Фома гордеев роман. Максим горький - фома гордеев

Действие повести происходит в городе на Волге, в конце XIX - начале XX веков.

Лет шестьдесят тому назад на одной из барж богача купца Заева служил водоливом Игнат Гордеев. Сильный, красивый и неглупый, он был из тех людей, которые не задумываются над выбором средств и не знают иного закона, кроме своего желания. В сорок лет Игнат Гордеев сам был собственником трёх пароходов и десятка барж. На Волге его уважали, как богача, но дали ему прозвище «Шалый», потому что жизнь его не текла по прямому руслу, а то и дело мятежно вскипала, бросаясь вон из колеи. В теле Игната словно жили три души. Одна из них, самая мощная, была жадна, и когда Игнат подчинялся ей, он становился человеком, охваченным неукротимой страстью к работе. Но, отдавая много сил погоне за рублём, он не был мелочен, и иногда обнаруживал искреннее равнодушие к своему имуществу. Время от времени, обычно весной, в нём просыпалась вторая душа - буйная и похотливая душа раздражённого голодом зверя. В нём словно вскипал вулкан грязи, он пил, развратничал, спаивал других и жил так неделями. Потом вдруг являлся домой смирный и тупой, как овца, выслушивал упрёки жены и по нескольку часов кряду выстаивал на коленях перед образами - это брала над ним власть третья душа. Но во всех трёх полосах жизни Игната не покидало одно страстное желание - иметь сына. Его жена, толстая, раскормленная женщина, родила ему за девять лет супружества четырёх дочерей, но все они умерли в младенчестве. После каждых родов Игнат с наслаждением бил жену за то, что она не родила ему сына.

Однажды, находясь по делам в Самаре, он получил известие о смерти жены. Хоронить её Игнат поручил куму Маякину, потом отслужил в церкви панихиду и решил поскорее жениться. В то время ему было сорок лет. Во всей его мощной фигуре было много здоровой и грубой красоты. Не прошло и полгода, как Игнат женился на Наталье Фоминишне, дочери уральского казака-старообрядца. Он любил свою высокую, стройную красавицу-жену и гордился ей, но вскоре стал осторожно к ней присмат­риваться. Наталья была задумчива и безучастна ко всему, ничто не интересовало эту странную женщину. Она всегда была задумчива и далека, словно искала в своей жизни какой-то смысл, но никак не могла найти. Лишь кум Маякин, умница и балагур, иногда вызывал у неё бледную улыбку.

Когда Наталья объявила о своей беременности, Игнат начал ходить за женой, как за малым ребёнком. Наталью же беременность сделала ещё более сосредо­точенной и молчаливой. Она не вынесла трудных родов и умерла, родив Игнату долгожданного сына. Игнат окрестил сына Фомой и отдал его в семью крёстного отца Маякина, у которого жена тоже недавно родила. Маякин жил в огромном двухэтажном доме, окна которого затеняли могучие старые липы, отчего в комнатах всегда царил строгий полумрак. Семья была благочестива - запах воска и ладана наполнял дом, в душной атмосфере носились покаянные вздохи и молитвенные слова, по комнатам бесшумно двигались женские фигуры в тёмных платьях. Семья Якова Тарасовича Маякина состояла из него самого, его жены Антонины Ивановны, дочери и пяти родственниц, самой младшей из которых было тридцать четыре года. Был у Маякина и сын Тарас, но имя его не упоминалось в семье - Яков отрёкся от сына после того, как он уехал в Москву и женился там против воли отца. Яков Маякин - худой, юркий, с огненно-рыжей бородкой - был владельцем канатного завода и имел в городе лавочку. Среди купечества он пользовался уважением, славой «мозгового» человека и очень любил напоминать о древности своего рода.

В этой семье Фома Гордеев прожил шесть лет. Большеголовый, широкогрудый мальчик казался старше своих шести лет и по росту, и по серьёзному взгляду миндалевидных тёмных глаз. Фома по целым дням возился с игрушками вместе с дочерью Маякина - Любой. С девочкой Фома жил дружно, а ссоры и драки ещё больше скрепляли дружбу детей. Жизнь Фомы была однообразной, единственным развлечением было чтение библии по вечерам. До шести лет мальчик не слышал ни одной сказки. Вскоре Игнат вызвал к себе свою сестру Анфису, и мальчика забрали в дом отца. Анфиса, смешная, высокая старуха с длинным крючковатым носом и большим ртом без зубов, сначала не понравилась мальчику, но потом он увидел нежность и ласку в её чёрных глазах. Эта старуха ввела Фому в новый, до сих пор неизвестный ему мир. Каждую ночь он засыпал под бархатные звуки голоса Анфисы, рассказывающей сказку, запас которых был у неё неисчерпаем. Отца Фома боялся, но любил. Из-за громадного роста и трубного голоса Фома считал отца сказочным разбойником и очень гордился этим.

Когда Фоме пошёл восьмой год, Игнат поручил сестре учить его грамоте. Азбуку мальчик освоил очень легко, и вскоре уже читал Псалтирь. Жизнь Фомы легко катилась вперёд. Будучи его учителем, тётка была и товарищем его игр. Солнце ласково и радостно светило ветхому, изношенному телу, сохранившему в себе юную душу, старой жизни, украшавшей, по мере сил и умения, жизненный путь детям. Иногда Игнат являлся домой в дым пьяный, но Фома не боялся его. А если Фоме не здоровилось, отец его бросал все дела и оставался дома, надоедая сестре глупыми вопросами.

Пришла весна - и, исполняя своё обещание, Игнат взял сына с собой на пароход. Перед Фомой развернулась новая жизнь. Целые дни он проводил на капитанском мостике рядом с отцом, смотрел на бесконечную панораму берегов, и ему казалось, что он едет по серебряной тропе в те сказочные царства, где живут чародеи и богатыри. Но чудесные царства не появлялись. Мимо проплывали города, совершенно такие же, как и тот, в котором жил Фома. Перед ним открывалась настоящая жизнь, и Фома был немного разочарован ею. Он стал реже, не так упорно смотреть в даль вопрошающим взглядом чёрных глаз. Команда парохода любила мальчика, и он любил этих славных ребят, которые возились с ним, когда Игнат уходил в город по делам.

Однажды в Астрахани, когда на пароход грузили топливо, Фома услыхал, как машинист ругал Игната за жадность. Вечером Фома спросил отца, на самом ли деле он жаден, и передал ему слова машиниста. Утром мальчик узнал, что на пароходе новый машинист. После этого Фома чувствовал, что всем мешает, матросы смотрят на него неласково. Случай с машинистом разбудило в мальчике стремление понять, какие нити и пружины управляют действиями людей.

Ежели видишь - сильный, способный к делу человек, - пожалей, помоги ему. А ежели который слабый, к делу не склонен - плюнь на него, пройди мимо, - говорил сыну Игнат, а потом рассказывал о своей молодости, о людях и страшной их силе и слабости.

Осенью Фому отдали в школу. В первый же день школьной жизни Фома выделил из среды мальчиков двух, которые показались ему интересней других. Толстый, рыжий Африкан Смолин был сыном кожевенного заводчика, а маленький, юркий и умный Николай Ежов - сын сторожа из казённой палаты, бедняк. Ежов был первым учеником в классе, он давал Фоме и Смолину списывать домашнее задание в обмен на еду. Игнат большой пользы в учении не видел.

Учиться надо от самой жизни, - говорил он. - Книга - вещь мёртвая. А жизнь, чуть ты по ней неверно шагнул, тысячью голосов заорёт на тебя, да ещё и ударит, с ног собьёт.

По воскресеньям ребята собирались у Смолина, гоняли голубей и совершали набеги на чужие сады. В подобные разбойничьи набеги Фома вкладывал сердца больше, чем во все другие похождения и игры, и вёл себя с храбростью и безрассудностью, которая поражала и сердила его товарищей. Опасность быть застигнутым на месте преступления не пугала, а возбуждала его.

Так день за днём медленно развёртывалась не богатая волнениями жизнь Фомы. Ещё тихим озером была душа мальчика, и всё, что касалось его - исчезало, ненадолго взволновав сонную воду. Просидев в уездном училище пять лет, Фома окончил четыре класса и вышел из него бравым, черноволосым парнем, со смуглым лицом и большими тёмными глазами, которые смотрели задумчиво и наивно. Любовь Маякина в это время училась в пятом классе какого-то пансиона. Встречая Фому на улице, она снисходительно кивала ему головой. Люба была знакома с какими-то гимназистами, и хотя между ними был Ежов, Фому не влекло к ним, в их компании он чувствовал себя стеснённым. Тем не менее, учиться он не хотел.

Я и без науки на своём месте буду, - насмешливо говорил Фома. - Пусть голодные учатся, мне не надо.

Фома начал познавать прелесть одиночества и сладкую отраву мечтаний. Сидя где-нибудь в уголке, он вызывал перед собой образы сказочных царевен, они являлись в образе Любы и других знакомых барышень. Ему хотелось плакать, он стыдился слёз, и всё-таки тихо плакал. Отец терпеливо и осторожно вводил Фому в круг торговых дел, брал с собой на биржу, рассказывал о характерах своих сотоварищей. И всё-таки, даже в девятнадцать лет было в Фоме что-то детское, наивное, отличавшее его от сверстников.

Как будто он ждёт чего-то, как пелена какая-то на глазах у него. Мать его вот так же ощупью ходила по земле, - сокрушённо говорил Игнат и вскоре решил попробовать сына в деле.

Весной Игнат отправил Фому с двумя баржами хлеба на Каму. Баржи вёл пароход «Прилежный», которым командовал Ефим Ильич, рассуди­тельный и строгий капитан. Отплыв в апреле, - в первых числах мая пароход уже прибыл к месту назначения. Баржи стали напротив села, рано утром явилась шумная толпа баб и мужиков выгружать зерно. Фома смотрел на палубу, покрытую бойко работавшей толпой людей, и тут лицо женщины с чёрными глазами ласково и заманчиво улыбнулось ему. Сердце его учащённо билось. Будучи чистым физически, он уже знал, из разговоров, тайны интимных отношений мужчины к женщине, но надеялся, что есть что-нибудь более чистое, менее грубое и обидное для человека. Теперь, любуясь на черноглазую работницу, Фома ощущал именно грубое влечение к ней, это было стыдно и страшно.

Ефим заметил это и устроил Фоме встречу с работницей. Через несколько дней к берегу подъехала телега и на ней черноглазая Палагея с сундуком и какими-то вещами. Ефим пытался возражать, но Фома прикрикнул на него, и капитан покорился - он был из тех людей, которые любят чувствовать над собой хозяина. Вскоре баржа отплыла в Пермь. Страсть, вспыхнувшая в Фоме, выжгла из него всё неуклюжее и наполнила его сердце молодой гордостью, сознанием своей человеческой личности. Это увлечение, однако, не отрывало его от дела, оно возбуждало в нём с одинаковой силой жажду труда и любви. Палагея относилась к нему с той силой чувства, которую вкладывают в свои увлечения женщины её лет. Она была по настоящему бескорыстна.

Фома уже подумывал о женитьбе на Палагее, когда получил телеграмму от крёстного: «Немедленно выезжай пассажирским». Через несколько часов бледный и угрюмый Фома стоял на галерее парохода, отходящего от пристани, и смотрел в лицо своей милой, уплывавшей от него вдаль. В душе его зарождалось едкое чувство обиды на судьбу. Он был слишком избалован жизнью для того, чтобы проще отнестись к первой капле яда в только что початом кубке.

Фому встретил взволнованный Маякин и заявил, что Игнат выжил из ума. Оказалось, что Софья Павловна Медынская, жена богача-архитектора, Известная всем своей неутомимостью по части устройства разных благотво­ри­тельных затей, уговорила Игната пожертвовать семьдесят пять тысяч на ночлежный дом и народную библиотеку с читальней. Софья Павловна считалась самой красивой женщиной города, но говорили о ней дурно. Фома не видел в этом пожертвовании ничего плохого. Приехав домой, он застал там Медынскую. В переднем углу комнаты, облокотясь на стол, сидела маленькая женщина с пышными белокурыми волосами; на бледном лице её резко выделялись тёмные глаза, тонкие брови и пухлые, красные губы. Когда она бесшумно проходила мимо Фомы, он увидал, что глаза у неё тёмно-синие, а брови почти чёрные.

Вновь жизнь Фомы потекла медленно и однообразно. Отец стал относиться к нему строже. Фома сам чувствовал в себе что-то особенное, отличавшее его от сверстников, но не мог понять - что это такое, и подозрительно следил за собой. В нём было много честолюбивого стремления, но жил он одиноко и не чувствовал потребности в друзьях. Фома часто вспоминал Палагею, и сначала ему было тоскливо, но постепенно её место в его мечтах заняла маленькая, ангелоподобная Медынская. В её присутствии Фома чувствовал себя неуклюжим, огромным, тяжёлым, и это обижало его. Медынская не возбуждала в юноше чувственного влечения, она была непонятна ему. Порою он ощущал в себе бездонную пустоту, которую ничем невозможно было заполнить.

Между тем Игнат становился всё более беспокойным, ворчливым и всё чаще жаловался на недомогание.

Стережёт меня смерть где-то поблизости, - говорил он угрюмо, но покорно. И действительно - скоро она опрокинула на землю его большое, мощное тело. Игнат умер в воскресное утро, не получив отпущение грехов. Смерть отца ошеломила Фому. В душу ему влилась тишина, - тяжёлая, неподвижная, поглощавшая все звуки жизни. Он не плакал, не тосковал и не думал ни о чём; угрюмый, бледный, он сосредо­точенно вслушивался в эту тишину, которая опустошила его сердце и, как тисками, сжала мозг. Похоронами распоряжался Маякин. На поминках Фома с обидой в сердце смотрел на жирные губы и челюсти, жевавшие вкусные яства, ему хотелось выгнать вон всех этих людей, которые ещё недавно возбуждали в нём уважение.

Чего они жрут здесь? В трактир пришли, что ли? - громко и со злобой сказал Фома. Маякин засуетился, но ему не удалось загладить обиду. Гости начали расходиться.

Жизнь дёргала Фому со всех сторон, не давая ему сосредо­точиться на мыслях. В сороковой день после смерти Игната он присутствовал на церемонии закладки ночлежного дома. Накануне Медынская известила его, что он выбран в комитет по надзору за постройкой и в почётные члены общества, в котором она председа­тель­ствовала. Фома стал часто бывать у неё. Там он познакомился с секретарём этого общества, Ухтищевым. Он говорил высоким тенором и сам весь - полный, маленький, круглолицый и весёлый говорун - был похож на новенький бубенчик. Фома слушал его болтовню и чувствовал себя жалким, глупым, смешным для всех. А Маякин сидел рядом с городским головой и что-то бойко говорил ему, играя морщинами.

Фома понимал, что среди этих господ ему не место. Ему было обидно и грустно от сознания, что он не умеет говорить так легко и много, как все эти люди. Люба Маякина уже не раз смеялась над ним за это. Фома не любил дочь крёстного, а после того, как узнал о намерении Маякина поженить их, стал даже избегать встреч с нею. Тем не менее, после смерти отца Фома почти каждый день бывал у Маякиных. Вскоре их отношения приняли вид несколько странной дружбы. Люба была одних лет с Фомой, но относилась к нему, как старшая к мальчику. Порой она была проста и как-то особенно дружески ласкова к нему. Но сколько бы времени они не проводили за беседой, она давала им только лишь ощущение недовольства друг другом, как будто стена непонимания вырастала и разделяла их. Люба часто уговаривала Фому продолжить учение, побольше читать, упрекала его в ограниченности.

Не люблю я этого. Выдумки, обман, - недовольно отвечал Фома.

Люба была недовольна своей жизнью. Учиться её не пускал отец, считая, что удел женщины - замужество, а бежать не хватало храбрости. Часто она повторяла, что живёт в тюрьме, что мечтает о равенстве и счастье для всех людей. Фома слушал её речи, но не понимал, и это злило Любу. Крёстный Маякин внушал Фоме совсем другое.

У каждого человеческого дела два лица. Одно на виду - это фальшивое, другое спрятанное - оно-то и есть настоящее. Его и нужно найти, дабы понять смысл дела, - твердил он. Выступая против постройки приюта, Маякин говорил:

Вот ныне придумали мы: запереть нищих в дома такие особые и чтоб не ходили они по улицам, не будили бы нашей совести. Вот к чему дома эти разные, для скрытия правды они.

Фому эти речи крёстного одурманивали. У него укреплялось двойственное отношение к Маякину: слушая его с жадным любопытством, он чувствовал, что каждая встреча с крёстным увеличивает в нём неприязненное, близкое к страху, чувство к старику. Смех Маякина, похожий на визг ржавых петель, порой пробуждал в Фоме физическое отвращение. Всё это усиливала уверенность Фомы в том, что крёстный твёрдо решил женить его на Любе. Люба и нравилась ему, и казалась опасной, ему чудилось, что она не живёт, а бредит наяву. Выходка Фомы на поминках отца распространилась среди купечества и создала ему нелестную репутацию. Богатые люди казались ему алчными до денег, всегда готовыми надуть друг друга. Но однообразные речи Маякина скоро достигли своей цели. Фома вслушался в них и уяснил себе цель жизни: нужно быть лучше других. Разбуженное стариком честолюбие глубоко въелось в его сердце, но не заполнило его, ибо отношение Фомы к Медынской приняло тот характер, который должно было принять. Его тянуло к ней, но при ней он робел, становился неуклюжим и страдал от этого. Фома относился к Медынской с обожанием, в нём всегда жило сознание её превосходства над ним. Медынская же играла с юношей, как кошка с мышью, и получала от этого удовольствие.

Однажды Фома с крёстным возвращались из затона после осмотра пароходов. Маякин рассказал Фоме, какая репутация у Медынской в городе.

Ты иди к ней и прямо говори: «Желаю быть вашим любовником, - человек я молодой, дорого не берите», - поучал он крестника. При этих словах лицо Фомы вытянулось, и было много тяжёлого и горького изумления в его тоскующем взгляде.

Охваченный тоскливой и мстительной злобой приехал Фома в город. Маякин, бросив в грязь Медынскую, сделал её доступной для крестника, а мысль о доступности женщины усилила влечение к ней. Он пошёл к Вере Павловне, собираясь прямо и просто сказать её, чего он хочет от неё.

Что я вам? - сказала она ему. - Вам нужна иная подруга. Я ведь уже старуха. Не слушайте никого, кроме вашего сердца. Живите так, как оно вам подскажет.

Фома шел домой и точно нёс эту женщину в груди своей - так ярок был её образ. Его дом, шесть больших комнат, был пуст. Тётка Анфиса уехала в монастырь и, может быть, уже не вернётся оттуда. Надо бы жениться, но ни одну знакомую девушку Фома не хотел видеть своей женой.

Прошла неделя после разговора с Медынской. День и ночь её образ стоял перед Фомой, вызывая в сердце ноющее чувство. Работа и тоска не мешали ему думать и о жизни. Он стал чутко прислушиваться ко всему, что говорили о жизни люди, и чувствовал, что их жалобы вызывают в нём недоверие. Молча, подозри­тельным взглядом он присмат­ривался ко всем, и тонкая морщинка разрезала его лоб. Однажды Маякин Послал Фому по делу к Ананию Саввичу Щурову, крупному торговцу лесом. Об этом высоком старике с длинной седой бородой ходили жуткие слухи. Говорили, что он приютил у себя в бане каторжника, который работал для него фальшивые деньги, а потом убил его и сжёг вместе с баней. Ещё Фома знал, что Щуров изжил двух жён, потом отбил жену у своего сына, а когда сноха-любовница умерла, взял в дом к себе немую девочку-нищую и она родила ему мёртвого ребёнка. Идя к Щурову, Фома чувствовал, что он стал странно интересен для него.

Щуров был плохого мнения о Маякине, называл его окаянным фармазоном.

В твои годы Игнат ясен был, как стекло, - сказал Щуров Фоме. - А на тебя гляжу - не вижу - что ты? И сам ты, парень, этого не знаешь, оттого и пропадёшь.

Вечером того же дня Фома отправился в клуб и встретил там Ухтищева. От него Фома узнал, что Софья Павловна завтра уезжает за границу на всё лето. Какой-то толстый и усатый человек вмешался в их разговор и дурно отозвался о Медынской, назвав её кокоткой. Фома тихо зарычал, вцепился в курчавые волосы усатого человека и стал возить его по полу, испытывая жгучее наслаждение. Он в эти минуты переживал чувство освобождения от скучной тяжести, давно уже его стеснявшей. Фому насилу оторвали от этого человека, который оказался зятем вице-губернатора. Фому, однако, это не испугало. Всё, что Фома сделал в этот вечер, возбудило у Ухтищева большой интерес к нему. Он решил встряхнуть, развлечь парня и повёл его к своим знакомым барышням.

На третий день после сцены в клубе Фома очутился в семи верстах от города, на лесной пристани купца Званцева в компании сына этого купца, Ухтищева, какого-то барина в бакенбардах и четырёх дам. Дамой Фомы была стройная, смуглолицая брюнетка с волнистыми волосами по имени Александра. Фома прокутил с ними уже три дня, и всё никак не мог остановиться. О его безобразиях писали в газете. Яков Маякин ругал его последними словами, но остановить не мог. Любовь молча слушала отца. Становясь старше, она изменила отношение к старику. Люба видела его одиночество и её чувство к отцу становилось теплее. О писателях Маякин говорил Любе:

Смутилась Россия, и нет в ней ничего стойкого, всё пошатнулось! Дана людям большая свобода умствовать, а делать ничего не позволено, - от этого человек не живёт, а гниёт и воняет. Девушка молчала, оглушённая речами отца, не умея возразить, освободиться от них. Она чувствовала, что он поворачивает её в сторону от того, что казалась ей таким простым и светлым.

В то же утро к Маякину пришёл Ефим, капитан «Ермака». Он сообщил, что пьяный Фома приказал связать его, сам взялся управлять баржей и разбил её. После этого Ефим попросил отпустить его, сказав, что без хозяина жить не может.

Фома вспоминал пережитое за последние месяцы, и ему казалось, что его несёт куда-то мутный, горячий поток. Среди сутолоки кутежей одна Саша всегда была спокойна и ровна. Фому привлекала какая-то тайна, скрытая в этой женщине, и в то же время он чувствовал, что не любит её, не нужна она ему. Расставаясь с Фомой, Саша сказала ему:

Тяжёлый у тебя характер. Скучный. Ровно ты от двух отцов родился.

Фома смотрел, как вытаскивают из реки баржу, и думал: «Где же моё место? Где моё дело?». Он видел себя лишним среди уверенных в своей силе людей, готовых поднять для него несколько десятков тысяч пудов со дна реки. Фомой овладело странное волнение: ему страстно захотелось влиться в эту работу. Вдруг он большими прыжками бросился к вороту, бледный от возбуждения. Первый раз в жизни он испытывал такое одухотворяющее чувство, он пьянел от него и изливал свою радость в громких, ликующих криках в лад с рабочими. Но через некоторое время эта радость ушла, оставив после себя пустоту.

На другой день утром Фома и Саша стояли на трапе парохода, подходившего к пристани на Устье. У борта пристани их встречал Яков Маякин. Отослав Сашу в город, Фома поехал в гостиницу к крёстному.

Дайте мне полную волю, или всё моё дело берите в свои руки. Всё, до рубля!

Это вырвалось у Фомы неожиданно для него, он вдруг понял, что мог бы стать совершенно свободным человеком. До этой минуты он был опутан чем-то, а теперь путы сами падали с него так легко и просто. В груди его вспыхнула тревожная и радостная надежда. Но Маякин отказал и пригрозил, что посадит его в сумасшедший дом. Фома знал, что крёстный его не пожалеет. Самоуве­ренность Якова Тарасовича взорвала Фому, он заговорил, стиснув зубы:

Чем тебе хвалиться? Сын-то твой где? Дочь-то твоя - что такое? Скажи - зачем живёшь? Кто тебя помянет?

Сказав, что прокутит всё своё состояние, Фома вышел. Яков Маякин остался один, и морщины на его щеках вздрагивали тревожной дрожью.

После этой ссоры Фома загулял с озлоблением, полный мстительного чувства к людям, которые окружали его. Разумеется - были женщины. Он смеялся над ними, но никогда не поднимал на них руку. Саша ушла от Фомы, поступила на содержание к сыну какого-то водочного заводчика. Фома был этому рад: она надоела ему, и пугало его её холодное равнодушие. Так жил Фома, лелея смутную надежду отойти куда-то на край жизни, вон из этой сутолоки, и оглядеться. Ночью, закрыв глаза, он представлял себе огромную, тёмную толпу людей, столпившихся где-то в котловине, полной пыльного тумана. Эта толпа в смятении кружила на одном месте, слышится шум и вой, люди ползают, давя друг друга, как слепые. Над их головами, как летучие мыши, носятся деньги. Эта картина укрепилась в голове Фомы, с каждым разом становясь всё более красочной. Ему хотелось остановить эту бессмысленную возню, направить всех людей в одну сторону, а не друг против друга, но в нём не было нужных слов. В нём росло желание свободы, но вырваться из пут своего богатства он не мог.

Маякин действовал так, чтобы Фома каждый день чувствовал тяжесть лежащих на нём обязанностей, но Фома чувствовал, что он не господин в своём деле, а лишь малая его часть. Это раздражало его и ещё дальше отталкивало от старика. Фома всё сильнее хотел вырваться из дела, хотя бы ценой его погибели. Вскоре он узнал, что крёстный пустил слух о том, что Фома не в своём уме и что над ним придётся учредить опеку. Фома смирился с этим и продолжал свою пьяную жизнь, а крёстный зорко следил за ним.

После ссоры с Фомой Маякин понял, что у него нет наследника, и поручил дочери написать письмо Тарасу Маякину, позвать его домой. Любу Яков Тарасович решил сосватать за Африкана Смолина, который учился за границей и недавно вернулся в родной город, чтобы основать собственное дело. За последнее время Любе всё чаще приходила в голову мысль о замужестве - иного выхода из своего одиночества она не видела. Желание учится она давно уже пережила, от прочитанных ею книг в ней остался мутный осадок, из которого развилось стремление к личной независимости. Она чувствовала, что жизнь обходит её стороной.

А Фома всё кутил и колобродил. Очнулся он в маленькой комнатке с двумя окнами и увидел маленького чёрного человечка, который сидел за столом и царапал пером по бумаге. В человечке Фома узнал своего школьного приятеля Николая Ежова. После гимназии Ежов закончил университет, но многого не добился - стал фельетонистом в местной газете. В своих неудачах он винил не себя, а людей, добротой которых пользовался. Он говорил, что нет на земле человека гаже и противнее подающего милостыню, нет человека несчастнее принимающего её. В Фоме Ежов чувствовал «большую дерзость сердца». Речи Ежова обогащали язык Фомы, но слабо освещали тьму его души.

Решение Маякина выдать дочь замуж было твёрдо, и он привёл Смолина на обед, чтобы познакомить с дочерью. Мечты Любы о муже-друге, образованном человеке, были задушены в ней непреклонной волей отца, и вот теперь она выходит замуж потому, что пора. Люба написала брату длинное письмо, в котором умоляла его вернуться. Тарас ответил сухо и кратко, что вскоре будет по делам на Волге и не преминет зайти к отцу. Эта деловая холодность расстроила Любу, но понравилась старику. Люба думала о брате, как о подвижнике, который ценой загубленной в ссылке молодости обрёл право суда над жизнью и людьми.

Смолин мало изменился - такой же рыжий, весь в веснушках, только усы выросли длинные и пышные, да глаза стали как будто больше. Любе понравились его манеры и внешность, его образованность, и в комнате от этого словно светлее стало. В сердце девушки всё ярче разгоралась робкая надежда на счастье.

Узнав от Ежова, какие события происходят в доме крёстного, Фома решил навестить его и стал свидетелем встречи отца и блудного сына. Тарас оказался невысоким, худощавым человеком, похожим на отца. Выяснилось, что Тарас не был на каторге. Он около девяти месяцев сидел в московской тюрьме, потом был сослан в Сибирь на поселение и шесть лет жил в Ленском горном округе. Потом начал своё дело, женился на дочери владельца золотых приисков, овдовел, дети его тоже умерли. Яков Тарасович был необычайно горд сыном. Теперь он видел наследника в нём. Люба не сводила с брата восхищённых глаз. Фома не захотел идти за стол, где сидят трое счастливых людей, он понимал, что ему там не место. Выйдя на улицу, он почувствовал обиду на Маякиных: всё-таки это были единственные близкие ему люди. Из каждого впечатления у Фомы сразу появлялась мысль об его неспособности к жизни, и это кирпичом ложилось на грудь ему.

Вечером Фома снова зашёл к Маякиным. Крёстного не было дома, Люба с братом пили чай. Фома тоже присел за стол. Тарас ему не понравился. Этот человек преклонялся перед англичанами и считал, что только им присуща настоящая любовь к труду. Фома сказал, что работа - ещё не всё для человека, но потом увидел, что его мысли неинтересны Тарасу. Фоме стало скучно с этим равнодушным человеком. Ему хотелось сказать Любови что-нибудь обидное об её брате, но он не нашёл слов и ушёл из дома.

На следующее утро Яков Маякин с Фомой присутствовали на торжественном обеде у купца Кононова, который в тот день освящал новый пароход. Гостей было человек тридцать, все солидные люди, цвет местного купечества. Фома не нашёл себе среди них товарища, и держался в стороне, угрюмый и бледный. Ему не давала покоя мысль о том, почему крёстный был сегодня с ним так ласков, и зачем уговорил его прийти сюда. Среди этих людей не было почти ни одного, о котором Фоме не было бы известно чего-нибудь преступного. Многие из них враждовали друг с другом, но теперь они слились в одну плотную массу, и это отталкивало Фому и возбуждало в нём робость перед ними.

Во время обеда Якова Тарасовича попросили произнести речь. Со своей обычной хвастливой самоуве­ренностью Маякин начал говорить о том, что купечество является хранителем культуры и оплотом русского народа. Фома не смог этого вынести. Оскалив зубы, он молча оглядывал купцов горящими глазами. При виде его по-волчьи злобного лица купечество на секунду замерло. Фома с невыразимой ненавистью осмотрел лица слушателей и воскликнул:

Не жизнь вы сделали - тюрьму. Не порядок вы устроили - цепи на человека выковали. Душно, тесно, повернуться негде живой душе. Понимаете ли, что только терпением человеческим вы живы?

Купечество один за другим стало расходиться по пароходу. Это ещё более раздражило Фому: он хотел бы приковать их к месту своими словами и - не находил в себе таких слов. И тогда Гордеев начал вспоминать всё, что знал об этих людях преступного, не пропуская ни одного. Фома говорил и видел, что слова его хорошо действуют на этих людей. Обращаясь ко всем сразу, Фома понимал, что слова его не задевают их так глубоко, как бы ему хотелось. Но как только он заговорил о каждом отдельно, отношение к его словам резко изменилось. Он радостно рычал, видя, как действуют его речи, как корчились и метались эти люди под ударами его слов. Фома чувствовал себя сказочным богатырём, избивающим чудовищ.

Около Якова Тарасовича Маякина собралась толпа и слушала его тихую речь, со злобой и утвердительно кивая головами. Фома залился громким хохотом, высоко вскинув голову. В этот момент несколько человек бросились на Фому, сдавили его своими телами, крепко связали по рукам и ногам и волоком оттащили к борту. Над ним стояла толпа людей и говорила ему злые и обидные вещи, но слова их не задевали его сердца. В глубине его души росло какое-то большое горькое чувство. Когда Фоме развязали ноги, он посмотрел на всех и с жалкой улыбкой сказал тихонько:

Ваша взяла.

Фома стал ниже ростом и похудел. Маякин тихо говорил с купцами об опёке. Фома чувствовал себя раздавленным этой тёмной массой крепких духом людей. Он не понимал теперь, что сделал этим людям и зачем сделал и даже чувствовал что-то похожее на стыд за себя пред собой. В груди точно какая-то пыль осыпала сердце. Купцы смотрели на его страдальческое, мокрое от слёз лицо и молча отходили прочь. И вот Фома остался один со связанными за спиной руками за столом, где всё было опрокинуто разрушено.

Прошло три года. Яков Тарасович Маякин умер после краткой, но очень мучительной агонии, оставив своё состояние сыну, дочери и зятю Африкану Смолину. Ежова за что-то выслали из города вскоре после происшествия на пароходе. В городе возник крупный торговый дом «Тарас Маякин и Африкан Смолин». О Фоме не было ничего слышно. Говорили, что после выхода из больницы Маякин отправил его за Урал к родственникам матери.

Недавно Фома появился в городе. Почти всегда выпивши, он появляется то мрачный, то улыбающийся жалкой и грустной улыбкой блаженненького. Живёт он у крёстной сестры на дворе, во флигельке. Знающие его купцы и горожане часто смеются над ним. Фома очень редко подходит к зовущему его, он избегает людей и не любит говорить с ними. Но если он подойдёт, ему говорят:

Ну-ка, насчёт светопре­ставления скажи слово, а, пророк.

На рубеже XX века определился новый этап горьковского творчества. В нем отразился рост рабочего движения второй половины 90-х годов, в нем отложились впечатления Горького, с одной стороны, от столкновений с миром хозяев, крупных капиталистов, буржуазных политиков, а с другой стороны, от общения с рабочими, с рабочим движением. И в конце 1900 г. Горький выступил с повестью «Фома Гордеев». Перед читателями — богатая и многообразная картина русской жизни, мира русской буржуазии — от некультурности и открытого хищничества до европеизированных форм капитализма. Это и богомольный, ветхозаветный Ананий Изуров, разбогатевший путем преступления, и стяжатель-философ Яков Маленин, «мозговой» человек, который «уже способен думать шире, чем требуют узко личные его интересы, он политически наточен и чувствует значение своего класса, «хочет, чтобы буржуазия и купечество имели в своих руках не только экономическую, но и политическую власть».

Наибольшее внимание в романе уделено двум фигурам: охранителю и утвердителю буржуазного сознания Якову Маленину и становящемуся «боком» к нему Фоме Гордееву.

«Фома Гордеев» — повесть о крепнущей русской буржуазии, о том, как она набирает силы. Повесть Горького, однако, не только показывает рост русской буржуазии, не только раскрывает бесчеловечность капиталистических отношений, ложь и лицемерие буржуазной морали.

Основной замысел повести — показать, по словам самого Горького, как в современной буржуазной действительности «должен бешено биться энергичный, здоровый человек, ищущий дела по силам, ищущий простора своей энергии».

Уже в старшем поколении, среди тех, кто основал состояние, были люди, которые внутренне протестовали против звериных порядков собственнического мира, хотя и не могли противиться складывавшимся экономическим отношениям. Таков Игнат Гордеев — одаренный и умный человек из народа, жадный до жизни, «охваченный неукротимой страстью к работе», в прошлом водолив, а теперь богач — владелец трех пароходов и десятка барж.

Его сын Фома не может идти по пути накопительства и стяжательства, инстинктивно тянется к красоте, правде и справедливости, не хочет и не умеет фальшивить. Мир собственнических отношений для него— «тюрьма»: «…душно мне … Ведь разве это жизнь? Разве так живут? Душа у меня болит! И оттого болит, что не мирится!»

Фома — «здоровый человек», который хочет свободы жизни, которому тесно в рамках совершенности. Он выделяется из мира хозяев, и в этом Горький видит показатель неустойчивости современной жизни, показатель того, что настанет время ее изменить.

Фома не понимает до конца устройства жизни, не знает путей и методов ее изменений, далек от передовой интеллигенции и народа, не находит с ними общего языка, хотя в душе и тянется к ним. Он много думает над жизнью, но у него нет тяги к знаниям, к книге, общество умных и образованных людей отпугивает Фому. Стремления иметь друзей он не ощущает. Мир собственности, который Фома отвергает, купеческий уклад жизни наложили на него свою печать; он рано познал «снисходительную жалость к голодному».

В конце повести Фома повержен и унижен. Мещанский мир торжествует победу над бунтарем. Победу над слабым и запутавшимся человеком, но не над читателем, перед которым писатель раскрыл мерзость царства щуровых, маяниных, резинковых, коноковых.

Роман "Фома Гордеев". - одно из лучших произведений М. Горького. Главный герой унаследовал от отца солидное состояние и семейное дело. Он пытается достойно продолжить коммерческую деятельность и приумножить нажитый отцом капитал, но мир дельцов чужд ему. Его горячая мечтательная натура подсказывает, что счастье не измеряется количеством денег. Ему претят грязь и несправедливость окружающей жизни. Он пытается найти свое место в ней, но это оказывается непросто. Фома ищет утешение в пьяном разгуле и диких выходках.

Горький Максим
Фома Гордеев

Горький Максим (Алексей Максимович Пешков)
Фома Гордеев

Антону Павловичу Чехову

М. Горький

I

Лет шестьдесят тому назад, когда на Волге со сказочною быстротой создавалиcь миллионные состояния, - на одной из барж богача купца Заева служил водоливом Игнат Гордеев.

Сильный, красивый и неглупый, он был одним из тех людей, которым всегда и во всем сопутствует удача - не потому, что они талантливы и трудолюбивы, а скорее потому, что, обладая огромным запасом энергии, они по пути к своим целям не умеют - даже не могут - задумываться над выбором средств и не знают иного закона, кроме своего желания. Иногда они со страхом говорят о своей совести, порою искренно мучаются в борьбе с ней, - но совесть непобедима лишь для слабых духом; сильные же, быстро овладевая ею, порабощают ее своим целям. Они приносят ей в жертву несколько бессонных ночей; а если случится, что она одолеет Их души, то они, побежденные ею, никогда не бывают разбиты и так же сильно живут под ее началом, как жили и без нее...

В сорок лет от роду Игнат Гордеев сам был собственником трех пароходов и десятка барж. На Волге его уважали как богача и умного человека, но дали ему прозвище - Шалый, ибо жизнь его не текла ровно, по прямому руслу, как у других людей, ему подобных, а то и дело, мятежно вскипая, бросалась вон из колеи, в стороны от наживы, главной цели существования. Было как бы трое Гордеевых - в теле Игната жили три души.

Одна из них, самая мощная, была только жадна, и когда Игнат подчинялся ее велениям, - он был просто человек, охваченный неукротимой страстью к работе. Эта страсть горела в нем дни и ночи, он всецело поглощался ею и, хватая всюду сотни и тысячи рублей, казалось, никогда не мог насытиться шелестом и звоном денег. Он метался по Волге вверх и вниз, укрепляя и разбрасывая сети, которыми ловил золото: скупал по деревням хлеб, возил его в Рыбинск на своих баржах; обманывал, иногда не замечал этого, порою - замечал, торжествуя, открыто смеялся над обманутыми и, в безумии жажды денег, возвышался до поэзии. Но, отдавая так много силы этой погоне за рублем, он не был жаден в узком смысле понятия и даже, иногда, обнаруживал искреннее равнодушие к своему имуществу.

Однажды, во время ледохода на Волге, он стоял на берегу и, видя, как лед ломает его новую тридцатипятисаженную баржу, притиснув ее к обрывистому берегу, приговаривал сквозь зубы:

Так ее!.. Ну-ка еще... жми-дави!.. Ну, еще разок!..

Что, Игнат, - спросил его кум Маякин, - выжимает лед-то у тебя из мошны тысяч десять, этак?

Ничего! Еще сто наживем!.. Ты гляди, как работает Волга-то! Здорово? Она, матушка, всю землю может разворотить, как творог ножом, - гляди! Вот те и "Боярыня" моя! Всего одну воду поплавала... Ну, справим, что ли, поминки ей?

Баржу раздавило. Игнат с кумом, сидя в трактире на берегу, пили водку и смотрели в окно, как вместе со льдом по реке неслись обломки "Боярыни".

Жалко посуду-то, Игнат? - спросил Маякин.

Ну, чего ж жалеть? Волга дала, Волга и взяла... Чай, не руки мне оторвало...

Все-таки...

Что - все-таки? Ладно, хоть сам видел, как всё делалось, - вперед наука! А вот, когда у меня "Волгарь" горел, - жалко, не видал я. Чай, какая красота, когда на воде, темной ночью, этакий кострище пылает, а? Большущий пароходина был...

Будто тоже не пожалел?

Пароход? Пароход - жалко было, точно... Ну, да ведь это глупость одна жалость! Какой толк?

Плачь, пожалуй: слезы пожара не потушат. Пускай их пароходы горят. И - хоть всё сгори - плевать! Горела бы душа к работе... так ли? ,

Н-да, - сказал Маякин, усмехаясь. - Это ты крепкие слова говоришь... И кто так говорит - его хоть догола раздень, он всё богат будет...

Относясь философски к потерям тысяч, Игнат знал цену каждой копейке; он даже нищим подавал редко и только тем, которые были совершенно неспособны к работе. Если же милостыню просил человек мало-мальски здоровый, Игнат строго говорил:

Проваливай! Еще работать можешь, - поди вот дворнику моему помоги навоз убрать - семишник дам...

В периоды увлечения работой он к людям относился сурово и безжалостно, он и себе покоя не давал, ловя рубли. И вдруг - обыкновенно это случалось весной, когда всё на земле становится так обаятельно красиво и чем-то укоризненно ласковым веет на душу с ясного неба, - Игнат Гордеев как бы чувствовал, что он не хозяин своего дела, а низкий раб его. Он задумывался и, пытливо поглядывая вокруг себя из-под густых, нахмуренных бровей, целыми днями ходил угрюмый и злой, точно спрашивая молча о чем-то и боясь спросить вслух. Тогда в нем просыпалась другая душа - буйная и похотливая душа раздраженного голодом зверя. Дерзкий со всеми и циничный, он лил, развратничал и спаивал других, он приходил в исступление, и в нем точно вулкан грязи вскипал. Казалось, он бешено рвет те цепи, которые сам на себя сковал и носит, рвет их и бессилен разорвать. Всклокоченный, грязный, с лицом, опухшим от пьянства и бессонных ночей, с безумными глазами, огромный и ревущим хриплым голосом, он носился по городу из одного вертепа в другой, не считая бросал деньги, плакал под пение заунывных песен, плясал и бил кого-нибудь, но нигде и ни в чем не находил успокоения.

О его кутежах в городе создавались легенды, его строго осуждали, но никто никогда не отказывался от его приглашения на оргии. Так он жил неделями. И неожиданно являлся домой еще весь пропитанный запахом кабаков, но уже подавленный и тихий. Со смиренно опущенными глазами, в которых теперь горел стыд. он молча слушал упреки жены, смирный и тупой, как овца, уходил к себе в комнату и там запирался. По нескольку часов кряду он выстаивал на коленях пред образами, опустив голову на грудь; беспомощно висели его руки, спина сгибалась, и он молчал, как бы не смея молиться. К дверям на цыпочках подходила жена и слушала. Тяжелые вздохи раздавались за дверью - вздохи лошади, усталой и больной.

Господи! Ты - видишь!.. - глухо шептал Игнат, с силой прижимая к широкой груди ладони.

Во дни покаяния он пил только воду и ел ржаной хлеб. Жена утром ставила к двери его комнаты большой графин воды, фунта полтора хлеба и соль. Он отворял дверь, брал эту трапезу и снова запирался. Его не беспокоили в это время, даже избегали попадаться на глаза ему... Через несколько дней он снова являлся на бирже, шутил, смеялся, принимал подряды на поставку хлеба, зоркий, как опытный хищник, тонкий знаток всего, что касалось дела.

Но во всех трех полосах жизни Игната не покидало одно страстное желание-желание иметь сына, и чем старее он становился, тем сильнее желал. Часто между ним и женой происходили такие беседы. Поутру, за чаем, или в полдень, за обедом, он, хмуро взглянув на жену, толстую, раскормленную женщину, с румяным лицом и сонными глазами, спрашивал ее:

За девять лет супружества жена родила ему четырех дочерей, но все они умерли. С трепетом ожидая рождения, Игнат мало горевал об их смерти - они были не нужны ему. Жену он бил уже на второй год свадьбы, бил сначала под пьяную руку и без злобы, а просто по пословице: "Люби жену - как душу, тряси ее - как грушу"; но после каждых родов у него, обманутого в ожиданиях, разгоралась ненависть к жене и он уже бил ее с наслаждением, за то, что она не родит ему сына.

Однажды, находясь по делам в Самарской губернии, он получил из дома от родных депешу, извещавшую его о смерти жены. Он перекрестился, подумал и написал куму Маякину:

"Хороните без меня, наблюдай за имуществом..."

Потом он пошел в церковь служить панихиду и, помолившись о упокоении души новопреставленной Акилины, решил поскорее жениться.

В то время ему было сорок три года; высокий, широкоплечий, он говорил густым басом, как протодьякон; большие глаза его смотрели из-под темных бровей смело и умно; в загорелом лице, обросшем густой черной бородой, и во всей его мощной фигуре было много русской, здоровой и грубой красоты; от его плавных движений и неторопливой походки веяло сознанием силы. Женщинам он нравился и не избегал их.

Максим Горький — человек великой тайны, которую он мучительно и самозабвенно открывал в самом себе через своих героев. Эта тайна — смысл человеческой жизни.

Наверное поэтому в его произведениях нет проходных персонажей — каждый значителен. Значителен именно своим, неповторимым жизненным опытом, личностным пониманием его смысла. Но разве можно до конца познать то, что имеет миллионы решений, меняет свой облик, над чем человечество бьется тысячелетия? Каждый понимает, что дело в правде жизни. «А если она, правда — то самое дорогое и есть? — говорит Яков Маякин — Ежели ее может быть, каждый молча ищет?.. Кто, кроме меня, интересы мои понимает?»

В вопросе о смысле жизни и счастии люди оказываются в таком же положении, как при строительств Вавилонской башни.

В романе «Фома Гордеев», художественном мире, созданном волей и талантом писателя, живут купцы-волгари, владельцы пароходств и заводов, и их дети — наследники богатого состояния. С классовой точки зрения, жизненные интересы у них общие: выгодные сделки, прибыль, капитал, власть. Но помимо этого у каждого есть и нечто большее — жизненные ценности. Иначе как же понять чувство одиночества и тоску Маякина о правде, которую каждый «молча ищет».

О Фоме Гордееве наше литературоведение привычно говорило как о личности «маргинальной», «выломившейся из своего класса»,— да и сам Горький, по его словам, хотел показать титана, «сваленного тучей комаров».

Ключ к главной мысли мы находим в начале романа. Вспомним уклад семьи Маякина, традиционные вечерние чтения Библии, образ, возникающий в представлении маленького Фомы, слушающего «Книгу Иова», написанную библейским вольнодумцем: «Человек... дорастая до неба, погружал свои темные руки в облака и, разрывая их, кричал страшным голосом: «На что дан свет человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком?».

Так на кого же больше похож Фома: на этого человека, достающего до облаков, или на «титана, сваленного кучей комаров»? И кто такие эти «комары»: Маякин, Щуров, Игнат Гордеев?

Почему же купцы при всех отрицательных сторонах личности являются созидателями жизни (они налаживают и развивают торговые связи, организуют перевозки по Волге, необходимые всем, строят фабрики и заводы, по мере возможности помогают людям), а Фома Гордеев — главный герой — получается разрушителем не только дела, созданного трудом, умом и волей его отца, но и собственной жизни, и — что еще страшнее — собственной личности?

Ответ на этот вопрос дает система образов в романе.

В центре романа три фигуры: Игнат Гордеев, Яков Маякин, Фома Гордеев, связанные семейными узами, общим делом, но главное — представлением о совести человеческой (остальные персонажи как бы входят в орбиту каждого из них). Но как жить в ладу с собственной совестью в мире, созданном против законов Совести? «...Совесть, — читаем мы на первой странице романа, — непобедима лишь для слабых духом; сильные же быстро овладевая ею, порабощают ее своим целям». Если совесть «одолеет их души, то они, побежденные ею, никогда не бывают разбиты и так же сильно живут под ее началом, как жили и без нее...».

Так совесть напрямую сопрягается с силой или слабостью человеческого духа. Сильные легко заглушают голос совести, слабые полностью попадают под ее власть. Кого же Горький относит к сильным и слабым духом?

Критерии четкие: сильные — это люди, не «смятенные буйными страстями», не «полубезумные в стремлении забыть себя», те, которые сами управляют жизненным потоком или сознательно отдаются его течению. Слабые же «охвачены темной волной и несутся с нею, словно мусор». «Мутный, горячий поток» овладевает ими.

Значит герой романа — Фома Гордеев — оказывается личностью слабой именно за счет тех сторон его натуры, которые отличают его от других, за которые его любят окружающие. Это человек, имеющий по мнению его самого и близких ему людей, обостренное чувство стыда и совести.

Обратимся к жизненному пути каждого из героев романа.

Образ Якова Маякина

Яков Маякин — владелец канатного завода. «Умный старик. Он во всяком житейском деле изнанку видит. Он у нас — ристократ — от матушки Екатерины. Много о себе понимает» (Игнат Гордеев). Главную цель своей деятельности он видит в устроении жизни, начиная с государства Российского, кончая судьбой отдельного человека. Каждый должен знать место в жизни: если ты пожарный — стой на своей каланче.

В силу жизненной установки Маякин не тяготится своим делом, он не раб, а хозяин его. Прагматичный подход к человеку сочетается с уважением к нему. Маякин твердо следует традициям и законам жизни, поэтому почти до конца борется за Фому, стараясь наставить его на путь, проложенный отцами, чтобы перед смертью было кому передать труд свой. Смело лавируя в бурном потоке жизни, он то противостоит ему, то ложится на дно, то, улавливая волну, мчится на ее гребне. Это опытный, «опаленный жаром жизни» человек, «стойкий в своих желаниях», умеет ценить жизнь и по-звериному наслаждаться ее законами.

Внутренняя жизнь любого человека отражается на его внешнем облике. Вот и мы при первой встрече с Маякиным поражаемся тому, что у него как бы «два лица». На протяжении романа Горький нигде не забывает подчеркнуть ту или иную деталь его облика: то сходство с каким-нибудь хищником, например, ястребом, то отмечает его «иконописное лицо», то его ехидную ядовитую улыбку, то манеру извиваться всем телом». И при всем том — напряженная работа мысли, взгляд умный, бойкий. Речь Маякина тоже разная, по обстоятельствам: властная, вразумляющая, просящая, наставляющая, ехидная, насмешливая, полна ярких, глубоких, запоминающихся афоризмов.

Если он испытывает временами чувство одиночества, то это одиночество земного, житейского плана, без надрыва и томления духа, как у Фомы. Он познал законы жизни, среди которых отведено место Богу и церкви, причем место не формальное. В его доме не отказывали нищим и нуждающимся, «обрядности исполнялись неуклонно, в них влагалась вся свободная сила обитателей». В личной, общественно-деловой жизни Маякин по-домостроевски старается придерживаться христианских заповедей (хотя бывает и циничен), он разумен во всем: в вере, в делах богоугодных, но по сути политика его такова: Богу — Богово, кесарю — кесарево».

Финал его жизни благополучен: он достигает всего, чего хотел — власти, уважения и почета сограждан, богатства. Сын Маякина Тарас, вернувшись домой, не только наследует деньги, но и берет в руки все дела и, став крупным промышленником, вместе с зятем увеличивает капитал отца и занимает видное положение в городе. Маякин любящий и заботливый отец: он приглядел дочери достойную партию — Люба выходит замуж за перспективного Смолина.

Маякин умирает так, как мог бы только пожелать: на руках любящих и уважающих его людей, в благополучной и полной достатка семье.

Образ Игната Гордеева

Под стать ему и Игнат Гордеев (Игнат, Игнатий — имя латинского происхождения, в дословном переводе означает «огнедышащий»), умный, волевой, удачливый именно потому, что обладал огромным запасом энергии, «не задумывающийся над выбором средств, не знающий закона, кроме своего желания». Успехом в жизни, богатством он был обязан только самому себе. В сорок лет он, начавший карьеру с водолива на барже именитого купца, стал владельцем трех пароходов и десятка барж на Волге. Он тоже из тех сильных духом, которые находят компромисс со своей совестью. Игнат — натура страстная и противоречивая. В его жизни прослеживаются три постоянно сменяющие друг друга полосы. Работа — время, когда он «ловил золото» и «в безумии жажды денег возвышался до поэзии». Его увлекает стихия, но жажда наживы находит удовлетворение не в деньгах, не в количестве пароходов, а в насыщении потребности души. Игнат осознает это как важное жизненное качество — «горела бы душа к работе». Маякин замечает: «Кто так говорит — его хоть до гола раздень, он все богат будет».

Игнат умеет ценить в себе это состояние, потому что переживал тяжелые периоды апатии, полного безразличия к делу и имуществу. Душа мятежная, он даже получает чувственное наслаждение от треска ломающейся под натиском льда баржи, Это время сильно, с напором вырывающейся из него страсти.

Другой период — период кутежей, проматывания денег, нажитых большими трудами, умом и бесстыдством. Тогда он чувствует себя рабом дела. Как дикий зверь, он рвет цепи и бессилен их разорвать — и потому не находит себе успокоения.

Третья полоса жизни — стыд и покаяние, когда Игнат часами простаивал перед иконами, по нескольку дней сидел запершись в комнате, питаясь хлебом и водой.

Этот человек при всем буйстве характера был способен на глубокое, искреннее раскаяние, имел в сердце «страх Божий». Он, как и Маякин, понимал, что не все в жизни зависит от человека, но многое совершается по воле Божьей. Игнат Гордеев и Яков Маякин не рвутся к идеалам, в небесные выси, — но заповеди христианские носят в сердце. Как говорил Достоевский, русский человек грешит, но в отличие от всех других осознает, что безобразит.

Горький показывает силу его внутреннего и внешнего облика: «В мощной фигуре было много русской, здоровой и грубой красоты; от его плавных движений и неторопливой походки веяло сознанием силы».

За несколько месяцев до смерти Бог посылает ему встречу с «ангелоподобной женщиной» Медынской, похожей одновременно на «цветок и на икону» (такой она представляется Гордееву именно в тот период). Помогая ей, Игнат вкладывает деньги в богоугодное дело, заботясь не только о симпатии Медынской, но и о том, чтобы люди после его смерти «добром помянули».

Финал жизни Игната Гордеева тоже благополучен. Он, как и его кум, получил от жизни все, что хотел, — богатство, уважение. Он умирает с миром в душе как раз в тот момент, который давал ему уверенность, что его любимый сын прочно стоит на ногах.

Смерть приходит к Игнату как к праведнику. Любая смерть по своей сути безобразна, но как красива эта сцена в романе! Знание прихода смерти как бы дается Игнату заранее. Он умирает без мучений, в одночасье, под благовест колоколов всех церквей, в белой рубахе, в саду под яблоней, полной созревших яблок, а рядом с ним надежда его жизни — сильный и красивый сын. Свет восходящего солнца, розовые блики его лучей на белой рубахе, запах яблок, перезвон колоколов — все символизирует конец жизни человека достойного, «сумевшего сохранить себя цельным» и полностью реализовать свои силы.

Образ Фомы Гордеева

Издавна в литературоведении образ Фомы Гордеева рассматривался как образ мятежника, бунтаря, восстающего против несправедливости, затхлости жизни купечества, уклада жизни царской России.

В отличие от отца и крестного у Фомы нет жизнелюбия, его страсти суетны и мятежны. В момент похмелья, тяжелых раздумий он видит себя в стороне от «котлована жизни», в котором кипят люди. Ему хочется отойти в сторону и оттуда посмотреть, чтобы понять, «зачем дана жизнь человеку».

Образ реки, мутного потока, котлована, бездонного рва постоянно сопровождают Фому Гордеева — они неразлучны. Этого мы не находим в романе, когда ведется рассказ об Игнате, Маякине, Щурове.

Символом запутавшегося сознания Фомы становится в романе сова, которая в народных поверьях отмечена знаком мудрости. Когда-то в детстве Фома с приятелями спугнули в овраге сову и гоняли ее до тех пор, пока она, беспомощная днем, «не истрепалась вконец и где-то запряталась». Сходство положения несчастной совы и Фомы Гордеева заставляет вспомнить слова из «Книги Иова»: «На что дан свет человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком?» Фома, действительно, окружен на свету мраком. Он ослеплен светом, который Бог дал людям, он «хотел научить людей жить, но как надо жить, не знал сам».

Но разве это только его вина? Скорее, беда — и не его одного. Он как бы часть сути чего-то исконно русского, роднящего его с родной природой. Сочетание полусонного, скорее даже — спящего сознания с присущей молодости потребностью «вмешаться в жизнь», «командовать, рубить», продиктованной исключительно желанием «заставить всех обратить на себя внимание и показать всем силу, ловкость, живую душу в себе», приводит героя к тяжелейшему, душевному конфликту. Поглощающая Фому тяга к самоутверждению вязнет не в отсутствии условий для этого (их предостаточно), а в полной неспособности личности реализовать себя. Будет справедливым сказать, что Фома Гордеев вместе с врожденным комплексом неполноценности (стеснительность, замкнутость, робость) мучается еще и неумением что-то делать, говорить, по-житейски вникать в суть явления (он сам не раз признается: «я думать не умею»). А житейская сердцевина всякого торгового дела, которая противна Фоме, по Маякину, такова: «Или всех грызи, иль лежи в грязи... Подходя к человеку, держи в левой руке мед, а в правой — нож». Внутренняя душевная чистоплотность не позволяет Фоме принять фальшь отношений между людьми, преступные способы наживы, грязные деньги.

Но и простые мужицкие радости недоступны «хозяину» большого дела. Присущее Фоме Гордееву умение ценить красоту во всем (в природе, в труде, в человеческой внешности, манере поведения) заставляют его во время подъема баржи любоваться работой кудрявого веселого парня, но это восхищение тут же перерождается в жгучую зависть. Ритм, слаженность действий дружного коллектива завораживают Фому настолько, что невозможность слиться, раствориться в нем поднимает со дна души быстро нарастающее раздражение и даже злое желание, чтобы цепи порвались, не выдержали — и баржа, его баржа, стоившая таких огромных усилий, не была поднята. Когда же ее удалось все-таки поднять, то не результат труда, а вид этой «грязной, разбитой уродины» злит Фому и поселяет в его сердце обиду на себя.

На первый взгляд, здесь то же равнодушие к своему имуществу, что временами посещало и его отца, однако природа этих чувств не во всем одинакова. Игната волнует зрелище стихии, когда горит его «Волгарь»: «...жалко — не видал я. Чай, какая красота, когда на воде, темной ночью, этакий кострище пылает? Большущий пароходище был...» Игнат весь отдается силе воображения; Фому же беспокоит только смена переживаемых настроений.

Неспособность Фомы Гордеева жить в этом мире (неважно, в каком историческом времени и обществе, — в мире людей) чувствуют все, поэтому каждый, по-своему любя его, дает наставления, не лишенные здравого смысла. Прав Маякин, говоря: «Любит тот, кто учит». Отец учит жить, чтобы брать у жизни все, что она дает в изобилии; крестный — чтобы жизнь устроить для себя и для общества, исполнить долг, реализовав свои силы; Люба — чтобы отдать себя людям и т. д. Словом, нет человека в романе, который бы не поучал Фому. И это вовсе не потому, что они намного умнее его и хотят похвалиться этим. Просто видят, что страдания его искренние, глубокие, они мучают его.

Все сначала учат, а потом уходят от него. Сочувствие не беспредельно, а переживание чужого страдания может заразить душевным нездоровьем и окружающих. Фома правильно угадывает причину своего духовного недуга — «бесчувствие», но это не совсем точно. Он не чувствует не испытывает ни к кому любви, милосердия, его душевные привязанности неустойчивы. В итоге он никому не сделал добра, не сказал ласкового слова, не оказал поддержки и помощи. В пьяных кутежах Фома спускает все нажитое отцом, не задумавшись ни разу над тем, что его деньги могли бы помочь каким-нибудь несчастным. Какие чувства живут в его душе? Смятенность, злоба, злобная мстительность, раздражительность. Полностью бесчувственным его назвать нельзя. Наследника жизни волнует только состояние собственной души, а в ней — «как в погребе» (вспомним Ларру в «Старухе Изергиль»). Перед подъемом баржи все мужики истово молятся, только Фома «забыл снять картуз» и перекреститься. Он грубо обрывает подрядчика, посоветовавшего его обратиться за помощью к Господу, да и сами молитвы «ложились на душу ему, как тяжесть».

Для Фомы с детства существует один закон — его желание, а отсюда честолюбие, самолюбивая уверенность, что он лучше других. Укоры совести и стыд, испытываемые им, постоянно засыпаются плотным слоем пепла его страстей и греховных поступков. Избалованному любовью близких людей, ему и в голову не приходит (при сознании неправильности своей жизни и критике окружающих) покаяться в делах своих.

Именно сокрушения сердечного и смиренномудрия, которое «ни на кого не гневается, и никого не прогневляет» так не хватает Фоме Гордееву. Обратим внимание на имя и фамилию, которые дает Горький своему герою. Фома — один из учеников Христа, получивший прозвище «неверующий» за свои сомнения. Гордеев — явно имеет происхождение от слова «гордость», от «гордыни» (возношение себя перед людьми и Богом) — одного из тяжелейших грехов человеческих

Конец романа, конец судьбы Фомы Гордеева очень тяжелый. В народе говорят, что если Бог кого захочет наказать, он лишает разума. Так происходит и с Фомой: случается то, чего он больше всего боялся. «Он какой-то истертый, измятый и полоумный бродит по улицам — над ним смеются люди, которых когда-то он так ненавидел».

Характерны обстоятельства, при которых умерли Игнат Гордеев, Маякин, и «конец» Фомы, когда-то сильного, богатого и красивого человека. Их смерть носит отпечаток самодостаточности жизни — Фома же пропал для себя и людей. За что судьба так сурово покарала его?

В Игнате и Маякине (при всех их пороках) живет сила любви: к делу, к детям, жизни. Ее нет у Фомы, любви как оживотворяющего начала в судьбе любого человека.

Таковы печальные поиски смысла жизни одного из главных героев Горького — Фомы Гордеева.

Повесть "Фома Гордеев" (1899) - первое крупное произведение Максима Горького. Она стала значительным явлением в литературной жизни конца 90-х годов XX века и принесла большой успех писателю. Внимание читателей и критики привлекли острое социальное содержание произведения, яркие характеры.

Возможно, мысль о необходимости создать крупное произведение о русском купечестве возникла у Горького в 1896 г., когда он находился на нижегородской Всероссийской промышленной выставке в качестве журналиста. В его публицистических заметках об этом событии встречаются наблюдения и размышления о судьбе русского купечества, которые потом нашли отражение в повести.

"М. Горький долго работал над совершенствованием образа главного героя. Стремясь вывести на первый план борьбу Фомы Гордеева с враждебным миром насилия и наживы, что его окружает, М. Горький устраняет всё то, что могло бы увести читателя в сторону от основного конфликта: вопросы религии, встречу главного героя с деклассированными элементами, усиливая ведущие черты героя, уточняя его идейно-психологическую сущность" .

Фома Гордеев - первый трагический, "выламывающийся из жизни" герой Горького. Образ Фомы сложен и многогранен. В нем мы видим жадность к жизни, стремление к безграничной свободе, как и у всех героев Максима Горького, то же фатальное одиночество и отверженность.

В становлении героя важную роль играет среда, в которой он рос. Отец Фомы, Игнат Гордеев, умный, сильный, энергичный человек. Однако всю свою силу направлял для достижения наживы: "Эта страсть горела в нем дни и ночи, он всецело поглощался ею и, хватая всюду сотни и тысячи рублей, казалось, никогда не мог насытиться шелестом и звоном денег. Он метался по Волге вверх и вниз, укрепляя и разбрасывая сети, которыми ловил золото: скупал по деревням хлеб, возил его в Рыбинск на своих баржах; обманывал, иногда не замечал этого, порою - замечал, торжествуя, открыто смеялся над обманутыми и, в безумии жажды денег, возвышался до поэзии". Мать - уральского казака-старообрядца. Если от отца Фома перенял буйство и безудержность, то от нее - безразличие к окружающему богатству, презрение к образу жизни Игната и ему подобных, умение остро чувствовать фальшь.

Воспитывает Форму Гордеева его крестный, Яков Маякин. Он весь - воплощенная корысть, не освященная никакой этикой, никакими проблемами совести. Сам Горький описывает атмосферу его дома "сумрачной, душной и тяжелой". Маякин считает купцов первой силой в государстве, он также хитер, расчетлив и циничен. Он делит людей на хозяев и на бессловесную массу - простые кирпичи, строительный материал в руках хозяев.

Фома не получает должного образования. В школе, на уроках, он невнимателен и задается уже тогда вопросами неравенства сословий. Он сравнивает себя, Смолина, сына бедняка Ежова. Читал он также неохотно, да и желания читать не обнаруживал. Однако был так поглощен движениями своего поколения, наслушался таких речей, насмотрелся таких купеческих безобразий, что получил отвращение ко всему купеческому делу как к чему-то бессовестному и нечестному. Это все и привело к таким рассуждениям: "Работа - еще не всё для человека… - говорил он скорее себе самому, чем этим людям. - Это неверно, что в трудах - оправдание. Которые люди не работают совсем ничего всю жизнь, а живут они лучше трудящих. Это как? А трудящие - они просто несчастные лошади! На них едут, они терпят. больше ничего!. Но они имеют пред богом свое оправдание. Их спросят: "Вы для чего жили, а?" Они скажут: "Нам некогда было думать насчет этого. мы всю жизнь работали!" А я какое оправдание имею? И все люди, которые командуют, чем они оправдаются? Для чего жили? А я так полагаю, что непременно всем надо твердо знать - для чего живешь?" .

Конфликт Фомы Гордеева состоит в неприятии существующего порядка жизни окружающего его купечества. С детства он находится под влиянием властного отца и крестного, которые исповедуют прагматическую философию жизни, смысл которой в том, чтобы быть "хозяином жизни" и преумножать капитал. Фома же не может найти себе места в такой жизни. Мир собственнических отношений для него тюрьма:". Душно мне. Ведь разве это жизнь? Разве так живут? Душа у меня болит! И оттого болит, что - не мирится!" "Не жизнь вы сделали - тюрьму. Не порядок вы устроили - цепи на человека выковали. - говорит Фома купцам. - Душно, тесно, повернуться негде живой душе. Погибает человек!. Вы не жизнь строите - вы помойную яму сделали! Грязищу и духоту развели вы делами своими. Вы испортили жизнь! Вы все стеснили. от вас удушье. от вас" .

Ему приходится стать наследником огромного состояния, хотя он вовсе не стремился к этому. Богатство и жажда не приносят ни радости, ни спокойствия Фоме. Он ищет себе дело по силе, широкий простор для свободной и честной жизни. Обладая практически сверхчеловеческой энергией и силой, он не желает направлять эту мощь лишь для обогащения. Он стоит особняком от купечества, так как испытывает вину перед обществом. Он не приемлет бессердечность других купцов.

Редчайшие качества характера, необычные поступки, предельно заостренные жизненные ситуации, жизнь героя в переломные моменты своей судьбы, в моменты самоопределения в жизни - всё это позволяет сблизить Фому с ницшеанским Сверхчеловеком. В иерархии Ф. Ницше - "зверь - человек - Сверхчеловек" Фома Гордеев занимает место после человека, хотя еще и не совпадает с последним. После человека, так как философ противопоставлял "стадо" - массу и сильную личность. Так же и Фома Гордеев "выламывается" из мира собственников, и воспринимается купечеством как угроза, как отклонение от всего привычного и естественного для их существования. Как ницшеанский герой, он призван разрушить сонное прозябание мира. Главный герой чувствует это, и осознает свою жизнь как проблему, которая требует решения .

Фома Гордеев - человек, исключительно сильный физически и духовно. Эпитеты "сила", "величие", "мощь" являются наиболее употребляемыми в характеристике главного героя. Эту силу не только констатирует автор, осознает сам герой, но и ощущают все окружающие - он утопил свою баржу - хотел сам почувствовать силу реки руля, участвовал в "спасении" затонувшей баржи с рабочими - так страстно захотелось влиться в эту работу.

С первых же страниц герой проявляет самостоятельность и независимость в суждениях: "Неужто затем человек рождается, чтобы поработать, денег зашибить, дом выстроить, детей народить и - умереть? Нет, жизнь что-нибудь означает собой. Человек родился, пожил и помер - зачем? Нужно сообразить - зачем живем? Толку нет в жизни нашей. Потом - не ровно всё - это сразу видно! Одни богаты - на тысячу человек денег у себя имеют. и живут без дела. другие - всю жизнь гнут спину на работе, а нет у них ни гроша. А между тем разница в людях малая. Иной - без штанов живет, а рассуждает так, ровно в шелки одет." . Самость героя, самостоятельность его суждений, осознание собственного величия, независимость взглядов, неистребимая вера в себя - все это роднит героя с ницшеанским типом личности

Он "исходя из личного, эгоистического (и даже несознательно-инстинктивного) недовольства "прозой жизни", доходит до вполне конкретных публичных демонстраций quasi-анархического, quasi-социалистического толка" . "Неужто затем человек рождается, чтобы поработать, детей народить и умереть? Нет, жизнь что-нибудь означает собой…" . Затем Фома опознает и конкретных виновников "неудобства жизни" - купцов, на которых и обрушивается с разрушительной силой своих речей.

Фома Гордеев был задуман как титан, сокрушающий мировую несправедливость. Он должен был найти в жизни своего Бога, который, как считал ранний Горький, есть часть "сердца и разума" человека. Он писал К.П. Пятницкому, уже предчувствуя неудачу первого романа: "Знаете, что надо написать? Две повести: одну о человеке, который шел сверху вниз и внизу, в грязи, нашел - Бога! - другую о человеке, который шел снизу вверх и тоже нашел - Бога! - и Бог сей бысть один и тот же…" . Однако, следуя логике развития образа Гордеева, Горький как писатель-реалист, в конце концов, понял, что Фоме, запутавшемуся в современной морали, не под силу выполнить возложенную на него задачу. В образе Фомы Горький подчеркивает скорее дионисийское бунтарство, чем аполлоническую рассудочность.

Однако эту свою неудовлетворённость он разменивает на разгул. Но ни кутежи, ни женщины не способны помочь ему. Это всего лишь попытка бунта, проявление недовольства. Но бунт его обречен, ведь это бунт одиночки. Трагедия же Фомы в том, что он осознает, что он один и ему нечего противопоставить бесчеловечному миру: "Я пропал… знаю! - Только - не от вашей силы… а от свое слабости…да!" .

Фома не смог подняться выше индивидуального протеста. Он знает, что все вокруг - скверна, но не может ни исправить зло, ни объяснить его. Он может лишь обличать и крушить. Такой способ протеста непродуктивен: он губит себя, пьянствуя и проматывая богатство. Уже заклейменный позором, он запоздало взрывается, выдвигая обоснованные обвинения против своих собратьев. Его бунт против социальной несправедливости мира волжских купцов силен, но не конкретен, и, в конечном счете, уничтожает его самого. Действиями Фомы управляет слепая страсть. В отличие от трагического героя Ницше, обладающего ясной аполлонической мечтой о новом порядке, Фоме как чисто дионисийскому характеру не хватает воображения и разума, чтобы направить свою страсть в нужное русло и постичь, как можно усовершенствовать социальное устройство.

Фома не в состоянии выносить гнетущую атмосферу этой жизни, но, не имея опоры в собственной твердой системе ценностей, вынужден остаться лицом к лицу с внутренней пустотой. Под кажущейся упорядоченностью жизни он чувствует бездну хаоса. "…Едет человек в лодке по реке", - пересказывает Фома Шопенгауэра и Ницше . "Лодка, может быть, хорошая, а под ней все-таки всегда глубина… Лодка - крепкая… Но ежели человек глубину эту темную под собой почувствует,… никакая лодка его не спасет…" . "Безумства храбрых", которого в избытке у Фомы, оказывается недостаточно, чтобы плодотворно завершить бунт.

Наконец, главного героя настигает самое обычное безумие. Его сумасшествие не утверждает жизнь, как божественное безумие трагического героя Ницше. "Фома Гордеев" заканчивается нотой отчаяния: героя заключают в сумасшедший дом. Его глумливо дразнят "пророком", вместо того, чтобы почитать как прорицателя . И тем не менее, роман Горького в конечном счете выражает убеждение в том, что люди нуждаются в зовущей мечте о лучшей жизни, чтобы действительно изменить мир к лучшему. И цель искусства - возбудить стремление к этой мечте и даже попытаться набросать ее контуры.

Выводы по первой главе

1. Учение Ф. Ницше о Сверхчеловеке можно свести к следующим положениям: человек - это "болезнь Земли", нужно создать подлинного, нового человека - "Сверхчеловека", который давал бы цель, был бы победителем "бытия и ничто" и являлся бы честным, в первую очередь перед самим собой. Ницше считает, что идея Сверхчеловека как цели, которую надо достичь, возвращает человеку утраченный смысл существования. Сверхчеловек есть личность, которая руководит собственным опытом, создает собственную судьбу, это "аристократ" духа. Человек толпы никогда не станет Сверхчеловеком. "Жизнь - это источник наслаждения, но там, где пьет толпа, все источники отравлены". Сверхчеловек не зависит от Бога, от общественных и исторических ограничений. Главная ценность для него - реализация личности, то, что стоит "по ту сторону добра и зла".

Ницше протестует против инстинктов жизни обывателя. Рождение его Сверхчеловека должно идти радостно, эстетично и героически, но и вне морали. Он должен преодолеть все мелочное и презренное, совершить прорыв к вершине человеческого духа. И это восхождение есть путь "навстречу своему высшему страданию и своей высшей надежде". Жизнь - постоянная борьба. Надо свободно идти навстречу жизни и мужественно заглянуть в лицо смерти. Цель жизни - в творческом труде, созидании, поиске истины, в преодолении самого себя. Но на это способны не все, а лишь те, кто наделен "волей к мощи".

2. Согласно свидетельствам современников, признаниям самого автора, М. Горький был знаком с таким произведениями Ф. Ницше, как "Так говорил Заратустра", "Рождение трагедии из духа музыки", "Несвоевременные размышления" (возможное в середине 1890-х гг. по статьям в журнале "Вопросы философии и психологии"). Горький сходился с Ницше, его идеей "Сверхчеловека" не столько потому, что испытывал прямое воздействие идей немецкого философа, сколько оттого что сам "воздух истории", резко продвинувшийся в остроте своих кризисов и переломов, порождал в чем-то сходные по типу жизнеощущения.

3. Образ Фомы Гордеева создан в русле концепции ницшеанской идеи Сверхчеловека. Ему присущи независимость и стремление к абсолютной свободе, гордость, отсутствие мук совести, жажда борьбы, протест. Он включен в среду несовершенных, жалких, с его точки зрения, людей. Фома Гордеев противопоставлен обществу как сильная личность и "стада" - масса. Философские идеи отражены и в суждениях главного героя, а также в его предназначении: как ницшеанский герой, Фома Гордеев призван разрушить сонное прозябание мира. Но в отличие от Ницше Горький связывает идею Сверхчеловека с проблемами сугубо социальными. Его герой скорее революционер, чем творец новой духовности.