Замятин роман мы. Евгений иванович замятин мы роман, повести, рассказы

Евгения Замятина и его антиутопию «Мы» обычно проходят в 11 классе в школе, но заостряют на нём внимание, в основном, те, кто сдаёт литературу на ЕГЭ. Однако это произведение заслуживает быть прочитанным каждым из нас.

Евгений Замятин считал, что революция поменяла жизни многих людей, а посему и писать о них нужно теперь иначе. То, что было написано прежде, рассказывает о тех временах, которые уже прошли, теперь реализм и символизм должны смениться новым литературным течением – нео-реализмом. Замятин в своём произведении постарался объяснить, что машинизация жизни и тоталитарный режим ведут к обезличиванию каждого, к унификации индивидуального мнения и мышления, что, в конечном счёте, приведёт к уничтожению человеческого общества, как такового. Ему на смену придет единый механизм, а люди будут лишь его безликими и безвольными составляющими, действующими на основе автоматизма и заложенной программы.

Роман «Мы» Евгений Замятин написал в 1920 году, годом позже он отправил рукопись в берлинское издательство, так как не мог публиковаться на родине, в России. Антиутопия была переведена на английский и опубликована в 1924 году в Нью-Йорке. На родном языке автора произведение было издано только в 1952 году в том же городе, Россия познакомилась с ним уже ближе к концу века в двух выпусках издания «Знамя».

Из-за того, что антиутопия «Мы» увидела свет, пусть и за рубежом, писателя стали травить, отказывались публиковать, не давали ставить пьесы, пока Замятин не уехал за рубеж по разрешению Сталина.

Жанр

Жанр романа «Мы» — социальная антиутопия. Она дала точку опоры для рождения нового пласта фантастической литературы ХХ века, которая была посвящена мрачным прогнозам на будущее. Основной проблемой в этих книгах является тоталитаризм в государстве и место человека в нём. Среди них выделяются такие шедевры, как романы , и , с которыми нередко сравнивают роман Замятина.

Антиутопия – это реакция на перемены в социуме и своеобразный ответ утопическим жизнеописаниям, где авторы говорят о воображаемых странах типа Эльдорадо Вольтера, где все идеально. Часто бывает так, что писатели предугадывают ещё не сформировавшиеся социальные отношения. Но нельзя сказать, что Замятин что-то предугадывал, за основу своего романа он брал идеи из произведений Богданова, Гастева и Мора, которые выступали за машинизацию жизни и мысли. Таковыми были идеалы представителей пролеткульта. Помимо них, он иронически обыграл высказывания Хлебникова, Чернышевского, Маяковского, Платонова.

Замятин высмеивает их уверенность в том, что наука всемогуща и не ограничена в возможностях, и в том, что всё на свете можно покорить коммунистическими и социалистическими идеями. «Мы» — это доведение идеи социализма до гротеска с целью заставить людей задуматься о том, к чему ведет слепое поклонение идеологии.

О чем?

Произведение описывает происходящее спустя тысячу лет после окончания двухсотлетней войны, которая была самой последней революцией в мире. Повествование ведётся от первого лица. Главный герой по профессии инженер «Интеграла» — механизма, который настроен на популяризацию идей Единого Государства, интеграцию вселенной и её обезличивание, лишение индивидуальности. Суть романа заключается в постепенном прозрении Д-503. В нём зарождается всё больше сомнений, он обнаруживает недостатки в системе, в нём просыпается душа и выводит его из общего механизма. Но в финале произведения операция превращает его вновь в бесчувственный номер, лишённый индивидуальности.

Весь роман – это сорок записей в дневнике главного героя, которые начинаются прославлением Государства, а заканчиваются правдивыми описаниями угнетения. У граждан нет имён и фамилий, но есть номера и буквы – у женщин гласные, у мужчин – согласные. У них одинаковые комнаты со стеклянными стенами и одинаковая одежда.

Все потребности и естественные желания граждан удовлетворяются по расписанию, а расписание определяет Часовая Скрижаль. В нём существует два часа, отведённые специально на личное времяпровождение: можно совершать прогулки, заниматься за письменным столом или заниматься «приятно-полезной функцией организма».

Мир Интеграла огорожен от диких земель Зеленой стеной, за которой сохранились естественные люди, чей вольный образ жизни противопоставлен суровым порядкам Единого государства.

Главные герои и их характеристика

Замятин считает идеальным человеком номер I-330, которая демонстрирует философию автора: революции нескончаемы, жизнь – это разности, а если их нет, то кто-то обязательно их создаст.

Главный герой – инженер «Интеграла», Д-503. Ему тридцать два года, и то, что мы читаем – записи его дневника, в котором он то поддерживает идеи Единого Государства, то противится им. Его жизнь состоит из математики, вычислений и формул, что очень близко писателю. Но он не лишён фантазии и замечает, что многие номера тоже не вырезают себе это умение – значит, даже тысяча лет подобного режима не победила главенство души в человеке. Он искренний и способен чувствовать, но приходит к предательству любви из-за операции, которая лишила его фантазии.

В произведении два главных женских образа. О-90, чья душа цветёт и живёт, – она розовая и круглая, ей не хватает десяти сантиметров до Материнской нормы, но, тем не менее, она просит у главного героя подарить ей дитя. В конце романа О-90 с ребёнком оказываются по другую сторону стены, и этот ребёнок символизирует проблеск надежды. Второй женский образ — I-330. Это острая и гибкая, с белыми зубами девушка, которая любит тайны и испытания, нарушает режимы и установки и которая после умирает, отстаивая идеи борьбы с Единым Государством.

В основном, номера верны режиму Государства. Номер Ю, например, сопровождает воспитанников на операции, сообщает о проступке Д хранителям – остаётся верна своему долгу.

Государство в антиутопии

В Едином Государстве живут всего несколько процентов от общей массы людей – в революции город одержал победу над деревней. Правительство обеспечивает их жильём, безопасностью, комфортом. За идеальные условия граждане лишаются индивидуальности, получают номера вместо имён.

Жизнь в государстве – это механизм. Свобода и счастье здесь несовместимы. Идеальная несвобода заключается в том, что все потребности и естественные желания граждан удовлетворяются по расписанию, разве что не учитываются духовные потребности. Искусство заменяют цифры, в государстве действует математическая этика: десять погибших – ничто по сравнению с множеством.

Сам город окружён Зелёной Стеной из стекла, за которой находится лес, о котором никому ничего не известно. Главный герой однажды случайно узнаёт, что по другую сторону живут предки, покрытые шерстью.

Номера живут в одинаковых комнатах со стеклянными стенами, словно в доказательство того, что режим государства абсолютно прозрачен. Все потребности и естественные желания граждан удовлетворяются по расписанию, расписание определяется Часовой Скрижалью.

Любви нет, так как она порождает ревность и зависть, поэтому в там действует правило о том, что каждый номер имеет равные права на другой номер. Для граждан существуют определённые дни, в которые можно заниматься любовью, причём можно делать это исключительно по розовым талонам, которые выдаются в зависимости от физических потребностей.

В Едином Государстве есть Хранители, которые занимаются обеспечением безопасности и соблюдением правил. Для граждан честь рассказать в Бюро Хранителей о нарушениях. Преступников наказывают помещением в Машину Благодетеля, где номер расщепляется на атомы и превращается в дистиллированную воду. Перед казнью у них отбирают номер, что является высшей карой для гражданина государства.

Проблемы

Проблематика романа «Мы» связана с тем, что свобода в Едином Государстве приравнивается к мучениям и невозможности жить счастливо, причиняет боль. Соответственно, возникает масса проблем, вызванных тем, что человек вместе со свободой выбора теряет свою сущность и превращается в биоробота, рассчитанного на определенный функционал. Да, жить ему становится и впрямь спокойнее, но слово «счастье» уже неприменимо к нему, ведь это эмоция, а их номера лишены.

Поэтому человек, как правило, как и главный герой произведения, выбирает боль, чувства и независимость вместо идеализированной системы принуждения. И его частная проблема – это противостояние с тоталитарной властью, бунт против нее. Но за этим конфликтом кроется нечто большее, глобальное и относящееся ко всем нам: проблемы счастья, свободы, нравственного выбора и т.д.

В романе описывается социальная проблема: человек, который превращается лишь в одну из частей системы тоталитарного государства, обесценивается. Никто в грош не ставит его права, чувства и мнения. Например, героиня О любит одного мужчину, но ей приходится «принадлежать» всем, кто захочет. Речь идёт об обесценивании личности до невозможного: в произведении номера умирают либо физически, наказанные Машиной, либо морально, лишаясь души.

Смысл романа

Антиутопия «Мы» — противостояние идеологии и реальности. Замятин изображает людей, которые из всех сил отрицают, что они люди. От всех проблем они решили избавиться, избавившись от себя. Все то, что дорого нам, что составляет и формирует нас, отнято у героев книги. В действительности они никогда бы не позволили выписывать на себя талоны, не согласились бы жить в стеклянных домах и не поступились индивидуальностью. Но вот они критически оценили эту действительность, полную противоречий из-за многообразия и изобилия, и пошли против нее, против своего естества, против мира природы, отгородившись стеной иллюзий. Придумали абстрактный смысл бытия (строительство Интеграла, как когда-то строительство социализма), абсурдные законы и правила, противоречащие морали и чувствам, и нового человека – номера, лишенного своего «Я». Их сценарий и не жизнь вовсе, это самая масштабная театральная постановка, в которой все действующие лица делают вид, что проблем нет, как желания вести себя иначе. Но неравенство неизбывно, оно будет всегда, потому что человек человеку рознь с самого рождения. Кто-то искренне и слепо верит пропаганде и играет свою роль, не задумываясь о ее искусственности. Кто-то начинает думать и рассуждать, видит или чувствует фальшь и наигранность происходящего. Так появляются жертвы казни или трусливые лицемеры, пытающиеся потихоньку нарушить установленный порядок и умыкнуть из него частичку индивидуальности для себя. Уже в их наличии очевиден крах системы Единого государства: сравнять людей невозможно, они все равно отличаются друг от друга, и в этом заключается их человечность. Не могут они быть просто колёсиком в машине, они индивидуальны.

Автор полемизирует с советской идеологией о «свободе, равенстве и братстве», которая обернулась рабством, строгой социальной иерархией и враждой, так как эти возвышенные принципы не соответствуют человеческой природе.

Критика

Ю. Анненков пишет, что Евгений Замятин виноват перед режимом только в том, что умел мыслить иначе и не равнялся с обществом под одну гребёнку. По его словам, идеи, вписанные в его антиутопию, были его собственными идеями – о том, что нельзя искусственно вписывать человека в систему, потому что в нём, помимо всего прочего, есть иррациональное начало.

Дж. Оруэлл сравнивает произведение Замятина с романом Олдоса Хаксли «О дивный новый мир». Оба романа говорят о протесте природы против механизации в будущем. У русского автора, по мнению писателя, более явно читается политический подтекст, но сама книга построена неудачно. Оруэлл критикует слабоватый и отрывочный сюжет, о котором невозможно сказать в нескольких предложениях.

Э. Браун писала, что «Мы» — это одна из самых смелых и перспективных современных утопий потому, что она веселее. Ю. Н. Тынянов в статье «Литературное сегодня» считал фантастический сюжет Замятина убедительным, потому что он сам шёл к писателю из-за его стиля. Инерция стиля и вызвала фантастику. В конце Тынянов называет роман удачей, произведением, колеблющимся между утопией и Петербургом того времени.

Евгений Иванович Замятин

Запись 1-я.

Конспект: ОБЪЯВЛЕНИЕ. МУДРЕЙШАЯ ИЗ ЛИНИЙ. ПОЭМА.

Я просто списываю – слово в слово – то, что сегодня напечатано в Государственной Газете:

«Через 120 дней заканчивается постройка ИНТЕГРАЛА. Близок великий, исторический час, когда первый ИНТЕГРАЛ взовьется в мировое пространство. Тысячу лет тому назад ваши героические предки покорили власти Единого Государства весь земной шар. Вам предстоит еще более славный подвиг: стеклянным, электрическим, огнедышащим ИНТЕГРАЛОМ проинтегрировать бесконечное уравнение Вселенной. Вам предстоит благодетельному игу разума подчинить неведомые существа, обитающие на иных планетах – быть может, еще в диком состоянии свободы. Если они не поймут, что мы несем им математически безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми. Но прежде оружия мы испытываем слово.

От имени Благодетеля объявляется всем нумерам Единого Государства:

Всякий, кто чувствует себя в силах, обязан составлять трактаты, поэмы, манифесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого Государства.

Это будет первый груз, который понесет ИНТЕГРАЛ.

Да здравствует Единое Государство, да здравствуют нумера, да здравствует Благодетель!»

Я пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Да: проинтегрировать грандиозное вселенское уравнение. Да: разогнуть дикую кривую, выпрямить ее по касательной – асимптоте – по прямой. Потому что линия Единого Государства – это прямая. Великая, божественная, точная, мудрая прямая – мудрейшая из линий…

Я, Д-503, строитель [Интеграла], – я только один из математиков Единого Государства. Мое привычное к цифрам перо не в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю – точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет – верю и знаю.

Я пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Вероятно, это похоже на то, что испытывает женщина, когда впервые услышит в себе пульс нового, еще крошечного, слепого человечка. Это я и одновременно не я. И долгие месяцы надо будет питать его своим соком, своей кровью, а потом – с болью оторвать его от себя и положить к ногам Единого Государства.

Но я готов, так же, как каждый, или почти каждый, из нас. Я готов.

Запись 2-я.

Конспект: БАЛЕТ, КВАДРАТНАЯ ГАРМОНИЯ. ИКС.

Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы – ежеминутно проводишь по ним языком – и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить.

Но зато небо! Синее, не испорченное ни единым облаком (до чего были дики вкусы у древних, если их поэтов могли вдохновлять эти нелепые, безалаберные, глупотолкущиеся кучи пара). Я люблю – уверен, не ошибусь, если скажу: мы любим только такое вот, стерильное, безукоризненное небо. В такие дни весь мир отлит из того же самого незыблемого, вечного стекла, как и Зеленая Стена, как и все наши постройки. В такие дни видишь самую синюю глубь вещей, какие-то неведомые дотоле, изумительные их уравнения – видишь в чем-нибудь таком самом привычном, ежедневном.

Ну, вот хоть бы это. Нынче утром был я на эллинге, где строится [Интеграл], и вдруг увидел станки: с закрытыми глазами, самозабвенно, кружились шары регуляторов; мотыли, сверкая, сгибались вправо и влево; гордо покачивал плечами балансир; в такт неслышной музыке приседало долото долбежного станка. Я вдруг увидел всю красоту этого грандиозного машинного балета, залитого легким голубым солнцем.

И дальше сам с собою: почему красиво? Почему танец красив? Ответ: потому что это [несвободное] движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчиненности, идеальной несвободе. И если верно, что наши предки отдавались танцу в самые вдохновенные моменты своей жизни (религиозные мистерии, военные парады), то это значит только одно: инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку, и мы, в теперешней нашей жизни – только сознательно…

Кончить придется после: щелкнул нумератор. Я подымаю глаза: О-90, конечно. И через полминуты она сама будет здесь: за мной на прогулку.

Большинством современных читателей Е. Замятин воспринимается, пожалуй, как автор одного произведения – романа «Мы». Действительно, для самого писателя роман явился итогом многолетних художественных поисков, экспериментов, самым выстраданным и потому самым дорогим творением. Однако замятинское наследие настолько разнообразно по тематике, стилю, языку, что видеть в писателе исключительно автора знаменитой антиутопии было бы непростительным упрощением. В произведениях Замятина встретились и причудливым образом соединились традиции русской и европейской литературы, достижения искусства и науки. Творческая мысль писателя, кажется, питается противоречиями, подобно электрическому разряду, пробегающему между противоположно заряженными полюсами.

Писатель, заявивший о себе как о продолжателе традиций Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, тем не менее настойчиво призывал своих коллег обратить взоры на Запад, научиться у европейских писателей строить динамичный, занимательный сюжет.

Математик и кораблестроитель по образованию, Е. Замятин пытается в своих теоретических работах выявить и обосновать законы, а может быть, даже вывести некую формулу современного искусства. «Математический» подход к искусству, безусловно, давал о себе знать не только в его литературоведческих, но и собственно литературных произведениях, в которых современники обнаруживали подчас излишнюю рассудочность, «выстроенность». Основания для подобных упреков, конечно, были. Замятин и своим творчеством, и самой манерой поведения поддерживал свою репутацию человека сдержанного, несколько педантичного. Не случайно А. Блок назвал Замятина московским англичанином, и это прозвище крепко срослось с писателем. Замятин великолепно владел английским, увлекался английской литературой, был горячим поклонником творчества Уэллса, кроме того, он некоторое время жил и работал в Англии. Однако вот что интересно: находясь в Англии, Замятин пишет о России, а по возвращении на родину создает произведения, в которых пытается обобщить свой зарубежный опыт. Более того, и в конце своей жизни, находясь в эмиграции, во Франции, он свои произведения пишет в основном на русском языке, оставаясь для европейцев русским, даже «слишком» русским писателем.

Может возникнуть ощущение, что Замятину доставляет удовольствие постоянно обманывать читательские ожидания, разрушая некие стереотипные представления о себе. Дело, думается, в другом. Замятин, как он признается в своей автобиографии, с детства привык идти по пути наибольшего сопротивления, ставить эксперименты над собой, действовать вопреки обстоятельствам.

Замятин – еретик и бунтарь, революционер по своей натуре, поэтому он борется с любыми проявлениями косности – и в общественной жизни, и в политике, и в науке, и в искусстве. Так, он сражается с самодержавием, пока оно прочно удерживает свои позиции, и вступает в другое сражение – с зарождающимся на его глазах советским строем. В двадцатые – тридцатые годы прошлого века, будучи для представителей советской литературной общественности ярым антисоветчиком, он воспринимается русской эмиграцией как последовательный марксист. Для самого писателя в этом нет никакого противоречия: он признается, что навсегда отдал себя борьбе с консерватизмом, или, в терминах самого писателя, энтропией, где бы он ни столкнулся с ее проявлениями – в царской ли России, в Англии, в молодом ли Советском государстве. В своем письме Сталину Замятин называет себя «неудобным» писателем, понимая, что его идеи идут вразрез с господствующей идеологией.

«Неудобным» для власти Замятин оказался не только при жизни, но и на долгие годы после смерти, поскольку его творчество, и особенно роман «Мы», с течением времени не только не теряло, но и приобретало все большую актуальность – по мере того как сбывались самые мрачные пророчества писателя. Лишь в конце восьмидесятых годов ХХ века имя и творчество Замятина, хорошо известные на Западе, вернулись наконец в русскую литературу. Возвращение писателя состоялось в то время, когда отечественного читателя интересовали не столько художественные достоинства замятинской прозы, сколько ее идеологическая подоплека. Сейчас, освободившись от стереотипов и клише, мы видим в Замятине именно художника, непревзойденного мастера слова, блестящего стилиста, умеющего соединить яркую образность с ясностью и «прозрачностью» текста, – поистине классика отечественной литературы, писателя с интересной и сложной судьбой.

Евгений Иванович Замятин родился в 1884 году в Лебедяни, маленьком городке недалеко от Тамбова, и первые восемнадцать лет своей жизни провел в русской провинции, том крае, о котором, по словам самого Замятина, писали Толстой и Тургенев. Любовь и восхищение родной природой, «крепчайшим русским языком Лебедяни», конскими ярмарками уживается в нем с критическим отношением к отсталой, косной, неподвижной российской глубинке. В первом крупном произведении Замятина – повести «Уездное» (1913) – изображена именно такая российская глубинка, некое неподвижное «темное царство». Эта повесть принесла Замятину известность и заставила говорить о нем как о крупном мастере слова. Его герой со странным именем Барыба стал воплощением бездуховности, алчности и животных инстинктов. Тема российской глубинки звучит и в других произведениях писателя – повестях «Алатырь», «На куличках», а также в так называемой малой прозе писателя – рассказах «Непутевый», «Чрево», «Старшина», «Кряжи» и других. Позже Замятин покинет провинциальную Русь, не только в жизни, но и в своем творчестве осваивая вместе со своими героями новые пространства – Петербург, Лондон, Джесмонд. Однако на новом витке своего литературного пути писатель вернется в эту знакомую ему с детства настоящую Русь – именно Русь, а не Россию, – с тем чтобы увидеть ее по-новому.

К моменту вступления в большую литературу Замятин имел за плечами значительный жизненный опыт. Получив по окончании Петербургского политехнического института профессию инженера-кораблестроителя, он преподает на кафедре корабельной архитектуры, помещает свои работы в специальных технических журналах. Много позже, в одном из интервью, он так оценит свои достижения: «Шесть томов прозы, шесть пьес и шесть ледоколов», а свою профессию определит как «еретичество». До 1917 года быть еретиком значило быть на стороне большевиков, и Замятин еще студентом участвовал в политических демонстрациях, в 1905 году проводил агитацию среди рабочих на Выборгской стороне. Он неоднократно находился под арестом, его высылали из Петербурга на родину, в Лебедянь. Не менее насыщенной была и творческая жизнь Замятина. Он сблизился с литературной группой «Заветы», в которую входили А. М. Ремизов, М. М. Пришвин и другие известные писатели.

В 1916 году Замятин отправляется в Англию, где работает по специальности, – на судоверфях Глазго, Нью-Кастла, Саус-Шилдса он участвует в строительстве первых русских ледоколов. Англия поразила Замятина своей технической мощью, и все же, как это ни парадоксально, увиденная писателем страна чем-то неуловимо напоминала русскую провинцию. Сходство это проявлялось в боязни движения, свободы, стихии или, в терминах Замятина, в отсутствии «энергии». По сути, замятинская российская глубинка и замятинская Англия – это разные воплощения одного явления – неподвижности, энтропии, в конечном счете – смерти. Итогом пребывания Замятина в Англии стали его «английские» произведения – повесть «Островитяне» (1917) и рассказ «Ловец человеков» (1918). На смену живущему инстинктами русскому Барыбе пришел английский человек-автомат, человек-робот – это и мистер Дьюли, одержимый идеей принудительного спасения своих сограждан, и мистер Краггс, ханжески рассуждающий о добродетели и наживающийся на человеческих «пороках». «Еретик» Замятин так же, как до этого отвергал в «Уездном» растительную жизнь, теперь обличает механизированную, бессмысленную жизнь так называемого цивилизованного человека. Подобно Гоголю, в свое время сопоставившему Коробочку со столичной дамой и сумевшему увидеть в крупном сановнике человека-кулака Собакевича, Замятин выявляет сходные черты в характерах внешне непохожих друг на друга людей. Свое внутреннее родство с Гоголем Замятин ощущал на протяжении всей своей жизни. Как и его великий предшественник, Замятин переезжает из подарившей ему индивидуальную манеру письма провинции в Петербург. Сказовую манеру письма, ориентированную на воссоздание языковых особенностей жителей провинциальной Руси, сменит иной стиль – своеобразная поэтическая, или орнаментальная, проза, как в свое время пасичник Рудый Панько из «Повестей на хуторе близ Диканьки» уступил место самому автору с его романтически приподнятой речью. Кроме того, следует отметить, что и у Гоголя, и у Замятина сказ и «поэтическая» проза тесно взаимодействуют между собой.

Антиутопия является совершенно особым жанром литературы. С одной стороны, это описание мира, которого просто не может существовать: мира жестокого, нетерпимого к проявлению человеческой индивидуальности. С другой же - обыкновенная жизнь без каких-нибудь фантастических элементов, только на бумаге. И от такой похожести на нашу с вами действительность порой становится немного страшно…

Таков роман, который написал русский писатель Евгений Замятин, «Мы». Он стал первым, кто создал подобного рода произведение. Великий Олдос Хаксли вместе с Джорджем Оруэллом стали его последователями.

Замятин, «Мы». Краткое содержание произведения

Роман написан в форме дневника, который ведет гражданин Единого Государства. Имя его - Д-503. Точнее, это его «нумер». Имен здесь нет, ведь даже они могут повлиять на что так порицает Благодетель - всемогущий и всезнающий правитель.

Из первых дневниковых записей мы узнаем об устройстве жизни в Едином Государстве. Все здесь носят одинаковую одежду - юнифы, и лишь цвет их идентифицирует пол. На каждом написан его нумер. По сути, люди, живущие здесь, и гражданами не являются: все так и зовут друг друга - нумерами.

Стоит отметить, что написал Замятин «Мы», краткое содержание которого мы сейчас рассматриваем, в 1920 году. Поскольку в романе четко прослеживается параллель с советской действительностью, книгу, естественно, при жизни писателя в нашей стране не издали.

Далее мы узнаем, что Д-503 - один из талантливых ученых, великий математик, который, как и многие другие жители Единого Государства, трудится над созданием ИНТЕГРАЛА - космического корабля, который в скором будущем должен будет вместе с экипажем отправиться на исследование далеких планет. Написал Замятин «Мы», краткое содержание которого вы сейчас читаете, так, что невозможно не поверить в ужасающее Единое Государство огорожено Зеленой Стеной, за которой живут так называемые дикари - люди, оставшиеся там после Великой Двухсотлетней войны.

Все здесь имеют возможность половых отношений с любым другим нумером противоположного пола - нужно лишь взять специальный розовый талон. Чаще всего Д-503 встречается с О-90 - невысокой пышнотелой девушкой. Главный герой так и живет - по расписанию, регламентируемому Часовой Скрижалью, пока не встречает I-330 - революционерку, которая вместе с некоторыми другими жителями Единого Государства собирается взорвать Зеленую Стену, чтобы вырваться на свободу. Поначалу Д-503 считает это вздором, а женщину находит ужасно неприятной. Однако постепенно, неожиданно для него самого, в нем проявляется чувство к I-330, которое он никогда не испытывал ранее - любовь.

Как же закончил Замятин «Мы», краткое содержание которого мы с вами уже почти дочитали? Д-503 вместе I-330 и с другими революционерами добились того, чего хотели. Стена была взорвана, нумера впервые за долгое время увидели дикарей, в Едином Государстве наступил хаос. Некоторые успели сбежать - туда, на волю. Однако все те, кого успели задержать (среди них - и главный герой), подвергаются Великой Операции, которая лишает фантазии. Тех же, кто являлся главными организаторами взрыва, в том числе и I-330, казнят с помощью Газового Колокола.

Только что вы прочитали краткое содержание «Мы». Замятин вложил в это произведение всю свою душу, а потому ознакомиться с ним целиком в любом случае просто необходимо.

Строительство дирижабля. 1930 год Underwood Archives / Bridgeman Images / Fotodom

1. Тайна места действия

В романе Евгения Замятина ни разу не говорится прямо, на территории какой страны разворачивается сюжет произведения, — сообщается только, что после давней Двухсотлетней Войны Единое Государство, где живет главный герой Д-503, оградили Зеленой Стеною, выход за которую жителям Государства строго запрещен. Однако в «Записи 6-й» романа рассказывается, как Д-503 и его будущая возлюбленная I-330 посещают Древний Дом и там, в одной из некогда обитаемых квартир, Д-503 видит чудом сохранившийся портрет:

«С полочки на стене прямо в лицо мне чуть приметно улыбалась курносая асимметрическая физиономия какого-то из древних поэтов (кажется, Пушкина)».

В отличие от Достоевского, Толстого и Чехова, Пушкин не был известен за пре-делами России настолько, чтобы кому-нибудь пришло в голову поставить на полочку его изображение (возможно, подразумевается копия портрета Пуш-кина работы Константина Сомова 1899 года: на нем поэт улыбается и смотрит зрителю прямо в лицо). Таким образом Замятин ненавязчиво намекает внима-тельному читателю: действие его романа «Мы» разворачивается на территории бывшей (советской) России.

2. Тайна «бесконечных ассирийских рядов»

В финале «Записи 22-й» Д-503 с энтузиазмом рассказывает о том, что он чув-ствует себя встроенным в «бесконечные, ассирийские ряды» граждан Единого Государства. До этого мотив Ассирии дважды встречается в зачине той же записи:

«Мы шли так, как всегда, т. е. так, как изображены воины на ассирий-ских памятниках: тысяча голов — две слитных, интегральных ноги, две интегральных, в размахе, руки. В конце проспекта — там, где грозно гудела аккумуляторная башня, — навстречу нам четырехугольник: по бокам, впереди, сзади — стража…»

И чуть далее: «Мы по-прежнему мерно, ассирийски шли…» Для чего Замятину понадобилось акцентировать внимание читателя именно на ассирийском происхождении того «четырехугольника», которым движутся по городу граж-дане? Для того чтобы провести параллель между глубокой древностью чело-вечества и его возможным нерадужным будущим. Новоассирийская держава (750-620 годы до н. э.) считается первой империей в истории человечества. Ее власти подавляли врагов с помощью идеально организованного войска, в котором, как и в Государстве из романа Замятина, культивировалась красота геометрического единообразия. Было введено единообразное вооружение, а воины делились на так называемые кисиры (отряды). Каждый кисир насчи-тывал от 500 до 2000 человек, разбитых по пятидесяткам, в свою очередь состоявшим из десяток.

3. Тайна сексуальной привлекательности героя

Невозможно не обратить внимания на то обстоятельство, что все женщины, о которых хоть сколько-нибудь подробно рассказывается в романе (I-330, О-90 и Ю), выделяют Д-503 среди остальных мужчин, а говоря точнее, испытывают к нему эротическое влечение. В чем секрет привлекательности героя романа? В том, что он невольно выделяется из дистиллированного Единого Государства своим мужским, животным магнетизмом, материальным воплощением кото-рого в романе становятся волосатые руки Д-503. Этот мотив встречается в про-изведении Замятина трижды. В «Записи 2-й» герой характеризует свои руки как «обезьяньи» и признается:

«Терпеть не могу, когда смотрят на мои руки: все в волосах, лохматые — какой-то нелепый атавизм».

В «Записи 22-й» эта метафора прямо расшифровывается:

«Я чувствовал на себе тысячи округленных от ужаса глаз, но это только давало еще больше какой-то отчаянно-веселой силы тому дикому, воло-саторукому, что вырвался из меня, и он бежал все быстрее».

А в «Записи 28-й» Д-503 с трудом удается удержать в себе другого человека — «с трясущимися волосатыми кулаками». Чуть дальше в этой же записи особое внимание к рукам героя проявляет I-330, раскрывая секрет магнетизма Д-503. Оказывается, он потомок диких и свободных людей — людей из-за Зеленой Стены:

«Она медленно поднимала вверх, к свету, мою руку — мою волосатую руку, которую я так ненавидел. Я хотел выдернуть, но она держала крепко.
— Твоя рука… Ведь ты не знаешь — и немногие это знают, что жен-щинам отсюда, из города, случалось любить тех. И в тебе, наверное, есть несколько капель солнечной, лесной крови».

Уже после Д-503 и явно по его следам собственную индивидуальность через свою сексуальность будет обретать герой романа Джорджа Оруэлла «1984».

4. Тайна стиля

Юрий Николаевич Тынянов описывает «принцип стиля» этого произведения следующим образом: «…экономный образ вместо вещи… <…> …Все замкнуто, расчислено, взвешено линейно». А другой великий филолог, Михаил Леонович Гаспаров, определил стиль романа «Мы» как «геометрически-проволочный». На самом деле в произведении Замятина наблюдается эволюция стиля, кото-рую можно разбить на три этапа. Первый этап («геометрически-проволочный» стиль) — это начало романа, когда герой ощущает себя частью многомиллион-ного «мы»:

«Я люблю — уверен, не ошибусь, если скажу: мы любим — только такое вот, стерильное, безукоризненное небо. В такие дни — весь мир отлит из того же самого незыблемого, вечного стекла, как и Зеленая Стена, как и все наши постройки».

Но уже в начальных записях романа внимательный читатель обнаруживает вкрапления совсем другого стиля — метафорического и избыточного, восходящего к прозе символистов и Леонида Андреева (в герое заложена «червоточина» индивидуальности):

«Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы — ежеминутно проводишь по ним языком — и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить».

В середине романа (герой обретает индивидуальность, становится «я») этот цветистый стиль начинает доминировать:

«Раньше — все вокруг солнца; теперь я знал, все вокруг меня — мед-ленно, блаженно, с зажмуренными глазами…»

Наконец, в финале романа (герой теряет индивидуальность: утрачивает «я» и снова вливается в «мы») геометрически-проволочный стиль возвращается и утверждается настолько прочно, что рецидивам «символистского» стиля не остается места:

«Но на поперечном, 40-м проспекте удалось сконструировать временную Стену из высоковольтных волн. И я надеюсь — мы победим. Больше: я уверен — мы победим. Потому что разум должен победить».

5. Тайна ребенка

Все бы заканчивалось совсем мрачно и беспросветно, если бы не один, на пер-вый взгляд периферийный, сюжет романа и не одна реплика I-330 из «Записи 34-й». Дело в том, что Д-503 противозаконно «дал» (как сформулировано в «Записи 32-й») О-90 ребенка, а потом с помощью I-330 этот ребенок вместе с матерью был переправлен через Зеленую Стену за пределы Единого Государ-ства:

«…Вчера вечером пришла ко мне с твоей запиской… Я знаю — я все знаю: молчи. Но ведь ребенок — твой? И я ее отправила — она уже там, за Стеною. Она будет жить…»

Замятин неакцентированно дает внимательному читателю надежду: да, Д-503 в итоге потерпел в борьбе с Единым Государством сокрушительное поражение. Однако лучшее в нем, возможно, воскреснет в его ребенке за Зеленой Стеной.

6. Тайна дневника

Роман «Мы» часто именуют антиутопией, и это в общем справедливо, но, как кажется, помогает считывать лишь самые очевидные смыслы произведения и видеть в нем главным образом, по словам Замятина, «сигнал об опасности, угрожающей человеку, человечеству от гипертрофированной власти машин и власти государства — все равно какого».

Очень важно обратить внимание на другую жанровую особенность романа «Мы», а именно — на дневниковую форму, в которую заключено повество-вание. Определение жанра произведения как антиутопии не объясняет или почти не объясняет выбора подобной формы. Может быть, «Мы» — это мета-роман, то есть роман о попытке стать писателем? Взглянув на произведение под таким углом, мы сразу же заметим, что очень большое количество его фрагментов посвящены раскрытию темы написания текста. Более того, Д-503 саму жизнь, похоже, воспринимает как роман, как текст:

«Что ж, я хоть сейчас готов развернуть перед ним страницы своего мозга…»

«И я еще лихорадочно перелистываю в рядах одно лицо за другим — как страницы — и все еще не вижу того единственного, какое я ищу…»

«Кто тебя знает… Человек — как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать…»

«Прощайте — вы, неведомые, вы, любимые, с кем я прожил столько страниц…»

«Тут странно — в голове у меня, как пустая, белая страница».

И не получится ли тогда, что роман «Мы» будет уместнее поставить не столько в ряд антиутопий («О дивный новый мир» Хаксли, «1984» и «Скотный двор» Оруэлла, «Хищные вещи века» братьев Стругацких и так далее), сколько в ряд ключевых для русской литературы ХХ столетия произведений, одной из глав-ных тем которых является писательство и попытка стать писателем («Дар» Владимира Набокова, «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, «В круге первом» Александра Солженицына). Только во всех этих романах героям в итоге все же удается стать писателями, а в «Мы» — нет: «Я не могу больше писать — я не хочу больше».

7. Тайна Марселя Пруста

Не источником, но некоторым «исходником» для всех русских (и не только) метароманов о попытке героя стать писателем послужила семитомная сага Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Кажется, нет стилистически ничего более далекого от тягучей прустовской эпопеи, чем короткий и энер-гичный роман Замятина. Но именно Пруст первым в ХХ столетии поднял на новый уровень тему писательского творчества. Его главный герой Марсель всеми силами пытается задержать навсегда уходящее время и тем самым обре-сти бессмертие. Он пробует самые разные способы: например, ценой неимо-верных усилий сближается с древними аристократическими французскими семействами, которые кажутся ему самим воплощением времени. Только в последней книге под названием «Обретенное время» Марсель понимает, что лучший способ удержать время состоит в его подробнейшем описании — в его фиксации и консервировании. «Вселенная подлежит полному переписыва-нию» — вот ключевая фраза последнего романа Пруста и всей его саги.

Ставя перед своими «нумерами» задачу «составлять трактаты, поэмы, мани-фесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого Государства», это Государство стремится обессмертить себя в слове. Однако в случае с Д-503 все идет по другому, непредусмотренному плану, так как писательство пробуждает в герое романа творческую индивидуальность.

Источники

• Замятин Е. И. Мы. Текст и материалы к творческой истории романа.

  Сост. М. Ю. Любимова, Дж. Куртис. СПб., 2011.