В общем, ужасов в жизни современного молодого человека определенно не хватает - иначе откуда такая сумасшедшая популярность у Стивена Кинга, Стефани Майер или, в самом интеллектуальном случае, Говарда Лавкрафта.

То, что сегодня называют «готикой» - особенный интерес к теме смерти, кладбищенская эстетика в одежде и макияже, заигрывания с нечистой силой и вообще некоторая угрюмая свирепость - изобретение, между прочим, не сегодняшнего дня. Страсть к ужастикам стара как мир, иначе откуда такая неумирающая популярность у легенд о графе Дракуле, у романа о Франкенштейне или у новелл Эдгара По? В конце концов, все эти сказки про Змеев Горынычей и Баб Ёг, воскресающих мертвецов и говорящих утопленниц - разве не хоррор?

Впрочем, и без Эдгара По и Франкенштейна ужастиков в культурном обиходе хватает. Наряду с «Колобком» и «Репкой» в нежном детстве мы накрепко запоминаем рассказы про «Чёрную руку» или «Синий ноготь» - помните, как замирало сердце и стыли руки, когда очередной сказитель в детском лагере потчевал нас на ночь очередной страшилкой?

Баба-Яга. Иллюстрация к сказке Василиса Прекрасная

Во все времена армия поклонников ужасов, будь то устные легенды, книги или фильмы, была очень молодой. Старость на своем веку повидала такого в реальной жизни, что придуманными ужасами ее уже не напугаешь. Молодость же - нетерпелива: хочется испытать всего, и побольше, и побыстрее, и посильнее. И, кстати, польза от искусства в стиле «хоррор» существует: проживая утрированные, концентрированные эмоции, человек борется со своими реальными страхами. Кто боялся Ганнибала Лектора - сильно ли испугается нежданного звонка в дверь?

Раз есть культурный запрос на хоррор - будет и культурный ответ на него. Первым литературным ужастиком считается роман Хораса Уолпола, графа Оксфордского, под названием «Замок Отранто» (1764). Благородный граф опубликовал роман анонимно - поскольку до сих пор писал только приличествующую случаю публицистику и исторические заметки. А тут - такой моветон: падающие с небес военные доспехи, кровоточащие статуи, голоса из преисподней, черные руки отдельно от тела и прочий кошмар. Потом была Мэри Шелли со знаменитым «Франкенштейном» (1818), сэр Монтэгю Джеймс, положивший начало романам «с привидениями» - в общем, туманная Англия с удовольствием разработала этот сложный жанр.

Но заподозрить русских классиков в пристрастии к хоррору?

А между тем, он отлично им удавался.

Любой русскоязычный читатель без труда вспомнит леденящего душу «Вия», читатели чуть поопытнее с содроганием пересмотрят «Ночь накануне Ивана Купалы» - Николай Васильевич Гоголь умел напугать как следует.

Но он был не первым. Первым, как обычно, был Пушкин.

Иллюстрация к повести Н.В. Гоголя «Вий»

Вообще-то моду на потустороннее в русскую литературу принес как раз английский романтизм, узревший в литературе «хоррора» большие изобразительные возможности. Писатели-романтики отчаянно искали какую-то другую реальность, какой-то другой мир, в котором жизнь человеческая будет подчинена законам высшей справедливости и космической гармонии - потому что в этой, видимой, реальности ни справедливости, ни гармонии не наблюдалось. Романтики помещали своих героев в экзотические страны и на далекие острова - но там выходцы из «нашего» мира оказывались чужаками и никак не могли прижиться. Романтики пробовали овеществить мир сновидений и воспоминаний - но герой неизбежно просыпался и снова оказывался в омерзительном «здесь и сейчас». Оставалась смерть - возможно, там, где все равны перед лицом вечного забвения, под присмотром необъяснимых, но всемогущих сил, существует Правда, и Справедливость, и Закон? Романтики, правда, не придавали картинам «иного» мира особенно ужасных черт, не злоупотребляли физиологическими подробностями или натуралистическими деталями - но от самого прикосновения к смерти веяло холодом. Вспомним балладу Жуковского «Лесной царь» - вроде ничего такого ужасного, а - страшно. Увлечение Гоголя темной стороной мироздания - оттуда же, из особенного преломления в его открытой для мистики душе романтической традиции.

Пушкин-романтик обходился без хоррора и был крайне реалистичен: его герои искали счастья то в цыганском таборе, то на Кавказе, то в недалекой и задокументированной истории. А вот Пушкин-реалист однажды взял - и написал повесть в жанре хоррор.

Правда, как и сэр Хорас Уолпол, сначала он скрывался за псевдонимом: его «Гробовщик», повесть об оживших мертвецах и крепко спящих плотниках, включена в «Повести Белкина».

Иллюстрация к повести А.С.Пушкина "Гробовщик"

Первая фраза повести задает тон. Смотрите: «Последние пожитки гробовщика Адрияна Прохорова были взвалены на похоронные дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую, куда гробовщик переселялся всем своим домом ». До первой запятой читатель уверен, что Адриян Прохоров - мертв («последние пожитки», «похоронные дроги »). От первой до второй запятой находится в недоумении: с чего бы это четыре раза возить мертвеца с пожитками? И, наконец, финальная часть фразы помещает нас в то самое «двоемирие», в котором непонятно, где какая реальность: переселился ли гробовщик из мира живых в мир мертвых (недаром используется глагол «переселялся», частый в «смертных» идиомах, а не, допустим, «переезжал») или сменил место жительства здесь, в настоящем мире. Атмосфера создана, пугающий загробный мир и непонятная реальность густо замешаны в узкой мензурке небольшой повестушки.

Дальше - все в лучших законах жанра. Вот переход от яви, в которой Адриян участвует в развеселой пирушке, к мистическим событиям, в которых к нему явятся мертвецы: «С этим словом гробовщик отправился на кровать и вскоре захрапел . На дворе еще было темно, как Адрияна разбудили. Купчиха Трюхина скончалась в эту самую ночь, и нарочный от ее приказчика прискакал к Адрияну верхом с этим известием ».То есть читатель абсолютно уверен, что гробовщик не спит - его разбудили. Прохоров начинает суетиться с похоронами Трюхиной, принимает у себя в гостях мертвецов, пугается их до смерти - и просыпается. Оказывается, там, где автор написал, что гробовщика «разбудили » - это уже был сон. Но мы понимаем это только тогда, когда весь сон уже приняли за реальность. Каков Пушкин, а?

Заканчивается «Гробовщик» как будто бы ничем. Адриян, выяснив у работницы, что никакой купчихи Трюхиной и ночных гостей на самом деле не было, облегченно вздыхает и восклицает: «Ну, коли так, давай скорее чаю да позови дочерей» . Однако читатель не может отделаться от ощущения тревоги: нет, не может все так просто закончиться, может быть, работница - сама мертвец? Может быть, потусторонний мир целиком поглотил Адрияна? В чем тогда смысл пушкинского хоррора, если все сейчас сядут и начнут просто пить чай?

В поисках ответа на вопрос мы снова и снова перелистываем пару страниц этой миниатюрной повести, пока, наконец, не натыкаемся на эпиграф (редкий читатель читает эпиграфы). А он гласит: «Не зрим ли каждый день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной? » Тут же вспоминается первая фраза, та самая, где пожитки Прохорова на похоронных дрогах (случайно ли фамилия гробовщика «Прохоров » и слово «похороны » - практически анаграммы?) перевозили из дома в дом (гроб часто в народе называют «домовиной »), вспоминается неразличимость яви, в которой Прохоров пирует с сапожником и булочником, и сна, в котором он потчует мертвецов - и до читателя медленно, но неотвратимо доходит главная мысль: кто мы все здесь перед лицом Вселенной, как не мертвецы, настоящие ли, будущие ли…

Страшно. И оттого, что нету здесь особенной кровавой физиологии или мясной натуралистичности - еще страшнее. Точь-в-точь стилистика знаменитого Альфреда Хичкока: все как в жизни, но так снято, что - просто ужас. Это вам не романтические сказки и аллегории, когда у читателя каждую минуту есть возможность захлопнуть книгу и сказать: «ну и напридумывали». Это - реализм, и его не захлопнешь.

После «Гробовщика» хоррор не раз появится в пушкинской прозе. Вспомните знаменитую «Пиковую даму» : «В это время кто-то с улицы взглянул к нему в окошко, — и тотчас отошел. Германн не обратил на то никакого внимания. Чрез минуту услышал он, что отпирали дверь в передней комнате. Германн думал, что денщик его, пьяный по своему обыкновению, возвращался с ночной прогулки. Но он услышал незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье. Германн принял ее за свою старую кормилицу и удивился, что могло привести ее в такую пору. Но белая женщина, скользнув, очутилась вдруг перед ним, — и Германн узнал графиню !» Оцените кинематографичность отрывка: Пушкин, живший за столетие до кино, очень точно передал динамику кадра, скупость звукоряда, простоту и щемящий нарастающий ужас черно-белых мизансцен.

А.С. Пушкин "Пиковая дама" иллюстрации А.Н. Бенуа

Кстати, есть ужастик - есть и киноляп. И он - не голливудское изобретение. Самый настоящий «киноляп» допустил именно Александр Сергеевич, и именно в «Пиковой даме». Вспомним конец третьей части, тот драматический эпизод, когда Германн требует открыть ему три заветные карты: «Сэтим словом он вынул из кармана пистолет. При виде пистолета графиня во второй раз оказала сильное чувство. Она закивала головою и подняла руку, как бы заслоняясь от выстрела... Потом покатилась навзничь... и осталась недвижима . «Перестаньте ребячиться, — сказал Германн, взяв ее руку. — Спрашиваю в последний раз: хотите ли назначить мне ваши три карты? — да или нет?» Графиня не отвечала. Германн увидел, что она умерла ». Мизансцена нарисована скупыми, но точными деталями: графиня, опрокинувшись навзничь и скатившись с кресел, лежит на полу, Германн, коленопреклоненный, перед ней… Но прочтем начало четвертой главы, то место, когда Германн, открывшись несчастной Лизе, снова входит в комнату графини: «Он спустился вниз по витой лестнице и вошел опять в спальню графини. Мертвая старуха сидела окаменев ; лицо ее выражало глубокое спокойствие ». Это что же выходит? Мертвая старуха поднялась, уселась ровненько в кресло и окаменела вторично? Что это, ошибка классика или прием опытного автора хоррора?

Разумеется, Пушкину хоррор был необходим не сам по себе. Он и авторам лучших современных ужастиков тоже нужен не просто так. Реалистически переосмысливая романтический мистический опыт, Пушкин утверждал своими повестями: иной мир и иная реальность - не просто художественный прием. Жизнь - не познана. И остановиться в ее познании - значит, оставить для себя «потусторонним» почти весь мир, не вместившийся в узенький кругозор всезнайки.

И он прав. Если мы точно уверены в том, что чего-то на свете не бывает, это значит только одно: маловато мы знаем про то, что представляет собою свет.

Анна Северинец

Остались считанные дни до того момента, когда на твой город обрушатся темные потусторонние силы из параллельной реальности. К этому времени надо быть подготовленным - пропитаться духом праздника, вобрав в себя самые страшные истории, которые когда-либо были написаны на русском языке. Мы уверены, что большая часть наших соотечественников считает, что в России литературы ужасов нет, но это не так. В этом жанре давно сложился костяк, который качеством, может, и не лучше Кинга, Лаймона и Баркера, но точно не хуже. И жанр уверенно развивается. Именно поэтому мы включили в подборку не только признанных классиков вроде Леонида Андреева и Алексея Толстого, но и наших современников - все они умеют пугать.

«Упырь», Алексей Толстой

Вы их, Бог знает почему, называете вампирами, но я могу вас уверить, что им настоящее русское название: упырь; а так как они происхождения чисто славянского, хотя встречаются во всей Европе и даже в Азии, то и неосновательно придерживаться имени, исковерканного венгерскими монахами, которые вздумали было всё переворачивать на латинский лад и из упыря сделали вампира. Вампир, вампир - это всё равно что если бы мы, русские, говорили вместо привидения - фантом или ревенант!

Первые готические истории начали появляться еще в XVIII веке. Они сразу завоевали популярность среди народных масс, ценителей высокого и низкого - эта литература возбуждала мозги благочестивых обитателей «века абсолютизма». В 1764 году выходит роман «Замок Отранто», написанный Хорасом Улополом, но куда более интересным чтивом представляется роман «Монах», который был написан рукою М.Г. Льюиса. «Монах» - это смелая и кровожадная вещь, которая эпатировала публику обилием секса, насилия и сатанизма.

Нет ничего удивительного в том, что мода на готические истории перекинулась и на Российскую Империю. Быть может, они не были в фаворе, но, безусловно, находили своего читателя. Середина XIX века подарила нашей земле уникального автора, который, к сожалению, писал не так часто и много, как хотелось бы. Говорим мы о Алексее Толстом и его рассказе «Упырь», который впервые был опубликован в 1841 году. Среди первых слушателей этой «страшной истории» были такие гиганты, как В.А. Жуковский, М.Ю. Лермонтов и В.Ф. Одоевский.

Алексей Толстой не скрывал, что при написании «Упыря» ориентировался на отгремевший в ту пору роман «Вампир» Джона Уильяма Полидори, но самобытности русскому аналогу не занимать. Написана история красивым языком, каким писали . При этом «Упырь» нашпигован не только сильными образами, но и такими идеями, которые выходят за рамки «историй у костра». Если говорить о сюжете, то представь себе, как ты зашел в ночной клуб и вместо людей увидел бы толпу упырей - пугающих, страшных и отвратительных существ. Впрочем, от реальности отличий не так много. Всё это - в обстановке XIX века, где жажда балов граничит с жаждой дуэлей и прибавлением частицы «с» к каждому слову. Ну-с, прочитать рекомендуем.

«Бездна», Леонид Андреев

Рассказ не для слабонервных, так что беременным женщинам и впечатлительным мужским особям лучше не вбивать «Бездну» в адресную строку браузера. Текст был написан представителем Серебряного века русской литературы и родоначальником русского экспрессионизма Леонидом Андреевым. Если об этом писателе ты ничего не слышал, то мы определенно рекомендуем к прочтению такие книги, как «Красный смех», «Иуда Искариот» и «Дневник Сатаны». Все они находятся в свободной продаже и выделяются прекрасным слогом и глубиной мысли, которая, меж тем, совершенно не настраивает на позитивное мышление. Впрочем, чего еще ожидать от буйной и страдальческой души, которая застала две революции, неудачно пыталась покончить с собой и нашла свой конец на чужбине.

«Бездна» написана в 1901 году. В те дни Леонид Андреев еще мог свободно публиковаться в отечественной периодике. Начинается история романтично, простенько, с налетом приятной любовной истории. Читатель видит студента, который прогуливается по лесу со своей возлюбленной. В его голове высокие чувства, ожидания и теплота от душевной прогулки. Но университетская парочка не следит за ходом времени, ночь опускается на планету, и вместе с ней приходит нечто, что обволакивает героев с пят до головы - они теряются. Долго плутают, пока не выходят на поле, где их подмечают местные мужики - типичные представители «рабочего класса», которые не знают, что такое романтика и что такое любовь, зато знают, что такое насилие. Не будем тебе открывать все карты, скажем лишь то, что концовка рассказа вызвала такой общественный резонанс, что Леониду Андрееву пришлось объясняться перед читателями, зачем он написал «это», а потом пообещать им, что напишет «Антибездну», которая успокоит сердца, опороченные черными мыслями «серебряного» писателя.

«Черви», Максим Кабир

А я Достоевского люблю. И не только как букинист, но и как алчный читатель и несостоявшийся литератор.

Рассказ современного автора, но действие происходит во второй половине ХХ века, причем стилизация потрясающая - реально ощущаешь, что окунулся в прошлое, которое ты всегда чувствовал, но которое не застал. По названию рассказ судить незачем: «Черви» - это не история о чудовищных, склизких монстрах, которые копошатся под кожей и съедают человека изнутри. Здесь речь о книжных червях, что промышляют поиском оригинальных и лимитированных изданий русских классиков, которые после можно продать за большие деньги.

Главного героя зовут Михаил, он собирает, ищет и покупает редкие книги. По воле случая ему попадается возможность познакомиться с одним из самых знаменитых в тусовке советских книжных червей человеком - Эрлихом. Знакомство происходит странно, да и сам Эрлих на человека похож лишь отчасти: и изможденным видом, и поведением. Но у него шикарные книги, которые, как окажется, представляют собой что-то совершенно иное, чем просто книги. Не только жуткая история, но и, без сомнения, реверанс в сторону классической литературы с толикой иронии.

«Навек исчезнув в бездне под Мессиной», Владимир Кузнецов

Владимир Кузнецов выделяется из потока современных авторов тем, что в его творчестве большое значение имеет элемент историчности. Если Кузнецов пишет хоррор, то с вероятностью в 99% это будет исторический хоррор, который богат деталями и хорошей фактологической базой, - мы такое любим. Весь этот багаж позволяет читателю погрузиться в мрачный мир прошлого, где любая небылица кажется правдой.

«Навек исчезнув в бездне под Мессиной» - это мистическая история, от которой так и несет наследием старой школы литературы ужасов, где возведены в абсолют такие личности, как Говард Лавкрафт и Элджернон Блэквуд. Фон истории - Мессинская операция Первой мировой войны, которая закончилась победой британских войск над германскими. При этом британцев погибло на порядок больше, чем немцев (23 тысячи против 19 тысяч). Сражение сопровождалось активным рытьем более двадцати гигантских туннелей, общая протяженность которых достигала 7312 метров. Эти туннели как раз и стали местом действия рассказа.

Прочтение рассказа заставит тебя порыться в архивах, чтобы узнать об этой операции подробнее, - там действительно есть чему удивляться. Но что касается произведения «Навек исчезнув в бездне под Мессиной», то оно отлично интерпретирует быт, мысли, настроение и действия тех самых героев-копателей, которым досталась тяжелейшая работа, от которой зависел успех всей операции. Глазами командира туннельного взвода мы наблюдаем жестокую схватку с собственным разумом, когда перед ним встает проблема хуже немцев - таинственно исчезающие однополчане.

«Слякоть», Александр Подольский

Не читай это. Или, нет, читай это, если ты полный псих, либо настолько изможден тривиальными «страшными» историями, что тебе захотелось самой натуральной жести, которую только можно себе представить. Если ты не можешь терпеть маты, жестокость и абсолютно аморальное поведение на страницах литературного произведения, то, пожалуйста, не нужно даже пытаться это прочесть. Правда, ты нас всё равно слушать не будешь, а потому скажем, почему «Слякоть» - это то, что доктор прописал на праздник, где мертвые якобы должны ходить среди живых.

Если ты знаешь такие имена, как Ричард Лаймон, Мэттью Стокоу и Эдвард Ли, то обилие «чернухи» не должно смутить твой эстетический вкус. Рассказ Подольского представляет собой эксперимент в жанре экстремального хоррора, который поднимает (а может, и понижает) планку ужаса в литературе. В этом жанре нет места традиционной концепции неоспоримой победы сил добра над силами зла. «Слякоть» - это произведение, страшное не потому, что за окном гремят цепи, в доме скрипят половицы, а под кроватью живет страшный-страшный монстр с щупальцами, рогами и копытами. Нет, «Слякоть» въедается в разум читателя совершенно другим - предельной честностью. Эта история вполне могла случиться в России. Мы даже уверены, что подобные мотивы нередко становились иллюстрациями «культурной жизни» депрессивных селений. Настоящее .

Если появилось желание получить дозу острых ощущений, взбудоражить сознание или испугаться до холодка по спине, достаточно взять в руки книгу. В нашем обзоре самые страшные книги – от классики художественной литературы до документалистики.

Роман «Колыбельная» небезызвестного Чака Паланика повествует репортере, который расследует факты проявления синдрома внезапной смерти младенцев. По ходу своего расследования репортер находит древнее африканское заклинание, которое зовут «колыбельной». Оказывается, что использует его в своих личных целях огромное число людей. Впрочем, книга в действительности о куда большем, чем просто о мистическом происшествии.

Произведение «Майн Кампф», признанное в России и многих других странах книгой «экстремистской», принадлежит перу Адольфа Гитлера. Книга содержит элементы автобиографии и по ней можно увидеть, как Гитлер пришел к идеям расового превосходства арийцев, как в нем зарождались идеи антисемитизма и милитаризма.

Трактат по демонологии «The Malleus Maleficarum», написанный доминиканскими инквизиторами Генрихом Крамером и Якобом Шпренгенром, на момент издания был самой популярной книгой среди представителей духовенства и тогдашней интеллигенции. «Молот Ведьм» обязателен к прочтению всем, кто хочет заняться охотой, судом, пытками и казнью ведьм.

Алексей Константинович Толстой считается человеком, который ввел в русскую литературу понятие «вампир». Именно он написал в свое время произведение «Семья вурдалаков», которое можно смело охарактеризовать, как «классический» ужас.

«Кладбище домашних животных» входит в число наиболее известных и страшных произведений Стивена Кинга. Повествует оно зловещем духе Вендиго из индейских легенд. Книга была также экранизирована.

Рассказ «Падение дома Ашеров», написанный Эдгаром По, – это потрясающий психологический рассказ-ужас. Произведение отличается интересным повествованием и необычными, замысловатыми логическими построениями.

Настоящая классика детективных произведений и, быть может, лучшее произведение Агаты Кристи - «10 негритят». Эту книгу можно считать действительно страшной. Она вдохновляла и продолжает вдохновлять неимоверное количество фильмов ужасов и детективов про «идеальное убийство».

Книга «Лабиринт» принадлежит перу Франца Кафки. В нее вошло несколько сборников произведений, которые литераторы относят к так называемым бестиариям Кафки. Произведения в большинстве своем не столько страшные, сколько загадочные, непостижимые и увлекательные.

«Женщина в песках» – культовый роман японского писателя Кобо Абэ. Человек отправляется в 3-дневный отпуск, чтобы пополнить свою коллекцию насекомых, а оказывается у края песчаной ямы, где стоит лачуга. В поисках ночлега, он спускается на веревочной лестнице и остаётся ночевать у молодой женщины - хозяйки убогой лачуги. Что произойдёт дальше, он не мог даже предположить.

Роман «Цинковые мальчика», равно, как и все книги Алексиевич, - пронзителен, правдив и горек. «Читая, плачешь без остановки, дрожишь, как от холода, но читаешь все равно. Чтобы знать. Хоть и страшно», - так рассказал о своих впечатлениях один из читателей.

«Цинковые мальчики» - это документалистика, состоящая из воспоминаний людей об афганской войне. Это рассказы солдат, офицеров, матерей, врачей, жен, вдов…

Испугать могут разве что власть имущих в тех странах, где их запретили.

С распространением и ростом популярности в Западной Европе готических романов спрос на страшные истории появился и в России. Уже тогда написание мистики и ужасов считалось делом не слишком серьёзным, но так или иначе обращались к этой теме все подряд: от малоизвестных писателей до первых фигур литературного процесса. Таким образом они создали целый пласт страшных и мистических историй, получивший название «русской готики».

DARKER открывает цикл статей, посвящённых этому интересному явлению в русской литературе. Итак, под придирчивый взгляд заинтересованных читателей попала романтическая проза того века, что принято называть «золотым».

Вы их, Бог знает почему, называете вампирами, но я могу вас уверить, что им настоящее русское название: упырь... Вампир, вампир! — повторил он с презрением, — это всё равно что если бы мы, русские, говорили вместо привидения — фантом или ревенант!

А. К. Толстой. «Упырь»

Комната полна была мертвецами. Луна сквозь окна освещала их жёлтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы...

А. С. Пушкин. «Гробовщик»

Пролог

Когда речь заходит о «русской готике», первое (по хронологии) имя, которое приходит на ум — Николай Михайлович Карамзин. Создатель «Истории государства Российского», прежде чем взяться за этот монументальный труд, пробовал себя в создании сентиментальных и исторических повестей. Два его произведения с полным на то основанием считаются предтечами русской готической прозы. Это, во-первых, «Остров Борнгольм», увидевший свет в 1793 году, а во-вторых, вышедшее двумя годами позже произведение «Сиерра-Морена».

Первая из этих повестей оказала огромное влияние на авторов «русской готики» XIX века. Путешественник возвращается из Англии в Россию, и судно проходит близ мрачного датского острова. Очарованный этим клочком суши, путешественник берёт шлюпку и отправляется к берегу... «Остров Борнгольм» — это сентиментальная повесть, что, несомненно, чувствуется с первых строк. Буйство чувств, ощущений, нарочито преувеличенное значение любой мысли, любой эмоции — повесть Карамзина совершенно точно принадлежит к литературному течению сентиментализма.

Но описания, мрачные, беспокойные, внушающие смятение, завораживают. Вот где чувствуется «готическое» дыхание! Сюжет повести достаточно прост, но он здесь — далеко не главное. «Остров Борнгольм» — это торжество атмосферы, сгущающейся мрачной тайны, разгадки которой автор так и не предложит. Недаром поэтому повесть Карамзина записывают в первые представители того, что позже получит название «русской готики». И хотя истинно русского в ней практически нет, всё же писателю удалось освоить чужеродную готическую традицию.

Следующая повесть, «Сиерра-Морена», известна меньше. Если сравнивать «готику» этого произведения с «готикой» «Острова Борнгольма», то «Сиерра-Морена», безусловно, проигрывает. Однако своё влияние оказала и она: это творение Карамзина эксплуатирует тему мёртвого жениха, так часто встречавшуюся в готической традиции. Автор, правда, предлагает своё видение этой темы, не вполне мистическое. «Сиерра-Морена» — тоже сентиментальное произведение, в чём обнаруживает сходство не только с «Островом Борнгольмом», но и с другими произведениями Карамзина.

Как бы то ни было, фундамент «русской готики» XIX века был заложен в XVIII столетии. Тут выступил «паровозом» сентименталист (и предромантик) Николай Михайлович Карамзин.

Глава 1

От Погорельского к Толстому

Романтизм вошёл в русский литературный процесс, принеся с собой концепцию двоемирия и знаменитого героя «не от мира сего». И то, и другое отлично сочеталось с образом мира в готической литературе, поэтому с расцветом романтизма пришёл и расцвет мистической, таинственной прозы.

Пионером в этом направлении можно считать Антония Погорельского, автора знаменитой сказки «Чёрная курица, или Подземные жители». Его самый заметный опыт в мистической и фантастической прозе — сборник новелл «Двойник, или Мои вечера в Малороссии». Среди этих рассказов — и самый известный «готический», который зачастую называют вообще первым произведением «русской готики». Это «Лафертовская маковница», опубликованная впервые в 1825 году мистическая история с колдуньей и чёрным котом. Произведение получило большую известность и, несмотря на предтечи-повести Карамзина, считается первым ростком молодой «русской готики».

Кадр из фильма «Лафертовская маковница» (1986, реж. Елена Петкевич)

Антоний Погорельский опробовал схему, которой позже придерживались творцы мистических циклов — от Загоскина и Одоевского до Олина. Несколько своих рассказов он объединил в сборник, сделав их вставными новеллами в едином крупном повествовании. Чьим творчеством вдохновлялся Погорельский, сочиняя свои мистико-фантастические рассказы, проследить несложно: например, первоисточник «Пагубных последствий необузданного воображения» вычисляется без особых усилий.

Вообще, творчество Э. Т. А. Гофмана тогда оказывало на русских романтиков особенное влияние. Например, одна из повестей Николая Полевого «Блаженство безумия» начинается так: «Мы читали Гофманову повесть “Meister Floh” 1 ». Однако уже с самых первых опытов в области страшного и мистического русские писатели стали проявлять внимание и к родным реалиям.

Без Александра Сергеевича Пушкина развитие «русской готики» не обошлось. Прежде чем взяться за свою знаменитую таинственную повесть «Пиковая дама», он подарил ещё один странный сюжет своему собрату-писателю. Так появился на свет «Уединённый домик на Васильевском», опубликованный начинающим литератором Владимиром Павловичем Титовым в 1828 году под псевдонимом Тит Космократов. В основу повести лёг устный рассказ Пушкина, озвученный им в одном из петербургских салонов. Титов так вдохновился этой историей, что спустя несколько дней записал её по памяти, стараясь сохранить стиль рассказчика. Написав повесть, Титов отправился к Александру Сергеевичу за разрешением напечатать произведение под псевдонимом. Великий поэт не только дал такое разрешение, но и внёс некоторые поправки в текст. Со временем Титов забросил литературные занятия, но сделал блестящую карьеру на дипломатическом поприще. Опубликованная им повесть, к сожалению, была холодно принята современниками, и интерес к ней возник лишь в начале следующего столетия, когда стало известно о причастности Пушкина. Сейчас «Уединённый домик...» — постоянный гость тематических антологий и регулярно переиздаётся.

За этими пертурбациями часто как-то теряется само произведение, а между тем оно стало одной из самых значимых вещей ранней «русской готики». В центре повести — тема «влюблённого беса». Главный герой, молодой петербургский чиновник Павел, неосторожно заводит дружбу с неким Варфоломеем — бесом, принявшим человеческий облик, как выясняется в конце произведения. Циничный и богатый Варфоломей приучает простодушного молодого человека к разгульной жизни и использует его для того, чтобы войти в доверие к его дальней родственнице Вере, в которую чёрт давно влюблён.

В 1834 году Пушкин выпустил самую известную свою «страшную» повесть. Это была «Пиковая дама», одно из знаковых произведений в творчестве писателя. Наверное, всем со школьной скамьи известна история Германна, мечтавшего сорвать куш в карточной игре, и то, как он пошёл на преступление, пытаясь выведать «тайну трёх карт» у старухи. В 1922 году писатель-эмигрант Иван Лукаш опубликовал рассказ «Карта Германна», который является своеобразным продолжением повести Пушкина: через несколько десятилетий после известных событий «три карты» называет картёжнику Соколовскому призрак Германна.

Конечно, «готика» в творчестве Пушкина не ограничивается только идеей «Уединённого домика...» и «Пиковой дамой». Готические элементы часто встречаются в поэзии Александра Сергеевича, будь то «Медный всадник», «Утопленник» или «Марко Якубович» — история о кровососущем мертвеце из «Песен Западных славян»...

Нередко у Пушкина произведения, написанные в духе готической традиции, подразумевают ироничную реалистическую концовку: стихотворение «Гусар», написанное как пародия на «малороссийскую небылицу» «Киевские ведьмы» Ореста Сомова; стихотворение «Вурдалак»; особенно стоит выделить рассказ «Гробовщик», неоднократно включавшийся в антологии русской готики и таинственной прозы, в том числе и зарубежные.

Александр Бестужев, больше известный под псевдонимом Марлинский, также оставил заметный «готический» след. «Страшное гадание» тоже соперничает с «...Маковницей» и «Уединённым домиком...» за места в первых рядах мистической прозы XIX века. И борется, надо сказать, с успехом: в нише «святочных рассказов» эта работа Бестужева-Марлинского уверенно удерживает первенство.

Под Новый год рассказчик ехал на бал, на свидание с замужней женщиной. Но не случилось: плутали-плутали, да извозчик вывез к знакомой деревне. И вот там-то, на деревенском гадании рассказчику придётся натерпеться страху. Новелла эта хороша прежде всего атмосферой. Автор умело нагнетает напряжение, чтобы в итоге оно как волной захлестнуло читателя и — схлынуло...

Просвещённый Петербург всё больше обращал внимание на балы да маскарады, в то время как в малороссийской глубинке рождались таланты — певцы родных просторов. Главными авторами, писавшими о малороссийских ужасах, были всего двое. Один из них известен всем и каждому, второй — лишь искушённым читателям. Речь идёт о Николае Гоголе и Оресте Сомове.

О первом, собственно, и нет нужды что-либо рассказывать. «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Вий», «Портрет»... Вот далеко не полный перечень мистических произведений Гоголя, часть из которых действительно жутки (в особенности: «Страшная месть», «Вий»)! А ведь можно вспомнить такой рассказ как «Пленник», также известный под названием , в котором писатель доказывает, что может и по-другому пощекотать читателю нервы.

Вспоминаем страшные сказки: Андерсена, братьев Гримм и русские народные

Текст: Альбина Драган
Фото: Laura Barrett

31 октября отмечается Хэллоуин, он же День всех святых. Но про святых, признаться, мало кто вспоминает, потому что кельтский языческий праздник все знают как карнавал нечисти — повод примерить на себя зловещие образы ведьмы, зомби или привидения. В нашей стране кто-то пытается запретить Хэллоуин в надежде защитить хрупкую детскую психику от кошмара.

Хотя на самом деле многие сказки, которые те же самые бдительные бабушки читают своим чадам, - еще тот кошмар, если посмотреть на них с позиции взрослого. Накануне «самой страшной ночи в году», как рекомендуют этот вечер устроители тематических вечеринок, мы составили подборку жутких сказок, которые все мы помним из детства - в том числе из-за страшных деталей.

1. Ганс Христиан Андерсен. «Красные башмачки»

Это история о девочке Карен, чьи красные башмачки прирастают к ногам, а ноги сами пускаются в пляс. Девочка уже и сама не рада такому повороту событий - в заколдованной обуви приходится плясать до изнеможения. К счастью, на помощь приходит палач, который устраивает кровавую экзекуцию и отрубает девочке ноги вместе с красными башмачками - и те заживут своей жизнью.

- Не руби мне головы! - сказала Карен. - Тогда я не успею покаяться в своём грехе. Отруби мне лучше ноги с красными башмаками.

И она исповедала весь свой грех. Палач отрубил ей ноги с красными башмаками, - пляшущие ножки понеслись по полю и скрылись в чаще леса.

Потом палач приделал ей вместо ног деревяшки, дал костыли и выучил её псалму, который всегда поют грешники. Карен поцеловала руку, державшую топор, и побрела по полю.

2. Ганс Христиан Андерсен. «Сказка о девочке, наступившей на хлеб»

Девочкам в сказке Андерсена как-то не особо везет. То Русалочка в обмен на голос получает две ноги, но каждый шаг дается через боль, то бедняжка Элиза должна колоться крапивой в полном молчании, чтобы сплести рубашки своим братьям.

В этой сказке героине Инге не везет особенно - ни с характером, ни с обстоятельствами. Девочку, которой в голову приходит гениальная идея перейти лужу, встав на хлеб, ждет немедленное наказание. Она проваливается в подземелье к болотице и жабам, а ноги ее прирастают к хлебу. Внезапно появляется бабушка черта, которая делает из Инге истукана и забирает в ад. В аду Инге мучается в прямом смысле слова: есть она не может, хотя стоит на хлебе, да еще и покаяться удается только тогда, когда с неба прольется дождь из горьких слез.

«Платье её всё сплошь было покрыто слизью, уж вцепился ей в волосы и хлопал её по шее, а из каждой складки платья выглядывали жабы, лаявшие, точно жирные охрипшие моськи. Страсть, как было неприятно! «Ну, да и другие-то здесь выглядят не лучше моего!» - утешала себя Инге.

Хуже же всего было чувство страшного голода. Неужели ей нельзя нагнуться и отломить кусочек хлеба, на котором она стоит? Нет, спина не сгибалась, руки и ноги не двигались, она вся будто окаменела и могла только поводить глазами во все стороны, кругом, даже выворачивать их из орбит и глядеть назад. Фу, как это выходило гадко! И вдобавок ко всему этому явились мухи и начали ползать по её глазам взад и вперёд; она моргала глазами, но мухи не улетали, - крылья у них были общипаны, и они могли только ползать. Вот была мука! А тут ещё этот голод! Под конец Инге стало казаться, что внутренности её пожрали самих себя, и внутри у неё стало пусто, ужасно пусто!»

3. Братья Гримм. «Можжевеловое дерево»

«Сказки братьев Гримм», то есть народные немецкие сказки, собранные братьями-лингвистами, которые и не помышляли, что их будут считать сказочниками, богаты на зловещие детали. Если вы хоть раз читали полный том таких сказок, то наверняка помните, что в «Можжевеловом дереве» мачеха отрезала ребенку крышкой сундука голову, когда он полез за яблоком. Затем перевязала ему шею платком, усадила на стул и дала в руки яблоко. Хуже того, она пыталась замаскировать преступление - посоветовала собственной дочери ударить сводного братца по уху, что бедная девочка и сделала. В итоге сварили из пасынка суп и накормили его мясом отца. Но сказка оказалась со счастливым концом. Душа ребёнка вселилась в птицу, которая извела мачеху страшными песнями, а потом и вовсе сбросила на нее мельничий жернов - тот размозжил ей голову. Как говорится, око за око, зуб за зуб.

Пошла Марленикен и говорит:
- Братец, дай мне яблочко.
А он молчит, ничего не говорит. И ударила она его по уху, и покатилась голова наземь. Испугалась девочка, стала плакать и кричать; побежала к матери и говорит:
- Ох, матушка, я отбила брату голову! - и она плакала, плакала, и никак нельзя было ее утешить.
- Марленикен, - сказала мать, - что ж ты наделала?! Но смотри, молчи, чтоб никто не узнал об этом, теперь ничего уже не поделаешь, мы его в супе сварим.
Взяла мать маленького мальчика, порубила его на куски, положила их в кастрюлю и сварила в супе.

4. Братья Гримм. «Сказка о том, кто ходил страху учиться»

Сюжет о младшем сыне-простофиле, который все никак не мог познать страх и поэтому пускался на всякие авантюры, которые ему советовали добрые люди. Но все никак у него не получалось. Случайно сбросил с колокольни пономаря (принял за привидение), снял висельников (принял за живых), а потом провел три ночи в заколдованном замке. В первую ночь его покой потревожили огромные чёрные кошки, собаки и скачущая кровать. С кошками наш герой расхотел играть в карты из-за огромных когтей. Поэтому когти котам он обстриг, а потом и вовсе их убил. Во вторую ночь наш герой не испугался располовиненного тела, а потом довольно весело играл со страшными людьми в кегли человеческими конечностями и головами. В третью ночь - объявился мертвец в гробу и чудовищный бородач.

Ветер раскачивал трупы повешенных, они стукались друг о друга. И подумал парень: «Мне холодно даже здесь, у огня, каково же им мерзнуть и мотаться там наверху?»
И, так как сердце у него было сострадающее, он приставил лестницу, влез наверх, отвязал висельников одного за другим и спустил всех семерых наземь. Затем он раздул хорошенько огонь и рассадил их всех кругом, чтоб они могли согреться.
Но они сидели неподвижно, так что пламя стало охватывать их одежды. Он сказал им: «Эй, вы, берегитесь! А не то я вас опять повешу!» Но мертвецы ничего не слыхали, молчали и не мешали гореть своим лохмотьям.
Тут он рассердился: «Ну, если вы остерегаться не хотите, то я вам не помощник, а мне вовсе не хочется сгореть вместе с вами». И он снова повесил их на прежнее место. Потом он подсел к своему костру и заснул.

5. «Медведь липовая нога». Русская народная сказка

Собственно, в русских народных сказках тоже хватает жутких подробностей. В этой сказке старик отрубает медведю топором ногу, а старуха варит их нее суп. Бедный мишка все никак не мог забыть потерянную конечность и регулярно наведывался к старикам, чтобы восстановить справедливость. Но не получилось. Медведя-инвалида убили подоспевшие сельчане.

Вот медведь идет, нога поскрипывает, он сам приговаривает:

Скырлы, скырлы, скырлы,
На липовой ноге,
На березовой клюке.
Все по селам спят,
По деревням спят,
Одна баба не спит -
На моей коже сидит,
Мою шерсть прядет,
Мое мясо варит.

6. «Крошечка-Хаврошечка». Русская народная сказка
В этой любимой всеми сказке про коровку и девочку странно все. Во-первых, живет она с мачехой и кривоватыми сестрицами - Одноглазкой, Двуглазкой и Треглазкой, а во-вторых, исполняет гигантский объем работы нетривиальным способом - влезает в ухо корове, а вылезает из другого. Мачеха, как водится, придумывает страшное и нелогичное - зарезать чудо-корову. Но совсем жуткой выглядит просьба коровы закопать кости и поливать их. В результате вырастет, как ни странно, не новая корова, а всего лишь яблоня.

Побежала Хаврошечка к коровушке:
- Коровушка-матушка! Тебя хотят резать.
- А ты, красная девица, не ешь моего мяса; косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай.

7. Алексей Николаевич Толстой. «Русалка»

Ничто не предвещало беды - одинокий старик Семен жил со старым котом и ходил рыбачить. Однажды он выловил русалку и поселил у себя - даже заботливо прикрыл решетом, чтобы ее не покусали тараканы. Морская дева оказалась умелым манипулятором - мало того, что кота заставила придушить, а дом разобрать, так еще и убила самого старика - разодрав ему ребра. Вот и делай людям добро. Но больше всего в сказке жалко , который «ходил по пустому хлеву и мяукал хриплым мявом, словно детей хоронил».

«И за самое сердце укусила зубами русалка старого деда, - впилась…
Замотал дед головой - да к речке бегом бежать…
А русалка просунула пальцы под ребра, раздвинула, вцепилась зубами еще раз. Заревел дед и пал с крутого берега в омут.
С тех пор по ночам выходит из омута, стоит над водой седая его голова, мучаясь, открывает рот».