«РЕЧЬ В ЗАЩИТУ РЯДОВОГО ВАСИЛИЯ ШАБУНИНА». 1866

В июне 1866 г., узнав о деле Василия Шабунина, ударившего по лицу своего командира (65 Московского пехотного полка, расположенного неподалеку от Ясной Поляны), Толстой настолько заинтересовался им, что решает выступить на военном суде защитником солдата.

Дело Шабунина было представлено на рассмотрение командующего войсками Московского военного округа генерал-адъютанта Гильденштуббе, направившего далее дело военному министру Милютину, доложившему о поступке Шабунина царю. Александр II приказал судить писаря по полевым военным законам.

Суд был назначен на 16 июля. Одним из членов суда был А. М. Стасюлевич, кавказский знакомый Толстого еще с 1853 г.

Стасюлевич был тогда разжалован из офицеров в рядовые за то, что в его дежурство из тифлисской тюрьмы бежало несколько арестантов; незадолго до случая с Шабуниным он был произведен из солдат в прапорщики. На суде один только он принял сторону Толстого.

Защищая солдата, Толстой в своей речи стремился доказать невменяемость подсудимого и вследствие этого невозможность применения к нему статьи военно-уголовного законодательства, по которой грозила смертная казнь.

Но Шабунин был приговорен к смертной казни - к расстрелу.

Речь Толстого была тогда же напечатана в «Тульском справочном листке». Он ходатайствовал перед царем о помиловании Шабунина. Но, взволнованный приговором суда, Толстой в своем письме не указал, какого полка был Шабунин. Время было упущено: приговор военно-полевого суда был утвержден.

Утром 9 августа Шабунин в сопровождении священника, одетого в черную ризу, был проведен мимо всего строя и остановлен в середине для выслушивания приговора. При начале чтения приговора он несколько раз перекрестился; выслушав приговор, спокойно приложился к кресту. Ему связали руки, завязали глаза, надели саван. Раздался бой барабанов. Заранее назначенные двенадцать стрелков подошли на 15 шагов и сделали залп…

«Случай этот, – сообщал Толстой своему первому биографу П. И. Бирюкову, – имел на всю мою жизнь гораздо более влияния, чем все кажущиеся более важными события жизни: потеря или поправление состояния, успехи или неуспехи в литературе, даже потеря близких людей».

Впервые «Речь Толстого в защиту рядового Василия Шабунина, произнесенную в суде в 1866 г.» опубликовала русская печать в юбилейном 1903 г.: писателю исполнилось 75 лет.

В 1908 г. Толстой написал «Воспоминания о суде над солдатом» (см. далее в книге).

Суд над Шабуниным и его казнь поразили Толстого, как и увиденная им ранее смертная казнь в Париже. Толстой неоднократно выступал против смертной казни в своих письмах и статьях, одна из которых стала программой его публицистики – «Не могу молчать» (1908). Как и его последняя статья «Действительное средство» (1910).

Лев Николаевич Толстой

Толстой Лев Николаевич

Речь в обществе любителей российской словесности

Л.Н.Толстой

РЕЧЬ В ОБЩЕСТВЕ ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ

Милостивые государи. Избрание меня в члены общества польстило моему самолюбию и искренно обрадовало меня. Лестное избрание это я отношу не столько к моим слабым попыткам в литературе, сколько к выразившемуся этим избранием сочувствию к той области литературы, в которой были сделаны эти попытки. В последние два года политическая и, в особенности, изобличительная литература, заимствовав в своих целях средства искусства и найдя замечательно умных, честных и талантливых представителей, горячо и решительно отвечавших на каждый вопрос минуты, на каждую временную рану общества, казалось, поглотила все внимание публики и лишила художественную литературу всего ее значения. Большинство публики начало думать, что задача всей литературы состоит только в обличении зла, в обсуждении и в исправлении его, одним словом, в развитии гражданского чувства в обществе. В последние два года мне случалось читать и слышать суждения о том, что времена побасенок и стишков прошли безвозвратно, что приходит время, когда Пушкин забудется и не будет более перечитываться, что чистое искусство невозможно, что литература есть только орудие гражданского развития общества и т. п. Правда, слышались в это время заглушенные политическим шумом голоса Фета, Тургенева, Островского, слышались возобновленные в критике, чуждые нам толки об искусстве для искусства, но общество знало, что оно делало, продолжало сочувствовать одной политической литературе и считать ее одну литературой. Увлечение это было благородно, необходимо и даже временно справедливо. Для того, чтобы иметь силы сделать те огромные шаги вперед, которые сделало наше общество в последнее время, оно должно было быть односторонним, оно должно было увлекаться дальше цели, чтобы достигнуть ее, должно было одну эту цель видеть перед собой. И действительно, можно ли было думать о поэзии в то время, когда перед глазами в первый раз раскрывалась картина окружающего нас зла и представлялась возможность избавиться его. Как думать о прекрасном, когда становилось больно! Не нам, пользующимся плодами этого увлечения, укорять за него. Распространенные в обществе бессознательные потребности уважения к литературе, возникшее общественное мнение, скажу даже, самоуправление, которое заменила нам наша политическая литература, вот плоды этого благородного увлечения. Но как ни благородно и ни благотворно было это одностороннее увлечение, оно не могло продолжаться, как и всякое увлечение. Литература народа есть полное, всестороннее сознание его, в котором одинаково должны отразиться как народная любовь к добру и правде, так и народное созерцание красоты в известную эпоху развития. Теперь, когда прошло первое раздражение вновь открывшейся деятельности, прошло и торжество успеха, когда долго сдержанный прорвавшийся политический поток, угрожавший поглотить всю литературу, улегся и утих в своем русле, общество поняло односторонность своего увлечения. Послышались толки о том, что темные картины зла надоели, что бесполезно описывать то, что мы все знаем, и т. п. И общество было право. Это наивно выраженное неудовольствие значило то, что общество поняло теперь, не из одних критических статей, но опытом дознало, прожило ту кажущуюся простой истину, что как ни велико значение политической литературы, отражающей в себе временные интересы общества, как ни необходима она для народного развития, есть другая литература, отражающая в себе вечные, общечеловеческие интересы, самые дорогие, задушевные сознания народа, литература, доступная человеку всякого народа и всякого времени, и литература, без которой не развивался ни один народ, имеющий силу и сочность.

Это в последнее время явившееся убеждение вдвойне радостно для меня. Оно радостно для меня лично, как для одностороннего любителя изящ 678 ной словесности, которым я чистосердечно признаю себя, и радостно вообще, как новое доказательство силы и возмужалости нашего общества и литературы. Проникшее в общество сознание о необходимости и значении двух отдельных родов литературы служит лучшим доказательством того, что словесность наша вообще не есть, как еще думают многие, перенесенная с чужой почвы детская забава, но что она стоит на своих прочных основах, отвечает на разносторонние потребности своего общества, сказала и еще имеет сказать многое и есть серьезное сознание серьезного народа.

В наше время возмужалости нашей литературы больше чем когда нибудь можно гордиться званием Русского писателя, радоваться возобновлению Общества любителей Русской словесности и искренно благодарить за честь избрания в члены этого почтенного общества.

Язык произведений Толстого сложное литературное явление, сущность которого с трудом укладывается в рамки обычных кратких определений достоинств художественной речи. Он пережил глубокую эволюцию, и рассматривать его необходимо в связи с тем, как рос и изменялся Толсто художник и мыслитель. В начале творческой деятельности (50е годы) стиль Толстого складывается под влиянием речевого стиля наиболее культурной, интеллигентной части дворянского класса. Естественность этого стиля он объясняет в дневнике за 1853 год так: « У писателя, описывающего известный класс народа, невольно к слогу прививается характер выражения этого класса». За годы, прошедшие со дня смерти Пушкина, произошли значительные изменения в художественной русской прозе. Особенно сильно сказалось на ней влияние Гоголя, Лермонтова и Тургенева. Толстой, с его сосредоточенным интересом к психологическому анализу, неизбежно должен был почувствовать влияние этих писателей, особенно Гоголя и Лермонтова. Стиль Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он использует язык художественной и научной литературы (русской и европейской), с другой разговорной речью дворянской интеллигенции, и с третьей речью народной, преимущественно крестьянской. Стиль языка Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он питается, с одной стороны, речью народной, преимущественно крестьянской, с другой - языком художественной и научной литературы, с третьей - разговорной речью дворянской интеллигенции. Толстой исторически вышел из того времени, которое создало «натуральную школу», и из самой «натуральной школы». Его не удовлетворяла ни сжатая целеустремленность прозы Пушкина, ни сатирическая определенность образов «Мертвых душ». То и другое он расценивал как явления прошлого, уже ставшие неприемлемыми в развитии литературы.

Толстому всегда нужен был автор, главным свойством которого было бы «сильное искание истины», отметающий и разрушающий ложь, сомневающийся, исследующий, непоколебимый в самых своих исканиях, твердый в тех убеждениях, которые ему удается добыть. Собственно, поиск истины состоялся на всех уровнях творчества писателя, начиная философским, идейным, и заканчивая особенной глубиной языка и его изобразительных средств.

Здесь мы встречаем, во-первых, речевой стиль исторических документов, мемуаров начала 19 века, которые передают черты языка изображаемой эпохи. Такова, например, речь ритора при вступлении Пьера в масоны. Она окрашена в официально - канцелярский и церковнославянский колорит, свойственный той эпохе: «Не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения». Основные герои романа - дворяне говорят то по-французски, то по-русски. Но даже в их русском языке много галлицизмов, т.е. речь их, строится по нормам синтаксиса французского языка. Но в то же время в языке Толстого много бытовой русской речи. Например, «гумны», «в поперечь волку». Проза Пушкина его уже не удовлетворяет. В том же 1853 году, перечитав произведение Пушкина “ Капитанская дочка”, он записывает в дневнике: «Должен сознаться, что теперь уже проза Пушкина стара не слогом, а манерой изложения. Теперь справедливо в новом направлении интерес подробностей чувства заменяет интерес самих событий. Повести Пушкина голы как-то».

Однако и в художественной прозе 50-60-х годов многое не удовлетворяет Толстого. Суровый правдоискатель, враг всякой искусственности и фальши, Толстой и в литературном произведении стремится, прежде всего, к естественности языка и формы. Его раздражает изысканность современного ему литературного стиля. Даже закруглённость слога кажется ему литературщиной, манерностью, нарушением колорита живого разговорного языка. В 60- 70-х годах стремление к естественности и точности языка находит у Толстого выражение в его романах “Война и мир”, и “ Анна Каренина”. Эти произведения признаны шедеврами мировой литературы. Всё - и показ эпохи, и характеристики образов, и язык - сделано здесь рукой первоклассного реалиста. В трилогии « Детство» есть автор -- ребенок, подросток и юноша, от имени которого, от юношеского «я» ведется рассказ. Чем он становится старше, тем сильнее наполняется его речь сложными синтаксическими конструкциями

Но с самого начала текст переполнен заимствованиями, вставками немецкой разговорной речи, отдельное место занимает отображение дворянского общества первой четверти XIX века. Дети и взрослые говорят на полурусском, полуфранцузком языке: «Знаешь, mon cher».Особенное место занимает экспрессивные высказывания героев трилогии. Толстым рисуется своеобразная манера разговора Володи с девочками, целиком основанная на игре экспрессивных форм речи: «Когда им случалось обращаться к нему с каким-нибудь серьезным вопросом..., он делал им гримасу и молча уходил или отвечал какою-нибудь исковерканною французскою фразой: ком се три жоли и т. п., или, сделав серьезное, умышленно глупое лицо, говорил какое-нибудь слово, не имеющее никакого смысла и отношения с вопросом, произносил вдруг, сделав мутные глаза, слова: булку, или поехали, или капусту, или что-нибудь в этом роде» («Юность», гл. XXIX -- «Отношения между нами и девочками»).

«Сущность этой способности состоит в условленном чувстве меры и в условленном одностороннем взгляде на предметы. Два человека одного кружка или одного семейства, имеющие эту способность, всегда до одной и той же точки допускают выражение чувства, далее которой они оба вместе уже видят фразу; в одну и ту же минуту они видят, где кончается похвала и начинается ирония, где кончается увлечение и начинается притворство, -- что для людей с другим пониманием может казаться совершенно иначе. Для людей с одним пониманием каждый предмет одинаково для обоих бросается в глаза преимущественно своею смешною или красивою, или грязною стороной. Для облегчения этого одинакового понимания, между людьми одного кружка или семейства устанавливается свой язык, свои обороты речи, даже -- слова, определяющие те оттенки понятий, которые для других не существуют... Например, у нас с Володей установились, бог знает как, следующие слова с соответствующими понятиями: изюм означало тщеславное желание показать, что у меня есть деньги, шишка (при чем надо было соединить пальцы и сделать особенное ударениие на оба ш) означало что-то свежее, здоровое, изящное, но не щегольское; существительное, употребленное во множественном числе, означало несправедливое пристрастие к этому предмету и т. д., и т. д. Но впрочем значение зависело больше от выражения лица, от общего разговора, так что, какое бы новое выражение для нового оттенка ни придумал один из нас, другой по одному намеку уже понимал его точно так же...» («Юность», гл. XXIX).

Таким образом, субъективная экспрессия изменяет или вовсе уничтожает прямой смысл слов. Л. Толстой в «Юности» еще раз в другом месте художественно демонстрирует этот семантический процесс в изображении отношений между детьми и мачехой (гл. «Мачеха»).

В « Семейном счастье» автор с величайшей серьезностью ставил своего рода эксперименты семейной жизни, протекающей то в одних, то в противоположных условиях. Эти эксперименты вели к определенным нравственным выводам. И все-таки автору в романе такого рода, в подлинно семейном романе, было несколько тесно в ведении повествования от лица молодой женщины. Язык романа создавали поселившийся в сиреневом кусте соловей, «круги света и тени», «волшебная стена красоты». Текст наполнен различными стилистическими средствами, чаще всего, встречаются метафоры и эпитеты.

Все же на подступах к образованию стилистического ядра «Войны и мира» стояли не названные выше романы и повесть, а кавказские и особенно севастопольские рассказы. Автор совсем отходит в сторону -- события, люди, характеры, рядовые солдаты и офицеры, и не каждый из них сам по себе, не герой, превознесенный над прочими, только -- правда. В искании правды, во взрываний залежавшихся, мнимых истин -- деятельность автора, его творчество и он сам. Язык « Войны и мира» великолепный образец богатства и выразительности русского языка, которые, по словам Толстого, «где нужно - нежный и трогательный, строгий и серьезный - где нужно бойкий и живой». Авторская речь строится на основе общенационального русского литературного языка, но в то же время, в романе много бытовых наименований, особенностей областных говоров. Например: «зеленя», «гумны», «насупротив». Живая народная речь особенно выразительно звучит у героев из народной массы: Тихона Щербатого, Платона Коротаева, солдат. Безыскусственность речи героев особенно заметно выступает во фразах где народ заменяет средний род женским. Например: « Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда». Роман Толстого исторический, автору необходимо передать колорит литературного и разговорного языка первой четверти 19 века. Этим и объясняется обилие так называемых историзмов в романе (бригет, клавикорды). Реалистическую манеру Толстого реализуют изобразительные средства языка. Сравнения отличаются простотой и точностью, т.к писатель считал, что они должны облегчать читателю понимание мысли автора, анне удивлять эффектами неожиданных сопоставлений. (При появлении Багратиона « разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, собрались в одну кучу). Эпитеты Толстого в ВИМ тоже точны и конкретны. Стремлением к точности, изображением душевных настроений объясняется обилие в романе сложных прилагательных. Взгляд героев автор определяет то, как вопросительно-сердитый, то, как недовольно-вопросительный, то, как счастливо - спокойный. Для изображения сложного психологического переживания Толстой часто прибегает к использованию антонимов (Беззаботно-усталые лица солдат).

Стремление Толстого к естественности и точности наложило своеобразный отпечаток даже на синтаксическое строение его речи. Говоря о языке романа, можно отметить громоздкость и тяжеловесность его отдельных фраз, в том числе с многочисленными придаточными предложениями и с союзами ежели бы, что, чтобы: «Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы...» «Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4000-ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему» (9, 208). И здесь, без всяких пояснений и присоединительных оценок, в выборе слов, в тоне повествования отчетливо противопоставлены два мира -- воинственно азартный и мирный, мирный даже во время навязанной русским людям войны. И деепричастные обороты, «не доверяя своим генералам», особенно -- «боясь упустить готовую жертву», содержат самое полное раскрытие авторского понимания личности Наполеона, духа самовластия и грубого насилия. Самая могучая поэзия «Войны и мира» -- в ее народных образах: «весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил...» И поэзия и -- авторская идея мира. Особую роль в романе « Война и Мир» занимают галлицизмы. Галлицизмы (от лат. gallicus - галльский) - слова и выражения, заимствованные из французского языка или образованные по модели французских слов и выражений. Создание исторического и местного колорита. Употребление иноязычной лексики при описании обстановки, интерьера, одежды героев."Она (Элен) была в шифре и бальном платье", "...надень livree и поедем со мной..." (слова Ипполита), "...он (Тушин) стрелял брандскугелями...", "...пудренные, в чулках и башмаках, ливрейные лакеи стояли у каждой двери...", "...Конвент был настоящей властью...", "автограф", "по бульварам", "подошла к комоду...". «...он масон должен быть...", "...готовились, писались брульоны...", "...ретираду произвели в совершенном порядке...", "...между турнирами буриме...", "...надевать роброны...", "...идеи абсолютизма...", "...играли с азартом в преферанс..." Средство социальной характеристики персонажей. Отображает происхождение и положение героя в обществе. "Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем", "...Пьер увидел на нем адамову голову, знак масонства...", "...под аккомпанемент...", "...в дорогом колье...", "...блестящий гарнитур...". Для создания речевой характеристики персонажей. Речевая характеристика - один из способов раскрытия образа героя, его сущности. Используется для показа индивидуальных особенностей героев."...у тебя есть масака..." (слова маленькой княжны), "...он (Кутузов) говорил им про золотой мост..." (французская поговорка). Достижение комических и сатирических эффектов. Высмеивание пороков и недостатков героев, показ "интеллигентности" и "образованности" высших слоев общества ".Граф (Илья Андреевич Ростов) отдавал приказания... о спарже, свежих огурцах, землянике...", "...сходившее на дежурство и фуражировку...", "...с его (Пьера) корпуленцией...", "...привели какого-то немца и объявили, что это шампиньон...". Наиболее часто в своей речи используют галлицизмы Василий Карагин, Элен, Анна Шерер, Жули Курагина, Борис Друбецкой, высший офицерский состав, семья Ростовых, семья Болконских и другие герои, меньшей степени. Это свидетельствует о принадлежности данных лиц к тому высшему обществу, которое воспитывалось в духе французской культуры. Кроме французских слов герои используют выражения на французском языке. Вероятно через это автор, с одной стороны, отображает новшества в жизни людей, а, с другой стороны, высмеивает "офранцуживание", отход от традиций и канонов. Изображение пейзажа в романе выполняет различные функции. Наиболее общей особенностью пейзажа Толстого является соответствие этого пейзажа настроению героя. Разочарование, мрачное настроение Андрея Балконского после разрыва с Наташей окрашивает в темные эпитеты окружающий героя пейзаж. «Он посмотрел на полосу берез, с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой…» В других случаях пейзаж непосредственно воздействует на человека, просветляя и умудряя его. Князь Андрей, раненный под Аустерлицем, смотрит на небо и думает: « Да! Все пусто, все обман кроме этого бесконечного неба». Приемы словесного построения личных образов примиряются в «Войне и мире» с формами исторической стилизации. В сфере экспрессивно-драматических форм принципы исторической стилизации рельефнее всего выделяются в диалоге, в речи действующих лиц, занятых злободневными разговорами. Стиль эпохи, прежде всего, создается предметно-смысловыми формами диалогической речи, ее вещественным фондом, отчасти ее идеологией и ее тематикой. Эта тематика -- в воспроизведении Толстого -- чуждается прямых словесных анахронизмов, избавлена от вторжения неологизмов 60-х годов. Она притягивает к себе наиболее характеристические формы выражения реставрируемой эпохи, ее синтаксические обороты, ее излюбленные словечки и фразы. Не будучи фотографическим снимком языка изображаемой среды и эпохи, диалогическая речь в «Войне и мире» насыщена реалистическими отражениями того времени. Реализм толстовского диалога полон широких символических обобщений, преодолевающих и отрицающих натуралистическую имитацию и схематическую типизацию манеры речи разных слоев общества в 1805, 1812 или в 1820 гг. Поэтому он не нуждается в излишней идеологической нагрузке старины и в резких отступлениях от тех русских языковых традиций, которые легко могли быть восприняты и поняты на почве литературных стилей второй половины XIX в.

Утверждая внеисторичность, вневременность сознания в его основном, «природном» чувственном содержании, Л. Толстой, естественно, чуждается внешних, археологических, реставрационно-натуралистических приемов языковой стилизации Непосредственное, не навязанное цивилизацией выражение переживаний и мыслей личности всегда более или менее однородно, по Толстому. В живой речевой современности скрыто и прошлое. Однако, языковые «позы», разные типы стилистических манер, свойственных эпохе и исторически изменчивых, наслаиваются на «живую жизнь». Социально-языковый характер, историческая индивидуальность, слагается не только из прямых, правдивых, естественных выражений сознания, но и из свойственных эпохе манер стилизации Л. Толстой очень остроумно и с большим юмором обнажает этот контраст индивидуально-характеристического стиля и свойственной эпохе искусственной манеры выражения в образе Денисова -- при первом же его появлении в романе. Сначала демонстрируется его ухарски-гусарский стиль с богатым бранным лексиконом:

«-- А я пг"одулся, бг"ат, вчег"а, как сукин сын, -- закричал Денисов, не выговаривая р ... -- Хоть бы женщины были. А то тут, кг"оме, как пить, делать нечего. Хоть бы дг"аться ског"ей» (IX, 156--157) и т. п.

Но вслед за тем рисуется тот же Денисов в его литературно-романтической маске, и его бытовой гусарский стиль смешивается с языком любовной лирики начала XIX в. Все описание лирического вдохновения Денисова полно семантических контрастов и дышит глубоким юмором реалиста-разоблачителя:

«Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.

Ей пишу, -- сказал он.

Он облокотился на стол с пером в руке и, очевидно, обрадованный случаю быстрее сказать словом все, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.

Ты видишь ли, дг"уг, -- сказал он. -- Мы спим, пока не любим. Мы дети пг"аха... а полюбил -- и ты бог, ты чист, как в пег"вый день создания... Это еще кто? Гони его к чог"ту. Некогда! -- крикнул он на Лаврушку» (IX, 158).

Еще ярче и гуще наложены исторические краски на образ старого князя Болконского. В нем дан необыкновенно острый и резко-индивидуализированный синтез основных речевых стихий стиля высшей военно-дворянской знати екатерининской эпохи. С одной стороны, в его речи выступает архаическая, официально-канцелярская струя, с французской, иногда с немецкой окраской и, во всяком случае, с латино-немецким синтаксическим строем: «сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой» (IX, 121); «Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам» (IX, 278); «Князь... читал свои бумага (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти» (XI, 107). Ср.: «Надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша» (IX, 125).

Еще более близок к эпистолярно-канцелярскому стилю XVIII в. язык письма старого князя. Здесь, с одной стороны, соблюдены все черты русско-латино-немецкого синтаксиса официального языка XVIII -- начала XIX вв.: «Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера: Бенигсен под Эйлау над Буонапарте якобы полную викторию одержал и наград послано в армию несть конца... бежит весьма расстроен...» и т. п. С другой стороны, рядом с архаической лексикой (викторию одержал; несть конца и т. п.) ярко выступают лексико-фразеологические и синтаксические формы бытового просторечия в сочетании с суворовским лаконизмом («если не вранье»; «хотя немец -- поздравляю»; «смотри ж, немедля скачи в Корчеву и исполни»). Ср.: «Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает» и т. п. (X, 95). Ср. язык письма фельдмаршала Каменского (X, 97) и язык резолюции Аракчеева (X, 161).

Затем, в языке старого князя переливаются разными цветами фамильярное дворянское просторечие и простонародность грубого суворовского солдата: «С три короба наболтает. Это их бабье дело» (X, 121); «за бабью юбку не держишься» (IX, 132); «что врешь?» (IX, 133); «Го-го! -- сказал старик, оглядывая ее округленную талию. -- Поторопилась, нехорошо» (IX, 124).

И, наконец, все это покрывается безупречным французским языком и аристократическим салонным стилем: «M-elle Bourienne, voilа encore un admirateur de votre goujat d"empereur! -- закричал он отличным французским языком» (IX, 126). Ср. галлицизмы: «Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки» (IX, 278).

Вместе с тем, в самом отрывистом, лаконическом строе речи, в приеме скороговорки, в манере неожиданных, не относящихся к предмету разговора реплик и странных условно-символических замечаний рельефно выступают характеристические для эпохи черты «суворовского стиля». Например: «Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:-- Белый! белый! -- Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил: -- И скоро она родит? -- и, с упреком покачав головой, сказал:-- Нехорошо! Продолжай, продолжай. -- В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s"en va-t"en guerre. Dieu sait quand reviendra» (IX, 122).

Замечательно, что, несмотря на густой слой социально-типических языковых красок эпохи и даже отчасти благодаря ему, образ старика Болконского имеет в стиле «Войны и мира» ярко выраженные черты глубокой, противоречивой и оригинальной, живой и единичной индивидуальности. Достаточно сослаться на сцену его предсмертной беседы с дочерью (XI, 138--141). Так, по Толстому, «естественный» стиль личности, независимый от исторически сменяющихся типов культуры и цивилизации, осложняется формами исторической стилизации, условной исторической манеры, отпечатками характера эпохи, но и от этого структурно не меняется, не отходит в иную систему и стадию мышления, понимания и переживания действительности.

В романе « Анна Каренина» Толстой продолжает свою традицию в описании природы. В его пейзажах поражает, прежде всего, необычайная наблюдательность писателя и художественная чуткость к запахам и краскам, к тончайшим оттенкам жизни природы. Природа хороша не игрою света, не красотой закатов и облаков, а тем, что в ней все естественно, плодовито, правдиво, тем, что она и кормит и учит человека. В природе все полно сильного движения, все побуждает человека к труду: «...солнце быстро съело тонкий ледок, подернувший воды, и весь теплый воздух задрожал от наполнивших его испарений ожившей земли... Весна -- время, планов и предположений». В описании луга, на котором Константин Левин косит сено, в описании дождя, реки, трав, заката все деловито и просто, однако просторечия добавляют в ощущение от прочитанного еще большую близость героя к природе. О закате сказано: «солнце зашло за лес»; о дожде -- что Левин «вдруг испытал приятное ощущение холода по жарким вспотевшим плечам». Не замечены цветы, почти не названы травы, но они различаются так, как их различает косарь: «трава пошла мягче», «трава была по пояс.. нежная и мягкая, лопушистая», «пряно пахнущая трава», различается даже «слабая», «хорошая» и «дурная» трава. Восхищала Левина не сама по себе красота природы, а то, что «ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита», или то, как острая коса старика «сама вжикала по сочной траве. Это счастье житейской, трудовой близости к природе было свойственно натуре Толстого. А. Б. Гольденвейзер записал такой разговор с ним в 1909 году: «Я сегодня утром встал рано и так хорошо гулял: роса, месяц облачком... Вижу, две девочки идут босиком; и в первый раз я это видел: они идут и за руки держатся. Я спросил их: «По грибы?» -- «Нет, за орехами». -- «А что ж без мешка?» -- «Ну, мешок! Мы в подолы».

Язык произведений Л.Н.Толстого

Язык произведений Толстого? сложное литературное явление, сущность которого с трудом укладывается в рамки обычных кратких определений достоинств художественной речи. Он пережил глубокую эволюцию, и рассматривать его необходимо в связи с тем, как рос и изменялся Толстой? художник и мыслитель.

В начале творческой деятельности (50?е годы) стиль Толстого складывается под влиянием речевого стиля наиболее культурной, интеллигентной части дворянского класса. Естественность этого стиля он объясняет в дневнике за 1853 год так: « У писателя, описывающего известный класс народа, невольно к слогу прививается характер выражения этого класса».

За годы, прошедшие со дня смерти Пушкина, произошли значительные изменения в художественной русской прозе. Особенно сильно сказалось на ней влияние Гоголя, Лермонтова и Тургенева. Толстой, с его сосредоточенным интересом к психологическому анализу, неизбежно должен был почувствовать влияние этих писателей, особенно Гоголя и Лермонтова. Стиль Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он использует язык художественной и научной литературы (русской и европейской), с другой? разговорной речью дворянской интеллигенции, и с третьей? речью народной, преимущественно крестьянской. Язык романа “Война и мир” необычайно богат и разнообразен.

Здесь мы встречаем, во-первых, речевой стиль исторических документов, мемуаров начала 19 века, которые передают черты языка изображаемой эпохи. Такова, например, речь ритора при вступлении Пьера в масоны. Она окрашена в официально- канцелярский и церковнославянский колорит, свойственный той эпохе: «Не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения». Основные герои романа - дворяне говорят то по-французски, то по-русски. Но даже в их русском языке много галлицизмов, т.е. речь их, строится по нормам синтаксиса французского языка. Но в то же время в языке Толстого много бытовой русской речи. Например, «гумны», «в поперечь волку». Проза Пушкина его уже не удовлетворяет. В том же 1853 году, перечитав произведение Пушкина “ Капитанская дочка”, он записывает в дневнике: « Должен сознаться, что теперь уже проза Пушкина стара не слогом, а манерой изложения. Теперь справедливо в новом направлении интерес подробностей чувства заменяет интерес самих событий. Повести Пушкина голы как-то».

Однако и в художественной прозе 50-60-х годов многое не удовлетворяет Толстого. Суровый правдоискатель, враг всякой искусственности и фальши, Толстой и в литературном произведении стремится, прежде всего, к естественности языка и формы. Его раздражает изысканность современного ему литературного стиля. Даже закруглённость слога кажется ему литературщиной, манерностью, нарушением колорита живого разговорного языка. В 60- 70-х годах стремление к естественности и точности языка находит у Толстого выражение в его романах “Война и мир”, и “ Анна Каренина”.

Эти произведения признаны шедеврами мировой литературы. Всё - и показ эпохи, и характеристики образов, и язык - сделано здесь рукой первоклассного реалиста. Так давайте же вместе с учащимися рассмотрим отдельные изобразительные средства языка этих романов, чтобы проследить реалистическую манеру Толстого.

Остановимся на эпитетах и сравнениях.
Толстой считал, что « ненужные эпитеты и украшения… только расхолаживают читателя». Слова, с его точки зрения, должны вскрывать естественную сущность явления. Отсюда - конкретность и точность его эпитетов. Вот описание покоса в романе “ Анна Каренина”:
«Подрезаемая с сочным звуком и пряно пахнущая трава ложилась высокими рядами. Теснившиеся по коротким рядам косцы со всех сторон, побрякивая брусницами и звуча то столкнувшимися косами, то свистом бруска по оттачиваемой косе, то весёлыми криками, подгоняли друг друга»

Такой же точность, простотой и вместе с тем оправданностью в раскрытии психологии героев отличаются и сравнения Толстого. Сравнения, по мнению Толстого, должны облегчать читателю понимание мысли автора, помогать ему, а не удивлять эффектами неожиданных сопоставлений. Приведу несколько примеров сравнений Толстого. Вот характеристика улыбки Наташи (в гл.16, том 4). Наташа, измученная страданиями, вызванными
смертью князя Андрея и Пети, взглянула на Пьера - « …и лицо с внимательными глазами с трудом, с усилием, как отворяется заржавевшая дверь, улыбнулось». Анна Каренина определяет значение для неё любви Вронского так: «Я как голодный человек, которому дали есть». Описание переезда Вронского в Петербург сопровождается следующим сравнением: «Он вошёл в старый быт, как будто всунул ноги в старые туфли». Настроение Каренина, почувствовавшего облегчение после того, как определились формальные отношения между ним и Анной, сравнивается у Толстого с настроением человека, выдернувшего больной зуб. Для Кити («Анна Каренина) её « лечение представлялось столь же смешным, как восстановление кусков разбитой вазы». Можно видеть, не прибегая к другим примерам, насколько точны, просты и естественны сравнения Толстого.

Вдумываясь, вчитываясь в текст, ученики, безусловно, разглядят
стремление Толстого к естественности и точности изображения жизни. И сделают вывод о том, что это наложило своеобразный отпечаток даже на синтаксическое строение его речи. Говоря о языке романа “ Война и мир”, я уже указывала на громоздкость и тяжеловесность его отдельных фраз. Приведу пример сложного предложения Толстого с многочисленными придаточными предложениями и с нагромождением союзов ежели бы, что, чтобы: «Что бы делала Соня, ежели бы у неё не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи для того, чтобы быть наготове, исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи для того, чтобы не пропустить часы, в которые нужно давать пилюли…». Вот ещё пример запутанной синтаксической фразы из романа “Анна Каренина”: Сначала она (Долли) думала о детях, о которых, хотя княгиня, а главное Кити (она на неё больше надеялась) обещала за ними смотреть, она всё ?таки беспокоилась…»

Учащиеся, сравнивая и сопоставляя речь героев, несомненно, сделают правильный вывод, касающийся лексики произведения, и смогут найти ответ на вопрос: можно ли объяснить их структуру, их громоздкость и неловкость авторским недосмотром? Ни в коем случае. Толстой- мастер художественного слова. Он тщательно отделывал свои рукописи. Некоторые главы романа “Война и мир” он переделывал семь раз, а роман “Анна Каренина”- двенадцать раз. В основе его синтаксических длиннот лежит отнюдь не небрежность, а нарочитое, сознательное стремление к наиболее точному выражению своих творческих замыслов. Толстой «лепил» свои образы, как лепит произведения художник- скульптор. Он стремился обычно не рассказать, а показать психический процесс во всей его цельности и нерасчлененности. Это стремление и приводило его иногда к громоздким синтаксическим конструкциям. С другой стороны, и борьба с искусственностью литературно- книжного языка, с его изысканностью и закруглённостью слога сознательно вела Толстого по пути его своеобразного синтаксического новаторства. Эта тяжеловесность вполне закономерна, так как она отражает собою сложность тех душевных состояний, какие описывал Толстой.

В области языка, как и во всей своей художественной работе, Толстой борется за правду и простоту, за реализм, за беспощадное разоблачение словесных штампов, за точное изображение жизни в художественном и публицистическом слове. Такое слово и создаёт Толстой, опираясь на язык народа.

Художественный стиль, выработанный Толстым в 60-х и 70-х годах, оказался, однако, неустойчивым. Уже в начале 60-х годов в его произведениях настойчиво начинают звучать мотивы народного крестьянского языка (“Поликушка”). Ещё сильнее элементы народного языка дают себя чувствовать в романе “Война и мир”. Мир природы, мир вещей приобретает особый смысл, для обозначения которого появляются специфические слова: не собака, а выжлец, у волка не хвост, а полено; он не молодой, а прибылой. В романе “Война и мир”, в сценах охоты имеется много профессионализмов.

Работа с художественным словом, бесспорно, будет не менее интересна и учащиеся проанализировав придут к выводу о том, что в лексике этих глав есть ещё одна черта. Здесь в авторской речи больше, чем в других местах романа, слов народных, связанных с деревенской жизнью: впоперечь, приспела, наддать, насупротив.

Любовь к природе, как и любовь к жизни ощутима в описании пейзажа. Например, сцены охоты начинаются с такого описания: «Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко - зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло- жёлтого ярового жнивья с красными полосками гречихи. Вершины и леса, в конце августа ещё бывшие зелёными островами между чёрными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко- красными островами посреди ярко- зелёных озимей».

Мы ощущаем простоту и точность этого описания. Так рисовать природу может лишь деревенский житель, который очень хорошо её знает. О том, что речь ведёт именно деревенский житель, свидетельствует и лексика, отличающаяся удивительной простотой и точностью. Народные слова придают ей специфическую окраску (зазимки, жнивы, уклочилась). Слова эти нужны не потому, что он пытается имитировать народную речь, а потому, что для точного обозначения жизни природы он не находит других слов в литературном, книжном языке.

Кропотливая работа, связанная с нахождением описания, позволит учащимся обогатить свой словарный запас. Например, возьмём и такое описание: днём «было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело». Какими синонимами можно заменить слово замолаживать? Попробуем вместо него поставить: небо стало хмуриться, заволакиваться туманом, сделалось пасмурным. Но такая замена меняет эмоциональное звучание пейзажа, так как слово замолаживать невольно ассоциируется в нашем сознании со словом молодость и придаёт картине радостный колорит. А почему говорится оттеплело, а не обычное потеплело? Потеплело - значит, стало весьма тепло, а оттеплело - стало лишь несколько теплее. Кроме того, и это слово создаёт определённый эмоциональный настрой: оно связано со словом оттепель, напоминающим о весне.

Ощущение полноты жизни, молодости связано с особенностью осеннего пейзажа. Несмотря на дожди и туманы, нас поражает удивительное богатство, разнообразие красок, которые достигаются благодаря использованию ярких эпитетов. Например, таких как: зелень «ярко - зелено отделялась от светло- жёлтого жнивья»; «красные полосы гречихи», «чёрные поля»; леса «стали золотистыми и ярко- красными островами посреди ярко- зелёных озимей».

Человек в романе становится частицей природы. Грани стираются. И охотники, и даже собаки живут одной жизнью. Поэтому в особенно напряжённые минуты вполне естественно, ничуть не смешно звучат такие странные обращения к собакам: «Караюшка! Отец!», «Милушка, матушка!», «Ерзынька, сестрица». Поэтому от полноты чувства человек выражает свою радость простодушно, непосредственно, как зверек. В романе часто повторяются слова: яркий свет, яркая музыка, девицы с голыми толстыми ногами и худыми руками, оголенные плечи, благодаря которым показывает фальшь и ложный блеск героев.

Иногда вместо общеупотребительных слов, обозначающих тот или иной предмет, писатель находит слова, как бы снимающие с этого предмета внешние покровы. Так, вместо того чтобы описывать декорации в театре, изображающие сад или лес, деревья, небо, луну. Толстой употребляет такие слова, обозначающие не внешний вид декораций, а материал, из которого они сделаны: «На сцене были ровные доски посередине, с боков стояли крашеные картоны, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках» Таким образом, сквозь строки ощущается фальшь театрального представления, которую видит и Наташа, и Толстой.

В главах, посвящённых описанию мест, где должно произойти сражение автор использует названия дорог, сёл, рек, деревень, точно определяется рельеф местности, что придаёт деловой характер. «Дорога через спуски и подъёмы вилась всё выше и выше.…Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста…». Указаны важные ориентиры: « село с белою церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана», мост, колокольня Колоцкого монастыря. Указаны и некоторые цифровые данные: «пятьсот шагов», «вёрст за шесть». В описании Бородинской панорамы преобладают метафоры огня и света, эпитеты, выделяющие яркие, светлые краски: « лучи яркого солнца», «с золотым и розовым оттенком свет», «блестящие штыки». Если в первый раз, читая описание Бородинского поля, мы видели « желтевший на горизонте берёзовый и еловый лес», то теперь перед нами « дальние леса,… точно высеченные из какого-то драгоценного жёлто- зелёного камня», если раньше мы видели «поля с хлебом», то теперь перед нами «блестят золотые поля».

При чтении сцены «На батарее Раевского» учащиеся могут встретить часто повторяющиеся слова: «ласковое и шутливое участие», «ласково смеялись между собой», солдаты « с весёлыми и ласковыми лицами», « со всех сторон слышался весёлый говор и шутки» и сделают вывод о том, что Толстой часто повторяет одно слово: ласково, показывая тем самым простоту, доброту, истинную человечность, истинное величие души.

Заметим одну характерную черту: в сцене на курганной батарее и в последующих главах часто повторяется ключевое слово- люди.

Такие слова нередко подчёркивают в романе авторское отношение к явлениям (вспомним, как в описании театра повторялся эпитет голые, в сцене у плотины Аугеста - слово толпа).

В сцене на батарее Раевского и ещё одно ключевое слово повторяется не раз - семья. Скрытая теплота единого, общего всем чувства - вот что делает участником сражения людьми и превращает их в дружную семью.

Когда мы в третий раз видим Бородинскую панораму, то опять звучит ключевое слово люди: не неприятели, враги, солдаты, воины, противники, а «люди той и другой стороны». Все они были одинаково измучены (в приведённом отрывке множество эпитетов характеризует в равной мере страдания русских и французских солдат), в «каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!»

Во второй части подводятся итоги великого сражения. Тут уже не употребляется слово люди, вместо него используются иные слова: русские и французы. И на этот раз мы чувствуем резкую грань между этими «людьми той и другой стороны» Нашествию французов противостоит героический отпор русской армии. Говоря о русской армии, писатель повторяет глагол стоять: «…точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его», русский народ « стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения» Именно нравственное величие мирного народа дало русским силы, чтобы устоять перед непобедимым врагом.

В 80-х годах произошла окончательная смена речевой манеры писателя. Связь Толстого с народной речью особенно ярко проявилась в его народных рассказах. Вот начало рассказа «Чем люди живы?»: «Жил сапожник с женою и детьми у мужика на квартире. Ни дома своего, ни земли у него не было, и кормился он с семьёй сапожной работой». Так просто, отбросив осложнённые предложения, пишет Толстой свои народные рассказы»

Однако от литературного стиля 60-х, 70-х годов он не отказался. Ряд произведений последнего периода творчества (“Воскресение”, “Хаджи-Мурат”, “После бала”) написан им в прежней манере. Толстой снова использует свои художественные сравнения и эпитеты, громоздкие синтаксические конструкции.

Какие же художественные особенности можно считать типичными для языка Толстого? Ясность, точность и выразительность фразы, полученные в результате огромной работы, искренность и правдивость тона, богатство лексики и конкретность изложения - вот основные свойства и достоинства стиля Толстого.

Толстой знает, что речь героев в своём содержании далеко не всегда правдиво характеризует их, особенно светское общество, лживое и пользующееся словом не столько для обнаружения, сколько для прикрытия своих подлинных мыслей, чувств и настроений. Поэтому писатель, чтобы сорвать с героев маски, показать их подлинное лицо, широко и мастерски использует жесты, улыбки, интонации, невольные движения своих героев, Которые труднее подделать. Замечательно в этом отношении построена сцена встречи Василия Курагина с фрейлиной Шерер (самом начале романа). Язык романа Стиль Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он питается, с одной стороны, речью народной, преимущественно крестьянской, с другой - языком художественной и научной литературы, с третьей - разговорной речью дворянской интеллигенции. Авторская речь строится на основе общенационального русского литературного языка. Но в то же время в языке Толстого много бытовых русских слов, особенностей областных говоров, например: зеленя, гумны, насупротив, зазимки, в поперечь волку и др. Простой народный язык выступает ярко у Толстого в тех местах, где он говорит о народе. Рассказывая о партизанской войне, Толстой пишет: «Дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и… опустилась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие».

Живая народная речь особенно выразительно звучит у героев из народной массы: Тихона Щербатого, Платона Каратаева, солдат. Вот Тихон разговаривает с Денисовым: «Да что же серчать-то,- сказал Тихон,- что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я тебе каких хошь, хоть троих приведу». Серчать, позатемняет, каких хошь - это всё слова и выражения безыскусственной крестьянской речи. Безыскусственность речи героев особенно заметно выступает в фразах, где народ заменяет средний род женским. Один из солдат говорит на привале, у костра: «Спину погреешь, а брюха замёрзла. Вот чуда». Такой оборот народной речи сохранился в некоторых районах нашей страны до сих пор (см. роман М. А. Шолохова «Поднятая целина»).

Но роман Толстого - исторический роман. Толстому необходимо было точно передать колорит литературного и разговорного языка первой четверти XIX в. Он стремился к тому, чтобы в романе звучало «эхо» голосов изображаемой эпохи. Толстой добился этого. Вот как, например, говорит член франкмасонской ложи при вступлении Пьера в масоны: «Не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения…» И тяжёлое синтаксическое построение этой фразы, и слово токмо (в значении только) характерны для торжественных речей конца XVIII и начала XIX в. Стремлением Толстого сохранить колорит речи начала XIX в. объясняется и обилие так называемых «историзмов» в языке романа, т. е. слов, исчезнувших вместе с предметами и явлениями, характерными для той или иной исторической эпохи (брегет, т. е. часы, клавикорды и пр.).

Исследователи проводят ряд аналогий между языком романа Толстого и языком эпохи Пушкина. Так, у Толстого есть фраза: «Ничто не мешало Наполеону идти » эти полуденные губернии». У Пушкина мы читаем: «Земли полуденной волшебные края». У Толстого говорится: «Николай сел за клавикорд». У Пушкина: «Садился он за клавикорды» и т. п. Так как у дворянского общества первой четверти XIX в. был. В широком употреблении модный французский язык, то и великосветское общество в романе Толстого говорит полурусским, полуфранцузским языком. «О да, та хагпе («ма тант - тётушка); «Знаешь, топ спег» (моя шер - мой дорогой); «По правде вам сказать, епхге поиз…» (антр ну - между нами). Так Толстой передаёт особенности салонной речи дворянской аристократии. Толстой писал: «Когда я пишу историческое, я люблю быть до малейших подробностей верным действительности». Речь героев романа, как и описание исторических событий, у него всегда верна действительности. Реалистическую манеру Толстого характеризуют и изобразительные средства языка романа. Сравнения Толстого отличаются простотой и точностью. Толстой считал, что они должны облегчать читателю понимание мысли автора, а не удивлять эффектами неожиданных сопоставлений.

Вот характеристика улыбки Наташи в главе XVI четвёртого тома романа. Наташа, измученная страданиями, вызванными смертью князя Андрея и Пети, взглянула на Пьера - «и лицо с внимательными глазами с трудом, с усилием, как отворяется заржавевшая дверь, улыбнулось…» Ещё пример: при появлении Багратиона «разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, собрались в одну кучу».

Эпитеты Толстого тоже точны и конкретны. Стремлением к точности изображения душевных настроений объясняется обилие в романе сложных прилагательных. Взгляд героев автор определяет то, как вопросительно-сердитый, то, как недовольно-вопросительный, то, как насмешливо-вызывающий, то, как счастливо-спокойный и т. п. Особую трудность для каждого писателя составляет изображение сложных душевных настроений. В этих случаях писатели используют обычно приём однородных определений, подобранных по признаку синонимичности (например: усталый, страдальческий, несчастный вид). Толстой и в этом случае оказывается оригинальным художником. Для изображения сложного психологического переживания он прибегает часто не к подбору синонимов, а, наоборот, к использованию антонимов’. Так, в романе Антонимы - слова, имеющие взаимно противоположное значение (например: больной - здоровый).

Стремление Толстого к естественности и точности изображения жизни наложило своеобразный отпечаток даже на синтаксическое строение его речи. Говоря о языке романа “Война и мир”, мы уже указывали на громоздкость и тяжеловесность его отдельных фраз. Приведём пример сложного предложения Толстого с многочисленными придаточными предложениями и с союзами ежели бы, что, чтобы: «Что бы делала Соня, ежели бы у неё не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи для того, чтобы не пропустить часы, в которые нужно давать пилюли…» Толстой был мастером художественного слова и тщательно отделывал свои рукописи. В основе его синтаксических длиннот лежит нарочитое, сознательное стремление к наиболее точному выражению своих творческих замыслов. Толстой «лепил» свои образы, как лепит произведения художник-скульптор. Он стремился обычно не рассказать, а показать психический процесс во всей его цельности и нерасчленённости. Это стремление и приводило его иногда к громоздким синтаксическим конструкциям. С другой стороны, и борьба с искусственностью литературно-книжного языка, с его изысканностью и закруглённостью слога сознательно вела Толстого по пути его своеобразного синтаксического новаторства. Можно сказать, следовательно, что синтаксис Толстого целиком обусловлен его стремлением к строгому реализму.

В области языка, как и во всей своей художественной работе, Толстой борется за правду и простоту, за реализм, за беспощадное разоблачение словесных штампов, ходячих фраз, за точное, неприкрашенное изображение жизни в художественном и публицистическом слове.

1. Ставил цель, придерживался ее

Апрель, 1847 год, Казань. Дом на улице Черноозерской, во дворе собака лает на мотив песни «Только» певицы Нюши. В окно квартиры лезет весеннее солнце. За столом сидит парень с короткой стрижкой и большими ушами, его зовут Лев. Перед ним - тетрадь. Смотри, что там записано: «Чем хуже положение, тем более усиливай деятельность». И еще: «Преодолевай тоску трудом, а не развлечением». 19-летний Лев весь март лечился от гонореи, а потом придумал и записал себе правила, которыми собрался руководствоваться в жизни. Так Толстой стал вести дневник. Думаешь, через пару недель он забыл об этой идее и увлекся разведением джунгарских хомяков? Толстой записывал мысли по поводу своей жизни и поступков до самой смерти в 82 года! Ты можешь проследить его целеустремленность и тягу к самосовершенствованию, например, по «Избранным дневникам», которые с 1978-го по 1985 год выпускало издательство «Художественная литература» (21 том!).

2. Был храбрым

Осень 1851 года, Чечня, место неподалеку от Кизляра. Река Терек бурлит и уходит за поворот, где-то за лесом горцы чистят ружейные дула. На нашем берегу, словно расстрелянный, спит казак, а юнкер 4-й батареи 20-й артиллерийской бригады Лев Толстой смотрит, как солнце опускается за горы. Писатель (по определению - мирный человек) на поле боя отличался завидным мужеством. В 1851 году Лев отправился на Кавказскую войну, а потом стал участником Крымской. С 1854-го по 1855 год он оборонял Севастополь, командовал батареей, которая находилась на 4-м бастионе - в одном из самых опасных мест. Вражеские снаряды туда падали так часто, что это казалось каким-то природным, как снег зимой, явлением. Когда в 1856 году Лев вышел в отставку, на груди у него висел орден Святой Анны и медаль «За защиту Севастополя».

3. Вечно боролся с собой

Ясная Поляна, Тульская область, лето 1860 года. Лев уже отрастил бороду, крупные уши скрывают волосы. Он ступает по тропинке. Вокруг зеленый лес, а в глазах Толстого что-то неуловимое. Обдумывает судьбы местных крестьян? Вовсе нет. «Шлялся в саду со смутной, сладострастной надеждой поймать кого-то в кусту. Ничто мне так не мешает работать», - писал позже Толстой о таких днях. Одним из своих основных пороков Лев считал страсть к женщинам - он то побеждал ее, то вновь проигрывал в этой борьбе, затянувшейся на многие годы. В итоге его любовь к слабому полу пошла на пользу мировой литературе и кинематографу. Как ты, наверное, знаешь, главная героиня романа «Анна Каренина» (издан в 1878 году) - женщина. Эту работу Льва Толстого режиссеры из разных стран мира экранизировали уже 30 раз - первая версия фильма вышла в 1910 году, а последняя - в 2012-м (режиссер Джо Райт, в главной роли Кира Найтли).

4. Не боялся экспериментов

В 1859 году Лев Толстой открыл для крестьянских детей странную школу прямо в своем имении. Толстой, представь себе, был уверен, что учеба должна быть исключительно в удовольствие. «Образование не может быть насильственно и должно доставлять наслаждение учащимся» - вот что он писал. В Яснополянской школе, помимо самого Льва, преподавали еще четыре человека. Они обязаны были не вдалбливать знания в детей, а заинтересовать их уроками. Школьники могли сами выбирать, на какие занятия им ходить, ученикам разрешалось являться на уроки в любое время и покидать школу, когда захочется.

Кто тут с бородой

Лев Толстой родился 9 сентября 1828 года в родово­й усадьбе Ясная Поляна в Тульской области. Умер от воспаления легких 20 ноября 1910 года в доме начальника железнодорожной станции Астапово (сейчас – «Лев Толстой», Липецкая область).