Вскрыв всю цепь конфликтных фактов «Бесприданницы», мы увидели, что идейный смысл пьесы выявляется в конфликте между человечностью и «бряхимовскими законами жизни» - законами, исключающими человечность.

Вспомним, что первый конфликтный факт направил наше внимание на начало борьбы между «человечностью» и «бряхимовщиной». В ходе этой борьбы то одно начало побеждало в людях, то другое.

Если полагать, что способность к добру, к бескорыстной любви, к творчеству, пробуждающему в людях чувство прекрасного, есть выражение «человечности», то, очевидно, поступки Ларисы являлись для нас наиболее полным олицетворением человечности.

Но мы увидели, как эта «человечность» была в конце концов не только вытеснена в Ларисе бряхимовским цинизмом («…Уж теперь у меня перед глазами заблестело золото, засверкали бриллианты»), но и сама Лариса была физически уничтожена. Убийство Ларисы - это логически завершающее проявление наивысшей формы «бряхимовской» античеловечности!

Следовательно, главный конфликт пьесы - конфликт между человечностью и всем тем, что мы назвали «бряхимовщиной», - закончился победой «Бряхимова».

Подумаем теперь: если бы не свершился последний конфликтный факт пьесы - «гибель Ларисы!», был бы нам, ясен до конца смысл того, что хотел сказать этой пьесой Островский? Могли бы мы вместе с Островским сказать: «Бряхимовщина» - это страшная сила! Она уничтожает и все лучшее, что есть в людях, и самых лучших из людей»? Можно ли было сделать такой вывод, пока Лариса еще не попросила Карандышева прислать к ней Кнурова (нравственная гибель Ларисы!) и пока Карандышев не убил Ларису (физическая гибель Ларисы, и полная нравственная гибель Карандышева)? Ответ может быть, очевидно, только отрицательным.

Конечно, идея автора открылась нам не вдруг: на протяжении всего действия пьесы мы чувствовали, как в нас постоянно нарастает протест против всего «бряхимовского». Но, безусловно, гибель Ларисы в самом конце пьесы заставила нас почувствовать не только всю боль за ее судьбу, но и возненавидеть все, что неизбежно привело Ларису к гибели.

Следовательно, идея пьесы наиболее полно открылась нам после того, как главный конфликт пьесы выявился в таком факте, который наиболее ярко, наглядно выразил глубинную суть этого конфликта. Нам представляется эта закономерность чрезвычайно важной. Действительно, если не считаться с этим положением, то можно решить, что самый важный момент - это убийство Ларисы. Но ведь до того, как произошел роковой выстрел, автор дал зрителям еще и сцену, в которой Кнуров сделал предложение Ларисе пойти к нему на содержание. И Лариса решилась принять предложение Кнурова! Следовательно, для раскрытия идеи эти сцены были необходимы Островскому! Смерть настигает Ларису только после ее нравственной гибели, и, наверное, не случайно Островский пишет эту сцену так, что для Ларисы не смерть ужасна, скорее наоборот, эта смерть - избавление от пути нравственного падения, разложения, позора на который Лариса уже готова была встать.

Лариса (со слезами ). Уж если быть вещью, так одно утешение - быть дорогой, очень дорогой. Сослужите мне последнюю службу: подите, пошлите ко мне Кнурова.

Как цинично действовать заставляет Островский Ларису!

Карандышев . Что вы, что вы, опомнитесь!

Лариса . Ну, так я сама пойду.

Карандышев . Лариса Дмитриевна! Опомнитесь! Я вас прощаю… …Я вас умоляю, осчастливьте меня!

Лариса . Поздно. Уж теперь у меня перед глазами заблестело золото, засверкали бриллианты.

Похоже, что она даже наслаждается своим будущим падением… Лариса как бы начинает путь, по которому давно идут многие «бряхимовцы».

Карандышев . Я вас люблю, люблю.

Лариса . Лжете! Я любви искала и не нашла… так буду искать золота…

Карандышев . Так не доставайся же ты никому! (Стреляет в нее из пистолета .)

Лариса (хватаясь за грудь ). Ах! Благодарю вас! (Опускается на стул .)

Поразительно: у Ларисы первая же оценка случившегося - положительная оценка!

Да, действительно, эта смерть - избавление от грядущего позора, падения!.. Иначе вряд ли бы Лариса с такой нежной благодарностью обращалась бы к Карандышеву.

Карандышев . Что я, что я… ах, безумный! (роняет пистолет .)

Лариса (нежно ). Милый мой, какое благодеяние вы для меня сделали! Пистолет сюда, сюда, на стол! Это я сама… Сама. Ах, какое благодеяние…

Следовательно, этот конфликтный факт нужен Островскому, чтобы раскрыть, с одной стороны, глубину падения Ларисы, а с другой - глубину падения Карандышева.

Следовательно, полное нравственное падение героев, выступивших в начале пьесы как чуть ли не само олицетворение человеческого достоинства, очень важно было для Островского, только таким путем автору удалось наиболее полно выразить свою идею.

Подчеркнем еще раз: если не понимать важность закономерности выявления главного конфликта в конфликтном факте, наиболее полно его выражающем, то можно неверно оценить факт убийства, т.е. оценить его только как факт проявления ревности в мелодраматической истории несчастной любви Ларисы.

Заметим теперь, что конфликтный факт, выражающий наиболее полно суть главного конфликта пьесы и ее идею, происходит у Островского в самом конце действия пьесы.

А. Н. Островский, не только прекрасно чувствовавший природу театра, но и много размышлявший о законах сценического искусства, сообщал Н. И. Музилю: «По актам я не могу посылать пьесу (речь идет о «Бесприданнице». - А. П.), потому что пишу не по актам: у меня ни один акт не готов, пока не написано последнее слово последнего акта» .

А. П. Чехов был убежден, что «повесть, как и сцена, имеет свои условия. Так, мне мое чутье говорит, что в финале повести или рассказа я должен искусственно сконцентрировать в читателе впечатление от всей повести» . И еще одно признание Чехова: «Есть у меня интересный сюжет для комедии, но не придумал еще конца. Кто изобретет новые концы для пьесы, тот откроет новую эру… Не стану писать ее (пьесу), пока не придумаю конца, такого же заковыристого, как начало. А придумаю конец - напишу ее в две недели» .

Интересно, каков же финал пьесы «Дядя Ваня», удалось ли Чехову открыть «новую эру» или он в чем-то все же традиционен?

Вспомним, что последнее, четвертое действие начинается с того, что все ожидают подачи лошадей - Серебряковы уезжают в Харьков.

Астров тоже собирается уезжать, но предварительно ему необходимо, чтобы Войницкий вернул баночку с морфием.

Войницкий . Оставь меня!

Астров . С большим удовольствием, мне давно уже нужно уехать отсюда, но, повторяю, я не уеду, пока ты не возвратишь того, что взял у меня.

Совершенно очевидно, что для обоих конфликтным фактом остается выстрел Войницкого в Серебрякова!

Войницкий . Я у тебя ничего не брал.

Войницкий явно спущен всем, что произошло, но пытается прикрыто это бравадой…

Разыграть такого дурака: стрелять два раза и не попасть! Этого я себе никогда не прощу!

Астров . Пришла охота стрелять, ну, и палил бы в лоб самому себе.

В то, что морфий ему нужен для того, чтобы отравиться, Астров, очевидно, не верит, иначе он не позволил бы себе шутить…

Войницкий (закрывает лицо руками ). Стыдно! Если бы ты знал, как мне стыдно! Это острое чувство стыда не может сравниться ни с какой болью. (С тоской .) Невыносимо! (Склоняется к столу .) Что мне делать? Что делать?

Войницкому, возможно, хочется, чтобы его пожалели…

Астров . Ничего.

Астров, очевидно, понимает, что происходит с Войницким, но ему претит столь немужественное поведение дяди Вани. А вообще вся эта шумиха с выстрелом, наверное, представляется ему пошлейшей мелодрамой. Может быть, устами Астрова Чехов пытается здесь, в конце пьесы, «искусственно сконцентрировать в читателе (или в зрителе. - А. П.) впечатление от всей повести» - повести о человеческой пошлости?

Войницкий . Дай мне что-нибудь! О боже мой… (Плачет .)… Дай мне чего-нибудь… (Показывает на сердце .) Жжет здесь.

Астров (кричит сердито ). Перестань!.. Да, брат, во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека: я да ты. Но в какие-нибудь десять лет обывательская жизнь презренная затянула нас; она своими гнилыми испарениями отравила нашу кровь, и мы стали такими же пошляками, как все.

(Живо .) Но ты мне зубов не заговаривай, однако. Ты отдай то, что взял у меня.

Войницкий . Я у тебя ничего не брал.

Астров . Ты взял у меня из дорожной аптечки баночку с морфием.

Послушай, если тебе во что бы то ни стало хочется покончить с собою, то ступай в лес и застрелись там! Морфий же отдай, а то пойдут разговоры, догадки, подумают, что это я тебе дал… С меня же довольно и того, что мне придется вскрывать тебя… Ты думаешь, это интересно?

(Входит Соня.)

Войницкий . Оставь меня!

Да, Астрову явно не по душе поведение Войницкого. Очевидно, только воспитанность Астрова не позволяет ему сказать откровенно все, что он думает.

Соня вместе с Астровым еще некоторое время уговаривают Войницкого вернуть морфий. Наконец…

Войницкий (достает из стола баночку и подает ее Астрову ). На, возьми. (Соне ) Но надо скорее работать, скорее делать что-нибудь. А то не могу… не могу…

Не правда ли, довольно резкая перемена желаний. Еще несколько минут назад Войницкий не видел выхода из создавшегося положения.

Затем все прощаются. Войницкий и Серебряков извиняются друг перед другом за все случившееся…

Астров прощается с Еленой Андреевной. Серебряковы уезжают. Соня и дядя Ваня садятся «работать» - писать счета…

Работник . Михаил Львович, лошади поданы.

Опять, как в начале 1 действия, за Астровым прислали лошадей; опять Соня спрашивает Астрова, когда он приедет; опять нянька поит Астрова водкой.

Астров . Слышал…

Соня . Когда же мы увидимся?

Астров . Не раньше лета, должно быть. Зимой едва ли… Само собой, если случится что, то дайте знать - приеду. (Пожимает руки .) Спасибо за хлеб, за соль, за ласку… одним словом, за все.

(Идет к няне и целует ее в голову .)

Прощай, старая.

Марина . Так и уедешь без чаю?

Астров . Не хочу, нянька. Марина. Может, водочки выпьешь?

Астров (нерешительно ). Пожалуй… (Астров выпивает водки, прощается со всеми и идет к выходу .)

Вспомним, что в 1-м действии Войницкий обвинял Серебряковых в том, что их приезд нарушил ритм, и порядок его и Сониной работы… Теперь они оба вернулись к своей прежней работе…

Войницкий (пишет ). «2-го февраля масла постного 20 фунтов… 16 февраля опять масла постного 20 фунтов… Гречневой крупы…»

Марина . Уехал.

Соня (возвращается, ставит свечу на стол ). Уехал…

Войницкий (сосчитал на счетах и записывает ). Итого… пятнадцать… двадцать пять…

(Соня садится и пишет .)

Марина (зевает ). Ох, грехи наши…

(Телегин входит на цыпочках, садится и тихо настраивает гитару.)

Войницкий (Соне, проводя рукой по ее волосам ). Дитя мое, как мне тяжело!

Но эта работа, очевидно, не приносит радости и спасения.

Соня . Что же делать, надо жить!

Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других… Когда наступит наш час, мы покорно умрем, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную… Я верую, дядя, я верую горячо, страстно… Мы отдохнем!

(Телегин тихо играет на гитаре .)

Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь…

Ты не знал в жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди…

Мы отдохнем… (Обнимает его .)

Мы отдохнем!..

(Стучит сторож, Телегин тихо наигрывает; Мария Васильевна пишет на полях брошюры; Марина вяжет чулок .)

Мы отдохнем!

(Занавес медленно опускается .)

А спасенье ли для них в Христианской вере, что «аз воздастся»?..

Если Соня действительно верит, а не уговаривает себя и дядю Ваню, то зачем же так много говорить о том, что является для нее истиной? Да и Войницкого это утешение, как видно, не очень успокаивает… Как же Телегин может играть во время такого диалога? Не только присутствовать, но даже играть на гитаре?

А Марии Васильевне тоже безразлично, что происходит с Войницким и Соней. И почему добрая няня тоже безразлична к страданию близких людей?

Напрашивается единственный ответ: и слезы дяди Вани, и утешения Сони - это сцена не неожиданная для всех обитателей дома - такое много раз бывало, очевидно, и до приезда Серебряковых и, наверное, будет много раз и после их отъезда.

Возможно, по этой же причине Астров столь иронично относится и к похищению морфия, и ко всем стонам и жалобам Войницкого - все это, по мнению Астрова, проявление «жизни обывательской», «жизни презренной».

Очевидно, если бы Войницкий действительно твердо решил, что ему незачем далее жить на этом свете, то он бы нашел средство, чтобы покончить с собою. И если уж пришлось вернуть похищенный морфий, то (при твердом намерении самоубийства) незачем было продолжать жаловаться на свою судьбу. Складывается впечатление, что и похищение морфия, и его возвращение, и жалобы на то, что ему «очень стыдно», - все это направлено к одной цели: Войницкому очень хочется, чтобы его пожалели. Он этого и добивается в конце пьесы: Войницкий откровенно плачет, а Соня его утешает…

Итак, какую историю можно рассказать, основываясь на всех конфликтных фактах пьесы?

«Обывательщина» и «пошлость» спокойно дремали в усадьбе. Приехали Серебряковы, и Войницкому показалось, что для него может начаться какая-то иная жизнь. Но последняя надежда на «иную жизнь» лопнула как мыльный пузырь. Войницкий, очевидно, хотел красиво уйти из жизни, чтоб его помнили, - застрелиться. Но и этого у него не получилось, желая за все отомстить, он пытался убить Серебрякова, и это не получилось. Хотел хотя бы отравиться, но и это не получилось. И все в усадьбе вернулось «на круги своя» - «обывательская, пошлая жизнь» потекла далее.

«У Чехова не лирика, а трагизм. Когда человек стреляется, это не лирика. Это или пошлость, или подвиг. Ни пошлость, ни подвиг никогда не были лирикой. И у пошлости, и подвига свои трагические маски.

А вот лирика бывала пошлостью» , - записал Е. Вахтангов в своем дневнике.

Очевидно, наше предположение, что этой пьесой автор протестует против пошлости человеческого существования, против «свинцово мерзких условий» жизни, не противоречит всему творчеству Чехова.

Отношение Чехова к последним заклинаниям Сони точно передано в ремарке, описывающей поведение остальных обитателей усадьбы. И не столь уж спорным может быть предположение, что все участники этой истории, по мысли Чехова, обыватели и пошляки. И Астров, понимающий, что он тоже «пошляк и обыватель», ничего по существу не может, да и не хочет изменить в своей жизни.

Следовательно, конфликт между «человеческим достоинством» и «пошлостью» закончился в пьесе победой «пошлости».

Подумаем теперь: мог ли нам полностью открыться смысл пьесы Чехова, если бы не произошли последние конфликтные факты пьесы?

Последний факт - «Уехал Астров». Дядя Ваня дал, наконец, волю своим слезам, а Соня начала жалеть и его, и себя - утешать христианскими постулатами веры. Всем остальным обитателям это безразлично, каждый занят собой.

Для того чтобы протест против пошлости был особенно ощутим, Чехов, как видим, пошел не только на подтрунивание, на открытую иронию по поводу широко используемых приспособлений христианской веры к нуждам обывательщины.

Следовательно, и в пьесе Чехова главный конфликт пьесы нашел свое наиболее полное выявление в последнем конфликтном факте.

А в пушкинском «Борисе Годунове»? Выявлен ли был полностью главный конфликт пьесы - конфликт между народом и властью, пока не произошло убийство Феодора Годунова, провозглашение Дмитрия царем и неприятие его народом? Мысль Пушкина о том, что только та власть истинна, которая опирается на свой народ, - эта мысль полностью раскрывается тогда, когда мы видим, что «народ безмолвствует».

Романтическая вера Маяковского в то, что в коммунистическом будущем все-таки не будет места Победоносиковым и Мезальянсовым, - эта вера раскрывается наиболее полно благодаря последнему факту: Победоносиков и компания выбрасываются из «машины времени»!

Можно сделать вывод: главный конфликт во всех разбираемых нами пьесах начал проявляться с первого же конфликтного факта, но наиболее полно он раскрывается (так же как и идея пьесы!) в результате свершения последнего конфликтного факта. Между первым конфликтным фактом и последним развивалась вся идея пьесы не в «виде сентенции», а в действиях «живых образов». Между первым и последним конфликтным фактом проявилось все богатство пьесы: атмосфера, характеры, лексика, разнообразие предлагаемых обстоятельств, характер построения сюжета - словом, все стилистические особенности пьесы.

Любопытно, что Аристотель, по сути, видел тоже только два основных смысловых и структурных узла пьесы: «В каждой трагедии есть две части: завязка и развязка; первая обыкновенно обнимает события, находящиеся вне (драмы), и некоторые из тех, которые лежат в ней самой, а вторая - остальное» . И очевидно, что конечным пунктом «остального» должен быть последний конфликтный факт пьесы.

Вернемся к мысли Островского о том, что «дело поэта… в том, чтобы происшествие… объяснить законами жизни». Совершенно очевидно, что «происшествие», интересовавшее Островского в «Бесприданнице», - это «гибель Ларисы!» (гибель и нравственная и физическая), вся же остальная пьеса написана только для того, чтобы «объяснить» зрителю неизбежность, закономерность («законы жизни»!) этого происшествия. Поэтому, очевидно, «гибель Ларисы!» - это именно тот факт, через который наиболее полно раскрывается главный конфликт пьесы. Без этого конфликтного факта не могла бы состояться пьеса «Бесприданница».

Попробуем сопоставить значимость происходящих в пьесе конфликтных фактов и на этой основе ответить на вопрос: в каком же конфликтном факте проявляется наиболее полно смысл пьесы, где этот факт структурно расположен?

К. С. Станиславский писал: «Существуют пьесы (плохие комедии, мелодрамы, водевили, ревю, фарсы), в которых сама внешняя фабула является главным активом спектакля…

…Но в других произведениях нередко сама фабула и ее факты не представляют значения. Они не могут создать ведущей линии спектакля, за которой с замиранием следит зритель… В таких пьесах факты нужны, поскольку они дают повод и место для наполнения их внутренним содержанием. Таковы, например, пьесы Чехова.

Лучше всего, когда форма и содержание находятся в прямом соответствии. В таких произведениях жизнь человеческого духа роли неотделима от факта…

В большинстве пьес Шекспира существует полное соответствие и взаимодействие внешней, фактической и внутренней линии» .

Но, может быть, не только у Шекспира форма и содержание находятся в прямом соответствии с «жизнью человеческого духа роли»? Ведь идея любого произведения искусства - категория не столько умозрительная, сколько эмоциональная. Зрителями театрального представления эта идея должна восприниматься через потрясение (разумеется, в идеале!), через то, что Аристотель определял понятием «катарсиса» - трагического очищения. Но нам думается, что прав Сахновский-Панкеев, полагающий, что «понятие катарсиса Аристотеля… трактованное широко, оно должно быть распространено и на все другие жанры драматургии» . Но если нравственная цель любой пьесы будет достигнута раньше завершения ее действия, то вместе с этим будет исчерпан и смысл всего сюжета. Иными словами, если бы суть главного конфликта пьесы полностью раскрывалась где-то в середине пьесы, то «жизнь человеческого духа» всей пьесы была бы исчерпана в ее середине; и уже к середине пьесы была бы достигнута и ее нравственная цель. Вот почему, очевидно, Аристотель настаивал на том, что катарсис является результатом, итогом действия всей пьесы.

Нам приходится так настойчиво подчеркивать значение этого положения потому, что, к сожалению, в некоторых театральных учебных заведениях по-прежнему учат анализу еще по старым пресловутым фрейтаговским схемам. Учат находить в пьесе «экспозицию», «завязку», «кульминацию» и «развязку». О ничего не дающих для практики театра «экспозиции» и «завязке» мы уже говорили выше. Вместо того чтобы понять сущность главного конфликта пьесы и его проявления в последнем конфликтном факте пьесы, настойчиво предлагают отыскивать «кульминацию» и «развязку».

По Фрейтагу, «кульминация пьесы» находится обязательно где-то в ее середине или во, второй половине пьесы, а дальше «действие идет по нисходящей» - на ослабление.

Несостоятельность схемы Фрейтага и в трактовке завершения композиции пьесы нам представляется очевидной. Этот схематизм отмечается также и в трудах исследователей современной сценической, практики. Так, В. Волькенштейн остроумно замечает, что «фрейтаговский термин «нисходящее действие» весьма опасный, ибо драма развивается в нарастании действия и «нисхождение» или падение действия неизбежно связано с падением интереса со стороны зрителя» .

Поэтому талантливые, опытные драматурги так строят свои пьесы, чтобы «жизнь человеческого духа» пьесы и ролей развивались напряженно до самого конца пьесы. Поэтому конфликт нарастает и развивается также до самого конца пьесы. И естественно, что самый важный конфликтный факт, наиболее полно выявляющий суть и главного конфликта, и идеи пьесы, и ее стилистические особенности, также должен находиться всегда в конце пьесы.

В «Гамлете» такой факт - «смерть Гамлета, всех членов королевской семьи и их приближенных!»; в «Борисе Годунове» «Народ не принял нового царя». Островский заканчивает «Бесприданницу» «гибелью Ларисы». А для завершения пьесы Чехову понадобился, казалось бы, совершенно ничего не значащий фактик: «Дядя Ваня заплакал!»

Заметим, что если сопоставить эти столь разные по масштабу и характеру конфликтные факты с первыми конфликтными фактами этих же пьес, то в каждом случае получается довольно единая стилистически законченная картина действия пьесы.

Знание этой закономерности открывает очень большие возможности для режиссера, анализирующего пьесу.

Связь между умением верно анализировать пьесу и рождением будущего спектакля становится особенно очевидной, когда мы затронем проблему создания режиссерского замысла.

Смертельные роли - дань высшим силам

Для пьесы «Макбет» Шекспир записывал монологи настоящих ведьм

Владимир Высоцкий написал: «Смерть тех из нас всех прежде ловит, кто понарошку умирал». В среде актеров есть примета - если твой герой умирает в кинокартине или спектакле, то недолго осталось жить и тебе. Те, кто не верят в эти приметы и все же играют смертельные роли, расплачиваются своей жизнью - как и сам Высоцкий, так и Шукшин, которому было посвящено это стихотворение...

Проклятье «Макбет»

Некогда профессия актера считалась недостойной порядочного человека. Мол, актеришки – это скоморохи, лицедеи, их и хоронили за церковной оградой, как самоубийц.

И в незапамятные времена сложились легенды и суеверия об этом «нечистом» ремесле. И одно из самых распространенных – о смертельных ролях. Возможно, оно берет свое начало со времен крепостных актеров. Знаменитая Прасковья Жемчугова незадолго до смерти репетировала роли Офелии и Клеопатры – обе героини, как известно, трагически погибают. К Жемчуговой явилась провидица и предрекла актрисе смерть, если она не откажется от участия в постановке – две покойницы неминуемо «притянут» третью – саму Жемчугову. Но Прасковья не поверила предсказанию и умерла при родах в возрасте 35 лет.

У зарубежных актеров тоже существуют свои суеверия, идущие с давних времен. Например, у них бытует мнение о том, что на пьесу Шекспира «Макбет» наложено проклятие . Мало кто осмеливается поставить ее в театре, а если смельчаку-режиссеру и пришла такая фантазия, то актеров подобрать на нее очень непросто. Но когда труппу все же с трудом набирают, то репетиции происходят мучительно – существует целый ряд запретов. Например, нельзя произносить вслух ее название – только «пьеса». Ни в коем случае нельзя репетировать дома или на улице. Согласно легендам, пьеса была проклята еще во время написания – из-за трех ведьм, по ходу действия варивших колдовское зелье. Говорят, что Шекспир записал монологи настоящих ведьм, чем и прогневал нечистые силы.

Дьявольский роман

В наше время таким проклятым произведением считается «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова . Воланд говорил Мастеру: «Этот роман еще принесет вам сюрпризы», но сюрпризы он принес не только Мастеру, но и всем постановщикам фильмов и спектаклей по этому произведению. Впрочем, таковых было не очень много, потому что самым мистическим обстоятельством являлось то, что режиссеры мечтали о постановке «Мастера и Маргариты», но различные обстоятельства мешали этому. А надо сказать, что такие корифеи, как Владимир Наумов, Игорь Таланкин, Георгий Данелия, Ролан Быков, Геннадий Полока, Андрей Тарковский, Элем Климов, Эльдар Рязанов могли преодолеть все трудности, но не в этом случае – постановки срывались одна за другой. Тех, кто все же начал работу над «Мастером и Маргаритой», ждали страшные последствия.

В 1972 году Анджей Вайда поставил фильм «Пилат и другие». И хотя эта картина очень отдаленно напоминала

«Мастера и Маргариту», мистические события не заставили себя ждать. После окончания съемок при более чем загадочных обстоятельствах скончался исполнитель роли Иешуа . В то же время был снят югославско-итальянский фильм по мотивам романа. Но картину запретили, а режиссер был изгнан из страны и умер в нищете.

В середине 90-х годов был поставлен спектакль «Мастер и Маргарита» в московском «Театре на Юго-Западе». Актер Виктор Авилов играл роль Воланда, испытывал от этого дискомфорт и, чтобы обезопасить себя от действия нечистых сил, надевал нательные кресты и медальоны. Но именно после этого спектакля обнаружилось, что он болен раком.

Актер Дмитрий Дюжев считает этот роман своим злым роком. Когда он учился в ГИТИСе, то снимал квартиру на Патриарших прудах. На последнем курсе он репетировал роль в дипломном спектакле «Мастер и Маргарита». И именно в это время у него умерла младшая сестра. Спустя несколько лет он начал работать в театре и опять получил роль в «Мастере». Вскоре у него умер отец, а затем и мать.

Многострадальный фильм Юрия Кары, снятый в 1994 году, так и не дошел до зрителей. Еще во время съемок вокруг творилась чертовщина – взрывались трубы, пленки заливало водой, ломались машины, на съемочную группу сыпались болезни. А когда фильм был смонтирован, начались тяжбы между режиссером, продюсерами и наследниками Булгакова.

Интересно, что при съемках фильма «Мастер и Маргарита» Владимира Бортко особой чертовщины не происходило. Но в прессе никто не связал смерть Кирилла Лаврова (Пилата) и Александра Абдулова (Коровьева) с участием в этом фильме .

Впрочем, не только с «Макбетом» и «Мастером и Маргаритой» связаны драматические истории. Первым советским «ужастиком» стал фильм «Вий», снятый по Гоголю. Как известно, герой там имеет дело с нечистой силой. Но пострадать на съемках пришлось не Леониду Куравлёву, игравшему Брута, а его партнерше Наталье Варлей, исполнившей роль Панночки. В одной из сцен гроб носился по воздуху – трюк исполняли при помощи тросов. И на одном вираже Варлей выпала из гроба на большой высоте. Правда, Куравлёв успел подхватить её на руки. Однако злоключения актрисы на этом не кончились. После съемок она серьезно заболела. Как она утверждает, от смерти её спасло только то, что она сходила в церковь, покаялась и попросила прощения за эту роль.

Грозный царь

Но не только мистические фильмы оказывают влияние на жизнь актеров. Нонна Мордюкова в фильме «Русское поле» сыграла обычную женщину, у которой умирает единственный сын. Вскоре в ее жизни произошла такая же трагедия.

Анатолий Папанов свою последнюю роль сыграл в фильме «Холодное лето 53-го». Его героя убивали в финале картины. Вернувшись со съемок, актер умер от сердечного приступа – озвучивать фильм пришлось другому человеку.

Василий Шукшин снял фильм «Калина красная», где его героя Егора убивают бандиты. И вскоре умер сам...

Последним фильмом Леонида Быкова стала картина «Аты-баты, шли солдаты». Ефрейтор Святкин, сыгранный Быковым, погиб под гусеницами немецкого танка. Вскоре Быков попал в аварию, врезавшись в асфальтовый каток.

Виктор Цой «умирал» в картине «Игла». И спустя два года погиб в аварии в возрасте 28 лет.

В фильме «Белое солнце пустыни» погибает любимый многими поколениями Верещагин. Сыгравший его Павел Луспекаев умер, когда картина еще только вышла в прокат. В этой же картине убивают Петруху – штыком в грудь. Актер Николай Годовиков был вскоре тяжело ранен в грудь осколком бутылки.

Никита Михайловский сыграл юного ромео-Романа в картине «Вам и не снилось». В книге, по которой был снят фильм, Роман погибнет в конце, – в картине неизвестно, выживет ли герой, упавший с большой высоты. Но сам Никита скончался спустя несколько лет от лейкемии.

Владимир Высоцкий умирал в кино не один раз. Но последней для него стала роль Дон Жуана, которая имеет очень недобрую славу – ибо этот герой бросает вызов высшим силам . Также не любят актеры роль Ивана Грозного. В1945 году актер Н.П. Хмелев умер на сцене в гриме и костюме Ивана Грозного.

В 1992 году снимался сериал «Ермак», где Грозного играл Евгений Евстигнеев – это была его последняя роль. Олег Борисов также исполнял роль Грозного, в фильме «Гроза над Русью», и вскоре умер.

Недавно вышел фильм «Царь». Пожелаем исполнителю роли Ивана Грозного Петру Мамонову крепкого здоровья и долгих лет жизни – будем надеяться, что кровавая дань высших сил с этого фильма уже собрана. Олег Янковский, сыгравший убитого митрополита Филиппа, умер, так и не дождавшись премьеры.

Наталья Трубиновская

Наш комментарий.

Здесь ещё надо добавить пример, приведённый широко известным замечательным нашим актёром Александром Михайловым, полученный им на собственном опыте, когда он исполнял роль Царя Иоанна в премьерном спектакле «Смерть Ивана Грозного». В середине действия у него, до этого момента пребывавшем в добром здравии, вдруг пошла горлом кровь, да так, что пришлось останавливать спектакль и вызывать скорую помощь. Он серьёзно болел, и после выздоровления долго не соглашался на участие в этой роли. И только после того, как по его требованию название сменили на «Иван Грозный», он ещё какое-то время участвовал в спектакле. Но уже после 2-х-3-х спектаклей он окончательно отказался, справедливо полагая, что не стоит искушать судьбу, а точнее – гневить Бога. Как русский православный человек, он, видимо, осознал, что не должен участвовать в какой бы то ни было «художественной интерпретации» личности Великого Русского Государя. Ведь хорошо известно какой образ Грозного Царя насаждался и продолжает насаждаться в умы и сердца людей нашего народа русского. Эту историю он рассказал на встрече с почитателями его таланта, на телеканале «Культура», где он открыто исповедовал великое уважение и почтение к первому Русскому Царю. Этот пример тоже послужит уроком всем актёрам, играющим смерть на сцене. Особенно – смерть таких выдающихся личностей нашей истории, как Царь Иоанн Васильевич Грозный.

Александр Королёв

зам.гл.ред альманаха «Священная Хоругвь»

Завязка пьесы – буря – была подсказана Шекспиру природной стихией, разбившей в 1609-м году английскую эскадру под руководством адмирала Дж. Сомерса около Бермудских островов. Вышедшее год спустя описание экспедиции, изобиловавшее страхами насчёт населявших чужие земли ведьм и дьяволов, послужило основой для волшебной природы острова Калибана/Просперо.

Первоначальные владения злой алжирской колдуньи Сикораксы – матери уродливого, похожего на рыбу, дикаря Калибана перешли под власть бывшего миланского герцога после его свержения родным братом и скитания с маленькой дочерью Мирандой по морям. Небывалая учёность, послужившая косвенной причиной изгнания Просперо из Милана (герцог слишком много времени уделял образованию и совсем забыл о своих государственных обязанностях, положившись на честность брата Антонио) и волшебный плащ, позволили бывшему властителю победить ужасную ведьму, подчинить себе её малолетнего сына и освободить и поставить на службу воздушного духа Ариэля.

Сюжетная основа «Бури», скорее всего, восходит к недошедшей до нас старой английской пьесе, в которой упоминался сверженный волшебник, его дочь, подчинённый дух, дикий человек и княжеский сын. Подтверждением данного факта является немецкая драма «Прекрасная Сидея», принадлежащая перу Якоба Айрера, увидевшая свет в конце XVI – начале XVII века. Сюжетное сходство пьес двух незнакомых друг с другом авторов позволяет сделать вывод о наличии общего для них литературного источника.

Центральной движущей силой «Бури» является её главный герой – миланский герцог Просперо. Могущественный благородный волшебник пользуется своими магическими способностями для того, чтобы восстановить справедливость: вернуть себе власть и привести обидчиков к покаянию. Просперо не ставит перед собой цели – отомстить. Гораздо больше его привлекает идея христианского всепрощения и последующего отказа от волшебства. Восстановление справедливости Просперо разыгрывает с помощью воздушного духа Ариэля и подчиняющихся ему более мелких духов, которые могут становиться невидимыми или принимать разнообразные облики животных (к примеру, гончих псов, терзающих укравших разноцветные одежды Тринкуло и Стефано) и божеств (нимфы, Ирида, Юнона, Церера). Волшебник точно знает, как и что нужно делать, для того, чтобы проявить в людях их наиболее яркие качества: любовь к сыну короля Алонзо, благородство принца Фердинанда, верную службу старого советника короля Гонзало, преступную подлость брата короля – Себастьяна и собственного брата – Антонио, пьяные выходки королевского дворецкого Стефано и придворного шута Тринкуло.

По приказу Просперо Ариэль топит возвращающийся из Туниса королевский корабль, остатки которого вместе с моряками отправляет на стоянку к Бермудским островам, и рассеивает по острову королевскую свиту на три части, каждой из которых устраивается свой вид испытания:

1. Фердинанд встречается с дочерью Просперо – красавицей Мирандой, влюбляется в неё и проходит тест на верность отцу (волшебник искушает его возможной властью), трудолюбие (принц носит тяжёлые брёвна в качестве «урока» от Просперо) и уважение к будущей жене (данный Фердинандом обет не нарушать девической чистоты Миранды до свадьбы).
2. Себастьяну и Антонио подстраивается возможность убить во сне короля Неаполя – Алонзо с тем, чтобы первый смог захватить власть над страной, а второй избавиться от податей в королевскую казну и получить в своё единоличное владение Милан.
3. Королевский шут Тринкуло и дворецкий Стефано используются Просперо для отвлечения внимания Калибана и окончательной проверки последнего на признательность воспитавшему его человеку.

Фердинанд с честью выдерживает испытание. Свои волшебные силы Просперо применяет к нему только на начальном этапе, когда показывает принцу его невозможность к сопротивлению.

Преступление Себастьяна и Антонио в решающий момент предотвращается Ариэлем, который в начале погружает короля со свитой в непробудный сон, а затем резко приводит в чувство.

Покушение на жизнь Просперо Калибана в начале отодвигается обманным манёвром (Ариэль заводит Стефано с Тринкуло в болото), а затем снимается с помощью обычных тряпок, привлекающих внимание мелких придворных своей красотой и многоцветьем.

Все трагические моменты пьесы к финалу получают счастливую развязку: Алонзо и Гонзало избегают смерти, Фердинанд получает в жёны Миранду, разбитый в щепки корабль восстанавливается, Алонзо и Фердинанд узнают о чудесном спасении друг друга, Просперо возвращает власть над Миланским герцогством и даже Калибан в качестве единственного наказания получает задание навести порядок в пещере.

Просперо от души прощает всех: он берёт только то, что принадлежит ему по праву, и не мстит ни предавшему его брату, ни его соучастнику – королю Неаполя Алонзо. Волшебник не выдаёт и нового преступления – покушения на убийство Себастьяна и Антонио: он только предупреждает героев о том, что знает их дурные помыслы.

Пьеса У. Шекспира «Буря» традиционно считается его последним произведением. Пьеса была впервые напечатана в фолио 1623 года. Текст ее дошел до нас в хорошем состоянии. Узловой момент действия пьесы, определивший ее заглавие, – буря, разбившая корабль поблизости от Бермудских островов, – был подсказан Шекспиру действительным событием его времени. В 1609 году английская эскадра под начальством адмирала Джорджа Сомерса, плывшая в Виргинию, первую английскую колонию в Америке, потерпела жестокое крушение около Бермудских островов. Адмиральский корабль дал течь и спасся от гибели только благодаря тому, что Сомерсу удалось сделать благополучную высадку на берегу одного из островов, усеянном острыми скалами.

В 1610 году вышло в свет описание этой экспедиции, в котором, между прочим, рассказывается: «Сэр Джордж Сомерс сидел на корме при свете звезд и, считая, что спасение невозможно, ежеминутно ожидал, что пойдет ко дну. Вдруг он завидел землю, – по мнению капитана Ньюпорта и его собственному, это не могло быть ни чем иным, как только берегами тех ужасных Бермудских островов, которые у всех народов слыли зачарованными, населенными дьяволами и ведьмами, так как около них вечно гремел гром, сверкали молнии и бушевали ужаснейшие бури. Все побережье было усеяно крайне опасными подводными скалами, вследствие чего к нему невозможно было приблизиться без риска потерпеть кораблекрушение». Все это соответствует описанию острова в шекспировской пьесе.

«Буря» – единственная пьеса Шекспира, в которой почти полностью соблюдено единство места и вполне, даже с избытком, – единство времени. Из нескольких мест пьесы следует, что все действие происходит в течение примерно четырех часов.

По жанру это «трагикомедия» - пьеса с трагическими перипетиями, но счастливым концом. Такое решение конфликта в пьесе говорит о серьезном переломе в мировоззрении писателя. «Буря» представляет собой живописное и развлекательное зрелище, где отсутствуют большие гуманистические проблемы и героическая борьба за лучшие идеалы, уступая место мягкой гуманности и духу всепрощения. Центральное место в «Буре» занимает образ «мудреца» Просперо (prospero – по итальянски – «счастливый», с оттенком: «блаженный», «безмятежный»), который своей великодушной волей и глубокими познаниями в магии (конечно, «белой магии», направленной на извлечение из природы всего доброго и целебного, а не зловещей и губительной «черной» магии) обуздывает эгоистические побуждения в себе и в других, в конце концов направляя судьбу всех окружающих к их собственному и общему благу. Но все это происходит уже без борьбы и конфликтов (как в прежних трагедиях или в наиболее глубоких, «проблемных» комедиях Шекспира), разыгрывается как по нотам по мановению волшебного жезла Просперо, знающего наперед, когда и что ему надо предпринять и чем все это кончится.

Истинным ключом к пониманию этой комедии, венца всех последних пьес Шекспира и завершения в известном смысле всего его творческого пути, критики называют не логическую, а музыкальную интерпретацию. Вся пьеса в гораздо большей степени, чем все остальные творения Шекспира, симфонична, являясь игрой звуков, песен, стонов, радостных и печальных: рев морских волн, завывание ветра, стоны бури, шепот леса, шорох человеческих шагов в зарослях или по песчаному берегу. Голоса природы – голоса мироздания…

Но ни на миг не замолкают у Шекспира и голоса человеческие – голоса гнева, обиды, жалобы, восхищения, любви. И есть в «Буре» еще один, первостепенной важности момент. Здесь Шекспир отразил в прямой и развернутой форме одно из крупнейших исторических явлений своей эпохи: политику колониальной экспансии, столь существенную для процесса первоначального капиталистического накопления, и все связанные с нею общественно моральные проблемы. Ответ его на все это характеризуется двойственностью, отражающей сложность позиций Шекспира в этот последний период его творчества.

Старший современник Шекспира, французский гуманист Монтень, настроенный отрицательно к поднимающейся вокруг него феодальной реакции, реагировал в своих «Опытах» (1588) на новую для того времени картину жизни американских дикарей идеализацией ее, фантазией о блаженной жизни первобытных людей, не знающих насилия, чинов и рангов, корыстных влечений, раздирающих общество культурных европейцев. Еще раньше из описаний жизни дикарей почерпнул краски Томас Мор для набросанной им в «Утопии» (англ. изд. 1551) картины идеального устройства человеческого общества, где нет ни государственной власти, ни частной собственности, ни тяжкой нужды, ни угнетения человека человеком. Несколько иначе реагирует на все это Шекспир в своей «Буре». Он как будто оправдывает, даже обосновывает методы колониальной политики с закабалением туземцев, изображая Калибана как существо по природе своей тупое и злобное, умственно и морально неполноценное, годное лишь на то, чтобы таскать дрова да подвергаться за свою строптивость телесным наказаниям, а Просперо – как «естественного» его повелителя, истинного «культуртрегера» далеких стран.

Как мало похоже это «решение расовой проблемы» на то, которое Шекспир намечал ранее в «Венецианском купце» и в «Отелло»!

Однако Шекспир не мог до конца отречься от своих старых позиций. Наряду с указанным решением вопроса в пьесе мелькает другая точка зрения, ему противоположная. Любопытна прежде всего фантазия Гонзало (самого разумного и «положительного» персонажа в пьесе после самого Просперо), развиваемая им сразу же после того, как он и его спутники попадают на остров (II, 1). Подобно Монтеню (послужившему здесь Шекспиру прямым источником), он также мечтает о создания на этом острове государства, где не будет ни денег, ни торговли, ни чинов, ни наследства, ни «огораживания» (злоба дня тогдашней экономически развивающейся Англии), ни даже правительства… Слушатели поднимают Гонзало на смех, но остроты их тупы и плоски, как сами они, и симпатии автора и читателей – целиком на стороне Гонзало.

Но еще важнее другое: замечательный показ методов «колонизаторов» в той сцене, где Стефано опаивает Калибана, который за «божественный» напиток выражает готовность стать навеки его рабом и предоставить ему все естественные богатства своего острова.

Водка и бич плантатора – таково гениально вскрытое Шекспиром резюме миссионерско культуртрегерских методов первоначального накопления в применении к «дикарям». Критики говорят о бунте Калибана. Упрощенно и нескладно выражает он сначала Просперо свой протест. За этим следует прямое восстание. Правда, не во имя абсолютного освобождения, а только ради замены одного хозяина другим, «худшего», по его понятиям, «лучшим». Бунтующий или нет, Калибан был и остается жалким рабом, однако в чем-то он поднимается даже выше европейцев: Калибан, Стефано и Тринкуло отправляются убивать Просперо. По дороге Ариэль развешивает красивые одежды, которые прельщают обоих европейцев. Калибан в отчаянии, он умоляет своих спутников не соблазняться этим тряпьем, не задерживаться, а прямо идти к главной своей цеди – свободе, но уговоры его бессильны.

Побуждения Шекспира к написанию его последней пьесы были, похоже, настолько глубоки, что, скорее всего, не до конца осознавались самим автором «Бури».

Связаны были эти побуждения, по-видимому, с какими-то обстоятельствами, которые в последние годы жизни Шекспира значительно продвинули его к так называемой третьей ступени экзистенциального развития личности. Судя по завершающей пьесе, Шекспир, в силу, вероятно, каких-то серьезных внешних событий, не только приблизился к «религиозной» ступени личностного развития, но, кажется, стал на эту ступень достаточно твердо. «Эстетическая» фаза с ее искрометными и легкими комедиями была для него позади так же, как и фаза «этическая» с ее суровыми трагедиями и историческими хрониками, в которых он в ходе мучительных раздумий и внутренней борьбы вынес как будто бы не подлежащий обжалованию приговор порокам человеческого рода. В «Буре» поэт предстает совершенно другим по своему мироощущению. Теперь он – не столько поэт, сколько – не побоимся этих высоких слов – почти святой, мудрец, просветленный. Мы вправе даже усомниться, а действительно ли эту светлую пьесу написал Шекспир. Но нет, такое сомнение не находит достаточных историко-литературных и текстологических подтверждений, поэтому о «другом Шекспире» точнее будет говорить лишь в фигуральном смысле. Без особого преувеличения можно сказать: Шекспир стал иным, в нем родился новый, подлинный внутренний человек. Шекспир предстает перед нами сегодняшними не только с обновленным, преображенным мироощущением, но еще и как пророк, причем в буквальном смысле этого слова, то есть как человек, способный видеть будущее и предрекать его. Прежде всего обращает на себя внимание место действия пьесы. Координаты и приметы этого места в произведении Шекспира достаточно точно указываются «духом воздуха» (an airy spirit) – Ариэлем:

Корабль стоит на якоре в той бухте,

Куда меня призвал ты как-то в полночь

Сбирать росу Бермудских островов.

Бермудские острова… Быть может, это название – не более чем условность, как считает, например, известный шекспировед И. Гилилов в пятой главе своей известной книги ? Однако, если даже так, то условность эта довольно знаменательна. Название «Бермуды» прочно ассоциируется с теми таинственными феноменами, с которыми человечество, особенно в последнем столетии, сталкивается в географическом регионе, носящем это наименование. Наряду с Морем Дьявола, как известно, «Бермудский Треугольник» является одним из наиболее загадочных мест на нашей планете. Именно в этом месте происходят непостижимые исчезновения воздушных и морских лайнеров, обнаруживаются странные сдвиги во времени, неопознанные летающие и плавающие объекты и т.п. Наконец, этот регион печально известен и своими сложными погодными условиями: частыми грозами и дикими бурями.

Поистине, трудно было подобрать более подходящее место, чем Бермуды, для волшебных событий на острове «Бури», где все пронизано странными видениями и фантомами, где можно слышать голоса, неизвестно кому принадлежащие. Они так сладостны, что даже дикарь Калибан готов слушать их бесконечно:

На этом фоне Шекспир выглядит более проницательным. Согласно шекспировской пьесе, из потока знаний и знамений, изливаемых на человечество, из попыток научить людей необычайным умениям не получается ничего по-настоящему полезного для надлежащего развития человека в его духовно-нравственном существе. Так, чудотворец Просперо, говоря о Калибане, прямо констатирует, что не сможет покорить его себе. Отметим эту оценку, данную полудикому человеку. Его не в состоянии исправить никакое учение и никакое знание само по себе. Если понять образ Калибана шире, чем он непосредственно выведен в пьесе, а именно – увидеть в нем не просто грубого и невежественного туземца, а сатирическое изображение человечества, то весьма знаменательным начинает выглядеть скептическое отношение Шекспира к возможности самого по себе знания, просвещения сделать человека более порядочным. Человека делает человеком нечто совсем иное, нежели знания, – такой вывод можно сделать уже из одного этого высказывания Шекспира (или, по крайней мере, его героя – Просперо). Но нельзя не заметить, что лейтмотивом и всей «Бури» является именно идея милосердия как главного признака человека. Не разум, не творчество, не сила и не волшебство составляют сущность человека как такового.

Ариэль, всепроникающий бестелесный дух, безусловно разумный, к тому же обладающий колоссальными, сверхчеловеческими и творческими способностями, оказывается, лишен жалости, сочувствия, шире говоря – доброты, которое свойственно одному лишь человеку!

Это-то дополнительное и сущностное качество и отличает человека от всех чудотворцев и могущественных духов. Поскольку это так, постольку становится понятным все дальнейшее развитие событий в шекспировском произведении. Становится ясным, почему волшебник Просперо отрекается от своего дара. Остановимся на этом важном моменте чуть подробнее. Ближе к концу пьесы Просперо говорит о своем могуществе, способном активно воздействовать на природные стихии и тонкие элементы, т.е. о своих экстраординарных способностях. Однако от этого могущества он тут же и отказывается. Очевидно, потому, что понимает: не обеспеченная нравственными качествами, эта наука становится опасной для человека и окружающей его природы. Чудеса – не синоним человечности. Человек без волшебных способностей не перестает быть человеком. А вот обладающий сверхъестественными способностями, но лишенный внутреннего, душевного тепла, не может быть безоговорочно отнесен к представителям рода «Человек».

Раньше мир виделся Шекспиру ареной беспрерывной кровавой борьбы. В трагедиях и исторических драмах Шекспира преобладали образы неодолимого рока и мщения (Гамлет, Лаэрт, Отелло и многие-многие другие).

А что же мы видим теперь, в последней, итоговой пьесе великого поэта?

На острове в «Буре» собрались все грехи человечества. Поистине, их тут едва ли не больше, чем в прежних произведениях самого Шекспира: пьянство, насмешливость, властолюбие, предательство, раболепие, похоть, жажда убивать, обман, лицемерие, воровство. Но – в финале пьесы никто никому не мстит, рок, непрестанно витавший в прежних шекспировских сочинениях, отходит куда-то в тень. Все прощены, все пришли к гармонии друг с другом и с природой. Буря на острове Просперо и Калибана смела все наносное, затхлое, отжившее и не дававшее жить, после чего смягчилась и улеглась.

До этого Просперо преследует Калибана, Стефано и Тринкуло, полный мстительных чувств, так знакомых нам по другим произведениям Шекспира. И однако очень скоро Просперо прозревает: «…Милосердие сильнее мести». Благодаря силе милосердия, персонажи «Бури», словно в дни обещанного в евангелиях воскресения мертвых, обрели своих дорогих «умерших». И – самих себя. Итак, все стали братьями, – каковыми и были изначально, до того как возненавидели друг друга (среди действующих лиц пьесы, если читатель помнит, – две пары братьев по крови: Просперо и Антонио, Алонзо и Себастьян).

В этом, похоже, и заключается главная идея шекспировской «Бури»: путь к спасению – не гордыня, не мщение, не наращивание силы и не стяжание чудес, а всепрощение, смиренная и всеобъемлющая братская любовь.