Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Составитель Татьяна Стрыгина

Рождественские рассказы русских писателей

Дорогой читатель!

Выражаем Вам глубокую благодарность за то, что Вы приобрели легальную копию электронной книги издательства «Никея».

Если же по каким-либо причинам у Вас оказалась пиратская копия книги, то убедительно просим Вас приобрести легальную. Как это сделать – узнайте на нашем сайте www.nikeabooks.ru

Если в электронной книге Вы заметили ка-кие-либо неточности, нечитаемые шрифты и иные серьезные ошибки – пожалуйста, напишите нам на [email protected]

Серия «Рождественский подарок»

Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС 13-315-2235

Федор Достоевский (1821–1881)

Мальчик у Христа на елке

Мальчик с ручкой

Дети странный народ, они снятся и мерещатся. Перед елкой и в самую елку перед Рождеством я все встречал на улице, на известном углу, одного мальчишку, никак не более как лет семи. В страшный мороз он был одет почти по-летнему, но шея у него была обвязана каким-то старьем, – значит, его все же кто-то снаряжал, посылая. Он ходил «с ручкой»; это технический термин, значит – просить милостыню. Термин выдумали сами эти мальчики. Таких, как он, множество, они вертятся на вашей дороге и завывают что-то заученное; но этот не завывал и говорил как-то невинно и непривычно и доверчиво смотрел мне в глаза, – стало быть, лишь начинал профессию. На расспросы мои он сообщил, что у него сестра, сидит без работы, больная; может, и правда, но только я узнал потом, что этих мальчишек тьма-тьмущая: их высылают «с ручкой» хотя бы в самый страшный мороз, и если ничего не наберут, то наверно их ждут побои. Набрав копеек, мальчик возвращается с красными, окоченевшими руками в какой-нибудь подвал, где пьянствует какая-нибудь шайка халатников, из тех самых, которые, «забастовав на фабрике под воскресенье в субботу, возвращаются вновь на работу не ранее как в среду вечером». Там, в подвалах, пьянствуют с ними их голодные и битые жены, тут же пищат голодные грудные их дети. Водка, и грязь, и разврат, а главное, водка. С набранными копейками мальчишку тотчас же посылают в кабак, и он приносит еще вина. В забаву и ему иногда нальют в рот косушку и хохочут, когда он, с пресекшимся дыханием, упадет чуть не без памяти на пол,

…и в рот мне водку скверную
Безжалостно вливал…

Когда он подрастет, его поскорее сбывают куда-нибудь на фабрику, но все, что он заработает, он опять обязан приносить к халатникам, а те опять пропивают. Но уж и до фабрики эти дети становятся совершенными преступниками. Они бродяжат по городу и знают такие места в разных подвалах, в которые можно пролезть и где можно переночевать незаметно. Один из них ночевал несколько ночей сряду у одного дворника в какой-то корзине, и тот его так и не замечал. Само собою, становятся воришками. Воровство обращается в страсть даже у восьмилетних детей, иногда даже без всякого сознания о преступности действия. Под конец переносят все – голод, холод, побои, – только за одно, за свободу, и убегают от своих халатников бродяжить уже от себя. Это дикое существо не понимает иногда ничего, ни где он живет, ни какой он нации, есть ли Бог, есть ли государь; даже такие передают об них вещи, что невероятно слышать, и, однако же, всё факты.

Мальчик у Христа на елке

Но я романист, и, кажется, одну «историю» сам сочинил. Почему я пишу: «кажется», ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне все мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.

Мерещится мне, был в подвале мальчик, но еще очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала с своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили еще два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к ее углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему, наконец, в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. «Очень уж здесь холодно», – подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтоб отогреть их, и вдруг, нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошел из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да все боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу.

Господи, какой город! Никогда еще он не видал ничего такого. Там, откудова он приехал, по ночам такой черный мрак, один фонарь на всю улицу. Деревянные низенькие домишки запираются ставнями; на улице, чуть смеркнется – никого, все затворяются по домам, и только завывают целые стаи собак, сотни и тысячи их, воют и лают всю ночь. Но там было зато так тепло и ему давали кушать, а здесь – Господи, кабы покушать! и какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз! Мерзлый пар валит от загнанных лошадей, из жарко дышащих морд их; сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и все так толкаются, и, Господи, так хочется поесть, хоть бы кусочек какой-нибудь, и так больно стало вдруг пальчикам. Мимо прошел блюститель порядка и отвернулся, чтоб не заметить мальчика.

Вот и опять улица, – ох какая широкая! Вот здесь так раздавят наверно; как они все кричат, бегут и едут, а свету-то, свету-то! а это что? Ух, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка; это елка, а на елке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблоков, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают дети, нарядные, чистенькие, смеются и играют, и едят, и пьют что-то. Вот эта девочка начала с мальчиком танцевать, какая хорошенькая девочка! Вот и музыка, сквозь стекло слышно. Глядит мальчик, дивится, уж и смеется, а у него болят уже пальчики и на ножках, а на руках стали совсем красные, уж не сгибаются и больно пошевелить. И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там деревья, но на столах пироги, всякие – миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит к ним с улицы много господ. Подкрался мальчик, отворил вдруг дверь и вошел. Ух, как на него закричали и замахали! Одна барыня подошла поскорее и сунула ему в руку копеечку, а сама отворила ему дверь на улицу. Как он испугался! а копеечка тут же выкатилась и зазвенела по ступенькам: не мог он согнуть свои красные пальчики и придержать ее. Выбежал мальчик и пошел поскорей-поскорей, а куда, сам не знает. Хочется ему опять заплакать, да уж боится, и бежит, бежит и на ручки дует. И тоска берет его, потому что стало ему вдруг так одиноко и жутко, и вдруг, Господи! Да что ж это опять такое? Стоят люди толпой и дивятся: на окне за стеклом три куклы, маленькие, разодетые в красные и зеленые платьица и совсем-совсем как живые! Какой-то старичок сидит и будто бы играет на большой скрипке, два других стоят тут же и играют на маленьких скрипочках, и в такт качают головками, и друг на друга смотрят, и губы у них шевелятся, говорят, совсем говорят, – только вот из-за стекла не слышно. И подумал сперва мальчик, что они живые, а как догадался совсем, что это куколки, – вдруг рассмеялся. Никогда он не видал таких куколок и не знал, что такие есть! и плакать-то ему хочется, но так смешно-смешно на куколок. Вдруг ему почудилось, что сзади его кто-то схватил за халатик: большой злой мальчик стоял подле и вдруг треснул его по голове, сорвал картуз, а сам снизу поддал ему ножкой. Покатился мальчик наземь, тут закричали, обомлел он, вскочил и бежать-бежать, и вдруг забежал сам не знает куда, в подворотню, на чужой двор, – и присел за дровами: «Тут не сыщут, да и темно».

Присел он и скорчился, а сам отдышаться не может от страху, и вдруг, совсем вдруг, стало так ему хорошо: ручки и ножки вдруг перестали болеть и стало так тепло, так тепло, как на печке; вот он весь вздрогнул: ах, да ведь он было заснул! Как хорошо тут заснуть: «Посижу здесь и пойду опять посмотреть на куколок, – подумал мальчик и усмехнулся, вспомнив про них, – совсем как живые!..» и вдруг ему послышалось, что над ним запела его мама песенку. «Мама, я сплю, ах, как тут спать хорошо!»

– Пойдем ко мне на елку, мальчик, – прошептал над ним вдруг тихий голос.

Он подумал было, что это все его мама, но нет, не она; кто же это его позвал, он не видит, но кто-то нагнулся над ним и обнял его в темноте, а он протянул ему руку и… И вдруг, – о, какой свет! О, какая елка! Да и не елка это, он и не видал еще таких деревьев! Где это он теперь: все блестит, все сияет и кругом всё куколки, – но нет, это всё мальчики и девочки, только такие светлые, все они кружатся около него, летают, все они целуют его, берут его, несут с собою, да и сам он летит, и видит он: смотрит его мама и смеется на него радостно.

– Мама! Мама! Ах, как хорошо тут, мама! – кричит ей мальчик, и опять целуется с детьми, и хочется ему рассказать им поскорее про тех куколок за стеклом. – Кто вы, мальчики? Кто вы, девочки? – спрашивает он, смеясь и любя их.

– Это «Христова елка», – отвечают они ему. – У Христа всегда в этот день елка для маленьких деточек, у которых там нет своей елки… – И узнал он, что мальчики эти и девочки все были всё такие же, как он, дети, но одни замерзли еще в своих корзинах, в которых их подкинули на лестницы к дверям петербургских чиновников, другие задохлись у чухонок, от воспитательного дома на прокормлении, третьи умерли у иссохшей груди своих матерей, во время самарского голода, четвертые задохлись в вагонах третьего класса от смраду, и все-то они теперь здесь, все они теперь как ангелы, все у Христа, и Он Сам посреди их, и простирает к ним руки, и благословляет их и их грешных матерей… А матери этих детей все стоят тут же, в сторонке, и плачут; каждая узнает своего мальчика или девочку, а они подлетают к ним и целуют их, утирают им слезы своими ручками и упрашивают их не плакать, потому что им здесь так хорошо…

А внизу наутро дворники нашли маленький трупик забежавшего и замерзшего за дровами мальчика; разыскали и его маму… Та умерла еще прежде его; оба свиделись у Господа Бога в небе.

И зачем же я сочинил такую историю, так не идущую в обыкновенный разумный дневник, да еще писателя? а еще обещал рассказы преимущественно о событиях действительных! Но вот в том-то и дело, мне все кажется и мерещится, что все это могло случиться действительно, – то есть то, что происходило в подвале и за дровами, а там об елке у Христа – уж и не знаю, как вам сказать, могло ли оно случиться или нет? на то я и романист, чтоб выдумывать.

Антон Чехов (1860–1904)

Высокая, вечнозеленая елка судьбы увешана благами жизни… От низу до верху висят карьеры, счастливые случаи, подходящие партии, выигрыши, кукиши с маслом, щелчки по носу и проч. Вокруг елки толпятся взрослые дети. Судьба раздает им подарки…

– Дети, кто из вас желает богатую купчиху? – спрашивает она, снимая с ветки краснощекую купчиху, от головы до пяток усыпанную жемчугом и бриллиантами… – Два дома на Плющихе, три железные лавки, одна портерная и двести тысяч деньгами! Кто хочет?

– Мне! Мне! – протягиваются за купчихой сотни рук. – Мне купчиху!

– Не толпитесь, дети, и не волнуйтесь… Все будете удовлетворены… Купчиху пусть возьмет себе молодой эскулап. Человек, посвятивший себя науке и записавшийся в благодетели человечества, не может обойтись без пары лошадей, хорошей мебели и проч. Бери, милый доктор! не за что… Ну-с, теперь следующий сюрприз! Место на Чухломо-Пошехонской железной дороге! Десять тысяч жалованья, столько же наградных, работы три часа в месяц, квартира в тринадцать комнат и проч… Кто хочет? Ты, Коля? Бери, милый! Далее… Место экономки у одинокого барона Шмаус! Ах, не рвите так, mesdames! Имейте терпение!.. Следующий! Молодая, хорошенькая девушка, дочь бедных, но благородных родителей! Приданого ни гроша, но зато натура честная, чувствующая, поэтическая! Кто хочет? (Пауза.) Никто?

– Я бы взял, да кормить нечем! – слышится из угла голос поэта.

– Так никто не хочет?

– Пожалуй, давайте я возьму… Так и быть уж… – говорит маленький, подагрический старикашка, служащий в духовной консистории. – Пожалуй…

– Носовой платок Зориной! Кто хочет?

– Ах!.. Мне! Мне!.. Ах! Ногу отдавили! Мне!

– Следующий сюрприз! Роскошная библиотека, содержащая в себе все сочинения Канта, Шопенгауэра, Гёте, всех русских и иностранных авторов, массу старинных фолиантов и проч… Кто хочет?

– Я-с! – говорит букинист Свинопасов. – Пажалте-с!

Свинопасов берет библиотеку, отбирает себе «Оракул», «Сонник», «Письмовник», «Настольную книгу для холостяков»… остальное же бросает на пол…

– Следующий! Портрет Окрейца!

Слышен громкий смех…

– Давайте мне… – говорит содержатель музея Винклер. – Пригодится…

Сапоги достаются художнику… в конце концов елка обирается и публика расходится… Около елки остается один только сотрудник юмористических журналов…

– Мне же что? – спрашивает он судьбу. – Все получили по подарку, а мне хоть бы что. Это свинство с твоей стороны!

– Все разобрали, ничего не осталось… Остался, впрочем, один кукиш с маслом… Хочешь?

– Не нужно… Мне и так уж надоели эти кукиши с маслом… Кассы некоторых московских редакций полнехоньки этого добра. Нет ли чего посущественнее?

– Возьми эти рамки…

– У меня они уже есть…

– Вот уздечка, вожжи… Вот красный крест, если хочешь… Зубная боль… Ежовые рукавицы… Месяц тюрьмы за диффамации…

– Все это у меня уже есть…

– Оловянный солдатик, ежели хочешь… Карта Севера…

Юморист машет рукой и уходит восвояси с надеждой на елку будущего года…

1884

Святочный рассказ

Бывают погоды, когда зима, словно озлившись на человеческую немощь, призывает к себе на помощь суровую осень и работает с нею сообща. В беспросветном, туманном воздухе кружатся снег и дождь. Ветер, сырой, холодный, пронизывающий, с неистовой злобой стучит в окна и в кровли. Он воет в трубах и плачет в вентиляциях. В темном, как сажа, воздухе висит тоска… Природу мутит… Сыро, холодно и жутко…

Точно такая погода была в ночь под Рождество тысяча восемьсот восемьдесят второго года, когда я еще не был в арестантских ротах, а служил оценщиком в ссудной кассе отставного штабс-капитана Тупаева.

Было двенадцать часов. Кладовая, в которой я по воле хозяина имел свое ночное местопребывание и изображал из себя сторожевую собаку, слабо освещалась синим лампадным огоньком. Это была большая квадратная комната, заваленная узлами, сундуками, этажерками… на серых деревянных стенах, из щелей которых глядела растрепанная пакля, висели заячьи шубки, поддевки, ружья, картины, бра, гитара… я, обязанный по ночам сторожить это добро, лежал на большом красном сундуке за витриной с драгоценными вещами и задумчиво глядел на лампадный огонек…

Почему-то я чувствовал страх. Вещи, хранящиеся в кладовых ссудных касс, страшны… в ночную пору при тусклом свете лампадки они кажутся живыми… Теперь же, когда за окном роптал дождь, а в печи и над потолком жалобно выл ветер, мне казалось, что они издавали воющие звуки. Все они, прежде чем попасть сюда, должны были пройти через руки оценщика, то есть через мои, а потому я знал о каждой из них всё… Знал, например, что за деньги, вырученные за эту гитару, куплены порошки от чахоточного кашля… Знал, что этим револьвером застрелился один пьяница; жена скрыла револьвер от полиции, заложила его у нас и купила гроб.

Браслет, глядящий на меня из витрины, заложен человеком, укравшим его… Две кружевные сорочки, помеченные 178 №, заложены девушкой, которой нужен был рубль для входа в Salon, где она собиралась заработать… Короче говоря, на каждой вещи читал я безвыходное горе, болезнь, преступление, продажный разврат…

В ночь под Рождество эти вещи были как-то особенно красноречивы.

– Пусти нас домой!.. – плакали они, казалось мне, вместе с ветром. – Пусти!

Но не одни вещи возбуждали во мне чувство страха. Когда я высовывал голову из-за витрины и бросал робкий взгляд на темное, вспотевшее окно, мне казалось, что в кладовую с улицы глядели человеческие лица.

«Что за чушь! – бодрил я себя. – Какие глупые нежности!»

Дело в том, что человека, наделенного от природы нервами оценщика, в ночь под Рождество мучила совесть – событие невероятное и даже фантастическое. Совесть в ссудных кассах имеется только под закладом. Здесь она понимается как предмет продажи и купли, других же функций за ней не признается… Удивительно, откуда она могла у меня взяться? я ворочался с боку на бок на своем жестком сундуке и, щуря глаза от мелькавшей лампадки, всеми силами старался заглушить в себе новое, непрошеное чувство. Но старания мои оставались тщетны…

Конечно, тут отчасти было виновато физическое и нравственное утомление после тяжкого, целодневного труда. В канун Рождества бедняки ломились в ссудную кассу толпами. В большой праздник и вдобавок еще в злую погоду бедность не порок, но страшное несчастье! в это время утопающий бедняк ищет в ссудной кассе соломинку и получает вместо нее камень… за весь сочельник у нас перебывало столько народу, что три четверти закладов, за неимением места в кладовой, мы принуждены были снести в сарай. От раннего утра до позднего вечера, не переставая ни на минуту, я торговался с оборвышами, выжимал из них гроши и копейки, глядел слезы, выслушивал напрасные мольбы… к концу дня я еле стоял на ногах: изнемогли душа и тело. Немудрено, что я теперь не спал, ворочался с боку на бок и чувствовал себя жутко…

Кто-то осторожно постучался в мою дверь… Вслед за стуком я услышал голос хозяина:

– Вы спите, Петр Демьяныч?

– Нет еще, а что?

– Я, знаете ли, думаю, не отворить ли нам завтра рано утречком дверь? Праздник большой, а погода злющая. Беднота нахлынет, как муха на мед. Так вы уж завтра не идите к обедне, а посидите в кассе… Спокойной ночи!

«Мне оттого так жутко, – решил я по уходе хозяина, – что лампадка мелькает… Надо ее потушить…»

Я встал с постели и пошел к углу, где висела лампадка. Синий огонек, слабо вспыхивая и мелькая, видимо боролся со смертью. Каждое мельканье на мгновение освещало образ, стены, узлы, темное окно… а в окне две бледные физиономии, припав к стеклам, глядели в кладовую.

«Никого там нет… – рассудил я. – Это мне представляется».

И когда я, потушив лампадку, пробирался ощупью к своей постели, произошел маленький казус, имевший немалое влияние на мое дальнейшее настроение… Над моей головой вдруг, неожиданно раздался громкий, неистово визжащий треск, продолжавшийся не долее секунды. Что-то треснуло и, словно почувствовав страшную боль, громко взвизгнуло.

То лопнула на гитаре квинта, я же, охваченный паническим страхом, заткнул уши и, как сумасшедший, спотыкаясь о сундуки и узлы, побежал к постели… я уткнул голову под подушку и, еле дыша, замирая от страха, стал прислушиваться.

– Отпусти нас! – выл ветер вместе с вещами. – Ради праздника отпусти! Ведь ты сам бедняк, понимаешь! Сам испытал голод и холод! Отпусти!

Да, я сам был бедняк и знал, что значит голод и холод. Бедность толкнула меня на это проклятое место оценщика, бедность заставила меня ради куска хлеба презирать горе и слезы. Если бы не бедность, разве у меня хватило бы храбрости оценивать в гроши то, что стоит здоровья, тепла, праздничных радостей? за что же винит меня ветер, за что терзает меня моя совесть?

Но как ни билось мое сердце, как ни терзали меня страх и угрызения совести, утомление взяло свое. Я уснул. Сон был чуткий… я слышал, как ко мне еще раз стучался хозяин, как ударили к заутрене… я слышал, как выл ветер и стучал по кровле дождь. Глаза мои были закрыты, но я видел вещи, витрину, темное окно, образ. Вещи толпились вокруг меня и, мигая, просили отпустить их домой. На гитаре с визгом одна за другой лопались струны, лопались без конца… в окно глядели нищие, старухи, проститутки, ожидая, пока я отопру ссуду и возвращу им их вещи.

Слышал я сквозь сон, как что-то заскребло, как мышь. Скребло долго, монотонно. Я заворочался и съежился, потому что на меня сильно подуло холодом и сыростью. Натягивая на себя одеяло, я слышал шорох и человеческий шепот.

«Какой нехороший сон! – думал я. – Как жутко! Проснуться бы».

Что-то стеклянное упало и разбилось. За витриной мелькнул огонек, и на потолке заиграл свет.

– Не стучи! – послышался шепот. – Разбудишь того Ирода… Сними сапоги!

Кто-то подошел к витрине, взглянул на меня и потрогал висячий замочек. Это был бородатый старик с бледной, испитой физиономией, в порванном солдатском сюртучишке и в опорках. К нему подошел высокий худой парень с ужасно длинными руками, в рубахе навыпуск и в короткой, рваной жакетке. Оба они что-то пошептали и завозились около витрины.

«Грабят!» – мелькнуло у меня в голове.

Хотя я спал, но помнил, что под моей подушкой всегда лежал револьвер. Я тихо нащупал его и сжал в руке. В витрине звякнуло стекло.

– Тише, разбудишь. Тогда уколошматить придется.

Далее мне снилось, что я вскрикнул грудным, диким голосом и, испугавшись своего голоса, вскочил. Старик и молодой парень, растопырив руки, набросились на меня, но, увидев револьвер, попятились назад. Помнится, что через минуту они стояли передо мной бледные и, слезливо мигая глазами, умоляли меня отпустить их. В поломанное окно с силою ломил ветер и играл пламенем свечки, которую зажгли воры.

– Ваше благородие! – заговорил кто-то под окном плачущим голосом. – Благодетели вы наши! Милостивцы!

Я взглянул на окно и увидел старушечью физиономию, бледную, исхудалую, вымокшую на дожде.

– Не трожь их! Отпусти! – плакала она, глядя на меня умоляющими глазами. – Бедность ведь!

– Бедность! – подтвердил старик.

– Бедность! – пропел ветер.

У меня сжалось от боли сердце, и я, чтобы проснуться, защипал себя… Но вместо того, чтобы проснуться, я стоял у витрины, вынимал из нее вещи и судорожно пихал их в карманы старика и парня.

– Берите, скорей! – задыхался я. – Завтра праздник, а вы нищие! Берите!

Набив нищенские карманы, я завязал остальные драгоценности в узел и швырнул их старухе. Подал я в окно старухе шубу, узел с черной парой, кружевные сорочки и кстати уж и гитару. Бывают же такие странные сны! Засим, помню, затрещала дверь. Точно из земли выросши, предстали предо мной хозяин, околоточный, городовые. Хозяин стоит около меня, а я словно не вижу и продолжаю вязать узлы.

– Что ты, негодяй, делаешь?

– Завтра праздник, – отвечаю я. – Надо им есть.

Тут занавес опускается, вновь поднимается, и я вижу новые декорации. Я уже не в кладовой, а где-то в другом месте. Около меня ходит городовой, ставит мне на ночь кружку воды и бормочет: «Ишь ты! Ишь ты! Что под праздник задумал!» Когда я проснулся, было уже светло. Дождь уже не стучал в окно, ветер не выл. На стене весело играло праздничное солнышко. Первый, кто поздравил меня с праздником, был старший городовой.

Через месяц меня судили. За что? я уверял судей, что то был сон, что несправедливо судить человека за кошмар. Судите сами, мог ли я отдать ни с того ни с сего чужие вещи ворам и негодяям? Да и где это видано, чтоб отдавать вещи, не получив выкупа? Но суд принял сон за действительность и осудил меня. В арестантских ротах, как видите. Не можете ли вы, ваше благородие, замолвить за меня где-нибудь словечко? Ей-богу, не виноват.

В дни Рождества весь мир, по-детски замирая в ожидании чуда, с надеждой и трепетом смотрит в зимнее небо: когда же появится та самая Звезда? Для самых близких и любимых, друзей и знакомых мы готовим рождественские подарки. «Никея » тоже приготовила своим друзьям замечательный подарок — серию рождественских книг.

С момента выхода первой книги серии прошло уже несколько лет, но с каждым годом ее популярность только растет. Кто не знает эти милые книжечки с рождественским узором, которые стали атрибутом каждого Рождества? Это всегда актуальная классика.

Топелиус Сакариас

Никея : Рождественский подарок

Одоевский Владимир Федорович

Никея : Рождественский подарок

Лесков Николай Семенович

Никея : Рождественский подарок

Казалось бы, что может быть интересного? Все произведения объединяет одна тема, но стоит только начать читать, как сразу понимаешь, что каждый новый рассказ — новая история, не похожая на все остальные. Волнующее торжество праздника, множество судеб и переживаний, порой тяжкие жизненные испытания и неизменная вера в добро и справедливость — вот основа произведений рождественских сборников.

Можно смело сказать, что эта серия задала новое направление в книгоиздании, заново открыла почти забытый литературный жанр.

Татьяна Стрыгина, составитель рождественских сборников Идея принадлежит Николаю Брееву, генеральному директору издательства „Никея “ — Он вдохновитель прекрасной акции „Пасхальная весть“: накануне Пасхи происходит раздача книг… А в 2013 году захотелось сделать особенный подарок для читателей — сборники из классики для духовного чтения, для души. И тогда вышли „Пасхальные рассказы русских писателей “ и „Пасхальные стихи русских поэтов“. Они сразу так понравились читателям, что было решено выпустить и рождественские сборники».

Тогда родились первые рождественские сборники — рождественские рассказы русских и зарубежных писателей и рождественские стихи. Так получилась серия «Рождественский подарок », такая знакомая и любимая. Из года в год книги переиздавали, радуя тех, кто не успел прочитать все на прошлое Рождество или захотел купить в подарок. А потом «Никея» приготовила читателям еще один сюрприз — рождественские сборники для детей.

Мы начали получать письма от читателей с просьбой выпустить еще книги на эту тему, магазины и храмы ждали от нас новинок, людям хотелось нового. Мы просто не могли разочаровать своего читателя, тем более что оставалось еще много неопубликованных рассказов. Так родилась сначала детская серия, а затем и святочные рассказы», — вспоминает Татьяна Стрыгина.

Старинные журналы, библиотеки, фонды, картотеки — весь год редакция «Никеи» трудится, чтобы на Рождество преподнести своим читателям подарок — новый сборник рождественской серии. Все авторы — классики, их имена на слуху, но встречаются и не столь известные авторы, которые жили в эпоху признанных гениев и печатались с ними в одних и тех же журналах. Это то, что проверено временем и имеет свою «гарантию качества».

Чтение, поиски, чтение и еще раз чтение, — смеется Татьяна. — Когда в романе читаешь историю о том, как празднуется Новый год и Рождество, часто по сюжету это не кажется главным моментом, поэтому не фокусируешь на этом внимание, а когда погружаешься в тему и начинаешь целенаправленно искать, эти описания, можно сказать, сами идут в руки. Ну и в нашем православном сердце история про Рождество сразу отзывается, сразу запечатлевается в памяти».

Еще один особый, почти забытый жанр в русской литературе — святочные рассказы. Они печатались в журналах, издатели специально заказывали истории знаменитым авторам. Святками называют период между Рождеством и Крещением. В святочных рассказах традиционно присутствует чудо, а герои с радостью делают трудную и прекрасную работу любви, преодолевая препятствия, а часто и козни «нечистой силы».

По словам Татьяны Стрыгиной, в рождественской литературе попадаются и рассказы про гадания, и о призраках, и невероятные загробные истории…

Эти рассказы очень интересные, но казалось, что к праздничной, духовной теме Рождества они не подходят, не сочетаются с другими рассказами, поэтому приходилось просто откладывать их в сторонку. А потом мы все-таки решили издать такой необычный сборник — «Страшные святочные истории».

В этот сборник вошли святочные «страшилки» русских писателей, в том числе и малоизвестных. Истории объединены темой Святок — загадочных зимних дней, когда чудеса кажутся возможными, и герои, натерпевшись страху и взывая ко всему святому, рассеивают наваждение и становятся чуть лучше, добрее и смелее.

Тема страшного рассказа очень важна с психологической точки зрения. Дети рассказывают друг другу страшилки, иногда и взрослые любят посмотреть фильм ужасов. Каждый человек испытывает страх, и лучше пережить его вместе с литературным героем, чем самому попасть в подобную ситуацию. Считается, что страшные рассказы компенсируют естественное чувство страха, помогают преодолеть тревогу и чувствовать себя более уверенно и спокойно», — подчеркивает Татьяна.

Хочется заметить, что исключительно русская тема — суровая зима, долгий путь на санях, который часто становится смертельно опасным, заметенные дороги, метели, бураны, крещенские морозы. Испытания суровой северной зимы дарили яркие сюжеты русской литературе.

Идея сборника „Новогодние и другие зимние рассказы“ родилась из пушкинской „Метели“, — отмечает Татьяна. — Это такая пронзительная история, которую может прочувствовать только русский человек. Вообще пушкинская „Метель“ оставила огромный след в нашей литературе. Соллогуб написал свою „Метель“ именно с аллюзией к пушкинской; Льву Толстому не давала покоя эта повесть, и он тоже написал свою „Метель“. С этих трех „Метелей“ начался сборник, потому что это интересная тема в истории литературы… Но в окончательном составе остался только рассказ Владимира Соллогуба. Долгая русская зима с крещенскими морозами, буранами и метелями, и праздники — Новый год, Рождество, Святки, которые приходятся на эту пору, вдохновляли писателей. И эту особенность именно русской литературы нам очень хотелось показать».

В одном из живописных уголков России раскинулось небольшое село с веселым названием «Доброе». Здесь и жила маленькая девочка София.

То и дело с ней происходили невероятные истории. А все потому, что малышка верила в чудо…

Перед самым Рождеством родители девочки отправились в город на ярмарку. Мама, спешно собираясь, сказала:

Мы ненадолго. Выберем для всех подарки и на вечернем автобусе вернемся!

Хоть София и не любила оставаться одна, но сегодня, отъезд родителей был как нельзя кстати. Дело в том, что малышка мастерила папе с мамой открытку к празднику. А, рисовать, зная, что в любой момент они могут зайти в комнату, было неудобно.

Не волнуйтесь, я буду хорошо себя вести, - пообещала София.

Папа засмеялся и сказал, что в этом никто и не сомневается. Проводив родителей, она решила немедленно приняться за дело. Но, стоило ей закрыть калитку, как на дороге неожиданно появилась незнакомая девочка. Да такая красивая, что глаз не оторвать! Ее белоснежная шубка сияла под лучами яркого зимнего солнца, сапожки блестели от чистоты, а на вязаной белой шапочке весело болтался огромный помпон. Девочка шла и горько плакала, вытирая слезы рукавом.

Ты что, потерялась? – крикнула незнакомке София.

Нет, - всхлипнула девочка, - просто со мной никто не хочет дружить!

А, как тебя зовут? – спросила София.

Зависть, - прошептала та.

Увидев, что София нахмурилась, она поспешила добавить:

Вот и ты меня сейчас прогонишь, а я, на самом деле, хорошая! Просто меня все люди с сестрой путают, вот и гонят со двора…

София призадумалась. Она не знала, что у зависти есть сестра. По крайней мере, родители об этом никогда не рассказывали. Может быть, они не знали?.. Тем временем незваная гостья, увидев ее растерянность, стала просить:

Давай дружить! Хочешь, я расскажу тебе всю правду про нас с сестрой, и ты сама убедишься, что мы с ней совершенно не похожи?

Софии стало любопытно, и она распахнула калитку. Когда девочки вошли в дом, Зависть воскликнула:

Как же у вас тут вкусно пахнет!

Это мандарины! Мама целых три кило купила!

Зачем так много? – изумилась Зависть, - Разве вы столько съедите?

София рассмеялась:

Нет, конечно! Просто к нам гости приедут. Мои двоюродные сестры – Юлька и Настенька. Вот мы и придумали положить им подарки в красивые пакеты. Каждой достанутся мандарины, шоколад и еще какой-нибудь сувенир. Я пока не знаю, какой именно. Родители сами на ярмарке выбирать будут… Ты, лучше про свою сестру расскажи!

Зависть печально вздохнула:

Мне неловко говорить о ней плохо, но, с другой стороны, я же не вру… Понимаешь, я – Белая Зависть, а сестру мою называют Черной Завистью. Нас очень часто путают, а мы, ведь, такие разные! Сестренка у меня злая и не любит, когда с людьми что-то хорошее случается. А я, например, очень радуюсь, если кому-то новую игрушку подарили. Просто стараюсь сделать все, чтобы и у меня такаяже появилась. Разве это плохо? По-моему, очень даже хорошо!

София пожала плечами. Она была не уверена, что это, действительно, хорошо. Впрочем, и ругаться с новой знакомой девочке не хотелось.

Зависть, мне нужно маме с папой открытку нарисовать, так что мне тебя развлекать некогда - сказала София.

Я в уголке посижу. Не волнуйся, отвлекать тебя не стану! – отозвалась гостья.

Вскоре на листе бумаги появился Вертеп. Яркое фиолетовое небо над ним озаряла немного не ровная, зато большая звезда… София старательно вывела под рисунком надпись: «С Рождеством!» Девочка почти забыла про свою новую знакомую, которая скромно устроилась в сторонке. Малышка сложила открытку и, вдруг, подумала: «Точно родители не знают, что бывает Зависть Черная и Зависть Белая. А, так бы обязательно разрешили нам дружить. Ведь, никакого вреда от этой белоснежной девочки нет. Сидит себе тихонько, никому не мешает».

До самого вечера Зависть рассказывала Софии, какие подарки получат на Рождество ее подружки: Машке подарят огромного плюшевого медведя, Тане достанутся настоящие коньки, а для Людочки купили набор игрушечной посуды. Фарфоровой! Так девочки заболтались, что и не услышали, как папа с мамой вошли в дом.

Ой, что же будет?! Сейчас меня выгонят! – засуетилась Зависть.

Не переживай, - стала успокаивать ее София, - я все родителям расскажу. Объясню, что ты Белая!

Нет, нет, нет, - захныкала Зависть, - я твоих родителей знаю! Когда они были маленькими, я к ним приходила. Они тогда не поверили, что я хорошая, не поверят и сейчас. Мне нельзя им на глаза попадаться!

София огорченно сказала:

Ладно, давай тогда я тебя через окно выпущу.

Зависть стала переминаться с ноги на ногу, а потом покраснела и призналась:

Если честно, мне так хочется увидеть, что они твоим сестрам купили… Можно я у тебя под кроватью спрячусь? Мне бы только одним глазочком посмотреть, а потом я уйду!

И, не дожидаясь ответа, гостья проворно юркнула под кровать.

Дочка, гляди, какая красота! – сказал папа, входя в детскую.

Он поставил на стол две маленькие яркие коробки. София аккуратно открыла одну из них и ахнула от восторга. На бархатистой подушке лежал крохотный стеклянный колокольчик. На его хрупком боку был нарисован Ангел. Малышка сразу поняла: это самый лучший подарок на свете…

Ты позвони! – улыбался папа.

София взяла сувенир за белую ленточку и слегка качнула. Звук был такой нежный и чистый, что даже мама, выбежав из кухни, радостно всплеснула руками:

Какую диковинку отыскал наш папа! А я уж собиралась Насте с Юлей обычные деревянные шкатулки купить…

Во второй коробке лежал точно такой же колокольчик, только привязан он был к розовой ленточке. София бережно поставила подарки на полку, а родители вышли из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Да уж, - прошептала под кроватью Зависть, - тебе такой колокольчик они точно не купили…

Это почему? – удивилась девочка.

Да потому что вряд ли у продавца сразу три одинаковых нашлось! Для тебя они, скорее всего, какие-нибудь варежкивыбрали.

Варежки – тоже прекрасный подарок! – возразила София.

Ага, только колокольчик лучше.

С этим малышка поспорить не могла.

Ладно, не огорчайся, - сказала Зависть, я, так и быть, научу тебя, как сделать, чтобы оба этих подарка тебе достались! Слушай внимательно и запоминай: пойдешь сейчас к маме и начнешь хныкать. Лучше даже заплачь. Скажешь ей, что так тебе эти колокольчики понравились – сил нет с ними расстаться! А, сестрам и мандаринов с шоколадом хватит. Если мама не согласится, тогда начинай громче реветь. И ногами не забывай топать!

Тут Зависть вылезла из под кровати и, внимательно оглядев Софию, махнула рукой:

Впрочем, ничего у тебя не выйдет. Ты капризничать не умеешь. Но, и это не беда. Возьмем сейчас одну коробочку и бросим ее на пол. Никто даже не догадается, что мы это специально сделали! Зато второй колокольчик тебе точно отдадут! Не станут же родители Насте с Юлей один подарок на двоих дарить.

Тут София увидела, как шубка и сапожки у гостьи стали черными пречерными! И даже шапочка почернела, так что теперь помпон напоминал большущий уголек. Зависть уже протянула свою руку в сторону полки, но София схватила ее за шиворот и рассерженно сказала:

Ты мне соврала. Нет у тебя никакой сестры! Зависть на свете только одна – Черная. Это ты специально переодеваешься в белую шубку, чтобы людей запутать!

Стала Зависть вырываться, но София ее держала крепко. Девочка храбро распахнула окошко и вышвырнула ее на улицу. Зависть угодила прямо в сугроб и долго в нем барахталась, фыркая от возмущения. А София закрыла окно и принялась точить карандаши. Папе с мамой она открытку нарисовала, а вот сестрам еще не успела. Малышка изо всех сил старалась, чтобы она, как и подарки, получилась самой красивой на свете…

Родители тем временем достали еще одну коробку и спрятали ее в сервант. В ней лежал стеклянный колокольчик на фиолетовой ленточке.

Также на нашем сайте вы можете

А, еще у нас есть познавательные рассказы для всей семьи в разделе

Пап и мам приглашаем

Перепечатка материала возможна только с указанием автора работы и активной ссылки на православный сайт

Мы также подготовили для вас:

Как-то раз на пороге кукольной Мастерицы появилась женщина. Она держала в руке сверток и счастливо улыбалась: - Посмотри, сколько у меня разноцветн...

Рассказы о Рождестве Л. Чарской, Е. Ивановской.

Интересные и познавательные рождественские истории для детей младшего и среднего школьного возраста.

Предание о первой рождественской ёлке

Когда родился маленький Христос, и Дева Мария, спеленавши, положила Его в простые ясли на сено, слетели с неба Ангелы, чтобы посмотреть на Него. Увидевши, как проста и убога пещера и ясли, они тихонько шептали друг другу:

— Он спит в пещере в простых яслях? Нет, так нельзя! Нужно украсить пещеру: пусть она будет как можно красивее и наряднее — ведь в ней спит Сам Христос!

И вот один Ангел полетел искать, чем бы украсить пещеру, на юг. На юге всегда тепло, и всегда цветут прекрасные цветы. И вот Ангел набрал много алых, как заря, роз; лилий, белых как снег; весёлых разноцветных гиацинтов, азалий; набрал нежных мимоз, магнолий, камелий; сорвал и несколько крупных жёлтых лотосов... И все эти цветы он принёс в пещеру.

Другой Ангел полетел на север. Но там как раз в это время была зима. Поля и леса устланы тяжёлым покровом снега. И Ангел, не найдя никаких цветов, хотел лететь назад. Вдруг он увидел печально зеленевшую среди снега ёлку, задумался и прошептал:

— Пожалуй, ничего, что это деревце такое простенькое. Пусть и оно, единственное из всех растений севера, посмотрит на маленького Христа.

И он унёс с собой скромную северную ёлочку. Как красиво и нарядно стало в пещере, когда стены, пол и ясли украсились цветами! Цветы с любопытством заглядывали в ясли, где спал Христос, и шептали друг другу:

— Тс!.. Тише! Он заснул!

Маленькая ёлочка видела такие прекрасные цветы в первый раз и опечалилась.

— О, — сказала она грустно, — зачем я такая некрасивая и простенькая? Как счастливы должны быть все эти чудные цветы! А мне нечем и самой обрядиться в такой праздник, нечем и пещерку украсить...

И она горько заплакала.

Когда Дева Мария увидела это, Ей сделалось жаль ёлку. И Она подумала: «Надо, чтобы все радовались в этот день, не надо, чтобы была грустна эта ёлочка».

Она улыбнулась и сделала знак рукой. И тогда произошло чудо: тихо с неба спустилась яркая звёздочка и украсила собой вершину ёлки. А за нею сошли и другие и разукрасили остальные ветки. Как вдруг светло и весело стало в пещере! Проснулся от яркого света маленький Христос, спавший в яслях, и, улыбаясь, потянулся к сверкающей огоньками ёлке.

А цветы с удивлением смотрели на неё и перешёптывались друг с другом:

— Ах, какая же она стала хорошенькая! Не правда ли, она красивее нас всех?

И ёлочка чувствовала себя вполне счастливою. С тех пор люди украшают каждый год на Рождество ёлки для маленьких детей в память о первой ёлке — той, которая была украшена настоящими звёздами с неба.

В густом бору стоит красивая, пышная, молодая ёлочка... Соседки-подруги с завистью поглядывают на неё: «В кого такая красавица уродилась?..» Подруги не замечают, что у самого корня ёлочки вырос отвратительный, уродливый сук, который очень портит нарядную молодую ёлочку. Но сама ёлочка знает про этот сук, больше того — она ненавидит его и всячески горюет и сетует на судьбу: за что она наградила такой безобразной веткой её — стройную, хорошенькую, молодую ёлочку?

Подошёл сочельник. Дед Мороз с утра нарядил ёлки пышною снежною фатою, осеребрил их инеем — и стоят они разукрашенные, как невесты, стоят и ждут... Ведь сегодня великий день для ёлочек... Сегодня приедут за ними в лес люди. Срубят они ёлочки, отвезут их в большой город на рынок... А там станут покупать ёлочки в подарок детям.

И красавица-ёлочка ждёт своей участи... Ждёт не дождётся, что-то её ожидает?

Вот заскрипели полозья, показались тяжёлые крестьянские сани. Из них вышел мужик в тёплом полушубке, с топором, заткнутым за пояс, подошёл к ёлочке и со всех сил ударил топором по её стройному стволу.

Елочка тихо охнула и тяжело опустилась на землю, шурша своими зелёными ветвями.

— Чудесное деревцо! — произнёс старый лакей Игнат, со всех сторон оглядывая красавицу-ёлочку, только что купленную им на рынке по поручению хозяина, богатого князя, для маленькой княжны.

— Знатная ёлочка! — проговорил он.

И вдруг глаза его остановились на корявом сучке, торчавшем совсем некстати сбоку нашей красавицы.

— Надо сравнять дерево! — произнёс Игнат и в одну минуту отмахнул топором корявую ветку и отшвырнул её в сторону.

Красавица-ёлочка облегчённо вздохнула.

Слава Богу, она избавлена от безобразной ветки, так портившей её сказочную красоту, теперь она вполне довольна собою...

Лакей Игнат ещё раз заботливо оглядел со всех сторон ёлочку и понёс её наверх — в огромную и пышно обставленную княжескую квартиру.

В нарядной гостиной ёлочку окружили со всех сторон, и в какой-нибудь час она преобразилась. Бесчисленные свечи засияли на её ветвях... Дорогие бонбоньерки*, золотые звёзды, разноцветные шары, изящные безделушки и сласти украшали её сверху донизу.

Когда последнее украшение — серебряный и золотой дождь заструился по зелёной хвое ёлочки, двери залы распахнулись, и прелестная девочка вбежала в комнату.

Ёлочка ожидала, что маленькая княжна всплеснёт руками при виде такой красавицы, будет в восторге прыгать и скакать при виде пышного деревца.

Но хорошенькая княжна только мельком взглянула на ёлку и произнесла, чуть-чуть надув губки:

— А где же кукла? Я ведь так просила папа, чтобы он подарил мне говорящую куклу, как у кузины Лили. Только ёлка — это скучно... с нею нельзя играть, а сладостей и игрушек у меня и без неё довольно!..

Вдруг взгляд хорошенькой княжны упал на дорогую куклу, сидевшую под ёлкой...

— Ах! — радостно вскричала девочка, — вот это чудесно! Милый папа! Он подумал обо мне. Какая прелестная куколка. Милая моя!

И маленькая княжна целовала куклу, совершенно позабыв о ёлке.

Красавица-ёлка недоумевала.

Ведь гадкий, так безобразивший её сучок был отрублен. Почему же она — пышная, зеленокудрая красавица — не вызвала восторга в маленькой княжне?

А корявый сучок лежал на дворе до тех пор, пока к нему не подошла худая, измученная повседневной тяжёлой работой бедная женщина...

— Господи! Никак ветка от ёлочки! — вскричала она, стремительно наклонившись над корявым сучком.

Она бережно подняла его с земли, точно это был не корявый сучок, а какая-то драгоценная вещица, и, заботливо прикрывая его платком, понесла в подвал, где снимала крохотную каморку.

В каморке, на ветхой постели, прикрытой старым ватным одеялом, лежал больной ребёнок. Он был в забытьи и не слышал, как вошла его мать с ёлочной веткой в руках.

Бедная женщина отыскала в углу бутылку, воткнула в неё корявую ёлочную ветку. Затем она достала хранившиеся у неё в божнице восковые огарки, принесённые ею в разное время из церкви, старательно прикрепила их к колючей ветке и зажгла.

Елочка загорелась приветливыми огоньками, распространяя вокруг себя приятный запах хвои.

Ребёнок внезапно открыл глаза... Радость засветилась в глубине его чистого, детского взора... Он протянул к деревцу исхудалые ручонки и прошептал, весь сияя от счастья:

— Какая милая! Какая славная ёлочка! Спасибо тебе, родная моя мамочка, за неё... Мне разом как-то легче стало, когда я увидел милое зажжённое деревце.

И он протягивал ручонки к корявому сучку, и корявый сучок мигал и улыбался ему всеми своими радостными огоньками. Не знал корявый сучок, что доставил столько радости бедному больному в светлый Рождественский сочельник.

* Бонбоньерка — коробочка для сластей. (Ред.)

— Подайте, Христа ради, милостыньку! Милостыньку, Христа ради!..

Никто не слышал этих жалобных слов, никто не обращал внимания на слёзы, звучавшие в словах бедно одетой женщины, одиноко стоявшей на углу оживлённой городской улицы.

— Подайте милостыньку!

Прохожие торопливо шагали мимо неё, с шумом неслись экипажи по снежной дороге. Кругом слышался смех, оживлённый говор.

На землю опускалась святая, великая ночь Рождества Христова. Она сияла звёздами, окутывала город таинственной мглой.

— Милостыньку не себе, деткам моим прошу... Голос женщины вдруг оборвался, и она тихо заплакала. Дрожа под своими лохмотьями, она вытирала слёзы окоченевшими пальцами, но они снова лились по её исхудалым щекам. Никому не было до неё дела...

Да она и сама не думала о себе, о том, что совсем замёрзла, что с утра не ела ни крошки. Вся мысль её принадлежала детям, сердце болело за них.

Сидят они, бедные, там, в холодной тёмной конуре, голодные, иззябшие, и ждут её. Что она принесёт или что скажет? Завтра великий праздник, всем детям веселье, а её бедные детки голодны и несчастны.

Что делать ей? Что делать? Всё последнее время она работала, как могла, надрывала последние силы. Потом слегла и потеряла последнюю работу. Подошёл праздник, ей негде взять куска хлеба.

Ради детей она решилась, в первый раз в жизни, просить милостыню. Рука не поднималась, язык не поворачивался. Но мысль, что её дети хотят есть, что они встретят праздник голодные, несчастные, — эта мысль мучила её. Она готова была на всё. И за несколько часов ей удалось набрать несколько копеек.

«Милостыньку, добрые люди, подайте! Подайте, Христа ради!»

И словно в ответ на её отчаяние, неподалеку раздался благовест ко всенощной. Да, надо пойти помолиться. Быть может, молитва облегчит её душу. Она помолится усердно о них, о детях. Неверными шагами доплелась она до церкви.

Храм освещён, залит огнями. Всюду масса людей, у всех весёлые довольные лица. Притаившись в уголке, она упала на колени и замерла. Вся безграничная, материнская любовь, вся её скорбь о детях вылилась в горячей молитве, в глухих скорбных рыданиях. «Господи, помоги! Помоги!» — плачет она. И кому, как не Господу, Покровителю и Защитнику слабых и несчастных, вылить ей всё своё горе, всю душевную боль свою? Тихо молилась она в уголке, и слёзы градом лились по бледному лицу.

Она не заметила, как кончилась всенощная, не видела, как к ней подошёл кто-то.

— О чём вы плачете? — раздался за ней нежный голосок.

Она очнулась, подняла глаза и увидала перед собой маленькую, богато одетую девочку. На неё с милым участием глядели ясные детские глазки. Сзади девочки стояла старушка-няня.

— У вас горе? Да? Бедная вы, бедная! — Эти слова, сказанные нежным, детским голосом, глубоко тронули её.

— Горе! Детки у меня голодны, с утра не ели. Завтра праздник такой великий...

— Не ели? Голодны? — На лице девочки выразился ужас. — Няня, что же это? Дети ничего не ели! И завтра будут голодны! Нянечка! Как же это?

Маленькая детская ручка скользнула в муфту.

— Вот, возьмите, тут есть деньги... сколько, я не знаю... покормите детей... ради Бога... Ах, няня, это ужасно! Они ничего не ели! Разве это можно, няня?

На глазах девочки навернулись крупные слёзы.

— Что ж, Манечка, делать! Бедность у них! И сидят, бедные, в голоде да в холоде. Ждут, не поможет ли им Господь!

— Ах, нянечка, мне жаль их! Где вы живёте, сколько у вас детей?

— Муж умер — с полгода будет. Трое ребят на руках осталось. Работать не могла, хворала всё время. Вот и пришлось с рукой по миру идти. Живём мы недалеко, вот тут, в подвале, на углу, в большом каменном доме купца Осипова.

— Няня, почти рядом с нами, а я и не знала! Пойдём скорее, теперь я знаю, что надо делать!

Девочка быстро вышла из церкви в сопровождении старухи.

Бедная женщина машинально пошла за ними. В кошельке, который был у неё в руках, лежала пятирублёвая бумажка. Забыв всё, кроме того, что она может теперь согреть и накормить своих ребяток, она зашла в лавку, купила провизии, хлеба, чаю, сахару и побежала домой. Щеп осталось ещё довольно, печку истопить ими хватит.

Она бежала домой изо всех сил.

Вот и тёмная конурка. Три детские фигурки бросились к ней навстречу.

— Маменька! Есть хочется! Принесла ли ты? Родная!

Она обняла их всех троих.

— Послал Господь! Надя, затопи печку, Петюша, ставь самовар! Погреемся, поедим, ради великого праздника!

В конурке, сырой и мрачной, наступил праздник. Дети были веселы, согрелись и болтали. Мать радовалась их оживлению, их болтовне. Только изредка приходила в голову печальная мысль — что же дальше? Что дальше будет?

— Ну, Господь не оставит! — говорила она себе, возлагая всю надежду на Бога.

Маленькая Надя тихо подошла к матери, прижалась к ней и заговорила.

— Скажи, мама, правда, что в Рождественскую ночь с неба слетает Рождественский Ангел и приносит подарки бедным детям? Скажи, мама!

Мальчики тоже подошли к матери. И, желая утешить детей, она начала им рассказывать, что Господь заботится о бедных детях и посылает им Своего Ангела в великую Рождественскую ночь, и этот Ангел приносит им подарки и гостинцы!

— И ёлку, мама?

— И ёлку, детки, хорошую, блестящую ёлку! В дверь подвала кто-то стукнул. Дети бросились отворять. Показался мужик, с маленькой зелёной ёлкой в руках. За ним — хорошенькая белокурая девочка с корзиной, в сопровождении няни, нёсшей за ней разные свёртки и пакеты. Дети робко прижались к матери.

— Это Ангел, мама, это Ангел? — тихо шептали они, благоговейно смотря на хорошенькую нарядную девочку.

Ёлка давно стояла уже на полу. Старуха-няня развязала пакеты, вытащила из них вкусные булочки, кренделя, сыр, масло, яйца, убрала ёлку свечами и гостинцами. Дети всё ещё не могли прийти в себя. Они любовались на «Ангела». И молчали, не двигаясь с места.

— Вот вам, встречайте весело Рождество! — прозвучал детский голосок. — С праздником!

Девочка поставила на стол корзину и исчезла, прежде чем дети и мать опомнились и пришли в себя.

«Рождественский Ангел» прилетел, принёс детям ёлку, гостинцы, радость и исчез, как лучезарное виденье.

Дома Маню ждала мама, горячо обняла её и прижала к себе.

— Добрая моя девочка! — говорила она, целуя счастливое личико дочери. — Ты отказалась сама от ёлки, от гостинцев и всё отдала бедным детям! Золотое у тебя сердечко! Бог наградит тебя.

Маня осталась без ёлки и подарков, но вся сияла счастьем. Она в самом деле походила на Рождественского Ангела.

Рождественская чудасея

Сказки для детей

«Рождество для Солнышка»

Юля Смаль

Рождество для Солнышка

Однажды воскресным днем среди листвы горько-прегорько горевала маленькая божья коровка по имени Солнышко… Это такой крохотный жучок с красивыми красными крылышками в чёрную крапинку — сколько крапинок на крылышках, столько букашке лет. У нас его ещё называют бедрик или зозулька. Солнышко было совсем маленькое, у него только что появилась первая крапинка, и поэтому на днях вся семья праздновала его день рождения. Малыш очень гордился своей крапинкой! Ведь у других его братиков и сестричек еще не было ни одного пятнышка на крыльях.

Но почему же загрустило маленькое Солнышко? Никто этого не ведал, так как кто бы ни спрашивал, оно только тяжело вздыхало и отмалчивалось.

Вдруг на тропинке около дерева, на котором сидело опечаленное Солнышко, появилось двое детей — братик и сестричка Олесь и Олеся. Это были добрые дети: никогда они не обижали ни букашек, ни зверюшек, не трогали цветы во дворе и даже старого мухомора с красной шапкой на голове ни разу не пнули ногой.

Шли Олесь с Олесей по тропинке, улыбались деревьям и птицам, радовались яркому солнцу, пока не встретили грустное-прегрустное Солнышко.

—Что стряслось, дружок? — спросил Олесь. Он помнил, как совсем недавно весело отмечали день рождения Солнышка, и не понимал: как можно горевать, когда у тебя столько подарков.

— Почему ты такой грустный, бедрик? — следом спросила Олеся

— Ох, друзья мои, что вам сказать? — ещё больше понурилось Солнышко. — Понимаете, я целый год живу на свете, видел уже два лета, но ещё никогда не видел зимы! Ведь мы, жучки, спим зимой!

— Ну так и что? — удивились дети.

— Как что? Я никогда не видел и, скорее всего, не увижу снега, катка и, что досаднее всего, Рождественских праздников. Вы так замечательно рассказывали о них, что я тоже хоть одним глазком хотел бы взглянуть на это, — и Солнышко вздохнуло.

— А почему ты не можешь увидеть зимы? — никак не могла взять в толк Олеся.

— Понимаешь, зимой холодно. Мы прячемся в домики-щёлочки и, занесенные теплым покрывалом снега, засыпаем. А если кто-то захочет вылезти из своего укрытия хотя бы на миг — замёрзнет и умрёт. Все насекомые зимой спят, потому что мы маленькие, а сил нам нужно много.

— О! — придумала Олеся. — Ты можешь
зазимовать на листике моей фиалки! Там уютно, тепло и мягко, тебе будет хорошо спать.
А когда придёт пора, я тебя осторожно разбужу,
чтобы ты увидел, что такое зима и Рождество.

В весёлых забавах промелькнуло лето, уже и листва зажелтела на деревьях. Всё холоднее становились
ночи, чаще накрапывали дожди. Солнышку пришло время укладываться спать. Олеся не забыла
о своем приглашении. Однажды холодным
осенним днем она забрала друга домой
и поселила на листочке красивой
фиолетовой фиалки. Там было
тепло и мягко, нежный аромат
цветка убаюкал бедрика, он
задремал, казалось, всего
на одну минутку.

Как вдруг:
— Солнышко,
просыпайся!
Скоро Рождество!

— Как, уже? — протер жучок сонные глазки.

— Да, самое время начинать, — Олеся обвела комнату рукой. Вокруг царил беспорядок: клочки бумаги, какие-то блёстки, бутылочки, кисточки и карандаши разбросаны по столу, бусинки раскатились по полу.

— А что здесь происходит? — спросило у детей Солнышко.

— Это мы рождественскую звезду клеим!

— А зачем?

— Ты не знаешь? Слушай! Когда-то давным-давно родился в далёких краях в маленьком городке Вифлееме Иисус, Сын Божий. Господь послал Его на землю, чтобы спасти людей от грехов. В это время на небе воссияла яркая Звезда, чтобы указать путь трем мудрецам. Следуя за её лучом, они добрались до кошары, хлева для овец, в котором родился маленький Иисус, поздравили Его щедрыми дарами и поклонились Ему. В память об этом событии мы сделаем большую блестящую звезду и пойдем с ней петь праздничные песни-колядки.

— Вот, готово! — Олесь поднял звезду высоко вверх.

— Теперь идём украшать ёлку и ставить дидуха! — крикнула сестричка. — Солнышко, садись на плечо, чтобы всё увидеть. Мама c папой уже достали нашу красавицу.

«Какая-то она вроде бы и настоящая,
но не пахнет», — подумало Солнышко.
— А почему эта ёлка не пахнет? — спросил
жучок. — Потому что у нас к празднику не на-
стоящая ёлка, а игрушечная. Представь, что было
бы, если бы каждый год мы ставили живую ёлку!
Вокруг уже не осталось бы ни единого деревца!

В углу стоял дидух… — А это сноп пшеницы,
его налитые колосья — символ хорошего урожая
и достатка в доме!

Дети вытащили из коробки разноцветные стеклянные шары, принесли конфеты и орехи и украсили ими ёлку. По всему дому развесили игрушки и гирлянды.

Управившись, Олеся принялась убираться.
— Нынче тот день, когда в жилища к людям прилетают ангелы, чтобы вместе с людьми петь песни-колядки, радуясь рождению Иисуса Христа, поэтому в доме должно быть очень чисто.

Вскоре дом сиял чистотой, а из кухни нёсся невообразимый аромат мёда, тёртого мака, жареных грибов и ещё чего-то такого… Вкусно будет в сочельник, на Святую вечерю!

— Вот когда взойдёт первая звезда, — тогда и настанет Святвечер. Мы будем выглядывать, чтобы первыми её заметить. А пока нужно собираться в церковь, — сказала Олеся.

Вся семья тепло оделась, а Солнышко зарылось в пушистый воротник Олесиной шубки. На улице серебрился снег. Маленькие снежинки, словно крохотные жучки, летали в воздухе. Солнышко было так очаровано ими, что даже забыло, как сильно хотело спать.

В церкви господствовали мир и праздник. Люди молились. И тут Солнышко увидело рядом с собой высокого юношу в белой одежде, его снежно-белые крылья были такими же прекрасными, как те снежинки.

— Привет тебе, творенье Божие, — улыбнулся незнакомец. — А почему ты не спишь зимой?

— Я так хотел увидеть Рождество, что мои друзья, человеческие дети, придумали, как я смогу это сделать, — смутилось Солнышко.

— Какие молодцы! Ну что ж, зозулька, Христос родился! — тихо-тихо промолвил крылатый юноша да и растаял в воздухе.

И тут со всех сторон зазвенело громко:

«Радуйся, радуйся, земля, Сын Божий в мир родился! »

Там, высоко под куполом храма, целый хор удивительных крылатых созданий пел вместе с людьми, стоящими внизу, в шубах и куртках…

«Как прекрасно!» — изумлённо думало Солнышко.

«Это же ангелы!» — прошептали дети, также видевшие небесных гостей.

«Христос родился! Славим Его », — поздравляли люди друг друга.

Первая звезда ярким лучом осветила землю, простелив дорогу от церкви к дому.

— Христос родился! Теперь я знаю, что это за праздник — Рождество! — прошептало Солнышко, мирно засыпая вечером на листочке фиалки — до самой весны…

Наталка Малетич

Подарок от Иисуса

Святой Вечер. Сочельник. Ганнуся (в России её бы называли Аннусей, Анечкой) смотрит в окно на белые хлопья снега. Он так залепил фонарь, что кажется, скоро и света за ним видно не будет. Малышка грустит: где-то под соседним домом звучит колядка, а девочка так хотела пойти колядовать вместе с друзьями. Но это совершенно невозможно… Она готовилась быть вертепным Ангелом, приносящим Благую Весть! Чудесные крылья, которые сделал для неё папа, и белое платье, сшитое мамой, наденет лучшая подружка Танюшка — теперь она будет Ангелом вместо Ганнуси.

А приключилась вот какая беда. В день святого Николая Ганнуся сломала ногу. На катке в тот день было шумно и весело. На чудесных новых коньках, подаренных ей святым Николаем, девочка вихрем мчала по льду. И тут, откуда ни возьмись — неуклюжий мальчик, разогнавшись, налетел на неё так, что они вдвоём покатились кувырком. Девочка в тот же миг почувствовала страшную боль в ноге, даже в глазах потемнело… Пришла она в себя в машине скорой помощи, которая везла её в больницу. Домой отпустили перед самым Новым годом. Оставалось лежать с загипсованной ногой в кровати, на высокой подушке, читать книги и забавляться зайчиками, которых у неё было с десяток, и все разные.

Девочка очень любила этих игрушечных зверушек, но самой любимой была белая и пушистая, словно первый снег, Снежинка. Ей Ганнуся с маминой помощью сшила платьице, связала шапочку и шарфик…

А сегодня, накануне Рождества, она нарядила Снежинку в маленькую вышиванку (вышитую цветными нитками сорочку), юбку-запаску и жилетку. Праздничную одёжку для зайчонка сделала мама, повторив в миниатюре наряд Ганнуси.

Ганнуся прижимает к щеке Снежинку и смотрит на мерцающие огоньки ёлки, которую в этом году поставили в её комнате, чтобы лежать было веселее и праздничнее. Ей слышно, как на кухне тихонько поют колядки мама с папой, перемывая и складывая посуду после Святой вечери (рождественского ужина).

В комнате слышен ванильно-дрожжевой аромат праздничных пампушек. К столу сегодня папа носил её на руках, а после ужина (самыми вкусными, конечно, были кутя и узвар — компот из сушёных яблок и груш) они спели несколько колядок втроём. И Ганнуся пообещала, что на следующий год обязательно поможет маме готовить Святую вечерю. Родители поцеловали её на ночь, и вот дочка опять в своей комнате, в сумерках, наполненных мерцающим отблеском гирлянд.

Ганнуся думает о книжке, что принёс святой Николай. Она уже всю её перечитала. В ней так много рождественских историй, в которых случаются разные волшебные вещи. Интересно, каким был маленький Иисус, когда родился? Таким же, каким его рисуют на иконах? Похожим на других маленьких детишек? Похожим на её двоюродного братика Лесика, которому всего несколько недель? (Ганнуся видела его лишь на фотографиях, но как только она сможет ходить, обязательно познакомится с малышом). «Вот если бы давным-давно, две тысячи лет назад, были фотоаппараты, то можно было бы увидеть, каким был маленький Иисус, можно было бы даже снять на видео! Тогда уж наверняка бы не осталось людей, которые говорят, что библейские рассказы — это выдумки», — думала девочка.

Ганнусе Иисус всегда помогает — она рассказывает Ему о своих друзьях, просит помощи на контрольной, если боится, что разволнуется и всё забудет. Она верит в Иисуса, хоть никогда не видела Его, и просит скорого выздоровления, чтобы успеть этой зимой поиграть с друзьями в снежки и слепить большую снеговую бабу. Но все же увидеть маленького Иисуса и поиграть с Ним ей очень бы хотелось…

— Вставай скорее, — неожиданно прозвучал чей-то голосок из полутьмы. — Иначе не успеем на Рождество.

В мерцающем отблеске ёлки девочка увидела Снежинку, такую красивую в расшитой жилетке. Зайчишка щекочет ей шею пухленькой тепленькой лапкой, тянет куда-то за рукав пижамы, а Ганнуся не перестаёт удивляться, что Снежинка ожила и говорит с ней.

— Разве ты умеешь разговаривать, Снежинка? — тихонько спрашивает девочка, ощупью разыскивая свою одежду.

— Не только разговаривать, а ещё и летать, но лишь в Святую ночь, — отвечает зайчишка, устраиваясь на подоконнике. — И ты тоже сможешь!

Ганнуся проворно одевается, она очень удивлена, потому что гипса на ноге нет. Взяв Снежинку за лапку, девочка бесстрашно открывает окно. При свете фонаря она видит, что снег перестал падать, небо усеяли звёзды, одна из которых — самая яркая. Девочка догадывается, что это и есть Вифлеемская Звезда. И у Ганнуси, и у Снежинки вдруг вырастают крылья, как у ангелков, и они, оттолкнувшись, летят над ночным заснеженным городом.

Они очень высоко, и Ганнусе немного боязно, но мечта увидеть своими глазами новорожденного Иисуса прибавляет ей смелости. Иметь настоящие ангельские крылья девочке тоже нравится — они намного легче тех, что сделал для неё папа.

— Смотри на Вифлеемскую звезду, — говорит ей Снежинка, — тогда не будешь бояться.

Девочка смотрит, и неожиданно света становится так много, что она даже прикрывает глаза. Она вспоминает и про себя напевает любимую мамину колядку:

Ночь тиха, ночь свята, В небесах горит звезда…

От толчка Ганнуся открывает глаза и сразу видит в яслях Младенца Иисуса в пеленках и склонённых над Ним Матерь Божию и святого Иосифа. Святое Семейство окутывает удивительное сияние, маленькие пастушки с ягнятами заглядывают, не решаясь переступить порог.

Мария улыбается, кивает головой, разрешая девочке подойти ближе. Ганнуся берёт в свою ладонь крошечную ручку Младенца в сиянии света и шепчет:

— С днем рождения, Иисус! — а потом целует маленькие пальчики и насыпает в ясли пригоршню конфет, которые неизвестно откуда очутились в кармане её шубки.

Снежинка тоже гладит Иисуса пушистой лапкой и кладёт свой подарок — оранжевую морковку.

А тогда уже и пастушки осмеливаются
зайти и тихонько начинают колядку:

Небо и земля, небо и земля Ныне торжествуют…

Девочка и зайчишка подхватывают:

Ангелы, люди, Ангелы, люди Весело ликуют. Христос родился, Бог воплотился, Ангелы поют, славу воздают. Пастухи играют, Пастыря встречают, Чудо, чудо возвещают.

Колядка звучит торжественно, вверху кружатся в танце маленькие ангелочки в белых рубашечках. Всем становится очень радостно, а Младенец Иисус закрывает глазки и засыпает, убаюканный пением.

— Идём, Иисусу уже пора спать, — шепчет Ганнусе Снежинка. Они снова оказываются
в воздухе и летят, летят…

Неожиданно поднимается такая метель, что Ганнуся не видит ничего вокруг. Она переживает, так как выпустила из руки пухленькую лапку любимицы.

— Снежинка! Снежинка! — зовёт девочка что есть силы. Теперь она пугается по-настоящему и чувствует, что начинает падать…

— Христос родился! — вдруг слышит она праздничное приветствие и раскрывает глаза. В комнату заглядывает зимнее солнышко, нарисованные на окне морозные цветы сияют в его лучах, папа и мама улыбаются ей.

— Славим его! — отвечает радостно девочка и никак не может понять, правда ли всё то, что случилось с ней, или это был сон.

Вот и Снежинка лежит на подушке, совсем не двигается, не разговаривает и не колядует. Но ведь всё было таким настоящим! Она до сих пор чувствует на ладони прикосновение Иисусовых пальчиков. Вот только ночью у неё не было гипса. А сейчас есть… Но это ведь была Святая ночь!..

—О чём ты так задумалась, доченька? — спрашивает мама.

Ганнуся молчит и улыбается, потому что замечает на жилетке Снежинки пёрышко от ангельского крыла — оно особенное, не такое, как у птиц, скорее оно похоже на легчайшее крыло бабочки…

Потом девочка улыбается опять, ведь в руках у папы — пасхальная корзинка.

— Зачем на Рождество пасхальная корзинка? — спрашивает Ганнуся, чуть приподнимаясь и опираясь на подушку.

Папа садится на край кровати и отворачивает полотенце, прикрывающее корзинку. Девочка заглядывает и видит там… живого зайчонка!!! Беленького, как её Снежинка, и такого же такого пушистого, вот только лапка у него перебинтована. Ганнуся не сводит с зайчика глаз, легонько касается его ушка, словно хочет удостовериться, настоящий ли.

— Откуда он взялся? — зачарованно спрашивает девочка. Она берет зайчонка на руки, а потом пускает на одеяло — зайчонок прихрамывает.

— Мой друг-ветеринар немного подлечил его, потому что какой-то охотник ненароком подстрелил зайчонка в лесу. А теперь отдал нам, чтобы и зайчик, и ты скорее выздоравливали, — объясняет папа.

Но Ганнуся знает: на самом деле это подарок от Иисуса…

Галина Манив

Как Дзинька и Манюня помирились

Жила-была кошечка. Звали её Манюня. Она любила сидеть на подоконнике и смотреть, как облетает с клёнов жёлтая листва. Но однажды облетели все листья. И Танюшка, хозяйка кошки, повесила за окно кормушку, насыпав туда семян подсолнечника.

Вскоре прилетела к кормушке синичка Дзинька, зацепилась лапками за крышку и вот так — вниз головой — стала клевать семечки. Почему-то эти синички любят висеть вниз головой. Кто их знает, может, им так сподручнее думать.

А Манюня, углядев птичку, тут-таки вознамерилась ее поймать. И стала тихонечко подкрадываться поближе, прячась за оконную раму. А потом как прыгнет! Но Дзинька — хоть бы тебе что. Хоть бы крылышком шевельнула. Нет. Знай себе клюет вкусные семечки. Потому что она уже взрослая (не то что Манюня) и знает: люди вставляют в оконные рамы такие прозрачные штуки, которые ничего сквозь себя не пропускают, кроме света и солнечных зайчиков. Поэтому и кошка-разбойница к Дзиньке не доберется.

И стала синичка насмехаться над Манюней:

— Какая же ты, кошка, глупенькая! Попробуй-ка, дзинь-стань меня! Дзинь-дзили-линь (в переводе из синичьего это приблизительно как наше «бэ-бэ-бэ»).

А у Манюни от гнева и досады даже зелёные огоньки в глазах засверкали. Бросается она на стекло и мяукает сердито:

— Са-мяу глупая! Мяу-чись сначала с барышня-мяу разговаривать!

— Ой, гля-дзинь-те, это ты барышня?! — от смеха Дзинька даже упала с крыши кормушки и должна была сделать в воздухе кульбит, чтобы вернуться к окну и доругаться с Манюней. — Да я своими глазами ви-дзинь-ла, как тебя добрая дзень-вочка на мусорной куче по-дзинь-брала.

— Неправ-мяу-да! Неправ-мяу-да! Мяу-ня благородные родители потеряли! Вот я тебя пой-мяу!!! — и Манюня снова прыгнула на стекло.

А Дзинька свое: «Дзинь-дзили-линь!»

Вот так бы еще, наверное, долго ругались синичка с кошкой, да только пролетал мимо них по своим делам ангелок и с упрёком сказал:

— Эх, вы! Ссоритесь, а нынче такой день! — и лишь мелькнул, дальше улетая.

А кошка и синичка сразу вспомнили, что сегодня, когда наступит вечер и засияет первая звезда, все — и люди, и звери, и птицы — будут праздновать рождение Божьего Дитятка, Иисуса. Настанет сочельник — Святой вечер накануне Рождества.

Кто его знает, откуда зверушкам это известно, но даже такая маленькая кошечка, как Манюня, чувствует приближение праздника. Вот только сегодня забыла. И Манюне стало стыдно и досадно, что она ссорится в такой день! Это же первое в её жизни Рождество!

И Дзиньке стало стыдно и досадно — ещё сильнее, чем кошечке. Потому что она, Дзинька, уже взрослая, должна бы, кажется, сама помнить и Манюне пример показывать…

— Кицюня, хва-дзинь ссориться, давай помиримся! — сказала Дзинька.

— По-мурррр-имся? С удовольствием, — радостно согласилась кошка.

— Весёлого Рождества! — Дзинька вспорхнула на приоткрытую форточку и потянулась клювиком к кошке.

— Светлого и мурррр-ного Рождества! — Манюня встала на задние лапки и потянулась мордочкой к птичке.

— Мама, — прошептала Танюшка, — иди скорей сюда! Смотри, Манюня с синичкой целуются!!!

Оксана Лущевская

Рукавичка

Осенью, когда первые заморозки начали щипать за носики, румянить щечки и холодить ручки, тётушка связала для Надийки (по-русски Надийка — это Надюшка) шапку, шарфик и рукавички. Красивые, удобные и тёплые.

И шапка, и шарфик девочке понравились. А рукавички… Вот это рукавички! Удивительные! На них разноцветными нитками связана целая сказка: и мышка-норушка, и лягушка-квакушка, да еще и зайчик-побегайчик…

— Кто-кто в рукавичке живёт? — девочка то и дело заглядывала то в левую, то в правую рукавичку: не откликнется ли мышка или лягушка. А может, и зайчик?..

Надийка даже нарочно теряла рукавички, в надежде, что найдёт там потом кого-то из лесных гостей: или лисичку-сестричку, или волчка-серого бочка… Даже кабан клыкастый и медведь косолапый были бы желанными гостями. Впрочем, ожидая их, девочка все же немного волновалась, потому что хорошо помнила, как сказочная рукавичка чуть не лопнула от тесноты.

В ту — сказочную — рукавичку просились все звери. Неужто в Надийкину никто из них не заглянет?

О, сколько раз, возвращаясь из детского сада или прогулки, девочка делала вид, что не замечает, как рукавичка падает в снег! А через несколько шагов она должна была хитрить, что не знает, где и когда потеряла её. Приходилось возвращаться на поиски.

— Кто-кто в рукавичке живёт? — спрашивала она с надеждой, когда папа или мама находили пропажу.

Но как ни старалась — всё напрасно. Из рукавички не доносилось ни звука.

Надийка поднимала яркую рукавичку, медленно натягивала её на руку и укоризненно посматривала то на глазастую лягушку, то на серенькую мышку, связанных из мягкой шерстяной пряжи.

Со временем девочка смирилась, что лесных гостей ей не дождаться, и стала носить рукавички, как все люди — для того чтобы согреть руки в колючую зимнюю стужу.

Так пробежал декабрь — снежный-преснежный. Встретили Новый год. Вот-вот уже и Рождество зазвенит весёлыми колядками…

— Хорошие у тебя рукавички, — говорили друзья. — Сказочные!

Но Надийка, выслушивая похвалу, только кивала головой и с досадой поглядывала на востроносую мышку: мол, тоже мне сказочные!..

— Обыкновенные шерстяные варежки — их мне тётя на спицах связала, — с легкой грустью отвечала девочка. Но однажды…

Надийка вместе с приятелями каталась на катке возле дома. Вечерело. Сыпал лёгкий снежок… Зато морозец щипал изо всех сил. Дети кутались в шарфики, натягивали шапки до самых глаз и дули на руки. Надийкина подружка, Светланка, потеряла рукавички и совсем замёрзла — хоть домой беги, но потом ведь не выпустят на улицу, скажут: «Поздно уже!» Поэтому Надийка одолжила ей свои на несколько минут, чтобы та согрелась. Оно же так всегда зимой: хочется поиграть подольше, потому что дни короткие, рано смеркается… Вот если бы ещё не такой мороз!..

Дети вволю на коньках накатались, и в снежки поиграли, и снежную бабу слепили, пока Надийкина мама не позвала её ужинать, а за ней и другие мамы откликнулись:

— Светланка, домой!

— Серёжа, пора!

— Андрюша, хватит гулять — ужин на столе!

Девочка попрощалась с друзьями, забрала рукавички у Светланки, засунула их в карман и стремглав помчалась к дому.

А утром, собираясь в детский сад, Надийка не нашла одной рукавицы. «Наверное, у Светланки забыла», — подумала девочка.

Но в детском саду выяснилось, что у подружки рукавички тоже нет.

«Таки потеряла! Как досадно… — вздохнула Надийка. — Хоть мои рукавички и не сказочные, но всё же тёплые-претёплые. И красивые. Да еще и тётин подарок!» Теперь девочка очень жалела, что так опрометчиво потеряла вязаных друзей. Она полюбила и лягушку глазастую, и мышку востроносую, и зайчика-ушастика…

Прошло два дня. Вот-вот и праздник постучится во двор. В домах пахло мандаринками, хвоей и горячими пирожками. Ох, скорее бы дождаться этой Вифлеемской Звезды! И рождественских чудес, и подарков!

Солнечным и снежным предпраздничным утром, выбегая на улицу, Надийка вдруг услышала, как что-то зашуршало в подъезде. Она осторожно спустилась по лестнице — рукавичка! Опля! Её рукавичка! Девочка уже и не надеялась найти потерю — неужели рождественское чудо?

Но как только Надийка наклонилась и протянула к ней руку, как та мигом отбежала.

— Что такое? — девочка застыла в нерешительности, постояла какую-то минутку и снова наклонилась к рукавичке. Та отбежала к самым дверям и застыла.

Малышка оглянулась вокруг? Может, какой-нибудь соседский мальчишка шутит? Но если бы в подъезде кто-то был, она услышала бы чьи-то шаги или, по крайней мере, чьё-то дыхание. Тишина! Никого…

Девочка снова подошла к рукавичке, осторожно присела возле неё, заглянула внутрь. И промолвила волшебные слова из сказки:

— Кто-кто в рукавичке живет?

Из рукавички показался чёрненький маленький носик, сверкнули бусинки глаз и, наконец, выглянула пушистая мордочка.

— Хомячок! Вот так чудо! — Надийка ласково прикоснулась к зверьку и взяла его на руки. — Ты чей? Как ты сюда попал?

Хомячок молчал. Он вертелся на ладошке, в поисках какой-нибудь еды.

— Вот так рукавичка у меня! — приговаривала девочка, когда несла находку домой. — Таки в самом деле сказочная!

Папа с мамой опросили всех соседей, не потерял ли кто случайно хомячка. Даже объявление в подъезде повесили.

Люди накрывали праздничный стол, собирались в церковь, а по поводу потери никто не обращался.

Правду говоря, Надийке совсем не хотелось, чтобы только что найденный рыженький дружок оставил их дом. Он же не простой — а из сказки! Пришёл к ней, к Надийке, постучал в её рукавичку… как же его кому-то отдать?

Прошла неделя-другая, а за рождественским гостем так никто и не явился.

Правда, хомячок жил теперь не в рукавичке, а в коробке из-под игрушек. Лакомился досыта яблоками-орехами. И лишь иногда, прогуливаясь по квартире, прятался в Надийкиной сказочной рукавичке, ожидая, что хозяюшка вот-вот подойдет, отыщет его и угостит кусочком белоснежного хрупкого сахара.

А рукавички девочка больше не теряла.

Валентина Вздульская

Озорное Рождество

Жил да поживал в одном лесу лис Вертихвост, чародей.

Чтоб злой, так нет, а только очень уж озорной.

Снега в ту зиму намело — ни пройти, ни проехать. Видит молодой лис, что не выбраться ему из норы. Взял он тогда ромашкового чая, налил в блюдечко, подул, чтобы тот остыл, и макнул в него кончик своего рыжего, с чёрной поволокой, хвоста. Раз-раз — и нарисовал на столе хвостом, как кисточкой, силуэт бурого медведя Шапочки.

В три мгновения медведь Шапочка уже стоял возле лисьей норы, позёвывая спросонок.

— Что я опять делаю под домом этого мелкого пакостника, когда должен спать в берлоге? — только и успел он подумать, как опять заснул — стоя. Лис тем временем приоткрыл дверь норы и, вложив в лапы медведю лопату, велел:

— Копай! — И указал направление.

Медведь Шапочка сладко спал, и ему снилось, как с неба на землю летят маленькие белые ромашки, всё вокруг собой покрывая. И сам того не ведая, во сне прокладывал для лиса снежный туннель — длинный-длинный ход от норы в лесу и до самого городка, где Вертихвост потом устроил пакостное Рождество.

А было так.

Рано утром накануне праздника Вертихвост-чародей выглянул из лаза — посмотреть на городок — и даже запищал от неожиданности. Прямо перед ним, на обочине лесной дороги, одетый в кожух дядька прятал в грузовик украденную в лесу пышную красавицу-ёлку. Он связал её толстой верёвкой в трёх местах, а сверху накрыл брезентом.

— Ай-ой, дорогуша, ты попался! —
подумал Вертихвост и улыбнулся в
усы. Пока дядька садился за руль и заводил
машину, лис быстро нарисовал хвостом на
снегу Серого козла. В тот же миг рядом с синим
кузовом грузовика появился ошарашенный Серый
козёл. Вертихвост живо вскочил на козла, а с козла
на грузовик и спрятался под опечаленной ёлкой. Ко-
зёл хотел что-то рассерженно проблеять, но растаял в
воздухе. Машина затарахтела и тронулась. Водитель
ехал, поглядывая, не притаились ли ненароком где-
нибудь милиционеры, охраняющие ёлки перед празд-
никами. Вдруг что-то зашуршало, потом застучало,
а дальше ещё словно и застонало сзади. Не зверь ли
какой вскочил в машину? Дядька остановился и пошёл
посмотреть. А в кузове под брезентом всё ходором
ходило. — Белка, да ещё и не одна, — подумал он и
полез проверить. Но белка тут была ни при чём.

В кузове, выгибаясь и бросаясь со стороны
в сторону, очумело вырывалась из пут
ожившая ёлка.

— Ой-ой-ой-ой, мама! — закричал водитель, а дерево наконец разорвало веревку, расправило ветки, отряхнулось и двинулось на него. — Спа-а-сите! — завопил дядька и бросился в кабину.

Растрепанная и разъярённая ёлка соскочила с кузова и ринулась вдогонку. Но водитель уже жал на газ.

Грузовик взревел, рванул по дороге в сторону города и ещё долго не мог остановиться. Вскоре откуда ни возьмись появились и милиционеры. Завыла сирена, замигали синие огоньки — стражи порядка бросились ловить нарушителя, превышавшего скорость.

А ёлка ещё некоторое время плелась по дороге, перебирая ветвями, а потом печально вздохнула, развернулась и побрела в лес. С самой толстой её ветки свисал до земли рыжий с чёрным кончиком хвост, а из гущи веток доносилось хихиканье.

Наступил сочельник.

Привязанная ёлка стояла возле лисьей норы, а сам Вертихвост грелся внутри возле печки, прихлёбывая любимый ромашковый чай.

— Не пора ли устроить новое озорство? — подумал лис. И тут же понял, что одумался очень вовремя. Ведь завтра Рождество, и озорничать будет ну никак нельзя, а сегодня вечером еще осталось некоторое время на хорошую проделку.

Он плотно прикрыл дверь норы, отвязал от порога скучающую ёлку и спустя какое-то мгновение уже ехал верхом, покрикивая «вйо-о-о!», в сторону городка.

А на город опустилась ночь.

Не светились желтовато домишки, занесенные снегом, не ходили под окнами колядующие, не слышалось пения, и вообще на улицах не было ни души. Только кое-где теплилась в окошке одинокая свечка.

— Вот это да! — лис даже присвистнул. — Тпру! — скомандовал он ёлке, шмыгнул меж веток на землю и нарисовал хвостом на сугробе сороку Тамару.

— Ах ты негодник! — набросилась на Вертихвоста сорока в зеленом фартучке. — Да у меня же кутя на плите! Говори скорее, что тебе нужно!

Лис спросил у неё, почему в городке не празднуют Рождество.

— Ты ещё спрашиваешь, плутишка? — застрекотала сорока Тамара. — А кто сегодня пустил ёлку бродить по свету? От этой ёлки бедолага-водитель так убегал, что сбил машиной столб с проводами, и во всём городе пропал свет. А по дороге еще и сцену с вертепом развалил, и теперь детям нельзя показать рождественское представление. А они его так замечательно подготовили! А тот дядька сидит теперь в доме для потерявших рассудок, потому что всем рассказывает, как за ним гналась бешеная ёлка.

И действительно, на площади перед церковью был жуткий кавардак. Длиннющий столб с оборванными проводами перегородил дорогу, рядом стоял разбитый грузовик, а землю покрывали обломки деревянного помоста. Прямо в снегу лежали сломанные фигурки волхвов, девы Марии и Иисуса-Младенца.

— Что же я натворил! — в отчаянии прошептал Вертихвост. Приключение с ёлкой больше не веселило его, а казалось глупым и жестоким. И совсем-совсем не хотелось ему опять совершить какую-нибудь шалость. Лис развернулся и, понурившись, побрёл в сторону леса. Ёлка боязливо потрусила следом.

Повеял ветерок, прогоняя с неба тучи, и над городом, над лесом, над всем белым светом воссияла величественная Звезда. Один лучик пробрался незаметно в лисий мех, рыжий, с чёрной поволокой. Лис остановился. Подумал. Стрельнул глазами. Хитро усмехнулся в усы. И промолвил:

— Эй, ёлка! Чародей я или нет?

Один за другим, вслед за рисунками на снегу, рядом с Вертихвостом появлялись медведь Шапочка с семьёй, Серый козёл с двумя сыновьями и доченькой, волк Мамай с семью кумовьями и тремя племянниками, сороки и вороны, дятел и две косули, зайцы и зайчата, дед-бобёр с внучатами, целый отряд диких кабанов и вся многочисленная Вертихвостова родня. Ох и злились они на лиса, но он искренне извинился и рассказал, в чём дело.

Всю ночь в городке что-то сновало туда-сюда, негромко пищало, цокотало, тарахтело, крякало и хрюкало. От самого леса и до площади снег покрылся узором от следов лап и лапок. Только перед утром всё угомонилось.

Зазвенели рождественские колокола, и празднично одетые люди направились в церковь. Но только лишь горожане попадали на площадь — застывали в удивлении…

Перед храмом собралась уже целая толпа — люди переговаривались,
ойкали и дивились диву. В конце концов, не дождавшись паствы, на площадь
вышел священник — да и сам замер, раскрыв рот от неожиданности.

Посреди площади стоял огромный помост из веточек, такой причудливый, словно его сооружали бобры. На помосте кто-то возвёл высокую пещеру, устелил её мхом и укрыл сосновыми ветками, так что она напоминала медвежью берлогу. В пещере стояла пышная красавица-ёлка, а рядом целые-целёхонькие фигурки Девы Марии с Младенцем, Иосифа и волхвов. Весь вертеп переливался цветными огоньками, так как неведомо кто поднял с земли столб, соединил оборванные провода, и в городе теперь опять было электричество. Немного поодаль негромко урчал своим мотором грузовик с синим кузовом, совсем как новый, а в тёплой кабине храпел во все горло тот самый дядька, который убегал от ёлки. Только был он почему-то в полосатой больничной пижаме.

Первыми опомнились, конечно же, дети. Они очень обрадовались, так как могли теперь показать своё рождественское представление. Детвора подбежала к вертепу, чтобы все разглядеть.

— Ой, смотрите! — закричал мальчик с медвежонком на синей шапочке
и указал на мешок под ёлкой. А там было полным-полно орехов, мешочек сушёных
ягод, вязанка грибов, а еще и полный бочонок мёда стоял рядом.

— Вот так чудо! — гудела толпа. — Кто же это исправил? Кто принёс нам
подарки? Это, наверное, какой-то чародей! Настоящее рождественское чудо!

— А какая ёлка красивая! Сроду такой пышной не видел, — сказал
священник куму.

— Твоя правда, отче. Вот только… Она вроде бы только что слева стояла, а теперь — справа. Показалось, наверное…

Надия Гербиш

Оранжевый подарок

Маленькому серому мышонку надоело играть своим коротеньким серым хвостиком. На столике в уютной норке лежало три золотистых зернышка. Он понюхал их, погладил, поподбрасывал, пожонглировал ими да и положил на место. В норке было тихо и спокойно, но так не хватало цвета! Все серое, серое, серое… И лишь три ароматных зернышка! Они так пленительно пахли свежим вкусным золотистым цветом, что маленькому серому мышонку просто до боли захотелось почувствовать, как пахнут другие цвета. Поэтому он натянул на голову маленькую серую шапочку, закутал шейку сереньким шарфиком и шмыгнул из норки в тоннельчик, ведущий во двор…

Мышонок временами играл в нём. Однако всегда наталкивался на старенького дядюшку Крота, который направлялся в свою нору, пугался и поспешно убегал домой. Дальше тоннельчика он еще никогда не выходил. Но в тот день мышонок понял, что пришло время увидеть мир. Быстро перебирая лапками, он вспоминал мамины рассказы о хрустящей зеленой траве, о сочной красной землянике, о душистом и сладком синем небе, о разных недостижимых рыжих холмах на горизонте, от которых ветер приносил загадочные ароматы…

Однако не успел мышонок выбраться на белый свет, как тотчас пискнул и прикрыл глаза. Никаких красок в мире не было, кроме одной — белый свет оказался действительно белым-белым да ещё и слепящим…

— Но ведь… мама всегда говорит правду, — подумал он. — Значит, цвета где-то есть, их нужно только поискать…

Вот и отправился маленький серый мышонок в путь — в поисках разноцветных запахов.

Мышонок семенил по белому-белому снегу, белым-белым полем, а над ним нависало белое-белое небо. И вдруг он ощутил, чем пахнет этот белый цвет.

От него пахло сказкой! Хрусть-хрусть — маленькие лапки понемногу вошли в ритм, и белый пушистый сверкающий снег начал наигрывать ароматную мелодию, напоминающую звон серебряных колокольчиков.

Запах белого снега отдавал предвку-
шеньем праздника. И мышонок уже чувствовал,
что вот-вот познакомится и с другими цветами…

Но вот из-за холма неожиданно показался домик. Аккуратный, кирпичный, с большими окнами.
Возле него красовалась роскошно убранная ёлка. Мышонок поспешил ей навстречу, и такой сладкий
свежий аромат окутал его, что он на мгновение
даже присел от удивления. Теперь мышонок знал, что зелёный — это цвет встречи, а еще от него
пахло открытиями и новой жизнью…

Мышонок всласть нанюхался этим чудесным ароматом и пошёл дальше —
осмотреть дом.

Он был намного больше, чем мышиная норка, и казался очень тёплым. Кто-то открыл окно, и до мышонка донеслись чудесные запахи выпечки, такой же золотистой, как и те три зёрнышка, которые вдохновили его на эти странствия, и яблок с корицей, и горячего чая, и искренних объятий, и звонкого смеха… Вся эта смесь ароматов отличалась от запахов его норки, но все равно от этого дома исходил запах, такой же, как и от норки, — запах дома…

Но вдруг опустилась перед ним чья-то рука, с большим оранжевым шаром. Мышонок поднял голову и увидел девочку с двумя рыжими косичками и очень добрыми зелёными глазами, которая протягивала ему этот удивительный шар и улыбалась.

— Бери мандаринку, маленький мышонок! С Рождеством тебя!!!

Он осторожно взял подарок, вежливо поблагодарил девочку, и та быстро побежала куда-то, весело смеясь.

Мышонок ещё раз принюхался к оранжевой ароматной кожице и решил, что такой тёплый и яркий цвет пахнет… подарком!