Семен Денисович Игнатьев (1904-1983) родился в семье крестьянина в Херсонской губернии. Украинец.

В 1914-1919 гг. работал на Бухарской железной дороге, в 1919 г. вступил в комсомол.
В органах ВЧК – с 1920 г. Член ВКПБ с 1928 г.
Длительное время – на профсоюзной работе, в 1931-1935 гг. учился во Всесоюзной Промышленной Академии имени Сталина, где познакомился с Н.С.Хрущевым, который его к себе приблизил, и способствовал его карьере. Все это время негласно продолжал сотрудничать с ОГПУ- НКВД, хотя формально в 1931 г. был снят с учета – «с переводом в резерв» ОГПУ.
В 1935 г., по инициативе Хрущева принят на работу в аппарат ЦК ВКПБ, где работал до октября 1937 г., когда был назначен первым секретарем республиканского комитета ВКПБ по Бурят-Монгольской АССР.

Избирался депутатом Верховного Совета СССР и Бурят-Монгольской АССР. Несет ответственность за массовые репрессии в этом регионе, особенно в отношении верующих (жестоко преследовал ламаизм и буддизм, широко распространенные в этой республике), и в отношении китайского и уйгурского национальных меньшинств (массово «выявлялись» «японские шпионы», число которых измерялось многими тысячами).

Возглавлял республиканскую «тройку» НКВД. Неоднократно отправлял в Москву просьбы об увеличении «лимитов» на «аресты по первой категории», – что означало расстрел без суда. За это был назначен членом Центральной ревизионной комиссии ЦК ВКПБ. В 1943-1946 гг. – первый секретарь Башкирского обкома партии, затем – вновь в аппарате ЦК ВКПБ.
В 1947 г. назначен вторым секретарем ЦК компартии Беларуси.
В 1949 г. переведен на пост секретаря Среднеазиатского бюро ЦК ВКПБ, затем – уполномоченный ЦК ВКПБ по Узбекистану, в 1950-1951 гг. одновременно – заведующий Общим отделом ЦК партии. Сблизился с Г.Маленковым, который инициировал его назначение в 1951 г. министром госбезопасности СССР. Пользовался покровительством также Н.С.Патоличева, занимавшего пост министра внешней торговли СССР, и уже тогда замешанного в коррупции.

Несет прямую ответственность за «дело врачей» и «мингрельское дело» (направленное против Л.Берии), «расследовал» «дело В.Абакумова» и его сотрудников: лично распорядился пытать бывшего министра МГБ, выбивая у него признания в «государственной измене». Добился смещения ближайших сотрудников И.В.Сталина: А.Н.Поскребышева, Н.С.Власика (вместо последнего лично возглавил Управление охраны МГБ), коменданта Кремля (вскоре внезапно умершего). Неоднократно высказывались предположения о причастности С.Д.Игнатьева к «внезапной» смерти И.В.Сталина. Именно эти предположения, а также обстоятельства «дела врачей» побудили Л.Берию добиться в апреле 1953г. смещения Игнатьева с должности. Берия начал расследование его деятельности на посту министра, и намеревался потребовать ареста Игнатьева по факту смерти Сталина, однако в связи с устранением самого Берии от власти в июне 1953 г. расследование было прекращено.
В дальнейшем Игнатьев находился на партийной работе – секретарем Татарского обкома КПСС. В 1960 г. снят с этого поста. Участвовал в заговоре против Н.Хрущева, но после отставки последнего был также смещен со всех постов и отправлен на пенсию.

Ильиных Олег Владимирович родился 2 августа 1974 года в г. Горно-Алтайске, Алтайского края, образование высшее. В 1995 году окончил Барнаульскую специальную среднюю школу подготовки начальствующего состава МВД России, в 2002 году – Барнаульский юридический институт МВД России, в 2007 году – Академию управления МВД России.

Службу в органах внутренних дел начал с 16 мая 1993 года в качестве постового милиционера по охране зданий МВД Республики Алтай. В 1995 году назначен на должность оперуполномоченного отделения уголовного розыска ОВД г. Горно-Алтайска МВД Республики Алтай, в 1997 году – на должность старшего оперуполномоченного отделения уголовного розыска ОВД г. Горно-Алтайска МВД Республики Алтай. В 1999 году назначен на должность заместителя начальника отдела уголовного розыска ОВД г. Горно-Алтайска МВД Республики Алтай, в 2002 году – на должность начальника отдела уголовного розыска ОВД г. Горно-Алтайска МВД Республики Алтай.

В 2003 году назначен на должность начальника ОВД Шебалинского района МВД Республики Алтай. В 2005 году направлен на 1 факультет Академии управления МВД России в г. Москва на очную форму обучения.

В 2008 году назначен на должность заместителя начальника Управления уголовного розыска МВД по Республике Алтай. В 2009 году направлен для прохождения службы в Северо-Кавказский регион на должность начальника криминальной милиции мобильного отряда МВД России в Республике Дагестан.

В 2010 году назначен на должность начальника ОВД по г. Горно-Алтайску МВД по Республике Алтай, в 2011 году – на должность заместителя Министра внутренних дел по Республике Алтай – начальника полиции.

Указом Президента Российской Федерации от 26 июня 2013 года № 577 назначен на должность начальника Управления Министерства внутренних дел Российской Федерации по Ненецкому автономному округу.

Указом Президента Российской Федерации от 23 декабря 2015 года № 657 назначен на должность начальника Управления Министерства внутренних дел Российской Федерации по Курганской области.

Указом Президента Российской Федерации от 22 февраля 2017 года № 83 начальнику УМВД России по Курганской области Олегу Владимировичу Ильиных присвоено специальное звание генерал-майор полиции.

В октябре 2017 года Указом Президента Российской Федерации Ильиных Олег Владимирович награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. В этом же году за многолетнюю безупречную службу, большой вклад в обеспечение законности, правопорядка и общественной безопасности в Российской Федерации награжден Почетной грамотой Совета Федерации Федерального собрания Российской Федерации.

В апреле 2018 года приказом Министра внутренних дел Российской Федерации за достигнутые успехи в оперативно-служебной деятельности и активную работу по укреплению правопорядка награжден наградным оружием – пистолетом Макарова.

Указом Президента Российской Федерации от 8 февраля 2019 года № 44 назначен на должность начальника Главного управления по противодействию экстремизму Министерства внутренних дел Российской Федерации.

За период службы неоднократно поощрялся руководством МВД России. Женат, воспитывает троих сыновей. Имеет спортивную квалификацию – кандидат в мастера спорта по горным лыжам.

Лишился своего поста и был арестован. Его место занял бывший заведующий отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б) Семен Игнатьев.

Двойная игра Игнатьева в "деле врачей"

О двойной игре Игнатьева, например, в "деле врачей" сообщил XX съезду Хрущев. "На этом съезде, -- сказал Хрущев, -- присутствует в качестве делегата бывший министр государственной безопасности товарищ Игнатьев. Сталин ему резко заявил: ""Если ты не добьешься признания врачей, мы тебя укоротим на голову"" (Н. С. Хрущев, "Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС", стр. 44). Зная, что Сталин при всех условиях "укоротит его на голову", Игнатьев и стал вести двойную политику. Иначе его не было бы на съезде, которым руководило старое Политбюро во главе с Хрущевым, Булганиным, Маленковым. Он, собственно, оказался и единственным уцелевшим руководящим чекистом из сталинского окружения: его заместителя Рюмина расстреляли, расстреляли его предшественника министра госбезопасности Абакумова и всех его помощников, расстреляли предшественника Абакумова министра госбезопасности Меркулова и всех его помощников, расстреляли Берия и всех его помощников, ликвидировали министров внутренних дел и госбезопасности Круглова и Серова и всех их помощников, а вот Игнатьев остался жив (в 1974 году к своему семидесятилетию он даже получил орден). Когда после смерти Сталина Берия объединил министерства госбезопасности и внутренних дел в одно МВД СССР и сам возглавил его, то Игнатьев получил лишь повышение -- его сделали секретарем ЦК КПСС по госбезопасности! Столь удивительной способностью самосохранения, умением приспособляться к обстановке и обходить подводные рифы, да еще играть с таким огнем, как Сталин, мог обладать лишь исключительно талантливый партаппаратчик. Им и оказался Игнатьев. Более четверти века он работал внутри партаппарата на всех уровнях: в области (Башкирия), в республиках {Узбекистан и Белоруссия), в центре (ЦК КПСС). Он был более предан аппарату, чем лицам, даже таким, как Сталин. Он был не оппортунистом, а фанатиком аппарата. В этом, вероятно, и секрет его спасения. Естественно, что и в Министерстве госбезопасности он ощущал себя не профессиональным чекистом, а резидентом партаппарата, его посланником и исполнителем ею воли. Если интересы тайной полиции приходили в столкновение с интересами партаппарата, то люди типа Игнатьева становились на сторону партии, а партию олицетворял собою партаппарат. Однако личная диктатура Сталина требовала, чтобы не партия контролировала полицию, а, наоборот, полиция контролировала партию. И теперь, когда Сталин задумал новую чистку и против партии и против полиции, он невольно спровоцировал единение старых полицейских кадров со старыми партаппаратчиками, в результате чего ему и подсунули министром безопасности Игнатьева. Сталин принял нового главу полиции в уверенности, что он его перекует по своему образу и подобию. И ошибся. Игнатьев оказался истинным сталинцем: двурушником. В силу этого Игнатьев был идеальным орудием на идеальном месте для организации заговора против Сталина.

К огда я начал расспрашивать об Игнатьеве его современников, выяснилось, что последнего сталинского министра ГБ не любили ни столичные интеллигенты, ни его собственные подчиненные. Первые считают его организатором дела врачей. А лубянские ветераны не могут простить Игнатьеву того, что он проводил чистку в МГБ и поощрял противозаконные методы следствия.
"Вы подумайте,— едва не срываясь на крик, возмущался отставной полковник госбезопасности,— при нем была организована камера пыток!" — "А до Игнатьева разве на Лубянке никого не били и не пытали?" — "Конечно, били,— согласился ветеран.— Но это все-таки была крайняя мера. Ну позовет следователь охранника, ну дадут пару раз дубинкой. Хотя... Бывало и перебарщивали. А он сделал истязания обычной практикой. У пыточной камеры, понимаете ли, был штат, включенный в штатное расписание министерства!"

О себе он не говорил
Семья Игнатьевых перебралась с Украины в Среднюю Азию еще до начала первой мировой войны. Шло бурное освоение окраин империи, и рукастых мужиков из центральных губерний страны заманивали длинным рублем в восточные и южные тмутаракани. Столкновение с абсолютно новой и незнакомой цивилизацией произвело на маленького Семена неизгладимое впечатление. Но началась война, отца, очевидно, призвали в армию, и десятилетний Семен в 1914 году начал работать на хлопкоочистительной фабрике в Термезе.
Участвовать в противоправительственной деятельности он не мог по малолетству и потому вскоре легко прошел строгую жандармскую проверку и был принят учеником в железнодорожные мастерские. Там же после революции вступил в комсомол, а в 1919-м стал комсоргом. Весь дальнейший путь Игнатьева был вполне типичен для комсомольца 20-х. Он служил в политотделе Бухарского фронта, затем в военном отделе Всебухарской ЧК.
"Семен Денисович в разговорах был аккуратен до дотошности,— рассказывал мне бывший зампред Совета министров СССР Зия Нуриев, работавший с Игнатьевым в 40-50-е годы.— О себе не говорил почти ничего. О юности, помню, только один раз упоминал, что в ЧК работал совсем недолго, а потом перешел в милицию".
Однако борьба Игнатьева с уголовной преступностью продлилась менее года. И в 1922 году он оказался на аппаратной работе в комсомоле, а затем в профсоюзах. За девять лет работы в Узбекистане и Киргизии Игнатьев сумел не свалиться ни в какой партийный уклон и без потерь пережил все чистки рядов ВКП(б). В те же годы он окончательно сформировался как личность. И его характеристика могла состоять из одной строки: осторожный исполнитель указаний руководства.
Правда, карьера Игнатьева в эти годы зашла в тупик. Чтобы стать руководителем производства, в начале 30-х уже требовалось образование. И Игнатьев поступил в Московскую промакадемию. Своей специальностью он выбрал новейшее в то время авиационное производство. Но стать директором авиазавода ему так и не довелось.

В гости ходить не любил
Амбициозные и малограмотные герои революции и гражданской войны, окопавшиеся на руководящих высотах, уже в начале 30-х стали помехой расширению личной власти Сталина. Вождю народов для управления страной требовались не соратники, а менеджеры — молодые, образованные и исполнительные. Выпускник Промакадемии Игнатьев как нельзя лучше отвечал этим требованиям. И на него обратил внимание заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК Маленков.
Подготовка новых кадров к работе была долгой и многоэтапной. В 1935 году Игнатьева утвердили инструктором ЦК ВКП(б). Два года спустя его по рекомендации ЦК избрали одновременно первым секретарем Бурят-Монгольского обкома. От других руководителей автономных республик Игнатьев отличался неподдельным интересом к монгольской культуре и тем, что пестовал и продвигал национальные кадры. А в 1943 году его перебросили на руководство куда более важным регионом — Башкирской АССР.

"Во время войны к нам в Башкирию было эвакуировано много предприятий,— рассказывал мне Зия Нуриев.— И Семен Денисович постоянно занимался возникающими на них проблемами. Сырье, оборудование, помещения. Семьи рабочих тоже нужно было куда-то поселить, накормить. Я тогда занимался сельским хозяйством и продовольствием. Так Игнатьев обязал меня еженедельно бывать на каждом предприятии и смотреть как организовано питание. И так день за днем. А вот День Победы мне запомнился. Работали мы обычно до пяти утра. 9 мая в это же время я пошел домой. Вдруг звонок — вернуться в обком. Оказывается, война закончилась. Тогда Игнатьев заказал по рюмочке коньячку. Первый и последний раз на моей памяти он выпил спиртное. Закрытый он был человек. Сам по гостям не ходил и к себе в гости никого не приглашал.
Руководство в Москве посчитало, что он справился с работой в Башкирии. И в 1946 году его забрали на работу в ЦК с повышением — заместителем начальника управления".
По сути, Маленков продолжал готовить Игнатьева как менеджера высшего звена. Следующим этапом стала его работа на республиканском уровне — секретарем ЦК в Белоруссии, а затем руководителем бюро ЦК ВКП(б) по Узбекистану.
К 1950 году обкатку можно было считать завершенной. Игнатьев получил назначение на ключевой пост заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б). Явно не за горами было избрание секретарем ЦК. Но планомерному движению Игнатьева к вершинам партийной власти неожиданно помешала болезнь Сталина.

Дело врачей не начинал
Самое известное злодеяние, которое принято связывать с именем Игнатьева, было, конечно, дело врачей. Но самое любопытное заключается в том, что организатором этого дела он был назначен, что называется, задним числом.
Существует версия, что в 1949 году у Сталина случился первый инсульт или серия микроинсультов. Так это или нет, до рассекречивания истории его болезни сказать невозможно. Об ослаблении здоровья вождя свидетельствовали косвенные признаки. Он стал проводить на Черном море уже не просто отпуск, а всю осень, прихватывая начало зимы. А в Москве предпочитал жить на даче. В начале 1951 года, судя по журналу приема посетителей, Сталин бывал в Кремле все реже и реже.
И борьба за власть, не прекращавшаяся в Кремле никогда, развернулась с новой силой. Свой главный удар два основных игрока, Берия и Маленков, направили против общего врага — министра ГБ Виктора Абакумова. В 1946 году он при поддержке Сталина оттеснил Берию от руководства Лубянкой, а Маленков в том же году при участии Абакумова лишился поста секретаря ЦК.
О событиях тех дней мне рассказывал заместитель Абакумова:
"Примерно в середине июня 1951 года мне позвонил Абакумов: "Срочно зайди!" Министр был злобно возбужден. Спрашивает: "Ты дело Этингера помнишь?" Естественно. В начале 1950 года к нам поступила информация о том, что этот профессор 2-го Московского медицинского института ведет злобно-антисоветские разговоры. Возможно, что это сообщение осталось бы просто исписанным листком, если бы не одно обстоятельство: как светило эндокринологии Этингер часто приглашался Лечсанупром Кремля для консультирования высшего руководства. Я попросил сотрудников проверить все еще раз.
Через некоторое время мне доложили, что информация полностью подтвердилась. Полученные материалы нужно было докладывать министру. Абакумов говорит: "Дело серьезное. Нужно запрашивать в ЦК санкцию на арест". Через несколько дней министр сказал, что Сталин не дал санкцию, но поручил усилить прослушивание и направлять ему записи этих разговоров. Выяснилось, что вокруг пасынка профессора начал складываться кружок недовольных. Молодежь, бравируя друг перед другом, болтала несусветную чушь о способах смены власти в стране. Сам профессор Этингер играл роль вдохновителя. Осенью Абакумов снова обратился за санкцией на арест и получил ее. Следственная часть мне не подчинялась. Поэтому я не имел понятия о том, что Этингер попал в руки какого-то подполковника Рюмина. Как не имел понятия и о самом существовании такого офицера и результатах следствия по делу Этингера. И вдруг об этом деле мне напомнил Абакумов: "Тут,— говорит,— ко мне на прием пришел следователь Рюмин, принес протоколы. Этингер признался, что в 1945 году умертвил секретаря МГК товарища Щербакова. Что думаешь об этом?" — "Дешевка,— отвечаю.— Этого просто не может быть".
Абакумов счел, что бездарный следователь придумал всю эту ерунду, чтобы выслужиться, и велел выбросить эту липу из дела. Никто и представить себе не мог, что этот демарш — часть плана ликвидации Абакумова и что Рюмин напишет письмо Сталину о том, что руководство МГБ СССР покрывает врачей-убийц. Сейчас уже известно, что свое обличительное и вызывающее этой "смелостью" доверие Сталина письмо Рюмин написал под диктовку помощника Маленкова Дмитрия Суханова. Тогда же к рюминскому бреду для подкрепления приложили заявление врача Лидии Тимашук о неправильном лечении Жданова. Сталин доверял Абакумову, но два свидетельства заронили в его душу сомнения. Как мне рассказывал позднее бывший в то время завотделом ЦК Семен Денисович Игнатьев, Сталин вынес вопрос о "врачах-убийцах" на заседание политбюро.
На заседании Маленков и Берия говорили о том, что врачи — не единственный провал в работе госбезопасности, приводили примеры и настаивали на принятии к Абакумову жесточайших мер. Но Сталин предложил временно освободить Абакумова от должности и поручить прокуратуре Союза разобраться в его вопросе. Одновременно создавалась комиссия ЦК для проверки материалов и писем о непорядках в МГБ.
В комиссию, возглавлявшуюся Маленковым и Берией, включили и Игнатьева. Одновременно, кажется, его сделали уполномоченным ЦК в МГБ. А после ареста Абакумова нам объявили, что Семен Денисович назначен исполняющим обязанности министра. Я могу сказать о нем вот что: человеком он был честным и порядочным, одним словом, правильным был, партийным человеком. Но в профессиональном, чекистском плане он оказался заурядным середнячком.
Став главой МГБ, Игнатьев столкнулся с мучительной проблемой: как избавиться от Рюмина? Всем уже было ясно, что никаких фактов, кроме того что Жданов и Щербаков умерли, у Рюмина нет. Как-то Игнатьев позвал меня посовещаться: "Что, если я обращусь к товарищу Сталину и скажу ему, что Рюмин совсем из оглоблей выломился, придумал заговор в МГБ и дезорганизовал всю работу министерства?" — "А нужно ли вам выходить прямо на товарища Сталина? — спрашиваю.— Может быть, лучше сначала посоветоваться с товарищем Маленковым?" Он снял трубку, позвонил Маленкову и рассказал о рюминских безобразиях. Маленков ответил: "Хорошо. Дайте свои соображения по поводу Рюмина, но очень рекомендую вам быть осторожным: Рюмин оказался страшнее, чем нам всем казалось".
Игнатьев составил и отправил в ЦК соответствующую записку. Но реакция Сталина оказалась неожиданной: Рюмина назначили заместителем начальника следственной части по особо важным делам. Семен Денисович после этого просто слег...
Я и тогда, и позднее не раз думал о том, почему такой мудрый человек, как Сталин, мог поверить этому ничтожеству Рюмину. Полагаю, что Сталин мог более или менее обоснованно подозревать членов своего окружения в желании избавиться от него. Система его охраны была надежной, но, как известно, от домашнего вора не существует замков. Поэтому, получив "свидетельства" использования врачей в качестве орудия убийства, он развязал руки Рюмину, считая, что этот ретивый дурак сможет, невзирая на лица, нарыть хотя бы крохи истины.
С другой стороны, "кипучая" деятельность Рюмина парализовала почти всю работу МГБ и не давала Берии и Маленкову воспользоваться плодами победы над Абакумовым.
Игнатьева же вскоре свалил инфаркт, и ко многим делам, что ему приписывают, он хотя бы поэтому не мог иметь отношения. Да и очень уж он был осторожный человек. На такого, наверное, легко свалить чужие грехи, но из этого не следует, что он грешник. Не инициировал он ни дела врачей, ни, кстати, дела греков".

Греков не сажал
"Семен Денисович,— вспоминал генерал,— с большим трудом санкционировал даже простейшие операции. А в более серьезных ситуациях мгновенно впадал в панику. Так случилось, например, и во время прорыва в Москву двух греков.
Еще в 1949 году в СССР эвакуировали Демократическую армию Греции (ДАГ). Они были нашими сторонниками, но проиграли войну и в трюмах пароходов были вывезены в Батуми. Потом большая часть ДАГ была размещена в Узбекистане. Народ там собрался всякий. При эвакуации разбираться было некогда, и вместе с партизанами-коммунистами к нам попало немало сброда и шпионов. Не буду вдаваться в детали, но нам удалось найти взаимопонимание с командованием этой армии, и их представитель начал информировать нас об опасных замыслах некоторых бойцов. В сентябре 1950 года он сообщил, что в ДАГ образовалась группа, члены которой разрабатывают планы побега из СССР. Первая попытка побега — в Афганистан — была пресечена. Но вскоре двое греков решили уйти за кордон через Москву. Они посчитали, что в Москве они смогут попросить политического убежища в американском посольстве.
Нас предупредили, но этим бывшим подпольщикам удалось просочиться через все кордоны. Они повертелись около американского посольства, но увидели, что проскочить мимо охраны не могут. У греческого посольства их никто не ждал, и им удалось проскользнуть внутрь. Посол Греции не знал, куда деваться. Скандал назревал грандиозный. Посол попросил беглецов все это написать, а сам помчался в посольство США.
Когда я доложил Игнатьеву, что, по информации нашей агентуры, греки прорвались в посольство, с ним случился нервный срыв. Он схватился за голову и причитал: "Что делать... Что делать..." — "Семен Денисович,— говорю,— выход один — извлечь их из посольства. Времени критически мало. Часа через два с половиной-три предпринимать что-либо будет поздно". Игнатьев даже застонал: "Ну что ты предлагаешь?! Ты здравой головой-то подумай! Вытащить людей из греческого посольства на проспекте Мира, толпа народу ведь соберется! Скандал будет еще больше! Ты безумец! Поезжай на место, посмотри, но ничего не предпринимай!"
Греческое посольство находилось в ведении полковника Тахчианова. Он парень был крепкий, здоровый и совершенно наглый. В полезном для нашей службы смысле этого слова. Он никогда не задумывался, что может получиться, а что не может. Получал задание, шел и проводил операцию. Вызываю его, сообщаю о решении Игнатьева и спрашиваю: "Как? Послушаем эти вот советы руководства?" — "Не-ет,— отвечает,— пойдем и вытащим их из посольства. У меня там подходящие люди есть — дворник и служащая. А как тащить через проспект, придумаем".
Для нас быстренько освободили комнату в доме напротив посольства. Греческих дипломатов скоренько вывели кого куда. Кого-то экстренно вызвали в МИД, кого-то позвали в гости. Остались какие-то дежурные, которым морочила голову наша помощница. Она же принесла беглецам кофе. Они с удовольствием выпили. И через несколько минут уснули. Настала очередь дворника. Он просунул первого грека в окно, выходящее прямо на проспект Мира, и Тахчианов, взвалив на плечо, понес его к нам. А народ сгрудился, возмущается: "Сволочи, нагузовались вусмерть. Как не стыдно!" А Тахчианов прикинулся пьяным, отбрехнулся и проскочил. Потом сбегал за вторым. Вся операция заняла час пятнадцать минут. Когда мы вернулись на Лубянку, там руководство смотрело фильм. Игнатьев, выйдя из кинозала, увидел нас веселыми и понял, что добыча в наших руках. Изумление, написанное на его лице, нужно было видеть. Сказать он смог только одно: "А-а-а, ну вы, братцы мои, и разбойники..." — "Что ж вы ругаетесь,— говорю,— Семен Денисович? Мы греков привезли? Привезли. Давайте садиться за записку в ЦК. А если что не так, вы нас отругайте потом"".

Тито не убивал
"Много пишут о том, что Игнатьев готовил убийство маршала Тито. Так вот, полковник Александр Коротков, который по указанию Сталина занимался разработкой этой операции, работал у меня. Несколько раз у меня проводились совещания, на которых обсуждались варианты проведения этой акции. Некоторые задумки не были лишены оригинальности. Наименее опасным для нашего разведчика Григулевича способом было заражение Тито во время дипломатического приема распылением бактерий легочной чумы. Но это наверняка привело бы к смерти десятков ни в чем не повинных людей. А другие варианты были просто заданием для самоубийцы. Григулевич погибал либо во время акции, либо сразу после нее.
Вскоре Игнатьев поручил Саше написать записку Сталину о ходе подготовки операции. Коротков рассказал мне, что это обычная практика в работе диверсионных подразделений. ЦК дает задание на ликвидацию какого-нибудь лица устно, в форме некоего пожелания. Проводится вся необходимая подготовка, после чего опять же по заданию ЦК готовится документ, где запрашивается санкция на операцию. В результате инициатором ликвидации оказывается госбезопасность.
Пока Саша готовил документ, я анализировал все возможные последствия этой акции. Главный вывод напрашивался сам собой. Кому выгодна смерть Тито — секрет Полишинеля. Даже если Григулевичу удастся исчезнуть, поднимется шум. Словом, политический ущерб превышал пользу от смерти Тито.
Я изложил все эти соображения Игнатьеву. Он заволновался: "Я и сам об этом думаю. Наверное, ты прав. Но я ничего не могу изменить. Ты же понимаешь, чье это решение".— "А ничего менять не надо,— отвечаю.— План должен оценить знакомый с этой работой человек. Например, Судоплатов". Настроение Игнатьева сразу улучшилось. Он не хуже меня знал, что Судоплатов и Коротков не переносят друг друга. И Судоплатов найдет недостатки в любом коротковском плане. Так и случилось. Судоплатов на совещании у Сталина в клочья разнес Сашин план. Я не знаю, чем могла бы закончиться эта история, но 3 марта 1953 года Игнатьев сообщил руководству министерства, что Сталин тяжело болен".

"Вернули ему уважение партии"
Черные дни для Игнатьева начались в апреле 1953 года. В первые недели после смерти Сталина казалось, что он не столько потерял, сколько приобрел: его освободили от должности министра, но как секретарь ЦК он продолжал курировать госбезопасность. Однако не любившие его подчиненные, кто добровольно, а кто и под давлением следователей, писали Берии записки, в которых всю вину за происходившее с лета 1951 года взваливали на Игнатьева. Даже арестованный Рюмин винил во всем экс-министра.
И снова Игнатьев стал пешкой в большой политической игре — теперь уже Берии против Маленкова. В апреле его не только лишили всех постов, но и вывели из состава ЦК. Правда, ненадолго. После ареста Берии его восстановили в членах ЦК, но репутация коммуниста Игнатьева оказалась безнадежно подмоченной: его имя навсегда осталось связанным с делом врачей. И Маленков поспешил отправить его из Москвы.
Вначале Игнатьева рекомендовали первым секретарем Татарского обкома. Но через несколько месяцев в дело вмешались башкиры. Рассказывает Зия Нуриев:
"Мы сами просили перевести его к нам. Он приехал и, как обычно, много работал. За все годы работы в Башкирии, между прочим, он был в отпуске только раз. Очень внимательно, как и в первый заезд, относился к башкирской культуре.
Изменилось другое — в Москве его теперь недолюбливали. Хрущев и Суслов прежде всего. Помню, в 1954 году накануне его 50-летия мы написали представление к награде, но его не наградили. Он стремился реабилитироваться, хотел как-то восстановить доверие центра и решил проситься туда, где дела шли похуже, чем у нас. Поэтому первым секретарем в Татарию он уехал с желанием. Но отношение Москвы к нему не изменилось.
В Татарии его, как и у нас, кстати, очень ценили. Тогда в "Правде", кажется, появились критические статьи, в которых некоторые высказывания татарских деятелей культуры назвали проявлениями национализма. Семен Денисович взял этих людей под свою защиту. А Хрущев по-прежнему относился к нему без особой теплоты. Он-то и предложил Игнатьеву поехать послом в Албанию, а когда Игнатьев отказался, его отправили на пенсию. Случилось это в 1960 году, когда Игнатьеву было 56 лет. С тех пор он жил в Москве, занимался на досуге историей монгольской литературы.
Когда меня перевели на работу в Москву, приезжал ко мне в Кремль, говорил о разных хозяйственных нуждах. Приходил он ко мне и накануне своего 70-летия. Обида у него все-таки оставалась. Ему не орден был нужен. Их у него хватало — одних орденов Ленина четыре штуки. Это было как возвращение уважения партии. Поговорили мы тогда о том о сем. Я потом смотрю в блокнот, а там у меня помечено, что ему скоро 70 лет. Я решил, что он так намекнул, чтобы его наградили. Я звоню Брежневу: "Леонид Ильич, вы Игнатьева знаете, приближается его 70-летие. Отметить бы как-то надо". Брежнев говорит: "Подготовьте материалы. Какой, ты думаешь, орден ему нужно дать?" Я предложил орден Октябрьской Революции, поскольку, говорю, Игнатьев с молодости, с революции с делами партии был связан. Этим орденом его и наградили. Вернули, можно сказать, уважение партии.
Умер он в 1983 году, и мы похоронили его на Новодевичьем кладбище".
ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

**************************************
*Очерк об Александре Шелепине см. в #40 за 1999 год; о Лаврентии Берии — в #22 за 2000 год; о Филиппе Бобкове — в #48 за 2000 год; об Иване Серове — в #49 за 2000 год; о Юрии Андропове — в #5 за 2001 год; о Викторе Чебрикове — в #7 за 2001 год; о Владимире Семичастном — в #14 за 2001 год; о Леониде Шебаршине — в #50 за 2001 год; интервью с Вадимом Бакатиным — в #48 за 2001 год.
При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ

КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы Млечин Леонид Михайлович

Глава 8 СЕМЕН ДЕНИСОВИЧ ИГНАТЬЕВ

СЕМЕН ДЕНИСОВИЧ ИГНАТЬЕВ

Семен Денисович Игнатьев родился в 1904 году в Херсонской губернии в бедной крестьянской семье. Работать начал чуть ли не в десять лет. Отец бросил деревню, уехал на хлопкоочистительный завод в Термез. Там же четыре года работал и будущий министр.

Потом он устроился подручным слесаря Эмир-Абадских железнодорожных мастерских. В конце 1919 года Игнатьев стал секретарем комсомольской ячейки главного депо Бухарской железной дороги.

В 1920 году активного комсомольца взяли в политотдел Бухарской группы войск, в следующем году перевели в военный отдел Всебухарской ЧК, а затем в Главное управление милиции Бухарской республики.

В эти годы из Бухары был изгнан эмир, и Бухара перешла под власть Москвы: сначала формально провозгласили Бухарскую Народную Советскую Республику, в 1924-м ее назвали Бухарской Социалистической Республикой, а через несколько месяцев территорию бывшего Бухарского эмирата поделили между Туркменией, Узбекистаном и Таджикистаном. Бухарцы долго сопротивлялись советской власти. Их называли басмачами и планомерно уничтожали.

РАЗГОВОР С МАЛЕНКОВЫМ

Игнатьев тем временем сделал первый шаг в своей долгой и успешной административной карьере. Сначала его взяли в организационный отдел Коммунистического союза молодежи Туркестана.

Потом он перешел на профсоюзную работу - сначала в Узбекистане, потом в Киргизии. В 1926 году Игнатьева приняли в партию. В 1931-м он поступил во Всесоюзную промышленную академию имени И. В. Сталина, получил специальность инженера-технолога по самолетостроению, но строить самолеты ему не пришлось.

Сразу после окончания академии его приняли на работу в промышленный отдел ЦК. Он трудился под началом известного в ту пору секретаря ЦК Андрея Андреевича Андреева. Став сотрудником партийного аппарата, Игнатьев нашел наконец себя.

Через два года, в октябре 1937 года, когда благодаря усилиям Ежова вакансии возникали буквально каждый день, Игнатьева отправили первым секретарем Бурят-Монгольского обкома (с 1923-го по 1958-й Бурятия называлась Бурят-Монгольской Автономной Республикой). Войну Семен Денисович провел в тылу. В январе 1943 года был переведен с повышением первым секретарем Башкирского обкома.

В 1946 году, после очередной реформы центрального партийного аппарата, в ЦК образовали управление по проверке партийных кадров и собрали в нем опытных провинциальных секретарей. Начальником управления назначили секретаря ЦК Николая Семеновича Патоличева. Его первым заместителем стал Семен Игнатьев.

Патоличев пишет в своих воспоминаниях, что Сталин относился к Игнатьеву с доверием, хорошо о нем отзывался. Через год Семена Денисовича отправили в Белоруссию секретарем ЦК по сельскому хозяйству и заготовкам. Потом повысили во вторые секретари.

В 1949 году Игнатьева перебросили в другой конец страны и назначили секретарем Среднеазиатского бюро ЦК и уполномоченным ЦК по Узбекской ССР.

Бывший первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Нуриддин Акрамович Мухитдинов вспоминает, что Игнатьев прибыл в Ташкент вместе со своим аппаратом - несколько десятков человек. Они подготовили обширную записку о положении в сфере культуры, науки и искусства Узбекистана. Был составлен длинный список самых заметных деятелей науки и культуры, которых обвинили в том, что они ведут активную националистическую и антипартийную деятельность: встречаются, обсуждают положение дел в республике и вербуют себе сторонников среди интеллигенции и молодежи…

Эти обвинения вполне тянули на большое дело, а приехавшим из Москвы чиновникам хотелось заявить о себе какими-то громкими разоблачениями.

Мухитдинова, в тот момент секретаря ЦК республики по идеологии, вызвали в Москву. Он попросился на прием к Маленкову. Тот принял его на следующее утро. Грозно спросил:

Что же это у вас в Узбекистане слабо ведется работа по осуществлению курса на решительные изменения в идеологической работе? Завтра хотим обсудить на секретариате записку Игнатьева о фактах проявления национализма, местничества, восхваления прошлого, игнорирования достижений советского народа и партии.

Мухитдинов ловко повел разговор:

Товарищ Маленков, аппарат уполномоченного ЦК по Узбекистану всесторонне изучил данные вопросы. Товарищи, прибывшие из Москвы, тщательно разобрались. Мы все это рассматриваем как помощь. Вместе с тем нельзя согласиться с грубыми обобщениями и огульными обвинениями. Такой подход вызовет обиду не только интеллигенции, но и всего народа, у которого тысячелетняя история и древняя культура. Обсуждение на секретариате ЦК и решение, которое будет принято, - это очень полезно. Но может быть, было бы лучше передать эти записки на рассмотрение ЦК компарии Узбекистана? Это повысило бы ответственность работников республики…

Разрешите мне поднять еще один вопрос. После войны был создан институт уполномоченного ЦК по Узбекистану. Его возглавляет Семен Денисович Игнатьев. У него работает группа высококвалифицированных специалистов. В личном плане у меня нет претензий к кому-либо из них. Но меня как молодого партийного работника беспокоит другая сторона. Существует уполномоченный ЦК только по Узбекистану, в других республиках нет такого органа. Возникает недопонимание на сей счет. Национальные чувства могут дать о себе знать, если их задевать и унижать.

Слова Мухитдинова Маленков запомнил. Записку об идеологической работе в Узбекистане не стали рассматривать на секретариате ЦК, что повлекло бы за собой крутые кадровые меры, а передали на рассмотрение в Ташкент. А вскоре Мухитдинову позвонил Игнатьев:

Хочу попрощаться с тобой.

Что случилось?

С твоей легкой руки ликвидирован аппарат уполномоченного. Я уже снят с работы.

Семен Денисович, - ответил Мухитдинов, - сколько времени общаемся, но в первый раз слышу, что вы, оказывается, можете говорить неправду.

Игнатьев рассмеялся:

Меня назначают заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК.

Идеальный, немногословный аппаратчик приглянулся Маленкову, и он посадил Игнатьева на ключевой пост главного кадровика страны, который еще недавно занимал сам.

Два года, с 1950-го по 1952-й, Игнатьев заведовал отделом партийных, профсоюзных и комсомольских кадров ЦК.

«ПОПРАВИМ СВОЮ ОШИБКУ»

После ареста Абакумова несколько недель обязанности министра госбезопасности исполнял его первый заместитель Сергей Иванович Огольцов. Из всех заместителей Абакумова он производил впечатление самого разумного и толкового человека. Казался и менее других запятнанным грязными делами, пока не стало известно, чем он занимался.

Огольцов, как и другой заместитель министра Евгений Петрович Питовранов, получил выговор за то, что не сигнализировал ЦК о неблагополучии в работе министерства.

Сталин не сделал Огольцова министром, потому что ему был нужен не кадровый чекист, а человек со стороны, свежая кровь, умелый организатор, который заставит госбезопасность работать в нужном темпе.

А Питовранов вскоре был арестован. 29 октября 1951 года в четыре часа утра ему позвонил только что назначенный первым заместителем министра госбезопасности Сергей Гоглидзе, и по его тону Питовранов все понял. Его держали в Лефортово, он был заключенным «№ 3». Но ему повезло. Он успел понравиться Сталину. Уже после ареста Абакумова в МГБ позвонил сталинский помощник Поскребышев - у Сталина был срочный вопрос, и никого, кроме Питовранова, на месте не оказалось. Он поехал к Сталину, который уже собирался на отдых в Цхалтубо. Он стал подробно расспрашивать Питовранова о системе работы разведки и контрразведки.

Его особенно интересовала система вербовки агентуры. Спросил, сколько всего агентов. Услышав ответ, удивился, зачем так много? Сказал, что в свое время у большевиков был только один агент среди меньшевиков, но такой, что они знали все!

Питовранов провел у Сталина больше часа. Вернулся на Лубянку поздно ночью. Ему сказали, что, пока он ехал, звонил Поскребышев: утром, без четверти двенадцать Питовранов должен быть на Курском вокзале, чтобы проводить товарища Сталина. Питовранов приехал. Платформа совершенно пустая. У поезда стоит министр путей сообщения Борис Павлович Бещев. Потом появились две машины. В одной охрана во главе с Власиком, во второй - Сталин. Он подошел к вагону. Питовранов и Бещев пожелали ему счастливого пути, и поезд тронулся.

Помня об этой беседе, Питовранов написал Сталину письмо не с просьбой его помиловать, а с перечнем предложений о реорганизации разведки и контрразведки, понимая, что о таком письме вождю обязательно доложат. Так и получилось. Сталин сказал Игнатьеву:

Я думаю, что Питовранов человек толковый. Не зря ли он сидит? Давайте через какое-нибудь время его выпустим, сменим ему фамилию и вновь возьмем на работу в органы госбезопасности.

После этого, рассказывал Питовранов журналистам, отношение к нему в тюрьме изменилось. Ему стали давать книги и подселили сокамерника - Льва Романовича Шейнина, писателя и бывшего начальника следственного отдела союзной прокуратуры. Питовранов по профессиональной привычке представился ему инженером, который работал в Германии и потерял важные документы… 2 ноября 1952 года прямо из тюрьмы Питовранова привезли к Игнатьеву, который поздравил его с освобождением и передал слова Сталина:

Не будем менять Питовранову фамилию. Поправим свою ошибку. Нас поймут. Пусть пока немного отдохнет. Скоро он понадобится.

Через десять дней Питовранова вызвали в Кремль и поставили во главе разведки. Чекисты были уверены, что он станет следующим министром. После смерти Сталина Питовранов потерял свой высокий пост, но он, счастливчик, в отличие от большинства своих коллег прожил достаточно удачную жизнь и умер на восемьдесят пятом году жизни…

«СНЯТЬ БЕЛЫЕ ПЕРЧАТКИ»

Заведующий отделом партийных и комсомольских органов ЦК Игнатьев специальным постановлением от 11 июля 1951 года был назначен представителем ЦК в министерстве государственной безопасности. В августе он уже стал министром.

Он стал первым после Менжинского главой органов госбезопасности, который на этом посту остался штатским человеком: звания он не получил. Игнатьев сменил руководство министерства. По указанию Сталина взял на работу два десятка секретарей обкомов, которые получили воинские звания и возглавили различные подразделения в аппарате МГБ. Материальные условия им были сохранены - не хуже, чем у секретаря обкома, всем дали квартиры в Москве.

Скажем, заместителем начальника Седьмого управления был назначен секретарь Херсонского обкома компартии Украины Виктор Иванович Алидин.

В здании ЦК на Старой площади, где еще сидел Игнатьев, он встретил секретаря Тульского обкома Серафима Николаевича Лялина, секретаря Кировоградского обкома Николая Романовича Миронова и других партийных работников. Всех брали в МГБ.

Игнатьев приглашал их по одному и вводил в курс дела:

Я подбираю руководящие кадры министерства, тех, с кем будем исправлять положение. В связи с этим вызвали и вас.

В составе Седьмого управления МГБ находилось отделение арестов и обысков. Оно состояло из семнадцати человек. Возглавлял его полковник Петр Шепилов. Он ходил по коридорам с большой книгой ордеров на аресты и обыски в красном переплете. Приказы ему отдавал непосредственно министр или его заместитель по следствию. Один из сотрудников отделения со странным блеском в глазах говорил Алидину:

Я люблю свою работу, мне нравится брать людей ночью.

Ключевую должность заместителя министра по кадрам занял бывший первый секретарь Одесского обкома Алексей Алексеевич Епишев, который потом многие годы будет возглавлять Главное политическое управление армии и флота. Епишев изгонял с Лубянки военных контрразведчиков как людей Абакумова.

6 мая 1952 года в клубе имени Дзержинского проводили отчетно-выборное собрание коммунистов Управления военной контрразведки. В партком выдвинули человека, недавно пришедшего в министерство с партийной работы. И тут один из офицеров-контрразведчиков сказал, что варяги не нужны, в управлении есть свои достойные кандидатуры.

На следующий день членов парткома собрал Игнатьев, угрюмый и сердитый. Он сказал:

Прежде чем вы приступите к решению организационных вопросов, обстоятельства вынуждают меня высказать свое негативное отношение к состоявшемуся вчера в главке отчетно-выборному собранию. Как мне доложили, прошло собрание безобразно. Со времени разгрома в партии троцкистско-зиновьевской оппозиции ничего подобного еще не было. Группа коммунистов осмелилась восстать против линии партии…

Кроме того, Епишев рьяно принялся очищать органы госбезопасности от евреев: их всех подозревали в соучастии в сионистском заговоре, во главе которого стоял Абакумов. На партийной конференции аппарата Епишев предложил избрать в партком такого заслуженного человека, как новый заместитель министра Рюмин…

По мнению генерала Алидина, Игнатьев, «по характеру мягкий, полностью подчинялся требованиям вышестоящего руководства, особенно робел перед Сталиным и беспрекословно выполнял любое указание. Этим был и опасен». Мягкость Игнатьева не распространялась на арестованных, которых он приказал бить и пытать.

Сталин, назначая его министром, сказал:

Вот вы, товарищ Игнатьев, доложили после проверки работы МГБ о вероятности существования террористической группы среди врачей. Теперь вам и карты в руки. Надеемся, что вы эту террористическую группу раскроете.

«Игнатьев, - пишет Алидин, - взвалил на себя задачу отрабатывать для Сталина это грязное дело, имея на руках всего лишь разоблачительное письмо врача Центральной кремлевской больницы Лидии Тимошук…»

Но Игнатьев бросился исполнять указание вождя. Сформировал следственную группу, которая занялась проверкой персонала Лечебно-санитарного управления Кремля и нашла его «засоренным» антисоветскими элементами.

«Лечение тов. Щербакова, - докладывал Игнатьев, - велось рассчитанно преступно… Лечение товарища Жданова велось так же преступно… Вражеская группа, действовавшая в Лечсанупре Кремля, стремилась при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь».

За этим последовали аресты врачей и административного персонала. Следователи выбили из профессоров нужные показания о вражеской террористической группе. Она «враждебно относилась к партии и Советской власти, действовала по указаниям врага народа А. А. Кузнецова, который в связи со своими вражескими замыслами был заинтересован в устранении товарища Жданова».

Кадровые перемены, интерес вождя к работе органов безопасности вызвали приступ энтузиазма на Лубянке, усилилось соперничество между подразделениями госбезопасности. Главным было первым сообщить начальству о своих достижениях. Награды и повышения доставились тем, кто был на виду.

Алидин вспоминает, как ловили американского шпиона, который должен был появиться на улице Двадцать пятого октября возле известной аптеки.

От аптеки вплоть до четвертого подъезда здания МГБ и дальше по коридорам до приемной министра, где в тот момент находился начальник Второго (контрразведка) главного управления МГБ генерал-лейтенант Федотов, расставили сотрудников госбезопасности. Задача их состояла в том, чтобы чтобы Федотов первым получил сообщение о задержании и немедленно доложил об успехе министру.

Машина репрессий заработала на повышенных оборотах.

Прибавилось работы Особому совещанию, которое выносило приговоры в тех случаях, когда не хотели проводить даже формальное заседание суда.

Заседания Особого совещания проводил один из заместителей министра госбезопасности. Ему вручали проект протокола, в котором содержались краткие сведения об обвиняемом: фамилия, имя, отчество, год рождения, формулировка обвинения и предлагаемая мера наказания.

Сотрудники местного управления госбезопасности или центрального аппарата коротко докладывали дело. Самого обвиняемого на Особое совещание не вызывали. Как правило, выносились три варианта лриговора - расстрел, десять лет лагерей, пять лет ссылки. Впрочем, меру наказания заместитель министра мог назначить любую.

Первый заместитель председателя КГБ Филипп Денисович Бобков пишет в своих воспоминаниях, что новый министр Игнатьев открыто выразил недоверие офицерам госбезопасности. Сотрудникам министерства прочитали директивное письмо ЦК, в котором говорилось, что чекисты работают плохо, не замечают террористических гнезд, что они утратили бдительность, работают в белых перчатках и так далее.

Рюмин, который вел «дело врачей», получил от Игнатьева указание бить арестованных «смертным боем».

«Министр госбезопасности тов. Игнатьев сообщил нам на совещании, что ход следствия по делам, находившимся в нашем производстве, оценивается правительством как явно неудовлетворительный, и сказал, что нужно „снять белые перчатки“ и „с соблюдением осторожности“ прибегнуть к избиениям арестованных, - сообщал в рапорте от 24 марта 1953 года полковник Федотов из следственной части по особо важным делам МГБ СССР. - Говоря это, тов. Игнатьев дал понять, что по этому поводу имеются указания свыше. Во внутренней тюрьме было оборудовано отдельное помещение для избиения, а для осуществления пыток выделили группу работников тюрьмы…

В феврале 1953 года т. Игнатьев, вызвав меня к себе и передав замечания по представленному товарищу Сталину протоколу допроса Власика, предложил применить к нему физические меры воздействия. При этом т. Игнатьев заявил, что товарищ Сталин, узнав, что Власика не били, высказал упрек в том, что следствие „жалеет своих“…»

СУДЬБА ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ

Генерал-лейтенант Николай Сидорович Власик считался одним из самых доверенных людей вождя. Он не только охранял Сталина, но и отвечал, за его быт.

Власик был по-собачьи предан Сталину, который наградил его не только званием генерал-лейтенанта, но и многими орденами - в том числе полководческим орденом Кутузова I степени, хотя Власик ничем, кроме личной охраны вождя, не командовал и на фронте не был. Власик обожал фотографировать, и в «Правде» печатались его снимки, на которых был запечатлен вождь. Власик был могущественным человеком. Он даже к партийной верхушке обращался на «ты». Перед ним все заискивали.

Светлана Аллилуева вспоминает:

«Власик считал себя чуть ли не ближайшим человеком к отцу, и будучи сам невероятно малограмотным, грубым, глупым, но вельможным, - дошел в последние годы до того, что диктовал некоторым деятелям искусства „вкусы товарища Сталина“ - так как полагал, что он их хорошо знает и понимает…

Наглости его не было предела, и он благосклонно передавал деятелям искусства - „понравилось“ ли „самому“, - будь то фильм, или опера, или даже силуэты строившихся тогда высотных зданий…»

Власик жил весело, пил и гулял на казенный счет, гонял машину на сталинскую дачу за коньяком и продуктами для пьянки с веселыми женщинами. Привозил женщин на правительственные дачи, иногда устраивал стрельбу прямо за обеденным столом - стрелял по хрустальным бокалам. Обарахлился трофейным имуществом - собрал четырнадцать фотоаппаратов, золотые часы, кольца, драгоценности, ковры, хрусталь в огромных количествах. Из Германии он привез фарфоровый сервиз на сто предметов. И в своей безнаказанности он зарвался.

Видимо, кто-то аккуратно обратил внимание Сталина на разгульный образ жизни его главного охранника и заметил: а можно ли такому ненадежному человеку, который увлекся личными делами, поручать охрану вождя?

Но не это было главной причиной, по которой Власик лишился расположения вождя. Власика, как и своего помощника Поскребышева, он считал связанным с Берией, они постоянно встречались. А Сталин хотел отрезать Лаврентия Павловича от столь важных источников информации. Он понимал, что Берия - не тот человек, который, когда его придут арестовывать, возьмет зубную щетку и позволит увезти себя в Лефортово. Потому и не хотел, чтобы Лаврентий Павлович успел приготовиться к аресту.

В апреле 1952 года Сталин сказал, что в Главном управлении охраны не все благополучно, и поручил Маленкову возглавить комиссию по проверке работы управления.

Власика обвинили в финансовых упущениях - продукты, выделяемые для политбюро, нагло разворовывались многочисленной челядью. Власик говорил в оправдание, что он малограмотный и не способен разобраться в финансовых документах. Его освободили от должности. Одновременно разогнали почти все руководство Главного управления охраны министерства госбезопасности. Обязанности начальника управления охраны взял на себя сам министр Игнатьев.

Для начала Власика убрали из Москвы - отправили на Урал в город Асбест заместителем начальника Баженовского исправительно-трудового лагеря. В ноябре его вызвали в Москву, а 16 декабря арестовали уже по «делу врачей». Его обвиняли в том, что он, получив письмо Тимашук, не принял мер и покрывал враждебную деятельность «врачей-убийц», затеявших заговор против политбюро и самого вождя.

Жданов не просто умер, а был убит Абакумовым…

Еще в 1948 году был арестован офицер управления охраны - комендант ближней дачи подполковник И. И. Федосеев. Теперь он дал показания, что Власик приказал ему отравить Сталина. Следствием по делу Федосеева занимался Маленков. Он сам его допрашивал. Федосеева избивали и мучили, чтобы он поскорее дал нужные показания.

Следствие по делу Власика шло два с лишним года. В разработке министерства госбезопасности Власик фигурировал в качестве участника заговора с целью убить Сталина и члена шпионской сети британской разведки. С 1946 года в министерстве госбезопасности шел поиск людей, связанных с британской разведкой, в непосредственном окружении вождя. Игнатьев доложил Сталину, что подозрения падают на Власика и Поскребышева.

Власика обвинили в связи с художником Владимиром Августовичем Стенбергом, который многие годы оформлял Красную площадь ко всем праздникам. А того считали шпионом, потому что до 1933 года он был шведским подданным.

Власика обвиняли в том, что он вел секретные разговоры в присутствии Стенберга и даже однажды при нем разговаривал со Сталиным. Он разрешал своему приятелю летать самолетами управления охраны в Сочи. Показывал ему фотографии, в том числе снимки сталинской дачи на озере Рида. Власик хранил дома топографическую карту Кавказа с грифом «секретно», карту Подмосковья с таким же грифом. Кроме того, дома он держал агентурную записку о лицах, проживавших на Метростроевской улице в Москве, и записку о работе Сочинского горотдела, графики движения правительственных поездов…

Хуже того: Власик объяснил Стенбергу, что его приятельницы, с которыми он весело проводит время, - на самом деле секретные агенты МГБ.

Заместитель министра госбезопасности Василий Степанович Рясной показал Власику агентурное дело на Стенберга, сказав, что там есть и материал на самого Власика. В МГБ уже решили арестовать Стенберга и его жену. Власик сообразил, что это его сильно скомпрометирует, и пошел к министру Игнатьеву. Тот не стал ссориться со сталинским охранником и разрешил отправить дело в архив, но сказал Власику, чтобы тот поговорил со Стенбергом и объяснил, как тому следует себя вести.

Власик позвал к себе Стенберга и сказал:

Я тебя должен арестовать, ты - шпион. - И показал на лежавшую перед ним папку. - Вот здесь собраны все документы на тебя. Тебя с женой хотели арестовать, но мой парень вмешался в это дело.

После этого Власик объяснил Стенбергу, кто в его окружении стучит в МГБ.

На допросах Власика спрашивали:

Что сближало вас со Стенбергом?

Сближение было на почве совместных выпивок и знакомств с женщинами.

Вы выдавали пропуска для прохода на Красную площадь во время парадов своим друзьям и сожительницам?

Да, выдавал… Но я прошу учесть, что давал я пропуска только лицам, которых хорошо знал.

Но вами давался пропуск на Красную площадь некоей Николаевой, которая была связана с иностранными журналистами?

Я только сейчас осознал, что совершил, давая ей пропуск, преступление…

По словам дочери Власика, «его все время держали в наручниках и не давали спать по нескольку суток подряд. А когда он терял сознание, включали яркий свет, а за стеной ставили на граммофон пластинку с истошным детским криком».

Когда Сталин умер, интерес к Власику пропал. Его судили пс статье 193–17 Уголовного кодекса («злоупотребление властью, пре вышение власти, бездействие власти, халатное отношение к службе»), приговорили к десяти годам ссылки в отдаленные районы и лишения гражданских прав, лишили генеральского звания и нагрд и выслали в Красноярск. Но буквально через полгода помиловали и освободили от отбытия наказания со снятием судимости. Но воинское звание ему не восстановили.

УБИТЬ ТИТО!

Американский исследователь советской юстиции Питер Соломон отмечает, что в эти годы началась борьба против оправдательных приговоров, но называлось это борьбой против неоправданного привлечения к ответственности.

Судей, которые допускали слишком много оправдательных приговоров, освобождали от должности. Доставалось прокурорам и следователям, если дела возвращались на доследование или если арестованных ими лиц потом освобождали. Поэтому судьи старались вынести максимально суровый приговор.

Генерал-лейтенант госбезопасности Павел Анатольевич Судоплатов пишет в своих воспоминаниях, что, встречаясь с Игнатьевым, он всякий раз поражался, насколько этот человек некомпетентен. Каждое агентурное сообщение воспринималось министром как открытие Америки.

Министр госбезопасности Игнатьев и министр вооруженных сил Александр Михайлович Василевский утвердили план действий против натовских и американских военных баз. Первый удар предполагалось нанести по штаб-квартире НАТО.

Игнатьев приказал Судоплатову вместе с военной разведкой подготовить план диверсионных операций на американских военных базах на случай войны. Игнатьев и его заместители хотели ликвидировать глав эмигрантских группировок в Германии и Париже, чтобы доложить о громких делах Сталину. Они приказали резидентурам усилить проникновение в меньшевистские организации, считая их главным противником…

В 1952 году возникла бредовая идея убить бывшего председателя Временного правительства Александра Федоровича Керенского, который собирался сформировать «Антибольшевистский блок народов». Потом решили престарелого Керенского, который не пользовался никаким влиянием, оставить в покое.

Игнатьев обсуждал со своими заместителями идею уничтожить югославского лидера Иосипа Броз Тито, посмевшего выступить против Сталина. В советской прессе его именовали «кровавой собакой Тито».

Предлагалось поручить это советскому нелегалу Иосифу Ромуяльдовичу Григулевичу, послу Коста-Рики в Италии и по совместительству в Югославии. Он должен был либо застрелить Тито, либо заразить его легочной чумой. Но план был отвергнут как фантастический. Это спасло жизнь не только югославскому лидеру, но и Григулевичу. Он вернулся в Москву, занялся наукой, написал несколько книг и удостоился избрания членом-корреспондентом Академии наук.

В октябре 1952 года в знак особого доверия Игнатьева ввели в состав президиума ЦК. Из всех его предшественников на посту шефа госбезопасности только Берия поднялся на партийный Олимп.

СТРАННАЯ ИСТОРИЯ СМЕРТИ ЖДАНОВА

Лидия Феодосьевна Тимашук получила диплом врача в 1926 году, и тогда же ее взяли в лечебно-санитарное управление Кремля. В 1948-м она заведовала кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы, которая тогда находилась в известном здании на улице Грановского.

Имя этой женщины связано с одной грандиозной интригой, подлинный смысл которой до сих пор не до конца ясен. С ее письма в ЦК началось в 1952 году так называемое «дело врачей». Но каков был подлинный смысл этого печально знаменитого дела? И естественной ли смертью умер Андрей Александрович Жданов, второй после Сталина человек в стране и в партии?

В конце лета 1948 года политбюро приняло решение отправить Жданова в отпуск: он очень плохо себя чувствовал. Жданов поехал на Валдай, но это ему не помогло. У него случился острый сердечный приступ.

Из Москвы, из лечебно-санитарного управления Кремля, вызвали лучших врачей. Они осмотрели высокопоставленного больного, сделали электрокардиограмму, но не нашли ничего опасного и посоветовали Жданову побольше гулять на свежем воздухе. С кремлевскими светилами не согласилась кардиограф Лидия Тимашук, которую вместе с оборудованием доставили на Валдай спецсамолетом.

Она поставила диагноз «инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка и межжелудочковой перегородки». Но врачи, которые обследовали Жданова, сказали ей, что диагноз ошибочный, инфаркта у Жданова нет, и велели переписать заключение.

Лидия Тимашук не стала отстаивать свою правоту в медицинских дискуссиях с коллегами-врачами, а обратилась с жалобой к человеку, который заботился о быте и здоровье всех членов политбюро, к начальнику Главного управления охраны МГБ СССР Николаю Сидоровичу Власику.

29 августа 1948 года Тимашук написала ему письмо и передала через майора госбезопасности, прикрепленного к Жданову сотрудника охраны. «Считаю, что консультанты и лечащий врач недооценивают безусловно тяжелое состояние А. А. Жданова, разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу», - писала Тимашук.

О состоянии Жданова каждый день по телеграфу докладывали в Кремль.

29 августа у Жданова повторился приступ. Тимашук опять доставили из Москвы на Валдай, но кардиограмму не сделали. В тот же день, по ее словам, «больной встал и пошел в уборную, где у него вновь повторился тяжелый приступ сердечной недостаточности с последующим отеком легких, резким расширением сердца, что и привело больного к преждевременной смерти». Жданов умер 30 августа.

А 7 сентября Тимашук написала письмо секретарю ЦК ВКП(б) Алексею Александровичу Кузнецову. На сей раз она писала совершенно определенно. Электрокардиограмма показывала, что Жданов перенес инфаркт миокарда. Но врачи не согласились с ее диагнозом, Жданову «не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин».

Впоследствии историки попытаются понять мотивы такой настойчивости Лидии Феодосьевны. Одни увидят в этом желание свести счеты с коллегами, другие - стремление снять с себя ответственность за неоказание должной медицинской помощи члену политбюро. Она боялась, что за смерть Жданова захотят наказать кого-то из врачей, и не хотела попасть в их число.

Результаты вскрытия подтвердили, что Тимашук была права. Начальник Главного управления охраны генерал Власик сообщил о письме Тимашук Сталину, тот отправил послание в архив: смерть Жданова его вполне устраивала.

Тогда Власик переправил письмо Тимашук ее начальнику и своему другу Петру Ивановичу Егорову, который с 1947 года возглавлял лечебно-санитарное управление Кремля. Руководство лечебно-санитарного управления Кремля было недовольно жалобами Тимашук. Ее перевели в филиал больницы. Казалось, эта историй забыта.

Но почти одновременно затевается новое политическое дело, котором вскоре всплывет имя Жданова.

20 ноября 1948 года политбюро поручило министерству госбезопасности «немедля распустить Еврейский антифашистский комитет… органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать. Пока никого не арестовывать». Аресты начнутся в 1952 году. Тогда и понадобится Тимашук.

О ней вспомнили в августе 1952-го. Ее письмо не пропало: в ведомстве государственной безопасности всегда была чудесная картотека. Письмо Тимашук достали из архива, и оно легло в основу дела «врачей-убийц».

Ее вызвали в следственную часть по особо важным делам министерства государственной безопасности и попросили подробно описать обстоятельства смерти Жданова. Ее допрашивали несколько раз, а 20 января 1953 года ее пригласил к себе в Кремль секретарь ЦК Георгий Максимилианович Маленков и от имени товарища Сталина и советского правительства поблагодарил за бдительность.

На следующий день, 21 января, в очередную годовщину смерти В. И. Ленина, в центральных газетах был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР: «За помощь, оказанную Правительству в деле разоблачения врачей-убийц, наградить врача Тимашук Лидию Феодосьевну орденом Ленина».

Почти до самой смерти Сталина все газеты будут писать о враче-патриоте. В один день она стала самым популярным человеком в стране.

Тем временем арестовали всех, кто лечил Жданова: начальника лечсанупра Кремля Егорова, академика Владимира Никитовича Виноградова, который с 1934 года заведовал терапевтическим отделением Кремлевской больницы, профессора-консультанта больницы Владимира Харитоновича Василенко, лечащего врача Гавриила Ивановича Майорова.

Арестовали и нескольких других знаменитых врачей. Всех обвинили в том, что они по заданию иностранных разведок путем вредительского, неправильного лечения убивали советских руководителей.

Письмо Тимашук оказалось поводом для начала всесоюзной кампании по выявлению убийц в белых халатах - изуверов-врачей. Дело сразу приобрело антисемитский характер, поскольку большинство арестованных были евреи. Страну охватила настоящая истерия. Люди отказывались лечиться, принимать лекарства. Каждый врач был под подозрением.

В советском представительстве в Париже посольского врача посадили под домашний арест, хотя ее муж был сотрудником госбезопасности. А тут, как назло, заболел заместитель министра иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, который был в Париже проездом. Пришлось все-таки позвать врача. Она осмотрела больного - грипп. Протянула Громыко лекарство. Будущий министр резко отстранил ее руку:

Вашего лекарства я принимать не буду!

Академик Борис Васильевич Петровский, один из крупнейших советских хирургов, вспоминает, что в день, когда появилось сообщение о «врачах-убийцах», он собрал коллег-хирургов и они решили отменить все назначенные на этот день операции. В палатах больные жарко обсуждали сообщение ТАСС.

Петровский сказал больным, что в коллективе вредителей нет, тем не менее, учитывая происходящее, решено отменить операции. Больные твердо ответили:

Мы вам верим и просим операции не отменять.

Через два дня Петровскому позвонили из ЦК. Инструктор прочитал письмо рабочего, которого Петровский три года назад успешно оперировал по поводу рака желудка. Рабочий писал: «Видимо, профессор Петровский тоже является вредителем. Он зашил мне во время операции какую-то опухоль под кожу».

Инструктор ЦК попросил принять рабочего и поговорить с ним. Петровский осмотрел пациента: все было в порядке, в месте пересечения, а затем сращения реберного хряща прощупывалось небольшое уплотнение. Петровский объяснил ему, что к чему, и предложил сделать маленькую операцию, чтобы ликвидировать уплотнение.

На следующее утро пациент оказался в кабинете Петровского с кровоподтеком под глазом: это в палате, когда он рассказал свою историю, ему таким образом выразили свое отношение к доносчикам.

Петровского в ЦК попросили в составе комиссии срочно выехать в Рязань. Секретарь обкома Алексей Николаевич Ларионов позвонил в ЦК и попросил прислать комиссию для расследования «преступлений хирургов». Группа врачей приехала в Рязань. Они остановились в Доме колхозника и на троллейбусе поехали в обком. Рядом сидели пожилые женщины. Одна рассказывала другим:

А Жмур вчера опять зарезал больного!

Петровский прекрасно знал хирурга В. А. Жмура, ученика академика Бакулева.

В обкоме Ларионов сообщил, что вредительством занимаются четыре руководителя кафедр Рязанского мединститута - профессоры В. А. Жмур, М. А. Егоров, Б. П. Кириллов и И. Л. Фраерман. Причем по инициативе обкома Егоров уже арестован. На очереди остальные.

Петровский стал беседовать с рязанскими врачами. Очень быстро у него возникло подозрение, что все четыре хирурга стали жертвой доноса, а доносчик - некий врач, который работал у каждого из этих профессоров и отовсюду был отчислен как плохой хирург. Потом устроился в обкомовскую поликлинику, поближе к начальству, и стал сводить счеты с обидчиками.

Две недели Петровский обследовал работу рязанских хирургов и пришел к выводу, что это прекрасные специалисты, которые работают в очень трудных условиях - нет медикаментов, инструментов, шовного материала.

Опытный Петровский ввел вероятного жалобщика в состав комиссии, которая подписала заключение. Итоги работы комиссии рассматривались на бюро обкома. Оно началось в три часа ночи.

Секретарь обкома Ларионов был крайне недоволен, услышав, что в действиях врачей отсутствует состав преступления, а городские власти, напротив, не проявляют внимания к медицине. Ларионов прервал Петровского:

А вот у нас имеется другая информация. Мы знаем, что профессоры Кириллов и Жмур плохо оперируют. Из-за них пострадала женщина - член партии, которая после плохо проведенной операции погибла от метастазов рака грудной железы.

Этот случай Петровскому был известен. Он сказал, что рак был очень запущен и печальный исход предотвратить было невозможно. Петровский попросил назвать фамилию врача, который информирует обком. Ларионов без желания назвал имя. Тогда Петровский с возмущением произнес:

Очевидно, вы не знаете, что этот врач был введен в состав нашей комиссии и подписал акт, который я только что огласил? Иначе как двуршничеством поведение этого, с позволения сказать, врача назвать нельзя.

Ларионов с угрозой в голосе сказал, что обком во всем разберется. Когда поехали назад на машине, водитель включил радиоприемник, и все услышали сообщение о болезни Сталина, о том, что состояние тяжелое, отсутвует сознание и наблюдается дыхание типа Чейн-Стокса.

Водитель спросил, что означают эти симптомы. Петровский ответил:

Это конец…

Первый секретарь Рязанского обкома Ларионов отличится еще раз. Когда Хрущев в мае 1957 года обещал «догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения», он распорядился увеличить поставки мяса, чтобы накормить страну. Ларионов обещал увеличить производство мяса в колхозах и совхозах в 3,8 раза. И выполнил свое обещание! Никита Сергеевич восхищался Ларионовым, в 1959 году вручил ему «Золотую Звезду» Героя Социалистического Труда, звал на работу в ЦК, хотя не мог не понимать, что законы биологии не позволяют за один год почти в четыре раза увеличить производство.

А потом выяснилось, что Ларионов пошел на аферу: людей заставляли передавать личный скот в колхозы и совхозы. Поскольку не было кормов, скот просто пустили под нож. Кроме того, гонцы Ларионова скупали скот в соседних областях и отправляли на забой. Когда это вскрылось, Ларионов пустил себе пулю в лоб… Нечто подобное делали и другие первые секретари, в результате сельскому хозяйству страны был нанесен непоправимый ущерб.

Счастье Тимашук тоже было недолгим. После смерти Сталина все эти дела рассыпались.

3 апреля 1953 года президиум ЦК КПСС отменил указ президиума Верховного Совета СССР о награждении Тимашук «как неправильный, в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами». На этом же заседании президиума ЦК было принято решение о прекращении судопроизводства по делу «врачей-убийц» как сфабрикованному и об освобождении из-под стражи реабилитации 37 обвиняемых по этому делу.

4 апреля сообщение о лишении ордена Лидии Тимашук напечатали газеты. Через два дня появилось сообщение о том, что бывший министр госбезопасности Игнатьев лично виновен в истории с врачами. Многие вздохнули с облегчением.

Корней Чуковский записал в те дни в дневнике разговор с женой классика советской литературы Леонида Леонова Татьяной Михайловной. Она говорила, что невозможно было обратиться к врачам:

Вы же понимаете, когда врачи были объявлены отравителями… Не было и доверия к аптекам, особенно к Кремлевской аптеке: что, если все лекарства отравлены!

Чуковский ошеломленно записал: «Оказывается, были даже в литературной среде люди, которые верили, что врачи - отравители!!!»

И все же остается загадкой: почему лучшие врачи страны не сумели поставить Жданову правильный диагноз?

Андрей Жданов был в стране вторым человеком. Считается, что он оттеснил Маленкова и Берию. Зато после его смерти они взяли реванш. Они посадили в тюрьму Абакумова и устроили «ленинградское дело», чтобы уничтожить всех ставленников Жданова. Так принято думать.

В реальности все было иначе. Уничтожение ленинградских партработников вовсе не было результатом конкурентной борьбы внутри аппарата, хотя многие наверняка радовались, что освободились высокие кресла. «Ленинградское дело» готовилось еще при жизни Жданова. И при определенных условиях главным обвиняемым по «ленинградскому делу» шел бы сам Андрей Александрович Жданов.

Его время закончилось до того, как истек его земной срок. В воспоминаниях Дмитрия Трофимовича Шепилова, тогда заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК, описано заседание политбюро, где Сталин резко нападал на Жданова.

Но Сталин, видимо, не хотел трогать Жданова, потому что с его именем были связаны все послевоенные идеологические акции. Если его посадят, то надо выбросить в корзину громкие постановления о литературе, музыке, кино.

Жданов перестал быть нужным Сталину и даже мешал. По мнению историков, есть основания полагать, что Жданову помогли покинуть этот мир.

Он был очень больным человеком. Тот же Шепилов вспоминает, что Жданов себя очень плохо чувствовал, на заседания политбюро приходил с трудом, падал в обморок. И лицо как у покойника. Но вопрос о, том, идти ли Жданову в отпуск и куда именно ему ехать отдыхать, решали не врачи, а политбюро.

Предлагались разные варианты, куда ему поехать. По предложению Сталина его отправили на Валдай. Хотя если он так болен, то почему бы не положить его в больницу? Что касается Валдая, то сейчас многие врачи говорят, что это место неблагоприятное для сердечников.

Шепилов сказал Жданову:

Вам надо немедленно ложиться в больницу!

Жданов ему ответил:

Нет, политбюро решило, что мне надо ехать на Валдай. Товарищ Сталин сказал, что там очень хороший воздух для сердечников.

Сталин напутствовал врачей:

Вы его гулять водите почаще. А то у него вес лишний…

Свидетелей, которые могли бы рассказать подлинные обстоятельства смерти Жданова, нет. Первой через семь дней после смерти Жданова повесилась его экономка. Потом был уничтожен лечащий врач, который делал вскрытие вместе с профессором Виноградовым. В 1951 году застрелился комендант государственной дачи, на которой умер Жданов. В черепе у него обнаружили два пулевых отверстия…

МОЛОДЕЖЬ В МГБ

Последние годы и особенно последние месяцы своей жизни Сталин занимался делами министерства государственной безопасности больше, чем делами ЦК партии или Совета министров. Следователи МГБ, министр госбезопасности приходили к Сталину практически каждый день. Огромная страна впала в нищету, деревня голодала, а его теперь уже старческий ум замкнулся на заговорах и интригах.

Генерал Алидин вспоминает, что Сталин вдруг заинтересовался работой наружной разведки МГБ (это слежка и наблюдение за подозреваемыми). Вождь дал указание подготовить этот вопрос к рассмотрению на президиуме ЦК. Седьмое управление не играло столь значительной роли в деятельности министерства госбезопасности, но указание Сталина - закон.

В министерстве подготовили докладные записки и проект постановления президиума ЦК «О состоянии и мерах совершенствования деятельности наружной разведки МГБ СССР». Все эти Документы отправили в ЦК партии. Там по аппаратным правилам образовали комиссию. Она заседала несколько раз, готовя доклад Сталину, но изучить работу топтунов вождь так и не успел, потому что скончался…

Готовилось сразу несколько крупных дел, которые планировали закончить публичными процессами, как в 30-х годах.

Перед смертью Сталина, в начале 1953 года, было принято решение увеличить число мест в лагерях и тюрьмах. Министерству путей сообщения было приказано подготовиться к переброске большого числа заключенных.

Министерство госбезопасности при Абакумове, а затем при Игнатьеве собирало материалы на маршала Жукова. Посадили все окружение Жукова от водителей до приближенных генералов.

В опалу мог попасть любой. У Сталина не было вечных привязанностей. 25 марта 1942 года Государственный комитет обороны принял постановление «О НКПС».

В нем говорилось, что нарком путей сообщения Лазарь Моисеевич Каганович «не сумел справиться с работой в условиях военного времени», и его освободили от поста наркома. Он оставался членом политбюро, членом Государственного комитета обороны, заместителем главы правительства, но это ничего не означало.

Сталин отправил его на маленький пост начальника политуправления Северо-Кавказского фронта. Оттуда он писал Сталину раболепные письма, напоминая о себе, просил присылать «какие-нибудь материалы, чтобы я хоть немного был в курсе и не так оторван».

Но опала оказалась недолгой. Повезло Кагановичу. В 1943 году Сталин вернул его в Москву и вновь назначил наркомом…

В иностранные шпионы были зачислены Молотов, Микоян и Ворошилов. После смерти Сталина они будут риторически вопрошать: как ему могло прийти в голову называть их шпионами? Но они сами-то называли своих товарищей по политбюро Троцкого, Зиновьева, Каменева агентами иностранных разведок. Почему же они, зная вождя, думали, что их минует чаша сия?.

В 1960 года председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов по поручению Хрущева беседовал с Василием Сталиным. Ворошилов отчитывал Василия за алкоголизм. Заговорил о старшем Сталине:

БОЛЬШАЯ ИНТРИГА: СЕРОВ И ИГНАТЬЕВ Почему Хрущев настоял на кандидатуре Серова? Никита Сергеевич имел все основания считать Ивана Александровича своим человеком. Второго сентября тридцать девятого, на следующий день после начала Второй мировой войны, Серова назначили

Из книги Неизвестный Берия. За что его оклеветали? автора Мухин Юрий Игнатьевич

Игнатьев В феврале 1950 года в свой кабинет секретаря ЦК Хрущев вызвал секретаря Среднеазиатского бюро ЦК Игнатьева. Эта должность была фиктивной и на нее временно определяли партийных работников, которых необходимо было проверить, прежде чем решить, что с ними делать. До

Из книги Государево око. Тайная дипломатия и разведка на службе России автора Кудрявцев Николай Александрович

Н. П. Игнатьев Николай Павлович Игнатьев родился 17 января 1832 г. в старинной дворянской семье. Его отец, Павел Николаевич Игнатьев, во время восстания декабристов 14 декабря 1825 г. одним из первых прибыл с ротой в Зимний дворец для охраны императора. В дальнейшем он занимал

Из книги От КГБ до ФСБ (поучительные страницы отечественной истории). книга 1 (от КГБ СССР до МБ РФ) автора Стригин Евгений Михайлович

Из книги От КГБ до ФСБ (поучительные страницы отечественной истории). книга 2 (от МБ РФ до ФСК РФ) автора Стригин Евгений Михайлович

Бобков Филипп Денисович Биографическая справка: Бобков Филипп Денисович, 1 декабря 1925 года рождения, уроженец Украины. Из семьи землемера. Образование высшее, окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС.Участник Великой Отечественной войны с декабря 1942 года.В 1945 году

автора

Игнатьев Николай Петрович Родился 16 декабря 1917 г. в деревне Горы под Петроградом. После окончания 7 классов работал на одном из ленинградских заводов. В 1940 г. окончил Чугуевское военное училище летчиков и был оставлен там летчиком-инструктором.Свою первую победу -

Из книги Советские асы. Очерки о советских летчиках автора Бодрихин Николай Георгиевич

Онуфриенко Григорий Денисович Был не только летчиком-истребителем экстра-класса, но и незаурядным организатором воздушных операций, внимательным наставником. Тактическая одаренность Онуфриенко проявлялась как в создании и отработке новых приемов воздушного боя, так и

Из книги Строгановы. Самые богатые в России автора Блейк Сара

Глава 7 Семен, Максим и Яков Строгановы и завоевание земель Аникий Федорович Строганов прожил долгую и богатую событиями жизнь. После смерти Лизаветы он несколько лет вдовствовал, а потом женился повторно. Софья была на много его моложе. Родила она Аникию Федоровичу дочь,

Из книги История Малороссии - 1 автора Маркевич Николай Андреевич

ГЛАВА IХ. Тарас Трясило. Семен Перевязка и Павлюга 30,000 у Переясловля. Тарасова ночь. Очищение Малороссии от Поляков. Бедствие Жидов. Осада Переясловля Конецпольским. Арандаренко. Жицкий. Сирко. Козаки в Константинопольском проливе. Предложение от Шведов соединиться с

Из книги Русский Стамбул автора Командорова Наталья Ивановна

«Человек будущего» Н.П. Игнатьев После осени 1861 года воспоминания господина С.Н. прерывались, зачастую на длительное время. Где он был в это время: уезжал в турецкие провинции, посещал другие страны по служебным делам, был болен, а может, просто не брался за перо из-за

Из книги Русское старообрядчество [Традиции, история, культура] автора Урушев Дмитрий Александрович

Глава 71. Семен Кузнецов В 1894 году, в нижегородском селе Чернуха родился Семен Илларионович Кузнецов - старообрядческий уставщик, проживший удивительно сложную и богатую жизнь.Первоначально жители Чернухи были никонианами, но крестились двумя перстами. Илларион, отец

Из книги Воронцовы. Дворяне по рождению автора Муховицкая Лира

Глава 6 Братья Александр и Семен Воронцовы Сыновья от брака Романа Илларионовича Воронцова с Марфой Ивановной Сурминой, Александр и Семен Воронцовы, получали, как и их сестры, прекрасное воспитание. Мальчиков дворян в то время с рождения готовили к «государевой службе»,

автора Глазырин Максим Юрьевич

Николай Павлович Игнатьев. Пекинский договор. Уссурийский край 1860 год, 2 ноября. Государственный деятель, дипломат-панславист, граф Н. П. Игнатьев подписывает Пекинский договор, Южно-Уссурийский край официально становится

Из книги Русские землепроходцы – слава и гордость Руси автора Глазырин Максим Юрьевич

Николай Павлович Игнатьев 1860 год, 2 ноября. Н. П. Игнатьев подписывает Пекинский договор. Южно-Уссурийский край официально входит в состав

Из книги "Притащенная" наука автора Романовский Сергей Иванович