Живая память о кариме.

«Долгая жизнь и короткая старость»

Пока он ещё с нами, однако течение времени неостановимо, будут возникать новые проблемы, новые ситуации, требующие новых решений. Но верится, что и тогда мы, его друзья-читатели, коллеги по перу, будем обращаться к книгам Мустая Карима, писателя большого таланта, фронтовика, человека богатой и сложной судьбы, независимых суждений, высокого гражданского чувства, он не увёртывался от ударов судьбы, принимал их открыто. Особенно это выявилось в последние годы, во времена разлома, когда распадалась страна, когда вокруг (но не в нём!) рушились идеалы. В его записных книжках последних лет есть такая запись. «Подумал я и пришёл к мысли: оказывается, у меня был большой запас счастья, которым живу до сих пор.Моё творчество долгие годы накапливало счастье для меня, я радовался появлению каждой новой строки. Выходившие мои книги в течение более полстолетия, мои пьесы, которые в своё время шли в десятках, возможно, сотнях театров, умножали казну моего счастья. Это одно. Счастье Победы в 1945 году. Оно было отпущено на всю мою жизнь, нет дня, чтобы я его не ощущал. И ещё. Любил, был любим. Это, наверное, есть вершина счастья. Поздравляя меня с Новым годом, люди желают нового счастья. У меня его не будет. Я довольствуюсь моим старым, верным, испытанным счастьем. Оно меня всегда греет. Я берегу его, как старый солдат бережёт свою гимнастёрку, увешанную медалями. И вот это всё разве не есть счастье?»Вот что давало ему силы, давало опору даже в его немалые годы. С этим чувством он прожил свою «долгую жизнь и короткую старость».Об этом и говорят его друзья-писатели…

Чингиз АЙТМАТОВ

Прощай, Мустай Карим… Как трудно произносить эти скорбные слова. Я всю жизнь преклонялся перед этим человеком, который был мне не только близким другом, не только великим собратом на ниве литературного творчества нашей эпохи. Он был выдающейся личностью, воплощением гуманизма ХХ века. Он был достоин выступать от имени башкирского народа, от имени поэзии и культуры. Мустай Карим останется заветным ликом башкирского народа. И всё больше вглядываюсь я в заветную фотографию, дорогую, памятную, висящую у меня в рамке под стеклом, где мы втроём – Мустай Карим, Расул Гамзатов и я… Да, уходим вслед за нашим XX веком, как улетают птицы...Остаюсь пока один… Прощай, великий сын башкирских собратьев – Мустай Карим. Преклоняюсь и плачу!

Михаил АЛЕКСЕЕВ

Мы потеряли великого писателя и великого сына нашего народа. Ещё задолго до личной встречи наши дороги, фронтовые дороги, пошли рядом и в одном направлении. Сначала по Украине, потом по Румынии, Болгарии, Югославии, я войну закончил в Венгрии, он в Австрии, на берегах Линца. В литературе каждый пошёл своим путём – но опять же к единой цели. Пятьдесят лет мы прожили в литературе рядом, писали книги во славу нашей России, радовались успехам друг друга. У меня особое чувство любви к башкирскому народу, потому что однажды башкир Мустай в одном слове объединил нас, миллионы разных людей, в одной строчке слил наши чувства: «Не русский я, но – россиянин!». При встречах – «Миша!» – окликал он меня, – «Мустай!» – откликался, мы обнимались, как два брата. Тяжело думать, что никогда больше не обниму его, не почувствую, как совсем рядом бьётся его сердце. Он покинул меня в такое нелёгкое время… Прощай, Мустай, прощай, мой дружок!

Давид КУГУЛЬТИНОВ, народный поэт Калмыкии

Я получил правительственную телеграмму красного цвета из Уфы и, ещё не читая, вздрогнул, я уже знал её смысл. А когда прочитал, то оглянулся вокруг: все ходят, что-то делают, а я – один, вроде никого вокруг нет. Может, и на земле никого больше нет? И я понял: не стало Кайсына, не стало Расула, не стало Мустая... Я остался один, последний из четырёх колёс «поэтической телеги», как назвал нас когда-то великий русский поэт Ярослав Смеляков. Пусть же не сочтут за высокопарность, если я скажу, что не Мустая Карима не стало, но части неизмеримой души башкирского народа, ибо он не только был частью, но и создателем её. А без Башкирии сейчас немыслима Россия. Мустай Карим был великий поэт, писатель, побыв наедине с которым, ты потом ощущал себя мальчишкой, карманы которого добрый дядя наполнил сказочными сладостями. Он мог утешить, он мог убедить и, наконец, одарить крыльями. Заканчиваю это прощальное слово уверенностью, что выдающийся, смелый, умный башкирский народ, может быть, в какой-то степени в сегодняшнем виде созданный и Мустаем Каримом, воздаст ему достойно, как и все народы России. Ведь помнят же Салавата Юлаева. Столько же будут помнить и его.Вечная память другу моему!

Иосиф КОБЗОН

Я много раз посещал Башкирию, но впервые оказался там с печалью. В далёкой Японии есть такое понятие –национальное достояние. Нет званий «народный», «заслуженный», но есть это звание. Мустай был и остаётся национальным достоянием. Их было четыре вершины многонациональной российской поэзии, о которых так писал Ярослав Смеляков: Вы из аймаков и аулов
пришли в литературный край
все четверо – Кайсын с Расулом,
Давид и сдержанный Мустай.

Расул Гамзатов, Кайсын Кулиев, Давид Кугультинов и Мустай Карим – все четверо удивительно талантливы, и действительно – Мустай из них самый мудрый и сдержанный. Простите нас, Мустай Карим, наверное, суета мирская, наверное, жизнь разбрасывала нас по разным уголкам, наверное, мы мало уделяли вам внимания как человеку. А теперь жалеем об этом. Но, надеясь на то, что вы нас слышите и прощаете, я хочу вам сказать: спасибо за то, что вы были в нашей жизни, и спасибо за то, что остались в нашей памяти. Спасибо, простите и прощайте…

Ренат ХАРИС, народный поэт Татарстана

Я бросил горсточку осенней земли в залитую солнцем могилу своего литературного учителя, и, шагая по самой печальной из дорог, уводившей нас всё дальше и дальше от нового жилища крупнейшего поэта России и всего тюркского мира, я стал вспоминать его произведения. И сразу, как это не раз уже бывало, очутился… не в этом, не в нашем веке, а в каком-то другом, сжатом, плотном, как ядро атома, как метафора поэта, где нет ничего случайного, ничего второстепенного, только самое главное – как для Земли, так и для человека с его родиной, судьбой, любовью, ненавистью, честью, с его надеждами на будущее, разочарованиями, смехом и плачем, солнечной радостью и труднопреодолимой тоской.Интеллигентнейшая проза, глубоко философичная драматургия, многогранная, порой саблеострая, но всегда искренняя публицистика, профессорски основательная литературная критика и, наконец, блистательная поэзия! Там каждое слово защищает в человеке Человека, каждая строка борется с несправедливостью, ложью, унижением личности. Всё это в совокупности и есть то, что сделало его, прожившего долгую и до конца плодотворную жизнь, великим поэтом и великим россиянином. Он сам – гармоничный и вечно живой мир творчества, в котором продолжает делаться добро для многих поколений и в отсутствии самого творца.

Равиль БИКБАЕВ, народный поэт Башкортостана

В 1938 году Мустай Карим написал стихи о том, как «пуля бойцу восемнадцати лет пробила насквозь комсомольский билет и грудь молодую пробила». Через четыре года в августе 1942 года под городом Мценском осколок вражеской мины пробил самому поэту и грудь, и комсомольский билет, пройдя на вершок рядом с сердцем. Пятьдесят лет назад было написано знаменитое среди нас, башкир, стихотворение, всего восемь строк: Ты говоришь, чтоб я себя берёг
Для нашей жизни. Ты всегда в тревоге,
Но я всю жизнь, как конь, не чуя ног,
Скакал на скачках по степной дороге.

А смерть придёт – я смерть не обвиню.
Не первый я, и некуда мне деться.
Вот мне тогда упасть бы, как коню
На состязаньях, от разрыва сердца…
Перевод М. ДУДИНА

Он и умер от разрыва сердца. Есть что-то загадочное, что-то пугающее, нечто мистическое в том, как поэты предчувствуют свою судьбу. Ушёл поэт, творчество которого составило эпоху в башкирской литературе – эпоху Мустая Карима. Поэт ушёл, но эпоха остаётся. Будут жить его книги, будет жить школа Мустая-агая, где каждого, посвятившего себя литературе, строго предостерегают от суеты и мелочности, от небрежности в обращении со словом. Я горжусь, что принадлежу к этой школе. Прощай, агай, прощай, учитель!

Елена НИКОЛАЕВСКАЯ

Мустай, фронтовик, прошедший страшную войну, чудом воскресший после смертельных ранений, мудрый, нежный, благородный, одно присутствие которого давало силы, уверенность в себе, исцеляло, радовало, даровало труднейшие решения в вопросах бытия и быта, в полушутливом разговоре с Господом Богом замечает: И нет минуты лишней,
И каждый день, как чудо…
Здесь столько дел, Всевышний,
Что не уйти отсюда…

И всё-таки ушёл…

Ведать не ведаю, сколько осталось –
Дольше, чем нужно, не надобно мне…
Нам нужно было – чтобы дольше и дольше.
Мустай КАРИМ

***
Долгая жизнь и короткая старость…
Думалось, этого хватит вполне.
…Ведать не ведаю, сколько осталось –
Дольше, чем нужно, не надобно мне.

Мера важна. И бессмыслен избыток,
Коль через край наливаешь вино:
В землю уйдёт он, желанный напиток,
В землю уйдёт, пропадёт всё равно.

Жизнь через край… Нет, дожить до мгновенья
Я не хочу и на этом стою,
Чтоб от своей же шарахаться тени,
Чтобы о тень спотыкаться свою…
***
Ещё одна, щедра и благодатна,
Явилась осень – шумных свадеб срок,
Пора разлук: не повернёт обратно
Клин птичий над сплетением дорог.

И, как обычно, лет моих крупицы
За журавлями устремились вслед –
С той разницей, что возвратятся птицы
Весною… А годам возврата нет.

Прощаюсь я с заботами своими, –
Дней не вернуть мне, сколько б ни просил.
Но если вдруг… Боюсь, не справлюсь с ними,
Не хватит сил, боюсь, не хватит сил.
***
Друзья, я всё чаще терзаюсь, гадая:
Так что же оставлю вам – вас покидая?
Оставлю вам солнце без шрама и трещины
И землю, что тоже вам мною завещана.

Оставлю – и старым и малым в угоду –
Горячий огонь и текучую воду…
И землю, и солнце, и воду, и пламя, –
О прочем – извольте заботиться сами.

Этими тремя стихотворениями в переводе Елены Николаевской Мустай Карим заключил свою последнюю книгу «Долгая дорога».

РОДНАЯ ЗЕМЛЯ И В ГОРСТИ МИЛА

Мустай Карим: стихи, монологи, воспоминания

Публикую в сокращенном варианте свой очерк «Родная земля и в горсти мила» о Мустае Кариме из своей книги «Следы во времени». Очерк написан лет десять назад.

…Мустай Карим родился недалеко от Уфы, в селе Кляшево, что по Старочишминской дороге, в крестьянской семье. У его отца было две жены и, как он позже вспоминал, долгое время не знал, кто его настоящая мать: все время думал, что он сын старшей матери, которая его воспитывала, а оказалось, что сын младшей матери. Прежде всего с семьей, с уроками воспитания Мустай Карим связывает истоки своего последующего творчества.

На родине Мустая Карима. Село Кляшево Чишминского района. Фото Сергея Синенко

Он не раз говорил о том огромном влиянии, которое на него оказала и поэзия Александра Пушкина, и творчество Габдуллы Тукая, но, всегда подчеркивал – люди, с которым его сталкивала жизнь, оказали влияние ничуть не меньшее, а может быть, и большее. Друзья, родственники, семья, соседи по улице и деревне – весь этот мир, в котором растет и зреет личность – разве его воздействие может быть слабее прочитанных книг?!

Для Мустая Карима, по его признанию, главным жизненным авторитетом долгие годы являлась его старшая мать, которая его воспитывала. Воспитывала раскованно, не придираясь к мелочам. Карим спросил как-то свою родную столетнюю мать, кого она считает самым благородным человеком из всех, встретившихся ей в жизни. Та ответила – твою старшую мать. Именно она стала героем повести Карима «Долгое-долгое детство» (на театральных сценах она идет под названием «И судьба – не судьба»).

Центром жизни в селе Кляшево была школа. Здесь была и библиотека, и читальня, и клуб. Так вышло, что в школу Карим поступал целых три раза. В первый раз в 1926 году учеба не началась из-за того, что не набралось достаточно желающих учиться. В следующем году он заново пошел в первый класс, но проучился всего полтора года.

Из первых воспоминаний школьных лет: кузнец Аглям с соседней улицы привел сына Гильмутдина в класс и сказал так: «Учитель, мясо и сало твои, а кожа и кости мои». То есть, делай с сыном что хочешь, лишь бы он хорошо учился…

Карима опекала старшая мать. Когда она привела его в школу, то сказала учителю: «Махмут, если с головы моего мальчика хоть один волос упадет, тебе не сдобровать».

В третий раз он поступил в первый класс в 1930 году. В одном классе учились дети разных возрастов. Мустай, 1919 года рождения, сидел неподалеку от своего двоюродного брата, родившегося в 1914 году. Вместе с Мустаем в школу пошла и младшая сестренка, шестилетняя Салиса. Ее посадили на первую парту, Мустая – на последнюю. Сестренка писала палочки и бегала показывать тетрадку Кариму – он был для нее большим авторитетом, чем учитель.

Мустай Карим среди родственников. Фото 1939 г.

В 1932 году Мустай закончил первую ступень и поступил в только что открывшуюся на селе школу колхозной молодежи – неполную среднюю. Учился он хорошо. Как вспоминал позднее, ему просто стыдно было плохо учиться – стыдно перед учителями, сверстниками и родителями. И еще одно правило было усвоено со школьной скамьи – не быть выскочкой: «никогда не старайся показать себя, пусть тебя другие заметят». Он всегда старался отойти на задний план, стушеваться, что особенно видно на коллективных фотографиях: голова Мустая едва видна в последнем ряду. («Человек должен всегда занимать свое место, каким бы оно ни было – большим или маленьким»).

М. Карим. Фото 1939 г.

Отношение к религии в доме было умеренным: обряды соблюдались, уразу (пост) в доме держали, но для детей делали послабления. Во время уразы Карим вставал до восхода солнца и наедался на весь день толокняной каши, но днем все равно хотелось есть. Тогда старшая мать, нарушая ритуал, кормила его, приговаривая: «Твою уразу можно узелком завязать».

В каждом сельском доме было свое отношение к Богу, со своими оттенками: у соседей через дом Бог был злой и карающий («Бог тебя покарает», «Бог накажет»), а в их доме Бог был милосердный и добрый («Бог даст», «Бог поможет», «Бог помилует»). «Сейчас думаю, как хорошо, что у нас был добрый Бог, от него и пошло мое воспитание», – вспоминал Мустай Карим.

Как-то его пригласили на встречу со студентами. Задавали, в общем то, обычные вопросы, например, считает ли он себя счастливым человеком? Мустай Карим отвечал, что счастье – не есть постоянное ощущение, а, скорее состояние душевного равновесия, когда дело, которым занят, увенчалось успехом и чувствуешь свою необходимость, когда начинаешь ценить не только большие радости, но и малое счастье.

Старое кладбище в Кляшево. Фото Сергея Синенко

«Хорошо помню трудный 1934 год, – вспоминает Мустай Карим. – Поздней осенью в грязь и слякоть я с товарищами пошел в поле собирать остатки подсолнечника. Было холодно, шел дождь со снегом, мой бешмет промок до нитки. Продрогшие, мокрые и голодные возвращаемся мы с поля. Вхожу в дом, где пахнет горячей пшенной кашей. В комнате уютно, тепло, мирно; вокруг стола сидят родители, братья и сестры. Знаю точно, в тот миг я был счастлив…».

В 1935 году Карим поступил на педрабфак имени Нуриманова. Проучившись два года, был принят на факультет башкирского языка и литературы пединститута. В общежитии рабфака тринадцать человек жили в одной комнате, ели из общего котла. В столовой в первый год обучения питание тоже было бесплатное. Кроме того, студентам давали бесплатные билеты в драматические театры – башкирский и русский.

«Слова «Человек человеку – друг, товарищ и брат» были для нас духовной ориентацией, по-другому говоря, идеалом, – вспоминает Мустай Карим. – Мы были так воспитаны: если что-то не сделаешь или же сделаешь не так, то нарушится гармония мира. Мы подспудно чувствовали, что от нашего поведения зависит всеобщее благоденствие.

У нас был идеал справедливого человеческого общежития. Я верил в него и до сих пор верю. В человеческом обществе должно быть справедливое разделение богатства, земли и труда. Идеал должен быть в каждом обществе. Как горизонт. Если горизонт закрыть – мир погибнет…»

Кляшево. Старинный каменный лабаз. Фото Сергея Синенко

Мустай Карим вспоминал, что незадолго до начала войны, во время обучения на последних курсах факультета языка и литературы педагогического института, он увлекся философией и даже думал связать с нею жизнь. Имена Платона, Аристотеля, Конфуция, Вольтера, Гегеля, Канта, Фейербаха завораживали, уносили в волшебный мир древности. Самих трудов, правда, в то время читать было не обязательно, главным считался учебник, где воззрения древних сначала разжевывались, затем с точки зрения марксизма вскрывалась их лженаучность, и, в конце концов, все они разносились в пух и прах. Студентов тогда не посещали, почему же такие великие люди только и знали, что «ошибочно полагали», только и делали, что «приходили к неверным выводам». Именно философия заворожила Карима тайными глубинами смыслов. По предмету он прочитал несколько книг, даже начал читать толстый том Гегеля, очень старался хоть что-то понять, но так ничего и не понял. Несмотря на это, возникла мечта – стать философом. И вот подошло время экзаменов.

На улице в Кляшево. Фото Сергея Синенко

Преподаватель философии Николай Александрович Маслин, выслушав ответ Мустая, не задумываясь поставил ему пятерку, но в конце спросил: «Кем думаешь стать?» Окрыленный успехом, тот отвечал в полной уверенности, что его слова преподавателю понравятся – «Философом, как и вы».

Маслин долго молчал, потом отрезал: «Философа из тебя не выйдет».

«А сами пятерку поставили», – не растерялся Мустай.

«Пятерку поставил правильно, – ответил преподаватель. Тому поставил, что в твоей голове имеется. Она у тебя не пустая бочка, напротив, очень даже полная. Но в бочке только одна дырка должна быть и только одна затычка. А у тебя сразу несколько дырок, больших и маленьких. Ты все затычки сразу вынул, и я даже понять не смог, какая тут струя главная. Я сюда ладони подставил, туда подставил. У философа пусть голова будет и не до краев полна, но дырка должна быть только одна. И струя, когда одна, покажется обильной. Ты ведь стихи пишешь. Вот и будь поэтом. Можешь сразу на пяти струнах играть, а хочешь – на всех семи. Мысли и чувства раздавай щедро, не скупись, не жалей».

Биографическая справка

1919, 20 октября Рождение Мустая Карима (Мустафы Сафича Каримова) в селе Кляшево Уфимского уезда Уфимской губернии (ныне Чишминского района Республики Башкортостан).

1932-1935 Обучение в Школе коммунистической молодежи с. Кляшево.

1935 Поступление на педагогический рабочий факультет (подготовительный) Башкирского педагогического института им. К.А. Тимирязева в г. Уфе.

Первая публикация стихотворения в газете «Йэш тезеусе». Совместно с М. Хакимовым написана пьеса «Пора сенокоса».

1937 Окончание педрабфака, поступление на факультет башкирского языка и литературы Башпединститута.

1938 Выход в свет первой книги стихов «Отряд тронулся» (совместно с Вали Нафиковым).

1938 Начало работы в журнале «Пионер».

1939-1941 Консультант Союза писателей. Совмещение работы с учебой в Башпединституте.

1939 Принят в Союз писателей СССР.

1941 Выход в свет второй книги стихов – «Весенние голоса».

Окончание Башпединститута.

1942, май-август Участие в боях на Брянском фронте в качестве начальника связи артиллерийского отряда. Звание – младший лейтенант.

1942, 25 августа Ранение в грудь под г. Мценском. Более 6 месяцев находился на излечении, был трижды оперирован.

1943-1946 Корреспондент фронтовой газеты «Советский воин» на Третьем Украинском фронте.

1944 Награждение орденом Красной Звезды.

1945 Награждение орденом Отечественной войны II степени.

1947 Участие в работе 1-го совещания молодых писателей СССР.

1949 Награждение первым орденом за творческую работу – «Знак Почета».

1951-1962 Работа Председателем правления Союза писателей БАССР.

1952 Избрание делегатом XIX съезда ВКП(б), а в дальнейшем – делегатом восьми последующих съездов КПСС.

1953 Избрание депутатом Верховного Совета БАССР.

1955 Избрание депутатом Верховного Совета РСФСР 4-го созыва и всех последующих созывов включая 11-й (1985 г).

1958 Участие в конференции писателей Азии и Африки в Ташкенте.

1962 Избрание Секретарем Союза писателей РСФСР.

1963-1971 Избрание заместителем Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР.

1963 Присвоение звания Народного поэта БАССР.

1967 Присуждение Государственной премии РБ имени Салавата Юлаева.

Присуждение Государственной премии РСФСР имени К.С. Станиславского.

1971-1973 Издание в Уфе первого собрания сочинений на башкирском языке в 5-и томах.

1972 Присуждение Государственной премии СССР за книгу стихов «Годам вослед».

1977 Присуждение международного почетного диплома имени Г.Х. Андерсена.

1979 Присвоение звания Героя Социалистического Труда за работу в литературе.

1983 Издание в Москве собрания сочинении на русском языке в 3-х томах.

1984 Присуждение Ленинской премии за произведения «Долгое- долгое детство» и «Не бросай огонь, Прометей!»

1995 Награждение писателя десятым по счету орденом – «За заслуги перед Отечеством» III степени».

1999 Присуждение Международной премии имени М. Шолохова.

Школьницы из Кляшево на фоне Дома культуры, где планируется создать музей знаменитого земляка. Фото Сергея Синенко

В воспоминаниях некоторых людей даже трагическое прошлое очень нарядно. Бьют в тарелки красные оркестры, среди букетов красных знамен несут по улицам красные гробы - любят наделять прошлое яркими красками и громкой музыкой, украшать прошлое цветами. Нередко, чтобы перебить ими могильный запах. Легче писать о прошлом с восклицательными знаками, но жизнь учит, что все они со временем превращаются в многоточия.

Мустаю Кариму хорошо запомнился первый день Великой Отечественной войны и последующая ночь, когда он разносил повестки по городу. Он вспоминает, как легко тогда молодежь отнеслась к войне: сверстники боялись только одного, что этой войны на всех не хватит, что кто-то не успеет на ней повоевать.

От этой наивности поколение Мустая Карима излечилось очень скоро. Война, с которой оно столкнулись лицом к лицу, оказалась огромной трагедией. Первой ее частью стали города и села, оставленные врагу – оказалось, что на войне нужно учиться не только выигрывать, но и проигрывать сражения.

«…Я ухожу, товарищи, на фронт.

Чтоб стариков текла спокойно старость,

Чтоб нашим девушкам краса осталась.

Чтобы наш Урал всегда стоял могучий,

Чтобы над Белой не сгущались тучи.

Товарищи, я ухожу на фронт

За ту весну, что навсегда настанет,

За светлый сад, который краше станет,

За маленького сына моего

И Родины любимой торжество».

На войне он стал связистом артиллерийского дивизиона, там испытал первый страх, первые ранения, первые победы. На фронте понял – чтобы победить врага, нужно победить личный страх и трусость.

Можно ли доверять людям, которые говорят, что не знают чувства страха, что на войне под пулями и артиллерийскими обстрелами они никогда ничего не боялись? Мустай Карим рассказывал, что первый раз настоящее чувство страха испытал в 1942 году. Бой шел на картофельном поле и ему казалось, что все пули и снаряды, летевшие со стороны противника, нацелены прямо в него. «Я лежал на земле, а страх полностью заполнил мое сознание, полностью мной овладел, – вспоминал Мустай Карим. – И через шестьдесят лет не забуду этого чувства, да и не стыжусь его. В тот момент я думал, что никакая сила не заставит меня подняться с земли, но прозвучала команда, и я, преодолевая страх, поднялся с земли и вместе с другими, такими же как я молодыми, необстрелянными, пошел навстречу врагу, навстречу смерти. Главным был не сам страх, а его преодоление».

Позднее Мустай Карим написал об этом своем первом бое такие стихи:

Меня спросили как-то между дел:

– Ты от каких печалей поседел?

И хоть подвоха нет в вопросе этом,

Но как мальчишка, медлю я с ответом.

Я вспоминаю самый первый бой:

Страх охватил меня…

А ведь когда-то,

Казалось мне, что я храбрец, герой,

Когда касалось дело мелких схваток.

Ближе к концу войны, когда Карим уже являлся военным корреспондентом, он получил задание перебраться на правый берег Днестра, где на узком плацдарме наши батальоны вели бои в окружении. С противоположного берега река легко простреливалась. Как только лодка отплыла от берега, вокруг появились фонтаны брызг. Боялся ли тогда? Вспоминал, что да, боялся. Мог ли тогда повернуть лодку назад? Мог, но все же не повернул. В той ситуации никто бы и не осудил, но чувство долга заставило страх преодолеть…

О боях под Мценском в 1942 году Карим написал стихотворение «Три дня подряд».

… Тяжелый снег идет три дня.

Три дня подряд,

Три дня подряд.

И ноет рана у меня

Три дня подряд,

Три дня подряд…

… Тяжелый снег идет три дня.

И рана ноет у меня

А с ней осколок заодно,

Он превратился в боль давно

Его сырой рудой нашли

В глубинах залежей земли.

…Горячей кровью налитой

Гремел рассвет. Потом затих,

И два осколка мины той

Попали в нас двоих.

Один в сержанте Фомине

(Лежит в могильной глубине);

Другой – достался мне.

Двенадцать лет он жжет меня…

Тяжелый снег идет три дня…

В своем стихотворении Карим упомянул о сержанте Фомине, а после публикации этого стихотворения на русском языке стал получать письма – вдовы, матери, дети, внуки спрашивали: не об их ли муже, сыне, отце или дедушке идет речь? А если так, то просили Мустая Карима написать о последних днях жизни Фомина, о том, как он воевал, как погиб, где похоронен. Но что он мог ответить на эти письма?! Его Фомин был из беспризорников, воспитывался в детском доме. А письма, между тем, продолжали идти – несмотря на десятилетия, прошедшие после войны, все не могли успокоиться сердца…

Мустай Карим - сотрудник фронтовой газеты «Советский воин». Фото 1945 г.

Есть ли место поэзии на войне? Отвечая на этот вопрос, Мустай Карим вспоминал такой случай. После тяжелого ранения в 1942 году перенес три операции, шесть месяцев лечился в госпиталях. Когда его, наконец, признали годным к службе, то вручили ему соответствующие бумаги и направили в Москву, в резерв.

Он ехал на поезде и вдруг услышал однажды откуда-то чистый и полный задушевности голос. В коридоре, задумавшись, стоял солдат, смотрел в окошко и пел. Слова и мелодия были незнакомы, но чужая, неведомая мелодия тронула его иссушенную в окопах душу. Позднее вспоминал, что грусть этой песни сливалась с его собственной тоской. Светлолицый, с печальным взглядом паренек, полный то ли тоски, то ли страсти, словно от всего мира отрешенный, пел о прекрасном создании, о Роз-Мари: «В стране золотой, Объятой мечтой И нежным сном, В весеннем свете Я девушку встретил. Как свет зари, Прекрасна ты, Роз-Мари…»

Роз-Мари, – это имя ему ни о чем не говорило. Но Роза или, как было записано в документах, Рауза – это его любовь… В Москве, после визита в кадровую службу, он шел по улицам без цели и вдруг, рядом с метро «Маяковская», остановился в изумлении – на стене висела афиша: «Оперетта «Роз-Мари». Вскоре он сидел в театральном кресле. После долгих месяцев окопной жизни и госпитальных страданий душа вкушала неземное зрелище. Вскоре на сцене запели ту песню, которую он слышал в поезде: «Твой взор зовет и манит. Таит пусть этот сон обман, Так много чар в твоем прелестном взгляде. Прекрасней ты всех в Канаде!»

Из пронизанного музыкой зала он не торопился уйти. С сожалением смотрел на опустевшую сцену. В ушах продолжала звучать мелодия: «Цветок душистых прерий, Твой смех нежней свирели…». Песню эту он продолжал вспоминать и на фронте, и спустя много лет после войны, вспоминает ее иногда и сейчас.

Мустай Карим говорил, что некоторые из стихов той поры возникали как непосредственный отклик на события. Во время боев на Украине, когда было захвачено большое село, оно казалось вымершим, несмотря на то, что все дома были целы. Оказалось, что отсюда в Германию, в рабство, фашисты вывезли всех молодых девушек. В числе их была и дочь хозяйки дома, где он остановился на постой – об этом она рассказывала с плачем. Слова женщины потрясли, вскоре было написано стихотворение «Плач рабыни-невольницы».

Удушлива земля… Ни ветерка тут.

Взлететь не могут птицы в небеса.

На эту землю стороны проклятой

Я слезы лью… Горька моя слеза.

…Мой милый брат! Крик журавлиный слыша,

Ах, если б слезы, небеса колыша,

По капельке стекли у ног твоих!

Свою сестру – рабыню из неволи.

Брат, вызволь! Брат, к тебе взываю я!

Есть крылья у тебя, и есть раздолья

Родной страны, есть верные друзья.

Удушлива земля… На сердце – тучи.

Не могут птицы в небеса взлетать.

Так сколько же слезам моим горючим

На эту землю мертвую стекать?

Мустай Карим с женой Раузой. Фото 1946 г.

День Победы он встретил в Вене, столице Австрии. Помнит необыкновенную радость, необъяснимое чувство того, что остался жив, что скоро вернется домой к родным и близким. Но в тот счастливый день стал свидетелем большого горя. Узнав о победе, немолодой, тихий и смирный солдат Тупольцев, упал на землю, зарыдал. «– Что с тобой? – спросили его. – У меня погиб сын. – Когда? – В 1942 году. Пока шла война, я думал, что разделю его участь. А вот, видишь, он молодой и цветущий погиб, а я остался жить. Несправедливо это».

Мустай Карим не считал себя военным писателем, таким, к примеру, как Константин Симонов или Василь Быков, но страшные события наложили отпечаток на всю послевоенную литературу. О войне им позднее была написана жесткая и честная повесть «Помилование».

…Память культуры создается не просто как объем текстов, но и как определенный механизм их порождения. В связи с творчеством Мустая Карима много говорилось о формах, близких фольклорному повествованию. Менее отчетливо звучала мысль о родственности его художественного мышления притчевой традиции (мне, например, особенно близко это – С.С.). Притча проявляется у Мустая Карима и как форма мышления, и как способ организации ткани художественного текста.

Наиболее отчетливо такая притчевость проявляется в миниатюрах, имеющих сжатый сюжет и обладающих мощным подтекстом. Действительно, многие из рассказов-миниатюр Карима близки притче уже потому, что моралистичны, повествование в них тесно связано с идеей, выраженной в заключительном афоризме или выводе. Например, в миниатюре «Кошачья память» Мустай Карим вспоминает о незначительном вроде бы, эпизоде, связанном с древними поверьями.

«Наверное, около пятнадцати мне было, с тех пор и помню. Отец, налив молока в блюдце, поставил перед кошкой. Только кошка, зажмурившись, разок языком черпнула, отец повернул ее за шкирку и щелкнул по лбу. Создание это, открыв глаза, внимательно посмотрело на хозяина и продолжило свое занятие. Отец даже шаловливых своих детей пальцем никогда не трогал, а тут смирной твари ни за что досталось.

– Зачем кошку щелкнул, отец? Что она сделала?

– Ничего не сделала. Пусть видит, что ест.

– Что за беда, если не видит…

– Пусть видит. Тут свой смысл есть. Тебе тоже знать не грех…»

И мальчик услышал от отца древнюю легенду об ангеле, который на том свете подсчитывает после смерти каждого человека все его хорошие и дурные деяния. По преданию, этот ангел расспрашивает о человеке его родню, соседей и друзей, которые раньше него прибыли на тот свет, расспрашивает всех, кто его знал, а затем подводит итог и решает, куда человека отправить – в рай или в преисподнюю.

Если злых и добрых дел одинаково, ангел зовет в свидетели домашних тварей. «Как хозяин за тобой смотрел?» – спрашивает ангел у лошади. «Не бил, не стегал, лишней клади не клал, в дальний путь не гонял, в голоде не держал», – отвечает та. Тот же вопрос собаке. «В тепле жила, сыта была, уважали меня», – отвечает та. Доходит очередь до кошки. «Сыта была, душа в довольстве жила?» – спрашивает ангел. «Душа унижена была, всю зиму на печи держали, и, чтобы хоть какую еду передо мной положили, такого не видела», – отвечает на это кошка».

А далее притча Мустая Карима переключается на современную жизнь. Он размышляет о людях, которым делал в жизни добро, но которые, не помня этого, начали уже «вроде той кошки, свидетельствовать обо мне и против меня». Он вспоминает, как с началом перестройки в середине восьмидесятых годов разом изменились настроения и нравы людей. «Вся эта свара не обошла и меня. Они тут же нашлись – те, кто укорял меня во всяческих, выдуманных ими самими, грехах, кто с трибуны бросал в меня камни и грязь, кто сурово учил меня правильно жить. И те, кому я помогал до этого, тоже не молчали, тоже этой песне подпевали. В оторопь меня это не ввергло, потому что притчу о кошке уже знал. Не из рода лошади или собаки были эти «разоблачители», а всего-то подобием кошки. Следовало, оказывается, в свое время таких по лбу щелкать, чтобы они глаза открыли, и в эти глаза внимательно посмотреть…»

Вспоминая о своей матери, уже ушедшей из жизни, Мустай Карим в миниатюре «Назидание-завещание» размышляет о тех нравственных заветах, которые она оставила после себя. Как-то раз, разговаривая с сыном, она, вдруг вспомним что-то, опечалившись, сказала ему: «Детей и близких своих никогда не проклинай, даже если вина их большая, не проклинай. Потом сам терзаться, каяться будешь». И вспомнила давнишний случай, который надолго запомнился Мустаю Кариму.

В войну почти всех мужчин забрали в армию. В доме у матушки Минзифы, старшей сестры матери Мустая Карима осталась только сноха Гульхылыу и малые дети. Шарифуллу, сына Манзифы, забрали в трудовую армию.

Единственной надеждой для всех осталась корова. Молоко парное или в виде катыка сноха возила в Уфу на продажу, а на вырученные деньги покупала муку, из которой варила похлебку-затируху. И вот сноха стала хитрить. Сначала она пропускала молоко через сепаратор, как говорили в деревне, душу из него выдаивая, а потом, вскипятив, бросала в белую водянистую жидкость кусочек масла с мизинец величиной. На молочной глади появлялись золотые масляные кружочки – молоко казалось густым и жирным.

Не знала об этом матушка Минзифа, но однажды заглянула в приготовленный для города бидон и все поняла. Стала выговаривать снохе.

– Может, ты чьих-то малюток последней пищи лишаешь! Голую воду за молоко выдаешь. Господь такого не простит!

И матушка Минзифа с криком – «нет моего согласия, нее пущу!» – встала на пути у снохи. Но задавленная нуждой, вконец отчаявшаяся женщина оттолкнула свекровь, да так, что та перелетела через порог и упала в сенях. Не оглянувшись, сноха зашагала дорогой в город.

– Мое на тебя проклятие! Пусть рука у тебя отсохнет! – прокляла ее вслед матушка Минзифа.

Это проклятие сбылось, и очень скоро. После полудня в деревне стало известно, что на станции Юматово сноха на четвереньках пробиралась под поездом, зацепилась за что-то, состав тронулся, сноху стало затягивать под колеса. Снохе отрезало руку и ее увезли в уфимскую больницу. Через месяц эта женщина с заткнутым за пояс пустым рукавом вернулась домой.

Когда война закончилась и Шарифулла, сын Манзифы вернулся в деревню, между им и женой случались раздоры, но свекровь со снохой жили в душевном согласии. Однорукая сноха ухаживала за оглохшей и ослепшей свекровью до последнего ее дня. «Так общее раскаяние сблизило этих двоих, – говорит Мустай Карим. – Должно быть, одна каялась, что на мать своего мужа руку подняла, другая убивалась, что своим проклятием ввергла законную жену своего сына в тяжкие муки. Они – люди простые. Ответ за большую вину и малые свои грехи держали сами, что на них пало, то и несли, на других не валили. Насколько можно и других от мук, которые сами пережили, уберечь хотят. Иначе Минзифа своей младшей сестренке, тоже совсем уже старенькой, такой завет-назидание не сказала бы: «Вазифа, ради Бога, никогда своих детей, своих близких не проклинай!». И это же мне моя мама вместо завета сказала: «Своих детей, своих близких никогда не проклинай. Даже если вина их велика будет, не проклинай».

«Что сделало меня поэтом? – размышлял Мустай Карим во время одной из встреч со студентами. – Потери и мечты сделали меня поэтом. Не думайте, что мы всем довольны. И если тот или иной писатель достиг чего, нельзя считать, что он уже схватил бога за бороду и его больше ничего не волнует. Я, и как писатель, и как человек, тревожусь о судьбе мира. Очень хочу, чтобы я жил, жили наши дети и внуки в мире. Думаю, что войны не будет, но тревога не покидает меня. Чтобы сохранить этот мир, мы сами, каждый из нас должны внести свои усилия и волю. Это сегодня одна из самых важных проблем на Земле».

От поэта часто ожидают свойств прорицательских, провидческих. Наивно, но задают вопросы о будущем, например: «какой будет литература в двадцать первом веке?» или «какой будет поэзия третьего тысячелетия?». Мустай Карим честно отвечает – «не знаю». «Когда я пишу, я постоянно чувствую ответственность перед читателем. – говорит Мустай Карим, – Кажется, если допустишь хоть одно ненужное слово – порядок в мире нарушится, хотя, понимаю, что землетрясения, конечно, не будет. Но каждый, что бы он ни делал, должен чувствовать ответственность перед людьми, как перед гармонией мира. Человек всегда должен идти в гору. Остановился – потянет назад. Без преодоления, без саморазвития человек мельчает. Падение талантливых и способных личностей особенно заметно. А главный стержень человеческой души, это совестливость, на нее нанизываются все остальные человеческие качества. Чтобы стержень этот не заржавел, не испортился, человек должен быть в ладах с истиной и справедливостью.

Литература может и должна участвовать в воспитании нравственности и гуманизма, она может и должна действовать не только на ум, но и на души и сердца. Именно с душой мы обращаемся часто не бережно. Но если книга прибавляет человеку чуть-чуть тепла, добра, терпимости, если от общения автора с читателем ему станет чуточку легче перенести недуг или горе – уже роль писателя можно считать выполненной».

«Как часто посещает вдохновение?» – типичный вопрос студентки филологического факультета. «Жду всю жизнь, когда придет ко мне вдохновение, – отвечает поэт. – Но когда я кладу на стол белый лист бумаги, я испытываю, прежде всего, большую робость, даже страх. И вот написана первая строка. Я начинаю жить в другом мире, в другом измерении».

Выступая перед студентами филологического факультета, на котором он сам когда-то учился, Мустай Карим размышлял о той преемственности, которая связывает поколения, о том потенциале, который несет в себе молодость, о тех старых преподавателях, которых в зале становится все меньше и меньше. «Каждый раз, когда иду к вам, – говорил поэт, – я всегда волнуюсь. Волнуюсь потому, что неравнодушен к вам, как и вы ко мне. Я рад, что эта встреча происходит в моем родном гнездовье, откуда я и мои товарищи по учебе ушли на фронт. И я думаю, мы не подвели свой родной дом. Наши крылья были опалены на войне, но не надломлены.

Я шел к вам и с радостью и с грустью. Когда-то в годы ранней юности я бегал на занятия по этим улицам. А сегодня шел к вам медленной походкой, и разные мысли проносились в моей голове. Что я увижу здесь? Увижу ль тех своих родных преподавателей, кто когда-то учил меня? И вот сейчас, всматриваясь в этот ярко освещенный актовый зал, я с грустью говорю сам себе: «Увы, Мустай, увидел очень немногих». Все вы понимаете, жизнь есть жизнь и ничего тут не поделаешь. Но вместе с этим чувством вошла в мое сердце и радость: «А студенты остались!». Они те же: дерзкие и ищущие, ленивые и талантливые. Правда, не такие, как мы. Еще в Древней Греции старики сетовали: «Какая нынче молодежь пошла, не похожая на своих отцов». Отсюда часто возникала извечная проблема отцов и детей.

Когда молодой Александр Сергеевич Пушкин уезжал в свою первую ссылку, отец с гневом кричал ему с крыльца: Ты опозорил нас! Время показало, что вовсе не опозорил, а наоборот, прославил своим творчеством не только своего отца, но и в целом все Отечество наше.

Пройдет двадцать-тридцать лет, некоторые из вас тоже будут ворчать, что молодежь на вас не похожа. А почему, собственно, она должна быть на нас похожа? Если она во всем повторит нас, то не будет общественного прогресса, движения вперед. По-моему, это даже замечательно, что дети наши в чем-то и не похожи на нас. Это вполне естественно, ибо человеческий идеал бесконечен. Молодежь – это наши дети и внуки. Это немного и мы сами. И если мы их в чем-то упрекаем: в черствости, бездушии, пассивности – это значит, что мы их недостаточно учили, мы недоглядели. Значит, мы сами немало в этом повинны».

Мустай Карим с поэтом Михаилом Дудиным Фото 1979 г.

«Как отношусь к своим званиям и наградам? – размышлял Мустай Карим на встрече с преподавателями и студентами Башкирского государственного университета. – Хорошо отношусь, с благодарностью к тем, кто ценит мой скромный труд. Однако считаю, что эти награды мне даны за работу, а не в аванс, как некоторые любят говорить. Знаете, по-моему, это от лукавого. Если искренне считаешь, что награда дана тебе в долг – не бери. Всегда принимаю награду с тревогой, сомнениями, так как в будущем это накладывает на тебя еще большую ответственность. Считаю, что любая награда – мерило и оценка твоего труда. Главное – не опозорь этих наград и почестей, двигайся дальше, не останавливайся в пути…»

Еще из ответов Мустая Карима на вопросы студентов Башкирского государственного университета.

Вопрос: Кем Вы себя считаете: поэтом, драматургом или писателем?

Ответ: Есть такая шутка, которой мне бы хотелось завершить нашу беседу. Вы спрашиваете – кто я? Я ответил бы так: я немного плаваю, немного летаю, немного хожу. Выходит – гусь.

Мягкий юмор, согревающий многое из того, о чем говорит Мустай Карим, делает его для нас понятней и ближе.

Из книги «Следы во времени» . Уфа, 2004.

Мустай Карим: стихи, монологи, воспоминания

2018-10-21T20:25:56+05:00 Сергей Синенко Башкирия Блог писателя Сергея Синенко Народознание и этнография Фигуры и лица биография,стихи,Уфа РОДНАЯ ЗЕМЛЯ И В ГОРСТИ МИЛА Мустай Карим: стихи, монологи, воспоминания Публикую в сокращенном варианте свой очерк «Родная земля и в горсти мила» о Мустае Кариме из своей книги «Следы во времени». Очерк написан лет десять назад. …Мустай Карим родился недалеко от Уфы, в селе Кляшево, что по Старочишминской дороге, в крестьянской... Сергей Синенко Сергей Синенко [email protected] Author Посреди России

Для Родины не жалей
Ни сил, ни жизни.
Пословица.

Никто не возьмется перечислить всего, что стоит за словом Родина. Но все-таки можно сказать: понятие Родина- это память обо всем, что нам дорого в прошлом, это дела и люди нынешних дней, это родная земля со всем, что растет и дышит на ней. Старое, новое, вечное. Родина наша сильна, велика и богата благодаря дружбе ее народов.
Мы любим нашу Родину. А любить Родину, значит жить с ней одной жизнью. Люди не могут жить без Родины, поэтому мы всегда должны быть готовыми встать на защиту своей Отчизны, а если потребуется, то и отдать жизнь за нее.
Человек не знает заранее, когда придет миг его подвига. Порой кажется, что подвиг1 совершен неожиданно, но это не так. Подвигу всегда предшествует постепенное и незаметное накопление духовных и физических сил. И дорога ему вся жизнь...
Имя нашего земляка Александра Матросова известно не только в Башкортостане, но и далеко за ее пределами. Его подвиг воспет в произведениях различных жанров: в статьях, очерках и повестях, стихотворениях и поэмах. Особенно значительны повести «Александр Матросов» Павла Журбы и «Орел умирает - на лету» Анвара Бикчентаева, поэмы «Александр Матросов» Семена Кирсанова и «В полный рост» Евгения Евтушенко.
Писатели глубоко раскрывают характер Матросова, Для показа изменений в психологии героя она ставят его в критические ситуации. Матросов был инициатором группы колонистов, которые, найдя подземный ход в старом монастыре, хотели организовать побег. Когда все было готово к побегу, пришло известие о вероломном нападении на нашу Родину фашистской Германии. Анализируя поведение Александра Матросова в данной ситуации, критики отмечали: «Душа Александра стала точкой приложения прямо противоположных сил: с одной стороны, прежняя тяга к «воле», и с другой стороны, пробуждающееся чувство ответственности перед коллективом». До этого он, возможно, и не задумывался о своей причастности к великой Родине, а в этот день в нем зарождается чувство гордости и ответственности за свою страну. И в критический момент, когда нужно было сказать «да» или «нет», потенциальные силы Матросова, связанные с общественным началом, как убедительно показывают П. Журба и А. Бикчентаева, берут в нем верх, и он связывает свою судьбу с судьбой Родины.
Александр Матросов ясно осознает, что судьба Родины и его личное благополучие зависят от предельного напряжения физических и духовных сил таких людей, как он сам. В его сознании начинает преобладать общественное начало, а поступками двигать интересы всего народа. И он всю душу вкладывает в работу, которую ему поручают.
Как пишет С. Кирсанов: «...И вот утром 23 февраля 1943 года подразделение, где служил Александр Матросов, начало наступление в на¬правлении деревни Чернушки (Локнянского района Псковской области). Стремясь любой ценой остановить продвижение наших войск, фашистские захватчики создали здесь глубоко эшелонированные оборонительные рубежи. Деревня была опоясана трехрядным кольцом проволочных заграждений, а подходы заминированы. На западной окраине деревни находились огневые позиции минометов, а на восточной - дзоты. Наши бойцы вклинились в расположение противника, но попали под яростный огонь, который фашисты вели из дзотов, Но наступление продолжалось, и наше подразделение совсем близко подошло к деревне. Неожиданный огонь вражеского пулемета из замаскированного третьего дзота, прикрывавшего подступы к деревне Чернушки, приостановил наступление. Матросов видел, как от вражеских пуль погибали наши бойцы. Жгучая ненависть к врагу и нестерпимая боль за пролитую товарищами кровь переполняли его сердце. Он понимал: если дзот не уничтожить, подразделение не прорвется в Чернушки. И, попросив разрешение у старшего лейтенанта Артюхова, Матросов, в зимней шапке-ушанке, в надетом на нее сверху стальном шлеме, в белом маскировочном халате, словно пропал в снегу. Виден был только его след; и чернели зажатый в руке автомат да две гранаты на поясе, за спиной. Дзот все ближе и ближе. Матросов привстал на колено и метнул гранаты в дзот. Оранжевые вспышки озарили темную амбразуру. Но когда поднялся, снова услышал оглушительный треск вражеского пулемета.
Плотно прижавшись к земле, он лежал недалеко от дзота. В магазине автомата патронов осталось совсем мало, и теперь он бил по вражеской амбразуре короткими очередями. Гитлеровцы отвечали беспрерывным огнем, пули ложились то на одном краю поля, то на другом. Вражеские пулеметчики нащупывали опасного для них стрелка: это напоминало неравную дуэль между двумя противниками, один из которых - советский солдат, лежавший в открытом поле, второй - шестеро фашистов, укрытых за толстым накатом бревен. Это был поединок между доблестным героем Красной Армии и презренными гитлеровскими захватчиками, между жизнью и смертью.
Никому не дано знать, что в такую минуту думает человек. Возникают ли в его голове мысли о доме, о семье, о друзьях, лежащих под вражеским огнем, или о сохранении собственной жизни? И какая из них сильнее - та, что заставит его спрятаться в укрытии, или та, что поднимет с опаленной земли и бросит вперед на врага во имя победы, во имя спасения боевых товарищей и выполнения своего воинского долга? Это тайна, которую люди, умирая, уносят с собой. Но даже самую сокровенную мысль нетрудно прочитать в действиях человека. Вот почему смело можно сказать, что в ту решающую минуту Матросов думал только об одном - о своих друзьях и выполнении военной присяги.
Многие солдаты и офицеры видели, как Maтpocoв все ближе и ближе подползал к темной амбразуре, из которой неистово вел огонь вражеский пулемет. Вот он на мгновение задержался, затем стремительно бросился вперед и своей грудью закрыл огнедышащую амбразуру вражеского дзота. Пулемет умолк...
Так 23 февраля 1943 года в 11 часов 10 минут в бою у деревни Чернушки отдал свою жизнь за Родину мужественный девятнадцатилетний комсомолец верный сын советского народа Александр Матросов.
Во всей художественной литературе о Матросове в раскрытии духовною облика героя важнейшую роль играет изображение самого подвига, который был подготовлен глубокими душевными переживаниями советского человека, его высоким чувством патриотизма. Этот подвиг восхитил весь мир. «...Героический поступок лишь тогда оправдан, когда он достигнет цели, - утверждает трижды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Иван Кожедуб. - Но чтобы совершить такой подвиг, надо быть подготовленным к нему всей своей жизнью, опытом, практикой, трудом, силой воли. Человек недисциплинированный, нетребовательный к себе, к своим товарищам и подчиненным, не привыкший к труду, не научившийся стойко переносить трудности и не обладающий отличным знанием своего дела, - такой человек не может совершить подвига ни ратного, ни трудового не только в военное время, но и в мирные дни».
Имя Александра Матросова, как и имена других героев, дорого всем россиянам. Его подвиг вызывает чувство восхищения необыкновенной силой мужества и воли, доблести и героизма, вдохновляет молодежь на новые патриотические дела во славу Родины. И тем дороже это имя нам, его землякам, людям, живущим в той республике, откуда вылетел на подвиг орел Башкортостана - Александр Матросов. И сегодня еще есть люди, знавшие его живым, молодым, горячим, честным, страстно преданным Отчизне. Нам дорог каждый факт биографии героя, каждое произведение, повествующее о нем. Ибо без памяти о прошлом не может быть подвига сегодняшнего.

«Чувство родины – вся моя жизнь, мое дыхание, биение моего сердца»

Когда же Пугачёва Салават

Губами жаркими поцеловал,
Я знаю, что тебе, мой русский брат,
Еще дороже я и ближе стал.
Мустай Карим.

В Салаватском районе в одном из аулов два века назад родился величайший сын Башкортостана, полководец и поэт Салават Юлаев.
Салават Юлаев был человеком, достойным любви целого народа. Очень впечатлительный и вместе с тем необыкновенно деятельный, с поэтической и вместе с тем мужественной душой, он еще в детстве верховодил среди сверстников. И, как в сказке, Салават рос не по дням, а по часам. Хотя он был и невысок ростом, но силой обладал фантастической. Никто не мог равняться с ним по ловкости и умению владеть оружием. Да что там! Он хаживал один на медведя и на спине приволакивал его в аул. Речи он говорил такие, что поражались его уму и знаниям мудрые старики аксакалы. Песни сочинял такие, что сердца юношей вскипали от ярости.
- Сын Юлая будет выдающимся богатырем-батыром, - говорили про него его сверстники.
-У него судьба самого знаменитого певца на Урале, - утверждали люди, понимавшие толк в поэзии.
-Салават вырастет великим человеком, - предсказывали старцы.
А их любимец все пытал соплеменников: готовы ли они выступить за желанную свободу?
- Только позови! Хоть умрем - так в бою за родину, а не на плахе, не в цепях, - отвечали ему.
- А что говорят русские мужики?
- А все то же, что и мы: не слаще, говорят, вашего живем...
Один лишь отец, влиятельный и мудрый Юлай Азналин, укрощал пыл нетерпеливого сына:
- Поторопиться в таком деле - погубить и себя и дело. Умей ждать, умей копить ненависть и силу, умей выбирать время для решительного удара.
И вот по Уралу разнеслась весть о «народном царе» Пугачеве.
Хоть и раньше, рассказывают те же полулегендарные истории, Салават был наделен умом и силой необыкновенными, а тут он почувствовал в себе мощь, которая позволяла ему побороть сто человек разом. Такой красноречивой и мудрой стали его речь и песни, что он мог говорить с целым народом. После Салаватовых песен его сподвижники шли в бой, не чувствуя боли от ран, не боясь смерти, и даже безоружные отнимали оружие у врага.
Дружба Пугачева и Салавата была примером для всех бойцов. А екатерининские генералы только поражались единству войска, в котором были представители всех народностей Урала и Поволжья.
Русские, башкиры, татары, марийцы, мордва, чуваши одинаково сильно любили свою единую Родину-мать и так же сильно ненавидели угнетателей - помещиков и заводчиков.
Башкирский полководец продержался дольше всех пугачевцев. Он еще мстил за своих русских друзей, когда Пугачев и его соратники были уже казнены.
Лишь в ноябре 1775 года Салавата, после разгрома его отряда, настигли в лесу.
Настолько был популярен Салават-батыр среди народов Урала, что Екатерина II долго не решалась расправиться с ним. Но все же расправа совершилась. У Салавата и его отца выдрали ноздри, наложили на лица клейма и отправили на каторгу.
Салават Юлаев еще долго жил в неволе, до глубокой старости томясь в далеких от родины краях.
В памяти народов бесстрашный сын Башкортостана сохранился двадцатидвухлетним джигитом. Он, народный трибун, современник и ровесник Марата и Робеспьера, остался выразителем народных чаяний и спустя многие годы после восстания.
И сегодня мы видим Салавата только таким: бессмертный воин и поэт мчится на боевом коне с громогласным кличем: «Алга!», «Алга!»-значит «вперед!»

«Нам с русскими одна судьба дана…»

(посвящается 450-летию присоединения Башкортостана к России)

Одной дорогой мы идём всегда,
И друг без друга нам не весел пир,-
В дни грозных битв и мирного труда
Мы всюду вместе, русский и башкир.
Мустай Карим.

450 лет тому назад в 1557 году, вскоре после покорения Казани Иваном Грозным, Башкортостан добровольно присоединился к Русскому государству.
В глазах башкир Россия была силой, способной отразить нападения кочевников, сохранить самостоятельность Башкортостана. Одно за другим башкирские племена стали слать к Белому царю, как они прозвали Ивана Грозного, послов. Об этом говорят башкирские летописи. Например, такая. Вождь племени Тати-гасбий созвал людей.
- Согласны ли быть подданными Белого царя? - спросил он. Народ ответил:
-От всей души приветствуем и соглашаемся.
Народ обрел могучего друга и защитника - великий русский народ, с которым пришел к Октябрю. Путь этот был трудный и сложный.
В первый же год совместного существования башкирские конники участвовали в боях плечом к плечу с русскими воинами. На какую бы границу ни звала башкирских джигитов единая Родина-мать, они отзывались немедля. Против какого бы общего врага ни приходилось воевать: против ливонских немцев или крымского хана, польско-шведских интервентов или французского императора, - всадники с Урала вносили ощутимую лепту в победу России.
Особую славу заслужили башкиры в Отечественную войну 1812 года.
Французские генералы в своих мемуарах с ужасом вспоминали о бесстрашных наездниках, вооруженных луками и саблями, и называли их «северными амурами».
Прославленные герои Отечественной войны, Денис Давыдов, Сергей Глинка, Андрей Раевский и другие с уважением и признательностью вспоминали о своих башкирских соратниках по оружию. Многие башкиры были удостоены высоких наград за храбрость, среди награжденных были и женщины-башкирки.
А сами башкиры, возвращаясь домой, пели песни, обращенные к любимой родине:
Уничтожив врагов, точно диких зверей,
Мы с победой вернулись к тебе,
Да, славны боевые традиции уральских джигитов, чьи кони прогарцевали по мостовым поверженных европейских столиц - Берлина в 1760 году и Парижа в 1814 году.
Исподволь крепла дружба простых людей России и Башкортостана, та дружба, о которой мы и говорим сейчас. И те и другие научились видеть, что, помимо зарубежных врагов, есть у них самый страшный и беспощадный врат - русский царизм.
Неспроста так быстро поняли друг друга Салават и Пугачев.
Неспроста протянулись тысячи невидимых нитей между сердцами беглых русских крепостных и башкирских крестьян.
Башкиры многому научились у русских. Руки вчерашнего скотовода стиснули рукоять плуга, сработанного рязанским мужиком, и он узнал вкус хлеба.
Великий русский язык проник в башкирскую степь, - и дети темного в прошлом народа стали выходить к свету передовой культуры.
В Башкортостане много деревень не только башкирских и татарских, но и русских, украинских, мордовских, марийских, чувашских...
Ребята далеких башкирских аулов прочитали на родном языке стихи Пушкина. А школьники других национальностей с увлечением прочитали в переводе на русский язык книги башкирских писателей.
Одно солнце над головой, одна земля под ногами. И нет радости более великой, чем та, которая возникает от ощущения дружеских плеч народов всей нашей страны.
Да, верно сказал народный поэт Башкортостана Мустай Карим:
Нам с русскими одна судьба дана.
Четыре века в подвигах и славе
Сплелись корнями наши племена.

Сегодня, 21 сентября, день памяти Мустая Карима. В этот день в прошлом году ушел из жизни великий сын башкирского народа, талантливый драматург и публицист, общественный деятель, кавалер боевых и трудовых орденов, народный поэт Башкортостана. Его произведения стали гордостью российской и мировой культуры.

Биография Мустая Карима хорошо известна многим и в повторении вряд ли нуждается.

Сам же Мустафа Сафич за три десятка лет до кончины сказал о себе в стихотворении "Минувшему - благословенье!":

На прошлое свое я не в обиде:

Я больше радости, чем горя, видел,

Благодарили больше,

Чем ругали,

Друзьями был богаче,

Чем врагами.

Нужда - как приходила - проходила,

Она меня насквозь не прохватила,

За мною не бежала черной тенью,

Мгновения мне наносили раны,

Но годы даровали излеченье,

И я забыл те раны,

Как ни странно, -

Минувшему я шлю благословенье!

Коль виноват был раз - не обессудьте:

Сто раз добро творил во искупленье...

Простите прегрешения мне, люди!..

Минувшему я шлю благословенье!

Настанет час - я вам махну рукою,

Немея... И поймете вы в мгновенье:

В минувшее я ухожу, в былое...

Оставшимся я шлю благословенье...

Грядущему кладу земной поклон.

Уфимцы, жители Башкортостана провожали своего поэта Мустая Карима в последний путь 23 сентября 2005 года. Этот день запомнился многим.

Свое соболезнование выразил тогда Президент Российской Федерации В.В.Путин:

"Российская культура понесла тяжелую утрату. Ушел из жизни яркий, талантливый человек - поэт, драматург, публицист, настоящий патриот и гражданин.

Светлая память о Мустае Кариме навсегда сохранится в сердцах его близких, друзей, всех, кто ценит богатейшее литературное наследие нашей многонациональной Родины.

На прощальном митинге с проникновенными словами к Президенту, Правительству и гражданам Башкортостана, родным и близким Мустая Карима обратился российский певец и депутат Госдумы Иосиф Кобзон:

Я много раз посещал вашу республику. Мое сердце всегда билось радостно, когда я ступал на башкирскую землю. Но сегодня мне очень грустно оттого, что я больше не смогу увидеть этого удивительного человека, которого мне посчастливилось узнать много лет назад. Я имел счастье наблюдать за дружбой выдающихся народных поэтов Расула Гамзатова, Кайсына Кулиева, Давида Кугультинова и Мустая Карима. В этой четверке они все были талантливы, все гениальны, и самым мудрым и скромным был Мустай. Он в основном был молчаливым человеком, но если он говорил, то его устами говорила сама мудрость башкирского народа. Есть такое понятие в Японии - национальное достояние. Там нет званий народных и заслуженных. Так вот, Мустай Карим является национальным достоянием башкирского народа...

Пришла тогда телеграмма и от старого доброго друга Чингиза Айтматова:

"Прощай, Мустай Карим...

Как трудно произносить эти скорбные слова. Я всю жизнь преклонялся перед этим человеком, который был мне не только близким другом, не только великим собратом на ниве литературного творчества нашей эпохи. Он был выдающейся личностью, воплощением гуманизма XX века. Он был достоин выступать от имени башкирского народа, от имени его поэзии и культуры.

И все больше вглядываюсь я в заветную фотографию, дорогую, памятную, висящую у меня в рамке под стеклом, где мы втроем - Мустай Карим, Расул Гамзатов и я...

Да, уходим вслед за нашим XX веком, как улетающие птицы...

Остаюсь пока один...

Прощай, великий сын башкирских собратьев - Мустай Карим.

Преклоняюсь и плачу!

Чингиз Айтматов".

Сегодня в день памяти Мустая вновь прозвучат в его адрес добрые слова. Жаль, что он их не услышит. Обидно, что не будет поэта и на большом празднике - 450-летии добровольного вхождения Башкирии в состав России.

Но давайте поднимем номер газеты "Советская Башкирия" 50-летней давности и прочтем, что сказал Мустай Карим в день 400-летнего юбилея в статье "Мосты и пути":

"Радугу в наших краях называют мостом Салавата. Это название бытовало много веков и до легендарного народного героя Салавата. Оно, кажется, связано с каким-то религиозным понятием. Но у детства нет дела до всяких понятий. Помнится, мы, деревенские мальчики, каждый раз, когда после теплого дождя над лесами и горами поднималась радуга, со страхом и восхищением смотрели на этот высокий разноцветный мост. Мы были глубоко убеждены, что именно по этому мосту ускакал на своем коне Салават Юлаев в мир подвигов и волшебной красоты. Бывали же отважные люди! Мы верили также, что появятся другие богатыри, которым будет доступен мост Салавата.

Игра солнечных лучей с дождевыми каплями прекращалась медленно, угасала радуга и вместе с ней и пылкая детская фантазия. Но это только до следующих дождей...

Об этом я как-то вспомнил, стоя на нашем величественном мосту через Ак-Идель. Далеко внизу играет наша славная река, веками воспетая народом. Но много лет назад, когда я с отцом впервые переезжал ее на пароме, она показалась мне злой и коварной. Чья-то испуганная лошадь поднялась тогда на дыбы и вышвырнула хозяина в холодную воду. Буйные волны его быстро понесли. Вот-вот человек должен был утонуть. Хорошо, что паромщики, громко, но беззлобно ругаясь, вытащили его. Белая река оказалась грозной преградой на пути в город.

Окаймленная двумя реками, Уфа в течение долгого времени являлась крепостью на восточном рубеже нашей Родины. А крепости никогда не бывают гостеприимными. Лишь Октябрь сделал Уфу маяком революции для народов Востока. С высоких гор далеко видны теперь ее яркие огни, далеко слышна ее трудовая и боевая слава.

Когда ночью по мосту, украшенному гирляндой огней, мчатся автомобили, порой кажется, что они идут по той самой радуге, ведущей в сказочный мир моего детства. Той сказке о мечте, о человеческом счастье, о прекрасной жизни уже конец. Она стала явью, самой жизнью, завидной судьбою нашего народа.

Сколько мостов перекинуто теперь от нашей столицы во все концы страны и мира! Сколько прямых дорог идет от сердца башкирского народа до сердец народов страны и мира! Эти дороги и мосты построены нашим народом прочно, на века, навечно. Этому искусству учил его великий русский брат.

По тем мостам и дорогам в трудные дни от друзей шли к нам помощь и поддержка, по ним же посылали и посылаем мы то, в чем нуждаются друзья. В эти дни всенародного торжества по тем же мостам и дорогам приехали к нам наши братья из Москвы и Украины, Казани и Чебоксаров, Чкалова и Свердловска и многих других городов поделить нашу неиссякаемую радость.

Кто ведущий в пути, тому самое почетное место на пиру. Это почетное место по праву положено нашему старшему брату - русскому народу. Четыре века вел он нас по путям суровой истории и привел к счастливому сегодня. А впереди новые пути, впереди прекрасное завтра. Оно, это завтра принадлежит нам. Порукой этому - наша дружба, чистая, как детский смех, горячая, как братское рукопожатие, вечная и незыблемая, как Урал-тау".

На последнем съезде писателей Башкортостана Президент РБ Муртаза Рахимов вновь вспомнил имя Мустая Карима. Он сказал:

- "Берегите родную колыбель - Башкортостан, его достояние, его свободу, его огромный авторитет в общем Отечестве - России", - завещал нам народный поэт, мудрый аксакал Мустай Карим. И лучше этого - не скажешь!

«Слово Мустая – хрустальный родник»

Все завершил…

И вот с рассветными лучами

Птиц выпускаю из своей груди…

Свое творчество, сердце и душу посвятил народу, Родине

М.Карим

Вот уже который год и без того чудесный октябрь обильно украшают мустаевские строки, а с тех пор, как он нас покинул, еще и воспоминания о нем. И каждую осень терзает тревога: столько сказали, столько вспомнили, но не иссякает источник его мудрости. Не прерывается. Для всех тех, кто, как и я, открыл его для себя. В любом случае, мустаевская мощь и обаяние пленяют раз и на веки. Поэт покинул нас. Но мы мечтаем погреться у «Солнца без шрама и трещины», которое завещал нам в наследство Мустай Карим, возможно, не подозревая, что таким Солнцем способна стать для нас его поэзия.

Каждый октябрь был в его жизни неповторим. Не обязательно радостен, было и не очень-то сытое детство, война, ранения, тяжелая болезнь... Но случались и торжества: вечера в оперном театре и встречи на Девичьей горе... Нынешняя осень претендует на сборник Мустая Карима на русском языке под названием «Покатилось сердце мое...», в который вошли стихи о времени и любви. Кроме того, открылись новые сведения, еще раз обозначившие стойкие грани мустаевской натуры: верность, порядочность, деликатность.

В любви, даже счастливой, всегда таится печаль, а всякая печаль - от чувства уходящего времени. Оттого так тесно, порою даже трагически, они связаны - любовь и время. Одним и тем же кругом проходят они - весну, лето, осень и зиму. И разве нет у любви ясного доверчивого утра, жаркого полудня, переходящего в красный грустный закат, и не сменяет ли его ночь печальных воспоминаний или горьких терзаний?

Оттого и грустна книга «Покатилось сердце мое…», первый посмертный сборник лирики Мустая Карима. А ее он писал до последних своих дней.

Ты пишешь мне в печали и тревоге,

Что расстоянья очень далеки,

Что стали слишком коротки и строги

Исписанные наскоро листки…

Любимая, ты помнишь об Урале,

О синих далях, о весенних днях,

О том, как мы однажды любовались

Цветами, выросшими на камнях?

Покатилось сердце моё

Кругленького, кругленького, моего клубка не встретил ли, дяденька?

Из сказки

Я напасть надеялся на след

Той, которой краше в мире нет!

На дорогу бросил не клубок -

Сердце покатил средь ста дорог.

Не клубок катился впереди -

Сердце, что рванулось из груди.

Ты песнь любви по бревнышку,

как дом,

Не разбирай: не соберешь потом.

Да можно ли, годится ль вновь и вновь

Чинить и перекраивать любовь?

Пускай живет в биении сердец

Такой - как сотворил ее Творец.

А сейчас я…

Очищен от грехов и прегрешений,

И ангелы спят на плечах моих…

Правда, спрашивал себя иной раз: «Не грех ли это, старому человеку писать о любви?». И сам же себе отвечал: « Если и грех, то невелик. Говорят же: что в юности - глупости, то и в старости - дурости».

Однажды его разбудил соловей. Он вспомнил, как весной 1942 года, вот так же, на рассвете, лежал на дне окопа и, ожидая боя, слушал распевшегося вдруг соловья. Это про него через двадцать лет в поэме «Черные воды» он написал:

Проснулся я. Очнулся мир

В лучах рассвета

О, как ликует соловей

Здесь рядом где-то!

Поет самозабвенно он

На всю планету,

Как будто радостям его

Предела нету.

Прошло еще сорок лет, и вот он снова прилетел, тот соловей. О чем же пел он на этот раз?

Люди, не смотрите, что времена смутные, люди, не поддавайтесь! Я пою, всегда пою, чтобы не тускнел голос. Будьте стойки и вы! Я маленькая пташка, а вы - из могучего человеческого рода-племени. В вас - мудрость и сила любви!

Так говорил соловей.

Поэт и сам часто думал о маленьких певчих пташках: что бы ни творилось в человеческом мире, они все так же воспевают неугасимый дух, неувядаемую красоту, незатихающую мелодию, высокую поэзию. Только благородство, любовь и красота не клонят головы перед невзгодами.

И причем тут «старость-дурость», если поэзия соловьем льется с любого куста, ромашкой пробивается даже из кучи мусора? (У Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…»). Хотя так же верно и то, что поэзия, из какого бы «сора» ни росла, глазами все же тянется к тому, что над головой. Оттого в ней не только поют соловьи, но и сияют звезды. Ведь даже сами стихи чаще идут не под заголовками, их осеняют звездочки.

Мустай Карим тоже написал немало стихов о соловьях и звездах. И все же одного стихотворения он не написал. Стихотворения, которое можно было бы назвать «Семь звезд Большой Медведицы» или просто обозначить звездочками. Лишь раз мельком упомянул он это созвездие, но тогда еще не знал, что ожидает его. История только начиналась.

Над аулом Кляшево есть Дубковое взгорье, сюда мальчишки пригоняли коней в ночное, жгли костер, пекли картошку. Отсюда была видна Уфа - горстка далеких огней, висящих во тьме. Никто из мальчиков в городе еще не был, далеким, недосягаемым казался он. Гораздо ближе - мерцающие над головой семь звезд Большой Медведицы.

В пятнадцать лет Мустай уехал в Уфу, стал учиться на рабфаке, окончил институт, получил диплом учителя и отправился на войну. Вряд ли он в эти годы искал в небе Большую Медведицу, не до того было. Но в октябре 1944 года в болгарском городе Тырново, затосковав о родных краях, он написал стихи, которые начинались так:

Видно, мы не зря в степи когда-то

Дым костров любили голубой

И, насквозь пронизанный закатом,

Светлый ковш Медведицы Большой.

А вскоре война закончилась. Была поверженная, праздничная для победителей Вена. И случилась там удивительная любовь. Так он через пятьдесят пять лет и запишет: «удивительная».

Ее звали Хильгой. Она жила на Зибенштернштрассе - то есть на улице Семи звезд (Большой Медведицы). Больше о ней нам ничего не известно. Ничего. Вчитываясь в строки его послевоенных стихов, ищешь в них следы этой неведомой Хильги и не находишь. Вену он покинул внезапно, уже тяжело больной. Немецкий осколок, пробивший в 1942 году под Мценском легкое, вызвал вспышку туберкулеза. Думалось, он уезжает домой умирать…

Через пятьдесят пять лет он запишет: «Три женщины были в моей жизни. Одна из них - Хильга».

Опорой памяти был - сохранившийся среди давних рукописей ветхий, стершийся на сгибах лист - нижняя часть карты Вены на немецком языке. Там среди линий, черточек, россыпи множества мелких названий улиц, площадей, возможно, спряталась и Зибенштернштрассе. А еще, конечно, семь звезд Большой Медведицы, которые можно увидеть только ночью, но с любого места земли. Они были совсем близко, гораздо ближе, чем далекая, скрывшаяся среди многих венских улочек - Зибенштернштрассе.

Стихов «Семь звезд Большой Медведицы» он не написал. Но, вероятно, вместо этого он как-то вывел в дневнике: «Посеяв любовь, пожинаю тоску».

Его произведения - это искренние слова откровения, признания любви своей земле, народу. Это неиссякаемый родник добра, мудрости и благородства. Его родина – село Кляшево, что раскинулось у берегов красавицы Демы, подножия большого холма, напоминающего грудь башкирского богатыря. В тридцати километрах от Уфы, неподалеку от воспетой С. Т. Аксаковым речки Дёмы, на привольном склоне Девичьей Горы расположен аул Кляш.

При въезде на главную улицу - общественный колодец. Деревянный сруб, вал с цепью и ручкой, маленькая крыша, на крыше металлический флажок, а на флажке вырезаны слова: "Здесь источник поэзии Мустая Карима, не испив его, не проходите мимо!"

Колодец был испокон века, но надпись на нем появилась недавно - в день шестидесятилетия замечательного писателя, 20 октября 1979 года.

Ах, как хочется испить воды из этого колодца!

Его произведения зачаровывают гражданской смелостью, отзывчивой натуром, эрудицией, остроумием и тактом. Но он, поистине народный писатель, лауреат Государственной премии СССР, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета РСФСР, стеснялся своей известности

Слово Мустая Карима имеет живительную силу. Любовь к Башкирии - одно из главных чувств Мустая Карима. Только острое зрение, чутье помогало ему видеть прекрасное, что рядом с ним.

"Береза - это Россия. Листве ее нет числа". От России идут в листик живительные соки, от нее - высота, непокоренность бурям и грозам. «Человек не выбирает мать или Отчизну, свое время или эпоху. Не от него зависит: от какой матери и на какой земле ему родиться. Но какой след оставишь на земле, для чего живешь на этом свете - все зависит от самой личности, определяется ее горением, неустанной работой ее ума и сердца».

Я вспомнила первое знакомство с этим удивительным человеком.

Лето. Огромный шар солнца заходит за горизонт. Закончены все дела по дому. Я присаживаюсь на скамейку возле палисадника, где склонилась гроздь недозревшей черемухи. Тихий, ласковый вечер.

Бабушка, а что у тебя в руках?

Это книга великого человека.

И вот напевный говор льется из уст: «Человек должен вернуться к своей земле, любящими руками посеять в нее доброе зерно и свить гнездо…»

А как это посеять доброе зерно?

Это, внучка, оставить след на земле, память, как оставил частицу сердца в своих творениях мудрый сын башкирского народа – Мустай Карим.

Так он вошел в мою жизнь и стал для меня примером величайшего ума и доброты:

Я не случайный гость земли родной,

Я – сын ее, я – человеку брат.

«Людей роднит не язык и не богатство, а сердце, говорил Мустафа Сафич.- Оно принадлежит всем и всему, оно не может не любить, не творить. На земле чудес не бывает. Все вершится человеческими руками и разумом, вдохновением и мудростью».

В литературе Мустая Карима нашло отражение вечное движение жизни, непреходящие нравственные ценности. Дорог ему отчий дом, память о родителях. Родина - это «домик неприметный на тихом дальнем берегу».

В его стихах звучит тема памяти о родных местах, мудрости предков, запечатленных в песнях и сказаниях. По мнению поэта, беспамятство – самый тяжкий грех, как для отдельного человека, так и для всего человечества. “Талант - это золотой колокол, но без языка. И чтобы он зазвучал в полный голос, нужно много самоотверженно трудиться. Без этого он никогда не запоет в полную силу, хотя и золотой ”. И одно высказывание не противоречит другому. Творец работает всегда по зову души. Имя Мустая Карима, его творчество известно далеко за пределами нашей республики. Он стал символом культурной жизни России. Творчество народного поэта является национальным достоянием не только башкирского народа, но и других народов мира.

В своих книгах всегда воспевал дружбу между людьми, любовь к отчему краю. Мне посчастливилось поставить спектакль « Радость нашего дома». Действие разворачивается в воспоминаниях главного героя. Это трогательная история о славянской девочке Оксане, попавшей в годы войны с Украины в далекое башкирское село. Дружба детей искренняя, чистая. Они по – взрослому умеют сострадать, сопереживать и протягивать руку помощи каждому, кто в ней нуждается.

В творческом мире М. Карима отношения построены на очень высоких моральных категориях. В своих произведениях взвешивает каждую личность на весах совести. Учил видеть везде только прекрасное.

Всякое произведения большого поэта возвращает читателя к порогу родного дома, к тому уголку земли, который не только хлебом, но и духом питает человека. Об атмосфере деревенской жизни М. Карим напишет в повести «Долгое-долгое детство»: «Какое это блаженство полной грудью, привставая на цыпочках, вдыхать воздух аула».

Плакал зал, когда юные артисты вдохновенно сыграли отрывок из этой повести «Старшая мать прощается».

(Жаль, что тебя, Мустай, рановато покидаю. Крылья твои не окрепли. Бог тебе в помощь).

Мустай : «Эта смерть и меня наполовину убила. Впору по земле кататься; "рыдания душат - но заплакать не могу. Окаменел. Три дня Старшая Ma ть, на наших глазах игру со своей смертью вела, хотела, видно, чтобы свыклись мы, нашу волю укрепить хотела. Ночью ее не стало.

Я и сейчас плачу, удержаться не могу. Это не я, детство мое плачет. И не скоро ему выплакать все это. Но время брало свое. Блуждавшая душа к своему гнезду вернулась. Живу памятью».

И нет минуты лишней,
И каждый день, как чудо…
Здесь столько дел, Всевышний,
Что не уйти отсюда…

И всё-таки ушёл…
Ведать не ведаю, сколько осталось –
Дольше, чем нужно, не надобно мне…
Нам нужно было – чтобы дольше и дольше.

***
Долгая жизнь и короткая старость…
Думалось, этого хватит вполне.
…Ведать не ведаю, сколько осталось –
Дольше, чем нужно, не надобно мне.

Мера важна. И бессмыслен избыток,
Коль через край наливаешь вино:
В землю уйдёт он, желанный напиток,
В землю уйдёт, пропадёт всё равно.

Жизнь через край… Нет, дожить до мгновенья
Я не хочу и на этом стою,
Чтоб от своей же шарахаться тени,
Чтобы о тень спотыкаться свою…
***
Ещё одна, щедра и благодатна,
Явилась осень – шумных свадеб срок,
Пора разлук: не повернёт обратно
Клин птичий над сплетением дорог.

И, как обычно, лет моих крупицы
За журавлями устремились вслед –
С той разницей, что возвратятся птицы
Весною… А годам возврата нет.

Прощаюсь я с заботами своими, –
Дней не вернуть мне, сколько б ни просил.
Но если вдруг… Боюсь, не справлюсь с ними,
Не хватит сил, боюсь, не хватит сил.
***
Друзья, я всё чаще терзаюсь, гадая:
Так что же оставлю вам – вас покидая?
Оставлю вам солнце без шрама и трещины
И землю, что тоже вам мною завещана.

Оставлю – и старым и малым в угоду –
Горячий огонь и текучую воду…
И землю, и солнце, и воду, и пламя, –
О прочем – извольте заботиться сами.

Этими тремя стихотворениями в переводе Елены Николаевской Мустай Карим заключил свою последнюю книгу «Долгая дорога»