В основе статьи лежит доклад, прочитанный автором в мае 2012 г. в Казани в рамках IV Международной научной конференции «Синтез документального и художественного в литературе и искусстве». На примере «Окаянных дней» в статье рассматриваются основные принципы и приемы работы И.А. Бунина с фактическим материалом, в качестве которого у писателя выступают тексты чужих газетных публикаций, а также собственные дневниковые записи 1915-1922 гг. и публицистические произведения периода Гражданской войны и первых лет эмиграции. Сопоставляя первоисточники с их «эквивалентами» в «Окаянных днях», автор выявляет характер литературных трансформаций, которым Бунин подвергал исходный фактический материал.

Ключевые слова: И.А. Бунин, «Окаянные дни», фактический материал, художественная переработка

«Окаянные дни» - одна из самых сложных (с литературоведче­ской точки зрения) бунинских книг. В частности, не вполне ясны ни ее жанровая принадлежность, ни литературная природа. Мне­ния исследователей, да и критиков, на этот счет сильно расходятся. В литературе об «Окаянных днях» встречаются такие определения: «дневник» [Крыжицкий, 1974, с. VI; Кочетов, 1990, с. 3; Примоч- кина, 2003, с. 67] , «дневниковые записи» [Мальцев, 1994, с. 249], «художественный дневник» [Михайлов, 1991, с. 6; Эберт, 1996, с. 105], «художественное произведение» [Ошар, 1996, с. 104; Георгиевский, 1999, с. 54] , «книга публицистики» [Михайлов, 1991, с. 5], «доку­мент эпохи» [Клинг, 2003, с. 19], «отрывки» , «очерки» [Хёнцш, 2010, с. 760]. Однако, на наш взгляд, эти дефиниции, при всем их разнообразии, обладают одним и тем же недостатком, а именно отсутствием универсальности: каждая из них отображает лишь какую-то одну сторону бунинской книги. В связи с этим более приемлемой нам представляется концепция немецкого буниноведа Д. Риникера, рассматривающего «Окаянные дни» как произведе­ние синтетическое - в том смысле, что оно обладает одновременно документальными, публицистическими и художественными черта­ми или, по терминологии исследователя, «доминантами», которые, будучи слитыми воедино и образуя некое нерасторжимое целое, «определяют всю структуру “Окаянных дней”» [Риникер, 2001, с. 631].

Такой взгляд на бунинскую книгу, как нам кажется, вполне со­относим с авторским суждением об «Окаянных днях», которое было высказано в письме И.А. Бунина от 5 июля 1925 г. к П.Б. Струве (этим письмом сопровождался очередной «фельетон» (т.е. фраг­мент) «Окаянных дней», предназначенный для опубликования в газете «Возрождение»): «Думаю, что я правильно поступаю, давая “Окаянные дни”, - в них и беллетристика, и все прочее, нужное, еще очень нужное для времени» . Под выражением «все прочее, нуж­ное, еще очень нужное для времени» писатель, скорее всего, под­разумевал не только актуальность и публицистическую направлен­ность своего произведения, но и его документальную первооснову.

О публицистичности «Окаянных дней» написано немало. Имен­но публицистическая заостренность этой книги была причиной того, что до конца 1980-х гг. отечественный читатель был лишен воз­можности познакомиться с ней, и если и знал о ее существовании, то большей частью лишь из резких и притом заочных отзывов таких деятелей советской литературы, как В.В. Вишневский, Л.В. Нику­лин, К.М. Симонов, А.К. Тарасенков, А.Т. Твардовский .

Документальность «Окаянных дней» также не подлежит сомне­нию. Как справедливо пишет Д. Риникер, «Бунин хотел в своем произведении зафиксировать и передать как можно более точно события, свидетелем и очевидцем которых он стал во время рево­люции и гражданской войны» [Риникер, 2001, с. 632]. В самом деле, в «Окаянных днях» множество реальных фактов и лиц, ши­роко представлена топонимика Москвы, Петрограда, Одессы, рус­ской провинции. Большое место занимают также выписки из лич­ных дневников писателя и из прессы - как большевистской, так и идеологически враждебной ей, - в том числе из газет «Известия Одесского совета рабочих и солдатских депутатов», «Голос красно­армейца», «Набат», «Южный рабочий», «Русское слово», «Власть народа», «Новая жизнь» и др. Недаром некоторые историки Граж­данской войны иногда обращаются к «Окаянным дня» как к исто­рическому свидетельству об эпохе. В таком обращении, безуслов­но, есть свои резоны, ведь других источников сведений о том, что происходило, например, в Одессе в пору владычества в ней боль­шевиков, крайне мало.

Эффекта документальности Бунин добивается разными сред­ствами: не только фиксацией происходящего «здесь и сейчас», но и периодическими экскурсами в более или менее отдаленное про­шлое. Вот, к примеру, запись от 24 мая 1919 г.: «Разбираю и частью рву бумаги, вырезки из старых газет. Очень милые стишки по моему адресу в “Южном рабочем” (меньшевистская газета, издававшаяся до прихода большевиков):

Испуган ты и с похвалой сумбурной

Согнулся вдруг холопски пред варягом...

Это по поводу моих стихов, напечатанных в “Одесском листке” в декабре прошлого года, в день высадки в Одессе французов...» .

«Милые стишки», которые приводит здесь Бунин, абсолютно достоверны: сочиненные неким поэтом-фельетонистом Никитой, они действиельно были напечатаны в одесской меньшевистской газете «Южный рабочий» 17 (30) декабря 1918 г. и явились откли­ком на стихотворение Бунина «22 декабря 1918 г.», которым он приветствовал вступление в Одессу союзнических войск.

Вместе с тем, как верно отмечает Д. Риникер, «Бунин не при­знавал над собой ига документализма» [Риникер, 2001, с. 632]. Ве­роятно, это одна из причин того, что в его книге время от времени встречаются фактические неточности. Так, в записи от 21 апреля 1919 г. Бунин утверждает, что автор шутливых стихов

Какое самообладание

У лошадей простого звания,

Не обращающих внимания

На трудности существования! -

«один молодой поэт, студент, поступивший прошлой зимой (т.е., по версии Бунина, зимой 1918 г.. - А.Б.) в полицейские, - идей­но», - был убит большевиками . На самом деле сочинивший эти стихи одесский поэт и «по совместительству» сотрудник уголовного розыска Анатолий Фиолетов пал от руки не большевиков, а обыч­ных уголовников , и случилось это 14 ноября 1918 г., за пять меся­цев до захвата Одессы красными.

С чем в данном случае мы имеем дело? С тривиальной «ошиб­кой памяти» - или же с сознательным, умышленным искажением фактов, обусловленным авторской предвзятостью? Ведь не секрет, что в своей книге Бунин во что бы то ни стало стремился собрать и представить читателю как можно больше примеров кровожадно­сти «рабоче-крестьянской власти».

Так или иначе, но вопрос о природе фактических неточностей в «Окаянных днях» остается открытым, и очень сомнительно, что мы когда-нибудь сможем на него ответить, ведь черновики «Ока­янных дней» не сохранились. И все же явных неточностей в бу­нинской книге не так уж много. Подлинные факты, в том числе исторически достоверные свидетельства большевистских зверств, в ней все-таки преобладают. Вот одно из таких свидетельств (за­пись от 24 апреля 1919 г.): «Кстати, об одесской чрезвычайке. Там теперь новая манера пристреливать - над клозетной чашкой» . Насколько правдивы эти строки, можно судить по следующей вы­держке из заметки, составленной в ходе работы Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков при Главнокомандую­щем Вооруженными силами Юга России: «В первые дни после эва­куации из Одессы французов и захвата города большевиками, когда одесская чрезвычайка не имела еще собственного помещения и казни приходилось делать наспех, практиковался следующий спо­соб. Обреченного приводили в клозет и наклоняли голову над чашкой. Палач сзади стрелял в голову. Бездыханное тело держали над чашкой, пока не стекала вся кровь. Таким образом, убийство не оставляло никаких следов и не причиняло палачам хлопот по уборке» [Волков, 2010, с. 95].

Однако не только авторские ошибки или заведомое (пусть и с благой целью) искажение истины не позволяют «Окаянным дням» быть (или считаться) полноценным историческим документом. Согласно общепринятому мнению, историк должен быть беспри­страстным. Бунин же принципиально сторонился беспристрастно­сти. Более того, именно пристрастность он сделал как бы «крае­угольным камнем» своей книги. В самом ее начале, в записи от 19 февраля 1918 г., писатель говорит: «’’Еще не настало время раз­бираться в русской революции беспристрастно, объективно...” Это слышишь теперь поминутно. Беспристрастно! Но настоящей бес­пристрастности все равно никогда не будет. А главное: наша “при­страстность” будет ведь очень и очень дорога для будущего исто­рика. Разве важна “страсть” только “революционного народа”? А мы-то что ж, не люди, что ли?» . В этом смысле, выражаясь на­учно, «Окаянные дни» - это не история «великой русской рево­люции», а лишь «материалы» к ней.

Не случайно также для своей книги Бунин выбрал форму днев­ника, которая, к слову, в литературном отношении представлялась писателю весьма перспективной задолго до начала работы над «Окаянными днями». Еще в 1916 г. Бунин писал: «...дневник одна из самых прекрасных литературных форм. Думаю, что в недалеком будущем эта форма вытеснит все прочие» .

Бунин имел в виду в данном случае, конечно, не дневник как таковой - т.е. собрание неких более или менее регулярных запи­сей, которые носят, как правило, документальный характер и при этом не предназначены для посторонних глаз. Бунин говорил о художественно-литературной имитации дневника, которая, на­оборот, предполагает непременный «выход на публику». С этой точки зрения «Окаянные дни» - это не дневник, а произведение, лишь имеющее облик дневника или имитирующее дневник . Условно его жанр можно было бы обозначить как документальный роман-эссе, в котором подлинные исторические факты не только рассматрива­ются и толкуются автором с сознательной, сугубой субъективно­стью и пристрастностью, но еще и нерасторжимо переплетены, а местами и сращены с вымыслом, так что порой трудно опреде­лить, где кончается одно и начинается другое.

В самом деле, как мы уже отмечали, в основе бунинской книги, как правило, лежат подлинные события, на ее страницах упомина­ются подлинные имена и названия, приводятся цитаты из подлин­ных стихов и статей, и в голосе самого автора нет ни одной фаль­шивой ноты. Тем не менее в «Окаянных днях» почти любой исторический факт в той или иной степени художественно пере­осмыслен. Вообще одна из главных особенностей бунинской ра­боты с фактическим материалом состояла в том, что в большин­стве случаев факты как таковые были для писателя не более чем литературным «сырьем», которое он подвергал творческой обра­ботке, трансформации, но делал это очень тонко и в то же время смело, не боясь упреков ни в чрезмерном субъективизме, ни в под­тасовке.

Особенно в этом смысле показательны бунинские приемы ци­тирования. В «Окаянных днях» цитат очень много. Однако то, что в научном мире принято называть точностью цитирования, у Бу­нина - большая редкость. В «Окаянных днях» (как, впрочем, и в большинстве других формально «нехудожественных» произведе­ний Бунина) цитируемые автором фрагменты чужих текстов обычно предстают в тщательно отредактированном - как правило, сильно ужатом - виде. Бунин не столько цитирует, сколько конспективно пересказывает соответствующий текст, опуская, отсекая все, по его мнению, лишнее и оставляя только квинтэссенцию цитируемого высказывания.

Ниже приводятся подлинный текст саркастических «Воспоми­наний» некоего Александра Ф. (предположительно секретаря Одесского исполкома, анархиста А. Фельдмана), опубликованных 20 апреля 1919 г. в «Известиях Одесского совета рабочих и солдат­ских депутатов», и бунинская интерпретация этого текста в «Ока­янных днях».

При сопоставлении этих двух текстов видно, что Бунин суще­ственно отредактировал исходный текст, в пяти строчках выразив то, что в одесских «Известиях» заняло целую колонку

В другой записи, от 9 мая 1919 г., Бунин приводит, как он выра­жается, «статейку», соседствующую в какой-то не названной им большевистской газете с очередным списком расстрелянных. В дан­ном случае писатель цитировал не только текст реальной статьи, напечатанной, как нам удалось выяснить, 21 мая 1919 г. в одесской газете «Голос красноармейца», но и собственную статью «Преслову­тая свинья», опубликованную 30 октября 1920 г. в парижской газете «Общее дело». Именно в «Пресловутой свинье» впервые увидела свет бунинская интерпретация этой «статейки». При «цитирова­нии» Бунин сократил исходный, подлинный текст почти втрое, однако его суть он передал очень точно, сохранив все его «смысло­вые узлы».

Можно привести и другие примеры подобного бунинского об­ращения с цитируемыми текстами, однако это займет слишком много места.

Наряду с материалами прессы более или менее существенной авторской обработке в «Окаянных днях» подверглись дневнико­вые записи Бунина, сделанные им в преддверии и в первые меся­цы революции. В книгу включено немало таких записей. С их по­мощью Бунин хотел показать, что приближение общерусской катастрофы он предчувствовал задолго до того, как она разрази­лась в действительности. Однако документальность этих свиде­тельств бунинской проницательности тоже весьма относительна, поскольку и они в той или иной степени были писателем отредак­тированы. Как и в случае с чужими, в том числе газетными текста­ми, Бунин вносил изменения в собственные дневниковые записи, выделяя, заостряя главную мысль. См., например:

В «Окаянных днях» есть примеры и более сложного «воздей­ствия» писателя на фактический материал, почерпнутый из лич­ных дневников. И здесь Бунин уже не довольствуется «конспекти­рованием» и редактированием - он подходит к этому материалу как истинный художник, преобразуя и организуя его в соответ­ствии с определенным замыслом. В этом смысле особенно показа­тельны те места в «Окаянных днях», которые имеют вид выписок из бунинского дневника за вторую половину 1917 г. Д. Риникер в своей статье высказывает предположение, что эти «выписки» Бу­нин восстанавливал по памяти: ведь самого дневника в пору рабо­ты над «Окаянными днями» у него на руках не было .

Однако нам представляется сомнительным, что при написании «Окаянных дней» Бунин «вспоминал» свои утраченные перед отъез­дом на чужбину дневниковые записи. Слишком уж велика разница между исходными записями и их «эквивалентами» в «Окаянных днях». Конечно, ее можно объяснить «дефектами» или «ошибка­ми» бунинской памяти. Однако более правдоподобным представ­ляется иное соображение. В своих статьях, посвященных бунин­ской лекции «Великий дурман» [см.: Бакунцев, 2011; Бакунцев, 2012а; Бакунцев, 20126; Бакунцев, 2012в], мы указывали на то, что «следы» и «отголоски» этой лекции встречаются в целом ряде пу­блицистических произведений писателя. А в «Окаянных днях» и вовсе имеется множество прямых текстовых совпадений с «Вели­ким дурманом».

В отличие от «Окаянных дней» «Великий дурман» как раз пи­сался с опорой на те самые дневниковые записи, которые в эми­грации были для писателя недоступны. В этом смысле бунинская лекция сыграла роль своего рода текста-посредника между аутен­тичным дневником писателя и «Окаянными днями». Но в любом случае, то, что и в «Великом дурмане», и в «Окаянных днях» Бунин выдал за выписки из своих личных дневников, на самом деле яв­ляется результатом весьма существенной литературно-художествен- ной переработки. Наглядным примером этого служат своеобраз­ные «живые картины», присутствующие в обоих произведениях писателя. Созданные Буниным на основе дневниковых записей, они первоначально вошли в текст «Великого дурмана», а затем в полном объеме «перекочевали» в «Окаянные дни» [см.: Бакун­цев, 2012в].

В то же время наряду с записями, сделанными накануне и в первые месяцы революции, «писатель включил в состав “Окаян­ных дней” и записи более позднего времени в переработанном виде. Такие записи не сопровождаются указанием на время их на­писания» [Риникер, 2001, с. 643]. Иными словами, речь идет о за­писях анахронического характера, т.е. таких, которые возникли в более поздний период, чем тот, что представлен в книге Бунина. Их включение стало возможным потому, что «Окаянные дни» - напомним - писались начиная с 1925 г.

Д. Риникер в своей статье об «Окаянных днях» ссылается на две такие записи, датированные январем 1922 г. В «Окаянных днях» они приведены в измененном виде и при этом датированы: одна - мартом 1918 г., другая - апрелем 1919 г. В данной статье мы огра­ничимся одним примером.

«Писатель, - не без основания полагает Д. Риникер, - не счел нужным и возможным указать на более позднее время возникно­вения этих записей: подобные указания разрушили бы всю смысловую структуру “Окаянных дней”» [Риникер, 2001, с. 644]. Одна­ко нельзя согласиться с утверждением, что «большинство этих записей... как правило, прямо не связаны с описываемыми собы­тиями» [там же]. Как раз наоборот: такая связь всегда есть, в ка- ком-то смысле именно благодаря ей и создается художественно­документальное пространство бунинской книги.

Нельзя не заметить, что в исходной дневниковой записи Бунин говорит только о себе и своем невероятно чувственном мировос­приятии. Это и впрямь во многом «безотносительная» запись (из разряда «кстати» или «между прочим»), почти случайная фиксация художнического самонаблюдения. В «Окаянных днях» эта бунин­ская автохарактеристика приобретает дополнительный смысл. Она не просто «переписана» заново, но еще и включена в историко­художественный контекст книги, увязана со всем ее духовным строем и содержанием, с главным, доминирующим чувством и умонастроением автора, а именно с его непримиримостью по от­ношению к «русскому Каину», овладевшему всей страной. Из за­писи в «Окаянных днях» видно, что автор «как-то физически» чув­ствует не каких-то абстрактных, а вполне конкретных людей, с которыми он ежедневно сталкивается на улицах и площадях сна­чала красной Москвы, потом красной Одессы.

Анахроническими являются и те строки «Окаянных дней», в которых Бунин, по сути, сводит счеты с одним из своих давниш­них идеологических противников - с одесским журналистом- социалистом П.С. Юшкевичем, позволившим себе в октябре 1919 г. весьма неодобрительно отозваться о бунинской лекции «Великий дурман» в меньшевистской газете «Грядущий день» [см.: Бакунцев, 2012а, с. 107-109].

Бунин тогда же, осенью 1919 г., в своих «Заметках» в «Южном слове» весьма резко ответил на критику Юшкевича. Но, видимо, нанесенная писателю обида была так глубока, что он не забывал о ней в течение нескольких десятилетий. Свою полемику с Юшке­вичем он отобразил и в «Окаянных днях» - разумеется, умолчав как об истинных причинах, так и о времени ее возникновения.

П.С. Юшкевич ни о каких павлинах в своем отклике на бунин­ский «Великий дурман» не писал. Впервые эти павлины появились у самого Бунина, в финале процитированных здесь «Заметок». Но в «Окаянных днях» именно елецкие павлины стали сюжетообразу­ющей деталью, к которой оказались тенденциозно привязаны и существенно «перелицованные», урезанные, отредактированные автором высказывания Юшкевича.

Зачем Бунин сделал это? И для чего вообще ему понадобилось включать в свой исторически почти безупречный текст такой яв­ный анахронизм? Думается, Бунин пошел на это потому, что для него принципиальное значение имела самая суть его давнего спо­ра с одесским журналистом. Настолько принципиальное, что пи­сателя не устрашила даже вероятность того, что кто-нибудь из осведомленных современников уличит его в недобросовестности, в подтасовке фактов. В лице П.С. Юшкевича, чье имя большинству эмигрантов ничего не говорило и потому как бы становилось на­рицательным, Бунин отвечал всем своим оппонентам, оправды­вавшим «великую русскую революцию» и ее «эксцессы». Сам-то он был абсолютно уверен в своей правоте и, очутившись на чужби­не, еще больше укрепился в неприятии всякой революционности.

В «Окаянных днях», пожалуй, с наибольшей полнотой отобра­зились особенности бунинской работы с фактическим материалом. Очевидно, что в своем главном произведении о «великой русской революции» писатель не стремился к абсолютной документальной точности. Однако присутствие в «Окаянных днях» сильного «бел­летристического» элемента (на который указывал сам автор), а также явных фактических ошибок вовсе не делает эту книгу недо­стоверной. Вообще, в применении к «Окаянным дням» (и другим, близким по духу произведениям - как, например, «Петербургские дневники» З.Н. Гиппиус, «Солнце мертвых» И.С. Шмелева) целе­сообразно говорить о достоверности особого рода. Это не столько достоверность факта, сколько достоверность чувства, достовер­ность сугубо личного и очень честного отношения автора к совре­менной ему действительности.

Список литературы

Бакунцев А.В. Лекция И.А. Бунина «Великий дурман» и ее роль в лич­ной и творческой судьбе писателя // Ежегодник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына, 2011. М., 2011.

Бакунцев А.В. Лекция И.А. Бунина «Великий дурман» в отзывах одес­ской прессы // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2012а. № 1.

Бакунцев А. Публицистика И.А. Бунина: от «Великого дурмана» к «Окаянным дням» // Powrocic do Rosji wierszami i pros^: Literatura rosyjskiej emigraracji / pod red. G. Nefaginy. Slupsk, 20126.

Бакунцев A.B. Соотношение художественного и документального в лек­ции И. А. Бунина «Великий дурман» // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Жур­налистика. 2012в. № 6.

Красный террор глазами очевидцев / Сост., авт. вступ. ст. С.В. Волков. М., 2010.

Георгиевский А.С. Бунин и Россия // Российский литературоведческий журнал. 1999. № 12.

Ильинский И.М. Белая правда Бунина (Заметки о бунинской публици­стике) // Знание. Понимание. Умение. 2009. № 4.

Кочетов В.П. Неистовый Бунин // Бунин И.А. Окаянные дни. М., 1990.

Клинг О. Пророческий знак // Бунин И.А. Гегель, фрак, метель. СПб., 2003.

Крыжицкий С. Бунин и «Окаянные дни» // Бунин И.А. Окаянные дни. Лондон (Канада), 1974.

Мальцев Ю.В. Иван Бунин. 1870-1953. Frankfurt/Main; М., 1994.

Михайлов О.Н. Окаянные дни И.А. Бунина // Бунин И.А. Окаянные дни. М., 1991.

Морозов С. «Окаянные дни» И.С. Бунина: К истории текста // Тексто­логический временник. Русская литература XX века: Вопросы текстоло­гии и источниковедения. Кн. 2. М., 2012.

Ошар К. «Окаянные дни» как начало нового периода в творчестве Бу­нина // Русская литература. 1996. № 4.

Примочкина Н.Н. Горький и писатели русского зарубежья. М., 2003.

Риникер Д. «Окаянные дни» как часть творческого наследия И.А. Бу­нина // И.А. Бунин: pro et contra / Сост. Б.В. Аверина, М.Н. Виролайне- на, Д. Риникера. СПб., 2001.

Хё"нцш Ф. Иван Бунин, певец ушедшей России // Классик без ретуши: Литературный мир о творчестве И.А. Бунина: Критические отзывы, эссе, пародии (1890-1950-е годы): Антология / Под общ. ред. Н.Г. Мельникова. М., 2010.

Поступила в редакцию 05.03.2013

Г. Н. Кузнецова в своем «Грасском дневнике» тоже называет «Окаянные дни» дневником. См.: Кузнецова Г. Н. Грасский дневник. Рассказы. Оливковый сад. М., 1995.С.83

«Художественным произведением» (по преимуществу) считал «Окаянные дни» и М. А. Алданов. См.: Алданов М. И А. Бунин. Собрание сочинений. Изд-во «Петрополис», 1935 г. Т. IX и X // Современные записки (Париж). 1935. Кн. LIX. С. 472.

См.: Смирнов-Сокольский Н.П. Последняя находка / Подг. текста С.П. Близ- никовской // Новый мир. 1965. № 10. С. 220.

Переписка И.А. Бунина с П.Б. Струве (1920-1943). К 100-летию со дня их рождения / Публ. БП. Струве // Записки Русской академической группы в США. N.Y., 1968. С. 75.

Например, у К.М. Симонова «при чтении этой книги записок о гражданской войне было тяжелое чувство: словно под тобой расступается земля, и ты рушишься из большой литературы в трясину мелочной озлобленности, зависти, брезгливости и упрямого до слепоты непонимания самых простых вещей» (Симонов К.М. Собр. соч.: В 10 т. М., 1984. Т. 10. С. 360). Подобная точка зрения, как ни странно, про­должает бытовать и в наше время. Ее верным адептом является ректор Москов­ского гуманитарного университета и одновременно председатель Попечительского совета литературной Бунинской (!) премии И.М. Ильинский. Свое возмущение бунинской публицистикой вообще и «Окаянными днями» в частности он выразил в многословной, откровенно предвзятой, псевдонаучной статье «Белая правда Бу­нина». Однако ничего принципиально нового - по сравнению с тем, что писали его идейные предшественники, - И.М. Ильинский не сказал. Хотя один самостоя­тельный вывод он все-таки сделал: по мнению «исследователя», ельцинская «ультра- демократическая революция 1991 г.» и последовавшие за ней «реформы» стали осуществлением бунинской мечты, выражением его «белой правды» [см.: Ильин­ский, 2009, с. 19]. Вряд ли стоит комментировать это во всех отношениях нелепое, кощунственное суждение.

6 Бунин И. А. Окаянные дни. М., 1990. С. 136 (репринт).

Там же. С. 69.

Настоящее его имя - Натан Беньяминович Шор.

Впрочем, кое-кто среди них считал себя «социально близким большевикам элементом». Например, широко известный одесский налетчик Мишка Япончик (М.В. Винницкий), возмущенный тем, что в одном из номеров «Известий Одес­ского совета рабочих и солдатских депутатов» было «опорочено» его «честное имя», писал в ответ: «Относительно моей деятельности со дня освобождения меня из тюрьмы по указу Временного правительства, до которого я был осужден за рево­люционную деятельность на 12 лет, из которых я отбыл 10 лет, - могу показать документы, находившиеся в контрразведке, а также и приказ этой же контрраз­ведки, в которых сказано, что за поимку меня обещали 100 тысяч рублей как за организатора отрядов против контрреволюционеров, но только благодаря рабо­чим массам я мог, укрываясь в их лачугах, избежать расстрела. <...> Я лично всей душой буду рад, когда кто-нибудь из рабочих и крестьян отзовется и скажет, что мною он был обижен. Заранее знаю, что такого человека не найдется. Что же ка­сается буржуазии, то если мною и предпринимались активные действия против нее, то этого, я думаю, никто из рабочих и крестьян не поставит мне в вину. Потому что буржуазия, привыкшая грабить бедняков, сделала меня грабителем ее, но име­нем такого грабителя я горжусь, и покуда моя голова на плечах, для капиталистов и палачей народа буду всегда грозой...» (Винницкий М. (Мишка Япончик). Письмо в редакцию // Известия Одесского совета рабочий и солдатских депутатов. 1919. 31 мая. № 51. С. 3).

A.JI. В Красноармейском театре-клубе // Голос красноармейца (Одесса). 1919. 21 мая. №30. С. 4.

11 Бунин И.А. Окаянные дни. С. 121.

Устами Буниных. Т. 1. С. 121.

Бунин И.А. Окаянные дни. С. 18.

По неизвестной причине этот дневник остался в России, переходил из рук в руки и в конце концов оказался у артиста эстрады и библиофила Н.П. Смирнова- Сокольского (1898-1962). Сейчас он хранится в НИОР РГБ. В 1965 г. отрывки из бунинского дневника, видимо, заранее подготовленные Смирновым-Сокольским для печати, были опубликованы в «Новом мире». В преамбуле к этой публикации говорится: «Недавно ко мне пришел старый литератор-этнограф Барашков- Энгелей и принес мне хранившуюся у него черновую тетрадь, написанную рукой Бунина. В тетради-альбоме оказались наброски, записи “для памяти”, начатые, но неоконченные стихотворения и прочее. <...> Записи датированы со 2 августа 1917 года, кончая маем 1918 года. По словам литератора, принесшего мне бунин­скую тетрадь, она попала к нему лет тридцать назад от человека, близкого к редак­ции альманахов “Шиповник”, издававшихся в 1907-1916 годах. <...> Хранящаяся у меня тетрадь, очевидно, из тех бумаг писателя, которые он, уезжая за границу, не смог взять с собой и либо рассовал по знакомым, либо просто бросил. Вот она и пролежала почти сорок лет, может быть, поджидая своего законного хозяина...» (Смирнов-Сокольский Н.П. Указ. соч. С. 213). В письме без даты к писателю- эмигранту Л.Ф. Зурову исследователь жизни и творчества Бунина А.К. Бабореко сообщал, что Н.П. Смирнов-Сокольский «купил автограф дневника у какого-то Барашкова, похитившего дневник у Муромцевых. О похищении мне говорила вдова Павла Николаевича Муромцева (родного брата В.Н. Муромцевой-Буниной. - А.Б.). Этого Барашкова теперь нет в живых. Для своих злодеяний он воспользо­вался условиями войны» (ДРЗ. Ф. 3. On. 1. Карт. 1. Ед. хр. 34. JI. 123-123 об.).

Устами Буниных. Т. 2. С. 62.

Бунин И.А. Окаянные дни. С. 51-52.

Бунин Ив. Заметки // Южное слово (Одесса). 1919. 20 окт. (2 нояб.). № 51. С. 2.

Бунин И.А. Окаянные дни. С. 161-162.

Свои «Окаянные дни» Бунин начал писать в 1918 году, в Москве, а закончил в 1920-м, в Одессе. В общем-то, это дневниковые записи (что подтверждается сличением записей одесского периода - Бунина и его жены, Веры Муромцевой-Буниной: описывались одни и те же события, встречи, то есть, основа сугубо документальная), которые автор впоследствии немного обработал, и в 1925-27 гг. частично опубликовал в парижской эмигрантской газете «Возрождение». Полностью, отдельным изданием, они вышли в 1936 году. В СССР «Окаянные дни» были наглухо запрещены, отчего их любили время от времени зачитывать на радиостанции «Свобода», выбирая ударные фрагменты.

Бунин И. А. Окаянные дни

СПб.: Лениздат, Команда А, 2014. - 288 с. - (Лениздат-классика). - ISBN 978-5-4453-0648-1.

А выбрать было трудно, потому что «Окаянные дни» просто-напросто пропитаны ненавистью к советской власти, к большевизму, коммунизму и к народным массам в целом.

Революция сломала Бунину жизнь. Буквально - к 1917 году Бунин был одним человеком, знаменитым русским писателем (входящим в пятерку лучших современных ему), почетным академиком Петербургской академии наук, небедным и свободным 47-летним человеком, по праву занимающим свое место и этим довольным. Через три года 50-летний Бунин навсегда эмигрировал (по сути, бежал) из России.

В «Окаянных днях» описывается, как говорится, в реальном времени переходный период - стабильность и достаток сменяются бесправием и бедностью, устои старой власти - хаотическим новым порядком; постепенно, одна за другой сгорают надежды на скорое возвращение к старой доброй жизни. Осознание, что советская власть пришла надолго, накладывается на все новые бесчинства и преступления (в понимании Бунина) этой власти. Мир рушится. Ломаются традиции, новое - кроваво-красное, безжалостное и омерзительно-бессмысленное, наступает.

Если смотреть глазами Бунина, а это получается без особенных проблем, учитывая его литературный талант, бесспорное умение наблюдать и подмечать детали жизни, то ненависть Бунина к поломавшим его жизнь разнокалиберным вождям Революции понятна. Он, в общем-то, не стесняется в выражениях. Ленин у него - «планетарный злодей», «бешеный и хитрый маньяк», «выродок, нравственный идиот от рождения».

Ну вожди-то понятно, исполнители - чекисты, комиссары, поднявшиеся «из грязи в князи», тоже понятно - однако Бунин обильно изливает ненависть к народу в целом, причем уже на каком-то биологическом уровне: «Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские». «А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди… русского простонародья, - сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая...». Беспримесная ненависть к «хаму».

Накал ненависти в «Окаянных днях» удивлял даже тех, кто большевиков, мягко говоря, не любил. Хорошей иллюстрацией этого удивления служат слова любовницы Бунина Галины Кузнецовой, которая написала в своем «Грасском дневнике»: «Иван Алексеевич… дал свои «Окаянные дни». Как тяжел этот дневник!! Как ни будь он прав - тяжело это накопление гнева, ярости, бешенства временами». Зинаида Гиппиус тоже не любила ни большевиков, ни советскую власть, и ее дневники злы, но между этой злобой и ненавистью Бунина - огромное расстояние.

Проще всего было бы объяснить подобные бунинские пассажи общеизвестной чрезмерной эмоциональностью, сверхчувствительностью Бунина, для которого мир всегда дуалистичен, причем на стороне добра исключительно то, что в данный момент Бунину по нраву. А все остальное - зло. Бунин о себе неоднократно писал, что людей воспринимает не умом, а нутром, и не только людей, а и всякие явления и их проявления, например, присутствуя на митинге, организованном по какому-то поводу одесскими большевиками, Бунин воспринимает происходящее деталями - визуальными, звуковыми, красный цвет плакатов и флагов вызывает у него - физически - тошноту. Это все, конечно, сыграло роль, но важно и другое.

Бунин, в общем-то, народ не идеализировал и до Революции - он постоянно бывал в «своей» деревне, общался с крестьянами, и в 1917 году тоже, и иллюзий на их счет не питал, наоборот - не раз говорил, что русские интеллигенты сперва сами создали мифический образ «мужика-богоносца», а потом жестоко разочаровались, когда образ разошелся с реальностью. Где-то у Бунина встречалось этому объяснение - дескать, мифу этому положили начало русские помещики (и дети их), приезжавшие на лето в родные деревни, где их встречали с лаской слуги, а до настоящего мужика эти помещики не добирались. Может, и так. В любом случае, Бунин, более-менее зная мужицкую натуру, с некрестьянскими массами не сталкивался. Да и одно дело в деревне со знакомыми мужичками общаться на своих условиях, когда можно в любой момент такое общение прервать, к тому же когда все эти мужички живут по царским законам, соответственно, Бунин (или какой-то другой барин) был изначально защищен. Другое дело, когда законы пропали, и никакой защиты нет, более того, бунины внезапно оказались в числе угнетаемого социального меньшинства, в ситуации, когда художника обидеть может всякий… Эта несвобода, зависимость, невозможность избежать общения с людьми, искренне Буниным считавшимися низшими, конечно же, писателя бесит до невозможности, что и проявляется в его дневниках.

Бунинская «ненависть к народу» обращена именно к тому народу, который он видел на московских и одесских площадях и улицах в годы Гражданской войны - для него этот народ состоял из разложившихся нравственно бездельников-солдат, злобных пролетариев, постоянно сулящих буржуям нож в толстое брюхо, студентов-кликуш и юродивых певцов Мировой Революции… Дескать, вот сидели эти все морлоки где-то по пригородам и подвалам, и раньше их в таких жутких количествах было не видно, а кого было видно, те себя вели подобающе, сейчас же понаехали, и раскрылись, показали себя…

Любой дневник - это субъективная летопись, бунинский не исключение, и если отбросить явные эмоциональные излишества, останется очень интересный снимок первых лет советской власти, со множеством деталей, бытовых подробностей, например что время было продвинуто вперед на 2 часа, и когда наступало девять вечера «по царскому времени», по советскому было одиннадцать (был такой декрет Совнаркома в мае 1918 г., «в целях экономии в осветительных материалах»).

Немаловажно то, что Бунин, будучи в личном плане отъявленным эгоцентриком, в отношениях с миром был столь же ярым экстравертом, он был, так сказать, инфозависимым - по возможности каждый день, часто на последние гроши, скупал газеты, не мог просто без того, чтобы узнавать новости; так было и во время Гражданской войны, и после - когда Бунин с 1940 по 1944 гг. сидел в изоляции в Грассе, покупая французские и швейцарские газеты (но там у него был хороший радиоприемник, и была возможность слушать много чего - Москву, Берлин, Лондон и т. д.). Поэтому Бунин обильно цитирует заинтересовавшие его новости из советских газет (конечно же, с едкими комментариями), и все это - бытовые подробности, отрывки из газет, пересказ слухов и разговоров с самыми разными людьми, создает комплексную картину происходящего, пусть и написанную, в основном, в мрачных тонах.

Кредо Бунина в отношении Революции он сам выразил так: «Разве многие не знали, что Революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадает из огня да в полымя?»

Книга впервые вышла еще в СССР, в 1990 г., тиражом 400 000 экземпляров в издательстве «Советский писатель», затем неоднократно переиздавалась.

Ценный исторический источник, документ эпохи, написанный рукой мастера. Необходим к прочтению всякому, кому интересна история России, история Гражданской войны.

"И тысячу раз прав был Герцен:
"...Беда наша в расторжении жизни теоретической
и практической..."
Бунин И.А., "Окаянные дни"

Предуведомление августа 2001 года

Десять лет назад, после издания в нашей стране "Окаянных дней"
Ивана Бунина, я подготовил предлагаемое сегодня вниманию читателей
эссе об этом произведении и судьбе писателя, его сложных духовных
искания и размышлениях о судьбе Отчизны.
Более десяти редакций отказались опубликовать эту статью, а
одна предложила исправления - ("Ныне цензуры нет! Печать - свобод-
на!"), которые, по моему мнению, искажали весь смысл как рассматри-
ваемого произведения во всей его многогранности, в следствие чего
не могли быть приняты мною.
Тогда я понял, как это мучительно тяжело "писать в стол", без
надежды увидеть свое творение опубликованным...
Ныне, я надеюсь, страсти улеглись то того уровня, который поз-
воляет от политической ангажированности перейти к спокойному исто-
рико-литературному анализу одного из произведений, ставших в свое
время одним из 3рубежей перестройки.
Напомню еще раз, что предлагаю на суд читателей текст, напи-
санный в начале 1990 года.

Стодвадцатилетие со дня рождения Ивана Алексеевича Бунина(1870-1953гг) ознаменовалось публикацией в нашей стране его дневниковых записей 1918-1919 годов, составивших книгу "Окаянные дни".
Услужливая критика, не всегда уравновешенная в своих оценках, уже назвала это издание "возвращением Бунина на Родину", возрождением "полного" Бунина.
Слов нет - "Окаянные дни" - важное, непростое произведение, открывшее значительный этап в жизни и творчестве писателя. Не могу согласиться с теми, кто увидел в нем только "беспощадную критику большевизма", хотя именно эта направленность книги и явилась причиной ее многолетнего заточения в шкафах спецхранов библиотек.
Подобная трактовка этого многопланового и, во многом, противоречивого труда писателя, - значительно упрощает и, даже, опошляет мучительные раздумья и духовные искания писателя, превращая его лишь в одного из противников Октября и союзника (напомним, что данный текст был подготовлен в начале 1990 года,-О.Х.), современных "ниспровергателей незыблимых истин".
На мой взгляд - представленный к публикации дневник писателя - прежде всего, ценное историческое свидетельство.
Нет, не только о годах революции и гражданской войны, а о целой эпохе в истории России, его мучительных раздумий о ее непростой, порой, трагической судьбе.
И именно в этом качестве он помогает лучше понять и самого автора, и время его написания.
"Этим записям цены не будет",- говорил современник писателю, на что последний нелицеприятно для читателя отвечал: - А не все ли равно? Будет жить и через сто лет все такая же человеческая тварь - теперь-то я уже знаю ей цену!"(С.60. Здесь и далее бунинский текст цитируется по изданию: Бунин И.А. Окаянные дни.-М.-1990 г. При этом орфография и пунктуация автора сохранены).
Думается, что прежде, чем решиться судить писателя современникам следовало бы попытаться понять его, увидеть время глазами самого Бунина, который писал:""Еще не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно...". Это слышишь теперь поминутно. Беспристрастно! Но настоящей беспристрастности все равно никогда не будет. А главное: наша "пристрастность" будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна "страсть" только "революционного народа"? А мы-то что ж, не люди что ли?"(с.14)
Итак, автор не собирался отрицать пристрастную критику современности. И, пожалуй, эта, какая-то даже воинственно-бичующая пристрастность, не признающая скидок на личную дружбу, привязанность, по особому ценна у Бунина, наполняет прочитанное новым смыслом, заставляет о многом задуматься.
На мой взгляд, "Окаянные дни" - это свидетельство целого поколения и о целом поколении людей, помимо своей воли, захваченных вихрем революции и растерявшихся, утративших былые идеалы и смысл жизни. Свидетельство, порой, отнюдь не прибавляющее симпатий к этому поколению, заставляющее, тем не менее, взглянуть на него по-новому.
В этом произведении писателя можно выделить ряд крупных, хотя и пересекающихся между собой, идейно-смысловых и тематических блоков:
- собственно дневниковые записи, зарисовки современной жизни с натуры (6 февраля 1918 г.:"Местами "митинги". Рыжий, в пальто с каракулевым воротником, с рыжими кудрявыми бровями, с свежевыбритым лицом в пудре и с золотыми пломбами во рту, однообразно, точно читая, говорит о несправедливостях старого режима. Ему злобно возражает курносый господин с выпуклыми глазами. Женщины горячо и невпопад вмешиваются, перебивают спор(принципиальный, по выражению рыжего), частностями, долженствующими доказать, что творится черт знает что..."(с.5).
….Моему поколению, пережившему "революции" и 1991, и 1993 годов, добавлю ныне от себя, подобные "бытовые" сценки хорошо известны, а прочитанное у Бунина вызывает даже ощущение дежавю, то есть однажды уже виденного, пережитого);
- воспоминания о днях минувших (запись от 22 февраля 1915 года: "Как жестоко, отвратительно мы живем!");
- мучительные раздумья о судьбе и трагедии России, о русской интеллигенции ("Если бы я эту "икону", эту Русь не любил, не видел, из чего так сходил с ума все эти годы, из чего страдал так беспрерывно, так люто?"с.62);
- мысли о литературе ("Русская литература развращена за последние десятилетия необыкновенно. Улица, толпа начали играть очень большую роль").
Таким образом, перед нами не заметки праздного наблюдателя, а труд мыслителя, с тревогой взирающего вокруг себя.
5 мая 1919 г. Иван Алексеевич записал в дневнике: "Ключевский отмечает чрезвычайную "повторяемость" русской истории. К великому несчастию, на эту "повторяемость" никто и ухом не вел..."(с.113). Если согласиться с этим мнением великого отечественного историка, академика, - а оснований для этого на сегодняшний день немало, - то воспоминания Бунина принимают и совершенно иной характер. Они становятся как бы предвидением, обращенным из прошлого в будущее, то есть в наше с вами время.
Это и заставляет особо внимательно вчитаться и вдуматься в некоторые страницы дневника писателя.
Жизнь русской интеллигенции в послеоктябрьские дни была, по свидетельству Бунина, до предела наполнена всевозможными слухами:
9 - 22 нового стиля февраля 1918 г.: "Вчера были у Б. Собралось порядочно народу - и все в один голос: немцы, слава Богу, продвигаются, взяли Смоленск и Бологое...
Слухи о каких-то польских легионах, которые тоже будто-бы идут спасать нас. Кстати, почему именно "легион"? Какое обилие новых и все высокопарных слов! Во всем игра, балаган, "высокий стиль", напыщенная ложь..."(с.11,12).
Здесь мы прервем запись Ивана Алексеевича для краткой исторической справки:
- "польский легион" под командованием штаб-ротмистра Булак-Балаховича был сформирован по решению Временного правительства летом 1917 года. В январе 1918 г. Булак-Балахович присягнул на верность Белорусской национальной раде, а через месяц - германскому кайзеру.
"Легион" был включен в состав немецких войск, начавших наступление на Советскую республику.
27 февраля 1918 г.: "Все уверены, что занятие России немцами уже началось. Говорит об этом и народ: "Ну, вот, немец придет, наведет порядок"."(с.14).
В книге, переданной в печать через десять лет после описываемых в ней событий, что очень важно, Иван Алексеевич не желает казаться лучше, чем он был в те дни, не желает подкрашивать и приукрашивать горькую правду, не страшится сказать правду о себе, о людях своего поколения, даже о "народе", чьим именем клялись и от чьего имени желали вершить судьбы страны. Именно это обстоятельство и делает его книгу бесценным свидетельством очевидца.
Слухи о "немцах", то есть о начавшемся выступлении кайзеровской армии, отношение различных слоев населения к первой иностранной интервенции против Советской республике, определяемой так после подписания Брестского мира, занимают в записях Бунина немало места.
Думается, что эти записи позволяют лучше понять настроения определенных слоев русского общества, близких самому писателю:
28 февраля: "После вчерашних известий, что Петербург уже взят немцами, газеты очень разочаровали..."(с.15).
А разочаровали они, как оказывается, тех "патриотов России", что еще недавно призывали народ умирать "за единую и неделимую...".
"Возвращался с Чириковым. У него самые достоверные и новейшие сведения... На Поворской - главный немецкий штаб... Большевики работают в контакте с монархистами и тузами из купцов; по соглашению с Мирбахом, решено избрать на царство Самарина... С кем же в этом случае будет жаркий бой?"(с.17).
Здесь, исторической правды ради, следует отметить, что в контакт с германскими кругами входили отнюдь не большевики, а кадеты, причем в целях борьбы с большевиками, о чем также имеется немало свидетельст зарубежных русских мемуаристов.
Подобные "достоверные сведения" (а мало ли их волнуют умы наших сограждан и сегодня?), естественно, не могли не могли сбивать с толку как современников описываемых событий, так и современных читателей Бунина, задающихся в недоумении вопросом: Так кто же с кем воевал? "Красные" с "белыми"?
Продолжим, однако, цитирование дневника Ивана Алексеевича:
"5 марта. Слухи: через две недели будет монархия и правительство из Андрианова, Сандецкого и Мищенко; все лучшие гостиницы готовятся для немцев.
Эсеры будто-бы готовят восстание. Солдаты будто-бы на их стороне... В Петербурге будет немецкая полиция; в Москве тоже"(с.24).
Есть отчего возмутиться сердцу "истинного патриота"!
6 марта: "Опять долбят, что среди большевиков много монархистов и что вообще весь этот большевизм устроен дл восстановления монархии..."(с.27).
8 марта: "Немцы будут в Москве через несколько дней. Но страшно, говорят, будут отправлять русских на фронт против союзников. Да, все тоже. И все тоже тревожное, нудное, не разрешающееся ожидание"(с.25-26).
3 апреля: "Вести со Сретенки - немецкие солдаты заняли Спасские казармы. В Петербург будто-бы вошел немецкий корпус. Завтра декрет о национализации банков...".
14 апреля: "Говорят, что Москва будет во власти немцев 17 марта (с.31).
Бунин подчеркнуто заявлял о непризнании нового стиля, нового правописания, нового времени... Этот наивный протест выражал то смятение, что охватило часть российской интеллигенции, испугано-растеряно взиравшей вокруг себя.
Если писатель смотрел на мир с тревогой и беспокойством, то другие представители интеллигенции стремились включиться в активную "противобольшевистскую" борьбу.
Правда, писатель не жалует и людей "своего круга", виновных, по его мнению, в разорении страны.
В мае-июне 1917 г., вспоминает он, "по улице было страшно пройти, каждую ночь то там, то здесь красное зарево пожара на черном горизонте..."(с.31).
15 марта он записал: "Развратник, пьяница Распутин, злой гений России. Конечно, хорош был мужичек. Ну а вы-то, не вылезавшие из "Медведей" и "Бродячих собак"?"(с.32).
24 марта: "Ныне В.В.В... понес опять то, что уже совершенно осточертело читать и слушать:
- Россию погубила косная, своекорыстная власть, не считавшаяся с народными желаниями, надеждами, чаяниями... Революция в силу этого была неизбежна...
Я ответил:
- Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Я не о революции с вами говорю, - пусть она неизбежна, прекрасна, все, что угодно. Но не врите на народ - ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмена всяческих цензур были нужны, как летний снег, и он это доказал твердо и жестко, сбросивши к черту и временное правительство, и учредительное собрание, и "все, за что гибли поколения лучших русских людей", как вы выражаетесь, и ваше "до победного конца""(с.35-36).
Трагедия великого писателя, подобно многим другим людям его поколения, состояла в том, что они понимали и невозможность "низов жить по-старому", и ничтожество "верхов", не менее строго судили их за непонимание народа, за неспособность ответить на его коренные чаяния.
В 1919 году, в Одессе (первая часть дневников с 5 февраля по 27 марта 1918 г. писалась в Москве), Бунин вспоминал: во время войны возвращался из редакции с будущим министром Ф.Ф.Кокошкиным, "заговорили о народе. Я не сказал ничего ужасного, сказал только, что народу уже надоела война, что все газетные крики о том, что он рвется в бой, преступные враки. И вдруг он оборвал меня с необычайной для него резкостью:
- Оставим этот разговор. Мне ваши взгляды на народ всегда казались, - ну, извините,- слишком исключительными что-ли...
Я посмотрел на него с удивлением и почти ужасом. Нет, подумал я, даром наше благородство нам не пройдет!"(с.150).
Вспоминает Бунин что и близкая ему интеллигенция обвиняла его в непонимании, и даже клевете на собственный народ:
-"А ведь говорили, что я только ненавижу! И кто же? Те, которым, в сущности, было совершенно наплевать на народ, - если только он не был поводом для проявления их прекрасных чувств, - и которого они не только не знали и не желали знать, но даже просто не замечали, как не замечали лиц извозчиков, на которых ездили в какое-нибудь Вольно-Экономическое общество...
Даже, знаменитая "помощь голодающим" происходила у нас как-то литературно, только из жажды лишний раз лягнуть правительство, подвести под него лишний подкоп. Страшно сказать, но правда: не будь народных бедствий, тысячи интеллигентов были бы просто несчастнейшие люди. Как тогда заседать, протестовать, о чем кричать и писать?
А без этого и жизнь не в жизнь была.
Тоже во время войны. Было, в сущности, все то же жесточайшее равнодушие к народу. "Солдатики" были объектом забавы...
Страшно равнодушны были к народу во время войны, преступно врали об его патриотическом подъеме, даже тогда, когда уж и младенец не мог не видеть, что народу война осточертела. Откуда это равнодушие? Между прочим, и от ужасно присущей нам беспечности, легкомысленности, непривычки и нежелания быть серьезным в самые серьезные моменты..."(с.62-63).
Как представляется, в этом страстном монологе-обличении Бунин верно передал различие мировоззрения и мироощущения различных слоев и групп русского общества, которые отражали реальные процессы дифференциации, поляризации политических сил.
Об этом однако, к сожалению, забывают ныне те, кто видит в предреволюционной России лишь "общество всеобщей гармонии", забывая о реальных противоречаях, различиях в положении и взглядах у представителей различных групп населения.
И если одни видели во Временном правительстве выразителя "народных чаяний", то другие, - и Бунин в их числе,- только проявления общего упадка, разложения, предательства тех высоких идей и идеалов, что вдохновляли на подвижнечество лучших представителей российской интеллигенции.
"Что это было? - задается вопросом писатель. - Глупость, невежество, происходившее не только от незнания народа, но и от нежелания знать его? Все было. Да была и привычная корысть лжи, за которую так или иначе награждали. "Я верю в русский народ!". За это рукоплескали.
Известная часть общества страдала такой лживостью особенно.
Так извратились в своей профессии быть "друзьями народа, молодежи и всего светлого", что самим казалось, что они вполне искренни. Я чуть не с отрочества жил с ними, был как-будто вполне с ними, - и постоянно, поминутно возмущался, чувствуя их лживость, и на меня часто кричали:
- Это он-то лжив, этот кристальный человек, всю свою жизнь отдавший народу!?
В самом деле: то, что называется "честный", красивый старик, очки, белая большая борода, мягкая шляпа... Но ведь это лживость особая, самим человеком почти неосознаваемая, привычная жизнь выдуманными чувствами, уже давно, разумеется, ставшими второй натурой, а все-таки выдуманными.
Какое огромное количество таких "лгунов" в моей памяти! Необыкновенный сюжет для романа, и страшного романа"(с.61).
Как бы в назидание нам, потомкам, Иван Алексеевич записал о тех днях: "Лжи столько, что задохнуться можно. Все друзья, все знакомые, о которых прежде и подумать бы не смел, как о лгунах, лгут теперь на каждом шагу. Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей (здесь и далее курсив А.И.Бунина) лжи, своего искажения к заведомо ложному слуху. И все это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется. Человек бредит, как горячечный, и, слушая этот бред весь день, все-таки жадно веришь ему и заражаешься им"(с.59).
Надо также признать, что писатель не очень понимает и народ, да и увиденные на улицах лица, услышанные суждения и обрывки фраз не прибавляют авторских симпатий к современникам:
в импровизированный уличный диспут "наивно вмешалась какая-то намазанная сучка, стала говорить, что вот-вот немцы придут и всем придется расплачиваться за то, что натворили.
- Раньше, чем немцы придут, мы вас всех перережем, - холодно сказал рабочий и пошел прочь.
Солдаты подтвердили: "вот это верно!" - и тоже отошли"(с.6).

"Извозчик возле "Праги" с радостью и смехом:
- Что ж, пусть приходит. Он, немец-то, и прежде все равно нами владел. Он уже там, говорят, тридцать главных евреев арестовал. А нам что? Мы народ темный. Скажи одному "трогай", а за ним и все"(с.15).
Слышу на улицах, - записал Бунин 14 марта 1918 года:
"- Нет, теперь солдаты стали в портки пускать. То есть все бахвалились, беспечничали, - пускай мол, придет немец, черт с ним, - а теперь, как стало до серьезного доходить, здорово побаиваются. Большое, говорят, наказание нам будет, да и поделом, по правде сказать: уж очень мы освинели!
Да, если бы в самом деле повеяло чем-нибудь "серьезным", живо бы вся эта "стихийность великой русской революции" присмирела. Как распоясалась деревня в прошлом году летом, как жутко было жить в Васильевском! И вдруг слух: Корнилов ввел смертную казнь и почти весь июль Васильевское было тише воды, ниже травы..."(с.31).
Ничуть не смущаясь тому, что писал он ранее об "усталости" народа от войны, 9 июня 1919 г. Бунин записал в дневнике: "И вот рота мальчишек из всякой науськанной и не желавшей идти на фронт сволочи явилась к Думе - и мы, "доверием и державной волей народа облеченные", закричали на весь мир, что совершилась великая российская революция, что народ теперь голову сложит за нас и за всяческие свободы, а главное уж теперь-то пойдет как следует сокрушать немцев до победного конца"(с.150-151).
Таких противоречий в записках писателя немало. И не наша задача примерить их - это не удалось самому Ивану Алексеевичу, как и многим другим представителям русской интеллигенции, вовлеченной в стремительный водоворот революционных событий.
"Вот и Волошин, - приводит пример Бунин, - Позавчера он звал на Русь "Ангела мщения", который должен был "в сердце девушки вложить восторг убийства и в душу детскую кровавые мечты". А вчера он был белогвардейцем, а ныне готов петь большевиков"(с.76).
"Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь, - с горечью пишет Бунин, - Да и делали мы тоже только кое-что, что придется, иногда очень горячо и очень талантливо, а все-таки по большей части как Бог на душу положит... Длительным, будничным трудом мы брезговали, белоручки были, в сущности, страшные. А отсюда, между прочим, и идеализм наш, в сущности, очень барский, наша вечная оппозиционность, критика всего и всех: критиковать-то ведь гораздо легче, чем работать... Какая это старая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалаванность - вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает: стоит только выйти на крылечко и перекинуть с руки на руку колечко!"(с.64).
Писатель вспоминает свой последний приезд в Петроград в апреле 1917 года:
"В Москве жизни уже не было, хотя шла со стороны новых властителей сумасшедшая по своей бестолковости и горячке иммитация какого-то будто-бы нового строя, нового чина и даже парада жизни. То же, но в превосходной степени было и в Петербурге. Непрерывно шли совещания, заседания, митинги, один за другим издавались воззвания, декреты, неистово работал знаменитый "прямой провод"...
Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях в накидку, неработающими рабочими, гулящей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями и всем, чего спросишь. А на тротуарах лежал навозный лед, были горбы и ухабы. И на полпути извозчик неожиданно сказал мне то, что тогда говорили уже многие мужики с бородами:
- Теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит.
Я спросил:
- Так что же делать?
- Делать? - сказал он. - Делать теперь нечего. Теперь шабаш. Теперь правительства нету.
...Но в глубине души я еще на что-то надеялся и в полное отсутствие правительства все-таки еще не совсем верил. Не верить однако нельзя было"(с.79).
Все, абсолютно все раздражает писателя и после октября семнадцатого:
"Как злобно, как неохотно отворял нам дверь швейцар! Поголовно у всех лютое отвращение ко всякому труду"(с.37).
Даже "и весна-то какая-то окаянная. Главное - совсем нет чувства (здесь и далее курсив И.А.Бунина) весны. Да и на что весна теперь?"(с.46).
Да, большевиков Бунин воспринимал исключительно отрицательно, но вряд ли стоит акцентировать внимание читателей на этом обстоятельстве - об этом говорилось и написано много.
Гораздо больший интерес, на наш взгляд, представляют мысли писателя о причинах постигшей его Россию катастрофы.
"Дух материальности, неосмысленной воли, грубого своекорыстия повеял гибелью на Русь... У добрых отнялись руки, у злых развязались на всякое зло... Толпы отверженников, подонков общества потянулись на опустошение своего же дома под знаменами разноплеменных вожаков, самозванцев, лжецарей, атаманов из вырожденцев, преступников, честолюбцев..."(с.115).
Вы думаете, это о большевиках? Нет, это из Соловьева, о Смутном времени. Но эта трагическая повторяемость отечественной истории так и осталась неосмысленной его современниками и потомками. Летом 1917 г. "...появился впервые "министр труда" - и тогда же вся Россия бросила работать".

(Продолжение последует………

Описание презентации по отдельным слайдам:

1 слайд

Описание слайда:

«Окаянные дни» (1918-1919) Анализ произведения Ивана Алексеевича Бунина Панасюк Ольга Михайловна, учитель высшей квалификационной категории МОУ «СОШ №3 г.Козьмодемьянска РМЭ

2 слайд

Описание слайда:

«Окая́нные дни» - книга русского писателя Ивана Алексеевича Бунина, содержащая дневниковые записи, которые он вёл в Москве и Одессе с 1918 по 1920 год. История публикации Фрагменты были впервые опубликованы в Париже в русской эмигрантской газете «Возрождение» в 1925-1927 годах. В полном виде книга была в 1936 году опубликована берлинским издательством «Petropolis» в составе Собрания сочинений. В СССР книга была запрещена и не публиковалась вплоть до Перестройки.

3 слайд

Описание слайда:

«Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, - всю эту мощь, богатство, счастье...»

4 слайд

Описание слайда:

По выражению Чехова, произведения Бунина по смысловой «плотности» напоминают «сгущённый бульон». Это особенно чувствуется в дневниковых записях 1918-1919 годов, которые были озаглавлены «Окаянные дни» и изданы в 1935 году. Книга о революции и Гражданской войне - монолог, страстный и предельно искренний, написанный человеком, считавшим революцию проклятием родной земли. Она воспринималась Буниным как «вакханалия» жестокости, как бунт Стеньки Разина, который был «прирождённым разрушителем» и «не мог думать о социальном». Начавшаяся после неё Гражданская война стала новой трагедией народа - это одна из главных мыслей книги.

5 слайд

Описание слайда:

Основу произведения составляет документирование и осмысление Буниным разворачивавшихся в Москве 1918 года и в Одессе 1919 года революционных событий, свидетелем которых он стал. Воспринимая революцию как национальную катастрофу, Бунин тяжело переживал происходившие в России события, что объясняет мрачную, подавленную интонацию произведения. Галина Кузнецова, состоявшая в близких отношениях с Буниным, в своем дневнике писала:

6 слайд

Описание слайда:

В сумерки Иван Алексеевич вошёл ко мне и дал свои «Окаянные дни». Как тяжёл этот дневник!! Как ни будь он прав - тяжело это накопление гнева, ярости, бешенства временами. Коротко сказала что-то по этому поводу - рассердился! Я виновата, конечно. Он это выстрадал, он был в известном возрасте, когда писал это… Галина Кузнецова. «Грасский дневник»

7 слайд

Описание слайда:

На страницах «Окаянных дней» Бунин темпераментно, гневно выражает своё крайнее неприятие большевиков и их вождей. «Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже?» - риторически вопрошает он. Однако нельзя рассматривать «Окаянные дни» исключительно с точки зрения содержания, проблематики, только как произведение публицистического характера. Произведение Бунина соединяет в себе как черты документальных жанров, так и ярко выраженное художественное начало.

8 слайд

Описание слайда:

Что больше всего волновало Бунина? О чём его боль? «Опозорен русский человек». И ещё более горько: «опротивел человек». «Гигантская общественная катастрофа, постигшая Россию нашла здесь прямое и открытое выражение и в то же время отразилась на всём художественном мире Бунина, резко сменив его акценты» О.Н. Михайлов

9 слайд

Описание слайда:

Обзор произведения Ивана Алексеевича Бунина "Окаянные дни" - краткое содержание основных событий, о которых он пишет в своем дневнике в 1918 году. Издана эта книга впервые была в 1926 году. Бунин в 1918-1920 годах записывал свои впечатления и наблюдения, касающиеся событий, происходивших в то время в нашей стране, в виде дневниковых заметок.

10 слайд

Описание слайда:

Московские записи Так, 1 января 1918 в Москве он писал о том, что этот "проклятый год" кончился, но, возможно, наступает что-то "еще более ужасное". 5 февраля этого же года он отмечает, что ввели новый стиль, так что должно быть уже 18 число. 6 февраля была написана заметка о том, что в газетах говорят о наступлении немцев, монахи колют лед на Петровке, а прохожие злорадствуют, торжествуют. Далее опускаем даты и опишем основные заметки Бунина в произведении "Окаянные дни", краткое содержание которого рассматривается нами. -

11 слайд

Описание слайда:

История в вагоне трамвая Молодой офицер вошел в вагон трамвая и сказал, покраснев, что не может заплатить за билет. Это был бежавший из Симферополя критик Дерман. По его словам, там "неописуемый ужас": рабочие и солдаты ходят "по колено в крови", зажарили живьем старика-полковника в паровозной топке. -

12 слайд

Описание слайда:

Бунин пишет, что, как говорят везде, не настало еще время разбираться объективно, беспристрастно в русской революции. Но ведь никогда не будет настоящей беспристрастности. К тому же, "пристрастность" наша очень ценна для будущего историка, отмечает Бунин ("Окаянные дни"). Коротко главное содержание основных мыслей Ивана Алексеевича будет нами описано далее. В трамвае кучи солдат с большими мешками. Они бегут из Москвы, опасаясь, что их пошлют защищать от немцев Петербург. Бунин повстречал мальчишку-солдата на Поварской, тощего, оборванного и пьяного. Тот ткнул ему "мордой в грудь" и плюнул на Ивана Алексеевича, сказав ему: "Деспот, сукин сын!". Кем-то расклеены на стенах домов афиши, уличающие Ленина и Троцкого в связи с немцами, в том, что их подкупили.

13 слайд

Описание слайда:

Разговор с полотерами В разговоре с полотерами он задает им вопрос о том, что будет дальше по мнению этих людей. Они отвечают, что напустили преступников из тюрем, которые управляют, не нужно было этого делать, а вместо того следовало их давно уже расстрелять. При царе подобного не было. А сейчас уже большевиков не прогонишь. Ослаб народ... Большевиков всего-то около ста тысяч будет, а простых людей - миллионы, но они ничего не могут сделать. Дали бы полотерам свободу, они бы по клокам всех с квартир растащили.

14 слайд

Описание слайда:

Бунин записывает разговор, подслушанный случайно по телефону. В нем человек спрашивает, что делать: у него адъютант Каледина и 15 офицеров. Ответ следующий: "Немедленно расстрелять". Снова манифестация, музыка, плакаты, знамена - и все призывают: "Поднимайся, рабочий народ!". Бунин отмечает, что голоса их первобытные, утробные. У женщин мордовские и чувашские лица, у мужчин - преступные, у некоторых прямо сахалинские. Далее говорится о том, что римляне ставили клейма на лица каторжников. А на эти лица не надо ничего ставить, так как все видно и без них.

15 слайд

Описание слайда:

Статья Ленина Читали статью Ленина. Жульническая и ничтожная: то "русский национальный подъем", то интернационал. Далее описывается "Съезд Советов", речь, произнесенная Лениным. Читал о трупах, стоящих на дне моря. Это утопленные, убитые офицеры. И тут же "Музыкальная табакерка". Лубянская площадь вся блестит на солнце. Из-под колес брызжет жидкая грязь. Мальчишки, солдаты, торг халвой, пряниками, папиросами... Торжествующие "морды" у рабочих. Солдат в кухне у П. говорит, что социализм сейчас невозможен, но все-таки нужно перерезать буржуев.

16 слайд

Описание слайда:

1919 год. Одесса. Краткое содержание составляют следующие дальнейшие события и мысли автора. 12 апреля. Бунин отмечает, что прошло со дня погибели нашей уже почти три недели. Пустой порт, мертвый город. Только сегодня пришло письмо от 10 августа из Москвы. Впрочем, отмечает автор, русская почта уже давно кончилась, еще летом 17 года, когда появился на европейский лад министр телеграфов и почт. Появился "министр труда" - и вся Россия тут же перестала работать. Сатана кровожадности, Каиновой злобы дохнул на страну в те дни, когда были провозглашены свобода, равенство и братство. Сразу наступило умопомешательство. Все грозились арестовать друг друга за любое противоречие.

17 слайд

Описание слайда:

18 слайд

Описание слайда:

Бунин вспоминает негодование, с которым его якобы "черные" изображения народа русского встречали в то время те, что были вспоены, вскормлены этой литературой, которая позорила сто лет все классы, кроме "народа" и босяков. Все дома сейчас темны, весь город в темноте, кроме разбойничьих притонов, где слышны балалайки, пылают люстры, видны стены с черными знаменами, на которых изображены белые черепа и написано "Смерть буржуям!". Иван Алексеевич пишет о том, что есть два типа людей в народе. В одном из них преобладает Русь, а в другом, по его выражению, - Чудь. Но в обоих есть переменчивость обликов, настроений, "шаткость". Сам про себя сказал народ, что из него, как из дерева, "и дубина, и икона". Все зависит от того, кто обрабатывает, от обстоятельств. Емелька Пугачев или Сергий Радонежский.

19 слайд

Описание слайда:

Вымерший город Бунин И.А. "Окаянные дни" дополняет следующим образом. В Одессе расстреляли 26 черносотенцев. Жутко. Город сидит по домам, мало кто выходит на улицу. Все чувствуют себя как будто завоеванными особым народом, более страшным, чем нашим предкам казались печенеги. А победитель торгует с лотков, шатается, плюет семечками. Бунин отмечает, что, как только становится "красным" город, сразу же сильно меняется наполняющая улицы толпа. Совершается подбор лиц, на которых нет простоты, обыденности. Они все почти отталкивающие, пугающие своей злой тупостью, вызовом всем и всему. На Марсовом Поле совершили "комедию похорон" якобы героев, павших за свободу. Это было издевательство над мертвыми, ведь они были лишены христианского погребения, закопаны в центре города, заколочены в красные гробы.

20 слайд

Описание слайда:

"Предупреждение" в газетах Далее автор читает "предупреждение" в газетах о том, что электричества скоро не будет из-за истощения топлива. Все обработали в один месяц: не осталось ни железных дорог, ни фабрик, ни одежды, ни хлеба, ни воды. Поздно вечером явились с "комиссаром" дома измерять комнаты "на предмет уплотнения пролетариатом". Автор задается вопросом о том, почему трибунал, комиссар, а не просто суд. Потому, что можно шагать в крови по колено под защитой священных слов революции. Распущенность - главное в красноармейцах. Глаза наглые, мутные, в зубах папироска, картуз на затылок, одеты в рвань. В Одессе еще 15 человек расстреляли, отправлено два поезда с продовольствием защитникам Петербурга, когда сам город "дохнет с голоду".

Писать о нынешней ситуации стоит всегда, чтобы оставить потомкам точку зрения на происходящие события от лица очевидца. Подумать только, Иван Бунин скрупулёзно записывал свои мысли в дневник, часть из которых позже опубликовал, а другую – потерял, надёжно спрятав и так и не отыскав, спешно покидая Одессу и навсегда уезжая из России. Его мнение было и останется личным пониманием того времени. Годы прошли, поменялись границы, на карте появились другие страны, а прошлое осталось в прошлом, да на страницах очевидцев, чья боль ощутимее информации из учебников по истории и плодов вымысла беллетристов в реконструкции утраченных страстей.

Царь отрёкся от Империи, большевики взяли власть: понеслась круговерть событий. Поступить правильно не сможешь в любом случае, так как не знаешь – как поступить так, чтобы оказалось правильно. Переступить через себя и согласиться на новые правила игры? Принять смену календарного стиля, основ орфографии – разве можно? Ждать немцев-освободителей или надеяться на успешное продвижение войск белых, с переменным успехом одолевающих красных, тут же теряющих захваченные позиции? А может всерьёз рассчитывать на коренной перелом в сознании людей, готовых не сегодня-завтра взорвать Кремль, родив нечто уродливое и непонятное?

Окаянные и тревожные дни нависли над Россией. Бунин болеет душой, не находя себе места. Его выводы из каждого момента – соединение чувств и эмоций: всплеск взбудораженной пены. В силу своей натуры Бунин язвительно отзывается о действительности, не питая надежд на светлое будущее, но и не вгоняя себя в чёрную хандру. Он пребывает в подвешенном состоянии, готовый покинуть страну в любой момент, для начала переехав из Москвы в Одессу. Он уподобился сарафанному радио, помещая на страницы любые слухи, служащие хоть малой возможностью успокоить его метания. Большевики сдают власть, Россия снова на пороге перемен, Ленин подкуплен немцами? Брожение в обществе отзывается брожением мыслей у Бунина.

В такой уж век родился Бунин. Спокойного времени не существует – человека постоянно сопровождают социальные потрясения: в центре бури всегда штиль. Бунин сожалеет; только было бы ему спокойней, живи он на пятьдесят или сто лет раньше? Будто тогда ситуация могла выглядеть иначе. Не будь он Буниным, был бы Тургеневым и примерял на себя маску эпистолярного борца, а то и Радищевым, страдая за желание показать своё время с максимальной достоверностью. Можно пенять на свой век, называя его окаянным и взывая к утраченным надеждам на спокойное пребывание на данном свете. Отнюдь, трещина от внутреннего разрыва проходит через все слои, поражая органы и больше всего сказываясь на психическом состоянии.

Энергия большевиков не сбавляла обороты, тогда как заряд людей старой формации, убыстряясь, сходил на нет. Бунин навсегда потерял Родину, ничего не сделав для её сохранения. Он отражает происходящее, осознаёт и печалится. За бездействием следует крах. И когда на улицах людей расстреливают на месте, когда лютый голод наваливается, тогда Бунин принимает собственный исход за необходимость. Его всё пуще одолевает тоска и боль – утраченного действительно уже не вернуть.

Позже в творчестве Бунина не раз возникнут аналогичные моменты, где действующие лица будут жить неспешной жизнью, понимая неотвратимость перемен, в итоге смиряясь с неизбежным и продолжая плыть по течению. В этом и есть точка зрения Бунина. Он также всё понимал и осознавал задолго до того, как революция свершилась. А свершившись, революция стала набирать обороты. Обновляться Бунин не пожелал, не имея для этого ни сил, ни желания. Он цинично отразил в дневнике пессимистический настрой: и теперь его мысли доступны потомкам.

Дополнительные метки: бунин окаянные дни критика, бунин окаянные дни анализ, бунин окаянные дни отзывы, бунин окаянные дни рецензия, бунин окаянные дни книга, Ivan Bunin, Cursed Days, Jours maudits