Питание и быт заключённых в немецких лагерях. Быт заключённых гулаг-а
Игорь П. – обычный з/к, не политический, не экономический. Осужден за кражу, разбой и покушение на убийство. Получил 16 лет по УК РФ. Его подруга детства, Алена Шпак, переписывается с Игорем, задавая вопросы про лагерный быт, отношение к жизни и «особенности» сидельцев.
Фото обложки: Bruce Davidson
Когда ты из Гомеля, нет ничего удивительного в том, что одна часть твоих старых знакомых – рок-музыканты, а другая – сидельцы, бывшие или нынешние. Гомель – это белорусский Брюгге, в котором можно не просто залечь на дно, на этом дне можно пролежать всю свою жизнь. Если мать уходит гулять на 9 месяцев и оставляет в закрытой квартире умирать новорождённого – это в Гомеле. Если где-то обнаружат плантацию двухметровой конопли – не удивляйтесь, это скорее всего там же. Есть в городе над Сожем такие места, как Сельмаш и Монастырёк, или озеро Бобриха. В Гомеле люди могут уйти на работу и всплыть через пару месяцев там, где Ипуть впадает в Сож. Один городской бард спел такую песню: «Если мне уготована жизнь в провинции – это лучше, чем смерть в Освенциме. Из амбиций только эрекция, знаешь, – а весной здесь почти Венеция».
С Игорем мы тоже познакомились в Гомеле, много лет назад, тогда он еще ребёнком гостил у бабушки в каждое лето. Общались, гуляли общей компанией. Тогда он был обычным гопником, таких было целое поколение: веселым и не злым. Но дети вырастают, и жизнь идёт. Через какое-то время связь пропала, мы потерялись. Недавно стало известно, что Игорь сидит в тюрьме. Через места не столь отдалённые прошли многие парни нашего района, города, общие друзья. Красной нитью зона проходит по Гомелю и затрагивает очень многие семьи. Эта история не уникальная, и не единственная в своём роде, не морально-поучительная, и всё же она имеет право на жизнь.
На эту тему: «В тюрьме сидят неудачники». Смотрим фильм Das Experiment с бывшим заключеннымИгорь совершил преступление и получил срок – 16 лет строго режима в российской тюрьме. Получил заслужено, и вроде как, всё справедливо. Он не «политический» и не «экономический». Самый обычный – «уголовный» осужденный. Если он умрёт в тюрьме, никто, кроме его матери, об этом не узнает. Эта история – не исповедь и не откровение – это одно большое письмо Игоря мне, собранное из многочисленных мелких. Когда он выйдет из тюрьмы, на дворе будет 2021.
Детство Игоря
«Я начну с самого начала – с детства. Тридцать лет назад я родился в самой обычной семье. Мама, папа, все дела. Отец нас бросил, когда мне было три года, мать отвозила меня к бабушке на всё лето – в Гомель. Когда мне нужно ответить на вопрос о национальности, я всегда раздумываю – половина моей жизни прошла в Беларуси. Сейчас уже плохо помню детство: «голова отбита», сколько раз было сотрясение мозга, не могу даже точно сказать. В семье я всегда был лишним человеком, поэтому максимально старался не мешать матери жить.
Первые мои уроки «анатомии» получил от неё, будучи первоклассником. Мать водила мужиков, и особо не интересовалась, видел я там что-то, понимал… Могла уйти на два дня, оставив мне какой-то еды – сам грел, потом ел. Помню, пошёл к соседу, просил помочь свет включить, когда пробки выбило, он спросил: где мать? Я ответил: «Ушла». А он так, на синем глазу: «******** [займется сексом] и вернётся». Так я понял всё о женской душе. У меня не было детства как такового, это я уже сейчас осознал. Мать меня терпела рядом.
Я сразу стал взрослым и хулиганистым. К 5-му классу начал прогуливать школу, дрался, курил, пил. В школе обязали ходить в детскую комнату милиции, там узнал, что если «продолжу в том же духе» – попаду на «малолетку». Это такая «зона» для несовершеннолетних преступников. Боялся этого, но сильно не верил, что так может быть. С 7-го по 9-ый класс в школе бывал редко – сачковал. Чтобы от меня поскорее избавиться, мне нарисовали тройки и отпустили с чистой совестью поступать в профтехучилище.
Отрочество
В 14 лет я ушел из дома и начал водить машину без прав. Мать плакала, кричала, просила вернуться – но ничего во мне не откликалось на это. Помню, как приехал тогда к бабушке и колесил на машине друга по Гомелю. Я был тогда королём. Стащишь кошелек в очереди у девчонок на глазах – всё, ты герой. Во сколько начал воровать, не помню уже. Но к 9-му классу уже хорошо знал «за тычок»: ну, как украсть кошелек, ювелирку по мелочи, а потом пошли мобильники. Когда понял, что этого мало – переключился на угоны.
На 14-тилетие друзья подарили мне «шлюху», она была, по моим тогдашним меркам, старая и достаточная страшная. Ей было лет 30. Вся перекрашеная, без передних зубов. Я на пацанов наехал: вы чё, говорю, она ж без зубов! Они ржут, за животы держатся, говорят – зато не покусает. С ней я стал мужчиной в полном смысле этого слова. От неё пахло немытым телом, какими-то едкими духами и перегаром.
В 2000-х все хотели быть бандитами – это в воздухе было. На учёбу откровенно забивал, как-то чудом закончил училище – получил рабочую специальность. Я – «путеец» по специальности, специалист по путям. Каких только «путей» не было в моей жизни. По «основной» воровской специальности умел так много, что у меня было две насущные альтернативы – сесть в тюрьму или уйти в армию. Я выбрал пойти служить. Ведь здоровый был, не такой как сейчас, и зубы все были на месте. Прошел все медкомиссии и попал в десант.
Второе хорошее воспоминание после «старой шлюхи» – прыжки с парашютом. Хотя в армии многое было нельзя, если бы мог тогда сравнить ее с зоной, переживал бы по этому поводу меньше.
Я не умел никогда жить по уставу: ни в школе, ни в армии. Только в зоне научился.
Юность
Из армии я вернулся с твердым ощущением, что мне всё можно, и мне нужно срочно наверстать упущенное. И дальше пошло-поехало. Я хотел жить красиво, и сейчас хочу, а кто не хочет? На заводе работать мне не хотелось, но разве много заработаешь в небольшом городке Смоленской области, придя после армии? Помню, приехал к бабушке, думал, а может в Беларуси осесть? По Гомелю такие машины ездили, на которые, сразу видно, не простые рабочие, врачи или учителя заработали. И кабаки, типа «Савалан» или «Немо» (вроде так назывались), где за вечер люди пропивали и проедали месячные зарплаты «обычного» человека... Я не Робин Гуд, и то, что мы забирали у «богатых», «бедным» не раздавали, факт. Но все мои «потерпевшие» – те ещё «молодцы», по справедливости заслуживающие не меньше моего.
В 2003-2006-й годы были урожайными на посадки. Тогда сажали всех за организованную преступность – а на деле, большинство обычных ребят, не «при делах», сели для массовости. Меня «закрыли» в 2005 году. Сел я по статьям: 158, 162, 105 УК РФ… не нужно было быть ясновидящим, чтобы прикинуть срок, и все-таки когда на суде услышал приговор – не мог смириться. Мне дали много – 16 лет. Мои статьи считаются «тяжкими» и «особо тяжкими», подробности преступления – это дело следствия, не буду в них вдаваться. О преступлении хотел бы сказать одно: свобода не стоит ни денег, ни мести, ни других мотивов. Тогда этого не понимал. Чужая жизнь – пусть это жизнь бесполезной твари, мрази – она чужая, и ей нельзя распоряжаться.
«На крытке»
Понимание того «что» я сделал, пришло не в СИЗО, пока шло предварительное следствие, а уже гораздо позже – в тюрьме. До того, как попасть на зону, я почти четыре года провёл на крытке. Крытка – клетка с выходом в клетку. Ты выходишь из камеры гулять «во дворик», а над тобой сверху тоже решетки. В хате (в камере – прим. KYKY ) было четыре человека. На крытке проще жить, чем на зоне. Хоть вроде и для здоровья хуже, но гораздо проще приспособиться.
На эту тему:
Инфографика. Где лучше кормят: в школе или тюрьме
Я отсидел большую половину срока, но не раскаиваюсь в том, что сделал. Спросить любого сидельца, не для анкеты, не для протокола – каждый скажет, что сидит незаслуженно. Я не оправдываю маньяков, насильников, убийц, и разного толка беспредельщиков, но просто на большинство преступлений люди идут от безвыходности, а на другие – от больной головы. Вся «бытовуха» – это что? Водка и психозы, разве нет? А сколько «мрази» на свободе? Сколько при должностях и разного толка регалиях?
На зоне сидит много клинических идиотов и наркоманов. «Нариков» нужно просто лечить, а «лагерь» – это не для лечения. Сел больным – выйдешь полностью непригодным к жизни. Я лично считаю, что 20% обитателей любого лагеря можно смело сразу сжечь, они всё равно бесполезные. Ну а остальные – овощи, и таковыми их вырастила не зона. Именно 80% выбирают президентов, берут ипотеку, ходят всю жизнь на бессмысленную работу, рожают детей с бабами, которых не любят и не хотят, растят внуков. Они 80% что на зоне, что вне зоны.
Короче, на зоне те же мужики, что и на воле, они ж с воли сюда приходят, и не из церковного хора.
В лагере
Я не люблю слово «зона», мне нравится слово «лагерь» – всё зависит от того, «кем» и «как» ты сидишь. Мой лагерь «красный», но при наличии хорошо подвешенного языка и денег, всегда можно найти «ноги» – того, кто будет носить передачи. Запретные передачи заходят через сотрудников, если кто-то говорит, что такого нет – просто врёт. По сути, весь бывший совок – это лагерь, с местными особенностями. Так, Беларусь – большая «красная зона», у вас Батька всех за яйца держит, а Россия – она большая, где-то показательно «красная», где-то до одури «чёрная». Я не скажу тебе, на какой зоне легче сидеть простому мужику. Легче просто не сидеть.
На современных зонах, как «красных», так и «черных», есть мобильная связь – легальная и нелегальная. Она тоже заходит «ногами». Интернет – это в целом хорошо, бывает, помогает найти старых знакомых, с которыми у тебя есть общие воспоминания, чтоб мозгу за что-то зацепиться. Это всегда приятно. Я не всем говорю, где нахожусь сейчас.
Часто просто смотрю фотки, интересно как жизнь у кого сложилась. Не каждому напишешь «Вконтакте»: «Привет, мне дали пятнаху по 105-той, а как ты?…»
Наличие телефона с интернетом наделяет тебя возможностью «подсмотреть» на волю, но не решает никаких проблем. Теперь ты уже не просто сидишь, ты боишься «шмонов», в смысле обысков. Придёт смена, которая денег не берет, и всё – пиши пропало. Твой телефон «отшманают» и продадут в другой отряд. Ты потеряешь иллюзию свободы. А больше, чем иллюзии, у многих и нет. Я стараюсь ничего не сохранять в телефоне, чтобы потом не переживать, если «отшманают». Зона научила меня не привязываться к вещам, и к людям. Каждый сам за себя.
На эту тему:
«Законы принимаются в расчёте на худших из нас. А может, так правильно?»
Наш лагерь представляет собой огороженный периметр. Про тюремный пейзаж я бы сказал одно слово – «сучий», вот просто суки его сделали, по-другому не скажешь. Раньше забор, который непосредственно зону огораживал, был приемлемый. А теперь такой высокий, что я не вижу деревьев. Ничего нет. Иногда только по тому, какой ветер, снег или дождь, можно понять, какая пора года – все всегда одинаково. У нас под бараком есть большая ямина, когда дождь – там всегда грязь, уже несколько лет её не закопают никак. А так… кругом асфальт, проволока, заборы, которые огораживают «периметр», выкрашены синим. Тоска.
Быт
Практически посередине лагеря – церковь. Её видно из окна некоторых бараков. Я хожу в церковь, но верю во что-то своё. Когда мне бывает очень плохо, помогает. Еще хожу в библиотеку, тренажёрки у нас больше нет. Зато есть «лен» комната, где можно смотреть телевизор, но там идёт только два канала. Мне тоскливо от этого, я не хожу смотреть.
Вот пару дней назад был конкурс самодеятельности. Не знаю никого тупее, чем те, кто проводит эти конкурсы, или те, кто в них участвует. Зэки читают там свои стихи и поют песни, это специфическое творчество, хотя многие и на воле таким увлекаются. Когда они выйдут, никому это не будет интересно – а тут можно блеснуть. Я ненавижу это всё: четки, нарды, рисунки, картины – все эти «презенты с зоны», но это способ не сойти с ума. Многие работают на промке, просто чтобы забыться.
Я не работаю на «промке» осознано и принципиально. Западло мне, да. На промке зона производит столько всего, что мы точно могли бы жить на «самоокупаемости». На сайте колонии реклама есть: костюм зимний для сотрудников УИС, изделия из дерева, металла, ритуальные изделия. Да мы икру должны есть! А зачем мне работать в карман хозяину? Вопрос.
Сон
Самый хороший способ «ускорить» срок – спать. Все сидельцы в этом знают толк, спишь – срок идёт. Днём спать нельзя, запрещено правилами. В зависимости от смены, это может по-разному закончиться. Но все спят.
Первое время после того, как меня «закрыли», у меня сны были перемешаны с реальностью, я не понимал, что на самом деле, что нет. Сейчас часто вижу арест, потом СИЗО, суд. Иногда просто сплю без снов. Или вытягиваю из себя приятные воспоминания, думаю о них и засыпаю. Когда получаешь что-то с воли на телефон, всегда приятно, даже если это хрень типа «сладких снов». Иногда сплю стоя, с открытыми глазами, например, во время проверки – это такой сэйв-мод, пока весь лагерь пересчитают по головам. В любую погоду мы стоим на проверке – жара, мороз, а мы стоим на проверке одетые «по уставу».
Я понимаю, что сотрудники делают просто свою работу, но они её делают… с особым пристрастием… Тёплая одежда типа свитера или спортивного костюма – это «запрет», но зимой, когда холодно, я ношу это под «формой», как правило, проканывает.
Система здравоохранения в российской тюрьме работает как Спарта – больным и слабым здесь не место. Не можешь выжить – просто сдохни, вот и всё. Утрирую, сдохнуть не дадут конечно, на туберкулез проверяют раз в год, но вот если зуб болит – всё, лезь на стену, никаких лекарств не дадут. Их нет, и дело не в том, положено или нет, их физически нет в медчасти. Зубы рвут, а лечить – не лечат. «Большесрочники», вроде меня, все выходят без зубов. Температура? Насморк? Это вообще не беда. У меня язва, и это никого тут не беспокоит.
Мой самый любимый день в лагере – пятница. По пятницам у нас «баня», но это не такая баня, где веничком можно париться, это просто слово такое. Мы моемся все вместе – идёт пар, как в бане.
Секс
На эту тему:
«Уточка», «крапивка» и «вечный вход». Как я сходила на тренинг по оральному сексу
На зоне, как в Советском Союзе, секса как бы нет, и он как бы есть. Те, кто ходит на ДС (длительные свидания – прим. KYKY ), по закону могут заниматься сексом каждые три месяца, если нет никаких нарушений режима. Если есть, то первое чем можно шантажировать сидельца – передачи и свидания. Все это касается тех, кто имеет зарегистрированные отношения, либо может доказать факт совместного сожительства на воле.
Раз в три месяца – много это или мало для молодых мужчин? Конечно мало, но к некоторым просто никто не приезжает. И тогда – что раз в три месяца, что раз в год – никакой разницы. В моём бараке двухэтажные шконки (кровати – прим. KYKY ), если кому-то очень нужно «побыть одному», просветы между шконками завешивают одеялами и полотенцами – получается такой «танк»: тут, если фантазия богатая, то можешь ***** [заниматься сексом] кого хочешь – в своих мечтах. Туалет – тоже место для «этого».
Парни остаются парнями, у многих есть фото любимых девушек, жен, другие любят картинки из интернета, порно-ролики. Но от порно устаёшь, оно выматывает однообразием и фальшью. Десять лет смотреть порно – губительно для самой крепкой психики. Многие парни через телефон знакомятся в интернете с девчонками от скуки. Девочки в зоне ищут романтики, а какая здесь романтика? Я знаю людей, кто женился на таких «новых знакомых», есть даже слово «заоха» (от слова «заочница» – прим. KYKY ), оно многое выражает. Как правило, это «удобные браки» до конца отсидки: она дура ездит, возит ему продукты, развлечения и свою ***** [репродуктивную систему], а он заслуживает этого? Да почти всегда нет. Бывают исключения, но редко. Да и жены «ждут» по-разному, это ж понятно. Жизнь идёт, и она сейчас, а не завтра и не через десять лет. Вот я напишу кому-нибудь: «Давай приготовим вместе ужин, а потом будем есть его и до утра разговаривать, лет так через семь, подходит?» Есть биологические потребности – женщине нужен мужчина, это нормально.
Гомесексуализм на зоне не поощряется, это общеизвестно, но в семье не без урода, как говорят. И хоть сейчас «ножом и ***** [мужским половым органом]» не наказывают, но если уж кто-то сильно косячит, или если речь о «пресс-хате», то всякое бывает. Я не встречал открытых геев в зоне, но не исключаю, что и такое бывает.
Строгач
Мой день всегда одинаковый – режим же, строгач называется. Утром побудка, проверка, завтрак, проверка, обед, проверка, ужин, проверка, отбой – проверка, бывает несколько проверок ночью, бывают внеплановые «шмоны». Зона – это не пионерский лагерь, здесь всё бывает. Осуждённых бьют, я тут Америку не открою. «Наказывают», как они любят говорить. А чего нас наказывать? Мы и так уже наказание отбываем.
Мы для них не люди, мы «зэки», «шлак», «зэчьё». А на деле, между многими сидельцами и сотрудниками разницы нет, переодень и поменяй местами – всё будет так же: «чёрные» будут валить «красных».
Меня уже не пугают изоляторы: ШИЗО, ПКТ, СУС, ЕПКТ – а вот голова отбита, и она болит. Не любим мы друг друга с «мусорами» и не понимаем. Задачи у нас разные. Но если про такие вещи писать на волю и с воли «кипишить» – сидельцу будет только хуже. С теми, кто «активно борется», администрации проще всего попрощаться. Будешь создавать много проблем – быстро поедешь этапом на другую зону, где гарантированно лучше не будет.
Кормят нас невкусно. Чем именно кормят, лучше не знать. Смог проглотить – молодец. Не смог – уходишь голодный. Иногда мне кажется, что я забыл вкус нормальной человеческой еды. Я все стараюсь «закурить» чтобы вкуса не чувствовать. Хотя есть и вкусняшки – гороховый суп, например. Подозреваю, что его варят из брикетов, из которых уже не украдёшь ничего. На завтрак нам дают каши непонятные, это называется «сечка» – размазня из непонятно чего. Чай дают, но это помои. Чай, кофе, сигареты и шоколадные конфеты – вот единая тюремная валюта. Когда с воли «заходит грев» – мы шикуем.
На эту тему:
Семь острых заболеваний белорусского общества
Мы все – спецконтингент. «Блатные», «мужики» – разные, как и на воле, зона просто помогает «определиться». Каким ты был, таким и остаёшься. Козлами и суками не становятся – к этому генетическая предрасположенность: тут либо «да», либо «нет». Кто был приспособленец и разводила, таким и выйдет. Кто сел за изнасилование или педофилию, а потом записался «в козлы», чтобы «печеньки» от администрации получать, – выйдет насильником, умеющим приспосабливаться и мимикрировать.
Сотрудники – это тоже спецконтинент. Я, например, не смог бы бить человека дубинкой по голове, когда он на коленях стоит на земле, накрыв голову руками, и даже глаз не поднимает. У них это называется «обратить особое внимание» на того или другого осужденного. «Олеником, суки», «так вас всех, мрази», – для этого тоже нужен талант, призвание и поэтический слог. Я б так не смог, однозначно. Хотя сейчас, говорят, лучше стало: нет «расконвойки», если ты не совсем конченный, то жить на зоне и выжить можно.
Зону можно сравнить с армией по многим параметрам, и даже со школой и садиком, с поправкой на «особенности» сидельцев.
Напоследок
Коротко скажу: нет никаких понятий в современном лагере в том виде, как в кино показывают. Есть одно понятие – выжить. Большая половина моего срока пройдена, и чем ближе к «звонку», тем медленнее тянется время. Я стал раздражительный… осени не вижу из-за высокого забора, желтых листьев. А так – всё хорошо».
Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter
Приложение 2
Быт заключенных ГУЛАГа
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА КОМИССИИ ГУЛАГА МИНИСТЕРСТВА ЮСТИЦИИ НАЧАЛЬНИКУ ГУЛАГА И. И. ДОЛГИХ О РЕЗУЛЬТАТАХ ПРОВЕРКИ УСЛОВИЙ РАЗМЕЩЕНИЯ И РЕЖИМА СОДЕРЖАНИЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ, ПРИБЫВАЮЩИХ В КУНЕЕВСКИЙ ИТЛ
Начальнику ГУЛАГа МЮ Союза ССР генерал-лейтенанту товарищу Долгих И. И.
В соответствии с Вашим указанием нами - ответственным инспектором ГУЛАГа подполковником Чирковым, начальником отделения по наблюдению за эшелонами подполковником медицинской службы Макеенко и старшим инспектором 2 Управления ГУЛАГа капитаном внутренней службы Чепелевым - проведена проверка возможности размещения, санитарно-бытовое обеспечение и соблюдение режима содержания заключённых, направляемых в Кунеевский ИТЛ.
Проверкой состояния жилого фонда и коммунально-бытовых объектов установлено, что Кунеевский ИТЛ имеет 75 153 кв. метра жилой площади, пригодной для заселения заключёнными и 2089 кв. метров лечебной площади. На всей жилой и лечебной площади можно разместить с соблюдением всех требований ГУЛАГа 39 тыс. заключенных.
По состоянию на 1 июня 1953 года в Кунеевском ИТЛ содержалось 23 322 чел. заключённых, по наличию жилой площади дополнительно можно завезти 16 тыс. человек.
Заключённые размещены в одноэтажных и двухэтажных бараках, за исключением двух женских лагерных пунктов 6 и 11 лагерных отделений, где заключённые женщины размещены в палатках, причём лагерный пункт одиннадцатого лагерного отделения предложено закрыть, т. к. помещения, где размещены заключённые женщины, не пригодны для жилья. Женский лагерный пункт 6 лагерного отделения не имеет коммунально-бытовых служб (столовой, бани, прачечной, кипятилки и др.).
Все заключённые обеспечены спальными местами на одно-двухъярусных железных койках и комплектом постельных принадлежностей, за исключением заключённых, размещённых в палатках, оборудованных сплошными деревянными нарами.
Лагерные подразделения обеспечены коммунально-бытовыми помещениями, вполне обеспечивающими санитарно-бытовые и культурные нужды лагерного населения.
Санитарное состояние территорий зон удовлетворительное, произведено озеленение зон, за исключением 14 и 16 лагерных отделений, где зоны частично не очищены от строительного мусора.
В значительной части лагерных подразделений и объекта работ состояние водоснабжения неудовлетворительное. Особенно плохо с водоснабжением в лагерных отделениях 3, 13, 14 и 16: в этих подразделениях вода поступает с большими перебоями, так 8, 9, 10 и 14 июня 1953 года в 3, 13 и 14 лагерные подразделения вода не подавалась, были вынуждены пользоваться из пожарных водоёмов водой сомнительной чистоты; в 16 лагерном подразделении вода привозится автоцистернами.
Пищеблоки и коммунально-бытовые объекты содержатся в удовлетворительном состоянии, полностью обеспечены необходимыми помещениями. Кухни, столовые, хлеборезки обеспечены необходимым инвентарём.
В большинстве лагерных подразделений, кроме кухонь и столовых основного питания, имеются кухни индивидуального приготовления пищи.
В лагерных подразделениях организовано платное питание для заключённых, в жилых зонах работают ларьки и магазины.
Медицинское обслуживание лагерного населения и снабжение медикаментами удовлетворительное. Лагерь в настоящее время имеет достаточное количество лечебной коечной сети. В каждом лагерном пункте есть больница или приёмный покой; в 6, 16, и 17 лагерных отделениях стационары и амбулатории заканчиваются строительством.
Обеспеченность жилой площадью и коммунально-бытовыми помещениями стрелков военизированной охраны не полностью удовлетворяет требования, предъявленные ГУЛАГом.
Средняя жилая площадь на одного стрелка военизированной охраны по Кунеевскому ИТЛ составляет 3,3 кв. метра. По отдельным подразделениям жилая площадь на одного стрелка охраны доходит до 2,6 кв. метра.
В отдельных подразделениях стрелки военизированной охраны обеспечиваются спальными местами на двухъярусных железных койках. Не все подразделения охраны обеспечены коммунально-бытовыми помещениями. Так, подразделение военизированной охраны шестого лагерного отделения не имеет кухни и столовой; временно используемые для этой цели помещения к дальнейшей эксплуатации непригодны. В 3 и 4 отрядах военизированной охраны пищеблок мал, приём пищи стрелками проходит в несколько очередей. В 17 лагерном пункте стрелки охраны проживают в утеплённых палатках.
Большое количество офицерского состава не обеспечено жилой площадью.
В период нашей работы в Кунеевском ИТЛ по нарядам ГУЛАГа прибыло из Ахтубинского ИТЛ 10 тысяч заключённых. Прибывающие заключённые из Ахтубинского ИТЛ из эшелонов направлялись в специально выделенные лагерные пункты для санитарной и оперативной обработки. Кроме указанных лагерных пунктов, были подготовлены к приёму два пересыльных пункта в г. Сызрани и Красной Глинке.
Заключённые, прибывшие эшелонами, подвергались санитарной обработке и 4 - 5-дневному карантину, после чего распределялись с учётом специальностей по действующим лагерным подразделениям.
Состоящий на оперативном учёте уголовно-бандитствующий состав из общей среды заключённых изымался и водворялся в штрафные изоляторы, впоследствии главари направлялись в штрафной лагерный пункт, остальные, также с учётом специальностей, направлялись в лагерные подразделения. […]
Ответственный инспектор, подполковник вн[утренней] службы Чирков
И.о. нач. отделения по наблюдению за эшелонами, подполковник мед[ицинской] службы Макеенко
Ст. инспектор 2 Управления ГУЛАГа МЮ, капитан внутренней службы Чепелев
Резолюции: т. Чиркову. Долгих. 18/IX. В дело Кунеевского ИТЛ. Чирков. 25/IX.
Из книги Берия, последний рыцарь Сталина автораУжасы ГУЛАГа Писатель Николай Кочин, автор романа «Девки», просидел десять лет. Был в Средней Азии, где-то на медных рудниках. Лагерь средний – тысяч двести (большие – миллиона полтора). Юрий Борев. «Краткий курс истории ХХ века» Главное управление лагерей придумал не
Из книги Берия, последний рыцарь Сталина автора Прудникова Елена АнатольевнаНовости ГУЛАГа Берия не любил бросать деньги на ветер. И едва придя в МВД, принялся всерьез разбираться с хозяйственным механизмом ГУЛАГа. Первым делом он решил избавиться о тех проектов, которые явно не нужны были сегодня и наверняка не понадобятся завтра.Сметная
Из книги История России от Рюрика до Путина. Люди. События. Даты автора Анисимов Евгений ВикторовичСоздание ГУЛАГа Система Главного управления лагерей НКВД выросла из опыта первых концлагерей 1918-1920 гг., но более всего из СЛОНа – основанного в 1920-е гг. «Соловецкого лагеря особого назначения» в бывшем Соловецком монастыре. Идеологической основой лагерной системы
автора Лысков Дмитрий ЮрьевичПриложение 2 Быт заключенных ГУЛАГа ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА КОМИССИИ ГУЛАГА МИНИСТЕРСТВА ЮСТИЦИИ НАЧАЛЬНИКУ ГУЛАГА И. И. ДОЛГИХ О РЕЗУЛЬТАТАХ ПРОВЕРКИ УСЛОВИЙ РАЗМЕЩЕНИЯ И РЕЖИМА СОДЕРЖАНИЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ, ПРИБЫВАЮЩИХ В КУНЕЕВСКИЙ ИТЛ27 июня 1953 г. СекретноНачальнику ГУЛАГа
Из книги «Сталинские репрессии». Великая ложь XX века автора Лысков Дмитрий ЮрьевичПриложение 3 Военнопленные в лагерях ГУЛАГа ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ЗАМЕСТИТЕЛЯ НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР В. В. ЧЕРНЫШОВА СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(Б) Г. М. МАЛЕНКОВУ ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ВОЕННОПЛЕННЫХ НА ВОССТАНОВЛЕНИИ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЙ ДОНБАССА26 августа 1944 г. СекретноСекретарю ЦК ВКП
автора Пыхалов Игорь Васильевич Из книги Великий оболганный Вождь. Ложь и правда о Сталине автора Пыхалов Игорь Васильевич автора Пыхалов Игорь ВасильевичКоличество заключённых «А вы уверены, что информация из этой докладной записки соответствует действительности?», - воскликнет скептически настроенный читатель, который благодаря многолетней промывке мозгов твердо «знает» о миллионах расстрелянных и десятках
Из книги Время Сталина: факты против мифов автора Пыхалов Игорь ВасильевичСмертность среди заключенных Имеющиеся архивные документы позволяют осветить и этот вопрос.Смертность заключенных в лагерях ГУЛАГа Год Среднее количество
Из книги Запретная правда о «сталинских репрессиях». «Дети Арбата» лгут! автора Лысков Дмитрий ЮрьевичПриложение 3 ВОЕННОПЛЕННЫЕ В ЛАГЕРЯХ ГУЛАГА ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ЗАМЕСТИТЕЛЯ НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР В. В. ЧЕРНЫШОВА СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(Б) Г. М. МАЛЕНКОВУ ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ВОЕННОПЛЕННЫХ НА ВОССТАНОВЛЕНИИ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЙ ДОНБАССА26 августа 1944 г.СекретноСекретарю ЦК ВКП
Из книги Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача. 1940-1945 автора Керстен ФеликсВопрос об освобождении заключенных Харцвальде13 марта 1945 годаСегодня я попросил Гиммлера освободить француженок из лагеря Равенсбрюк, что он уже обещал мне в декабре 1944 года. Я указал Гиммлеру, что держать их в заключении больше нет никаких причин, так как Франция
Из книги Лагери смерти в СССР автора Киселев-Громов Николай ИгнатьевичII. Категории заключенных Нэпманы. Крестьяне. Каэры. Мелкие группы. Нэпманы. Первыми среди заключенных СЛОН а назову «нэпманов», т. е. частных предпринимателей, открыто появившихся на арене русской жизни после объявления коммунистами в 1921 г. Новой Экономической Политики
Из книги За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали автора Скотт ДжонТруд заключенных 28 января 1938 года Категории заключенныхГоворя об использовании принудительного труда в Магнитогорске, необходимо помнить, что среди всех заключенных или бывших заключенных можно четко выделить следующие четыре категории.1. Колония так называемых
автора Николаев Владимир Из книги Антисемитизм как закон природы автора Бруштейн Михаил Из книги Сталин, Гитлер и мы автора Николаев ВладимирДва ГУЛАГа Да, только так можно охарактеризовать оба режима - сталинский и гитлеровский. В Советской России инициатором создания концентрационных лагерей выступил Ленин. Тогда жертвами так называемого революционного террора стали не только «классовые враги», имевшие
Лагерный быт
После ноября 1937 года от НКВД поступило предписание: всех «врагов народа», то есть осужденных по статье 58 и осужденных Тройками, - СОЭ (социально опасный элемент), КРА (контрреволюционная агитация), КРД (контрреволюционная деятельность), КРТД (контрреволюционно-троцкистская деятельность) и т. д. - использовать только на тяжелых физических работах. Работы эти разделялись у нас на конвойные и бесконвойные. Конвойные - это когда группу людей выводили на работы, обычно земляные, под охраной конвоя.
Люди долбили ломами и кирками мерзлую землю или глину, которая совершенно не поддавалась ударам, отскакивали лишь крошечные кусочки.
Отогреваться было негде, и мороз заставлял все время двигаться. Охранники тоже мерзли, хотя были одеты несравненно теплее нас, и от злобы и скуки щелкали затворами, орали или били прикладами слабых или тех, кого почему-либо особенно невзлюбили.
Особенно плохо было, если конвойным оказывался службист хохол, мордвин или чуваш. Эти старались выслужиться: за застреленного «при попытке к бегству» полагалась награда.
По счастью, мне в конвойных командах пришлось быть мало. Скоро из нас, работавших в Управлении, сколотили несколько бесконвойных команд. На место работы нас разводили, а там мы работали под ответственность бригадира-заключенного.
Одна из таких бригад, в которой я работал, занималась раскорчевкой пней и заготовкой песка в пойме реки Мякит, в полукилометре от поселка. В эту бригаду входили: А. В. Маковский, бывший секретарь Украинской академии наук, лет сорока - сорока пяти. Это был очень мягкий, музыкальный человек, поэтически влюбленный в свою Украину. Он был широко образован и за это преследовался властями. Сидел он за «связь с Ватиканом».
Эта «связь» заключалась в том, что библиотека Академии, как и все крупные библиотеки, имела налаженный обмен книгами со многими академиями мира, в том числе и со знаменитой Ватиканской библиотекой. Это было традицией, однако именно за получение заграничных книг для Академии Маковского и посадили.
Вторым был Рабинович - из французских евреев. Он работал переводчиком и гидом в «Интуристе», был журналистом, сам походил на француза - был очень веселым и общительным. Он сидел из-за известного французского писателя Андре Жида. Андре Жид был в Африке и выпустил книгу о Конго, в которой рассказывал о бесчеловечной эксплуатации негров, колониализме, бесправии, работорговле в колониях и т. д. Поэтому он у нас был зачислен в прогрессивные писатели, и в 1936 году его пригласили в Москву. Гидом и переводчиком ему назначили Рабиновича. А. Жид должен был осмотреть нашу страну и познакомиться с переменами, которые произошли здесь за время советской власти.
Однако от предложенной ему программы осмотров заводов и строек он отказался, заявив, что его как писателя в первую очередь интересуют люди. Он когда-то до революции был на Кавказе и выразил желание поехать в Сванетию - как он знал, наиболее глухой уголок Кавказа.
Рабинович его сопровождал в этой поездке. Когда они забрались далеко в горы, на дороге в один из аулов, где предполагалась ночевка, вдруг им навстречу появляется делегация крестьян-горцев, которые на бархатном красном полотнище несли… цитаты из последней книги А. Жида на великолепном французском языке. Устраивая это «мероприятие», наши явно перестарались, и писатель, болезненно чувствительный ко всякой фальши и показухе, остановил машину, распрощался со встречавшими и заявил: «Мне все понятно, смотреть здесь больше нечего», после чего повернул обратно. На обратном пути он уже вел себя совсем иначе, и все его внимание было сосредоточено на наблюдении за тем, как слова о «счастливой и радостной жизни» расходятся с этой самой жизнью.
Все же, видимо желая благополучно выбраться из СССР, он послал благодарность правительству и даже воскурил фимиам тов. Сталину.
А как только он оказался во Франции, так немедленно выпустил книгу о своих впечатлениях и наблюдениях, в которой разоблачил и высмеял лживость наших газет и вообще вылил на нас целые ушаты грязи. В этом у него уже был опыт, так как примерно таким же путем ему удалось благополучно унести ноги из Африки. Будучи там, он сумел поладить и с продажными вождями, и с палачами-колонизаторами, а когда выбрался оттуда - показал всему миру их истинное лицо и жестокость.
Такого коварства Сталин простить, конечно, не мог. Однако Андре Жид был вне пределов досягаемости НКВД, поэтому в качестве козла отпущения был принесен в жертву Рабинович.
Третьим был Эдуард Эдуардович Пукк-Пукковский, эстонец, военный моряк. Он окончил институт им. Лесгафта и руководил занятиями физкультурой на военных судах. Он был лет на пять - семь старше меня, хорошо развит физически, очень начитан и вообще был человеком высокой культуры. На «материке» у него остались молодая жена с маленьким сыном, которых он очень любил. После его ареста ее выселили из Кронштадта, и она попала куда-то в Кустанай. Посадили за то, что у него были родственники в Эстонии. (Эстония являлась тогда самостоятельным государством.)
В первое время с нами был также военврач Марк Гланц - молодой жизнерадостный еврей, очень остроумный и находчивый, хотя далеко не такой образованный, как остальные. Он служил в Монголии и на Дальнем Востоке, а посадили его за то, что он выразил удивление и сомнение в виновности одного очень популярного командира, которого арестовал НКВД.
Бригадиром и нештатным учетчиком у нас и у еще одной бригады числился одессит А. Винглинский - не то поляк, не то еврей, а может быть, помесь обоих. Это была довольно жалкая и гнусная личность.
До ареста он работал каким-то чиновником в порту, по-видимому, имел отношение к складам и погрузке, хотя выдавал себя за инженера. Никаких инженерных знаний у него, конечно, не было, и, хотя он считал себя интеллигентом, в голове у него был сумбур из обрывков чего-то услышанного, портовых терминов, медицинских словечек и т. п. Он страшно боялся физического труда, мороза и, конечно, драки. Поэтому с нами он почти не был и если брался за лопату или лом, то только на глазах начальства или в случае крайней необходимости и при первой возможности исчезал в контору «оформлять наряды».
В конторе его терпели, потому что под этим соусом он делал разную канцелярскую работу и за вольняшек - готовил табели, ведомости, списки, требования и т. д. До приказа о снятии он работал в Управлении автотранспорта сметчиком.
Я органически не переносил всяческого угодничества и раболепия, поэтому при каждом удобном случае выказывал свое презрение к Винглинскому за унизительное отсутствие чувства собственного достоинства. Мы жили в одном бараке, и я не мог удержаться, чтобы не изводить его. Помню, например, такой случай: Винглинский каким-то образом узнал, что вольняшки в поселке нуждаются в сапожном креме - купить его было негде, а начальство хотело ходить в начищенных сапогах и ботинках. Так он побежал в Управление и стал предлагать свои услуги по изготовлению этого крема. Кончилось все тем, что его услуги почему-то не были приняты, зато я нарисовал на листе бумаги ему диплом «лизателя сапог и изобретателя ваксы».
В центре диплома был блестящий сапог, поставленный на сапожную щетку, а носок сапога облизывал Винглинский.
Этот диплом мы ему прибили на стенку над его местом на нарах в бараке.
Не помню, кто из великих писателей сказал: «Если раб, которого бьют, заслуживает сожаления, то раб, который целует бьющую его руку, - существо презренное».
Винглинский был рабом, целующим руку бьющего.
Вскоре нашу «ученую» бригаду расформировали, и я попал на заготовку дров. Настоящего леса поблизости давно уже не было, оставались остатки вырубок, редколесье.
Работу очень осложнял глубокий рыхлый снег. Вследствие отсутствия оттепелей и ветров, снег на Колыме был какой-то особенный: он почти не слеживался, а лежал воздушной массой, более всего похожей на пух. По этому снегу нельзя было ходить, даже проваливаясь, - приходилось не то ползти, не то плыть по пояс и даже глубже. И так от дерева к дереву - а они стояли редко.
Рубить тонкие деревья невыгодно - из них не получались «кубометры», а работы очень много. К каждому дереву нужно было подойти по глубокому снегу, обтоптать снег вокруг него, спилить, разделить на двухметровые бревна, обрубить сучья, потом перетаскать все эти бревна на своих плечах к одному месту и сложить для замера.
Работа эта была очень тяжелой, к концу дня я испытывал такое чувство, будто кости в тазу выходят из суставов. Хорошо еще, если была махорка. За всю эту работу полагалось полкило хлеба в день, утром селедка, в обед рыбная баланда с мерзлой картошкой и каша без масла. Вечером опять давали баланду или селедку.
Мы работали без обеда - по свету - и поэтому получали то, что оставалось от обеда.
О том, чтобы выполнить норму, не могло быть и речи. А к тем, кто не выполнял, применялись наказания: паек сокращался до 400 граммов хлеба, не давали табак и посылали в штрафные конвойные работы.
К счастью, нам тут помогли урки (блатари, воры).
Тут нужно туфту заложить! - научил меня один напарник.
Вот смотри, как надо делать. - И мы начали «закладывать туфту»: в середину будущего штабеля закладывалось несколько разлапистых пней или коряг, с боков и сверху пустота закладывалась двухметровыми бревнами, так что получался вид штабеля, который потом замеряли и принимали от нас по наружному обмеру. Так удавалось один кубометр сдавать за два, а то и за три.
Дров для поселка требовалось неимоверно много. На дровах работали электростанция, котельные, а в бараках день и ночь горели железные печки. Зима здесь начиналась с октября и длилась до мая, а морозы стояли от 30 до 55 градусов.
К этой туфте особенно не придирались, разве только попадался какой-нибудь особенно ревностный новый службист-учетчик или бригадир. Но от таких быстро отделывались. Туфта была выгодна всем: зэки выполняли норму, лагерное начальство и администрация поселка показывали в отчетах большую выработку и ставились в пример другим как «сумевшие добиться выполнения норм». Впрочем, эта туфта, очковтирательство и показуха являлись одним из самых распространенных в стране методов работы буквально во всех областях жизни - политической, военной, экономической, культурной и т. д. - и буквально разъедала все общество, хотя и не везде называлась своим именем, как это было в лагере. Все же дров, конечно, не хватало. В первую очередь обеспечивались вольняшки, управление, больница, столовая, электростанция, котельная, гаражи. Лагерю доставались остатки или то, что он может заготовить, выгнав людей после работы на сопки.
Каждый из нас, возвращаясь в лагерь, старался захватить с собой какую-нибудь палку, полено или щепок для печки своего барака. Однако при входе в лагерь, у ворот, большая часть этих дров отбиралась шайкой лагерных придурков и администрацией - для пропускной, столовой, для блатных, и в наших печках часто нечем было поддерживать огонь даже вечером; к утру же все замерзало.
Одежда, которую мы клали под голову, часто примерзала к стене, и ее приходилось отдирать утром. Особенно трудно было в те дни, когда морозы устанавливались ниже 45 градусов.
Основные заготовки леса находились от нас в тридцати километрах. Обеспечивать нормальную работу грузовых машин и вывозку леса было очень трудно. В гаражах становилось холодно, машины не заводились, аккумуляторы и резина замерзали, а подвоз дров, которых и так не хватало, сокращался. В дело шли старые автопокрышки, автол и все, что только могло гореть.
Резина из СК при морозах ниже 45 градусов становилась такой хрупкой, что, если надутую резиновую камеру вынести на воздух и бросить, она раскалывалась на мелкие кусочки, как будто глиняная. Масло в заднем мосту автомашины замерзало так, что, если машина встала, сдвинуть ее не было никакой возможности - под кузовом нужно было разводить костер.
Все это временами создавало прямо-таки страшную перспективу - замерзнуть всему поселку.
Шоферы и слесари-автомобилисты, почти все - заключенные, все же проявляли настоящие чудеса героизма и находчивости и добивались того, что машины хоть и с трудом, но ходили.
К январю-февралю, во время самых сильных морозов, прибавилась еще одна беда: в некоторых бараках на полу стала появляться вода и бараки начало затапливать. Речка к этому времени перемерзла до дна; перемерзли, очевидно, и грунтовые воды. Однако подземные ключи находили выход на поверхность, образуя все нарастающие наледи, особенно в низких местах. Под бараками же почва была талой, и грунтовые воды, не находя выхода, устремлялись сюда.
Мы боролись с этой бедой разными способами: временно выселялись и замораживали весь барак - но это спасало ненадолго; устраивали на полу мостки из плах и досок, сорванных с нар; окапывали барак канавой. Последний способ был самым лучшим, но для этого нужно было выкопать канаву глубиной не менее чем в рост человека, а это уставшим и измученным людям было не под силу: грунт - галька с глиной.
Особенным мучением для нас были поверки и шмоны. Поверка назначалась по сигналу в 10 часов вечера. К этому времени все должны были быть на своих местах, а по баракам ходила комиссия - начальник конвоя, иногда начальник лагеря, старосты, учетчик.
Поверка длилась около часа. Всех не оказавшихся на месте или оказавшихся в другом бараке ждало наказание. Придирались к заправке коек, к внешнему виду и т. д. Иногда некоторых вызывали для отправки в кондей или собачник - за пререкания с администрацией или какие-нибудь другие провинности, о которых наказываемый иногда даже и не знал.
Собачник представлял собой неотапливаемый карцер на территории лагеря, а кондей - нечто вроде лагерной тюрьмы; он находился в поселке, и туда посылали на срок от трех до десяти дней. Это был деревянный сарай, вроде гумна или бани, обнесенный колючей проволокой, со сторожевыми вышками по углам. Вместо крыши - накатик из тонких бревен, засыпанных сверху землей. Стены не были проконопачены, только некоторые щели между бревнами заделаны мохом. Помещение делилось на две неравные части: меньшую занимали коридор и каморка, в которой жил «зав. кондеем» - жулик или бандит. Здесь же была топка от печки; одна стенка печки выходила в другую половину, где были голые нары для заключенных - человек на восемь.
Не помню, за какую провинность - то ли за неявку на поверку, то ли за пререкание с лагерной администрацией - в одну из зим я угодил в этот кондей на десять суток.
Хлеба выдавали 400 граммов и один раз холодную баланду, да и то не всегда. Печка, конечно, никакого тепла не давала, зато страшно дымила, когда топилась. Так как три четверти печки выходило в каморку «зав. кондеем», у него, наверное, было довольно тепло, тем более что он мог заткнуть у себя щели.
В помещении же арестантов стоял адский холод, сквозь щели светилось небо, ночью спать было невозможно - приходилось приплясывать.
В придачу ко всему у нас отбирали ремень, шарф и т. п. (чтоб не повесился), и штаны не держались, везде продувало.
Не «дошел» я окончательно только потому, что днем, благодаря требованиям шоферов, меня вызывали на работу; там я отогревался и немного подкармливался. Срока своего я не досидел три дня - видимо, им надоело приводить и уводить меня с работы. Шарф мне, конечно, не возвратили.
Кроме этого кондея для особо провинившихся управление лагерей имело еще РУР (рота усиленного режима) и ШИЗО (штрафной изолятор особого назначения). РУР представлял собой отдельный лагерь, куда направлялись арестанты из нескольких лагерей данного района.
Работы здесь проводились под конвоем и были, как правило, особенно тяжелыми - заготовка камня, шахты, лесоповал и т. п. Спали на голых нарах, хлеба давали 400 граммов, кипятку не давали, баланду дали один раз, табаку не полагалось; охрана была исключительно зверской, и ей позволялось проделывать над заключенными все, что угодно.
Излюбленным наказанием летом была «постановка на комары». Полураздетого человека заставляли стоять около вышки или привязывали к дереву в лесу. Здесь на него набрасывались комары. Махать руками не разрешалось («покушение на часового»).
Что это такое - колымские комары, описать трудно, это надо испытать. Даже скотина не выдерживает их натиска. Олени спасаются в воде, перестают есть. Известны случаи, когда комары заедали в тайге людей насмерть.
Такую пытку можно было вытерпеть только несколько минут; после этого люди обезумевали и были готовы на все. Тут их обычно пристреливали или «за попытку к бегству», или «за нападение на охрану». В обоих случаях охранника ждала награда, а заключенного - смерть.
Зимой при 40–45 градусах мороза заставляли бегать босиком от вахты до барака и т. п.
Если человек в РУРе не «исправлялся» или же сразу казался для НКВД особенно опасным, его посылали в ШИЗО.
Я не видел людей, которые возвращались оттуда; по слухам, это был настоящий ад. Людей там умерщвляли голодом, холодом и пытками. Говорили, что зимой их обливали водой, пока они не замерзнут, и т. п. Помимо всего в этих лагерях, да отчасти и в нашем, свирепствовали рецидивисты - уркаганы и бандиты, которые отбирали у остальных все, что хотели, избивали и издевались над ними безнаказанно: администрация не вмешивалась.
Помню, один хохол-конвойный нам прямо сказал: «Вас, врагов народа, привезли сюда не для работы, а чтобы уничтожить». Так, видимо, их воспитывало сталинское руководство. Одним из известных мучеников и жертв кондея и РУРа, постоянно из них не выходившим, был в Мяките молодой парень - уголовник Коля Ладонин. Высокого роста, худой, как скелет, и полубезумный. Он как-то прогонялся мимо нашей группы, сопровождаемый конвойным, - в очередной кондей.
Коля, куда?
На охоту!
А где ружье?
Попка сзади несет!
Прощай, Коля!
Рот Фронт, ребята!
На минуту останавливается, поднимает в приветствии руку со сжатым кулаком: «Рот Фронт!»
За что и долго ли он сидел, не знаю. Он был из беспризорников и представлял собой удивительный образец того, сколько может вынести человек. Однако психика его уже была ненормальной, хотя он всегда шутил. Начальство он люто ненавидел.
Обязательные поверки мне долго снились много лет спустя после освобождения из лагеря - около 10 часов вечера всегда было настороженное чувство ожидания какой-то неприятности, придирок и издевательств.
Шмоном на блатном языке назывались обыски. Иногда они устраивались колонне перед впуском в лагерь - тут отбирают все, что заключенные могли достать на воле, - продукты, книги, самодельные ножи т. д.
По баракам и палаткам шмоны устраивались по ночам, после 12 ночи, когда самый крепкий сон. Обыск, как правило, производили охранники НКВД, иногда с участием своего начальства.
Нас по одному будили толчком, заставляли без шума встать - в одном белье и босиком мы, несколько человек, становились у печки; в это время охранники рылись в матраце под головами, а если у кого что и было - то в тумбочках или ящиках-сундучках. Изымались «вольная» пища, книги, газеты, записки, «вольная» одежда, ножики, иногда даже забирали уже прошедшие цензуру письма:
Зачем вы их собираете?
Попасться с газетой было опасно - я уже говорил, что они быстро становились контрреволюционными. Однако хранили мы их не из-за статей, а как бумагу для цигарок (получали ведь махорку).
Как-то у меня нашли четвертушку «Правды», за которую меня несколько раз таскали в карцер. Что там было такое (и было ли?) - до сих пор не знаю. Выходить из барака во время шмона запрещалось. Все это было мучительно: прерванный сон, холод, боязнь, как бы чего не нашли. Один раз у меня под койкой нашли написанную на тетрадных листках «поэму» о Винглинском. Такие типы попадались и в других лагерях, поэтому эту «поэму» таскали по рукам, переписывали, чтобы увезти с собой, а переписав, клали мне под подушку. Я боялся, что ко мне придерутся, однако потом узнал, что начальство только посмеялось и оставило «поэму» у себя, меня не трогали.
Режим у нас был строже, чем у бытовиков - то есть уголовников. Если они могли пользоваться книгами, иногда смотреть кино, кое-где были даже радиоточки, то нам все это было запрещено. Впрочем, блатари были в большинстве малограмотны и книг не читали.
Книги, отобранные у интеллигенции, в конечном счете попадали к блатарям и шли на изготовление карт. Карты делались довольно искусно следующим образом: бумага нарезалась по размеру и склеивалась клеем из размоченного хлеба. Затем вырезался трафарет мастей, и с помощью химического карандаша и хлебного мякиша через этот трафарет печатались красные и синие карты. На карты шли Дарвин, Шекспир, Пушкин - все лучшее, что интеллигенция сумела привезти с собой на Колыму. Впрочем, с конца 1937 года книг уже не везли - не разрешалось. Карточная игра хотя и преследовалась, но была очень распространена среди рецидивистов - воров в законе. Играли сначала на свое, потом на чужое. Любая ваша вещь могла быть проиграна без вашего ведома. Однако это были пустяки.
В наиболее страшных лагерях, изоляторах, пересылках могли проиграть какого-нибудь (любого) человека: проигравший должен был его убить, иначе убивали его самого. Были и еще более бессмысленные ставки: «проиграть контору», «проиграть барак» или т. п. значило, что этот барак должен быть сожжен проигравшим. Пощады тут не было: за невыполнение грозила смерть.
В наших бараках играли в «козла», а иногда в шахматы, если их не отбирали. Таджики, узбеки, кавказцы играли в свои любимые нарды.
Этим занимались обычно после работы - перед поверкой было час-полтора свободного времени. Жулики играли в карты, если только была возможность спрятаться где-нибудь.
Один раз я видел необыкновенный шахматный турнир. Мы работали по ремонту дороги; работа была не тяжелая, так как никакой нормы не было. Конвоиры располагались в конце и начале участка и обычно по очереди спали, пригревшись на солнышке. За нами никто не следил - бежать ведь все равно было некуда.
Мое внимание привлекли два человека, которые целыми часами неподвижно стояли на дороге, опершись на лопаты, но не разговаривали. Я подошел и уставился за них, думая - не заболели ли?
Тебе чего?
Да так…
Проходи, не мешай! У нас турнирная.
Оказывается, они играли в уме, без доски, шахматную партию «на интерес». Выигравший получал вечернюю порцию баланды проигравшего. Один из них был студент пятого курса владивостокского института, Третьяк Сергей, второго я не знаю.
В лагере, за нашими палатками, была выделена колючей проволокой еще одна зона с одной палаткой, в которой жили шесть женщин. Вход туда для лагерников был, конечно, строжайше запрещен - калитка находилась около вышки охранника. Также и женщин не выпускали в общий лагерь без сопровождающего.
Работали они в поселке в столовой и больнице. Большая часть из них были блатные - воровки, растратчицы, уже немолодые. Была одна только молодая девушка - баптистка, которую посадили за религиозные убеждения.
Удивительно и непостижимо, но в этой обстановке она сумела держаться порядочно, и вся окружающая грязь к ней как бы не приставала. Всякие ухаживания, приставания и угрозы со стороны лагерных придурков на нее не действовали. В конце концов в нее серьезно влюбился один парень, стал защищать ее от покушений других хахалей в поселке и вообще проявлял о ней заботу.
Работал он, кажется, электриком на электростанции. Она освободилась на год раньше его, он помог ей в постройке домика из ящиков, а когда освободился, то они поженились, достроили дом, завели хозяйство, у них появился ребенок, и жили они, по-моему, счастливо.
Остальные были, как говорится, «оторви да брось». Их обслуживал старый кубанский казак, из бывших «кулаков». Он одно время дневалил и в нашей палатке (топил печку, приносил воду и т. п.). Так вот, этот старик как-то выболтал какую-то сплетню про этих девок, а они узнали. Вечером, когда мы пришли с работы, он трясся от страха в углу нашей палатки, а снаружи неслись вопли одной из обитательниц женской палатки:
Ах ты, старый хрыч! Только покажись, все яйца оборвем! Трепаться вздумал? Да тебе на воле ни одна б… кусок ж… с девятого этажа не покажет! Куркуль проклятый! - и т. д. и т. п.
С тех пор дед там не показывался и был переведен на другую работу.
Письма разрешалось отправлять только через КВЧ, в незапечатанном виде. Приход почты был целым событием: первые пароходы приходили в Магадан в конце мая, последние - в ноябре. Полгода почта вообще не ходила.
Когда приходили первые пароходы, на разборку почты в Магадан объявлялся аврал: мобилизовывали всех грамотных вольняшек, комсомольцев, учащихся. Лагерная почта сортировалась, проходила цензуру и только после этого развозилась по поселкам и лагерям.
От Москвы до Магадана, если не было задержек, письмо шло примерно полтора месяца, к нам же доходило к концу второго месяца (летом). Так что написать письмо и получить на него ответ удавалось в сезон один-два раза.
Получение письма было всегда огромным событием. Однако писали далеко не всем - за всякую «связь с врагом народа» НКВД страшно преследовал, и поэтому отваживались писать только самые близкие родственники, а у кого их не было - тот ничего не получал. Не получали писем и уголовники из беспризорных или детдомовцы.
Постепенно мы научились писать эзоповым языком, и родные нас великолепно понимали, а цензура ничего не замечала. Например, писали: «Слышал, что Саша Смирнов переехал к папе», то есть умер, так как папа давно умер; или «Московского Филиппова, как расстался, не вижу, не знаю, как он выглядит», то есть «не видим белого хлеба», так как Филиппов - это булочная в Москве; или «У нас уютно, чисто и тепло, как в бабушкиной баньке» - бабушкина баня была давно заброшена, полуразвалилась, и там был всегда страшный холод.
В общем, при некоторой изобретательности, можно было написать все, что угодно. Иногда в этом же духе писали и нам с «материка»: «Витя Камкин стал уже большой, ему 10 лет исполнилось 2 сентября, получил много подарков, особенно от своего крестного - Рождественского М.». Это значило: «Вите Камкину 2 сентября дали 10 лет, много его били, донес на него Рождественский М.».
Заключенные стали получать письма об измене жен, распаде семьи. В начале зимы 1938/39 года я получил письмо от матери, в котором были слова «Твоя бывшая жена…». Я ожидал этого, не обвиняя Женю. На мое возвращение надежды не было, а ей не исполнилось и тридцати лет. О дочке, я знал, позаботятся мои родные, мама. Понимал, что Женю преследовали и унижали как жену «врага народа».
Вспомнилось также, как после того, как она уехала от нас с Лидочкой встречать Новый, 1937 год в Каширу, я сказал ей, что с этого года что-то случится и мы не будем вместе.
Из книги Сказать жизни - Да автора Франкл Виктор Из книги Лес богов автора Сруога БалисЛАГЕРНЫЙ СОЮЗ НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ В лагере томились представители двадцати четырех-двадцати шести национальностей включая и народы СССР. Украинцы, белорусы, татары, мордвины, киргизы и т. д. считались в лагере русскими.В количественном отношении первенство в лагере
Из книги Моя профессия автора Образцов СергейЛАГЕРНЫЙ РАЦИОН Каждый заключенный Штутгофа официально получал тюремную норму питания 1800–2000 калорий. В тюрьмах, где люди сидят взаперти и обречены на бездеятельность, такой порции, может быть достаточно для поддержания жизни. Но в лагере, учитывая постоянное движение
Из книги Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя автора Меницкий Валерий ЕвгеньевичГлава шестнадцатая Глава, к предыдущим как будто никакого отношения не имеющая Я буду не прав, если в книге, названной «Моя профессия», совсем ничего не скажу о целом разделе работы, который нельзя исключить из моей жизни. Работы, возникшей неожиданно, буквально
Из книги Анти-Ахматова автора Катаева Тамара24. ЛАГЕРНЫЙ УКЛАД Уклад жизни в лётном лагере был несколько иным, нежели в училище. Здесь и требования к уставной жизни были менее строгими, да и сам распорядок дня значительно отличался в более благоприятную сторону. В том числе и с точки зрения медицинских требований,
Из книги Письма внуку. Книга вторая: Ночь в Емонтаеве. автора Гребенников Виктор СтепановичПРИДУРОК ЛАГЕРНЫЙ «А что бы было, если б он воспитывался за границей? - часто спрашивала она себя. - Он знал бы несколько языков, работал на раскопках с Ростовцевым, перед ним открылась бы дорога ученого, к которой он был предназначен».Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 345А разве
Из книги Путешествие в страну Зе-Ка автора Марголин Юлий БорисовичПисьмо тридцать восьмое: ЛАГЕРНЫЙ ЗОВ I. Планировал написать тебе сегодня о давнем пути в Ташкент, но снова привиделось мне страшное кошмарное видение, приходящее ночами регулярно, раза два-три в месяц. Будто явились за мною некие в штатском, вынули бумагу, в коей написано,
Из книги Даниил Андреев - Рыцарь Розы автора Бежин Леонид Евгеньевич19. Лагерный невроз Человек, пред которым проходит за годы заключения Ниагара несчастья, бесчисленное количество лагерных судеб, постепенно перестает реагировать на окружающую ненормальность с остротой первых месяцев. Первое время все его поражает и потрясает. Потом он
Из книги Мои воспоминания. Книга первая автора Бенуа Александр НиколаевичГлава сорок первая ТУМАННОСТЬ АНДРОМЕДЫ: ВОССТАНОВЛЕННАЯ ГЛАВА Адриан, старший из братьев Горбовых, появляется в самом начале романа, в первой главе, и о нем рассказывается в заключительных главах. Первую главу мы приведем целиком, поскольку это единственная
Из книги Советские каторжанки автора Одолинская Нина ФоминичнаГЛАВА 15 Наша негласная помолвка. Моя глава в книге Мутера Приблизительно через месяц после нашего воссоединения Атя решительно объявила сестрам, все еще мечтавшим увидеть ее замужем за таким завидным женихом, каким представлялся им господин Сергеев, что она безусловно и
Из книги Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества автора Соловьев Владимир ИсааковичГлава 13. ЛАГЕРНЫЙ РОМАН «29. IХ-49г. Здравствуй, дорогая мамочка! Наконец-то выбрала время написать тебе пару строчек - все некогда. У меня за последний месяц было много всяких событий в работе. В начале сентября мы ходили в совхоз на уборку брюквы и капусты, впервые за четыре
Из книги Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа. автора Чернавин Владимир Вячеславович Из книги автора Из книги автораГлава 10. ОТЩЕПЕНСТВО – 1969 (Первая глава о Бродском) Вопрос о том, почему у нас не печатают стихов ИБ – это во прос не об ИБ, но о русской культуре, о ее уровне. То, что его не печатают, – трагедия не его, не только его, но и читателя – не в том смысле, что тот не прочтет еще
Из книги автораГлава 30. УТЕШЕНИЕ В СЛЕЗАХ Глава последняя, прощальная, прощающая и жалостливая Я воображаю, что я скоро умру: мне иногда кажется, что все вокруг меня со мною прощается. Тургенев Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним
Из книги автора3. Новый лагерный режим Весной 1930 года, в самый разгар безудержного террора, в лагерях ГПУ внезапно резко изменили лагерный режим. Причин этого перелома никто не знал. За счет «либеральных» веяний в ГПУ этого нельзя было отнести, так как ГПУ в это время взяло курс на
22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. В этот день сайт публикует монолог Марии Семеновны Шинкаренко, бывшей узницы двух концлагерей – Освенцима и Берген-Бельзена. За колючей проволокой она провела почти три года..
С бабушкой Маней, как она сама себя называет, мы познакомились на автобусной остановке, разговорились. Она была в платье с коротким рукавом, так что не заметить цифры 75490, вытатуированные на ее руке, было трудно. Эсэсовская метка с номером, полученная девочкой Машей в концлагере Освенцим, с тех пор стала еще одним ее именем. Спустя какое-то время я оказался у нее в гостях. Я задавал вопросы, она отвечала, но, как мне кажется, лучше всего ее рассказ будет выглядеть как монолог. Прочитайте его до конца. Возможно, он покажется вам длинным, но все, что она рассказывает о своем страшном прошлом, важно знать сегодня.
Начало войны и отправка в лагерь
Я родилась в Курской области в семье рабочих.
Жили мы бедно. Нас, детей, было шестеро, трое умерли. Когда началась война, я только перешла в шестой класс, но ходить в школу мне пришлось совсем мало. Когда война началась, все школы закрыли под лазареты. А отца через неделю забрали на фронт.Комсомольцев призвали работать – разгружать боеприпасы. Я прихожу в воинскую часть, говорю: "Возьмите меня на работу". Меня спросили, с кем живу, начальник сжалился, и меня взяли. За работу выдавали 500 граммов хлеба. В сарае, где мы работали, было очень холодно, все инеем покрыто. Я же малолетка совсем была, все боялась что-нибудь зацепить и взорваться. Меня перевели в столовую – солдатам котелки подавать.
Так и работала до июня 1942 года, кода немец прорвал оборону и занял нашу местность.
В начале нас гоняли восстанавливать железную дорогу, а потом стали вывозить молодежь. 3 декабря мне исполнилось 15 лет, а 10 декабря меня увезли последним эшелоном. В вагоне были три солдата военнопленных, остальные ребята, девчата – все взрослые, всем по 18 лет и больше. С моей улицы была Надя Пронькина. Она 1923 года рождения, а я 1927-го.На одной из станций поезд остановился. Когда немец стал закрывать дверь, я подложила палец, чтобы его прищемило (видишь, какой кривой). Думала, что меня высадят. Какое там! Проойкала, проплакала всю дорогу. Я же сроду поездом не ездила. До войны я и машин-то никаких – ни комбайнов, ни тракторов не видела. Меня угнали 10 декабря 1942 года, в 1943-м в январе – Курская дуга. Наши пришли, а я уже была в концлагере.
Привезли в какой-то пересылочный пункт, всех на работу расправили, а Надя Пронькина еще в пути ноги случайно кипятком обварила – поезд дернулся, кипяток ей, который мы из собранного снега готовили, выплеснулся на ноги, чулки с кожей снимали. Как только удалось чуть подлечить ее, мы совершили побег. Было это под городом Бреслау. Нас поймали, пытали, все непонятно что хотели, ну и как саботажников отправили в концлагерь Освенцим.
Конечно, мы не знали, что это такое.
Оказались мы там зимой 1943 года. Сам лагерь обнесен колючей проволокой под током, подходить к проволоке ближе, чем на три метра, нельзя. Высадили нас человек 60 со всех тюрем. А я смотрю: "Ой, какой город красивый, весь в огнях". Ночью кругом же огни горят. Нас сразу окружили немцы с собаками – лают, чуть за ноги не хватают! – и погнали пешком. Подошли к лагерю – видим, за проволокой люди ходят полосатой одежде, только глаза видны. Нас ввели не через центральные ворота, а сбоку, потому что был вечер и лагерная администрация уже отдыхала. Я этот ключ, которым отпирали ворота, сроду не забуду. Я тогда подумала: "Наверное, никогда отсюда уже не выйдем".Ночь провели в бараке, утром приходит немка-айвазерка (не знаю, как это перевести), с ней еще несколько человек заключенных. Сначала накололи нам номера. Видишь, у меня какой аккуратный номер, как будто бы штампиком – 75490. Надя вперед меня шла, у нее 75489. Номера колоть заставляли узников. Мне, наверное, грамотная узница колола, она сначала натянула кожу, а у Нади номер вышел крупно. Накололи, тушь с кровью смешалась, у нас одежку отобрали, обстригли, погнали в душ. Кто успел, вымылся, кто нет – значит, нет.
Пол цементный, холодно.
Мы как овечки друг к другу прижались, друг друга не узнаем. У Нади коса была по пояс, а теперь волос нет. Плачем. Принесли, одежку нам дали: полосатое платье, полосатая куртка, косынка, колодки – подошва деревянная, а верх брезентовый. Были колодки и деревянные, а нам вот такие достались. Номер этот на тесемочке, написанный на белом, и тут треугольник красный и вот на рукаве такой номер был нашит на куртке. Это значит: политическая заключенная.Лагерный быт
В концлагере были все нации: и евреи, и цыгане, и русские.
Эшелонами привозили наших военнопленных, им даже номера не накалывали, а прямо гнали в крематорий. Вокруг лагеря было четыре крематория. С июня 1944 года уже эшелонами привозили семьи. Им уже номера не накалывали, а прямо в крематорий гнали. В крематории работали тоже узники, только мужчины.Подъем был в три часа утра.
В бараке находилось по тысяче человек. Барак кирпичный, и крыша шифером, пол из плиты – прессованная стружка и трехъярусные нары. По 12 человек, нас на третью полку, на вторую и внизу, по 12 человек. Матрасы, набитые стружкой, и два одеяла байковых. Ложились по очереди: сегодня я с краю, завтра в серединке.Утром встаешь – кто-нибудь среди нас мертвый.
И все равно начинается работа. Выносили параши, а потом выходили перед бараком на проверку. Стояли по пятеркам. Старшие барака поляки были, русских не было.Я с Надей говорила по-русски, с чехами – по-чешски, языки похожие. Когда услышала польский язык, думаю, что они шокают-цокают? А потом уже мне объяснили, что это поляки. Стоим по пятерке, как солдаты, и старшая барака считает. Мы, как новенькие, впереди. Зима, холодно, я руки в рукава спрятала. А полячка, которая считала, ударила меня по рукам, я и не поняла, за что. Прошла – я опять руки спрятала. Она посчитала: столько-то живых, столько-то мертвых. Опять меня по рукам ударила, еще сильнее. Тогда уже мне объяснили, чтобы я руки опустила. Пришла немка-айвазерка. Стали проверять, кто утонул в туалете, пока проверяют, мужской и женский лагерь стоят.
Стояли по три часа.
После этого давали нам пол-литра теплого "кофе", сваренного непонятно из чего. Потом гнали на работу по центральной улице, лагерштрассе. Шли через площадку, на которой оркестр из узников играл марш. Барабан, контрабас и скрипка их марши играли, а эти командовали: "Левой, левой". Я один раз ошиблась, меня вытащили и стали бить костылем. Уж не знаю сколько – я потеряла сознание, до вечера лежала. Вечером опомнилась, на карачках доползла до своего барака. Потом уже не ошибалась.Международный красный крест всем помогал, посылки передавал, а русским – нет.
Освенцим на польской территории находился, полякам даже посылку передавали. Вечером, когда приходишь с работы, с пяти часов до восьми стоишь на разводе и потом дают "гербату" (по-польски – чай), и буханку хлеба на 12 человек, твой кусочек тебе на вечер и на утро. Хочешь – ешь сразу, хочешь – дели, хочешь – оставляй на утро. Ну, мы, русские, ели сразу: кто знает, доживешь до утра или нет. Утром пили пустой кофе, днем ели баланду, а вечером – чай с хлебом.Перед музыкантами был детский барак. Женщин же забирали и беременных, и с детьми, детей отбирали для доктора Менгеле. Он всякие опыты на них делал. У детей постарше кровь брали для солдат. Менгеле, сволочь, сбежал, в 1974 году умер трагически. Ему легкая смерть была. Я слышала по телевизору передавали, что он утонул, а сын его говорит: "Слава богу, у меня камень сошел с души".
У работавших на химической фабрике специальный барак был. Они ходили в красных косынках, что они там делали – не знаю, но у них лица такие желтые-желтые были. Нас охраняли солдаты СС с собаками, командовала немка, на руке черная повязка, на ней желтым написано "каппа", она только кричала: "Работайте быстрей!" Мы рвы копали, камни таскали, укладывали, деревья сажали. Вот сейчас там лес, это я его сажала кустиками. Тогда было там болото. Идешь в туалет, чуть нога по колено в грязи, и все. Полька один раз кричит "Пани, вытащи!" Ну дала ей руку, вытащили, а колодка там осталась – тут уж разбирайся сама, ни у кого сил нет.
На работу привозили баланду с брюквой, цветом как репа, желтая, и по форме как сахарная свекла.
Порезана кубиками. Брюква и вода – и все, вот такая баланда. По пол-литра привозили на работу. С работы, на работу пешком 1,5–2 километра. Еле ноги тащишь, не приходишь, а приползаешь.Меня в лагере с Надей разлучили, ее отправили в другой барак, а к нам привели Реню и Эмму – новеньких.
Их мать и за связь с партизанами расстреляли, а их троих – две сестры и брата – в минскую тюрьму, а из тюрьмы – в Освенцим. У Эммы был номер 81460 – у Эммы, а ренин уже забыла. Царство небесное, обе умерли. Реня, Эмма, Валя из Таганрога, Эмма из Николаева и я из Курска. Вот наша пятерка.Дорога смерти
Освенцим наши советские войска освободили 27 января 1945 года, но нас, кто был трудоспособен, накануне ночью подняли и погнали куда-то.
Если приотстаешь – сил нет, два шага в сторону – выстрел в висок, а колонна дальше гонит, мы шли – трупы лежали. Как я все это вынесла? Господь силы дал. Я верующая с пяти лет, молилась, Реня с Эммой тоже. Они католички, по-своему молились.Нас гонят, а я колодками ноги растерла, не могу идти, прошу: "Реня, оставьте меня! Ну будет выстрел в висок, и все".
Реня мне: "Может, где-нибудь привал будет". А привала нет трое суток! Гонят куда-то, разведка докладывает, что это место русские заняли, и они, как мыши, не знают, куда бежать. Наконец, привели в какое-то поместье, сказали: "Располагайтесь, где хотите". В каком-то курятнике легли. Потом нашли в доме обувь гражданскую, достали мужские туфли, надели. А Надя моя с подругами на сеновале закопались в сено. Когда утром все ушли, немцы с собаками сено на сеновале штыками истыкали, собаки тянут туда, мол, там человек. А девочки трое суток сидели под сеном и не выходили. Вышли, только когда услышали русскую речь.В дорогу нам дали по буханке хлеба – и все, конечно, голодные, все съели в первые сутки.
А мы нашли маленький горшок с топленым салом, видно, хозяин спрятал. Ну, а есть-то как? Хлеба нет. А у некоторых оставались кусочки. Мы, значит, им вот такой кусок сала, они нам вот такусенький – хлебушка. Обменивались.Берген-Бельзен
Пригнали на какую-то станцию, загнали в открытые вагоны – пульманы.
Мы так плотно были прижаты друг к другу – поезд остановится, начинается давка. Нас привезли куда-то под Гамбург в концлагерь Берген-Бельзен. Это был лазарет для наших военнопленных, пустой. Пришел комендант Йозеф Крамер и вся его лагерная администрация. Ну, тут, уже конечно, не по 1000 человек было в бараке, а режим такой же.Крематория нет, а люди умирали каждый день.
Там живых сжигали, а тут мертвых некуда деть. Складывали в кучу. Февраль, март, апрель – самая весна, потепление. Умрет человек – в кучу. А до того были обессиленные, что труп крючком цепляли ниже пупка и вдвоем тащили.Я еще тут вдобавок заболела тифом.
В Освенциме меня бы, конечно, сожгли, а тут пока сам не подохнешь. 10 суток без сознания лежала, пить хочется, а воды нет. Реня и Эмма свои порции хлеба за стакан чая-гербаты отдавали и молились, когда айвазерка делает проверку, я лежала спокойно. Рассказывали, что иногда я доску брала из-под себя – и доской размахивала, буровила бог знает кого. Если бы при айзерке это, она бы меня пристрелила. Бог дал, выкарабкалась! Очнулась, пришла в сознание.
А до этого союзные войска Второй уже фронт открыли, когда наши уже, считай, чуть ли не заняли всю Германию.
Стали доноситься залпы. Мы соберемся и мечтаем: "Если освободят лагерь, накормят нас хоть картошкой в мундире?". А потом уже я заболела тифом, поднялась, а на работу ходить не могу. На работе заставляли для площадки под крематорий пни выкорчевывать. Я говорю: "Реня, а вдруг их освободят, а я в лагере останусь. Возьмите меня с собой на работу. Поставьте в середине и как-нибудь локтями поддержите, чтобы не шаталась". Согласились, взяли.Вышли мы, простояли до 10 часов утра, нас никого из лагеря не выпустили.
Вернули опять в бараки, и тут администрация вывесила белый флаг, нас решили отравить. Вечером только гербату давали, а тут приготовили баланду. Рассчитывали, что союзные войска придут вечером, и они нам дадут эту баланду. А союзные войска опередили их планы.В три часа дня между бараками проехал союзный танк, и на танке комендант Йозеф сидит.
Евреи бросались на него, готовы танк были разорвать, кричали: "Ты мою мать, мою семью сжег!" На всех языках по рупору передали, что с сегодняшнего дня мы свободны, и в скором времени каждый будет отправлен на свою родину. У некоторых, наверное, от радости разрыв сердца был. Господи боже! Тут и радость, и слезы, и крик! Это передать и представить невозможно.Люди голодные, особенно мужчины, кухня у них на лагере была, женщины тоже разорвали проволоку, кто мог.
Я Рене с Эммой говорю: "Я тоже пойду, может, что-нибудь возьму на кухне". А после тифа у меня перед глазами как сетка. "Ну куда ты пойдешь, завалишься!" – говорят девочки. «Но я пролезла, пошла. А там… Мужчины первые пришли и всю эту отраву съели, одни только трупы валяются. Я так плакала. Господь бог не допустил, чтобы я не отравилась. Одну большую брюквину, землей засыпанную, я нашла, схватила, к груди прижала. Мы ее вымыли и съели.И американцы, союзные войска, хотели как лучше, приготовили нам суп картофельный, дали такую баночку тушенки с ключиком, и полукилограммовую буханку хлеба на двоих дали.
А народ-то тощий, кишки как папиросная бумага. Реня в нашей пятерке была старшая, мы ее слушали как мать. Съели мы по ложке, она говорит: "Положите". А мы на нее смотрим, нас как алкоголиков затрясло: "Положите?! Вот она – пища, есть хотим!" Она говорит: "Положите". Ну, мы не могли ослушаться, положили ложки. Через минуту она: "Еще по ложке". И так она и себя спасла, и нас, у нас ни заворота кишок, ничего не было.На второй день все вокруг лежат наповал. Солдаты бегают, дают какие-то таблетки. На третий день здоровых решили вывезти из лагеря в военный городок, видно, какой-то немецкий, в лесу, кругом лес, двухэтажные дома.
Нас спрашивали: "Что вы хотите?" Ну мы что хотели? Зеленого луку. Так они там, наверное, все поля у немцев оборвали. Что только мы ни попросим, все давали. Вот я сейчас вспоминаю, я килограмм песка сахарного ложкой съела, без воды, глотала, как суп! Нас подкормили, подкрепили, одежду гражданскую дали. А мы еще по привычке пятеркой так и ходили, машинально, назад оглядываясь, чтобы собака не укусила.
В День Победы на площадку эти союзные солдаты зенитки, пулеметы – все стаскивают, начали стрелять, а мы – головы под кровать, куда бежать, не знаем. Мы думали, они отстреливаются, а потом наш полковник пришел и говорит: "Кончилась война!".
Путь домой
Наше правительство требовало от союзников, чтобы нас всех вернули на нашу Родину. Нам там предлагали, если кто не хочет поехать в Советский Союз, может куда угодно – кто в Англию, кто в Америку. Да какое там? Все домой хотят! В конце мая дали нам по три плитки шоколада в дорогу, посадили в машины и повезли. Вывезли из этого лагеря, везли по Эльбе. На этой стороне союзные войска, а той стороне – наши! Мы своих солдатиков увидели! Они в гимнастерках, – соль аж выступила, пропотели так. Кричат: "Ура!".
А нас везут и везут, все мосты взорваны. Перевезли в Кёльн, передавали нас в этом городе. Утром нас собрали, подали вагоны пассажирские и привезли в город Фюрстенберг. Сюда была прислана наша воинская часть, которая занималась приемом репатриированных граждан. Там тоже какой-то пересылочный пункт – бараки, грязь. Майор Мезин собрал нас среди этих бараков, сказал, что с сегодняшнего дня можно писать письма на родину, но отправить нас домой не могут, потому что мы приехали первыми, и надо подготовить место для тех, кто приедет следом.
Надо – значит надо. Я была старшая по бараку, в свой барак взяла три области – Курскую, Воронежскую и Орловскую. Реня с Эммой взяли Минскую, Могилевскую и еще какую-то.
Там у меня еще и приступ аппендицита случился. Сделали операцию под местным наркозом. Кожу разрезали – не больно, а кишки-то – я ж слышу. Как начал булькать на живот, я говорю: "Доктор, ну вы хоть все кишки не вытаскивайте!" Он говорит: "Оставлю половину тебе, оставлю". Зашили, положили в бараке. Реня мне куриный бульон доставала в офицерской столовой. Потом, как начала вставать, зажму шов – и иду. Доктора встретила, он мне: "А что ты, деточка, так ходишь?" А я говорю: "Да боюсь, распрямлюсь – шов мой лопнет и кишки вывалятся". А он засмеялся, головой покачал и говорит: "Будешь так ходить, тебя замуж никто не возьмет". Ну тут уж я, конечно, стала выпрямляться – испугалась!
Домой я приехала только в декабре. Эмма с Реней высадились в Минске, а они жили в Минской области, Крупский район, деревня Шинки. Снегу по колено, зимы морозные, они нашли какого-то дедулю на санях, и они поехали. А нас повезли дальше. Меня высадили в Харькове. Куда эшелон ехал, какой у него маршрут – не говорили. В Харькове станция разбита, барак какой-то, все на улице. А жуликов было!.. У меня-то и красть нечего было – вещевая сумка, в вещевой сумке одеяло, таким немцы лошадей накрывали.
Из Харькова я доехала до Валуек, а потом до Чернянки. Какой-то солдат ездил на Донбасс за солью, соль тогда стоила 120 рублей стакан. Он выпрыгнул, свои вещи бросил, потом мои, помог мне донести. Сходил за матерью. Мы жили в третьем доме от базара, и от станции недалеко.
Пришла домой. Брат и сестра у матери. Дом – ни кола, ни двора. Три курицы на лестнице в сенках. Мать пошла резать курицу. Брат кричит: «Мама, не мою!» Сестра кричит: «Мама, не мою!» В шесть часов, когда пришли гости, курица была готова. Не знаю уж, какую она там зарубила. Свое 18-летие я отмечала дома, на своей Родине. Мать во мне души не чает. За отца с фронта пришла похоронка, мама сама была контужена, и руки у нее были поломанные, у нее была инвалидность третьей группы.
Мария Семеновна после войны. Фото из личного архива М.С. Шинкаренко
В 1946 году Реня мне прислала письмо: "Тебе надо учиться, чтобы приобрести специальность". Я ей: "Как же я могу учиться, дылда такая!" Она мне посоветовала поступать в школу рабочей молодежи. Я пошла к директору школы (он вернулся с фронта), он мне дал справку, что я окончила шесть классов. Собрала я документы и повезла в школу рабочей молодежи в Старый Оскол. Приехала, а директор школы, Стебелева Фаина Григорьевна, говорит: "Я тебя не могу принять. У нас школа рабочей молодежи, а ты нигде не работаешь". Я расплакалась. Когда она узнала, что я в концлагере была, похлопотала за меня, и меня приняли, и даже хлебную карточку выдали.
После войны
Муж вот – инвалид войны. Он тоже до войны закончил шесть классов, а работал в часовой мастерской. Познакомились, поженились. Кончила школу и курсы машинисток одновременно. Пошла работать в Народный суд Чернянского района, делопроизводителем-машинисткой, приговоры печатала.
Дочь у меня родилась. На работу кинулась устраиваться, а не так-то просто. Когда замуж вышла, паспорт стала менять, в паспорте вместо "рабочая" мне поставили "служащая", я же секретарем работала. Думаю, какая разница. А в Москву приехала и поняла, что разница большая. Пришла на стройку домов в Чертаново, а меня не принимают, я служащая, а берут рабочих. Ну, устроилась как-то.
Нам, говорят, по штатному расписанию нужна машинистка, но сейчас машинки у нас нет. Я говорю: "Возьмите меня путевой рабочей". Вот меня временно и взяли. Потом открыли Московскую окружную железную дорогу, сейчас метро сделали, а тогда была Московская окружная железная дорога по ремонту путей. Четыре вагона – общежитие. Товарные вагоны, в каждом купе по четыре человека: с одной стороны четыре человека и с другой стороны. Печка – углем топили. Рукомойник. 10 лет прожила в этом товарном вагоне! Топишь – тепло, печка погасла, ночью спишь, утром проснешься – дерг-дерг! – волосы примерзли.
Во время работы в Министерстве обороны. На переднем плане – космонавт Андриян Николаев. Фото из личного архива М.С. Шинкаренко
Я три месяца путевой рабочей поработала в 1953 году, январь, февраль, март, в марте получили они машинку. Машинка тяжелая – "Башкирия", до сих пор, наверное, поэтому пальцы онемевшие. Ну, а я потом в Министерстве обороны с 1971 года по 1994 год работала. Всех-всех там видела. Министра маршала Гречко, космонавтов – Гагарина, Терешкову.
Надя, когда их наши нашли, пошла санитаркой в госпиталь, а потом и в действующую армию до конца войны. А Рена с Эммой – я к ним ездила в гости. У них дом большой был в деревне. Реня потом учительницей работала, замуж не вышла. Эмма пошла в институт учиться, вырастила двоих ребят – Сашу и Виталика.
Немцы выплачивали нам компенсацию, кто был в концлагере, выплатили компенсацию – марками, потом – евро платили, выплатили полностью. А наши – по 1000 рублей! Я была в концлагере, может быть, можно ну хотя бы чуточку больше?
Медицина сейчас провалилась. Ну кто это придумал: 10-12 дней – и выписывают из больницы на долечивание по месту жительства, а по месту жительства эти поликлиники объединили, еле запишешься. Дочка умерла два года как, – за три дня упустили с воспалением легких. Я лежала в больнице, кашляла-кашляла, никто не приходил, сама пошла, посмотрели на флюорографии, а у меня отек легких! Еще бы немножко – и я бы концы отдала. В поликлинике дочке врач лекарство выписала, а ей от него еще хуже стало, привезли в больницу, в то же отделение, где я лежала, и вечеру же скончалась. Осталась внучка, Юля. Она хотела судиться, я говорю: "Юля, не трепли нервы ни себе, ни мне, ты не добьешься и маму не вернешь".
А недавно я Путину письмо написала. Вот эта брехня украинская, что нам по телевизору говорят – мне противно ее слушать. У меня сын на Украине живет женатый, с Донбасса. А мы тут слышим "Россия – враги! Россия – агрессоры, оккупировали Донбасс, Крым забрали!" Почему они вот эту антироссийскую пропаганду ведут по телевизору. Сейчас там на каком-то ток-шоу появился один усатый, Ковтун, что ли? Злой, аж скулы ходуном ходят. А взгляд – как у эсэсовца. Я такие глаза раньше видела.
Фильмы о войне все правдивые. День Победы для меня и правда радость со слезами на глазах. Да, его нужно отмечать. Я всегда говорю: "Люди, берегите мир! Какой бы он ни был". День начала войны трудно забыть, и День Победы никогда не забудешь. Спасибо нашим солдатам – и бойцам, и офицерам, которые нас освободили!
Жили трудно, тяжело, слава богу, дожила, уже в этом году будет юбилей у меня – 90 лет. Надеюсь, что доживу.
Цели урока:
- Познакомить обучающихся со страницами романа А.И.Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ".
- 2.Развивать навыки анализа текста, подготовки развернутого ответа на вопрос.
Задачи урока:
- Формирование у обучающихся представления о масштабах массовых репрессий в СССР.
- Развитие информационной культуры обучающихся и объективного отношения к историческому прошлому страны.
- Привлечение внимания учащихся к проблеме памяти.
- Воспитание чувства гражданственности и ответственности за судьбу страны.
- Формирование самосознания обучающихся на основе исторических ценностей.
Тип урока: урок-семинар (2 урока по 40 минут).
Форма работы: групповая.
Оборудование:
- Роман А.И.Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ".
- Портрет писателя.
- Мультимедийная презентация .
- Физическая карта.
- Свеча.
ХОД УРОКА
I. Организационный момент
На доске портрет А.И.Солженицына, эпиграф к уроку.
(Слайд №1)
II. Введение в тему
На фоне музыки (полонез Огинского "Прощание с Родиной") в исполнении учащегося звучит стихотворение А.Андреевского "От Москвы и до самых окраин". (Мелькают слайды № 2,3,4).
Какая проблема поднята в данном стихотворении?
Какие поэты и писатели XX века затрагивали эту проблему в своих произведениях?
Как вы думаете, какова тема нашего урока?
III. Слово учителя
Да, сегодня на уроке речь пойдёт о тоталитаризме, о преступлениях правящего режима против своего народа, о массовых репрессиях, о карательных учреждениях, а, главное, о выживании человека, не убившего в себе человеческого начала в "диких" условиях ссылки. А поможет нам в этом разобраться роман А.И.Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ".
Целеполагание;
Каковы, на ваш взгляд, цели урока?
(Слайд №5)
IV. Анализ глав романа А.И.Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ"
1. Звучат слова А.И.Солженицына (Эпиграф к уроку).
Посвящаю
всем, кому не хватило жизни
об этом рассказать.
И да простят они мне,
что я не всё увидел,
не всё вспомни,
не обо всём догадался.
Как вы думаете, к кому обращается А.И.Солженицын?
Что же хотел до нас донести писатель?
(Слайд №6), (Слайд №7.План урока).
2. Работа в группах.
(Каждой группе выданы карточки с заданиями).
(Слайд №8)
Ч.1 гл.2 "История нашей канализации".
- Что такое тоталитарный режим?
- Когда начались репрессии?
- Как создавалась "История нашей канализации"?
- С какой целью проводились репрессии в нашей стране?
По мнению А.И.Солженицына, репрессии в нашей стране развернулись не в1937 году, а значительно раньше.В романе "Архипелаг ГУЛАГ" он предложил свою периодизацию террора, развернувшегося в нашей стране после революции.
На протяжении 3-х томов один за другим нескончаемой чередой идут рассказы о несправедливых арестах, застеночных зверствах искалеченных судьбах.
(Слайд №9)
ч.6 гл.2 "Мужичья чума", ч.2 гл.4 "С острова на остров", ч.3 гл.2 "Архипелаг возникает из моря", ч.3 гл.7 "Туземный быт".
ГУЛАГ - ВИКИПЕДИЯ "Статистика ГУЛАГа",
- Какова статистика ГУЛАГа?
- Каков национальный состав заключённых?
- Какое впечатление оказала на вас глава "Мужская чума"?
До конца 1980-х годов официальная статистика по ГУЛАГу была засекречена, поэтому оценки были основаны либо на словах бывших заключенных или членов их семей.
Анализируя главы, Солженицын также не даёт общего количества осуждённых, но приводимые цифры ужасают.
(Слайд № 10)
ч.2. гл.1 "Корабли Архипелага".
ч.2 гл.2 "Порты Архипелага"
ч.2 гл.3 "Караваны невольников".
- Как бы вы расположили Архипелаг на карте?
- Как и в каких условиях осуществлялись перевозки людей?
- Где располагались порты Архипелага? (Показать на физической карте).
(Слайд №11 "Карта Архипелага")
"Закройте глаза, читатель. Вы слышите грохот колес? Это идут столыпины. Во всякую минуту суток... Во всякий день года. А вот хлюпает вода - это плывут арестантские баржи. А вот рычат моторы воронков. Всё время кого-то ссаживают, втискивают, пересаживают. А этот гул? - переполненные камеры пересылок. А этот вой? - жалобы обокраденных, изнасилованных, избытых.
В лагере будет - хуже.
Разверните на большом столе просторную карту нашей Родины. Поставьте жирные точки на всех областных городах, на всех железнодорожных пунктах, где кончаются рельсы и начинается река, или поворачивает река и начинается пешая тропа. Что это?
Вся карта усижена заразными мухами. Вот это и получилась у вас величественная карта портов Архипелага. Его порты - пересыльные тюрьмы, его корабли - вагон - заки"
(Ч. 2 гл.2 А.И Солженицын "Архипелаг ГУЛАГ").
Слово учителя.
Человек - это звучит гордо!
Человек - вот, правда!
Надо уважать человека!
(М.Горький)
Так ли это было в годы сталинских репрессий?
(Слайд №12)
- Какие пытки применялись к заключенным?
- ч.1, гл.3 "Следствие".
- ч.1.гл.11 "К высшей мере".
- Опишите быт заключенных.
- ч.3, гл.7 "Туземный быт"
- Как люди старались выжить?
ч.4, гл.1 "Восхождение"
ч.11, гл.4 "Менять судьбу"
ч.4, гл.6-7 "Убежденный беглец"
ч.4, гл.10 "Когда в зоне пылает земля"
Конечно, подчеркивает писать, в лагере важно было выжить "любой ценой", но всё, же не ценой утраты души или духовного омертвления.
Вот это и был "русский характер": лучше умереть в чистом поле, чем в гнилом закутке.
Слово учителя.
"Много оскалов у Архипелага, много харь. Ни с какой стороны, подъезжая к нему, не заблудишься. Но, может быть, мерзее всего он с той пасти, с которой заглатывает малолеток" (ч.2, гл.14 "Архипелаг ГУЛАГ").
(Слайд №13)
Ч.2 гл.17 "Малолетки".
- Кто такие малолетки?
- За что судили детей?
- Лагерное воспитание.
- Детский туземный труд.
"Сталинские бессмертные законы о малолетках просуществовали 20 лет
(до Указа от 24.4.54):.
Двадцать жатв они собрали. Двадцать возрастов они свихнули в преступление и разврат",- пишет А.И.Солженицын.
Только в 1930-е годы беспризорных детей было около семи миллионов.
Тогда причина беспризорности была решена просто - помог ГУЛАГ. Эти пять букв стали зловещим символом жизни на грани смерти, символом беззакония, каторжного труда и человеческого бесправия. Жителями странного Архипелага оказались дети. . .
Знать о том, что происходило с детьми, оказавшимися на улице или лишившимися родителей, (чаще всего по вине государства), конечно же, необходимо. Нужно говорить о детских судьбах, исковерканных сталинским режимом.
В наше время изменилось отношение государства к детям, но проблемы остались, хотя предпринимаются попытки как-то их решать.
Президент России признал, что почти пять миллионов бездомных или беспризорных детей - угроза национальной безопасности страны.
Слово учителя.
Одна из самых трагичных и циничных страниц в летописи ГУЛАГа, несомненно, та, что повествует о судьбе женщины за колючей проволокой. Женщина в лагерях - это особая трагедия, особая тема. Не только потому, что лагерь колючка, лесоповал или тачка не сочетаются с представлением о предназначении прекрасного пола.
Но и потому, что женщина - мать. Либо мать детей, оставленных на воле, либо - рожающая в лагере.
6 группа. Ч.2. гл.8 "Женщины ГУЛАГА".
(Слайд №14)
- Как женщины попадали в лагерь?
- Лагерный быт женщин.
- Каторжный труд.
- " Мамки".
(Слайд № 15)
Я видел женщину на площади суровой:
Пред Соловецким камнем плакала она:
"Не попусти, господь, что это было снова,
Благословенна будь, несчастная страна!"
(Анатолий Александров)
V. Обобщение материала
Слово учителя
Уроки ГУЛАГа, как одной из самых трагических страниц в истории человечества, все ещё требуют своего беспристрастного осмысления и изучения.
Многое из того, что пережили наши соотечественники полвека назад, конечно же, страшно. Но ещё страшнее забыть прошлое, оставить без внимания события тех лет. История повторяется, и кто знает, всё может произойти снова в ещё более жёсткой форме.
"Если бы, ГУЛАГ" был напечатан в Советском Союзе, совершенно открытым тиражом и в неограниченном количестве, - я всегда считал, что Советский Союз бы изменился. Потому что после этой книги: "жизнь" не может продолжаться так же", - так утверждал А.И.Солженицын.
На фоне музыки (полонез Огинского "Прощание с Родиной) в исполнении учащегося звучит стихотворение В.Докунина "Помянем всех невинно убиенных".
(Загорается свеча).
VI. Рефлексия
(Слайд № 16)
- Что взволновало вас на уроке?
- Я хочу уйти с урока (с чем?):
- Мне запомнилось на уроке:
- Нужно ли это знать потомкам?
VII. Домашнее задание
- Сочинение-рассуждение " О чём заставили задуматься главы романа А.И.Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ"?
- Сочинение-отзыв "Мои размышления о романе".
Литература.
- Новая газета "Женское лицо ГУЛАГА". http://www.novagazeta.ru/gulag/44070.htme
- "Новая газета". Грищенко В., Калинин В., "Женщины ГУЛАГа".
- Овчинникова Л."Дети в Сталинских лагерях".
- Рихтер Т.В. "Характеристика произведения А.И..Солженицына "Архипилаг ГУЛАГ".
