Характеристика произведения «Пастух и пастушка» Астафьева. «Почему Борис Костяев — главный герой повести "Пастух и пастушка" — умирает от самой пустяковой раны

"Время помедлило, остановилось на одну ночь и снова побежало, неудержимо ведя свой отсчет минутам и часам человеческой жизни."

В. Астафьев

Повесть В. Астафьева “Пастух и пастушка”, по словам автора, была “главной”, “одной-единственной книгой, которая, как первая любовь, и радует и мучает его, наполняя сердце постоянной тревогой, потребностью в самоусовершенствовании…того, что ты создал “кровью сердца”.

Тем, что книга создавалась “кровью сердца”, объясняется существование нескольких редакций (1962-1967-1971-1989г.). Тема войны становится одной из центральных тем этого произведения.

Повесть имеет четкое композиционное строение: пролог, основная часть, эпилог. Пролог и эпилог создают композиционное кольцо, замыкая повествование на сегодняшнем дне. Таким образом, осуществляется связь как минимум двух временных пластов: событийного (главный герой Борис Костяев находится в центре боевых действий по уничтожению группировки немецких войск) и времени читателя – молодого человека, живущего сейчас, после войны и, одновременно, являющегося ровесником главного действующего лица (Костяеву идет 20-й год). Становится очевидной обращенность повести к новому поколению, к людям, не изведавшим войны.

Однако, уже сам зачин открывает перед нами третий “вневременный” пласт: “И брела она по дикому полю, непаханому, нехоженому, косы не знавшему. В сандалии ее сыпались семена трав…” Эти строки словно взяты из старинной легенды, предания, библейского сказания. Прошлое – настоящее – будущее – из этих величин складывается единый образ времени.

Настоящему, а именно войне, посвящена основная часть повести. Однако и в ней время условно можно разделить на военное (главы “Бой” и “Успение”) и мирное (“Свидание” и “Прощание”), противопоставление жизни и смерти подчеркивается уже названиями глав и предпосланными эпиграфами.

Эпиграф, выбранный писателем к 1-й главе, - своеобразный спор с героизацией войны. Слова “Есть упоение в бою!” никак не соответствуют реальной картине. Достоверность изображения достигается автором благодаря фрагментарности изображения: используются зрительные, звуковые, тактильные и даже вкусовые образы. Вот звуки боя: “…рев, стрельба, матюки, крик раненых, дрожь земли, с визгом откаты пушек…”. Рядом цветовые контрасты – переходы красного, черного, белого: “тьма, зияющая за огнем”, “черная снеговая пороша”, “мясо, кровь, копоть”. Борис Костяев чувствует “вкус” войны - “наелся земли”, улавливает запах – “пороша…пахла порохом”.

Фронтовые будни изображены с точки зрения очевидца – одного из тех, кому “казалось, вся война была сейчас здесь, в этом месте”. Этим объясняются “прозаические” эпитеты, сравнения, которые призваны “опростить” военную действительность: головы солдат похожи на “немытую картошку, бесхозяйственно высыпанную на снег”, костерки – на “церковные свечки”, стрельба автоматов подобна “ореховой скорлупе”.

Мастерски писатель превращает картину боя в изображение “адова столпотворения”, равное по своей масштабности лишь картинам Страшного суда. Библейские мотивы выводят повествование на общефилософский уровень и осуществляют прорыв в Вечность.

Центральный образ главы “Бой” - образ всепожирающего огня. Все в описании боя напоминает ад: “кипящее в снегах людское месиво”, сошедший с ума горящий немецкий солдат – “выходец из преисподней”, который “летел на огненных крыльях”, “то разгорался, то темнел, проваливаясь в геенну огненную”, “по-собачьи” вцепившиеся друг в друга люди, танк – “безглазое чудовище”, немецкие “нежити” - наконец, апофеоз смерти – гора из трупов (бруствер), защита от ветра и снега.

Нет ничего божественного в происходящем, люди, забывшие Бога, уподобляются животным, которые “жались друг к другу, заталкивали головы в снег, срывая ногти, по-собачьи рыли руками мерзлую землю, старались затискаться поглубже, быть поменьше, утягивали под себя ноги – и все без звука, молчком…” Там, где потеряны людские души, обретает душу смертоносная техника. Танк для солдата – враг, пострашнее человека: когда он жив, он “скрежетал гусеницами”, “зашевелился”, “ухнул”, но враг ранен – “Танк дернулся, осел, смолк”.

Постепенно из разбитой на кусочки картины боя вырастает обобщенный образ времени – времени неслыханной жестокости и насилия, времени безбожия, времени борьбы Жизни и Смерти.

Мир для героя распадается на “земную и небесную высь, где, казалось, не было и не могло уже быть ничего живого”. Но вот гул орудий, крики и стоны сменяются тишиной. Где-то на стыке войны и мира возникает символический образ “пастуха и пастушки”, проливающий особый свет на картину времени, вскрывающий глубокий культурно-литературный пласт, наряду с Библией относящий читателя к вечным ценностям.

Впервые “пастух и пастушка” предстают как безвестные, когда-то пасшие колхозный табун и залпом артподготовки убитые старик и старуха, “обнявшиеся преданно в смертный час”.

Любовь воскрешается в отношениях Бориса и Люси. Их забота друг о друге, желание “ни говорить, ни думать, только сидеть так вот вдвоем…” сближает героев с “пастухом и пастушкой”. Эта близость становится очевидной, когда Борис наедине с любимой вспоминает виденный в детстве театральный спектакль, “как танцевали двое – Он и Она, пастух и пастушка. Они любили друг друга, не стыдились в любви и не боялись за нее. В доверчивости они были беззащитны”. Столь же беззащитными перед войной, перед силами зла оказываются Борис и Люся.

Образ “пастуха и пастушки” – не олицетворение безжалостной судьбы, сурового времени. Этот образ несет идею вечной любви, над которой не властна ни Смерть (“попробовали разнять руки пастуха и пастушки, да не могли и решили так тому и быть…”), ни Время (“Скоро, совсем скоро мы будем вместе. Там уж никто не в силах разлучить нас…”).

Вторая глава – “Свидание” - высвечивает иные стороны прежних образов. Здесь огонь уже не признак ада, а спокойный свет лампады, печи, тепло дома. Поток не “темная масса из людей”, которая “хлынула,…провалилась, забурлила, заплескалась, смывая разъяренным отчаяньем гибели, волнами все сущее вокруг”, а родная река, на которой “любят…встречать пароходы.

Воспоминания вообще занимают особое место в повести. Время как бы поворачивается вспять. Обрывки прошлого во многом перекликаются с настоящим. Так картина “светопреставления”, данная в начале второй главы: “В перемешанной глине и в снегу валялись убитые кони, люди, оружие, колеса, банки, кружки, фотокарточки, книжки, обрывки газет, листовок, противогазы, очки, шлемы, каски,…иконы с русскими угодниками, подушки…”, находит параллель в воспоминаниях героя (гл. “Прощание”): “Когда река укатывалась в берега, под дамбой оказывалось столько таинственного добра: бутылочных стекол, черепушек, озеленелых от плесени монет, костей, медных крестиков”. Но в каждом описании, в каждой детали – примета своего времени: военного или мирного.

Воспоминания Костяева расширяют культурологический ряд, вводят читателя в мир непреходящих ценностей, воспетых великими художниками слова. Герой - сын учителей (“Мать преподает русский и литературу”), к тому же отдаленный предок декабриста Фонвизина. Текст насыщен упоминаниями имен русских писателей: Решетников, Мельников-Печерский, Чехов, Грибоедов, Николай Островский. План углубляется благодаря “чернокнижию” Ланцова, рассуждающего в духе героев Ф.М.Достоевского о “границе между подвигом и преступлением”.

“И откуль в таком маленьком человеке столько памяти?” - задается вопросом прижимистый Пафнутьев. Но дело-то как раз в том. Что каждый из нас несет в себе груз общечеловеческой памяти, законов морали и нравственности.

Тяжела эта ноша стала для Бориса Костяева. Надломилась душа (“…души и остеомиелиты в полевых условиях не лечат,” - выносит приговор врач). Надломленность души Бориса обнаруживается в снах героя. Сны – символическая картина Времени. В полузабытьи Борис видит: человек держит “на черной ладони сверкающие часики”, рвет волосы на голове – отражение трагедии военного времени. Затем “человек выскочил из бани – мостки унесло” - разрыв связи с прошлым. “Прислонив руку к уху, человек слушает часы и бредет от бани все глубже, дальше не по воде, по чему-то черному”, - по крови. “Человек бросает часики в красные волны и начинает плескаться”, - образ человека вне времени, человека порвавшего всякие связи с прошлым и будущим, погрузившегося в хаос.

Логическим продолжением первого становится второй сон. “Чистая-чистая” вода и “чистое-чистое” небо, море без конца и края, “неизвестно где сливающееся” с небом. На фоне света возникает образ паровоза – человеческой жизни, летящей к “какому-нибудь берегу”. Птицы-время опять попадают под удары “человека из бани” и “безголовые” падают. Борис совершает единоличную попытку вмешаться и остановить человека, но получает грубый и устрашающий своей прямотой ответ: “Жрать чего-то надо?!” Ощущением одиночества и беспомощности одного человека перед нагрянувшим насилием наполнены размышления героя: “Люди как люди, живут, воюют, спят, врага добивают, победу добывают, о доме мечтают, а я? “Книжков начитался!” Правильно,…ни к чему книжки читать, да и писать тоже. Без них убивать легче, жить проще!”

Неутешительный вывод делает и сам писатель: “Несовместные вещи – человек с чистой, нежной душой, жертвенной любовью, не ко времени они пришли – герой повести или опоздал родиться, или опередил время, отсюда и это расхожее, нами мимоходно, опять же механически осознанное, трагическое явление, названное – “роковая любовь”.

Идея вечной и всепобеждающей любви воплощена в истории встречи Бориса и Люси. Библейским мотивом бесконечной скорби проникнуты строки, изображающие страдания женщины. Иконописный лик героини служит средством обобщения: “И было в ее маленьком лице что-то как будто недорисованное, было оно подкопчено лампадками или лучиной, проступали отдельные лишь черты лика,…глаза…жили отдельно от лица. Но из загадочных глаз этих не исчезало выражение покорности и устоявшейся печали”. Евангельские мотивы звучат и в сцене помывки Костяева. Герой произносит фразы: “Крещайся, раб божий!”, “Воскрес, раб божий!” - напрямую связанные с христианским обычаем. “Душа жить начинает”, время останавливается, любовь остается навсегда в сердце героя.

Мотив священнодействия угадывается и в сцене в полевом госпитале: врач “высился над распластавшимися у его ног людьми”. “Выше побоища, выше кровопролития надлежало ему оставаться и, как священнику во время панихиды, быв среди горя и стенаний, умиротворять людей спокойствием, глубоко спрятанным состраданием”.

Наконец, название последней главы “Успение” подводит читателя к осмыслению бесконечности жизни. “Успение” - кончина, название христианского праздника в честь преставления Божьей Матери. Успокоение, прощение даровано всем героям повести: подрывается на мине утративший осторожность Шкалик, убит Карышев, на миг почувствовавший “благость деревенского вечера”, погибает Мохнаков, смертью своей вымаливая прощение за неправедную жизнь. К покою стремится и Костяев, “распятый на казенной койке”, словно Христос, страдающий за грехи людские. Как и герой романа Л.Н.Толстого Андрей Болконский, Борис Костяев теряет “жажду жизни” и умирает духовно прежде, нежели физически: “Сила, ему уже не принадлежавшая, подбросила Бориса. Музыку он уже не слышал,…погружалась в небытие женщина со скорбными, бездонными глазами богоматери”.

Война, по мысли Астафьева, время жестоких испытаний, время, в котором все подвергается сомнению, время, в котором трудно провести грань между отвагой и безумием, добром и злом, жизнью и смертью.

Но во все времена вечной и неизменной останется Любовь – любовь к матери, к жене, к родной земле, к России.

Человек на войне. (По повести В. Астафьева “Пастух и пастушка”.)

Военная проза. Как много замечательных имен: В. Быков, К. Воробьев, К. Симонов, В. Некрасов, В. Гроссман. И каждый сказал свое слово в теме войны, неповторимое, звучное, смелое, подсказанное личным опытом, знанием подлинных обстоятельств фронтовой жизни. Среди этих имен – имя Виктора Астафьева, писателя, сумевшего соединить современную тематику с русской литературной традицией.

Центральная проблема повести “Пастух и пастушка” - проблема нравственного выбора. Каждый из героев Астафьева рано или поздно должен сделать выбор между жизнью и смертью, окопной грязью и штабной роскошью, между любовью и ненавистью, добром и злом. Этот выбор особенно сложен на войне, где от твоего решения зависит не только твоя, но и чужая жизни. Писатель утверждает: каждый человек волен в выборе жизненного пути, но и ответствен за свой выбор перед другими, перед Родиной, перед Богом.

Не случайно антитеза становится основным художественным приемом, помогающим воссоздать достоверную картину происходящего и полнее раскрыть характеры персонажей. Герои произведения противопоставлены друг другу по разным признакам. Перед читателем совсем юный, неопытный Шкалик, познающий не только военную науку, но и науку “взросления”. Есть те, кто воюет, “как работает, без суеты и злобы”, “по необходимости да основательно”, подобно алтайцам-кумовьям Карышеву и Малышеву. Вспоминаются герои романа Л. Н. Толстого Тимохин и Тушин, незаметные люди, от которых, по большому счету, и зависел исход сражения.

Астафьеву очень близка историческая концепция Л. Н. Толстого, поэтому, возможно во многом, повесть Астафьева перекликается с романом “Война и мир”. Подобно Толстому Астафьев использует контраст в описании истинных героев и “штабных”. Последних, тех, из кого состоит “свита” командующего фронтом, автор презирает за трусость, приспособленчество, карьеризм. Один из них – “фронтовой барин” – щеголевато одетый, чисто выбритый майор произносит риторические восклицания: “О боже, есть ли предел человеческого безумия?!” А в следующий момент раздираем желанием схватить пистолет немецкого генерала, чтобы “похвастаться перед штабными девицами этаким редкостным трофеем”. Другая – “военная барышня”, “лахудра”, находящая “время стрелять глазами во все густеющее офицерье и с удовольствием отмечать, что ее видят и уже любят глазами”.

Еще резче выступает антитеза в портретных характеристиках застрелившегося немецкого генерала и командующего фронтом.

Описание тела мертвого генерала, его “полуоткрытого рта” с вставной челюстью, “черепа с глубокими залысинами” обнажает мысль о том, что “сановитый чужеземец”, возомнивший себя великим стратегом, не более чем простой смертный. Именно от его решения зависит жизнь и смерть сотен, тысяч людей. Тем более отвратителен он, не оставивший после себя никого, кто любил бы или боялся его, кроме немца-старика, “выходца из пыльных веков”, привыкшего к холуйству, сохранившего собачью преданность хозяину.

Совсем иначе рисует Астафьев портрет командующего русскими войсками. Среди своего окружения командующий выглядит “не лучше солдат, только что вылезших с переднего края”. На его плечах лежит тяжелый груз – моральная ответственность перед каждым простым солдатом. Поэтому автор при описании командующего обращает внимание на “глубокие складки” морщин, “старческие глаза”, в которых “безмерная усталость”. Нравственный долг командующего – разделить с солдатами их трудности и боль, поэтому в словах его звучит “запекшееся горе”, “юдоль человеческая”. “Что-то взъерошенное и в то же время бесконечно скорбное было в узкой и совсем не воинственной спине командующего,…виднелась человеческая незащищенность”.

Ни “агитационная иль еще какая показуха, спектакли неуместны” на войне. И патетические высказывания Ланцова, человека думающего, страдающего, но пускающего “свою боль по ветру”, вызывают раздражение у Бориса Костяева.

На войне многие совершают ошибки, нет, по мнению автора, тех, кто не испытывал бы страха, как Шкалик, или не надеялся на чуда, как Борис, или как Корней Аркадьевич Ланцов, “которого забрали за чернокнижие, за приверженность к богу и вредным разговорам”.

Но есть и те, кто, поступившись собственной совестью, стремится поскорее вылезти из окопной грязи. Так, например, еще до фронта “проявлял высокую сознательность” Пафнутьев, “чего-то на кого-то писал, клепал”. Злой, хитрый, не может он оставить прошлых привычек и на фронте. Штабная жизнь больше привлекает его, пусть за нее приходится унижаться, “хомутничать”, “прислуживать”. Ради спокойной жизни предает он товарищей: “наклепал” на лейтенанта и Мохнакова. Но судьба жестоко наказывает его: подрывается Пафнутьев на противопехотной мине, теряет обе ноги. Просит он прощения у товарищей, но даже Бог отворачивается от него: “пробовал перекреститься, но его отвалило на носилки, и он заплакал, прикрыл лицо рукой”, - такой грех не замолить.

Противоречива фигура старшины Мохнакова. Сильный, хладнокровный боец, он всегда приходит на помощь своему командиру. Но война нравственно и физически уродует Мохнакова: случайно настигшая болезнь разрушает не только тело – выедает душу. Шаг за шагом совершает он ошибки, ненависть ко всему толкает его на путь мародерства. Его нравственный выбор, выбор в пользу зла, ничем оправдан быть не может: ни болезнью, ни войной. Это хорошо понимает сам Мохнаков, говоря: “Весь я вышел, сердце истратил…И не жаль мне никого. Мне и себя не жаль”. Обесцениваются и своя, и чужая жизни. Мохнаков ищет смерти, но “смерть его сторонилась”. И все-таки, писатель оставляет Мохнакову возможность очищения: надевая на себя противотанковую мину, Мохнаков идет на верную гибель, но, уничтожая “бывалый” танк, заслуживает прощение за все грехи.

Нравственный выбор делает и главный герой повести – Борис Костяев. Его выбор – это любовь, любовь даже в самое неподходящее для любви время. Воспитанный в семье учителей, Борис вынес представление о романтическом преклонении перед женщиной, о прекрасном единственном чувстве – о любви – как рождающемся в духовной гармонии с близким человеком и не покидающем до конца жизни. Именно Борис способен в это, далекое от романтики время, носить возлюбленную на руках, вспоминать “далекие безмятежные” дни, читать письма “старомодной” матери. Из тихого “лупоглазого Боречки” герой превращается в мужчину, горячо отстаивающего честь женщины.

Все чаще в повести Астафьева звучит мотив трагического несоответствия жестокой реальности и духовного мира героя, его фантазий, надежд. Здесь – война, разруха, грязный завшивленный солдатский быт, гнетущие воспоминания Люси о девушке, “выпоровшей глаз вальяжному фрицу за парижскую любовь”. Там, в мечтах героя, война кончилась, он приехал за Люсей, взял ее на руки, несет на станцию на глазах честного народа, три километра, все три тысячи шагов.

Еще острее звучит мотив несоответствия ожидаемого и реального на последних страницах повести. Погиб русский солдат. И пусть он захоронен в таком месте, где нет кладбища, но “начальник полустанка сделал домовину из досок,…заострил пирамидку из сломанного столбика…Закончив погребение, мужчины стянули фуражки, скорбно помолчали над могилой фронтовика…”

Но даже этого незатейливого обряда не было совершено. Время диктует свои, подчас бесчеловечные законы. Тело Костяева “подкинули” в заброшенный вагон. “Матерясь, начальник полустанка со сторожем сбросили труп в неглубоко вырытую ямку”, а пьяница-сторож “проявил находчивость и снял с покойника белье”. Вот так появился “могильный холмик” неизвестного солдата.

Мечтам не суждено сбыться. Война разрушает любые планы, любую человеческую логику. Наивысшего напряжения философский конфликт повести – конфликт жизни и смерти – достигает в четвертой части “Успение”. Это название вносит в содержание повести философскую заостренность. С одной стороны, успение – название христианского праздника, с другой, - праздник этот в честь преставления (смерти) Божьей Матери. Эта двойственность находит отражение и в финале произведения.

Война лишает героев ощущения осмысленности жизни, долгое время состоящей для них из разрушения, убийств и редких минут “тихого уютного сна”. Трагична развязка повести – смерть находит почти всех героев.

Но это лишь одна сторона вечного противоборства жизни и смерти. По мысли Астафьева, “только одна истина свята на земле – истина матери, рождающей жизнь, и хлебопашца, вскармливающего ее…”

В вагоне санпоезда рядом с Борисом бессильно лежит “худющий пожилой дядька”. Этот эпизодический герой во многом является выразителем авторской точки зрения: только в единстве с родной землей, с природой человек черпает духовные и физические силы. “Имайся за травку-то, имайся за вешнюю, она выташшыт. В ей, знаешь, какая сила”, - в этих словах простого русского крестьянина содержится ответ на вечный философский вопрос: “Зачем?” Нужно жить и умирать для того, чтобы пахать и сеять, чтобы трудиться на земле и отдыхать, чтобы давать жизнь, продлевать вечную жизнь матушки-земли.

Нравственный выбор, по мнению Астафьева, всегда должен находиться на стороне Любви – любви к женщине, матери, любви к России. Родная земля – единственное, что рождает жажду жизни. Отстоять ее – значит отстоять свою жизнь и жизнь будущих поколений, значит сохранить собственную душу, значит до конца выполнить свой нравственный долг, долг солдата, долг человека.

В.Астафьев - повесть «Пастух и пастушка». Основной мотив повести - противостояние созидательной силы любви и разрушительной мощи войны. Эта антитетичность пове­ствования подчеркивается уже содержанием глав. Условно их можно разделить на военные («Бой», «Успение») и мирные («Свидание», «Прощание»).

В центре повествования - образ молодого лейтенанта Бориса Костяева. Он изображен автором в бою, на отдыхе, в госпитале. Это чистый, интеллигентный мальчик, добрый, начитанный, романтичный, пытающийся строить жизнь в со­ответствии со своими идеалами. Судьба сводит его с молодой девушкой Люсей (бойцы живут у нее в доме), и эта встреча, то недолгое время, которое они провели вместе, воспринимается им как настоящее счастье. Любовь поселяется в душе героя, безраздельно завладевая им. Воспитанный в семье учителей, Борис проникнут романтическим мироощущением, он пред­ставляет любовь как духовное единство с близким человеком. Он способен мечтать, носить свою любимую на руках, открыть ей свою душу. Но кругом - война, разруха, грубый солдатский быт. Астафьев следует традиции Л.Н. Толстого в изобра­жении войны. Война изображается писателем как ад, нечто противное человеческому разуму. «В оврагах, жерласто откры­тых, сверху похожих на сваленные ветвистые ели, в подмоинах ручья все изрыто, искромсано бомбами и снарядами. В перемешанной глине и в снегу валялись убитые кони, люди, оружие, колеса, банки, кружки, фотокарточки, книжки, об­рывки газет, листовок, противогазы, очки, шлемы, каски, тряпки, одеяла, котлы и котелки, даже пузатый тульский са­мовар лежал на боку, иконы с русскими угодниками, по­душки в деревенских латаных наволочках - все разорва­но, раздавлено, побито все, ровно бы как после светопрестав­ления, - дно оврагов походило насвежую лесосеку, где лес по­рублен, увезен, остались лишь ломь, пенья, обрубки. Трупы, трупы, забросанные комьями земли, ворохами сена. Многие трупы уже выкорчеваны из сугробов, разуты, раздеты».

Всему этому в повести противостоят сны героя, его мечты, мотив пастуха и пастушки, все громче звучащий в произве­дении. Тема эта появляется уже в первой главе повести, она развивается в образе убитой супружеской пары - старика и старушки, не успевших укрыться от взрыва снаряда. Пере­бравшись в эти места из Поволжья, они пасли скот, были пастухом и пастушкой. Затем мотив этот возникает в воспо­минаниях Бориса о балете, об этом он говорит с Люсей: «Му­зыка была сиренезая, и танцевали двое - он и она, пастух и пастушка. Лужайка зеленая. Овечки белые. Пастух и пас­тушка… любили друг друга, не стыдились любви и не боялись за нее. В доверчивости они были беззащитны. Беззащитные недоступны злу..» Такой же беззащитной перед лицом войны оказывается и любовь Люси и Бориса. Кругом льется кровь, пришло время неслыханной жестокости, насилия, борьбы Жизни и Смерти. Окружающие героя люди тоже далеко не идеальны. Старшина Мохнаков занимается мародерством, не жалеет ни себя, ни окружающих. Солдат Пафнутьев написал донос на лейтенанта и старшину. В финале многие погибают: убивают мальчишку Шкалика, старшина Мохнаков погиба­ет, взрывая вражеский танк, Пафнутьев получает тяжелые увечья, подорвавшись на мине. И все острее звучит в повести мотив противостояния внутреннего мира героя и жестокой реальности. И этим повесть В. Астафьева напоминает нам роман Л.Н. Толстого «Война и мир». Та же устремленность к «небесному идеалу» присутствовала у Толстого в душе князя Андрея, который, по замечанию критиков, был «слишком хо­рош для реальной, земной жизни». И герой Толстого получает смертельное ранение в Бородинской битве. Подобный финал мы видим и в повести Астафьева. Борис Костяев умирает, имея легкое, неопасное ранение. Однако душу, по замечанию док­тора, исцелить невозможно. Почему же любовь не спасла Бо­риса? Он не проявляет воли к жизни и умирает. Война опусто­шила его, сломала. «Жажда жизни рождает неслыханную стой­кость - человек может перебороть неволю, голод, увечье, смерть, поднять тяжесть выше сил своих. Но если ее нет, тогда все - остался от человека мешок с костями». И Борис чув­ствует, как иссякает в нем эта жажда жизни. Его душа и тело устали от привычки «постоянно убивать» и от готовности по­стоянно «быть убитым». Он теряет боевых товарищей, так и не найдя ответа на вопрос: «Зачем? Для чего это происходит?» Смерть героя была подготовлена духовными, нравственными причинами, а не его ранением. Любовь - это символ жизни. Война же ежечасно и ежеминутно убивает эту жизнь, «истон­чает человека», забирая его жизнестойкость, энергию, силы, мечты. Герой Астафьева невыносимо устал от войны. «Нести свою душу Борису сделалось еще тяжелее». Разлука с Люсей, тоска по ней делают его отрешенным, разъединяют его с ми­ром, людьми, со всей Вселенной. В душе его рождается тихая покорность судьбе. Поэтому он уходит в небытие.

Повесть Астафьева имеет кольцевую композицию - на­чинается и заканчивается она нашей современностью. Люся находит могилу своего любимого и припадает к ней, замечая о скорой встрече с ним. Так в произведении проявляется автор­ская позиция. Любовь у Астафьева побеждает смерть, время, жестокость.

По пустынной степи вдоль железнодорожной линии, под небом, в котором тяжёлым облачным бредом проступает хребет Урала, идёт женщина. В глазах её стоят слезы, дышать становится всё труднее. У карликового километрового столба она останавливается, шевеля губами, повторяет цифру, значащуюся на столбике, сходит с насыпи и на сигнальном кургане отыскивает могилу с пирамидкой. Женщина опускается на колени перед могилой и шепчет: «Как долго я искала тебя!»

Наши войска добивали почти уже задушенную группировку немецких войск, командование которой, как и под Сталинградом, отказалось принять ультиматум о безоговорочной капитуляции. Взвод лейтенанта Бориса Костяева вместе с другими частями встретил прорывающегося противника. Ночной бой с участием танков и артиллерии, «катюш» был страшным - по натиску обезумевших от мороза и отчаяния немцев, по потерям с обеих сторон. Отбив атаку, собрав убитых и раненых, взвод Костяева прибыл в ближайший хутор на отдых.

За баней, на снегу, Борис увидел убитых залпом артподготовки старика и старуху. Они лежали, прикрывая друг друга. Местный житель, Хведор Хвомич рассказал, что убитые приехали на этот украинский хутор с Поволжья в голодный год. Они пасли колхозный скот. Пастух и пастушка. Руки пастуха и пастушки, когда их хоронили, расцепить не смогли. Боец Ланцов негромко прочитал над стариками молитву. Хведор Хвомич удивился тому, что красноармеец знал молитвы. Сам он их забыл, в молодости ходил в безбожниках и стариков этих агитировал ликвидировать иконы. Но они его не послушались...

Солдаты взвода остановились в доме, где хозяйкой была девушка Люся. Они отогревались и пили самогонку. Все были утомлены, пьянели и ели картошку, не пьянел лишь старшина Мохнаков. Люся выпила вместе со всеми, сказав при этом: «С возвращением вас... Мы так вас долго ждали. Так долго...»

Солдаты по одному укладывались спать на полу. Те, кто ещё хранил в себе силы, продолжали пить, есть, шутить, вспоминая мирную жизнь. Борис Костяев, выйдя в сени, услышал в темноте возню и срывающийся голос Люси: «Не нужно. Товарищ старшина...» Лейтенант решительно прекратил домогательства старшины, вывел его на улицу. Между этими людьми, которые вместе прошли многие бои и невзгоды, вспыхнула вражда. Лейтенант грозился пристрелить старшину, если тот ещё раз попытается обидеть девушку. Разозлённый Мохнаков ушёл в другую избу.

Люся позвала лейтенанта в дом, где все солдаты уже спали. Она провела Бориса на чистую половину, дала свой халат, чтобы он переоделся, и приготовила за печкой корыто с водой. Когда Борис помылся и лёг в постель, веки его сами собой налились тяжестью, и сон навалился на него.

Ещё до рассвета командир роты вызвал лейтенанта Костяева. Люся даже не успела выстирать его форму, чем была очень расстроена. Взвод получил приказ выбить фашистов из соседнего села, последнего опорного пункта. После короткого боя взвод вместе с другими частями занял село. Вскоре туда прибыл командующий фронтом со своей свитой. Никогда раньше Борис не видел близко командующего, о котором ходили легенды. В одном из сараев нашли застрелившегося немецкого генерала. Командующий приказал похоронить вражеского генерала со всеми воинскими почестями.

Борис Костяев вернулся с солдатами в тот самый дом, где они ночевали. Лейтенанта опять сморил крепкий сон. Ночью к нему пришла Люся, его первая женщина. Борис рассказывал о себе, читал письма своей матери. Он вспоминал, как в детстве мать возила его в Москву и они смотрели в театре балет. На сцене танцевали пастух и пастушка. «Они любили друг друга, не стыдились любви и не боялись за неё. В доверчивости они были беззащитны». Тогда Борису казалось, что беззащитные недоступны злу...

Люся слушала затаив дыхание, зная, что такая ночь уже не повторится. В эту ночь любви они забыли о войне - двадцатилетний лейтенант и девушка, которая была старше его на один военный год.

Люся узнала откуда-то, что взвод пробудет на хуторе ещё двое суток. Но утром передали приказ ротного: на машинах догонять основные силы, ушедшие далеко за отступившим противником. Люся, сражённая внезапным расставанием, сначала осталась в избе, потом не выдержала, догнала машину, на которой ехали солдаты. Не стесняясь никого, она целовала Бориса и с трудом от него оторвалась.

После тяжёлых боев Борис Костяев просился у замполита в отпуск. И замполит уже было решился отправить лейтенанта на краткосрочные курсы, чтобы тот мог на сутки заехать к любимой. Борис уже представлял свою встречу с Люсей... Но ничего этого не произошло. Взвод даже не отвели на переформировку: мешали тяжёлые бои. В одном из них геройски погиб Мохнаков, с противотанковой миной в вещмешке бросившись под немецкий танк. В тот же день Бориса ранило осколком в плечо.

В медсанбате народу было много. Борис подолгу ждал перевязок, лекарств. Врач, оглядывая рану Бориса, не понимал, почему этот лейтенант не идёт на поправку. Тоска съедала Бориса. Однажды ночью врач зашёл к нему и сказал: «Я назначил вас на эвакуацию. В походных условиях души не лечат...»

Санитарный поезд увозил Бориса на восток. На одном из полустанков он увидел женщину, похожую на Люсю... Санитарка вагона Арина, присматриваясь к молодому лейтенанту, удивлялась, почему ему с каждым днём становится все хуже и хуже.

Борис смотрел в окно, жалел себя и раненых соседей, жалел Люсю, оставшуюся на пустынной площади украинского местечка, старика и старуху, закопанных в огороде. Лиц пастуха и пастушки он уже не помнил, и выходило: похожи они на мать, на отца, на всех людей, которых он знал когда-то...

Однажды утром Арина пришла умывать Бориса и увидела, что он умер. Его похоронили в степи, сделав пирамидку из сигнального столбика. Арина горестно покачала головой: «Такое лёгкое ранение, а он умер...»

Послушав землю, женщина сказала: «Спи. Я пойду. Но я вернусь к тебе. Там уж никто не в силах разлучить нас...»

«А он, или то, что было им когда-то, остался в безмолвной земле, опутанный корнями трав и цветов, утихших до весны. Остался один - посреди России».

ИЗОБРАЖЕНИЕ ВОЙНЫ. «Больше других люблю “Пастуха и пастушку”», - говорил писатель в 1989 г. Повесть значительна прежде всего как первое крупное произведение писателя о войне. Четырнадцать лет писатель вынашивал эту повесть и уже изданную переписывал неоднократно: требовательное отношение к военной теме связано с ощущением ответственности, долга перед теми, кто не вернулся с войны.

“Современная пастораль” - такое жанровое определение дает повести писатель. Он сталкивает сентиментальное мироощущение (пастух и пастушка, пастораль, чувствительность, единственная любовь) с грубым бытом войны. Ho в итоге не получается ожидаемого вывода - любовь побеждает смерть, ибо на жестокой войне любовь спасает далеко не каждого человека.

В центре повествования - малая войсковая единица, взвод пехоты, и ее командир Борис Костяев, именуемый ванькой-взводным (хотя это часто употребляемое писателем слово не гармонирует с образом героя). Взвод участвует в ликвидации взятой в тиски большой группировки немецких войск. Фашистское командование, как и под Сталинградом, отказалось принять ультиматум о безоговорочной капитуляции.

Идет жестокий кровавый “Бой” (так и называется первая часть), немецкие танки утюжат окопы. Видя, как гибнут люди, юный командир взвода (ему идет только двадцатый год), крича и плача, “натыкаясь на раздавленных, еще теплых людей”, бросается на танк с гранатой: “Его обдало пламенем и снегом, ударило в лицо комками земли, забило все еще вопящий рот землею, катануло по траншее, будто зайчонка. Как жахнула граната, он уже не слышал, воспринял взрыв, боязно сжавшись нутром и сердцем, чуть было не разорвавшимся от напряжения”.

Под пером Виктора Астафьева - одного из лучших мастеров словесного изображения в современной русской литературе - оживают картина боя и образ человека на войне: “Борис недоверчиво посмотрел на усмиренную громаду машины: такую силищу - такой маленькой гранатой! Такой маленький человек! Слышал взводный еще плохо. Во рту у него хрустела земля...”

Картины войны в повести написаны убедительно, зримо, но порой “окопная” правда писателя даже натуралистична: «На поле, в ложках, в воронках, и особенно густо возле изувеченных деревцев лежали убитые, изрубленные, подавленные немцы. Попадались еще живые, изо рта их шел пар, они хватались за ноги, ползали следом по истолченному снегу, опятнанному комками земли и кровью, взывали о помощи.

Обороняясь от жалости и жути, Борис зажмурил глаза: “Зачем пришли сюда?.. Зачем? Это наша земля! Это наша родина! Где ваша?”»

В повести не называются ни время, ни место сражения. Ясно, что действие происходит на Украине, где окружена и уничтожена громадная группировка противника. По мнению исследователей, Астафьев описывает Корсунь-Шевченковскую операцию 1944 г., одну из выдающихся в истории Отечественной войны.

Пафос этой повести антивоенный. В изображении войны писатель глубоко правдив. Есть здесь едва ли не самая сильная сцена современной военной прозы - описание разбитого хутора, греющихся у огня пленных, когда в их толпу врывается солдат в маскхалате с автоматом и расстреливает немцев очередями, крича: “Маришку сожгли-и! Селян всех... всех загнали в церковь. Всех сожгли-и-и! Мамку! Крестную! Всех! Всю деревню... Я их тыщу... Тыщу кончу! Резать буду, грызть!..”

А “в ближайшей полуразбитой хате военный врач с засученными рукавами бурого халата перевязывал раненых, не спрашивая и не глядя: свой это или чужой.

И лежали раненые вповалку: и наши, и чужие, стонали, вскрикивали, иные курили, ожидая отправки...”.

Война в изображении Астафьева - трагедия простых, ни в чем не повинных людей с обеих сторон.

И в этом военном аду за одну ночь расцветает великая, та единственная любовь, которая дается не каждому. Повесть “Пастух и пастушка” - о любви и войне. Автор ставит перед собой труднейшую задачу совместить с грубым реализмом войны возвышенную романтику и даже сентиментальность. И это ему удается, хотя первые критики, познакомившись с первым вариантом повести, усомнились в этом. Писатель переделывал повесть при многих переизданиях, и в итоге ему удалось написать любовные сцены психологически точно, не сбиваясь ни на пошлость, ни на фарс. В психологической мотивировке, в доказательстве возможности этой, казалось, невозможной на войне, молниеносно возникшей любви задействован весь арсенал изобразительных средств, взятых из реалистической литературы и даже из сентиментализма. Здесь можно найти и то, что сегодня в связи с прозой постмодерна именуется интертекстуальностью (цитирование в тексте других текстов), когда Астафьев вплетает в ткань повествования знаменитое “На заре ты ее не буди...” или пушкинское мимолетное виденье, “которое явилось и вознесло однажды поэта на такую высоту, что он задохнулся от восторга”.

Используется в повести и символика. Из арсенала сентиментализма писатель берет жанровое определение повести (“пастораль”) и образы пастуха и пастушки, которые постепенно превращаются в символ. Причем этот символ находится как бы в центре поэтики повести. Он заявлен в названии (“Пастухи пастушка”) и вызывает у читателя определенное ожидание. Ответ дается достаточно быстро. Прибыв в освобожденный хутор, взвод Бориса Костяева натыкается на страшную картину - убитых пастуха и пастушку, двух стариков, приехавших в эту деревню из Поволжья в голодный год. Они пасли колхозный табун:

“Они лежали, прикрывая друг друга. Старуха спрятала лицо под мышку старику. И мертвых било их осколками, посекло одежонку, вырвало серую вату из латаных телогреек, в которые оба они были одеты... Хведор Хвомич пробовал разнять руки пастуха и пастушки, да не смог и сказал, что так тому и быть, так даже лучше - вместе на веки вечные...”

Этот эпизод остается в сознании и как символ жестокой войны, и как символ вечной любви. Ho в тексте происходит дальнейшее развитие символа. В ту единственную ночь, которая была отпущена влюбленным, в памяти Бориса всплывают убитые старик и старуха - деревенские пастухи - и детское воспоминание, когда он с матерью ездил в Москву к тетке и ходил в театр. Он рассказывает Люсе, своей возлюбленной, сцену из спектакля:

“Еще я помню театр с колоннами и музыку. Знаешь, музыка была сиреневая... Простенькая такая, понятная и сиреневая... Я почему-то услышал сейчас ту музыку и как танцевали двое - он и она, пастух и пастушка - вспомнил. Лужайка зеленая. Овечки белые. Пастух и пастушка в шкурах. Они любили друг друга, не стыдились любви и не боялись ее. В доверчивости они были беззащитны”.

В последний раз образы пастуха и пастушки, убитых на войне, мелькают в угасающем сознании взводного, когда его раненного везут в санитарном поезде в тыл.

Образ-символ пастуха и пастушки, который сопровождает Бориса Костяева в тексте повести, помогает писателю раскрыть чувствительность, ранимость, неординарность главного героя, несовместимость его с жестокой реальностью войны и в то же время способность на необычную возвышенную любовь.

Под стать Костяеву и его возлюбленная, образ которой создается в основном за счет арсенала изобразительных средств литературы романтизма. Люся - женщина во многом загадочная. Мы так и не узнаем, кто она и откуда. Многие приметы свидетельствуют о том, что она не деревенская женщина, что она достаточно начитанна и музыкальна, что она понимает и чувствует людей. С ней произошло что-то страшное. “Глубокая затаенность и грусть и даже виноватость в чем-то” угадывались в ней. Писатель рисует ее портрет с помощью полутонов, эскизно. Маленькое лицо ее как будто недорисованное, убегающий взгляд, невзаправдашние глаза делались иногда загадочно-переменчивыми, “то темнея, то светясь, и жили как бы отдельно от лица”. Такая женщина способна на необычную любовь. В повести присутствует нереальная, фантастическая сцена, в которой Борис, якобы отпросившись у руководства, повидал свою возлюбленную еще раз. Этого не было и не могло быть, но сцена изображена вполне реально и еще раз подчеркивает силу и глубину любви.

Зачин и эпилог повести, где описана безымянная женщина, которая все же разыскала могилу своего возлюбленного посреди России и, навестив его, пообещала, что скоро воссоединится с ним навечно, решены в стиле романтической поэтики, т.е. в стилистике Люси, поэтому и можно предположить, что это и есть состарившаяся Люся, которая пронесла свою любовь к Борису через всю жизнь.

Повесть густо заселена героями и дает вполне реальное представление о том, какие люди защищали страну. И хотя это, как правило, эпизодические персонажи, тем не менее, как всегда у Астафьева, они очень выразительны. Это и комбат Филькин, однокашник Бориса по полковой школе, родом из семиреченских казаков, это и партизанский связной Хведор Хвомич, у которого немцы сожгли всю семью и дом. Солдаты из взвода Бориса Костяева все индивидуальны, непохожи друг на друга. Это, к примеру, непьющий долговязый москвич из рабочих Корней Аркадьевич Ланцов, который в детстве на клиросе пел, а потом к атеистически настроенному пролетариату присоединился, но на войне старое умение ему пригодилось - он прочел складную молитву над могилой убитых стариков, пастуха и пастушки. Самый молодой во взводе - ординарец Бориса, по прозвищу Шкалик, который, чтобы поступить в училище и получать бесплатное питание, прибавил себе 2 года, а его в армию забрали в пехоту, вероятно, шестнадцатилетним. Запоминаются и кумовья с Алтая Карышев и Малышев, первый и второй пулеметные номера, в которых взводный души не чаял и которые “воевали, как работали, без суеты и злобы”.

Разные люди были на войне. Был “злой, хитрый, ловкий солдат” Пафнутьев, но лучше бы во взводе его не было. Он любит петь частушку (“Если валенки не дали, значит, выдадут медали”); угождает штабному офицеру и с его помощью перебирается подальше от передовой, порой и мародерствует, за что наказан тяжелым ранением.

Выразителен образ “зажратой пэпэжэ” - походно-полевой жены врача госпиталя, куда попадает Борис Костяев. Она своим видом наводит писателя на такие размышления:

“He одного еще такого вот мямлю-мужика обратает такая вот святоликая боевая подруга. Удобно устраиваясь на жительство, разведет его с семьей, увезет с собой после войны в южный городок, где сытно и тепло, да помыкать простофилей будет лет еще десять-двадцать, пока тот не помрет с надсады”.

Ho полнее других из взвода изображен старшина Мохнаков. Помкомвзвода старшина Мохнаков, антипод Бориса, - хозяин в окопном быту. Он человек без лишних сантиментов, живет по принципу: все дозволено, война все спишет. В этот ряд он ставит и Люсю.

Умелый солдат, он в бою не палил куда попало, не суетился: видя неопытность командира взвода лейтенанта Костяева, он постоянно оборонял его, оказываясь на его пути (“как родимый тятя, опекал и берег лейтенанта”). И хотя он не раз в сердцах про себя называет взводного мямлей, тем не менее понимает его и говорит ему однажды: “Светлый ты парень! Почитаю я тебя. За то почитаю, чего сам не имею... Я весь истратился на войне. Весь! Сердце истратил... He жаль мне никого. Меня бы палачом над немецкими преступниками, я бы их!..” Произнося эти слова, он как бы объясняет свой бестактный и грубый поступок в отношении Люси. Ho старшина не только оценивает себя, но и принимает роковое решение - погибнуть, так как со своей жестокостью он не может жить в обществе. Он гибнет в бою, бросаясь с миной под танк.

Образ старшины Мохнакова - новый характер, неизвестный ранее в литературе. Оказывается, война не только отнимает жизнь у людей, но может и погубить душу человека, даже такого сильного, вжившегося в военный быт и военную жизнь.

Совершенно иной Борис Костяев. Он - поздний ребенок в учительской семье, читающей, образованной, интеллигентной. Мать его из потомственной дворянской семьи декабриста Фонвизина, который в свое время отбывал ссылку в родном городке Бориса. Герой - человек невоенный по своей сути. Ho он выполняет свой долг на войне.

Малоприспособленный к военному быту, Костяев постепенно привык к войне, к людям, научился их понимать, хотя многие из них были старше его и принадлежали к иному общественному слою. Поначалу он, как и все молодые прыткие командиры, прибывшие из полковой школы, не понимал солдат, не видел, что “всякий солдат сам себе стратег”, расчетливость и обстоятельность в бою каждого из них принимая за трусость.

“После многих боев, после ранения, после госпиталя застыдился себя Борис, такого разудалого и несуразного, дошел головой своей, что не солдаты за ним - а он за солдатами! Солдат и без него знает, что надо делать на войне, и лучше всего и тверже всего он знает, что пока в землю закопан - ему сам черт не брат, а вот когда выскочит из земли наверх - так неизвестно что будет: могут и убить, и пока возможно, он не выберется отгудова и за всяким яким в атаку не пойдет, будет ждать, пока свой ванька-взводный даст команду вылазить из окопа и идти вперед... Ho и тогда старый вояка еще секунду-другую перебудет в окопе, глядишь, эта секунда-другая и продлит жизнь солдата на целый век, в это время, может, и пролетит его пуля”.

Это одно из лучших в современной литературе описаний психологии командира переднего края и солдатской психологии. Оба они, и солдат и взводный, вымахнув из окопа, становятся равными перед смертью.

Так о солдате мог написать только человек, сам прошедший войну рядовым: менялись лишь военные профессии - шофер, связист, артразведчик, конюх в нестроевой части после ранения. Он не может об этом писать бесстрастно. Авторская речь в некоторых местах взволнованна, эмоциональна (“Бейся, вояка, и не метусись... Боже упаси ослабить огонь!”), в ней есть прямые обращения к солдату, сочувствие ему (“Что же ты хотел, чтобы при ранении и никакой боли?”).

Есть и легкий юмор, к примеру, в отношении раненого солдата, который ползет в окоп, но облегчить себя ничем не может, даже матюком: “Никакого богохульства позволить себе сейчас солдат не может - он между жизнью и смертью”).

Бориса Костяева ранило в плечо, в течение суток он не может оставить бойцов: нет подмены - и только передав взвод, отправляется в госпиталь. Ho, истощенный нетяжелой раной и всей жестокой войной, он умирает в поезде, который должен был привезти его в тыловой госпиталь.

Борис, как и Мохнаков, - человек, погубленный войной, хотя и любящий и не ожесточившийся. В его лице писатель открывает нам еще одного героя войны. Писатель поставил перед собой цель

- “разобраться хотя бы в одной человеческой душе, которая была слабее того времени, в которое создалась, слабее, но не грубее”:

«Что если родители “перевоспитали” своего сына, что если он воспринимал жизнь несколько “чувствительней”, чем мы, грешные, что если романтическое начало носило в Борисе характер не внешний? Что если просто человек устал смертельно и ему уже сама смерть кажется избавлением от этой усталости и мук? Мне хотелось несколько упредить время и сказать, что наступят дни, не могут не наступить, когда образование, культура приведут, не могут не привести человека к противоречию с той действительностью, когда люди убивают людей. He моя и не героя повести вина, а беда, коли действительность, бытие войны раздавили его. Быть может, замысел опередил события и времена, но это уже право автора - распорядиться замыслом...»

Так объяснил сущность этого характера сам писатель.

Повесть “Пастух и пастушка” - экспериментальная по своей сути, в которой автор искал и новое содержание, и новые формы, т.е. хотел изменить свою стилистику. Она открывала перед писателем разные пути. Один из них - путь, по которому шел Булгаков, используя условные формы изображения, символику, фантастику. Ho Астафьев пошел по другому пути, который также обозначил себя в повести как потенциальная возможность - натуралистический способ изображения жизни. Это последнее писатель реализовал и в неоконченном романе “Прокляты и убиты”, и в новой военной повести о любви “Обертон” (Новый мир. 1996. № 8), где находят себе место и излишне подробная физиология, и ненормативная лексика.

«Пастух и пастушка» Астафьева

Сам автор определил жанровое своеобразие повести «Пастух и пастушка» (1971) в подзаголовке — современная пастораль. Такое определение по отношению к современной повести звучит неожиданно и странно, поэтому обращает на себя внимание. Пастораль — это литературное произведение, изображающее жизнь пастушков и пастушек (лат. pastoralis — пастушеский): деревенские жители, простые, сердечные, нравственно чистые, переживают изысканные чувства, ведут галантные беседы на лоне девственной природы и противопоставляются автором развращённым горожанам. При этом, правда, непонятно, как и когда пастушки добывают хлеб насущный, но такая «проза жизни» мало интересовала авторов и читателей пасторалей. Традиция пасторали была заложена ещё в античной поэзии (стихотворения Феокрита, Вергилия, роман Лонга «Дафнис и Хлоя»), но наибольший расцвет этого жанра в европейской литературе приходится на XVII век. В последующей европейской культуре пастух и пастушка остались символом прекрасной и чистой любви, которая преодолевает все препятствия и становится сильнее смерти. Этот символ появится в повести Астафьева, когда Борис Костя-ев вспомнит своё детское впечатление. До войны он с матерью ездил в Москву, где в театре видел балет-пастораль. Детское впечатление осталось у него на всю жизнь: «Ещё я помню театр с колоннами и музыку, и как танцевали двое — он и она, пастух и пастушка — вспомнил. Лужайка зелёная. Овечки белые. Пастух и пастушка в шкурах. Они любили друг друга, не стыдились любви и не боялись её. В доверчивости они были беззащитны» (II, «Свидание»).

Но реальная жизнь так далека от той, которая изображается в пасторали, особенно жизнь советских людей и особенно в годы Великой Отечественной войны. В повести подробно описан эпизод в маленьком украинском местечке, только что отбитом у фашистов. Видавшие виды красноармейцы потрясены, когда находят в огороде за баней убитых стариков, не успевших спрятаться от артналёта. Старики умерли одновременно, но в последний миг пытались прикрыть и уберечь друг друга: «Они лежали, прикрывая друг друга. Старуха спрятала лицо под мышку старику. И мёртвых било их осколками, посекло одежонку, выдрало серую вату из латаных телогреек, в которые оба они были одеты» (I, «Бой»). Местный житель и партизан Хвёдор Хвомич рассказал, что эти старики — пришлые. Они появились здесь примерно двадцать лет назад, приехав из голодного Поволжья, стали пасти колхозный табун, то есть были настоящими, а не придуманными пастухом и пастушкой. Автор рассуждает о жизни этих стариков: наверное, жили они по-всякому — и в ругани, и в житейских дрязгах; вид у них не пасторальный (рваная обувка, мочальная сумка с лепёхами из мёрзлой картошки), однако умерли они вместе, пытаясь спасти друг друга. И в этом они очень похожи на литературно-театральных героев.

Персонажами современной пасторали стали не безвестные старики, а молодые герои повести — Борис Костяев и Люся. Их встреча и знакомство были мимолётными (всего два дня), современными в полном смысле слова. Но людям на войне и не дано больше времени на устройство личных дел. Оба героя очень молоды: Борису — девятнадцать лет, Люсе — двадцать один год, а война уже покалечила их нравственно.

Борис — тонко чувствующий, наблюдательный человек, взводный командир, который сражается на передовой и каждый день рискует жизнью, видит смерть своих бойцов и немецких солдат. Он должен был бы привыкнуть к войне, а его душа — очерстветь, как у старшины Мохнакова. Но нет! У Бориса трепетная и совестливая душа, он каждый раз тяжело переживает чужое горе и смерть. Достаточно вспомнить, как он идёт по полю после ночного боя и на каждом шагу видит умирающих немцев. Они просят его о помощи, чуть не хватают за ноги, а он зажмуривается от жалости и жути.

Сам себя Борис называет «ванькой-взводным», но, узнав ближе его мысли и чувства, читатель понимает, что главный герой как раз не «ванька», не тупой исполнитель штабных приказов. Одного штабного интеллектуала — сытого, чистого, самодовольного адъютанта — автор показывает в сцене с застрелившимся немецким генералом (II, «Свидание»). Именно подобные штабные шаркуны презрительно и снисходительно относятся к «примитивным» солдатам и младшим офицерам с передовой, на которых, между прочим, ложится главная тяжесть войны.

О Люсе нам известно очень мало. Она явно не деревенская, но, как она очутилась в украинском местечке, автор не рассказывает. Во время оккупации у неё в доме жил немецкий офицер, которому местный староста поставлял девушек для развлечений. Люся это знала и даже наблюдала сцену, как офицерская собака загрызла девушку за то, что она подняла руку на хозяина. Что было с самой Люсей в оккупации, автор тоже не сообщает, но из её срывов во время разговора с Борисом понятно, что она стыдится прошлого и ужасается своим воспоминаниям.

Современная пастораль представлена в повести так: он и она, несмотря на страшную войну, не потеряли главных человеческих качеств — способности любить и сострадать. Только два дня были они вместе, но Борис до самой смерти мечтает о новой встрече (воображаемый приезд к Люсе — IV, «Успение») и тоскует по любимой. Всё напоминает ему о ней, даже чёрно-жёлтая бабочка, севшая ему на руку в лесном госпитале, даже девушка-медсестра в санпоезде, хотя она была совсем непохожа на Люсю. А героиня? Через много лет после войны она находит могилу Бориса и приходит туда поговорить с любимым. Она обещает, что скоро они будут вместе и уже никто не сможет их разлучить. Итак, у театральных пастушков была беззаботная долгая жизнь и прекрасная любовь; у реальных пастуха и пастушки (стариков, убитых при артобстреле) была тяжёлая долгая жизнь и любовь до смерти; на долю Бориса и Люси выпала короткая, изломанная в самом начале жизнь и вечная разлука после двух дней счастья. Но и Борис, и Люся сохранили любовь до конца жизни и из-за этого похожи на героев пасторали. Они соединятся навсегда, как обещает женщина у одинокой степной могилы, правда, после смерти.

Такой финал современной пасторали превращает повесть о любви в повесть-реквием по советским людям, убитым на войне, но победившим в ней. Реквием — это траурная музыка или заупокойная молитва. Именно так можно определить зачин и концовку повести «Пастух и пастушка». Скорбящая женщина приходит на заброшенную солдатскую могилу посреди степи, недалеко от железнодорожной насыпи, но далеко от ближайших станций. Описание могилы в степи как бы опоясывает военную часть повести и позволяет определить жанр произведения не только как современная пастораль, но и как повесть-реквием.

Подводя итог, следует сказать, что в повести «Пастух и пастушка» представлен неповторимый авторский взгляд на войну. Астафьев описывает не столько события войны, сколько человека, сопротивляющегося войне, её влиянию, разрушающему человеческую душу. В этом ярко проявился антивоенный пафос. Немолодой солдат Ланцов из взвода Бориса Костяева формулирует главную идею произведения: «Неужели такое кровопролитие ничему не научит людей? Эта война должна быть последней! Последней. Или люди недостойны называться людьми» (II, «Свидание»).

Сначала авторское определение жанрового своеобразия военной повести «современная пастораль» можно принять за иронию: какие же во время Великой Отечественной войны пастушки! Но после прочтения произведения становится понятно, что в этом странном определении выразились симпатия и глубокое сочувствие писателя Борису и Люсе — трагическим, по существу, героям, поэтому современная пастораль очень напоминает реквием.