Иван Шмелёв – русский писатель, публицист, православный мыслитель из московского купеческого рода Шмелёвых, представитель консервативно-христианского направления русской словесности.

В 1931 г. Шмелев был номинирован на Нобелевскую премию по литературе.

В период биографии 1912-1914 гг. Иван Шмелев опубликовал несколько повестей, среди которых были «Виноград», «Волчий перекат», «Росстани», «Человек из ресторана» и другие. В них он описывал быт и культуру людей, принадлежавших к разным социальным слоям.

Позже в печать выходят 2 прозаических сборника: «Карусель» и «Лик, скрытый». Со временем Шмелев все чаще начинает описывать тяжелую жизнь крестьян, вынужденных жить в тяжелых условиях.

Революция

Февральскую революцию 1917 г. Шмелев встретил с ликованием. Он думал, что политические перемены сделают жизнь людей лучшей.

Однако после того как в стране началась неразбериха и откровенное насилие, Иван Шмелев изменил свое мнение.

Более того, уже тогда ему стало ясно, что в скором будущем предстоит пережить немало бед и несчастий.

После этого Шмелев переезжает в Крым, где пишет повесть «Как это было». В ней он делится с читателями событиями, происходящими в период Гражданской войны 1918-1922 годов.

Расстрел сына

Сын Шмелева Сергей был офицером царской армии, поэтому, когда большевики заняли Крым, они его арестовали.

Несмотря на ходатайства Шмелева, ему так и не удалось освободить сына, которого вскоре расстреляли. Эта утрата стала одной из самых тяжелых в его биографии.

Писатель долгое время находился в тяжелом душевном состоянии и никак не мог смириться со смертью 25-летнего сына.

Иван Шмелев с женой и сыном

Произведения Шмелева

Спустя 2 года Иван Шмелев решает уехать в Париж, где он проживет до конца своей жизни. Во Франции он написал знаменитую эпопею «Солнце мертвых», в которой описал ужасы и последствия революции.

Данное произведение получило множество положительных оценок от критиков. В частности, его по достоинству оценили Томас Манн и .

Позже из-под пера Шмелева вышла повесть «Богомолье» и роман «Лето Господне», ставшие особенно популярными среди русских эмигрантов. В данные произведения будут опубликованы только накануне .

В поздний период биографии Шмелев публикует произведения, в которых ярко прослеживается его тоска по Родине. Например, в своем романе «Няня из Москвы» он описывает бабушку, вынужденную уехать за границу.

Интересен факт, что у Шмелева было такое отвращение к большевикам, что вторжение немецкой армии в он воспринял как «божье провидение».

Он надеялся, что коммунистический режим России будет свержен, а на смену ему придет духовное и нравственное освобождение.

Личная жизнь

Единственной женой в биографии Ивана Шмелева была Ольга Охтерлони, с которой он познакомился еще в студенческие годы.

Они прожили долгую и счастливую семейную жизнь. В этом браке у них родился мальчик Сергей, который был расстрелян, как об этом говорилось выше.

Иван Шмелев с женой Ольгой и сыном Сергеем

Когда в 1936 г. Ольга Шмелева ушла из жизни, писатель прожил еще 14 лет.

Смерть

В последние годы биографии Шмелев имел проблемы со здоровьем, а также испытывал серьезные материальные трудности.

Иван Сергеевич Шмелев умер 24 июня 1950 г. в возрасте 76 лет. Причиной его смерти стал сердечный приступ.

Владимир Путин возлагает цветы на могилу Ивана Шмелева

Шмелева похоронили на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, однако через 50 лет останки писателя, согласно его предсмертной воле, перезахоронили в некрополе московского Донского монастыря.

Позже рядом с ним будут перезахоронены останки его жены и сына.

Если вам понравилась краткая биография Шмелева – поделитесь ею в социальных сетях. Если же вам нравятся биографии великих людей вообще, и в частности – подписывайтесь на сайт . С нами всегда интересно!

Понравился пост? Нажми любую кнопку.

И. С. Шмелев - русский писатель, отразивший в своем творчестве жизнь всех слоев общества, но особенно сочувственно - жизнь «маленького человека».

Детство

Будущий писатель Иван Шмелев родился 21.09. 1873 в роду замоскворецких купцов. Торговля, тем не менее, мало интересовала его отца, он содержал артель плотников и многочисленные бани, тем и был доволен. Семья была старообрядческая со своеобразным демократическим укладом. Старообрядцы, и хозяева, и работники, жили дружной общиной, соблюдали единые для всех правила, нравственные и духовные принципы. В атмосфере дружелюбия и всеобщего согласия рос мальчик, впитывая самое лучшее в человеческих отношениях. Эта жизнь спустя годы отразилась в произведениях писателя Шмелева.

Образование

Домашним образованием Ивана занималась в основном мать, она приучила его много читать, так что с самого детства он познакомился с творчеством Пушкина, Толстого, Гоголя, Тургенева и других выдающихся русских писателей, изучение которых продолжалось в течение всей последующей жизни. Позже Шмелев учился в гимназии, где по-прежнему углублял свои литературные познания, с увлечением читая книги Короленко, а, Мельникова-Печеского, Успенского, которые стали в определенном смысле его литературными кумирами. Но при этом, конечно, не прекратилось влияние Пушкина на формирование будущего писателя. Об этом свидетельствуют его позднейшие произведения: «Тайна Пушкина», «Заветная встреча», «Вечный идеал».

Начало творчества

Дебютировал Шмелев в журнале «Русское обозрение» в 1895 г. с рассказом «У мельницы», в котором затронута тема формирования личности, пути к творчеству через жизненные преодоления и постижение характеров и судеб обычных людей.

«Неудачная» книга

После женитьбы Шмелев с молодой женой отправился на остров Валаам, край древних скитов и монастырей. Результатом увлекательного путешествия явилась книга под названием «На скалах Валаама. За гранью мира. Путевые очерки». Издание книги принесло много разочарований начинающему автору. Дело в том, что оберпрокурор Святейшего Победоносцев, через которого должна была проходить книга о святых местах, нашел в ней крамольные рассуждения.

В итоге Шмелев вынужден был переделывать и сокращать текст произведения, лишив его авторской «изюминки». Такое насилие просто выбило из колеи молодого писателя, и он решил, что литературное творчество - не его стезя. Он и в самом деле не писал почти десять лет. Но содержать семью он был обязан. Значит, надо искать другой источник дохода.

Профессия юриста

Шмелев поступил в Московский университет, чтобы овладеть профессией юриста. С этого момента многое изменилось, и главное - его окружение. Здесь возрастало поколение новой интеллигенции. Общение с умными, образованными людьми развивало и обогащало личность, творческий потенциал. По окончании университета (1898) он какое-то время работал в Москве на мелкой должности помощником поверенного, потом переехал во и там работал налоговым инспектором. Как человек творческий он и в этой рутинной работе находил свои плюсы: во время бесконечных разъездов по губернии, ночевок на людных постоялых дворах, а часто и вообще где придется, он черпал впечатления и жизненный опыт, накапливая идеи для своих будущих книг.

Возвращение к творчеству

В 1905 году Шмелев вновь возвратился к писательству. Он публиковался в журналах «Детское чтение», «Русская мысль2. Это были небольшие произведения, робкие пробы, проверка себя на писательском поприще. Наконец, сомнения исчезли. Шмелев окончательно утвердился в своем выборе и ушел со службы. Он снова приехал в столицу, решив начать новый этап своей литературной деятельности (1907).

Малая проза

Вот тут-то и пригодился былой опыт общения с людьми во время путешествий по городам и весям Владимирской губернии. Он еще тогда понимал, что в народе зреет какая-то новая сила, появляются протестные настроения, готовность к революционным переменам. Эти наблюдения и отразились в малой прозе Шмелева.

В 1906 г. вышла его повесть «Распад», в которой рассказывается история отношений отца и сына. Отец - владелец кирпичного завода, привыкший работать по старинке и не желающий никаких перемен. Сын, напротив, стремится к изменениям, полон новых идей. В результате возникает конфликт двух поколений в рамках семьи. Обстоятельства приводят к гибели обоих. И тем не менее, трагический финал не внушает чувства безнадежности и пессимизма.

Следующая повесть «Человек из ресторана» стала как бы визитной карточкой Шмелева как писателя (1910). В ней также была поднята тема отцов и детей, и события развиваются на фоне бурных революционных настроений в обществе. Но не общественные проблемы стали центром внимания писателя, а извечная проблема человеческих отношений, жизненного выбора.

Во время Шмелев с женой перебрался в Калужское имение. Здесь он сделал новое для себя открытие. Оказывается, война уродует человека не только физически, но и нравственно. Герой рассказа «Оборот жизни» - столяр, и во время войны заметно улучшились его дела за счет заказов на гробы и кресты.

Сначала приток барышей тешил мастера, но со временем к нему пришло понимание того, что деньги, заработанные на горе людей, не приносят счастья. Вскоре на фронт отправился сын Шмелева Сергей. Он служил в армии Врангеля, в Алуштинской комендатуре. Когда красные взяли Алушту, уже сбежал. Так Сергей Шмелев оказался в плену. Отец приложил все силы для спасения сына, но тщетно. Его расстреляли. Для родителей это стало тяжелейшим ударом.

Эмиграция

Пережив голод 1921 года, Шмелев решил эмигрировать. Сначала они с женой поселились в Берлине (1922), а потом по приглашению И. А. Бунина, переехали в Париж (1923), где прожили до конца жизни. Годы эмиграции - это новый этап не только жизненной истории Шмелева, но и его творческой биографии. Именно там был написан роман-эпопея «Солнце мертвых», который был переведен на французский, немецкий, английский и другие языки.

Эта книга стала открытием не только в русской, но и мировой литературе. В ней прослеживалась попытка честного взгляда на суть трагедии, постигшей наше общество. Следующий роман «Лето Господне» написан Шмелевым по впечатлениям последних лет, проведенных в России. В картинах православных праздников писатель раскрывает душу простого народа.

Роман «Няня из Москвы» рассказывает о судьбе обычной женщины, волею обстоятельств оказавшейся в Париже. Стиль книги - в мягких, сочувственных тонах с нотками легкой иронии. И в то же время читатель ощущает в авторском отношении к происходящему великую скорбь и боль. Шмелев работал над романом «Пути небесные» и почти закончил его, когда его любимая жена Ольга после болезни ушла из жизни (1933). Он не представлял своего существования без нее.

Смерть

Ему пришлось еще много пережить. Он собирался написать продолжение романа «Пути небесные», но внезапный сердечный приступ остановил жизнь Ивана Сергеевича Шмелева. Это произошло 24.06.1950.

ИВАНА СЕРГЕЕВИЧА ШМЕЛЁВА

1873-1950 77 лет

"Среднего роста, тонкий, худощавый, большие серые глаза... Эти глаза владеют всем лицом... склонны к ласковой усмешке, но чаще глубоко серьезные и грустные. Его лицо изборождено глубокими складками-впадинами от созерцания и сострадания... лицо русское, - лицо прошлых веков, пожалуй - лицо старовера, страдальца. Так и было: дед Ивана Сергеевича Шмелева, государственный крестьянин из Гуслиц, Богородского уезда, Московской губернии, - старовер, кто-то из предков был ярый начетчик, борец за веру - выступал при царевне Софье в "прях", то есть в спорах о вере. Предки матери тоже вышли из крестьянства, исконная русская кровь течет в жилах Ивана Сергеевича Шмелева".

Кутырина Ю. А. Иван Шмелев. Париж, 1960

Род Шмелевых – «сам чуть-чуть «исторический» . Иван Сергеевич слегка иронизирует, вспоминая меткое гоголевское словцо, характеризующее Ноздрева: он, де, человек «исторический» – всегда попадает в какие-нибудь истории. Сам Шмелев рассказывает об одном из предков, который бился за старую веру в Успенском соборе и на тяжбе при царевне Софии: она велела спорщиков разогнать батожьём. В старинных актах, откуда Шмелев взял эти сведения, было написано про его далекого: Шмелев из начетчиков (церковный чтец из прихожан, грамотей, промышляющий по деревням обучением грамоте).

Прадед Иван Шмелев (имена Иван и Сергей у них передавались из рода в род) был государственным крестьянином. Он переехал в Москву со своей молодой женой Устиньей накануне Отечественной войны 1812 года. Здесь он начал заниматься торговлей лесом и щепным материалом. Прабабка Устинья была грамотная – явление редкое среди крестьян того времени. Бабка, хотя и приняла новую веру, но упорно сохраняла строгость старого благочестия.

Дед. После смерти прадеда, сын его, тоже Иван Шмелев, продолжил дело отца. У него был хороший подряд на строительство деревянного Крымского моста через Москва-реку, но отказался дать должностному лицу взятку еще при строительстве Коломенского дворца. За это и поплатился: потребовали крупных переделок, дед бросил подряд, потерял залог и стоимость работ. Он старался «для чести» и говорил, что за стройку ему должны кулек крестов прислать, а не тянуть взятки. «Печальным воспоминанием об этом в нашем доме оказался «царский паркет» из купленного с торгов и снесенного на хлам коломенского дворца. «Цари ходили!» - говаривал дед, сумрачно посматривая в щелистые, рисунчатые полы. – В 40 тысяч мне этот паркет влез! Дорогой паркет...»

Отец, Сергей Иванович . Провал самого значительного проекта и разорение подорвали здоровье деда: он умер рано, 30 с лишним лет, и оставил своему 16-летнему сыну Сергею (отцу писателя) долг на 100 тысяч рублей, дом на Калужской улице в Замоскворечье (купеческая сторона Москвы) и 3 тысячи рублей наличными. Отец писателя оказался человеком редкостной натуры: у него был открытый, располагающий характер и необычайная энергия. Никакого опыта в делах, и четыре класса в Мещанском училище. Он сумел расположить к себе многочисленных работников и власть. Быстро научился ведения дел от старшего конторщика Василия Васильевича Косого, который стал правой рукой отца, и спас семью от банкротства и нищенкой жизни. Шмелевские рабочие были даже представлены царю Александру II за прекрасно выполненную работу – помосты и леса храма Христа Спасителя. Последней работой Сергея Ивановича Шмелева стала работа по изготовлению мест для публики на открытии памятника А. Пушкину. Эту работу отцу так и не пришлось увидеть. За несколько дней до открытия памятника отца трагически не стало: он разбился на лошади и так не сумел выздороветь.

Мать, Евлампия Гавриловна Савинова . Когда дела отца стали приносить приличный доход, он женился на купеческой дочери. И еще одна особенность, ставшая закономерностью для семьи Шмелевых: жена Сергея Ивановича, как в свое время прабабка Устинья, оказалась образованнее мужа – она окончила один из московских институтов благородных девиц. Это, однако, не нарушило семейного уклада строгой Устиньи: молодая верила в сны, приметы, предчувствия, дурой глаз. Была она строга в воспитании детей. Писатель позже вспомнит, как его пороли: веник превращался в мелкие кусочки. О матери Шмелев-писатель практически не пишет, а об отце – бесконечно.

Иван Сергеевич Шмелев – пятый ребенок в семье родителей. Один сын умер во младенчестве, а последней стала Катюшка. Иван родился в Москве 21 сентября (3 октября) 1873 года... Шмелев сначала учился в престижной 1-ой гимназии Москвы. По конкурсному экзамену из 400 мальчиков туда приняли только 60. Но жесткая дисциплина, схоластические уроки не воодушевляли мальчика на учебу. Через три месяца он был переведен в 6-ую гимназию, рядом с домом, где была свобода и, как ни странно, талантливые учителя. В престижной гимназии его заставляли писать сочинение на тему «Чем отличаются союзы от наречий» или «Труд и любовь к ближнему как основы нравственного совершенствования». Там «играли в науку». А 6-ой гимназии предлагали написать сочинения на темы «человеческие»: «Утро в лесу», «Гроза в лесу», «Русская зима», «Осень по Пушкину», «Рыбная ловля». Тепло вспоминает Шмелев учителя словесности «незабвенного» Федора Владимировича Цветаева, который уважительно отнесся к литературным трудам юного Шмелева, смог оценить их, поддержать хотя бы тем, что ставил за сочинения пятерки с «тремя жирными плюса ми». Затем были годы учебы в Московском университете на юридическом факультете. Увлекался он не только юридическими науками, словесностью, но, как ни странно, естественными науками, зачитывался книгами по сельскому хозяйству и электричеству. Что касается мировой и русской художественной литературы, то все основное было жадно прочитано, подробно изучено.

Любовь . Будучи еще гимназистом, весной 1891 (Шмелеву было 18 лет) он познакомился с Ольгой Александровной Охтерлони – ученицей петербургского Патриотического института, в котором учились девушки из военных семейств. Предки девушки по мужской линии были потомками древнего шотландского рода (отсюда и странная для русского уха фамилия) и принадлежали к роду Стюартов; деды были генералами. Мать Ольги была дочерью обрусевшего немца. Родители Ольги снимали квартиру в доме Шмелевых, здесь во время каникул и произошла первая встреча молодых людей, определившая их судьбу. В Ольге была серьезность, увлеченность, начитанность. У нее были также большие способности к живописи, развитый вкус. Вместе они прожили 41 год. Умерла Ольга Александровна 22 июня 1936 года. Эта утрата (после гибели единственного сына) окончательно подорвала силы и здоровье Ивана Сергеевича.

Был у них единственный сын, Сергей, которого Иван Шмелев любил нежно и страстно. В 1920 году офицер Добровольческой армии Сергей Шмелев отказался уехать с врангелевцами на чужбину и был расстрелян красными. Страдания отца не поддаются описаниям.

Октябрьские события Иван Шмелев не принял. Он уезжает за границу. В возрасте 77 лет он умирает в Париже. Своей племяннице-душеприказчике он завещал перевезти прах народу – В Москву. Желание писателя осуществилось. 30 мая 2002 ода прах Шмелева был торжественно перевезен из Франции в Москву, на кладбище Донского монастыря.

Теперь, после смерти писателя, в Россию, на Родину, возвращаются его книги. Так продолжается вторая, уже нетленная его жизнь на родной земле. Вспомним слова А. Карташева о шмелевском творчестве: «Это уже не литература... Это «душа просит». Это утоление голода духовного».

Ещё по этой теме:

1. вопросы-ответы

2. И.С. Шмелёв "Лето Господне", часть 1 "Праздники" вопросы-ответы

Очень обяжете, если воспользуетесь этим блоком кнопок и "+1":

Можно посмотреть другие разработки по произведениям.

Книги на столе: «Лето Господне» (о ней русский философ Иван Ильин написал: «Это сама духовная ткань верующей России») - такая светло-радостная, что дух захватывает; а рядом - «Солнце мертвых», от которой судорогами сжимается горло («Читал ее… задыхаясь», - отзовется один из современников). Такие разные книги вышли из-под пера одного автора - Ивана Шмелева (1873-1950). В день его рождения - 4 октября (21 сентября по ст.ст.) - и в год 65-летия смерти вспомним о нелегкой судьбе писателя.

Среднего роста, тонкий, худощавый, большие серые глаза… Эти глаза владеют всем лицом… склонны к ласковой усмешке, но чаще глубоко серьезные и грустные. Его лицо изборождено глубокими складками-впадинами от созерцания и сострадания… лицо русское - лицо прошлых веков, пожалуй, - лицо старовера, страдальца…

Ю.А. Кутырина. Иван Шмелев (Париж, 1960)

Неразвеянный экстракт русскости

Когда рождается ребенок, мир словно распахивает ему свои объятия. У малыша еще всё впереди. Родители, близкие полны радости и надежд. Рождение ребенка - это всегда чудо, которое наполняет счастьем всё вокруг.

А между тем есть культуры, в которых всё наоборот: люди радуются смерти как переходу в лучшее состояние и оплакивают рождение. Ведь что ждет только что появившегося на свет человека - никто не ведает.

«В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16: 33).

Знай бы родители маленького Ивана, появившегося на свет далеким 1873 годом, 21 сентября, как сложится его жизнь, они бы, наверно, горько плакали. Ему предстояла долгая и тяжелая жизнь. Судьба, так похожая на судьбу Родины.

Но, по милости Божией, провидеть будущее нам не дано.

Иван Сергеевич родился в Москве, в Замоскворечье. Мир белокаменной древней столицы в сорок сороков до конца жизни подпитывал писателя силами и вдохновением.

«Что во мне бьется так, наплывает в глазах туманом? Это - мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы… и дымные облачка за ними, и эта моя река, и черные полыньи, в воронах, и лошадки, и заречная даль посадов… - были во мне всегда. И всё я знаю. Там, за стенами, церковка под бугром - я знаю. И щели в стенах - знаю. Я глядел из-за стен… когда?.. И дым пожаров, и крики, и набат… всё помню! Бунты, и топоры, и плахи, и молебны… - все мнится былью… - будто во сне забытом».

(Иван Шмелев. Лето Господне)

“Это не случайно, что Шмелев родился и вырос в Москве… Вот откуда у него эта национальная почвенность”

В своем труде «О тьме и просветлении» великий русский философ Иван Ильин, рассуждая о творчестве Ивана Шмелева, отмечал: «Это не случайно, что Шмелев родился и вырос в Москве, проникаясь от юности всеми природными, историческими и религиозными ароматами этого дивного города… Вот откуда у Шмелева эта национальная почвенность, этот неразвеянный, нерастраченный, первоначально-крепкий экстракт русскости. Он пишет как бы из подземных пластов Москвы, как бы из ее вековых подвалов, где откапываются старинные бердыши и первобытные монеты. Он знает, как жил и строился первобытный русский человек. И, читая его, чувствуешь подчас, будто время вернулось вспять, будто живет и дышит перед очами исконная Русь, ее израненная историей и многострадальная, но истовая и верная себе, певучая и талантом неистощимая душа».

Мама писателя, Евлампия Гавриловна Савинова, происходила из купеческого рода. Она окончила один из московских институтов благородных девиц и была образованнее своего мужа. В воспитании детей была строга. Близости с матерью Иван не чувствовал. Шмелев вспоминал: когда его пороли, веник превращался в мелкие кусочки. О матери Иван Сергеевич практически не пишет, зато об отце - Сергее Ивановиче Шмелеве - бесконечно. С восхищением, любовью и нежностью. Сергей Иванович вообще умел расположить к себе людей: он был открытым и радушным и обладал неиссякаемей энергией. Набожность была неразрывно связана с бытом и делом. Благодаря этим качествам, получив от своего отца (который умер, когда Сергею Ивановичу было 16 лет) 3 тысячи рублей наличными, дом на Калужской улице в Замоскворечье (купеческая сторона Москвы) и долг на 100 тысяч рублей, он сумел наладить дела и спасти семью от нищенства и разорения.

Сергей Иванович владел большой плотничьей артелью, в которой трудилось более 300 работников, и банными заведениями, а также брал подряды. Рабочие Шмелевых были даже представлены царю Александру II за прекрасно выполненную работу - помосты и леса храма Христа Спасителя. Последним делом С.И. Шмелева стала работа по изготовлению мест для публики на открытии памятника А.С. Пушкину. За несколько дней до открытия памятника Сергея Ивановича трагически не стало: он разбился на лошади и так и не сумел выздороветь. Ивану тогда было 7 лет.

Несомненно, смерть отца стала тяжелым ударом для мальчика. Много лет спустя он опишет эти события в мельчайших подробностях в романе «Лето Господне». И сколько ни перечитывай эти страницы, сердце вновь и вновь сжимается от сострадания к мальчику, впервые столкнувшемуся со смертью.

«Мы сидим в темноте, прижимаясь друг к дружке, и плачем молча, придавленно, в мохнатую обивку. Я стараюсь думать, что папашенька не совсем умрет, до какого-то срока только… будет там, где-то, поджидать нас… И теперь папашеньку провожают в дальнюю дорогу, будут читать отходную. И все мы уйдем туда, когда придет срок…»

(Иван Шмелев. Лето Господне)

Собственно, похоронами отца Шмелев и закончит свое самое известное произведение - «Лето Господне». С уходом отца детство закончилось. Началась уже совсем другая жизнь - взрослая.

«Превознесешься своим талантом»

После окончания 6-й московской гимназии Иван Сергеевич поступил на юридический факультет Московского университета.

Весной 1891 года Шмелев познакомился с Ольгой Александровной Охтерлони; тогда ему было 18, а ей 16 лет. Женитьба состоялась 14 июля 1894 года. Вместе они проживут 41 год. 6 января 1896 года у них родится единственный сын Сергей. По просьбе молодой жены они едут в несколько необычное свадебное путешествие - на остров Валаам. Перед отъездом отправляются в любимую Шмелевым с детства Троице-Сергиеву Лавру. Еще мальчиком он ходил туда пешком на богомолье и получил благословение от отца Варнавы.

«И кажется мне, что из глаз его светит свет. Вижу его серенькую бородку, острую шапочку - скуфейку, светлое, доброе лицо, подрясник, закапанный густо воском. Мне хорошо от ласки, глаза мои наливаются слезами, и я, не помня себя, трогаю пальцем воск, царапаю ноготком подрясник».

(Иван Шмелев. Лето Господне)

И вот, спустя столько лет, он снова приехал за благословением, хотя, как сам признавался, делал это скорее по инерции, чем по велению сердца. Но встреча со старцем снова пробудила душу писателя.

В смотревшись в юношу, старец положил руку ему на голову и раздумчиво произнес: “Превознесешься своим талантом”

Еще при жизни старца «современники находили духовное родство между иеромонахом Варнавой и преподобным ». У Шмелева богомольцы видят старца в сиянии света, его слова и улыбка озаряют, освещают душу, «как солнышко Господне».

Всмотревшись в юношу, старец положил руку ему на голову и раздумчиво произнес: «Превознесешься своим талантом». Предсказание сбылось.

«И написалась книга, путь открылся. Батюшка Варнава благословил “на путь”. Дал крестик и благословил. Крестик - и страдания, и радость. Так и верю», - завершает свой очерк об отце Варнаве Шмелев. Так начался крестный путь Ивана Сергеевича.

Шмелев, видя множество несправедливости и неправды в окружающей действительности, надеялся на очищающую силу Февральской революции. Он был воодушевлен «идеей чудесного социализма» и даже отправился в Сибирь для встречи политкаторжан. Однако «красного октября» Шмелев не принял - последовало разочарование, так знакомое многим его современникам. Большевистский переворот привел к значительным переменам в мировоззрении писателя.

Одна роковая буква

В июне 1918 года он вместе с женой и сыном, отравленным газами на фронтах Первой мировой войны, уехал в Алушту. Уже оттуда горячо любимый сын Сережа был мобилизован в армию . Во время отступления Белой армии Шмелевы вынуждены были остаться: у Сергея открылся туберкулез.

Сергей, как и многие его сослуживцы, поверил в объявленную большевиками амнистию. Но оказался жестоко обманутым.

Он был расстрелян без суда и следствия в январе 1921 года, после трехмесячного пребывания в арестантских подвалах.

В служебной записке от 25 мая 1921 года председатель ВЦИК М.И. Калинин писал наркому просвещения А.В. Луначарскому: «Расстрелян, потому что в острые моменты революции под нож революции попадают часто в числе контрреволюционеров и сочувствующие ей. То, что кажется так просто и ясно для нас, никогда не понять Шмелеву».

Иван Сергеевич долго не знал о судьбе сына.

«Без сына, единственного, я погибну. Я не могу, не хочу жить… У меня взяли сердце. Я могу только плакать бессильно. Помогите, или я погибну. Прошу Вас, криком своим кричу - помогите вернуть сына. Он чистый, прямой, он мой единственный, не повинен ни в чем».

(Из писем А.В. Луначарскому)

Стоит ли говорить о величине горя отца, узнавшего о гибели единственного сына…

“Ни Родины, ни России не знали те, что убивать ходят”

Эти события в истории получили название «красного террора в Крыму» и стали самыми массовыми убийствами за всё время гражданской войны. По сей день общее число жертв неизвестно. Современники событий были под таким впечатлением от размаха террора, что говорили о совершенно невероятном количестве жертв - до 120 тысяч. Позднее исследователи называли разные данные - от 20 до 56 тысяч жертв. Но несомненно одно: ужас от произвола и осознание собственной беспомощности проникли в сердце каждого, кто находился в то время на полуострове.

«Не знаю, сколько убивают на чикагских бойнях. Тут дело было проще: убивали и зарывали. А то и совсем просто: заваливали овраги. А то и совсем просто-просто: выкидывали в море. По воле людей, которые открыли тайну: сделать человечество счастливым. Для этого надо начинать - с человечьих боен.

…в подвалы Крыма свалены были десятки тысяч человеческих жизней и дожидались своего убийства. А над ними пили и спали те, что убивать ходят. А на столах пачки листков лежали, на которых к ночи ставили красную букву… одну роковую букву. С этой буквы пишутся два дорогих слова: Родина и Россия. “Расход” и “Расстрел” - тоже начинаются с этой буквы. Ни Родины, ни России не знали те, что убивать ходят ».

(Иван Шмелев. Солнце мертвых)

На семи ветрах

В 1922 году Иван Сергеевич и его жена Ольга Александровна покинули Советскую Россию и отправились сначала в Берлин, а затем в Париж, где и прожили до конца жизни.

Началась жизнь «на семи ветрах, у семидесяти семи дорог». Так называется одна из статей Шмелева.

В марте-сентябре 1923 года в Париже и в Грассе, в гостях у , Иван Сергеевич пишет «Солнце мертвых». Эпопею об ужасах большевистского террора. Хронику распада мира и человека. «Читайте, если у вас хватит смелости», - писал Нобелевский лауреат по литературе Томас Манн.

С библейской простотой книга рассказывает об апокалиптических событиях не только - а может, и не столько - российской истории, сколько истории мировой, общечеловеческой. Ритмику почти документальной эпопеи исследователи сравнивают с ритмикой и напевностью псалмов царя Давида.

«О чем книга И.С. Шмелева?
О смерти русского человека и русской земли.
О смерти русских трав и зверей, русских садов и русского неба.

О смерти русского солнца.
О смерти всей вселенной - когда умерла Россия, - о мертвом солнце мертвых…» (Иван Лукаш).

Весь прежний миропорядок, складывавшийся веками, рушится.

Новых хозяев мира - «тех, что убивать ходят», - Шмелев изображает больше похожими на животных, чем на людей:

«Спины у них - широкие, как плита, шеи - бычачьей толщи; глаза тяжелые, как свинец, в кровяно-масляной пленке, сытые; руки-ласты могут плашмя убить. Но бывают и другой стати: спины у них - узкие, рыбьи спины, шеи - хрящевый жгут, глазки востренькие, с буравчиком, руки - цапкие, хлесткой жилки, клещами давят…

Теперь люди говорят срыву, нетвердо глядят в глаза. Начинают рычать иные…

…здесь отнимают соль, повертывают к стенкам, ловят кошек на западни, гноят и расстреливают в подвалах, колючей проволокой окружили дома и создали “человечьи бойни”! На каком это свете деется? …звери в железе ходят, здесь люди пожирают детей своих, и животные постигают ужас!..»

(Иван Шмелев. Солнце мертвых )

“Солнце мертвых” - это предостережение: не заигрывайтесь лозунгами! не становитесь частью толпы!

Настоящая литература - это всегда не только и не столько о прошлом, сколько о будущем. Пророчество или предостережение. «Солнце мертвых» - это предостережение сытому и успокоившемуся человечеству. Не заигрывайтесь лозунгами! Не становитесь частью толпы! Даже если она упорно твердит о грядущем счастье миллионов. Потому что жизнь одного ничуть не менее ценна, чем жизнь десятков и сотен людей. Потому что Господь пострадал за каждого…

В книге очень много солнца. Оно присутствует почти на каждой странице! Для любителей статистики отметим: солнце упоминается в произведении более 100 раз. Это очень много для такой небольшой по объему книги. Но это солнце не дает жизни. Принося новый день, оно несет только муку и смерть.

Позже в творчестве Ивана Сергеевича снова засветит солнце жизни, солнце памяти - «солнце живых». Будут написаны «Богомолье» и «Лето Господне», так полюбившиеся в среде русских эмигрантов и любимые нынешней Россией. Эти произведения полны солнечного света, радости и любви. Любви к Родине и к людям, которые ее населяли.

«Зажмуришься и вдыхаешь - такая радость! Такая свежесть, вливающаяся тонко-тонко, такая душистая сладость-крепость - со всеми запахами согревшегося сада, замятой травы, растревоженных теплых кустов черной смородины. Нежаркое уже солнце и нежное голубое небо, сияющее в ветвях, на яблочках…

И теперь еще, не в родной стране, когда встретишь невидное яблочко, похожее на грушовку запахом, зажмешь в ладони, зажмуришься - и в сладковатом и сочном духе вспомнится, как живое, - маленький сад, когда-то казавшийся огромным, лучший из всех садов, какие ни есть на свете, теперь без следа пропавший… с березками и рябиной, с яблоньками, с кустиками малины, черной, белой и красной смородины, крыжовника виноградного, с пышными лопухами и крапивой, далекий сад… - до погнутых гвоздей забора, до трещинки на вишне с затеками слюдяного блеска, с капельками янтарно-малинового клея, - все, до последнего яблочка верхушки за золотым листочком, горящим, как золотое стеклышко!.. И двор увидишь, с великой лужей, уже повысохшей, с сухими колеями, с угрязшими кирпичами, с досками, влипшими до дождей, с увязнувшей навсегда опоркой… и серые сараи, с шелковым лоском времени, с запахами смолы и дегтя, и вознесенную до амбарной крыши гору кулей пузатых, с овсом и солью, слежавшеюся в камень, с прильнувшими цепко голябями, со струйками золотого овсеца… и высокие штабеля досок, плачущие смолой на солнце, и трескучие пачки драни, и чурбачки, и стружки…»

(Иван Шмелев. Лето Господне )

Будут и «Пути небесные», и очерки, романы, статьи… Но всё же «Солнце мертвых» стои т особняком среди всего творческого наследия Ивана Сергеевича. Это произведение сегодня незаслуженно забыто. А ведь поколению, выросшему в относительном комфорте и покое, так важно знать о тех событиях вековой давности. Знать, чтобы суметь распознать «Бабу-Ягу с железной метлой» еще на дальних подступах. Помнить, чтобы не повторить.

Завещание исполнилось

“Я хочу умереть в Москве и быть похороненным на Донском кладбище, имейте в виду. На Донском!”

24 июня 1950 года Иван Сергеевич Шмелев переехал в обитель Покрова Пресвятой Богородицы в Бюси-ан-От в 140 километрах от Парижа. В тот же день сердечный приступ оборвал его жизнь.

Иван Сергеевич писал:

«Да, я сам хочу умереть в Москве и быть похороненным на Донском кладбище, имейте в виду. На Донском! В моей округе. То есть если я умру, а Вы будете живы, и моих никого не будет в живых, продайте мои штаны, мои книжки, а вывезите меня в Москву».

Похоронен он был на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Памятник-бюст писателю торжественно был открыт 29 мая 2000 года в старом столичном районе Замоскворечья, где прошло его детство.

А на следующий день, 30 мая 2000 года, в родной Москве на кладбище Донского монастыря прах Ивана Сергеевича был захоронен рядом с могилой отца. Перед погребением останков Ивана Шмелева и его жены Ольги Александровны Патриарх Московский и всея Руси Алексий II отслужил панихиду.

Завещание исполнилось: прах обрел покой под солнцем Родины.

В Донской слободе Москвы. Его дед был государственным крестьянином родом из Гуслицкого края Богородского уезда Московской губернии , поселившимся в Замоскворецком районе Москвы после устроенного французами пожара 1812 года . Отец, Сергей Иванович , уже принадлежал к купеческому сословию, но не занимался торговлей, а владел большой плотничьей артелью, в которой трудилось более 300 работников, и банными заведениями, а также брал подряды . Воспитателем (дядькой) своего сына он определил набожного старика, бывшего плотника Михаила Панкратовича Горкина, под влиянием которого у Шмелёва возник интерес к религии. В детстве немалую часть окружения Шмелёва составляли мастеровые , среда которых также сильно повлияла на формирование его мировоззрения.

Биография

Начальное образование Иван Шмелёв получил дома, под руководством матери, которая особое внимание уделяла литературе и, в частности, изучению русской классики. Затем поступил в шестую Московскую гимназию , после окончания которой стал в 1894 году студентом юридического факультета Московского университета . В 1898 году окончил это учебное заведение, год отслужил в армии, затем получил место чиновника по особым поручениям Владимирской казённой палаты Министерства внутренних дел, в которой состоял на протяжении восьми лет и в это время неоднократно посещал по долгу службы различные отдалённые места Владимирской губернии; семья его тогда проживала во Владимире на Царицынской улице (ныне улица Гагарина).

Творчество

Раннее творчество

Первые литературные опыты Шмелёва относятся ещё ко времени обучения в Московской гимназии. Его первым опубликованным произведением стала зарисовка «У мельницы» 1895 года в журнале «Русское обозрение» ; в 1897 году в печати появился сборник очерков «На скалах Валаама», вскоре запрещённый царской цензурой.

В 1907 году Шмелёв, в то время чиновник во Владимирской губернии, вёл активную переписку с Максимом Горьким и отправил ему на рецензирование свою повесть «Под горами». После положительной оценки последнего Шмелёвым была закончена повесть «К солнцу», начатая ещё в 1905 году, за ней последовали «Гражданин Уклейкин» (1907), «В норе»(1909), «Под небом» (1910), «Патока» (1911). Для произведений писателя этого периода характерны реалистическая манера и тема «маленького человека ».

В 1909 году Шмелёв вступил в литературный кружок «Среда» . В 1911 году в печати появилась его повесть «Человек из ресторана». С 1912 года Шмелёв сотрудничает с Буниным , став одним из учредителей «Книгоиздательства писателей в Москве », с которым его последующее творчество было связано на протяжении многих лет.

В 1912-14 годах было издано несколько его повестей и рассказов: «Виноград», «Стена», «Пугливая тишина», «Волчий перекат», «Росстани», посвящённые описанию быта купечества, крестьянства, нарождающейся буржуазии. Впоследствии вышли два сборника прозы, «Лик скрытый» и «Карусель», а также сборник очерков «Суровые дни» (1916); за ними последовали повесть «Как это было» (1919), повествующая о событиях Гражданской войны, и рассказ «Чужая кровь» (1918-23).

Творчество 1920-1930 годов

Новый период в творчестве писателя начинается после его эмиграции из России в 1922 году.

«Солнце мёртвых» (1923).

Творчество первых лет эмиграции представлено в основном рассказами-памфлетами : «Каменный век» (1924), «Два Ивана» (1924), «На пеньках» (1925), «Про одну старуху» (1925); для этих произведений характерны мотивы критики «бездуховности» западной цивилизации и боль за судьбу, постигшую родину писателя после Гражданской войны.

В произведениях, написанных спустя несколько лет: «Русская песня» (1926), «Наполеон. Рассказ моего приятеля» (1928), «Обед для разных», - на первый план выходят картины «старого житья» в России вообще и Москве в частности. Для них характерны красочные описания религиозных празднеств и обрядов, прославление русских традиций. В 1929 году вышла книга «Въезд в Париж. Рассказы о России зарубежной», посвящённая тяжёлым судьбам представителей русской эмиграции. В 1930 году был опубликован лубочный роман Шмелёва «Солдаты», сюжетом для которого послужили события Первой мировой войны .

Наибольшую известность принесли Шмелёву романы «Богомолье » (1931) и «Лето Господне » (1933-1948), дающие широкую картину быта старой, «патриархальной» России, Москвы и любимого писателем Замоскворечья. Эти произведения были весьма популярны в среде русского зарубежья .

Последний период творчества

Для последнего периода жизни Шмелёва характерны тоска по родине и тяга к монастырскому уединению. В 1935 году в печати появился его автобиографический очерк «Старый Валаам» о его давней поездке на остров Валаам, спустя год был выпущен построенный на «сказе» роман «Няня из Москвы» (1936), написанный от лица пожилой русской женщины Дарьи Степановны Синициной.

В послевоенном романе 1948 года «Пути небесные» о судьбах реальных людей, инженера В. А. Вейденгаммера, религиозного скептика, и послушницы Страстного монастыря Дарьи Королёвой, нашла отражение «тема реальности Божьего промысла в Земном Мире». Роман остался неоконченным: смерть не позволила писателю завершить его третий том, поэтому в печать вышло лишь два первых.

В 1931 и 1932 годах был номинирован на Нобелевскую премию по литературе .

Постановки и экранизации

• Немой советский фильм Якова Протазанова «Человек из ресторана » (1927).
• «Человек из ресторана» поставлен в 2000 году режиссёром Мариной Глуховской в Омском государственном камерном театре «Пятый театр» .
• Рисованный мультфильм «Моя любовь» по роману «История любовная» создан в 2006 году ярославцем Александром Петровым .
• «Человек из ресторана» поставлен в 2015 году режиссёром Егором Перегудовым в театре «Сатирикон».

Библиография

Книги о Шмелёве

• Венок Шмелеву. Материалы международной научной конференции "Иван Шмелев - мыслитель, художник и человек" (2000). - М., 2001.
• Грико, Т. Шмелевы [Текст] / Т. Грико // Москва. 2000. - № 6. - С. 174−187.
• Дзыга, Я.О. Изображение быта в "Истории любовной" И.С. Шмелева: диалог с традицией [Текст] / Я.О. Дзыга // Вестник Самарского государственного университета. - 2011. - №7 (88). - С. 106-110.
• Есаулов, И.А. Поэтика литературы русского зарубежья (Шме­лев и На­бо­ков: два ти­па за­вер­ше­ния тра­ди­ции) / И.А. Есаулов. Категория соборности в русской литературе. - Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1995.
• И.С. Шмелев в контексте славянской культуры: VIII Крымские международные Шмелевские чтения. - Симферополь: Таврия-Плюс, 2000.
• И.С. Шмелев и духовные традиции славянской культуры: Сб. материалов междунар. науч. конф. 11-15 сент. 2002 г., г. Алушта / XI Крымские международные Шмелевские чтения. - Алушта, 2004.
• И.С. Шмелев и русская литература ХХ века. III Крымские Шмелевские чтения: тезисы докладов научной конференции, 19-26 сент. 1994 г. - Алушта, 1994.
• Кияшко, Л.Н. Автобиографическая проза как феномен литературы русского зарубежья (И.С. Шмелев "Богомолье" и "Лето Господне") [Текст] / Л. Н. Кияшко // Вопр. филологии. – 2011. - N 2 (38). - С. 124-132.
• Любомудров, А.М. Интуитивное и рациональное в творческой личности И.С.Шмелева // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 8: Литературоведение. Журналистика. - 2007. - №6.
• Любомудров, А.М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б.К. Зайцев, И.С. Шмелев / А. М. Любомудров. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2003.
• Нечаенко Д.А. Сказка о России: "духоводительные видения" и сны в романе И.С.Шмелёва "Лето Господне" [Текст] // Нечаенко Д.А. История литературных сновидений XIX-XX веков: Фольклорные, мифологические и библейские архетипы в литературных сновидениях XIX-начала XX вв. М.: Университетская книга, 2011. С. 744-753. ISBN 978-5-91304-151-7
• Осьминина, Е.А. Возвращение Ивана Шмелева [Текст] / Е. А. Осьминина//Москва. 2000. - № 6. - С. 173-174.
• Памяти Ивана Сергеевича Шмелева: сб. статей и воспоминаний. - Мюнхен, 1956.
• Попова, Л.Н. Шмелев в Алуште [Текст] / Л.Н. Попова. - Алушта: Крым. архив., 2000. - 83 с.
• Руднева, Е.Г. Заметки о поэтике И.С. Шмелева [Текст] / Е.Г. Руднева. М., 2002. - 128 с.
• Солнцева, Н.М. Иван Шмелёв: Жизнь и творчество: Жизнеописание. - М.: Эллис Лак, 2007. - 544 с. - ISBN 978-5-902152-45-3
• Сорокина, О.Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева.- М., 2000.
• Суровова, Л. Живая старина Ивана Шмелева. – М., 2006. – 304 с.
• Черников, А. П. Проза И. С. Шмелева: Концепция мира и человека. - Калуга: Калужский областной институт усовершенствования учителей, 1995. - 344 с.
• Шаховской, Д.А. И.С. Шмелев: Библиография. - Paris, 1980.
• Шешунова, С. В. Образ мира в романе И.С. Шмелева "Няня из Москвы" [Текст]/ С.В. Шешунова. - Дубна, 2002.
• Шешунова, С.В. Судьба и книги Ивана Шмелева. Цикл лекций на радио "Град Петров" . - М., 2010.

Напишите отзыв о статье "Шмелёв, Иван Сергеевич"

Примечания

Ссылки

• в библиотеке Максима Мошкова
• Солженицын А . . // Новый мир . - 1998. - № 7
• Биография. Творчество. Как возвращали прах писателя в Москву из Сент-Женевьев-де-Буа.

Отрывок, характеризующий Шмелёв, Иван Сергеевич

– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.

Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.

Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…