизации.

Произведения «молодежной прозы» вызвали волну дискуссий. Предметом обсуждения был и открытый молодыми писателями характер, и созданный ими стиль. Особенно много рассуждала критика о традициях западной литературы, на которые опирались авторы. Отмечались манера говорить об одних и тех же событиях устами разных героев «под Фолкнера», подражание короткой фразе, упрощенным диалогам и аскетической предметности (прочь открытый психологизм!) Хемингуэя, введение в текст документов «под Дос-Пассоса». Наконец, сам тип юного героя выводился из произведений Сэлинджера. «Всепроникающий лиризм» прозы молодых объясняли тем, что многие из них «очень внимательно читали Бунина».

Вывод о чрезмерной подражательности вряд ли обоснован по отношению к «молодежной прозе» в целом. Ho нам важно отметить показательный для литературы «оттепели» факт учебы у крупнейших зарубежных и русских писателей, имена которых долго находились под запретом.

В годы «оттепели» начинался процесс восстановления разорванных литературных связей и традиций. Впервые после революции на родине вышло собрание сочинений И. Бунина с предисловием А. Твардовского. Были опубликованы завершенный в сороковые годы роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», ряд произведений А. Платонова. В новом выпуске статей и писем Горького были восстановлены имена его адресатов: Бунин, Бальмонт, Бабель, Пильняк, Зощенко, Зазубрин, Булгаков, Артем Веселый. Реабилитировались невинно пострадавшие в годы культа писатели, вновь издавались их произведения.

Это возвращение еще не было полным и окончательным, поскольку публиковались лишь отдельные книги, а не творческое наследие писателей в целом, многие имена и произведения по-прежнему оставались под запретом. Однако включение в литературный процесс книг больших художников, несомненно, оказало влияние на уровень мастерства молодых писателей. Они стали более активно обращаться к вечным темам и проблемам, к героям философского склада, к приемам условности. Целые стилевые течения (например, лирическая проза и уже упоминавшаяся проза «молодежная») развивались в русле лучших традиций предшественников.

«Оттепель», как это и следует из значения самого слова, не была явлением устойчивым и последовательным. На конкретных примерах мы уже видели, как демократизация в литературе сочеталась с периодическими «проработками» писателей. Критике подвергались и целые литературные течения: социально-аналитическая проза «Нового мира», заставившая говорить о возрождении традиций критического реализма в послевоенной литературе, «молодежная проза» «Юности», созданные молодыми писателями-фронтовиками книги, которые несли народный взгляд на войну (так называемую «окопную правду»). Ho в результате многочисленных дискуссий шестидесятых годов в противовес официальной точке зрения о едином творческом методе советской литературы исподволь формировалось представление о существовании различных эстетических школ и литературных направлений, о сложности и реальном многообразии литературного процесса.

2.Охарактеризуйте сентиментализм как литературное направление.
3.Охарактеризуйте реализм как литературное явление.
4.Охарактеризуйте романтизм как литературное явление.
5. Биографические сведения об А. С. Пушкине. Основные темы творчества.
6.Сюжетная линия поэмы Пушкина «Медный всадник».
7.История Евгения из поэмы Пушкина «Медный всадник»
8. Образ города Санкт-Петербурга в поэме Пушкина «Медный всадник».
9.Образ Петра Первого в поэме Пушкина «Медный всадник».
10. Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова. Основные темы творчества.

11.Жизнь и творчество Н. В. Гоголя. Основные темы творчества писателя.

12.Жизнь и творчество А.Н. Островского. Основные темы творчества. История создания пьесы Островского «Гроза».
13. Нравы города Калинова. Образы Дикого и Кабановой.
14. Образ Катерины Кабановой в пьесе Островского «Гроза». Моё отношение к поступку Катерины.
15. Смысл названия поэмы Островского «Гроза».
16.История Ларисы в пьесе Островского «Бесприданница».
17. Жизнь и творчество И.С. Тургенева. История создания романа «Отцы и дети».
18.Базаров – главный герой романа Тургенева «Отцы и дети». Нигилизм как социальное явление 19 века.
19. Испытание любовью в романе Тургенева «Отцы и дети».
20. Базаров и родители. Характеристика родителей Базарова.
21.Два поколения в романе Тургенева «Отцы и дети». Споры в романе.
22. Смысл названия романа Тургенева «Отцы и дети».
23.Жизнь и деятельность И. А. Гончарова. Охарактеризуйте образ Обломова.
24. Два антипода в романе Гончарова «Обломов». Обломов и Штольц.

25. Жизнь и деятельность Ф. И. Тютчева. Основные темы творчества поэта.

26. Жизнь и творчество А.К. Толстого. Основные темы творчества.

27. Жизнь и творчество А. А. Фета. Основные темы творчества поэта.

Помогите, дорогие! Необходимо написать название какого-нибудь литературного произведения, в котором такова суть: у мужчины и женщины был роман.

Потом они расстаются на n-ый срок времени, а потом опять вместе. Все у них становится не так как раньше:(буду очень благодарна!

Помогите кто чем сможет

I Литература XIX века.
1. Назовите литературные направления 19 века.
2. Какие события мировой и российской истории создали предпосылки
для зарождения романтизма в России?
3. Назовите основателей русского романтизма.
4. Кто стоял у истоков русского реализма?
5. Назовите основное литературное направление второй половины XIX
века.
6. Какую задачу поставил перед собой в пьесе «Гроза» А.Н.Островский?
7. Выразите философию писателя А.Н. Островского на примере
пьесы «Гроза».
8. Какую задачу поставил перед собой И.С. Тургенев в романе «Отцы и
дети»?
9. Почему роман И.С. Тургенева «Отцы и дети» критики назвали
антидворянским?
10.Выразите основные идеи романа Ф.М. Достоевского «Преступление и
наказание».
11.Сформулируйте основные принципы философии Ф.М. Достоевского и
главного героя романа Родиона Раскольникова.
12.Почему, по вашему мнению, роман «Война и мир» критики
назвали «энциклопедией русской жизни»?
13.Что отличает положительных героев романа Л.Н.Толстого «Война и
мир»?
14.Назовите этапы духовной эволюции одного из героев романа: Андрея
Болконского, Пьера Безухова, Наташи Ростовой.
15.Что общего в судьбах Андрея Болконского и Пьера Безухова?
II Литература XX века.
1. Какие явления социальной жизни России повлияли на развитие
литературы XX века?
2. Какое название получила литература рубежа XIX – начала ХХ веков?
3. Назовите основные литературные течения этого времени?
4. Какова философия рассказа И.Бунина «Холодная осень»?
5. Что объединяет рассказы И.Бунина «Холодная осень» и А.
Куприна «Гранатовый браслет»?
6. «Во что веришь – то есть». Какому герою произведения М.Горького
принадлежат эти слова? Разъясните его философию.
7. Какова роль Сатина в пьесе «На дне»?
8. Образ гражданской войны в рассказах М. Шолохова «Родинка»
и «Продкомиссар».
9. Каковы особенности русского характера в рассказе М. Шолохова
«Судьба человека»?
10.Какой вы увидели деревню в рассказе А.И. Солженицына «Матрёнин
двор»?
11.Какие философские и нравственные проблемы поднимает автор в
рассказе?
12.Какой сюжетный эпизод является кульминацией в рассказе «Матрёнин
двор»?
13.Что объединяет характеры Андрея Соколова («Судьба человека») и
Матрёны Васильевны («Матрёнин двор»)?
14.Кто из русских писателей был удостоен Нобелевской премии за вклад в
мировую литературу?

Введение

Представления о сущности литературно-художественной критики в современных теоретических концепциях (Б. И. Бурсов, В. И. Кулешов, В. В. Кожинов, А. С. Курилов, Г. Н. Поспелов, В. Е. Хализев, Ю. И. Суровцев, А. Г. Бочаров, В. П. Муромский). Научный, публицистический и художественный аспекты в критике, возможность различного их соотношения. Оценочная сторона критики, ориентированная на текущий литературный процесс с его актуальными задачами.

Современное соотношение критики с литературоведческими дисциплинами. Классификация литературоведения и критики по признакам методологии и методики, по объему и предмету исследования, по его целям, аспектам и жанрам.

Необходимость изучения истории критики для понимания условий бытования литературы и ее развития.

Литературная критика как выражение самосознания общества и литературы в их эволюции. Осмысление критикой русской литературы после 1917 г., прямое воздействие на нее.

Предмет изучения в курсе - общественные и литературные платформы писательских объединений и критиков, постановка ими методологических и теоретико-критических проблем, принципы оценки произведений литературы; творчество наиболее ярких или показательных для своего времени авторов; жанры, композиция и стиль критических работ, а также факты истории литературоведения в зависимости от степени влияния академического литературоведения на текущую литературную критику в данный исторический период, от более или менее активного их взаимодействия.

Принципиальное отличие ситуации в жизни и литературе после 1917 г. от ситуации рубежа XIX-XX веков. Критика как составная часть литературного процесса, зависящая от общественных условий в большей степени, чем литература.

Проблема периодизации литературной критики России после 1917 г. Хронологические границы крупных этапов ее существования: с 1917 г. до середины 50-х гг. - время постепенного усиления и закрепления тоталитарных общественных установок, огосударствления всех сфер жизни, в том числе литературы и критики; со второй половины 50-х до второй половины 80-х - время постепенного противоречивого, с отступлениями изживания тоталитарного сознания, его всестороннего кризиса; со второй половины 80-х - время краха тоталитарного социализма, острой борьбы между сторонниками разных путей развития России, поисков места литературы и литературной критики в новой общественной ситуации и начала их полностью независимого от государственных установлений существования.

Выделение в рамках больших исторических этапов существенно различавшихся между собой периодов. Время гражданской войны - раскол и общества, и литературы, разделение критиков по их отношению к революции: на принявших, не принявших ее и подчеркнуто аполитичных. Многократное сокращение возможностей публикаций. Первая половина 20-х гг. - относительное равновесие противостоящих тенденций в критике, сравнительно широкие контакты литераторов России с русским литературным зарубежьем (феномен русского Берлина). Вторая половина 20-х - начало 30-х гг. - форсированное формирование монистической концепции советской литературы и соответствующей ей критики, вытеснение независимо мыслящих авторов, в том числе марксистской ориентации. 30-е гг. - закрепление тоталитарных установок при попытках лучших критиков и некоторых журналов сохранить свое лицо; максимальное ослабление критики во время массовых репрессий против интеллигенции. Годы Великой Отечественной войны - относительное, частичное раскрепощение литературной мысли при практической невозможности восстановить прежний потенциал критики. Вторая половина 40-х - начало 50-х гг. - предельный упадок литературы и критики, всеохватная догматизация и мифологизация общественного сознания, лишь отчасти поколебленная в 1954 г.

Вторая половина 50-х гг. - время первого, быстро остановленного подъема общественного сознания, его проявлений в литературе и критике, время начала постепенного преодоления многими литераторами ряда тоталитаристских установок. 60-е гг. - годы возникновения направлений в литературной критике, деятельного сопротивления уже не только единичных литераторов застарелым догмам, заметного повышения профессионализма критики и особенно литературоведения. 70-е - первая половина 80-х гг. - общественный застой, подавление инакомыслия и вместе с тем существенное повышение уровня литературы, получившей более осторожную и взвешенную, чем раньше, критику. 1986-1987 гг. - начало «гласности», возрождение вновь разрешенного «антисталинизма»; 1988-1989 гг. - снятие основных цензурных ограничений, более сложная дифференциация общественного сознания, начало его «деленинизации», закрепление широкого плюрализма мнений и отражение этого процесса в критике, «возвращение» русского зарубежья; после 1991 г. - время общественных реформ - ослабление полемики в литературной критике (в отличие от политики), ее попытки найти свой специфический предмет и своего читателя без прежней идеологической «борьбы» за него.

В курсе предполагается изучение не только лучшего в истории критики, но также и наиболее характерного, оказавшего влияние (в том числе весьма негативное) на литературный процесс или ставшего его адекватным проявлением. По мере возможности учитывается степень доступности разных изданий студентам.

Литературная критика с 1917 г. по начало 30-х гг.

Особые условия существования литературной критики послеоктябрьского периода. Процесс «огосударствления» литературы и попытки превращения критики в способ организации литературного «дела». Постепенный характер этого процесса, его убыстрение к концу 20-х гг. Столкновение намерений власти с чрезвычайно многочисленным и пестрым составом участников критических баталий - людей с разным уровнем эстетической культуры и многоцветным спектром как нравственных ориентации (от традиционной готовности служить обществу до страстного стремления к власти), так и общественно-политических (от неприятия революции до романтических иллюзий на ее счет). Влияние на развитие литературной критики 20-х гг. такого факта, как существование литературных объединений и групп. Их характеристика.

Выступления В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого, Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева, Н. И. Бухарина, других большевистских лидеров по вопросам литературы и культурной политики. Влияние книги Троцкого «Литература и революция» (1923) на представления о послереволюционной литературе и на терминологию критики. Введение таких понятий, как «пролетарский писатель», «крестьянский писатель», «попутчик». Их широкое распространение, в том числе в партийной печати и официальных документах. Использование этих понятий в целях групповой борьбы. Влияние методологических установок вульгарного в широком смысле социологизма как на трактовку понятий, так и на отношение к творческим возможностям писателя. «Проработочный» тон «напостовской» и рапповской критики (Б. Волин, Л. Сосновский, Г. Лелевич, Л. Авербахи др.).

Попытки противодействия диктатуре власти и защита независимости искусства. Оппозиционный к большевистской власти эгофутурист В. Р. Ховин и его независимый журнал «Книжный угол». «Еретические» статьи Е. И. Замятина (1884-1937), осуждение им догматизма, защита идеи бесконечности развития (образ революции, не знающей «последнего числа»), неприятие приспособленчества. «Я боюсь» (1921) - прогноз о возможной деградации русской литературы в случае утраты ею духовной независимости. Концепция «неореализма» как искусства, синтезирующего достижения серебряного века с традициями классической литературы. Защита условных форм в искусстве и критика натуралистических тенденций. Обзоры текущей литературы. Проблемы поэтики в статьях Замятина. Его вынужденный уход из критики. Выступления Л. Н. Лунца (1901-1924) и его защита эстетической самоценности и автономии искусства; проблемы сюжето-сложения в статьях Лунца. Болезнь, отъезд на Запад, ранняя смерть. Защита эстетической автономности искусства и требование выдвинуть в центр внимания исследователей эстетический анализ формы (Б. М. Эйхенбаум, Ю. Н. Тынянов, В. Б. Шкловский). Утверждение духовной свободы художника в критических выступлениях участников группы «Перевал» (вторая половина 1920-х гг.).

Резолюция ЦК РКП (б) от 18 июня 1925 г. «О политике партии в области художественной литературы» и ее воздействие на ситуацию в критике. Нарастание кризисных явлений в литературной жизни. Постепенное вытеснение независимой критики. Прекращение издания ряда журналов- «Русский современник», «Россия» («Новая Россия») и стр.

Критическая кампания 1929 г., развязанная РАППом против Евг. Замятина, Б. Пильняка, М. Булгакова, А. Платонова, И. Катаева, Артема Веселого и др. Упадок формальной школы в атмосфере общей политизации жизни. «Памятник научной ошибке» В. Шкловского (1930). Суд над «Перевалом» в Коммунистической академии (1930). Судьба методологии В. Переверзева: разгром его школы на рубеже 20-30-х гг.;

отрицание не только «вульгарного» (абстрактно-классового) социологизма, но и позитивных сторон переверзевской системы (поиск художественной специфики как формы, так и содержания произведения, стремление к целостному анализу, неприятие иллюстративности в литературе и подмены художественности «актуальностью»).

Утверждение политических критериев при оценке художественного произведения. Идея обострения классовой борьбы в литературе, провозглашенная критиками РАППа, и судьба Маяковского. Постановление ЦК ВКП (б) «О перестройке литературно-художественных организаций» (1932) и роспуск РАППа. Неоправдавшиеся надежды писательской общественности на оздоровление литературной атмосферы. Создание литературного «министерства» - единого Союза советских писателей.

Литературная критика: важнейшие «центры» критических выступлений, проблематика, важнейшие представители, жанры и формы. «Синкретизм» критической мысли: совмещение в деятельности выступающих в этот момент критиков функций собственно критических с решением методологических, теоретических и историко-лите-ратурных проблем.

Роль литературно-критических отделов журналов («Красная новь», «Леф», «Новый мир», «Молодая гвардия», «Октябрь», «Русский современник») и специальных общественно-политических и литературных журналов («Печать и революция», «На посту», «На литературном посту») в становлении методологии критики и решении важнейших теоретических проблем развития литературы, в оценке текущего литературного процесса и творчества отдельных его участников. Литературный портрет, проблемная статья, рецензия как преобладающие в журналах литературные жанры. Рассмотрение текущего литературного процесса в обзорных статьях. Проблемно-тематический ракурс анализа. Статьи А. В. Луначарского («Октябрьская революция и литература», 1925; «Этапы роста советской литературы», 1927), А. К. Во-ронского («Из современных литературных настроений», 1922; «Прозаики и поэты „Кузницы"», 1924), В. П. Полонского. Первые попытки историко-литературного обзора новой литературы за десять лет ее существования (Вяч. Полонский, А. Лежнев).

Выпуск книги критических статей как широко распространенная форма целостного выражения эстетической позиции критика. Книги А. Воронского, Д. Горбова, А. Лежнева, Л. Авербаха, А. Луначарского, В. Шкловского и др.

Дискуссия как форма развития критической мысли данного периода и возможности ее влияния на развитие литературы. Круг обсуждаемых проблем: проблема дифференциации литературного процесса и оценка места писателя в современной литературе; отношения искусства к действительности и вопрос о назначении искусства.

Соотношение рационального и иррационального в творческом процессе, условные и жизнеподобные формы обобщения; проблема личности и принципы изображения человека; проблема героя времени;

осмысление тематической и проблемной направленности современной литературы; проблемы жанра и стиля; попытки охарактеризовать новый метод советской литературы.Значительный вклад в критику поэтов и прозаиков.

Критические выступления представителей дооктябрьских поэтических школ как связующее звено между двумя эпохами литературного развития. Критическая проза А. А. Блока (1880-1921). Культурологическая концепция истории. Образно-понятийный принцип трактовки литературных явлений. Утверждения провидческих возможностей трагедийного искусства. Проблема «пользы» и свободы художника.

Литературно-критическая деятельность В. Я. Брюсова (1873- 1924). Постановка проблемы культуры нового типа. Трактовка символизма, футуризма и ожидаемых стихов пролетарских поэтов как «вчера, сегодня и завтра русской поэзии». Отрицательное отношение к стихотворному формализму, к чистому образотворчеству имажинистов. Прогноз о слиянии всех литературных течений в один поток с новыми содержанием и формой. Абстрактный историзм брюсовского критического метода.

Издание «Писем о русской поэзии» (1923) Н. С. Гумилева. Их значение для развития поэтической культуры 20-х гг. Короткие рецензии в альманахах «Цеха поэтов», статьи М. А. Кузмина начала 20-х гг. - образцы вкусовой эстетической критики.

Критическая проза О. Э. Мандельштама (1891-1938) ~ художническая попытка осмыслить катаклизмы своего века в глобальном культурно-историческом контексте и вместе с тем в аспекте филологии. Заявление о конце «центробежного» европейского романа. Тезис о революционном «классицизме». Парадоксальность критической манеры Мандельштама (книга «О поэзии», 1928).

Ведущие критики 20-х и начала 30-х гг.

Просветительско-пропагандистска я критика А. В. Луначарского (1875-1933). Провозглашение «пролетарской культуры» как наследницы культуры мировой. Вера в грандиозность художественных достижений будущего и признание важности классических традиций. Относительная терпимость и широта в подходе Луначарского как государственного деятеля к различным течениям в искусстве. Поддержка реализма, критика наиболее «левых» и формалистических явлений в литературе. Статьи о большинстве видных советских писателей. Выдвижение на первый план творчества М. Горького, В. Маяковского, М. Шолохова. Разработка проблем теории современной советской литературы. Статья «Ленин и литературоведение» (1932) - первый опыт систематического обоснования ленинизма как новой методологии исследования культуры и партийного воздействия на нее. Публицистический характер критики Луначарского. Элементы упрощенного социологизма в исходных положениях многих статей.

А. К. Воронский (1884-1937) - редактор первого советского «толстого» журнала «Красная новь» (1921-1927 гг.). Теоретико-литературные взгляды Воронского и позиция критиков группы «Перевал». Признание искусства особой формой познания и творческого освоения действительности. Теория «непосредственных впечатлений», неприятие дидактики и иллюстративности в литературе. Высокий эстетический вкус Воронского. Защита классического наследия. Предпочтение критиком творчества «попутчиков» как наиболее талантливых писателей данного времени; защита реалистических принципов в литературе;

концепция «нового реализма», тезис о необходимости историзма. Острая полемика с «напостовством» и «налитпостовством», стремление защитить и сохранить все художественно ценное. Литературный портрет как предпочитаемый жанр конкретной критики у Воронского. Дань предрассудкам времени в оценках некоторых сторон творчества С. Есенина, Евг. Замятина. Вынужденный уход Воронского из критики и журналистики.

В. П. Полонский (1886-1932) - редактор критико-библио-графического издания «Печать и революция» (1921-1929) и «Нового мира» (1926-1931) - самого популярного журнала второй половины 20-х гг. Привлечение в «Новый мир» талантливых писателей - из разных группировок и «диких» (независимых), посвященные им статьи Полонского. Механическое разделение критиком «художественности» и «идейности» между «попутчиками» и пролетарскими писателями, преодоленное на практике. Последовательное стремление к объективности идейно-эстетических оценок. Пристальное внимание к языку и образности произведений, аналитико-систематизаторский дар критика. Полемика с теориями «напостовства» и «лефов». Тезис о «романтическом реализме». Статья «Художественное творчество и общественные классы. О теории социального заказа» (1929). Опровержение интуитивизма в исследовании «Сознание и творчество» (1934).

А. Лежнев (псевдоним А. 3. Горелика, 1893-1938) - ведущий теоретик и критик «Перевала». Идея «социализма с человеческим лицом»" - исходная для А. Лежнева позиция в оценке тенденций современного искусства как специфического способа художественно-образного пересоздания действительности, защита роли интуиции в творческом процессе, идея «органического» творчества. Борьба за реализм против бытовизма.Выдвижение и обоснование творческих принципов «Перевала» («новый гуманизм», «искренность», «моцартианство», «эстетическая культура»); их использование при оценке произведений современной литературы. Категория личности, в частности личности переходной эпохи, в эстетике Лежнева; проблема творческой индивидуальности и жанр литературного портрета у Лежнева (статьи, посвященные Б. Пастернаку, В. Маяковскому, Л. Сейфуллиной).

Представление о критике как о живой участнице литературного процесса, которая «не только изучает, но и строит». Борьба с приспособленчеством, с «сальеризмом». Противопоставление «ремеслу», «работе», «приему» - «творчества», «интуиции», «вдохновения». Жесткая оценка эволюции Маяковского во второй половине 20-х гг. Творчество Пастернака и его эволюция в трактовке А. Лежнева. «Портрет» «левого» искусства в трактовке критика. Категория «социального заказа» и проблема свободы художника. Полемика с дегуманизацией искусства, с рационализацией и утилитаризмом в выступлениях рапповских критиков. Неприятие А. Лежневым вульгарного социологизма, соседствующее с собственными стремлениями отыскать «социологический эквивалент» творчества. Создание первого очерка истории развития послеоктябрьской литературы: «Литература революционного десятилетия (1917-1927)» (совместно с Д. Горбовым). Уход А. Лежнева в литературоведение; литературоведческие работы 1930-х гг. как развитие

эстетических концепций 1920-х гг.

Д. А. Горбов (1894-1967) - теоретик и критик группы «Перевал», постоянный оппонент ЛЕФа и РАППа. Традиции «органической критики» Ал. Григорьева в работах Д. Горбова. Защита законов «органического творчества» в полемике с рационалистическими теориями искусства как теоретическим оправданием возможности его «организации». Борьба со взглядом на искусство как на «второсортную публицистику», «служанку политики». Утверждение специфики творче-

" Условно используется гораздо более поздний образ-термин, распространившийся после «пражской весны» 1968г.

ского процесса. Образ Галатеи - символ внутренней свободы художника. Выдвижение «органичности творчества» в качестве критерия художественности. Выступления Д. Горбова в защиту спорных произведений 1920-х гг.: «Зависти» Ю. Олеши, «Вора» Л. Леонова и др. Тяготение к работам, совмещающим критический и историко-литера-турный подходы (статьи о творческом пути Л. Леонова, М. Горького). Первая (и единственная) в истории советской критики попытка рассматривать эмигрантскую литературу как часть общего литературного процесса 1920-х гг., включив ее обзор в книгу «Литература революционного десятилетия» («У нас и за рубежом»). Горбовская теория «единого потока» как попытка противопоставить лозунгу обострения классовой борьбы идею консолидации литературы. Рано осознанная критиком невозможность продолжать литературную деятельность.

Критика 20-х гг. в ее интерпретациях творчества наиболее «видных» участников литературного процесса и ее влиянии на их творческий облик и судьбы.

Критика 20-х гг. в ее попытках оценить основные тенденции литературного развития. Воздействие критики на литературный процесс.

Литературная критика 30-х годов

Роль критики 30-х гг. в установлении новых форм отношений литературы и власти, в выработке нормативных критериев оценки произведения, в создании «безальтернативной» модели литературы.

Литературно-критические отделы журналов и отсутствие у них сколько-нибудь ярко выраженного лица. Появление специальных литературно-критических изданий: «Литературная газета» (с 1929 г.), «Литература и марксизм» (1928-1931), «Книга и пролетарская революция» (1932-1940), «Литературная учеба» (1930-1941), «Литературный критик» (1933-1940) и приложение к нему - «Литературное обозрение» (1936-1941).

Смена лиц, действующих на арене литературно-художественной критики.

Критическая дискуссия как перешедшая из ситуации 20-х-начала 30-х гг. форма развития критической мысли, ставшая формой ее удушения. Появление новой формы дискуссии - «дискуссии» с заранее заданным решением.

Дискуссия о «западниках» и «почвенниках» и проблема «реализма и формализма в литературе». Выступления В. Шкловского, Вс. Вишневского и др. Споры вокруг фигур Дос Пассоса, Джойса и Пруста и их влияние на современную литературу. «Западничество» и проблемы модернизма и «формализма». Позиция М. Горького («О прозе», «О точке и кочке») и «перевальца» И. Катаева («Искусство на пороге социализма»). Попытка А. Луначарского противостоять опасности опрощения, нивелировки искусства, возникшей в процессе борьбы с «формализмом» («Мысли о мастере», 1933). Роль дискуссии в творческих экспериментах в литературе и создании эстетической «моно-фонии» (Евг. Замятин).

Дискуссия 1933-1934 гг. о направлениях в советской литературе. Отрицание А. Фадеевым возможности существования в ней разных творческих направлений. Защита принципа многообразия направлений в выступлениях В. Киршона. Утверждение в ходе развития литературного процесса идеи единства советской литературы.

Столкновение «новаторов» (Вс. Вишневский, Н. Погодин) и «консерваторов» (В. Киршон, А. Афиногенов) в среде драматургов. Противопоставление психологической и публицистической трактовки современности и его влияние на судьбу психологической драмы.

Дискуссия о принципах обобщения в литературе. Новая волна своеобразно понятого сближения с действительностью в годы первой пятилетки, обилие документальных форм, в частности очерка, и попытка генерализовать этот путь освоения действительности последователями теории «литературы факта». Искусственное вытеснение условных форм.

Дискуссия 1934 г. об историческом романе и начало «реабилитации» исторической тематики в литературе.

Дискуссия 1932-1934гг. о языке художественной литературы. Позиция Ф. Панферова и А. Серафимовича («О писателях „облизанных" и „необлизанных"», «Ответ М. Горькому»). Протест против натуралистических и искусственно-стилизаторских тенденций в сфере художественной речи в выступлениях М. Горького («Открытое письмо А. С. Серафимовичу», «О языке») и А. Толстого («Нужна ли мужицкая сила?»). Негативный результат благих намерений: нивелировка художественной речи в литературе, начиная со второй половины 30-х гг.

Значение Первого съезда советских писателей (1934) для литературной критики. Вопросы художественного творчества в докладе М. Горького. Утопические надежды участников съезда на расцвет литературы, недооценка предыдущего ее периода.

Многообразие форм критико-публицистической деятельности М. Горького и его роль в формировании и развитии литературно-художественной критики. Выступления писателя против формалистических и грубо социологических подходов в критике. Борьба с «групповщиной» и ее влияние на оценку того или иного творческого явления. Горький о сущности социалистического реализма, относимого в основном к будущему времени, и о его преемственной связи с классическим наследием, об историзме, о романтике в советской литературе, о правде действительности и художественном вымысле. Горьковские оценки творчества С. Есенина, М. Пришвина, Л. Леонова, Вс. Иванова, Ф. Гладкова и др. Несправедливое осуждение А. Белого, Б. Пильняка, значительной части дореволюционных писателей. Слишком щедрые авансы литературной молодежи и не оглашаемое в полной мере понимание Горьким кризиса советской литературы в последние два года его жизни.

Критика и ее развитие в послесъездовский период. Новые имена. «Специализация» в среде представителей эстетической мысли: перераспределение сил в пользу теории и истории литературы, оскудение литературно-критических отделов «толстых» журналов.

Возобновление в 1936 г. дискуссии о «формализме» в литературе в виде безапелляционных проработок многих писателей и художников и их «покаяния». Сомнения в правомочности существования разных художественных форм и стилей; попытка утвердить взгляд на советское искусство как на искусство бытового правдоподобия; окончательное вытеснение условных форм изображения. Побочная продуктивная тенденция в трактовке формализма - тезис о формализме как о подчинении жизни «формулам», ее упрощающим и открывающим дорогу лакировке и бесконфликтности (И. Катаев «Искусство социалистического народа»).

Утверждение в критике тенденций нормативизма, их влияние на оценку произведений, затрагивающих глубинные противоречия действительности. Преобладание критического пафоса при обсуждении произведений И. Эренбурга («День второй»), Л. Леонова («Скута-ревский» и «Дорога на Океан»), М. Шолохова («Тихий Дон»), А. Пла-тонова. Деформация представлений о художественной правде, роли трагического, праве на изображение частной жизни. Возникновение в конце 30-х гг. понятия о бесконфликтности в литературе.

Роль журнала «Литературный критик» (1933-1940) в осмыслении литературной жизни современности. Критики журнала: В. Александров, Ю. Юзовский, К. Зелинский, А. Гурвич, В. Гоффеншефер, Е. Усиевич и др. Структура журнала, его направление (борьба против вульгарного социологизма, провозглашение принципа «конкретной критики», исходящей из специфики художественного произведения) и внутренняя непоследовательность в осуществлении провозглашенных установок («обличительный» тон, безапелляционность приговоров). Критика иллюстративности, декларативности и схематизма в литературных произведениях. Фактическое признание на страницах журнала кризисного состояния советской литературы. Полемика вокруг журнала, преувеличение допущенных им ошибок (выступления В. Ермилова, М. Сереб-рянского, В. Кирпотина), трактовка достоинств «Литературного критика» (честных, профессиональных разборов) как недопустимых отклонений от идеологической чистоты, обвинения в адрес «группы» Лу-кача - Лифшица (активных авторов журнала, его теоретиков). Статья в «Литературной газете» от 10 августа 1939 г. и редакционная статья журнала «Красная новь» под одним названием - «О вредных взглядах „Литературного критика"» (1940) - и закрытие журнала.

А. П. Платонов (1899-1951) - крупнейший писатель-критик 30-х тт., заявлявший в своих статьях о благах социализма, о величии Ленина (но не Сталина) и в то же время последовательно руководствовавшийся общечеловеческими нравственными, а не социологическими критериями оценок любого литературного материала, творчества любых писателей от Пушкина до Н. Островского. Предпочтение утверждающего начала в литературе XIX в. критическому. Парадоксальное сближение далеких сфер литературы и жизни в статьях Платонова. Естественное для него сочетание мысли о народе и мысли о творческой личности, активно созидающей как духовные, так и материальные ценности.

Попытки критики 30-х гг. обобщить опыт развития послереволюционной литературы. Книга А. Селивановского «Очерки по истории русской советской поэзии» (1936), статьи В. Перцова «Люди двух пятилеток» (1935), «Личность и новая дисциплина» (1936) и др. Призывы создать историю советской литературы, историю литератур республик, входящих в СССР. Незаконченный опыт создания хроники советской литературы за двадцать лет в «Литературном критике» (1937).

Критика 30-х гг. и создание нормативной системы оценок художественного произведения (модель произведения в контексте модели литературы социалистического реализма).

Критика 30-х гг. в оценках творчества виднейших участников литературного процесса. Формирование «обоймы» «классиков» советской литературы.

Критика 30-х гг. в интерпретации литературного процесса. Ее ответственность за искажения и деформации литературного развития:

тенденция к упрощению искусства; разработка представлений об утверждающем характере социалистического реализма и поддержка «лакировочных» произведений, противодействие художественной правде; боязнь сложных, неоднозначных характеров.

Гибель многих литературных критиков в результате массовых репрессий.

Критика 40-х-первой половины 50-х годов

Годы Отечественной войны и первое послевоенное десятилетие (1946-1955) - исключительно неблагоприятное для литературно-художественной критики время. Ослабленность критики 40-х гг., сокращение ее кадрового состава вследствие проработочных кампаний и репрессий второй половины 30-х, призыва в армию и потерь на войне. Отсутствие серьезного, живого методологического поиска, господство сталинистских догм, преодолеваемое вплоть до смерти Сталина (1953) лишь в некоторых писательских выступлениях общего характера и отдельных образцах «конкретной» критики. Самовозвеличивание официального общества и литературы, противопоставление всего русского и советского («социалистического») всему зарубежному («буржуазному»).

Ослабление издательской базы критики с началом войны, закрытие ряда журналов. Отсутствие глубоких аналитико-обобщающих работ. Выход на первый план публицистической писательской критики. Упрощенность подхода и трактовок в критике, рассчитанной на самую массовую аудиторию, направленной на достижение немедленного агитационно-пропагандистского результата. Объективно-историческая объяснимость такого положения во время войны.

Мнения о соотношении собственно критики, публицистики и литературоведения, единодушное требование от них актуальности и злободневности (статья А. Суркова «Товарищам критикам», 1942; выступление А. Фадеева «Задачи художественной критики в наши дни», 1942; редакционная статья газеты «Литература и искусство» от 18 июня 1942 г. «Всеми средствами искусства вдохновлять к победе»; статья Б. Эйхенбаума «Поговорим о нашем ремесле», 1943), всеобщее признание больших недостатков критики без объективного объяснения их причин (статьи «Литературы и искусства»: «Выше уровень художественного мастерства», «О художественной критике», 1943).

Главные мотивы литературной критики периода Великой Отечественной войны - патриотизм, героизм, нравственная стойкость героев литературы как воплощение главного в советском человеке и исконных черт русского национального характера. Превращение этих качеств в основные критерии оценок литературных произведений. Позитивные результаты смены социологических критериев 20-30-х гг. национально-патриотическим: жизненно-практический - усиление сплоченности общества перед лицом огромной опасности, утверждение в нем оптимистического настроя - и этико-эстетический - фактическое признание на грани жизни и смерти общечеловеческих ценностей (дом, семья, верность, дружба, самоотверженность, память, простые, сугубо личные чувства, ответственность перед товарищами, соотечественниками, перед всем народом); мотив стыда от отступления и поражений, тяжелых страданий и переживаний; проблемы художественной правды и гуманизма, поднятые А. Сурковым, А. Фадеевым, Л. Леоновым, М. Шолоховым.

Попытки руководства Союза писателей осмыслить литературу военных лет как целое. Статьи, выступления, отчеты, доклады А. Фадеева, А. Суркова, Н. Тихонова 1942-1944 гг.; статьи Л. Тимофеева «Советская литература и война» (1942), Л. Леонова «Голос родины» (1943). «Творческо-критическое совещание» по литературе об Отечественной войне (1943).

Распространение принципа классификации произведений периода войны по темам. Статьи А. Фадеева «Отечественная война и советская литература», В. Кожевникова «Главная тема», передовые статьи «Литературы и искусства» - «Тема искусства», «Литературной газеты» - «Морская тема в литературе», «Героика труда», дискуссия «Образ советского офицера в художественной литературе 1944 года» и др.; констатация слабого раскрытия в литературе темы тыла, содержащаяся в выступлениях А. Фадеева, А. Суркова, Н. Тихонова, участников дискуссии по поводу книги М. Шагинян «Тема военного быта» (1944). Обзоры национальных литератур, журналов, фронтовой печати в газете «Литература и искусство» (1943-1944). Поддержка ряда слабых произведений из-за актуальности темы. Некоторое расширение предмета критики: статьи В. Яна «Проблема исторического романа», С. Маршака «О нашей сатире», С. Михалкова «Книга для детей. Обзор детской литературы на тему о войне».

Произведения, порождавшие наибольший интерес и самую широкую прессу: «Фронт» А. Корнейчука, «Русские люди», «Дни и ночи», стихотворения К. Симонова, «Нашествие» Л. Леонова, «Волоколамское шоссе» А. Бека, «Народ бессмертен» В. Гроссмана, «Зоя» М. Али-гер. Подчеркивание успехов поэзии и публицистики (А. Толстого, И. Эренбурга и др.). Признание патриотической лирики А. Ахматовой, военных рассказов А. Платонова. Статья К. Федина о спектакле по пьесе М. Булгакова «Последние дни (Пушкин)» (1943).

Активизация профессиональной критики в 1944-1945 гг. Увеличение числа проблемных статей, дискуссий. Доминирование на протяжении всей войны малых жанров критики, невозможность создания больших литературно-критических монографий. Литературно-критические статьи в массовых газетах: «Правде», «Известиях», «Комсомольской правде», «Красной звезде», войсковых изданиях.

Вопросы прошлого и настоящего отечественной литературы в выступлениях писателей и критиков. Доклад А. Н. Толстого «Четверть века советской литературы» (1942) с попыткой определить специфические особенности советской многонациональной литературы как принципиально нового художественного явления, с периодизацией ее развития за 25 лет. Характеристика в докладе опыта советской литературы. констатация ее тесной связи с жизнью народа, появления нового героя. Статья П. Павленко «Десять лет» (1944) к юбилею Первого съезда писателей - определение положительного вклада 30-40-х гг. в литературу и ее нереализованных возможностей. Статьи 1943 г. в газете «Литература и искусство»: редакционная - «О русской национальной гордости», В. Ермилова «О традициях национальной гордости в русской литературе» и «Образ Родины в творчестве советских поэтов» - с положительной характеристикой как В. Маяковского, Н. Тихонова, А. Твардовского, так и С. Есенина - изменение некоторых оценок на базе прежней «единопоточной» методологии.

Высокие оценки в критике периода Отечественной войны художественного наследия, особенно творчества русских писателей XIX в., включая Ф. М. Достоевского, А. Ф. Писемского, Н. С. Лескова.

Литературные критики и литературоведы, выступавшие в критике этого времени: В. Александров, Н. Венгров, А. Гурвич, В. Ермилов, Е. Книпович, В. Перцов, Л. Поляк, Л. Тимофеев, В. Щербина и др. Отсутствие безусловных лидеров литературного процесса из числа профессиональных критиков.

Осуждение произведений некоторых писателей (Л. Кассиля, К. Паустовского, В. Каверина, Б. Лавренева) за надуманность или «красивость» в изображении войны. Возвращение в критику с конца 1943 г. проработочных приемов, закулисное вмешательство Сталина в судьбу ряда произведений и их авторов. Кампания против М. Зощенко по поводу психологической повести «Перед восходом солнца», обвинение его в «самокопании» и отсутствии гражданских чувств. Шельмование неопубликованных произведений А. Довженко («Победа», «Украина в огне»), осмелившегося заговорить о подлинных причинах поражений Красной Армии. Осуждение антитоталитаристской пьесы-сказки Е. Шварца «Дракон», правдивых мемуаров К. Федина о «Сера-пионовых братьях» - «Горький среди нас» (1944), некоторых стихотворений, в том числе О. Берггольц и В. Инбер - за «пессимизм» и «любование страданием».

Активизация литературоведческой мысли на волне морального подъема после Победы, интерес к ней широкой литературной общественности. Выступления в «Литературной газете» осенью 1945 г. Г. А. Гуковского, Б. М. Эйхенбаума, Б. С. Мейлаха, А. И. Белецкого с призывами разработать систему теории литературы и создать историю русской литературы в ее положительном содержании. Реальные успехи теории и истории литературы. Пропаганда В. О. Перцовым и В. Н. Орловым (1945-1946) поэзии Есенина и Блока как достижений современной культуры. Поддержка критикой молодых поэтов - участников Великой Отечественной войны, интереса к творчеству В. Пановой, признание значения ранее недооцененного «Василия Теркина» А. Твардовского.

Осложнение политической обстановки и резкое усиление идеологического, прежде всего разоблачительного характера критики в период начавшейся «холодной войны», после передышки первого мирного года. Зависимость судеб писателей от личных вкусов, пристрастий и мнительности кремлевского диктатора. Постановления ЦК ВКП(б) 1946-1952 гг. по вопросам литературы, искусства и издательской деятельности, доклад А. А. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» (1946). Демагогические лозунги этих документов и их погромный характер.

Возвращение грубого социологизма, фактически приведшего официальную критику к провозглашению идей как социального, так и национального превосходства СССР, России над другими странами и народами. Осуждение «увлечения» писателей и художников исторической тематикой, призыв отражать современность. Объяснение реальных и мнимых недостатков и упущений в литературе исключительно субъективными причинами.

Резкое усиление догматизма в критике, чисто политический критерий «безыдейности» (отлучение от литературы М. Зощенко и А. Ахматовой, упреки в адрес Б. Пастернака, И. Сельвинского и др.). Новая волна «проработок», отход от некоторых положительных оценок периода войны и первых послевоенных месяцев, продолжение кампании против ранее критиковавшихся писателей. Наставительная критика в партийной печати первого варианта «Молодой гвардии» Фадеева;

переделка романа под ее давлением. Слащавая идеализация критиками наличной действительности, сглаживание ими трагизма и противоречий жизни. Неприятие правдивых, глубоких произведений: статья В. Ермилова «Клеветнический рассказ А. Платонова» в «Литературной газете» от 4 января 1947 г. о рассказе «Семья Иванова», обвинение критикой М. Исаковского в пессимизме за стихотворение «Враги сожгли родную хату...», замалчивание поэмы А. Твардовского «Дом у дороги» и т. д.

Полная непредсказуемость того или иного остракизма с литературной и нередко даже политической точек зрения. Громкое осуждение таких разных произведений, как повесть Э. Казакевича «Двое в степи», рассказы Ю.Яновского, серийный роман В. Катаева «За власть Советов!», комедия В. Гроссмана «Если верить пифагорейцам» и его роман «За правое дело», стихотворение В. Сосюры «Люби Украину» и цикл стихов К. Симонова «С тобой и без тебя» (обвинение Симонова А. Та-расенковым в грубой эротике за строчку «От женских ласк отвыкшие мужчины»). Настороженное отношение к повести В. Некрасова «В окопах Сталинграда», открывающей новое течение в военной прозе; исключительный факт критики повести после присуждения Сталинской премии за нее (1946). Возвеличивание слабых, лакировочных, антиисторических произведений, часто отмечавшихся Сталинскими премиями.

Кампания против «космополитизма» и «буржуазного национализма», в частности против «антипатриотической группы» театральных критиков на рубеже 40-50-х гг.

Вытеснение из литературы и искусства не только многих исторических тем, но и тематики Великой Отечественной войны (вплоть до середины 50-х гг.) вследствие пропаганды «величественной» современности. Схематизация текущего литературного процесса, использование одних и тех же штампов при характеристике современных прозаиков и поэтов, «списочный» подход к ним. Конъюнктурная позиция многих критиков, нежелание высказываться о произведении до официальной его оценки, быстрое изменение оценок на противоположные. Отток большой части критиков в литературоведение.

Установление представления о «двух потоках» в истории русской литературы. Модернизация сознания писателей-классиков, «подтягивание» их к декабристам и особенно революционным демократам, трактуемым во многих работах также схематично и неисторично, т. е. превращение литературной науки в дурного толка критику. Господство в литературоведении жанра описательной монографии без анализа мировоззрения писателей, объяснение творчества Горького и других художников как иллюстрирования политических идей. Ненаучные, резко отрицательные оценки наследия А. Н. Веселовского и ряда работ современных филологов: В. М. Жирмунского, В. Я. Проппа и др. Падение уровня литературоведения с неизбежными соответствующими последствиями для критики.

Чисто схоластическое обсуждение в печати второй половины 40-х-начала 50-х гг., в том числе партийной, методологических и теоретических проблем критики и литературоведения: принадлежности искусства к надстройке, метода социалистического реализма, его сущности и времени возникновения, типического. Нормативность большинства работ такого рода. Дискуссия 1948 г. по теории драмы. Критика «теории бесконфликтности», ее противоречия. Три трактовки бесконфликтности: точная, буквальная, отвергавшая примитивные лакировочные произведения; отнесение к числу бесконфликтных произведений на темы личного и общечеловеческого характера; требование непременного показа победоносной борьбы «нового, передового» с отсталым, с «гнилыми людьми», поддерживавшее атмосферу подозрительности и нетерпимости в обществе.

Исходившие сверху декларации начала 50-х гг. о необходимости советской сатиры. Высказывания в критике об «идеальном герое», «праздничной» литературе и другие заявления официозно-оптимисти

ческого характера; соответствия им в существовавших представлениях о современном «романтизме».

Попытки осмысления и переосмысления литературного процесса в 1952-1954 гг., перед Вторым съездом советских писателей. Признание критикой «Русского леса» Л. Леонова, произведений В. Овечкина и В. Тендрякова о деревне. Осуждающая основной массив современной литературы статья В. Померанцева «Об искренности в литературе» (1953), отвергнутая критикой и большинством писателей как «перевальская» и антипартийная. Ироническое разоблачение всей лакировочной литературы о деревне в принципиальной статье Ф. Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» (1954) и ее неприятие в то время.

Первое, «мягкое» снятие А. Твардовского с поста главного редактора «Нового мира» за публикацию нестандартных, острых статей В. Померанцева, Ф. Абрамова, М. Лифшица и М. Щеглова (1954). Отрицательное и настороженное отношение критики к «Оттепели» И. Эренбурга и «Временам года» В. Пановой, другие проявления инертности мысли.

Дискуссии о самовыражении поэта как достойного делать предметом искусства свой внутренний мир, о так называемой «школе Твардовского» («деревенской»), считавшейся претендующей на доминирование в поэзии. Сборник статей «Разговор перед съездом» (1954), включающий статьи представителей спорящих, противоположных сторон.

Подведение итогов 20-летнего развития советской литературы и некоторая обеспокоенность ее нынешним состоянием в докладе А. Суркова на Втором съезде писателей СССР. Специальный доклад о критике и литературоведении (Б. Рюриков). Ряд смелых выступлений на Втором съезде, их антилакировочная и антипрорабо-точная направленность Признание больших недостатков критики и необходимости сообща отвечать за них. Сохранение некоторых несправедливых положений и оценок, в том числе относительно «Перевала».

Трагически-противоречивая роль А. Фадеева, руководителя Союза писателей до 1953 г.: искреннее сочувствие лучшим поэтам и писателям и проведение сталинско-ждановских установок в литературе. Статьи и доклады К. Симонова - как погромные и официальные, так и защищающие писателей и поэтов, подвергавшихся нападкам, оспаривающие наиболее одиозные догмы. Заслуга А. Фадеева и К. Симонова в отстранении от активной литературно-критической деятельности самого конъюнктурного и беспринципного из ведущих критиков 40-х гг. - В. Ермилова (1950).

Другие критики 40-х - первой половины 50-х гг.: А. Тарасенков, А. Макаров, Т. Трифонова, Т. Мотылева, А. Белик, Б. Платонов, Г. Бровман, Г. Ленобль, Б. Костелянец, Е. Сурков, В. Озеров, Б. Соловьев, Л. Скорино, Б. Рюриков, В. Смирнова, Б. Рунин.

Литературно-критическое творчество М. А. Щеглова (1925- 1956) - статьи 1953-1956 гг. Тонкий анализ произведений, создававший в то время впечатление повышенного эстетского критицизма. Глубина теоретико-критических соображений М. Щеглова. Особенности его историзма, единство этического и эстетического подходов, предвосхищающие методологию «новомирской» критики 60-х гг. Тематическое и жанровое разнообразие статей Щеглова, возрождение эссеистского начала в критике («Корабли Александра Грина», 1956), живой, раскованный стиль.

Критика второй половины 50-х-60-х годов

Закрытый доклад Н. С. Хрущева о «культе личности» Сталина на XX съезде КПСС и огромный общественный резонанс этого события. Продолжавшийся на протяжении второй половины 50-х и 60-х гг. противоречивый, с подъемами и спадами, процесс борьбы сторонников демократизации, раскрепощения сознания человека и хранителей тоталитаристских устоев и догм. Протекание этого процесса в основном в рамках коммунистической идеологии. Сосредоточение внимания литературной общественности на больших проблемах социально-поли-тической и духовной жизни народа и одновременное резкое повышение внимания к человеческой индивидуальности. Продолжение частично ослабленной конфронтации с Западом и ее влияние на отношение к ряду новых явлений в литературе и критике, к противоборству различных общественно-литературных тенденций.

Нарастание проявлений новаторского нешаблонного критического по отношению к прошлому мышления в 1956 - начале 1957 г. Углубление и расширение сопротивления однобокому и парадному изображению жизни в литературе Статьи А Крона в сборнике «Литературная Москва» (1956), Б. Назарова и О. Гридневой в «Вопросах философии» (1956. № 5) против бюрократического руководства литературой. «Литературные заметки» главного редактора «Нового мира» (1956. № 12) К. Симонова и прозвучавшая в них впервые печатная полемика со статьями в партийной печати конца 40-х гг. о «Молодой гвардии» А. Фадеева и об «антипатриотической группе» театральных критиков; «подстраховочная» статья Симонова «О социалистическом реализме» (Новый мир. 1957. № 3). Антидогматический, критический настрой в статьях и устных выступлениях В. Тендрякова, В. Кардина, А. Караганова, И. Эренбурга, В. Кетлинской, В. Каверина, Т. Трифоновой, Л. Чуковской, М. Алигер и др. Противодействие им со стороны Г. Николаевой, Вс. Кочетова, Н. Грибачева, Д. Еремина, К. Зелинского, М. Алексеева и др.

Непоследовательность относительной демократизации общества после XX съезда КПСС и ее отражение в литературной жизни. Сохранение многих установок прежней культурной политики, тотального партийного руководства литературой. Подозрительное отношение ко всему, что в ней вызывало интерес на Западе. Массированная резкая критика романа В. Дудинцева «Не хлебом единым», рассказов А. Яшина «Рычаги» и Д. Гранина «Собственное мнение», поэмы С. Кирсанова «Семь дней недели», публиковавших их журнала «Новый мир», сборника «Литературная Москва» (кн. 2). Инкриминирование писателям с независимой позицией стремления к «критическому реализму». Пресечение первой волны попыток демократизации литературной жизни с помощью партийной печати, в том числе статей журнала «Коммунист» (1957. № 3, 10) «Партия и вопросы развития советской литературы и искусства» и «За ленинскую принципиальность литературы и искусства». Личное участие Н. С. Хрущева в борьбе «против ревизионистов, которые пытались делать наскоки на линию партии» (речь на Третьем съезде писателей СССР, 1959). Официальные разъяснения вопросов о типизации, о ленинском понимании культуры, о партийности и свободе творчества, таланте и мировоззрении, национальных особенностях искусства в журнале «Коммунист» в 1955-1957 гг. Ограниченность критики исторического прошлого в постановлении ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. «О преодолении культа личности и его последствий» и статьях в партийной печати.

Противоположные по характеру и значению события в культурной жизни конца 50-х гг.: постановление «Об исправлении ошибок в оценке опер „Великая дружба", „Богдан Хмельницкий" и „От всего сердца"», возвращение А. Твардовского в «Новый мир» (1958), избрание «либерально» настроенного К. Федина первым секретарем правления Союза писателей СССР (1959) и отлучение от литературы Б. Пастернака с многочисленными и шумными разоблачениями его как «предателя» в выступлениях людей, не читавших роман «Доктор Живаго» (1958), постановление «О книге „Новое о Маяковском"», препятствующее подлинно научному изучению жизни и творчества поэта (1959), арест романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба» (1960) и т. д. Возникновение новых журналов и альманахов. «Юность» и восстановленная «Молодая гвардия» под редакцией В. Катаева и А. Макарова. Издание с 1957 г. литературно-критического и литературоведческого органа - «Вопросы литературы», декларация против наклеивания ярлыков и проработок в его первом номере. Учреждение Союза писателей РСФСР. Постановка вопроса о критике, о рецензировании литературных новинок в докладе Л. Соболева на его первом съезде (1959). Признание продолжающегося «отставания» критики и дискуссия о ней в журнале «Октябрь»; статья К. Зелинского «Парадокс о критике» (1959-1960). Дискуссия о состоянии критики в газете «Литературная Россия» (январь 1964г.).

Литература середины и конца 50-х в зеркале критики: всеобщее или широкое официальное одобрение «Судьбы человека» и второй книги «Поднятой целины» М. Шолохова, поэмы А. Твардовского «За далью - даль», романов Г. Николаевой «Битва в пути», Вс. Кочетова «Братья Ершовы», В. Кожевникова «Заре навстречу», повести А. Ча-ковского «Год жизни»; осуждение «Сентиментального романа» В Пановой, повести «Пядь земли» Г. Бакланова, пьес А. Володина «Пять вечеров» и Л. Зорина «Гости» за казавшуюся излишней камерность тона или недостаточные гражданственность и оптимизм. Противоположные высказывания о повести В. Некрасова «В родном городе».

Развитие научной эстетической мысли и постепенное усиление эстетических требований в литературной критике. Критика и теория:

публикация в широкой печати материалов научной дискуссии «Проблемы реализма в мировой литературе», ознаменовавшей начало конкретно-исторического подхода к понятиям «метод» и «реализм»

(1957); рутинные в целом представления о социалистическом реализме(работы Б. Бурсова, В. Озерова и др.).

Единство и многообразие многонациональной советской литературы в дискуссиях второй половины 50-х-начала 60-х гг. Книга Г Ломидзе «Единство и многообразие» (1957). Формула «единство в многообразии», предложенная Л. Новиченко в докладе «О многообразии художественных форм в литературе социалистического реализма» (1959). Спекулятивное использование рядом критиков тезиса о многообразии в полемике со статьей В. Некрасова «Слова „великие" в „простые"» (Искусство кино. 1959. № 5-6), направленной против патетики в искусстве. Многочисленные возражения на классификацию литературы XIX-XX веков с точки зрения масштаба изображения фактов и событий (Сарнов Б. «Глобус» и «карта-двухверстка»//Лите -ратурная газета. 1959. 9 июля).

Актуализация вопросов истории советской литературы в критике второй половины 50-х гг. Подчеркнутое противопоставление историзма догматизму. Переосмысление традиций. Восстановление в истории литературы и включение в текущий литературный процесс ранее запретных имен. Их противопоставление официальным авторитетам и реакция на это в «либерально-консервативном» духе: статьи А. Мет-ченко «Историзм и догма» (1956), А. Макарова «Разговор по поводу»

(1958) - предостережения от «увлечений», затормозившие развитие истории литературы XX в., но предотвратившие возможную сугубо негативную реакцию официоза. Более полное и глубокое усвоение обществом духовного и эстетического опыта русской классики, включение Ф. М. Достоевского в ряд ее полноправных представителей. Пересмотр отношения к научному наследию А. Н. Веселовского. Приобщение читателей к зарубежной литературе XX в., прорыв «железного занавеса» и влияние этого факта на сознание молодого поколения. Положительные суждения в критике о зарубежной литературе XX в.

Переиздание в 50- 60-е гг. работ А. Луначарского, А. Воронско-го, В.Полонского, И. Беспалова, А. Селивановского. Первые исследования истории советской критики.

Неоднородность духовной жизни общества и культурной политики в 60-е гг. Относительная их либерализация в первой половине десятилетия и свертывание последствий «оттепели» во второй. Сохранение в литературном процессе тенденций, порожденных критикой «культа личности», до 1970 г. благодаря главным образом позиции «Нового мира» под редакцией А. Твардовского. Усилившаяся тенденция мыслить в большом историческом масштабе в связи с утопическими надеждами на скорое социальное (коммунистическое) и научно-техническое преобразование всего мира. Дискуссия конца 50-х гг. «Что такое современность?» (одноименный сборник 1960 г.). Появление определения «шестидесятники» в статье Ст. Рассадина «Шестидесятники. Книги о молодом современнике» (Юность. 1960. № 12). Споры о поколениях советских писателей, прежде всего о «четвертом поколении» (определение А. Макарова и Ф. Кузнецова) - «молодой прозе» и поэзии. Опасения критиков более старшего возраста относительно разрыва и противопоставления поколений, чрезмерного, по их мнению, увлечения модернизмом и «серебряным веком» русской литературы, ориентации на литературу Запада. Поддержка Н. С. Хрущевым критики в адрес «мальчиков». Особая позиция А. Н. Макарова: реальная помощь талантливой молодежи, близкой широкому читателю (работы «Строгая жизнь», «Через пять лет», «Виктор Астафьев» и др.), и возражения против некритической веры в «написанное», незнания жизни, поспешных однозначных заключений (внутренняя рецензия на книгу Л. Аннинского «Ядро ореха»). Приток в критику большого молодого пополнения: И. Золотус-ский, Ф. Кузнецов, А. Марченко, Д. Николаев, Ст. Рассадин, В. Кожи-нов, А. Урбан, О. Михайлов и др. Издание в 1962 г. сборника статей молодых критиков «Навстречу будущему».

Поляризация литературно-критических сил после новой, более решительной критики культа личности Сталина на XXII съезде КПСС (1961). «Новый мир» - самый последовательный в проведении этой линии литературный орган. Особое внимание читателей к критическому отделу журнала. Авторы отдела В. Лакшин, И. Виноградов, В. Кар-дин, Ст. Рассадин, Ю- Буртин, И. Дедков, Ф. Светов, Н. Ильина и др.;

старшие «новомирцы»: А. Дементьев, И. Сац, А. Кондратович. Открытие журналом творчества А. Солженицына; вызванное конъюнктурными соображениями приятие официальной критикой «Одного дня Ивана Денисовича» (статья В. Ермилова в «Правде», объединяющая рассказ Солженицына и иллюстративно-пропагандистскую повесть В. Кожевникова «Знакомьтесь, Балуев»); последующее нарастание претензий к Солженицыну, полемика В. Лакшина с «недругами» «Ивана Денисовича». Выдвижение «Новым миром» произведений А. Солженицына и С. Залыгина («На Иртыше») на соискание Ленинской премии; провал этой попытки номенклатурой при содействии Л. И. Брежнева. Критика других рассказов Солженицына. Обсуждения в Союзе писателей при закрытых дверях его не печатаемых крупных произведений.

Другие произведения, не принимавшиеся официозной критикой 60-х гг.: повести и путевые очерки В. Некрасова, воспоминания И. Эрен-бурга, «Звездный билет» В. Аксенова, «Будь здоров, школяр!» Б. Окуджавы и сборник «Тарусские страницы», «Живой» Б. Можаева, «Семеро в одном доме» В. Семина, военные повести В. Быкова и т. д. Кампания 1963 г. против Е. Евтушенко. Едкая критика в «Новом мире» многих иллюстративно-декларативных, нормативных сочинений в прозе и стихах; наряду с этим принципиальный, иногда придирчивый разбор недостатков даже объективно близких журналу авторов. Преобладание в «Новом мире» язвительно-критических рецензий. Постоянная полемика с официозной критикой, особенно с авторами журнала «Октябрь» (главный редактор Вс. Кочетов), более консервативными и верными сталинским догмам, но и более прямыми, чем идеологические руководители страны. Поза беспристрастности в статье «Правды» от 27 января 1967 г. «Когда отстают от времени», направленной якобы в равной мере против «Нового мира» и «Октября».

Повышение профессионализма и объективности литературной критики в целом. Счастливая литературная судьба Ч. Айтматова (Ленинская премия 1963 г.). Внимание критики, хотя и не только с положительными оценками, к начинающим В. Белову, В. Распутину. Всеобщее признание произведений, ранее считавшихся дискуссионными (творчество В. Пановой).

Зрелые работы А. Н. Макарова (1912-1967). Путь критика от брошюры о лакировочных романах С. Бабаевского (1951), не лишенного конъюнктурности «Разговора по поводу» к обстоятельным и объективным исследованиям 60-х гг. Его основные интересы: поэзия, военная проза, творчество молодых. «Центристская» позиция критика, выступления с точки зрения многомиллионной читательской массы. Взвешенные, подробно обоснованные оценки. Манера раздумчивой, неторопливой беседы с читателем. Приверженность к аналитическому комментированному пересказу художественных текстов, внимание к деталям и слову. Открытие новых имен писателей, интерес к их дальнейшим судьбам- Жанр внутренней рецензии в наследии Макарова Влияние советов критика на авторов произведений. Отдельные догматические суждения Макарова - дань господствовавшим историческим и литературоведческим представлениям.

Превращение «Нового мира» в орган легальной оппозиции после смены политического руководства страны (1964) и отхода новых лидеров от линии XX-XXII съездов партии. Подтверждение верности прежнему курсу в статье А. Твардовского «По случаю юбилея» (1965. № 1). Полемика о романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита», имевшая современный подтекст. Статья И. Виноградова (1968) о давней повести В. Некрасова «В окопах Сталинграда», призванная защитить художественные принципы современной военной («лейтенантской») прозы. Апелляции «Нового мира» к мнению читателей, комментирование их писем В. Лакшиным. Столкновения вокруг произведений А. Солженицына «Матренин двор» и В. Семина «Семеро в одном доме». Основные проблемы дискуссий между журналами противоположных направлений: «правда века» и «правда факта», «окопная правда»;

современный герой - «простой человек» или «герой с червоточинкой» (обвинения, адресованные «новомирцам», в «дегероизации» советской литературы, в неприятии социально активной позиции); лозунг гражданственности. Тесное переплетение этического и эстетического в статьях «Нового мира». Их живой, свободный стиль без стилизации под разговорность и просторечие.

Появление в литературных кругах нелегальной оппозиции режиму. Первый факт судебного преследования за литературные произведения - «дело» А. Синявского и Ю. Даниэля (1966). Диаметрально противоположные реакции на него многих деятелей культуры. Создание А. Синявским в заключении эссе «Прогулки с Пушкиным».

Распространение диссидентства. Исчезновение с конца 60-х гг. из критики и истории литературы имен высланных и эмигрировавших писателей.

Попытки советской критики совместить классовый подход к жизни и литературе с общечеловеческим, понимаемым как духовно-нравственный (Ф. Кузнецов). Распространение критерия «духовности» к началу 70-х гг.

Позиция журнала «Молодая гвардия» с середины 60-х гг. (главный редактор А. Никонов) - явное предпочтение устойчивых национальных духовных ценностей классовым, социальным. Предвосхищение этой позиции в более ранней критике (статья Д. Старикова «Из размышлений у родника», 1963), литературоведении (книга М. Гуса «Идеи и образы Достоевского», 1963; критика ее в рукописи А. Макаровым), публицистике («Диалог» В. Солоухина, 1964; спор с ним Б. Можаева и А. Борщаговского). Дискуссия о «траве» и «асфальте». Выступления В. Кожинова, М. Лобанова против «эстрадной» поэзии. Активизация методологии неопочвеннической народности в «Молодой гвардии»:

научно уязвимые, недостаточно историчные, но по-настоящему дискуссионные и оригинальные статьи М. Лобанова и В. Чалмаева конца 60-х гг. Критика их с официальных позиций в ходе дискуссии о народности. Парадоксальное, связанное с тяжелым положением «Нового мира» участие его в этой кампании наряду с «Октябрем» - статья А. Дементьева «О традициях и народности» (1969. № 4). Мнение А. Солженицына о дискуссии 1969 г. («Бодался теленок с дубом»). Использование литературно-политическим официозом фактов этой дискуссии: до-носительское «письмо 11-ти» в «Огоньке» против «Нового мира», проработка А. Дементьева, как и критиков «Молодой гвардии», В. Ивановым в «Коммунисте» (1970. № 17). Разгон редколлегии «Нового мира» и уход Твардовского из него (1970).

Критика и литературоведение 60-х гг. Выдающиеся по сравнению с критикой успехи литературоведения: труды М. М. Бахтина, Д. С. Лихачева, В. М. Жирмунского, Н. И. Конрада, Ю. М. Лотмана, С. Г. Бочарова и др. Влияние литературоведения на критику, авторы, работающие и в науке, и в критике. Широкое признание научного и художественного историзма. Попытки ставить большие теоретические проблемы в статьях, адресуемых широкому кругу читателей, в частности, проблемы существования разновидностей литературы с несопоставимыми требованиями к глубине и серьезности произведений (И. Роднян-ская «О беллетристике и „строгом" искусстве», 1962; В. Кожинов «Поэзия легкая и серьезная», 1965). Дискуссия о языке современных произведений, направленная в основном против жаргонизмов в «молодой прозе». Критика в адрес демонстративно оригинальной и нетрадиционной книги В. Турбина «Товарищ время и товарищ искусство» (1961) из-за положительного мнения автора о нереалистических формах и тезиса о несовременности психологизма.

Трактовка традиций как преемственности через голову «отцов» - от «дедов» к «внукам» (А. Вознесенский). Постоянная настороженность по отношению к модернизму и его традициям в работах А. Мет-ченко и других критиков. Отстаивание реализма (без «определения») в «Новом мире». Обвинения противниками журнала близких ему писателей в натурализме. Бурное обсуждение в конце 60-х гг. предложенного А. Овчаренко понятия «социалистический романтизм». Констатация единственности метода советской литературы в работах Ю. Бара-баша, Б. Бялика и др. Оставшиеся без последствий предложения Л. Егоровой, Г. Поспелова и М. Храпченко признать некоторый плюрализм методов советской литературы в ее историческом развитии.

Критика 70-х-первой половины 80-х годов

Усиление регламентированности в области литературы: запрет на определенные темы, особенно из советской истории, канонизация официальных представлений о ней, нагнетание парадного тона в пропаганде и критике второй половины 60-70-х гг. Почти полное исчезновение в 70-е гг. отрицательных рецензий, стандартизация этого жанра. Невнимание многих органов печати к литературной критике.

Повышение образовательного уровня общества и быстрое развитие гуманитарных интересов наряду с застойными явлениями в социальной психологии. «Книжный бум». Общий рост художественного качества в литературе 70-х-начала 80-х гг., воспринявшей здоровый импульс 60-х. Доминирование нравственной проблематики в серьезной литературе и критике, стремление их к философичности в 70-80-е гг. как следствие нереализованности многих социально-политических потенций. Объективная потребность в усилении интерпретационной деятельности, в значительных изменениях состояния критики и невозможность вполне удовлетворить эту потребность в атмосфере застоя.

Постановление ЦК КПСС «О литературно-художественной критике» (1972) и организационные меры по его выполнению: увеличение стабильной «площади» для критических статей в специализированных и массовых, журналах и газетах, издание «Литературного обозрения» и «В мире книг», многих сборников статей, использование технических средств массовой информации для пропаганды литературы, создание условий для подготовки профессиональных критиков в Союзе писателей и Литературном институте, проведение совещаний и семинаров по вопросам литературной критики, включение в учебные планы вузов курса «История русской советской критики», научные исследования в этой области (параллельно с систематическим изучением истории русского литературоведения вследствие усилившегося «самосознания» науки), посвященные критике новые серии в издательствах, значительно более широкое рецензирование и аннотирование критических работ, присуждение премий за них (по идеологическому принципу). Постановление «О работе с творческой молодежью» (1976). Возобновленный с 1978 г. выпуск журнала «Литературная учеба» - единственного органа, в котором постоянно дается критика произведений начинающих авторов одновременно с их публикацией. Игнорирование творчества молодых «маститыми» критиками и в качестве противовеса - проведение семинаров молодых критиков, издание сборников «Молодые о молодых». Преувеличенные надежды на открытие новых имен. Споры о «поколении сорокалетних» в начале 80-х гг. (В. Бонда-ренко, Вл. Гусев - - с одной стороны, И. Дедков - с другой).

Появление литературно-критических монографий о большинстве известных писателей. Недостаточное внимание критики к творчеству А. Вампилова, В. Шукшина, Ю. Трифонова, компенсированное в основном после их смерти. Популяризация В. Кожиновым поэзии Н. Рубцова, А. Прасолова и других представителей «тихой лирики» («термин» Л. Лавлинского). Спокойное и доброжелательное отношение критики к ставшему привычным творчеству писателей и поэтов, ранее вызывавших сомнения и опасения: произведениям В. Семина, новым повестям В. Быкова и «лейтенантской» прозе в целом; присуждение высоких премий за произведения военной и «деревенской» прозы; взаимные шаги навстречу друг другу властей и представителей «громкой», «эстрадной» поэзии; частичное официальное признание с 1981 г. творчества В. Высоцкого. Сравнительно умеренные рецидивы перестраховочной критики при появлении «Белого парохода» Ч. Айтматова (1970), романов С. Залыгина «Южноамериканский вариант» (1973), Ю. Бондарева «Берег» (1975), Ф. Абрамова «Дом» (1978), повести В. Распутина «Прощание с Матерой» (1976), прошедшее незамеченным переиздание романа В. Дудинцева «Не хлебом единым». Одновременно почти полное подавление диссидентского литературного движения, клеветническая кампания против А.Солженицына и высылка его из страны (1974).

Оценки общего уровня текущей литературы. Обилие статей, посвященных литературным итогам 70-х гг. Тезис А. Бочарова об «усталости» «деревенской» и военной прозы. Прогнозы будущего литературы (Ю. Андреев, Ю. Кузьменко, участники дискуссии 1977 г. о поэзии). Признание критикой начала 80-х гг. сложных, потенциально весьма небесспорных для идеологизированного монистического сознания новых произведений: романов Ч. Айтматова, С. Залыгина и др.

Основные дискуссии в критике 70-х - 80-х гг.: о синтезе в литературе, о мировом литературном процессе XX в., о «деревенской прозе» (наиболее резкое суждение о ней в выступлении А. Проханова), о состоянии и перспективах поэзии, о новых явлениях в драматургии и лирике 80-х гг., о народности и массовости и т. д. Искусственность и вымученный характер многих дискуссий, отсутствие в них подлинного диалога, а нередко и принципиального спора, закрытие рубрик не в результате решения проблем, а в зависимости от естественного «выдыхания» дискуссии. Отсутствие координации между критиками и неравномерное рецензирование литературной продукции.

Связанное с пропагандой и контрпропагандой резкое повышение внимания к методологии в рамках идеологического монизма. Фактическое выделение литературоведческой и литературно-критической методологии как самостоятельной дисциплины из первоначального синкретизма с теорией литературы. Пристальный интерес к теории критики. Целенаправленная борьба с «буржуазной методологией», представление о которой распространялось практически на всю западную критику и литературоведение. Знакомство с литературной мыслью социалистических стран по образцам «секретарской» критики.

Проблемно-тематические предпочтения критиков 70-80-х гг.:

преимущественное внимание к методологии, общим и теоретическим проблемам у одних; стремление сочетать эти проблемы с более детальным анализом у других; сосредоточенность на анализе произведений того или иного литературного рода у третьих. Различная методологическая основательность и глубина анализа у критиков, даже близких по интересам и направлениям.

Методологические ориентации 70-х - первой половины 80-х гг. Официальная линия руководства Союза писателей - приятие в целом сложившегося положения, методологический «эмпиризм». Рассмотрение в одном ряду подлинных художников и писателей-иллюстративис-тов, иногда предпочтение последних (В. Озеров, А. Овчаренко, И. Козлов, В. Чалмаев и др.). Более последовательное предпочтение талантливых писателей и поэтов в работах Е. Сидорова, И. Золотусского, Л. Аннинского, Ал. Михайлова и др. Фактическое утверждение общественного застоя как динамического развития, теория вытеснения проблем «хлеба насущного» проблемами «хлеба духовного» в статьях и книгах Ф. Кузнецова.

Попытки объяснить специфику современной литературы в глобальном масштабе времени и культуры (А. Метченко. В. Ковский, Ю. Андреев). Сочетание методологического «эмпиризма» с большей неудовлетворенностью достигнутым в литературе (А. Бочаров, Г. Белая, В. Пискунов); отзвуки традиций «новомирской» критики 60-х гг. с ее взыскательностью (И. Дедков, А. Турков, А. Латынина, Н. Иванова). Значимое молчание некоторых бывших «новомирцев», невозможность для них прямо выражать свои взгляды на материале современной литературы. Неявный для читателей приход к христианству И. Виноградова, Ф. Светова. Завуалированная под «духовность» вообще христианская позиция И. Золотусского и его непримиримость к претенциозной серости. Субъективно-ассоциативные, «художественно-публицистические » и «художественно-научные» приемы в критике (Л. Аннинский, Г. Гачев, В. Турбин).

Переход официозно-догматических установок кочетовского «Октября» в журналы «Молодая гвардия» под руководством ан. Иванова и «Огонек» под редакцией А. Софронова. Соединение этих установок с тенденциями «крестьянской» народности. Прямая поддержка иллюстративизма и декларативности (Б. Леонов, Г. Гоц, А. Байгушев);

неаналитические, эмоционально-публицистические оценки близких по мировоззрению поэтов (Ю. Прокушев, П. Выходцев и др.). Критический отдел «Нашего современника», наследника «Молодой гвардии» А. Никонова, самого дискуссионного журнала 70-80-х гг. Острополемическое отстаивание им крестьянской или общенациональной народности, неприятие положений о «двух культурах» в каждой национальной культуре. Последовательная защита и пропаганда ценностей русской национальной культ

истрастии. Взаимные необъективные нападки критиков при почти полном отсутствии отрицательных рецензий на литературные произведения, расхваливание художественно беспомощных книг, в том числе написанных литературными «чиновниками».

Продолжение развития писательской критики, тесно связанной с публицистикой (С. Залыгин, В. Шукшин, Ю. Трифонов, Ю. Бондарев и др.). Эпатирующие «разоблачения» авторитетов в выступлениях Ю. Кузнецова, Ст. Куняева. Апелляции к читательским мнениям, публикации писем и подборок писем читателей. Встречи писателей и критиков с коллективами предприятий, другими читательскими контингентами как средство буквально понятого сближения литературы с жизнью.

Требования идеологической активизации критики накануне краха коммунистического режима, в условиях осложнения политической обстановки на рубеже 70-80-х гг. Постановление ЦК КПСС «О дальнейшем улучшении идеологической, политическо-воспитательной работы» (1979), беспокойные ноты в материалах XXVI съезда КПСС, касающихся искусства и литературы (1981). Попытки добиться действенности идеологической работы и лишенные практического значения документы КПСС первой половины 80-х гг. Призывы усилить «наступательный» характер коммунистической идеологии, в том числе в литературной критике.

Заявления в партийных документах, партийной печати и литературной критике об отклонениях от марксистско-ленинской методологии, о «наисторических», неклассовых тенденциях в литературе и критике, об элементах богоискательства, идеализации патриархальщины, якобы неверной трактовке отдельных периодов русской и советской истории и явлений литературы, а также критической классики, о необходимости преодоления «инфантильности» и «мировоззренческой неразборчивости», свойственных ряду литераторов. Недифференцированный подход к субъективным, методологически беспомощным статьям и оригинальным, неординарным, граждански смелым выступлениям. Сочетание сильных и слабых сторон в работах, вызывавших критические кампании: постановка важнейшей проблемы национального своеобразия истории и культуры России - и сглаживание реально существовавших социальных противоречий, безапелляционая оценка европейских народов в статье В. Кожинова «И назовет меня всяк сущий в ней язык...» (1981), осуждение революционного раскола народа, насильственной коллективизации - и недоверие ко всему идущему с Запада, неисторическое сопоставление несопоставимых событий и фактов в статье М. Лобанова «Освобождение» (1982) и т. д.

Статьи Ю. Суровцева, Ю. Лукина, Ф. Кузнецова, П. Николаева, Г. Белой, В. Оскоцкого, С. Чупринина против тех или иных дискуссионных выступлений - как слабых, так и некоторых сильных их сторон. Проявившийся в полемике на мировоззренческой почве недостаток доказательности в ряде работ (Ю. Лукин, Ю. Суровцев), упрощение и частичное искажение позиций противной стороны (В. Оскоцкий), идеализация состояния общества в данный момент и уклонение от подробного обсуждения трудных вопросов советской истории, догматические представления о характере современной литературы, непонимание специфики искусства (А. Иезуитов), возрождение принципа «двух потоков» в истории литературы и его перенесение на современность, вульгаризация понятия «классовость» (Ф. Кузнецов, Ю. Суровцев).

Теоретические проблемы, поднимавшиеся критиками в 70- 80-е гг.: социалистический реализм и социалистическая литература, пределы «открытости» социалистического реализма как метода (антидогматическая по побудительным мотивам, но наивная теория постоянного обновления социалистического реализма и, следовательно, его вечного сохранения в будущем, а в настоящем - «смыкания со всем правдивым искусством»), современный «романтизм», соотношение общечеловеческого, исторического и конкретно-социального в искусстве, эстетический идеал, художественная тема, современный герой и его со-относимость с героем литературы 20-30-х гг., конфликт, сюжет, стиль, отдельные жанры и жанровые разновидности (исторический, философский, политический роман), национальные традиции и случаи их дог-матизации, специфически художественное единство многонациональной советской литературы и национальное своеобразие, соотношение опыта и ценностей прошлого с ценностями и поисками настоящего, воздействие НТР на литературу и др. Игнорирование специальных понятий и терминов многими критиками.

Обращение, иногда вынужденное, литературных критиков к популярному литературоведению (И. Виноградов, Ст. Рассадин, В. Непомнящий, А. Марченко, Л. Аннинский и др.). Отрицание или принижение критической направленности в русской классической литературе XIX в., настойчиво проводимое в статьях и книгах В. Кожинова, М. Лобанова, И. Золотусского, Ю. Лощица, Ю. Селезнева, М. Любомудрова и др. Объективная необходимость акцента на положительном содержании классики и тенденциозная интерпретация классических образов с полемическим подтекстом. Споры вокруг книг «ЖЗЛ», их поддержка Н. Скатовым, Вс. Сахаровым, А. Ланщиковым и критика А. Дементьевым, Ф. Кузнецовым, П. Николаевым, В. Кулешовым, Г. Бердниковым, в редакционной статье журнала «Коммунист» (1979. № 15); статьи Б. Бялика, М. Храпченко.

Повышение интереса критики к творческим индивидуальностям представителей своего цеха. Создание в 80-е гг. их критических «портретов».

Усиление внимания к поэтике критических работ. Беллетризация их стиля, тенденция к созданию «образа автора». Развитие жанрового состава критики. Значительно возросшее количество рецензий при охвате лишь 10-12% книжных новинок. Дифференциация рецензии и микрорецензии («Панорама» в «Литературном обозрении»). Упрочение жанра критической реплики, обычно полемической. Активизация проблемной статьи и творческого портрета. Распространение коллективных жанров: обсуждение «с разных точек зрения», «круглые столы» и широкие, протяженные проблемные (либо псевдопроблемные) дискуссии. Усилившиеся претензии авторских сборников статей и рецензий на монографичность. Различный характер оценок в зависимости от жанра критики: нередко произвольные и почти сплошь положительные в рецензиях, более строгие и взвешенные в обзорах и проблемных статьях, анализ как достижений литературы, так и ее недостатков в больших критических жанрах, включая коллективные. Использование «украшающих» форм (диалог, письмо, дневник, стихотворные вставки).

Критика второй половины 80-х - начала 90-х годов

«Перестройка» как попытка установления сверху «социализма с человеческим лицом». Начало гласности. Первые изменения в культурной жизни, проявившиеся в основном с конца 1986 г.

Увеличение количества публикаций о литературе в периодических изданиях, повышение их проблемное™ и остроты. Создание новых общественных организаций деятелей культуры, обсуждение их роли и целей.

Смена руководства Союза писателей и его местных организаций, совета по критике и литературоведению, главных редакторов и редколлегий ряда литературно-художественных изданий, активизация их деятельности, бурный рост тиражей многих из них в конце 80-х гг.

Одобрение в печати острокритической направленности первых произведений периода «перестройки» - В. Распутина, В. Астафьева, Ч. Айтматова. Признание художественных слабостей «горячих» произведений одними критиками и писателями, игнорирование их другими.

Требования повышения критериев оценки литературных произведений. Обсуждение вопроса о премиях за них. Заявления общего характера о засилье серости. Заметное сокращение числа дифирамбов в честь обладателей литературных «постов». Инерция безымянной их критики (в общем плане или в форме намеков) и появление первых суждений с конкретно названными адресатами с начала 1988 г.

Огромное количество публикаций о В. Высоцком в 1986-1988 гг. Появление статей об А. Галиче, Ю. Визборе и других создателях «авторской песни». Споры о молодых поэтах - «метаметафористах». Новые писательские имена, замеченные критикой: С. Каледин, В. Пьецух. Т. Толстая, Е. Попов, Валерий Попов и др.

Восстановление незаслуженно «исключенных.» из русской и советской культуры имен и произведений, некоторые полемические крайности при их комментировании в массовых изданиях. Наиболее страстное обсуждение критикой, в том числе читательской, публикаций произведений, ранее неизвестных широкой аудитории. Быстрое усиление внимания общественности и литературы к «белым пятнам» советской истории с осени 1986 г. Неприятие многими литераторами заявлений П. Проскурина о «некрофильстве» в современной литературе и искусстве. «Антикультовский» 1987 г. Первоначальное разграничение литераторов по категориям «сталинистов» и «антисталинистов». Шумный, но непродолжительный успех романа А. Рыбакова «Дети Арбата», поддержка в критике ряда произведений прежде всего по тематическому принципу.

Методологические позиции и проблемы в критике. Отход от активной деятельности в критике борцов за «единственно верную» методологию (Ф. Кузнецов, Ю. Суровцев, П. Николаев и др.). Безусловное доминирование публицистического аспекта критики. Большой резонанс сюбовским принципам «реальной» критики по образцу «новомирских» статей 60-х гг. (Новый мир. 1987. № 6). Прохладное отношение к этому предложению Л. Аннинского, И. Виноградова, высказавшегося за абсолютный, свободный методологический плюрализм, и других критиков. Впервые прозвучавшее в статье Ю. Буртина «Вам, из другого поколенья...» (Октябрь. 1987. № 8) сопоставление сталинского и брежневского периодов истории - шаг к отрицанию всей социальной системы.

Выступления писателей: В. Астафьева, В. Белова, В. Распутина, Ю. Бондарева, С. Залыгина, Ч. Айтматова, А. Адамовича и др. Систематическая публикация писем читателей в самых разных изданиях.

Распространение жанра «полемических заметок». Взаимные упреки литераторов в печати, нередко личного характера, споры по частностям при недостаточной обоснованности исходных позиций. Призывы И. Виноградова, А. Латыниной, Д. Урнова к большей концептуальности литературно-критических выступлений. Диаметрально противоположные оценки произведений Ч. Айтматова, А. Битова, В. Быкова, Д. Гранина, А. Бека, А. Рыбакова, Ю. Трифонова, Ю. Бондарева, романа В. Белова «Все впереди», пьес М. Шатрова, творчества ряда поэтов и публицистов в разных периодических изданиях.

Буквальное возрождение и усиление прежних «новомирских» принципов (В. Лакшин, В. Кардин, Б. Сарнов, С. Рассадин, Н. Иванова, Т. Иванова). Более взвешенные, хотя и менее броские и заметные по сравнению с критикой «огоньковского» типа выступления А. Бочарова, Е. Сидорова, Ал. Михайлова, Г. Белой, В. Пискунова, Е. Стариковой. Активизация творческой деятельности «сорокалетних» критиков С. Чупринина и Вл. Новикова.

Сближение позиций журналов «Наш современник» и «Молодая гвардия». Критики «Молодой гвардии»: А Овчаренко, В. Бушин, А. Бай-гушев, В. Хатюшин и др. Близость их позиций к официальным установкам предшествующего периода, но с ориентацией на русский национальный патриотизм. Стремление наиболее серьезных авторов журнала «Наш современник» (В. Кожинов, А. Ланщиков) разобраться в социальных причинах исторических событий, определивших судьбу народа, и с этой точки зрения дать оценку произведениям о «белых пятнах» советской истории. Тенденциозность ряда практических выводов, выступления «Молодой гвардии», «Нашего современника» и «Москвы» против многих произведений, опубликованных в период «перестройки». Споры вокруг «Доктора Живаго» Б. Пастернака, произведений писателей русского зарубежья (третьей волны эмиграции).

Попытки Л. Лавлинского, Д. Урнова, А. Латыниной занять «центристскую» позицию в литературно-публицистических столкновениях. Предложение А. Латыниной вернуться к идеологии и политике классического либерализма (Новый мир. 1988. № 8), более радикальное, чем отстаивание «социализма с человеческим лицом», но не понятое и не оцененное в пылу полемики. Роль опубликованных в России в 1989 г. произведений В. Гроссмана и А. Солженицына для преодоления иллюзий общества относительно характера социалистической системы. Объективно происшедшее, но никем не признанное сближение позиций демократического «Знамени» и патриотического «Нашего современника» (органов, представляющих противоположные тенденции в критике) в столь значительном вопросе - отношении к прошлому разрушающейся общественной системы. Осознание основными противоборствующими направлениями на рубеже последних десятилетий века существа их общественно-политических разногласий:

либо признание исключительно самобытного исторического пути России и преимущества надличностных ценностей (народных в «Нашем современнике», государственных в «Молодой гвардии») перед индивидуально-личностными, либо демократический принцип приоритета личности и признание единого в основном пути человечества, по которому должна пойти и Россия. Наложение на основное идеологическое, общественно-политическое расхождение бытовых и психологических пристрастий, симпатий и антипатий.

Убывание в критике количества споров непосредственно о литературных новинках и вместе с тем усиление, прежде всего в «Октябре» и «Знамени», собственно эстетической и философской, а не только политизированной публицистической критики.

Недоверие в критике рубежа 80-90-х гг. к отвлеченному теоретизированию. Эмоциональное решение проблем художественного метода в критике второй половины 80-х гг.

Пересмотр основных ценностей русской литературы XX в. Суровая оценка пути советской литературы в статьях М. Чуда-ковой, В. Воздвиженского, Е. Добренко и др. Неисторические крайности, излишне эмоциональные, однозначно резкие выпады, особенно в непрофессиональной критике, против М. Горького, В. Маяковского, М. Шолохова и иных безоговорочно почитавшихся ранее писателей. Опровержение такого рода выступлений в статьях В. Баранова, Ад. Михайлова, С. Боровикова и др. Периодическое появление новых сугубо разоблачительных статей при сравнительно небольшом интересе к ним читателей.

Усиление внимания к жанрам критики. Возрастание значения жанра проблемной статьи. Выборочные обзоры журнальной продукции по месяцам. Годовые обзоры литературы, анкеты о состоянии журналов, о современной критике и публицистике, социологические данные об успехе у читателей тех или иных произведений и периодических изданий.

Критика после 1991 года

Исчезновение традиционного для России «литературного процесса» в постсоветский период. Резкое ослабление в обществе интереса к литературе и критике, вызванное причинами как материального, так и интеллектуально-духовного порядка. Утрата общественным сознанием его литературоцентризма в условиях освобождения гуманитарной мысли и практической затрудненности ее самореализации, отсутствие литературно-общественных «событий», которые бы вызывали повышенное внимание широкого читателя. Падение ко второй половине 90-х гг. в 50-60 раз тиражей журналов «Новый мир», «Знамя» и др. при сохранении всех основных литературно-художественных изданий советского времени и даже их архаичных идеологизированных названий. Почти полное исчезновение книг критиков о современных писателях, рецензий в ряде журналов. Создание новых специфически литературоведческих журналов (в 1992 г. - «Нового литературного обозрения» без каких-либо обозрений текущей литературы), преобладание собственно литературоведческого начала в «Вопросах литературы» и «Литературном обозрении» (создававшемся в 70-е гг. как чисто литературно-критическое), другие признаки сближения критики и литературоведения аналогично ситуации на Западе.

Общекультурная ориентация многих периодических изданий, распространение облегченного популяризаторства. Перенос внимания массового читателя с журнала на газету. Активность в области критики некоторых неспециализированных газет, прежде всего «Независимой газеты» (с 1991 г.), отклики на «поток» - многочисленные новые произведения - без серьезных попыток выявить тенденции развития литературы в целом, в том числе фактическая апелляция к элитарному читателю в раскованной форме, свойственной массовым изданиям (А. Немзер, А. Архангельский и др.).

Утрата лидирующего положения бывшими критиками-«шести-десятниками» (кроме Л. Аннинского). Осуждение «шестидесятничест-ва» рядом молодых критиков.

Разграничение в начале 90-х гг. традиционных изданий «с направлением» («Новый мир», «Знамя», «Наш современник», «Известия», «Континент», нью-йоркский «Новый журнал» и т. д.) и изданий с откровенно релятивистской позицией («Независимая газета», «Московский комсомолец», «Синтаксис» и т. д.), основывающихся на игровом, предельно раскованном отношении к любым общественно-литературным позициям (статья С. Чупринина «Первенцы свободы», 1992).

Раскол Союза писателей и изолированное существование двух новых союзов. Окончательный отказ демократических изданий от полемики с журналами типа «Молодой гвардии» (стоящей на сталинистских позициях первых послевоенных лет), попытки освоить в публикуемых статьях национальную проблематику без национализма (статьи Н. Ивановой, А. Панченко в «Знамени» за 1992 г.) и наряду с этим утверждение чисто западных ценностей (литература как частное дело, человек и герой литературы как частное лицо - «Смерть героя» П. Вайля). Неудачный опыт обретения критиками «Знамени» нового врага - «национал-либерализма» в лице «Нового мира» С. Залыгина, разграничение Н. Ивановой и Вл. Новиковым «журнальных партий» Сахарова (с преобладанием идеи прав человека) и Солженицына (с преобладанием сверхличной, государственнической идеи). Выступление Н. Ивановой в «Новом мире» в 1996 г. (№ 1).

Распространение малотиражных изданий типа альманахов без выдерживаемой периодичности, часто являющихся органами литературных кружков, в том числе подчеркнуто антитрадиционалистских. Весьма вольное, «развенчивающее» отношение к классической русской литературе в публикациях Д. Галковского, А. Агеева, Е. Лямпорта, И. Со-лоневича и др. ДеидеологЗнамя. 1996. № 3).

«Возвращенная» критика (русское зарубежье)

В разделе не ставится задача проследить связную историю литературной критики русского зарубежья: возможности ее изучения студентами ограничены неполнотой и относительной случайностью перепечаток эмигрантских критических работ в «перестроечной» и «постперестроечной» России (особенно это касается критики последних десятилетий). Отмечаются основные отличия эмигрантской критики от советской (не только идеологические) и некоторые тенденции ее эволюции, охарактеризованы отдельные ее представители.

Практические затруднения для существования критики в эмиграции: ограниченность средств и читательского контингента. Редкие возможности издания литературно-критических книг и даже опубликования больших журнальных статей, преобладание в критике первой волны эмиграции газетных статей, вообще малых форм при широте тем (проблемные статьи, творческие портреты в малых критических формах), стремление рецензентов выйти за пределы оценки одного произведения (жанр короткой статьи-рецензии). Синтетический характер эмигрантской критики: меньшая разграниченность критики и литературоведения, чем в дореволюционной России и в СССР, а также профессиональной, философской (религиозно-философской) и художественной (писательской) критики, публицистики и мемуаристики (яркая выраженность личностно-автобиографического начала во многих статьях и книгах), превращение поэтов в критиков по преимуществу:

В. Ф. Ходасевич, Г. В. Адамович - наиболее известные и авторитет ные критики русского зарубежья. Отсутствие отчетливой смены периодов в творчестве ряда критиков, их работа на этом поприще - в отличие от большинства видных советских критиков - на протяжении многих десятилетий (Г. Адамович, В. Вейдле, Н. Оцуп, Ф. Степун и др.). Отсутствие полемики по общим методологическим и теоретико-литературным проблемам при большей, чем в Советской России, политической и мировоззренческой дифференциации критиков.

Заинтересованное отношение как к эмигрантской, так и к советской литературе, постоянно возникавший вопрос о преимуществах и перспективах той или другой, решаемые в антисоветском, «просоветском» или, реже, примирительном духе, с учетом преобладания собственно художественного фактора. Наиболее непримиримые позиции в отношении советской литературы - И. А. Бунина, Антона Крайнего (3. Н. Гиппиус), В. Набокова. Идея особой миссии русской эмиграции как хранительницы национальной культуры. Одно из ранних проявлений противоположной позиции - статья Д. Святополк-Мирского «Русская литература после 1917 года» (1922). Полемика М. Л. Слонима с Антоном Крайним в статье «Живая литература и мертвые критики» (1924), объявление им Парижа «не столицей, а уездом русской литературы», подчеркивание преемственности ранней послереволюционной литературы в России от дореволюционной («Десять лет русской литературы»), книга «Портреты советских писателей» (Париж, 1933) с очерками творчества С. Есенина, В. Маяковского, Б. Пастернака, Е. Замятина, Вс. Иванова, П. Романова, А. Толстого, М. Зощенко, И. Эренбурга, К. Федина, Б. Пильняка, И. Бабеля, Л. Леонова, с предпочтением Пастернака остальным оставшимся в живых поэтам.

Горькие размышления В. Ходасевича о судьбах русской литературы в целом («Кровавая пища») и в XX столетии в частности, признание неизбежности огромной и долгой работы по восстановлению русской культуры уже после десяти лет большевистской власти (статья «1917-1927»), тяжелых последствий разделения национальной литературы на две ветви для них обеих («Литература в изгнании», 1933). Г. Адамович об отличии русской эмиграции от любой другой, о гибели России - целого «материка»; полемика с Ходасевичем по вопросу о специфически эмигрантской литературе (книга «Одиночество и свобода», 1954). Литературоведческая книга Глеба Струве «Русская литература в изгнании» (Нью-Йорк, 1956; 2-е изд. Париж, 1984) с чертами литературно-критических обзоров; вывод о значительном преимуществе эмигрантской литературы перед советской и надежда автора на их будущее слияние.

Перенесение русской эмиграцией определения «серебряный век» с поэзии второй половины XIX в. на литературу и культуру рубежа XIX-XX веков (Н. Оцуп, Д. Святополк-Мирский, Н. Бердяев). Осмысление трагических судеб С. Есенина, В. Маяковского, А. Белого, М. Цветаевой, Б. Пастернака в связи с судьбами России и русской литературы: статьи Р. Якобсона «О поколении, растратившем своих поэтов» (1931), Ф. Степуна «Б. Л. Пастернак» (1959) и др. Вывод Никиты Струве о завершении со смертью А. Ахматовой (1966) великой русской литературы, просуществовавшей со времен Пушкина полтора столетия.

Евразийство и распространение признания СССР в эмигрантской среде, породившее в 40-е гг. «советский патриотизм». Наиболее яркий критик из числа евразийцев -князь Д. Святополк-Мирский. Его статьи, исполненные симпатии к советской литературе и СССР. Его репатриация в 1932 г. и превращение в советского критика Д. Мирского. Статьи о поэзии, участие в дискуссии об историческом романе (1934). Разочарование в перспективах советской литературы, выступление против «Последнего из удэге» А. Фадеева (1935) и атаки на Д. Мирского критического официоза. Арест и гибель в лагере.

Сильное впечатление, произведенное на эмигрантскую критику романом Фадеева «Разгром». Поддержка В. Ходасевичем творчества М. Зощенко как разоблачающего советское общество. Статьи М. Цветаевой «Эпос и лирика современной России» (1933), «Поэты с историей и поэты без истории» (1934). «Открытие» Г. Адамовичем А. Платонова как писателя и критика. Обзоры советских журналов в критике зарубежья, рецензии на новые произведения советских писателей и поэтов. Горячее сочувствие многих эмигрантов к СССР в годы второй мировой войны и высокая оценка И. Буниным «Василия Теркина» А. Твардовского. Крах надежд эмигрантов на потепление атмосферы в СССР в по-слевоенные годы.

Оценки творчества писателей и поэтов русского зарубежья. И. Бунин и Д. Мережковский как два претендента на Нобелевскую премию;

присуждение премии Бунину в 1933 г. Популярность И. Шмелева и М. Алданова в различных кругах эмиграции. Обвинения Шмелева в реакционности со стороны радикально настроенных литераторов. Исключительно высокая опенка творчества Шмелева наиболее характерным представителем религиозно-философской критики, православным ортодоксом И. А. Ильиным. Обвинение им Мережковского, а во многом и всей не ортодоксально православной гуманитарной мысли в моральной подготовке большевизма. Исследование И. Ильина «О Тьме и Просветлении. Книга художественной критики. Бунин. Ремизов. Шмелев» (Мюнхен, 1959; М., 1991). Положительные характеристики старших русских писателей-эмигрантов Г. Адамовичем при скептическом отношении к подлинности изображения «святой Руси» у Шмелева. Изоляция М. Цветаевой в эмиграции. Признание критикой первым поэтом русского зарубежья В. Ходасевича, а после его смерти - Г. Иванова.

Замкнутость большинства старших литераторов в своем кругу, недостаточное внимание к творчеству молодых, объясняемое первоначальными надеждами на скорое возвращение в Россию после краха большевиков и восстановление нормальной преемственности в жизни (Г. Адамович). Заслуги В. Ходасевича, поддержавшего в противовес многим другим творчество Сирина (В. Набокова) и - с оговорками - некоторых молодых поэтов. Элемент субъективности в трактовке Ходасевичем романов Сирина, усматривание в них непременно героя-«художника». В основном доброжелательные отзывы критики о произведениях Г. Газданова (с преувеличением «прустовского» начала в них) и Б. Поплавского. Полемика о «молодой литературе»: выступления М. Алданова, Г. Газданова, М. Осоргина, М. Цетлина, Ю. Терапиано;

книга В. Варшавского «Незамеченное поколение» (Нью-Йорк, 1956).

Осознание критикой преимуществ эмиграции: отсутствие политического давления, сохранение подготовленной читательской аудитории, непрерывность традиции, контакт с европейской литературой (Ф. Степун, Г. Адамович, В. Вейдле).

Теоретико-литературные и культурологические вопросы в статьях крупных критиков русского зарубежья. В. Ходасевич о нераздельности жизни и искусства в символизме, о кинематографе как выражении наступления антикультуры, о своеобразии мемуарной литературы, исторического романа, художественно-философской литературы, «глуповатой» поэзии и т. д. Г. Адамович о необходимости отхода от «атрибутов художественной условности», от литературности, формальных ухищрений (осуждение «формизма») ради непосредственности и простоты; утверждение интимно-дневниковой формы стиха. Критика неоклассических тенденций в молодой поэзии, провозглашение пути от Пушкина к Лермонтову, к отражению кризисного состояния личности и мира. Поэты «парижской ноты» и программа Г. Адамовича; В. Вейдле о «парижской ноте» и «монпарнасской скорби». Полемика Адамовича и Ходасевича о «человечности» и «мастерстве», ««искренности» и поэтической дисциплине.

Писательская эссеистика: М. Осоргин, Г. Газданов, В. Набоков (написанные пности (Д. С. Мирский, В. Набоков).

«Что такое социалистический реализм» (1957) Абрама Терца (Андрея Синявского) - первое выступление советского литератора-диссидента в западной печати в период «оттепели». Эмиграция в 60-е гг. Арк. Белинкова, автора книг о Ю. Тынянове и Ю. Олеше с моральными претензиями к этим писателям, и неприятие им западного либерализма.

Третья волна эмиграции и сохранение в ней следов литературной ситуации, сложившейся в СССР начиная со второй половины 60-х гг. Противостояние западнической и «почвеннической» тенденций, их выражение в противостоянии журналов «Синтаксис» М. Розановой и «Континент» В. Максимова. Отсутствие среди эмигрантов третьей волны критиков как таковых, новое сближение критики и литературоведения, нередко политизированного.

Первые высказывания советских критиков (1987) о желательности возвращения в советскую литературу некоторых «исключенных» из нее произведений, созданных эмигрантами третьей волны. Предоставление им слова в № 1 журнала «Иностранная литература» за 1988 г. и вслед за тем быстрая ликвидация границ между советской и эмигрантской литературами. Бурные споры вокруг «Прогулок с Пушкиным» А. Синявского, участие в них А. Солженицына. Работы о творчестве Солженицына, опубликованные в России в конце 80-х - начале 90-х гг.: россиян А. Латыниной, П. Паламарчука, В. Чалмаева, потомка эмигрантов Н. Струве, швейцарца Жоржа Нива.

Исчезновение принципиальных различий между российской и эмигрантской прессой после 1991 г. Публикации российских критиков в западных русскоязычных изданиях и эмигрантов - в российских. Новая («московская») редакция «Континента» во главе с православным либералом, бывшим «новомирцем»-шестидесятником И. Виноградовым. Постоянная (с 78-го номера) рубрика «Библиографическая служба „Континента"». Издание в России сборника статей Н. Струве «Православие и культура» (1992).

Потеря большинством эмигрантских журналов своего лица в условиях отсутствия привычного образа врага. Повторение бывшими «советологами» на Западе пройденного советской критикой в годы «перестройки». Наиболее активно печатающиеся в «перестроечной» и «постперестроечной» России критики-эмигранты: П. Вайль и А. Ге-нис, Б. Гройс, Г. Померанц, Б. Парамонов и др. Иностранцы - «советологи» и русисты в российской печати: В. Страда, К. Кларк, А. Флак-сер и др. Доступность эмигрантских изданий российскому читателю и отсутствие широкого интереса к ним в связи с новым состоянием общественного и литературного сознания в России.

30-е годы 19 века – особенный период в развитии русской литературной критики. Это время расцвета так называемой «журнальной критики», эпоха, когда критика как никогда ранее плотно переплелась с литературой. Именно в эти годы активизировалась общественно-политическая жизнь, а в сугубо дворянскую литературу стали проникать произведения либерально и демократически настроенных писателей низших сословий.

В литературе, несмотря на зарождающийся реализм ( , ) , продолжал удерживать твердые позиции Но он уже не представляет собой единое монолитное течение, а разделяется на множество течений и жанров.

Продолжают творить декабристы-романтики А. Бестужев, А. Одоевский, В. Кюхельбекер, поэты пушкинского круга (Е. Баратынский, П. Вяземский, Д. Давыдов). М. Загоскин, И. Лажечников, Н. Полевой выступают с блестящими историческими романами, имеющими ярко выраженные романтические черты. Такую же романтическую направленность сохраняют исторические трагедии Н. Кукольника («Торквато Тассо», «Джакобо Санназар», «Рука Всевышнего отечество спасла», «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский» и др.), получившие высокую оценку самого императора Николая I. В 1830-е годы расцветает талант , навсегда вошедшего в русскую литературу как одного из самых «неистовых романтиков» 19-го века. Все это требовало своего осмысления на страницах критических изданий.

«Журнальная критика» как отражение борьбы идей

Эпоху 30-х годов 19 века также иногда называют эпохой борьбы идей. Действительно, восстание декабристов в 1825 году, борьба «западников» и «славянофилов» на страницах литературных альманахов и журналов заставили общество по-новому взглянуть на традиционные проблемы, подняли вопросы национального самоопределения и дальнейшего развития российского государства.

Обложка журнала «Северная пчела»

Декабристские журналы – «Полярная звезда», «Мнемозина» и ряд других – по понятным причинам прекратили свое существование. Прежде достаточно либеральный «Сын Отечества» Н. Греча сблизился с официозной «Северной пчелой»

Сделал крен в сторону консерватизма под редакторством М.Каченовского и авторитетный журнал «Вестник Европы», основанный Н. Карамзиным.

Обложка журнала «Вестник Европы»

Основная цель журнала была просветительская. Он состоял из 4 крупных разделов:

• науки и искусства,
• словесность,
• библиография и критика,
• известия и смесь.

Каждый раздел давал читателям массу разнообразнейших сведений. Критика занимала принципиальное значение.

Историю издания «Московского телеграфа» принято разделять на 2 периода:

• 1825-1829 годы – сотрудничество с дворянскими писателями-либералами П. Вяземским, А. Тургеневым, А. Пушкиным и др.;
• 1829-1834 годы (после публикации карамзинской «Истории государства Российского) – выступления против «засилия» дворян в культурной и общественной жизни России.

Если в первый период «Московский телеграф» выражал концепции исключительно , то в 40-е годы в творчестве Ксенофонта Полевого проявились зачатки .

Критическая деятельность Николая Полевого

Н. Полевой в отзыве-рецензии на 1 главу «Евгения Онегина» (1825), на книгу А. Галича «Опыт науки изящного» (1826) отстаивает идею творческой свободы поэта-романтика, его право на субъективность творчества. Он критикует взгляды и пропагандирует эстетические воззрения идеалистов (Шеллинга, братьев Шлегелей и др.).

В статье «О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах» (1832) Н. Полевой трактовал романтизм как радикальное, «антидворянское» направление в искусстве, противопоставленное классицизму. Классицизмом он называл античную литературу и подражания ей. Романтизм для него – современная литература, идущая корнями от народности, т.е. верного отражения «души народа» (самых высоких и чистых устремлений народа), и «истины изображения», т.е. яркого и подробного изображения страстей человека. Николай Полевой провозгласил концепцию гения как «идеального существа».

Подлинный художник – это тот, в чьем сердце горит «небесный огонь», кто творит «по вдохновению, свободно и бессознательно».

В этих и последующих статьях нашли свое отражение основные методы критического подхода Н. Полевого – историзм и стремление к созданию всеобъемлющих концепций.

Например, в статье «Баллады и повести » (1832), отзывах на творчество Г. Державина и А. Пушкина критик дает подробный исторический анализ творчества поэтов, рассматривает их произведения в связи с фактами их биографий и потрясениями общественной жизни. Основным критерием творчества поэтов становится соответствие их произведений «духу времени». Цикл этих статей, опубликованных в «Московском телеграфе», стал первым опытом построения единой концепции развития отечественной литературы в русской критике.

Закрытие «Московского телеграфа»

Однако следование принципу историзма в итоге послужило причиной закрытия журнала. В 1834 году Н. Полевой выступил с рецензией на драму Н. Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла».

Будучи последовательным в своих суждениях, критик пришел к выводу, что в драме

«нисколько и ничего нет исторического - ни в событиях, ни в характерах <…> Драма в сущности своей не выдерживает никакой критики».

Его мнение не совпало с восторженным откликом на пьесу императора Николая I. В итоге публикация рецензии послужила официальным поводом для закрытия журнала.

Потрясенный закрытием «Московского телеграфа», Н. Полевой сменил место жительства с Москвы на Петербург и примкнул к реакционной критике в лице Греча и Булгарина. До конца критической карьеры Полевой остался верен принципал романтизма. Поэтому появление произведений в стиле гоголевской «натуральной школы» вызвало в нем их ярое неприятие.

Критическая деятельность Ксенофонта Полевого

В 1831-1834 годах Ксенофонт Полевой, младший брат Николая Полевого, фактически взял в свои руки руководство журналом. Он пишет статьи о творчестве Грибоедова, лирике Пушкина и поэтов пушкинского круга, исторических трагедиях (в частности, трагедии А. Хомякова «Ермак»), повестях М. Погодина и А. Бестужева, романтических романах В. Скотта и его подражателей.

В статье «О русских романах и повестях» (1829) критик говорит о крене русской литературы в сторону прозы. Он связывает это с растущей популярностью романов В. Скотта и других западных романтиков. В то же время Ксенофонт Полевой выступал против «экзотичности» в повестях и романах, призывая описывать «острую современность». Под его критическое перо попадали Пушкин с его сказками и Жуковский с романтическими балладами.

Но главная заслуга Ксенофонта Полевого в том, что в своих выступлениях, размышляя о различиях между литературными «партиями», он ввел понятие « литературного направления». Литературным направлением Полевой именовал то «внутреннее стремление литературы», которое позволяет объединять несколько произведений по какому-либо ведущему признаку. Критик отмечал, что журнал не может быть выразителем идей различных авторов –

он «должен быть выражением одного известного рода мнений в литературе» («О направлениях и партиях в литературе», 1833).

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость - поделитесь