Она родилась в семье потомственных авиационных инженеров, но, как это часто бывает, оказалась абсолютным гуманитарием.

Беседовала Мария Егорова

Впрочем, не желая оскорбить лучших чувств родных, поступила в Московский физтех, где шесть лет безуспешно пыталась познать премудрости аэромеханики. Но от судьбы не уйдешь: рассказы Татьяна сочиняла с детства, и сегодня в её копилке около 30 детективных романов, большая часть из которых экранизирована. Суммарный тираж книг зашкалил за 25 миллионов.

Татьяна, вы - человек, которого звёздная болезнь обошла стороной, настолько вы открыты для общения. При такой популярности немногие могли бы себе это позволить. Вообще, как вам кажется, отчего это зависит?
- Ну, во-первых, спасибо на добром слове. Что же касается звёздной болезни, то, я думаю, этому подвержены или очень молодые люди, которые попадают «в телевизор» слишком рано и попросту не имеют необходимых для публичного человека тормозных механизмов, или люди, не слишком образованные и перепуганные. Вот перепуганные - это именно то слово, потому что, мне кажется, звёздная болезнь как раз и возникает из-за боязни, что всё закончится, тебя перестанут узнавать, затолкают в очереди, обыщут на таможне... Если человек не перепуган, то ничего подобного и не происходит. Со мной, конечно, тоже случались всякие разные истории. Например, однажды в аэропорту я десять раз проходила «рамку», а она всё продолжала звенеть. Я уже сняла всё, что было можно, привлекла внимание целой очереди, а меня всё не пропускают и не пропускают. Конечно, вот в такие моменты я, как бык, испуская из ноздрей пар, выхожу из себя. Думаю: «Ёлки-палки, ты что, меня не знаешь?!» Я ведь уже и паспорт показала, и сам он понял, кто я. Может, это корсет мой «пищит», но я же не могу его при всех снимать! Впрочем, я всегда умею «ставить себя на ручник». Но особенно хорошо это умеют делать мои близкие.

- А возраст, в котором к человеку пришла известность, имеет значение?
- Вот если б вы, к примеру, проснулись знаменитой лет в 18... Ой, наверное, плохо было бы. Хотя в полной мере применить это к себе я не могу, так как знаменитой никогда не просыпалась. У меня известность очень медленно нарастала. А если б это случилось так же внезапно и стремительно, как у Гурченко, Быстрицкой, Самойловой, подозреваю, что это было бы безумно тяжело. Мне кажется, я бы ходила вся такая крутая и всем вокруг демонстрировала свою не-зем-ну-ю славу.

- Вы помните своё первое интервью?
- Помню. Это было и приятно, и неожиданно, и очень страшно. Я готовилась, вспоминала цитаты. Это тот самый случай, когда ты хочешь выглядеть умнее, чем на самом деле. А человек в итоге спросил меня: сколько вам лет, как зовут вашего мужа и есть ли у вас собака. Всё! Потом были и другие встречи с журналистами, когда мне казалось, что человек сейчас будет задавать мне умные вопросы, на которые я не смогу ответить. Например, о структуре книжного бизнеса в России. Почему-то все уверены, что писатели знают об этом всё. А я понятия не имею, что там, в этом книжном бизнесе, происходит. Вы меня лучше спросите про детективы...

А я и спрошу! Что вы испытали, когда вышла ваша первая книга?
- Это было потрясающе - как будто космонавт Гагарин слетал в космос. Я с этой книгой не могла расстаться, хотя она не продавалась ни в одном магазине. Видимо, её издали тиражом в несколько экземпляров, которые сразу же на складе и погибли. Мне же были положены десять сигнальных экземпляров, и я эти десять экземпляров прижимала к груди, носила с собой в ванну, ездила с ними в машине, читала их и не могла оторваться. Я страшно собой гордилась, страшно. И не верила, что вижу этот собственный текст, напечатанный на бумаге. Не могу сказать, что все вокруг ликовали, точно так же, как когда Гагарин полетел. Даже моя семья не была в особом восторге, по крайней мере, не осыпала меня лепестками роз и не устилала пол ковровой красной дорожкой. Но я всё равно чувствовала себя человеком, завоевавшим космос.

- Сегодня-то, наверное, уже привыкли и ничего подобного не чувствуете?
- Конечно, со временем это ощущение немножко видоизменилось, но ожидание выхода новой книги и «трясение» над ней осталось. Надо мной все смеются, я клянусь вам! Когда приходит новая книжка, я начинаю её читать как чужую. Я выискиваю в ней какие-то ошибки или, наоборот, особенно достойные места, я в них ковыряюсь, смакую их. Мне говорят: «Это же ты написала!» Но я не могу оторваться! Мне трудно дарить новую книгу. Кажется, что старые уже прошли какое-то испытание, а свежая... А вдруг новые герои не понравятся? Я же за них переживаю! А вообще, я люблю даже то, как пахнет новая книжка. Мне нравится, как она шуршит при открывании таким особенным образом. А этот типографский шрифт! Другой, не такой, как в компьютере... Словом, непередаваемое наслаждение.

- Татьяна, а чьё мнение для вас как для автора особенно важно?
- Моего редактора Ольги Рубис. Она у нас очень серьёзная девушка, никогда не станет хвалить, если ей не нравится. Этот момент, когда ждёшь её резюме, тяжёлый. Также мне очень важно мнение мамы. Она у меня хорошо образованный, читающий человек. Правда, нельзя сказать, что мама всё время захлебывается от восторга. А остальные в семье просто не читают. (Смеётся.)

- Не поверите, в моей семье тоже, кроме мамы, никто мои материалы не читает...
- Как я вас понимаю. Когда я в своё время писала для газет и журналов, не читал никто. Помню, я страшно привязывалась к своему мужу: как же так? Всё это закончилось тем, что он просто-напросто заснул с этой самой газетой. Я, конечно, решила, что жизнь моя на этом кончилась и не выйдет из меня никакого журналиста. (Смеётся.) Сейчас-то я уже отношусь к этому спокойно. Сестра моя просто не любит детективы, не обязательно мои. Муж не читает художественную литературу вообще. Дети... Один ещё маленький, а второй всё больше Александром Николаевичем Островским увлекается. Так что я такая одинокая фиалка на залитом солнцем склоне.

- А бабушка, которая, насколько я знаю, очень влияла на вас в детстве, сейчас бы одобрила ваши книги?
- Ну что вы? Нет, конечно, нет! Она бы говорила, что это всё никуда не годится, что жанр дурацкий, и девушка, пусть и сорока лет, вполне может найти себе другое, более достойное занятие, чем какие-то истории с убийствами. Да и написаны они, в общем-то, тоже не очень. Вот Мамин-Сибиряк - это другое дело! Помню прекрасно, когда Татьяны Устиновой как автора ещё не было в помине, а вместо неё была девочка Таня, её систематически заставляли читать этого самого Мамина-Сибиряка. Читать было тяжело, но бабушка почему-то считала, что образованным человеком мне не стать, не прочитав книг этого писателя. (Улыбается.) Так что и сейчас, я думаю, сравнение тоже было бы явно не в мою пользу. Какие-то выражения странные, какой-то тон игривый, и боже сохрани, есть интимные отношения...

Одним словом, бабушка была бы самим строгим критиком. Кстати, а как вы на критику реагируете: предпочитаете не замечать или всё-таки избираете активную защитную позицию?
- На самом деле к критике я отношусь болезненно: переживаю, плачу, потом ко всем пристаю с вопросом: «Правда ли всё так плохо?» Мне очень не нравится, знаете, какого рода критика? Когда написано, что тексты какие-то дурацкие и сама она - дура, да ещё в очках. А такого, вы не поверите, очень много! Поэтому для меня единственный способ защиты - просто не обращать внимания. Я сознательно не захожу на сайты, где что-то подобное может быть написано. Зачем расстраивать себя? Но знаете, в чём я убеждена на сто процентов? В том, что институт литературной критики, такой, каким он был во времена Писарева и Белинского, безвозвратно утерян. Это были энциклопедически образованные люди, которые не просто, прочитав текст, давали ему собственную субъективную оценку, а умели анализировать с литературоведческих позиций. Я всегда прислушиваюсь к тому, что говорят люди, широко образованные. Если они делают мне какие-то замечания, стараюсь им следовать. А нередко солидные, умные дяденьки с удивлением спрашивают меня: «Откуда ты всё это знаешь?» И в такие моменты я сразу чувствую себя если не Достоевским, то, по крайней мере, знатоком человеческих душ.

Знаю, что вы долго готовитесь, прежде чем писать о представителях той или иной профессии. Когда было особенно сложно?
- Когда писала роман о врачах. Дело в том, что медицина - очень консервативная сфера человеческой деятельности. Она консервативна, как православная церковь. В ней есть масса цеховых запретов, недоговоренностей. Писать о медицине - то же, что пройти по саду китайского императора, где к каждому цветочку привязан колокольчик, и если ты его задеваешь, то голова с плеч. Замучилась я с этой темой. Зато книжка получилось ничего. (Улыбается.)

- Вы заканчивали МФТИ. Фундаментальное техническое образование как-то пригодилось в творчестве?
- Иногда бывает, конечно. Потому что я, к примеру, знаю, чем отличаются марки стали и названия великих теорем. Вроде Больцано и Вейерштрасса. А вдруг моему герою приспичит их доказать? Наука как наука, конечно, не пригодилась, но есть железная потребность в логике. А логика - это, безусловно, наследие института. Мне удаётся сводить концы с концами, даже если в романе 8 сюжетных линий.

У вас на сайте написано, что в технический вуз вы поступили, потому что бабушке пообещали. Не считаете студенческие годы потраченными впустую?
- Нет, конечно. Само по себе это очень хорошее образование, хорошая тренировка мозгов, основанная на запоминании данных, которые от тебя далеки и тебе чужды. Девиз всей этой истории таков: «В трудностях рождается характер». Сказать, что учиться было трудно и неинтересно, - не сказать ничего. Я существовала в окружении пятнадцати молодых мужчин, уверенных в том, что они - гении земли русской, а я - абсолютный тормоз, который мешает им на жизненном пути. И вот эта необходимость постоянно что-то доказывать - многому учит. Ведь каждый раз, приходя на новую работу, начинаешь с того, что доказываешь своему начальнику, что ты не верблюд. А этому я как раз научилась в институте. Конечно, мне сейчас фатально не хватает профильного образования. Но всё равно свой физико-технический я бы ни на что не променяла и, будь у меня снова выбор, обязательно поступила бы только туда. Да и кто знает, что бы из меня вышло, попади я сразу в какую-то более благоприятную среду...

- Поступая, вы заранее знали, что не станете работать по профессии?
- Предполагалось, что пойду. Хотя на дворе стояли 90-е годы, но тот период, когда ещё не всё развалилось и сломалось. Профессия инженера тогда считалась прекрасной. Я училась в школе с углублённым изучением английского языка и довольно хорошо переводила, причем делала технические переводы. И бабушка моя говорила: «Вот окончишь институт и пойдешь в ЦА-ГИ - Центральный аэрогидродинамический институт - в отдел научно-технической информации, будешь переводить статьи из западных журналов. Прекрасная работа!» Но когда я окончила институт, эта дивная структура, в которой можно было сидеть на месте, переводить одну статью в неделю и вязать шапку, развалилась.

- А если бы не развалилась?
- Я бы всё равно чего-нибудь придумала. Приезжая, к примеру, в бухгалтерию в нашем издательстве, которая очень даже благополучная, я начинаю активно сочувствовать этим тётенькам. При этом я нормальный человек и понимаю, что каждому своё. Но мне хочется сказать: «Мир прекрасен и огромен! Выйдите на улицу, скиньте свои шали - вы же молодые женщины! А дебет с кредитом посчитает Мариванна». Меня огорчает, когда что-то пропадает даром. Да, в жизни случаются разные обстоятельства. Но мы же живём не в Новошахтинске, где не найти работы...

- Вы начали писать книги после кризиса, случившегося в 1998 году?
- Да, меня тогда с работы уволили.

- Значит, эти обстоятельства вам помогли?
- Конечно. Я вообще считаю, что кризис - это самое лучшее время для сумасшедших карьерных взлётов и переосмысления всей предыдущей жизни. Правда. Я сейчас опять же не говорю о людях, которые всю жизнь проработали на заводе в городе Сердобске Пензенской области, а теперь вдруг им объявили, что предприятие переходит на трёхдневную неделю. Конечно, внушать им, что их ожидают карьерные взлёты, глупо и оскорбительно. Я имею в виду людей, занятых не своим делом, которые по инерции так и продолжали бы им заниматься до конца дней своих. Но решение о том, что нужно что-то поменять, уже принято за них - работы нет. Вот тогда и появляется шанс понять, чего ты стоишь на самом деле.

- Как пережить трудное время?
- Поможет семья, хорошие книжки и отдых. Знаете, когда всё ужасно, впереди мрак и темнота, надо купить шоколадный торт, бутылку вина и пойти в парк. Устроить себе праздник. Понятно, что речь идёт не о том, чтобы арендовать пароход с цыганами или яхту с фотомоделями. Вместо того чтобы биться об стену головой, лучше заправьте машину дешёвым бензином и езжайте с палаткой в кемпинг. Глядишь, и второе дыхание откроется!

- А какие праздники устраивает себе Татьяна Устинова?
- Например, для меня праздник - яблочный пирог. Причём, когда с утра ничто его не предвещает, а после обеда я вдруг понимаю, что мы просто не сможем жить дальше, если к вечеру не получим этот пирог. Такой, чтобы пахло на всю квартиру. Праздник - это поехать к маме. Причём у нас это обожают все: и дети, и зятья. Мы прёмся к родителям на участок и там разжигаем мангал, ставим самовар и сидим на природе. Никаких видов оттуда не открывается - это просто улица. Яблони, сосны, гамак. Собака тут же бегает. Ещё мы очень любим куда-нибудь в субботу поехать. Так как живём за городом, то случаются семейные выезды в Москву. Идём в кино или «красоту наводить», гуляем. Есть друзья, к которым можно приехать в гости и прекрасно провести вечер на их балконе. Мы с сестрой живём по соседству, поэтому прийти на суп со спаржей - это тоже праздник. Если же говорить о невинных женских радостях для себя, любимой, то это джинсы. Когда куплены новые джинсы, жизнь продолжается и всё хорошо.

- Вы счастливая женщина?
- Абсолютно.

Татьяна Устинова: «Я стала немножко умнее»

Российская книжная палата назвала писателей, чьи тиражи поставили рекорды. Второе место после Дарьи Донцовой заняла Татьяна Устинова с суммарным годовым тиражом в 3163,2 тыс. экземпляров. При этом Татьяна ведет ток-шоу «Жизнь как жизнь» на Пятом канале, а до этого участвовала в телепроекте «Час суда».

– На какие вопросы вам не хотелось бы отвечать?

– Есть три вопроса, которые мне задавать нельзя, – предупреждает Татьяна. – Ибо на вопрос “Где вы берете сюжеты” следует единственный ответ “В Караганде”. На вопрос: “Не хотите ли вы написать что-то в другом жанре?” следует ответ “нет”, а на вопрос: “Над чем вы сейчас работаете” следует ответ: “Над новым детективом”.

– Тогда о вашем телеопыте. Как бы вы сами определили свою роль в ток-шоу «Жизнь как жизнь»?

– Хозяйка студии и, в некотором роде, арбитр. Цель программы – не столько поиск рецептов решения вечных людских проблем, сколько возможность дать аудитории и гостям в студии послушать, выговориться, испытать радость сочувствия, понимания и сострадания. В общем, жизнь как жизнь…

– Телепрограмму «Час суда» вы вели вместе с известным адвокатом Павлом Астаховым... Но при вашей «раскрученности» могли бы претендовать и на сольное телешоу!

– У «Часа суда» стабильно высокие рейтинги. Страсть русского народа к сутяжничеству не знает границ. Так что мы не испытывали недостатка в героях и сюжетах. Насчет сольного телешоу мысли время от времени возникают, но, боюсь, телевидение затянет настолько, что уже будет не до писательской деятельности.

– А слухи о романтических отношениях с Павлом Астаховым после съемок в «Часе суда» спокойно воспринимаете?

– Уже да. Людям не объяснишь, что, когда мы вместе посещаем светские тусовки, фотографы снимают меня и Пашу. А то, что рядом со мной с другой стороны стоит муж, а с Павлом – жена Светлана, естественно, остается за кадром.

– Какое место в вашей жизни занимает любовь? И кто «главный» у вас в семье?

– В моей жизни любовь занимает самое главное место. На вопрос, кто главный, отвечать не буду. Если у вас есть любимый человек, вы отлично понимаете, что в разных жизненных ситуациях вы главенствуете по очереди. Если главный кто-то один и всегда, то это никакая не любовь, а собачья упряжка, которую тянет вожак, а остальные бегут следом за ним. Так жить очень тяжело.

– В одном из интервью вы сказали, что мстите людям посредством сюжетов ваших произведений…

– Нет, если говорить о сюжетах, то они, конечно, все придумываются. Некоторое время назад я говорила с Марининой, которой, казалось бы, на роду написано писать детективы, имеющие под собой некую реальную подоплеку, и мы сошлись в том, что детектив придумывается целиком, от начала до конца.

– Но ведь бывает, что в основе сюжета лежит какая-нибудь реальная история?

– Конечно, но не более того. Ведь что такое реальная криминальная ситуация? Это труп, кровь, грязь, горе и отчаяние близких, рутинная работа правоохранительных органов. Что такое детектив? Это такая сладкая тайна…

– С чего же все начинается? Вы сначала кого-нибудь убиваете?

– Нет-нет, убивать неинтересно! Самая лучшая, сладкая и вкусная месть – это поставить негодяя в идиотское положение. Вот что я в своих романах умею делать, так это ставить негодяя в самое идиотское положение, которое только можно придумать. Я делала это миллион раз. Как только ты начинаешь над каким-то неприятным персонажем смеяться, он сразу перестает быть неприятным персонажем, я просто начинаю веселиться и думаю: «Господи, какой придурок!».

– Почему у вас нет «великого сыщика»? На эту роль не подошел никто из придуманных вами героев?

– Тут другая история. Мне «великий сыщик», сквозной персонаж, неинтересен. Он мне надоест, как только появится. Я со своими персонажами проживаю каждую книгу: разговариваю с ними, влюбляюсь в них, устраиваю или разрушаю им личную жизнь, а делать это из романа в роман с одним и тем же героем мне скучно. Кроме того, в каждом моем детективе присутствует некая любовная история и если придумывать каждый раз одному и тому же человеку любовную историю, то он должен быть или Джеймсом Бондом или каким-то «стрекулистом», как говорила моя бабушка.

– Вы осознанно ориентируетесь на женскую аудиторию?

– Боже сохрани! Более того, из моих знакомых мои романы читают сплошь мужики! Я никогда не ориентируюсь именно на женщин и вообще не могу сказать, что я на кого-то ориентируюсь. Когда уже книжка вышла, когда я приду на встречу с теми, кто ее будет читать, тогда у меня возникает понимание читателя. Когда я работаю, я пишу ни для кого, просто пишу и все. Сказать, что я пишу только для женщин, или только для мужчин, или только для подростков я не могу – это неправда.

– Ваши произведения экранизируются. Когда вы пишете, вы представляете себе, как это будет выглядеть на экране?

– Нет, это даже невозможно.

– А вообще как-нибудь участвуете в постановочном процессе?

– Постановка фильма – прерогатива продюсера и режиссера, они подбирают актеров, занимаются выбором натуры. Я никогда не участвую в экранизации. Не знаю, как там Акунин…

– Вы какое-то время работали в администрации президента. Насколько сильно этот опыт повлиял на ваши политические пристрастия?

– Я ушла оттуда в 1997 году. По нынешним временам, когда ситуация стремительно меняется каждый день, несколько лет – просто гигантский срок. Все, что со мной там происходило, было как бы в прошлой жизни.

– Я стараюсь уважать наши органы. Поскольку других просто нет. Но, с другой стороны, я, конечно, вижу по телевизору, как на вокзалах хватают беспаспортных людей и пихают их в какие-то обезьянники. Всем понятно, что забирают только людей, которым нечем откупиться. И выхода из этой ситуации нет. Только переболеть и перерасти все это.

– Как вы считаете, в сериалах и детективах надо поддерживать образ милиции?

– Да. Я, например, очень благодарна людям, в черт знает каком году поставивших в эфир «Улицы разбитых фонарей». Этот сериал ведь вначале не хотел брать ни один канал. Согласитесь, что за эти годы мы стали лояльнее относиться к ментам.

– Скажите, вы можете сравнить первый и последний романы? Вы изменились как писатель за это время?

– Знаете, мне кажется, что я стала умнее немножко. Мне кажется, что я стала более внимательна к людям. Мне кажется, я стала обращать больше внимания на социальные и нравственные проблемы, как бы пафосно это не звучало. С другой стороны, может быть я немного утратила свежесть восприятия. Я ударилась, как и любой серийный автор, в повторы, хотя я очень стараюсь этого избегать.

«Я не выдержала и сказала: «Мы должны пожить от­дельно». Это был худший день в моей жизни», - признаётся писательница Татьяна Устинова.

Брак по расчёту

В этом году будет 25 лет, как мы с Женей поженились, - рассказывает Татьяна Устинова. - Когда в детстве слушала песню Валентины Толкуновой «Серебряные свадьбы - негаснущий костёр, серебряные свадьбы - душевный разговор», я всегда представляла двух старичков, которые идут под ручку по бульвару в войлочных ботах и стареньких пальто. Вспоминают былое... Я не могла представить, что в мою серебряную свадьбу буду с обожанием взирать на мужа и прикидывать, какие бы джинсы ему купить, чтобы его длинные спортивные ноги выглядели прекрасно. Каждый раз, провожая Женю на работу, я думаю исключительно о том, как бы у меня его не увели молодые сотрудницы. Хотя с Женей у нас был классический брак по расчёту.

«Ребенок орал день и ночь. Мы с мужем толком не спали три года». Фото из личного архива Татьяны Устиновой

Замуж вышла, чтобы отомстить

На самом деле Женя даже не был моим кавалером! Просто ему кровь из носа нужно было поступить в аспирантуру. А место получить было легче, если не претендовать на общежитие. Его предложение руки и сердца - история совсем неказистая. Женя провожал меня до дома - у нас была общая компания. Довёл меня до подъезда и сказал: «Вообще-то я бы на тебе женился». Я спросила: «Если бы что?» - «Ну, если б ты согласилась». Я сказала: «Я согласна». И он на мне женился. Хотя он мне совсем не нравился! Если бы вы видели фотографию моего мужа в то время, он бы и у вас восторга не вызвал. Выглядел ужасно. А я по гороскопу Телец, мне картинка важна очень.

Он был ужасно причёсан, у него были жёлтые волосы, прилизанные на одну сторону, как у Гитлера . Потом, он дрался в интернате, и у него не было зуба. (Женя учился в специальном физмат-интернате для одарённых детей, который, кстати, окончил и Константин Райкин ) Жене всегда были коротки брюки. Парикмахер Миша, который стриг меня и молодого жениха перед свадьбой, потом высказывал моей тёте: «Это какой-то ужас. Девочка тоже, в общем, не очень. Но даже она могла бы получше найти».

А я тогда была сильно влюблена в другого молодого человека. Он был красивым, мы с ним читали одни книги, декламировали Гомера ... И этот молодой человек совершенно скверно со мной обошёлся - он меня бросил, причём так гадко... Мы встречались года полтора, а потом он мне заявил: «Я на тебе никогда не женюсь, я лучше съем возле загса свой паспорт». Я начала проделывать всё, что делают 17-летние девушки, когда их бросают возлюбленные. Искала в себе недостатки, пороки, находила их. Считала, что это всё из-за моего огромного роста, из-за бюста 18-го размера, из-за того, что я в очках, что я плохо учусь, не могу быть ему интересной... Многие годы меня грызли страшные комплексы: я «не такая». А тогда у меня возникла мысль: я должна ему отомстить. Выйти замуж. Чтобы он не считал, что это он меня отверг. В тот момент и подвернулся Женя. Я это говорю, нисколько не стесняясь и не беспокоясь, что муж это сейчас прочитает. Потому что ни он, ни я ни тогда, ни сейчас не обманывали себя. Мы понимали, что никакой вселенской любви у нас не было.

Но человеком, который меня избавил от сумасшедшего комплекса, оказался как раз мой муж. Женя с той минуты, как на мне женился, никогда во мне не сомневался. Всегда с упорством маньяка твердит: «Ты лучше всех». Сначала я ему не верила, с годами, начала смеяться. Потом начала верить. А потом я стала лучше всех.

«Женя женился на мне чтобы поступить в аспирантуру» . Фото из личного архива Татьяны Устиновой.

«Меня накрыла депрессия»

Сначала мне было просто интересно: как это - быть замужем. Но радости наша семейная жизнь мне не доставляла. Отмечать медовый месяц мы поехали следующим составом: мой новоиспечённый муж, я, моя сестра и её подруга. Поехали не куда-нибудь, а к моей свекрови в город Калининград. Из-за учёбы в аспирантуре Женя должен был уехать из этого молодожёнческого рая раньше. Я возвращалась на неделю позже. Помню, как поезд везёт меня в Москву к молодому супругу... Я смотрю в окно и думаю: «Вот было бы счастье, если бы я сейчас оказалась вдовой».

Всё очень трудно было в семейной жизни. Очень. Боже мой, он всё делал наоборот! Женя был ужасен, он и сейчас ужасен. Никогда меня не слушает, занимается всегда исключительно тем, что ему интересно, и никогда тем, что интересно мне. А во время медового месяца вообще был кошмар. Он напился вместе с соседом по даче, когда мы поехали на взморье. Помню: мой муж, абсолютно пьяный, лезет в море и кричит: «Иди сюда, здесь меньше качает». Поэтому сейчас, когда слышу от девушек про то, как все мужчины на свете им всё должны, я очень веселюсь.

Чтобы порадовать свой глаз, получив в своей жизни первую зарплату, я поехала в шикарный магазин «Стокманн» и купила мужу пиджак. За что мне страшно попало от мамы: «Зачем ты его всё время одеваешь? На фиг это тебе нужно? Одевайся сама!» Но я запомнила постулат Коко Шанель : «Женщина, чтобы уверенно себя чувствовать, должна надеть чёрные брюки, чёрную водолазку и выйти под руку с интересным мужчиной». Для меня это абсолютная правда. Я точно знаю, что, прежде чем купить себе сапоги или платье, я должна купить Жене костюм и галстук. И тогда у нас всё будет хорошо.

Хотя мысли о том, что я должна эту ужасную долю поменять на какую-то лучшую, мне и в голову не приходило. Я знала: выбор сделан, и он такой. Следовательно, дальше уже нужно исходить из этого выбора. Собст­венно говоря, точно такое же воспитание и в семье у Жени. Ему никогда не приходило в голову со мной разводиться. За что я ему благодарна просто невероятно.

Татьяна Устинова с сыновьями Михаилом и Тимофеем. Фото: www.russianlook.com

Моя первая беременность пришлась на 1991 год. В то голод­ное время это была катастрофа. Но выхода не было: я аллергик, и доктор, друг нашей семьи, сказала, что ни в коем случае беременность нельзя прерывать, следующей может не быть. С первой минуты наступления беременности до последней минуты, и я сейчас не преувеличиваю, меня мучил ужаснейший токсикоз. Я есть не могла, пить не могла, дышать тоже не могла, ничего не могла. Это тяжёлый был период, нисколько не радостный, ничуть не романтический. Когда ребёнок родился, меня поразила тяжелейшая депрессия. Честь и хвала моему мужу, что он не обращал внимания ни на какие мои стенания, вопли и сопли. Хотя за то, что он меня никогда не утешал, я очень на него злилась и обижалась. Я рыдала несколько месяцев. Никто не знал, почему вместо радости материнства такая вот засада. Плюс к этому прибавьте абсолютное безденежье, отсутствие работы, еды и т. д.

Ребёнок орал день и ночь, не закрывая рта. Я качала его до трёх ночи, а потом до утра Женя... Нашему сыну Мишке сейчас 21 год, он продолжает орать, не закрывая рта день и ночь, у него такой темперамент. Второй сын, Тимофей , тоже получился незапланированным. Но мы этой новости очень обрадовались. У меня есть сестра, у Жени - брат. И мы оба хотели, чтобы наш Мишка рос не один.

«Мы встретились в пробке»

Я писала всегда и всё подряд. Какие-то фантастические рассказы, письма своей свекрови на 12 страницах. Мой начальник Сергей Владимирович Скворцов , у которого я работала помощницей на телевидении, искал какие-то бумаги, а нашёл мои любовные рассказы. Сказал: «Устинова, ты должна писать!» Я не придала его словам никакого значения. Потом меня в очередной раз уволили с работы - такова телевизионно-журналистская жизнь. Я оказалась у разбитого корыта. Муж мой сказал: «Ты всё время пишешь, давай попробуем это напечатать». Я написала. Мы эту историю отнесли в издатель­ство, телефон которого нашли по справочнику. Её напечатали... С тех пор так и пошло…

Собственно, из-за моей внезапной популярности мы с Женей и расстались. У меня тогда очень поменялась жизнь, и в какой-то момент я подумала, что заслуживаю уже чего-то большего. Я хотела наказать Женю за то, что он меня никогда не слушал, в сложности моей жизни никак не хотел вникать. Он всё время был такой же, каким был, когда мы поженились. Сначала я всё фыркала, делала ему какие-то замечания... Потом не выдержала и сказала: «Мы должны пожить отдельно». (Говорит очень тихо.) Это был самый худший день в нашей жизни, я не забуду его никогда. В тот момент, когда я договаривала фразу про «пожить отдельно», я поняла, глядя на Женю: случилось что-то абсолютно непоправимое. Финальное. Мы оба умерли в этот момент. Он съехал на следующий день. Я с работы вернулась - нет ни его, ни вещей...

Татьяна Устинова. 2008 год. Фото: www.russianlook.com

Я перестала спать. Страшная бессонница очень долго меня не отпускала. Чтобы как-то скоротать время, я смотрела кино про Фантомаса. На диске было три фильма с Луи де Фюнесом и Жаном Маре - эти комедии я теперь знаю наизусть... И вот, в сто первый раз просматривая фильм, я вдруг поняла, что должна позвонить Жене. Времени - три часа ночи. Женя берёт трубку, совершенно сонный. А я абсолютно бодрым голосом: «Жень! Ты знаешь, я смотрю «Фантомаса»!» - «Ну и что?» - «Ты представляешь, здесь люди стреляют сигарами, держа их в зубах». - «Да. Ну и что?» - «Как ну и что? Но ведь это же невозможно! От любого выстрела бывает отдача. Представляешь, какая у них отдача по зубам?» Как он хохотал в эти три часа ночи! Просто заливался. «Устинова, ты лучше всех, - говорил он мне, - только ты можешь позвонить в три часа ночи и сказать, что сигары в фильме про Фантомаса не могут действовать, потому что по зубам получается отдача». (Улыбается.) Весёлая история, да?..

Как-то мы с ним встретились на мосту на Волгоградском проспекте. Женя ехал в одну сторону, я - в другую. Мы притормозили друг напротив друга - пробка была. И разъехались... Как в каком-то дурном фильме про шпионов. И дальше каждый из нас поехал в свою сторону. И тут я поняла: то, ради чего всё затевалось - чтобы муж начал обращать на меня внимание, посмотрел бы телепрограмму с моим участием или поинтересовался моей командировкой в Челябинск, - не имеет никакого смысла. Потому что мы разъехались на этом мосту, и дальше уже какая разница - интервью я еду давать или в Челябинск...

Мне было чудовищно одиноко без него. Собственно говоря, я звонила Жене каждый день, находя разные предлоги. И он тоже звонил мне каждый день... Очень сестра моя за это меня ругала: «Устинова, ты делаешь что-то совсем не то, что нужно. У тебя же должна по плану начаться новая жизнь! Но у тебя никакая новая жизнь не начинается! Ты только и делаешь, что рыдаешь, а в перерывах всё время ему звонишь».

Я стала строить хитроумные планы, как мне с Женей помириться. Причём как-то так, чтобы не выглядеть совсем уж идиоткой. Надо сказать, что ничего из умных планов не вышло - муж мой видел меня насквозь, как видит и сейчас. Всё он понимал. Кстати, Женя всё время приглашал меня на свидания, а я всё время отказывалась - Женю воспитывала. Как же я пойду к нему на свидание, когда только-только началось воспитание?!

«Следы женщины были повсюду»

И тут я узнала, что молоденькая научная сотрудница на Женю посягает. Знала, как её зовут, кто она. Всё понятно - молодой мужик, оставшийся бесхозным, таковым долго не пробудет.

Потом уже, когда я стала соглашаться и на свидания приходить, следы присутствия женщины в Жениной квартире были повсюду. Не то что вторая зубная щётка стояла в стакане... Но были какие-то подарочки, открыточки, сувенирчики к 23 февраля, Дню всех влюблённых. Всё было ясно и невероятно мучительно... А я человек патологически ревнивый. С мстительным чувством собственничества все эти подарки я повыбросила! Женя не возражал. Он очень веселился.

Когда мы стали опять встречаться, нам казалось, что мы должны делать это тайно от родителей - чтобы они нас не осудили. Мы же вроде разошлись, взрослые люди: расстались так расстались. Зачем мы всем врали - ей-богу, не знаю! Такой маразм! Однажды нас застукала моя мама в машине. А мы с Женей тогда соврали, что он в командировке, а я ночую у подруги. Мама сделала вид, что ничего не видела. Огромную роль в том, что мы вышли «из подполья», сыграла Наташа Бондарчук . Она меня пригласила на спектакль «Снежная королева». Я, сделав независимый голос, по­звонила Жене: «Наталья Сергеевна приглашает нас во МХАТ. Может, выйдем с детьми?» - «Да, конечно!»

Татьяна Устинова. 2013 год. Фото: Из личного архива Наше воссоединение - ой, это прекрасная история! Женя улетел в командировку в Югорск. Мы договорились, что после неё он приедет к нам домой в Кратово, где я жила с нашими сыновьями и моими родителями. Это уже был период, когда тихой сапой мы друг к другу вовсю ходили на свидания. Я говорю: «Дорогие родители, Женя сегодня после командировки приедет к нам поужинать». Отвечают: «Да, конечно». Мама делает вид, что она не видела нас, прятавшихся в машине. А папа обрадовался. Дети тоже обрадовались. Наступает вечер. Звонит Женя: «У нас рейс из Сибири задерживается. Непонятно, когда прилечу, но если вы меня ждёте, то я приеду». - «Мы ждём, приезжай, конечно». Время совсем позднее, он снова звонит: «Мы только сейчас вылетаем. А лететь ещё три часа. А можно, я всё-таки приеду?» - «Конечно приезжай!» Я помню, как я его ждала, как остановилось такси... Утром к нам в спальню пришёл сын Мишка и сказал: «А, папа!» И стал сразу задавать ему какие-то вопросы. Подъём чувств, который возник в тот момент, так до сих пор и продолжается.

Знаете, я не верю в браки по страсти. Скорее всего, они обречены на провал. Люди должны понимать, что и зачем они делают, чтобы быть вместе 5 минут после заключения брака, 5 месяцев, 5 лет или 50. Брак - это работа. И эту работу должны делать оба. Оба! Если один её делать не хочет или не может в силу каких-то обстоятельств, всё развалится. Команда проиграет, потому что её ворота никто не защищает.

Мысли вслух

• Брак - это работа. И эту работу должны делать оба. Оба! Если один её делать не хочет или не может в силу каких-то обстоятельств, всё развалится.
• Знаете, я не верю в браки по страсти. Скорее всего, они обречены на провал. Люди должны понимать, что и зачем они делают.
• Надо чётко понимать: молодой мужик, оставшийся бесхозным, таковым долго не пробудет.
• Мысли о том, что я должна эту ужасную долю поменять на какую-то лучшую, мне и в голову не приходило. Я знала: выбор сделан, и он такой. Следовательно, дальше уже нужно исходить из этого выбора.
• Многие годы меня грызли страшные комплексы: я «не такая». Считала, что это всё из-за моего огромного роста, из-за бюста 18-го размера, из-за того, что я в очках, что я плохо учусь, не могу быть интересной...
• Когда слышу от девушек про то, как все мужчины на свете им всё должны, я очень веселюсь.

Мир массовой литературы в России, как и везде, не только огромный рынок со своими технологиями и звездами, но и, некоторым образом, отдельная вселенная, почти не сообщающаяся с той, в которой живут авторы и читатели OPENSPACE.RU. Нам показалось любопытным в эту вселенную заглянуть. О литературе как таковой мы вряд ли узнаем что-то новое, а вот о мире вокруг нас - может быть. В этих видах мы решили взять интервью у трех российских авторов, чьи книги лучше всего продавались в прошлом году, воспользовавшись для этого рейтингом наиболее активных издательств и наиболее издаваемых авторов «Книжной палаты» . Сегодня мы публикуем второе интервью - с бронзовым призером отечественного рынка pulp fiction, автором двадцати семи романов и одного сборника рассказов Татьяной Устиновой, в гостях у которой побывал КИРИЛЛ ГЛИКМАН. Первое интервью, с Юлией Шиловой, .

Вы принадлежите к числу самых популярных писателей в России. Ощущаете ли вы себя по-настоящему востребованным публикой автором? Ваши книги можно найти в каждой второй российской семье? Армия поклонников у вас есть?

Масса поклонников есть, про семьи не знаю - я же не хожу по домам. Но люди приходят на встречи на книжных ярмарках, в книжных магазинах, и это вал людей. Не на встречу конкретно со мной, а вообще на такие мероприятия. Я человек узнаваемый. И в магазинах, и в метро, и на турецком курорте. Но тут надо принимать в расчет, что никто из нас, писателей, не Мадонна и не Элвис Пресли. И наша известность по сравнению с мировой славой просто ерунда.

- Вы начинали работать на ТВ. А почему ушли оттуда и начали писать книжки?

Телевизионный балаган мне очень нравится. Это моя среда обитания, то, что мне нужно. Но книжки писать я люблю больше. Мне так просто повезло, что у меня не стало телевизионной работы. Если бы она продолжалась, вряд ли бы я писала книжки. Но вот у меня этой работы не стало, надо было чем-то заниматься, и я написала книжку. Ее напечатали, и с тех пор я написала еще несколько. Их продолжают печатать, к моему удивлению. И лучшей работы для себя, чем ставить слово после слова, я не знаю. Телевидение - это прекрасно, но не так прекрасно.

- А почему с самого начала не начали работать на писательской ниве, а выбрали ТВ?

Это был 1991 год, и никто не выбирал себе профессию - нужно же было на что-то жить. И потом, я человек глубоко в себе неуверенный. Десять лет назад я была еще менее уверенным в себе человеком, а двадцать лет назад и подавно. Я даже и сейчас не могу сказать, что я писатель. Какой я писатель, я человек, пишущий слова. Я автор детективных романов, они бывают лучше, бывают хуже, но это просто истории, у которых есть начало, конец и запутанная середина. Мне кажется, человек не может сознательно решить стать писателем. Литинститут для меня - загадка. Я понимаю, как можно научить людей читать, потому что любое гуманитарное образование - это чтение книг. Но как научить писать? Так что никакого выбора «я хочу быть писателем и стану им» не существовало.

Вы написали первый детектив в 1999-м, а в литературу вошли и обрели популярность уже в 2000-е. А в начале 90-х не хотелось взяться за перо? Или сейчас - описать период первичного накопления капитала?

Истории о том, «как молоды мы были, как искренне любили», мне писать еще рано, неинтересно. А писать то, что уже написали все, о том, что в 90-е были бандиты и коммерческие палатки, тоже неинтересно. Мои герои - герои сегодняшнего дня. Первый роман я написала о человеке, который баллотировался в губернаторы. Сейчас это бессмыслица, потому что губернаторские выборы отменили и этой части жизни нет. Пиар-компаний нет, сложных заходов нет, кто кого подставит, чья пиар-служба круче... Когда это было, я роман написала, а сейчас меня интересует другое.

- Почему именно детективный жанр? И почему вы не пишете, например, иронические детективы?

Мне нравится классический детектив. Я могу все внутри этого жанра: наказать злодея, наградить героя, дать бездомной собаке хозяина, а несчастной бабушке - доброго внука. И у меня есть железная отмазка: ребята, это же детектив. А иронический никогда не пробовала писать, я вообще не большой любитель этого жанра. Я большая поклонница детективов, английских и русских, любых. Но если речь идет о Хмелевской или о Даше Донцовой, я не могу сказать, что это мое чтение, что я получаю от этого какое-то удовольствие.

- Кого вы читаете - из современников или классиков?

Да все подряд читаю. Вот видите (берет со стола книгу) , Эмиля Золя сейчас взяла. А это (берет раскрытую собственную книгу) я достала, потому что мне нужно вспомнить, не повторяюсь ли я. Бывает так, что я пишу и думаю: кажется, так уже было. А дурить читателя, морочить ему голову повторами не хочу. Хотя я и серийный автор. Это как серийный убийца. Так вот, Золя читаю. Иэна Рэнкина недавно читала, но мне не понравился роман, очень скучный. Диму Быкова я читаю с удовольствием, Веллера, Маринину. Дашу Донцову, когда мне нужно легкое чтение.

- А были ли какие-то перевернувшие вас в детстве или молодости книги, оставившие след на всю жизнь?

Таких книг много. Если человек в нужное время, в нужном возрасте читает нужную книгу, она всегда переворачивает все его представления и системы координат. Я помню, что меня перепахала трилогия Германа «Дело, которому ты служишь», «Я отвечаю за все» и «Дорогой мой человек». На мой взгляд, лучше Германа до сих пор никто не написал о врачах. Еще я помню, что меня очень задел роман Гончарова «Обрыв». Я не понимаю, почему в школе проходят роман «Обломов» о кризисе среднего возраста. Это надо почему-то разбирать с точки зрения русской души. В 15 лет очень актуально, почему дяденька 35 лет лежит на диване и ничего не делает! А роман «Обрыв» - это роман о страсти, очень редкий в русской литературе, практически эротический, с поправкой на XIX век. А когда я стала постарше, то, конечно, в дело вступил Бунин: «Темные аллеи», «Чистый понедельник»...

Вы ездили в составе российской делегации на книжную ярмарку в Лондон. С кем из наших писателей вы там общались?

Мне больше пришлось общаться с парнем, который представляет «Союз писателей Шотландии». А из наших - с Сережей Лукьяненко, с Захаром Прилепиным... С Михаилом Иосифовичем Веллером - потрясающий, очень образованный человек. С Полиной Дашковой - от общения с ней тоже получила удовольствие. С Димой Глуховским.

- Вы чувствуете себя частью литературной тусовки?

Нет. Я вообще думаю, что ее нет. Есть люди, которые представляют русскую литературу, перелетая из одного места, где все друг другу толкуют о смерти русской литературы, в другое место, где все опять толкуют, что русская литература умерла, а оттуда в третье. И все это происходит на деньги благотворительных и литературных фондов. В этой тусовке я никогда не была и ничего о ней знаю.

- А с коллегами по детективному жанру? Или это не коллеги, а конкуренты.

Общаюсь, да. Ну, смотрите, Кирилл: назовите двух авторов современных, которых вы читаете.

- Прилепин, Рубанов, Сенчин, Садулаев, Пелевин, Шишкин, Сорокин...

Ну вот. Вы же, когда читаете Прилепина, не чувствуете зависти от того, что это написал Прилепин, а не, скажем, Пелевин. Я, как читатель, понимаю, что нельзя читать только одного автора. У нас не существует какой-то прямой конкуренции между авторами. Мы же не танцоры, не соревнуемся в том, кто час протанцует, а кто два. У каждого есть своя аудитория, своя периодичность издания книг... Я, например, очень люблю Дика Фрэнсиса, но читать его одного я не могу, мне надо потом с него съехать на Рекса Стаута, а потом хорошо бы на Прилепина. Есть история с объявлением Роскомстата о том, кто занял в этом году первое место по тиражам. Как правило, этого никто не замечает: объявили - и бог с ним. Любой автор знает, что сегодня он не занял первое место по тиражам, зато он написал одну очень классную книгу.

Недавно вы были на встрече писателей с Владимиром Путиным. Какое впечатление произвели писатели, а какое - премьер-министр?

Писатели произвели прекрасное впечатление, и Путин тоже. Мне понятно, кого приглашали, самых тиражных: Лукьяненко, Прилепина, Пашу Санаева, Веллера, Донцову, Маринину. И мы все друг с другом знакомы, и я была рада всех видеть. Но вообще я человек, который крайне редко встречается с премьер-министрами - Россия, Великобритания или Зимбабве. С премьер-министром Зимбабве вообще ни разу не встречалась. И мне ужасно интересно, как этот человек держится, как ведет себя. Мы же понимаем, что это за день 115-я встреча, он с нее выйдет и обо всем забудет, потому что есть более важные дела, чем книжный рынок. И, как человек наблюдательный (а любой автор наблюдательный человек), я испытываю неимоверное удовольствие, когда подсматриваю и подслушиваю, как человек поворачивается, как обращается. Это очень интересно.

Какова, на ваш взгляд, сейчас картина отношений власти и писателей? В какой мере она оказывает литературе поддержку, продвигает культуру в целом?

Вы знаете, на всех таких встречах прежде всего писатели говорят: главное - не мешайте! Писатели напишут, издатели издадут. А господдержка литературы меня пугает как человека, который помнит один-единственный продававшийся в магазине бестселлер - книгу «Малая земля», автор Л.И. Брежнев, Генсек ЦК КПСС. Тогда даже Горького можно было купить только на языке братских народов! Вот как только начнется государственное регулирование литературы, боюсь, что-то в этом духе и случится. А не хотелось бы.

На встрече с Путиным, как мне показалось, вы выразили опасения по поводу свободы писательского высказывания. Вы думаете, в перспективе в литературе появятся запретные темы?

Я говорила это на встрече и скажу сейчас: ни у кого из современных авторов нет цензора, который читал бы рукопись до того, как она выйдет в печать. И покуда мы не призываем к межнациональной розни и прочим запрещенным по Конституции вещам, мы абсолютно свободны. В журналистике и на ТВ совсем другая ситуация. Мне бы хотелось, чтобы так и оставалось - чтобы в литературе цензуры не было.

На эту встречу явно позвали писателей с серьезной популярностью, в некотором роде - властителей современных душ. Как вы себя чувствуете в таком амплуа?

Я ощущаю ответственность, но властителем дум себя не чувствую. Меня умные люди ругают, говорят, что это неправильно, потому что тиражные книги - серьезный инструмент влияния. Но меньше всего я пытаюсь продвинуть в читательские головы какие-то идеи. Ответственность должна быть, как только ты берешься общаться с многомиллионной аудиторией. Нужно отвечать за каждое слово и действие. Лучше, конечно, чтобы это все осознавали. Потому что есть маргинальная проза, за которую на том свете на костре сожгут, я это точно знаю.

В то же время глянцевые, развлекательные, женские издания в интервью мало интересуются вашим творчеством - спрашивают о семье, браке, карьере и рецептах похудения. Это же может рассказать любой человек про себя. Не обидно ли это для писателя?

Конечно, лучше говорить про книжки!

- То есть вы нам рады?

Искренне и очень. Но дело в том, что я абсолютно вменяемый человек. И я понимаю, что все люди, начиная от старообрядческой общины на Алтае и кончая журналистами британских таблоидов, живут сплетнями. И мне всегда смешно, когда некоторые актеры заявляют в интервью: «Я хочу говорить о своем творчестве, а не о том, как я встретил Машу!» Но если ты сыграл полторы роли, про них тебя уже спросили, то делай, что тебе говорят журналисты, говори с ними о том, что им сейчас интересно. Если тебе надоели журналисты, если хочется покоя, то нужно поменять профессию и пойти на поле убирать морковь. Ни один журналист за тобой на поле не пойдет. Я очень уважаю Мамонова, который сказал «я не даю интервью», и он не дает интервью.

- Но это не ваша стратегия?

Нет. Но если человек говорит «я не даю интервью» в интервью и говорит, что он не любит журналистов, журналистам, то этот человек болван.

– Наши мужики, – говорит моя приятельница, прихлёбывая капучино, – совершенные козлы!.. И чем дальше, тем хуже!.. Они даже комплименты говорить не умеют! И главное, не дают себе труда!.. Вот я только что из Италии, вот там – да! Там каждая женщина чувствует себя жен-щи-ной! Да ты же знаешь моего итальянца.

Я знаю её итальянца, это точно. Он высок, строен, улыбчив, смуглокож, белозуб, набриолинен. От него в разные стороны как будто исходит сияние такой мощности, что отчётливо видны проскальзывающие в этом сиянии ярко-голубые искры.

– Он же всё время, всё время говорит комплименты! Не ленится и не стесняется. Да ты же знаешь!

Я знаю, как он говорит, он и мне сто раз говорил.

«Какие прелестные ноги. Не нужно прятать за очки такие выразительные глаза. Как тебе идёт этот цвет» – это в мою сторону.

«Какая точёная фигурка. Не нужно носить такую большую сумку, ты ведь легка, как пёрышко. Как тебе идёт этот фасон» – это в сторону приятельницы.

Я никогда не знаю, как реагировать на подобные комплименты, начинаю улыбаться в ответ идиотской улыбкой, оглядываться по сторонам в поисках путей к отступлению, подвиливать хвостом в надежде, что отвяжется.

Нет, просто я всё знаю про свои прелестные ноги и невыразимые глаза! Может, там, в Италии, где так нравится моей приятельнице, ни одна женщина – жен-щи-на! – ничего про свои ноги и глаза не знает, а я-то знаю!.. Ноги у меня как ноги, сказать так себе – ничего не сказать. От сидячей работы отекают немного, по весне отдают в зелёный цвет. Глаза тоже... Не надо было вчера на ночь трескать солёные огурцы, не было бы отёков, сидеть заполночь с уроками Тимофея тоже не стоило, не было бы черноты под ними. А так, что говорить, красиво, конечно!.. Ему, этому набриолиненному мастеру комплиментов, видней.

Впрочем, должно быть, я просто закомплексованная дура. Не умею принимать от мужчины восхищение. Надо, надо учиться, а то скоро на пенсию, а я всё ещё не научилась!..

Да что комплименты! Ухаживания тоже не умею принимать! То есть делать так, как нам, женщинам – жен-щи-нам! – предписывают глянцевые журналы, этот незыблемый свод правил, эта конституция, эта Библия любой современной особы!

С ухаживаниями по правилам, надо сказать, дело вообще не задалось.

Программа была посвящена каким-то весенним праздникам, в общем, что-то лёгкое и приятное, и эфир утренний, и канал федеральный, вроде окончательных глупостей показывать не должен.

Я должна была поздравить всех с праздником, а ведущие должны были поздравить меня. Как выяснилось уже непосредственно на съёмке, меня – и всех женщин страны! – ещё должен был поздравлять... стриптизёр.

Сейчас я не шучу, прошу отнестись серьёзно.

Только я разместилась на диванчике, напротив ведущих, только красиво разложила вокруг юбочку, чтобы в камере смотрелось изящно, только пристроила на своё невыразимое лицо улыбку, как из-за операторов в студию вошёл атлет. Тоже некоторым образом невыразимый.

Он был по пояс голый и в гаремных шароварах. По выпуклым татуированным плечам струились завитые локоны. Бицепсы и трицепсы в некоторых местах перехвачены чёрными кожаными лентами. Атлет мрачно посмотрел по сторонам, уселся рядом со мной на диванчик, примяв трепетные складки юбочки, и хищно заулыбался в камеру.

– Вот и Александр! – возликовали ведущие. – Татьяна, Александр – знаменитый стриптизёр, и в нашей утренней праздничной программе он будет рассказывать и показывать (если вы не возражаете, конечно), как нужно ухаживать за женщиной по правилам!.. Он знает всё об искусстве соблазнения! Он научит всех мужчин по ту сторону телевизионного экрана, как доставить женщине маленькое праздничное удовольствие.

Нет, я не возражаю, конечно, но вы меня тоже поймите! Что значит «показывать»?! Пусть он что угодно показывает, но я обязательно должна смотреть, как он станет учить мужчин по ту сторону экрана? Мало того смотреть – ещё и участвовать!.. И юбочка меня беспокоила очень. Она была надета в первый раз, прелестная юбочка, а тут на неё сели! Как бы вытащить незаметно?..

Мотор, камеры идут, начали!..

– Александр, вот вы стриптизёр, так сказать, профессиональный соблазнитель, – жизнерадостно начал ведущий. – Вы знаете об этом всё. Что нужно делать, чтобы женщина почувствовала себя самой красивой, привлекательной, желанной?..

– Нужно... это... нужно... в общем, это непросто. А, вот! Это искусство, в общем.

Ведущий, несколько споткнувшийся об ораторское искусство стриптизёра, немного увял и попросил его прямо сейчас продемонстрировать искусство соблазнения и то, как следует поухаживать за гостьей, то есть за мной. Я в этот момент тащила из-под него юбочку, бросила, сделала сладкое лицо и стала дожидаться ухаживаний.

В тесной студии, утыканной камерами, грянула жаркая аргентинская музыка. Мы встали с диванчика, стриптизёр Александр осклабился, то есть заулыбался очаровательной улыбкой и стал давать мастер-класс.

– Нужно смотреть женщине в глаза, – объявил он и уставился мне в очки. Очень близко. Я подалась немного назад, потому что он сопел мне в физиономию и пахло от него... не очень.

– Нужно крепко держать её руку. – Тут он как следует притиснул меня к своему торсу, не отводя взора. Оказавшись в такой непосредственной близости, я обнаружила, что некоторые его татуировки ещё свежи, кожа не поджила, кое-где покрыта синей засохшей коростой. Я дрогнула и отвела глаза.

– Нужно говорить ей комплименты! – торжествуя победу, объявил стриптизёр и сказал мне в ухо: «Как вы прекрасны. Какие у вас выразительные глаза».

Под знойную музыку он стал ворочать меня туда-сюда, что было непросто: мои метр восемьдесят роста ворочать в принципе довольно сложно, а ещё я была озабочена юбочкой. Я боялась, что соблазнитель на неё наступит и тогда в роли стриптизёра окажусь я, а мне не хочется. Ещё я была озабочена операторами: как бы в порыве мы с кавалером не свалили кого-нибудь из них с их много-тысяче-долларовыми камерами!..

– Вы прекрасно танцуете, – зудел мастер соблазнения мне на ухо. – Вы божественно и легко двигаетесь. Вы первая женщина, с которой мне так приятно танцевать!

Если бы это продолжалось ещё какое-то время, мы бы точно свалили оператора и нанесли федеральной телерадиокомпании гигантский ущерб, но тут музыка смолкла, и мы вернулись на диванчик. Я плюхнулась кое-как, и шут с ней, с юбочкой, а стриптизёр Александр раскинулся рядом со мной с грацией молодого тигра. Время от времени он вопросительно поглядывал на меня: довольна ли я произведённым эффектом.

Ещё бы! Я была вне себя. От экстаза, разумеется.

– Зачем вы стриптизёра на эфир припёрли?! – после съёмки спрашивала я в буфете режиссёра программы.

– Да мы думали, это смешно будет, – отвечал режиссёр. – Тебе кофе с сахаром, да?.. И два пирога с мясом! Ты же будешь, да?.. Кто ж знал, что он такой... тупой?

– Нет, все стриптизёры просто в силу профессии должны быть ума палата! Это ясно ежу.

– Ладно, проехали. Я на монтаже склею как-нибудь, посмешнее. Видео подложу, где Остап Бендер с мадам Грицацуевой танцует, помнишь, из фильма?..

Мы быстрыми глотками пили кофе, жевали пироги, торопились, и, как всегда, некогда было поговорить.

– Слушай, – сказал он, убегая. – Ты сегодня выспалась, что ли? Выглядишь хорошо!

Хотела я ему сказать, что про это и нужно было в эфире рассказывать, но не успела, он умчался: у него следующая съёмка, а потом монтаж!

Вот про то, что сказать можно и нужно: да, я выспалась, да, я сегодня свежа, а вчера была не свежа, и какой буду завтра, ещё неизвестно! А ещё у меня юбочка новая, а я в ней стройная, правда? И вообще на дворе весна, лучшее время в жизни, потому что впереди главное – лето!.. Сейчас во время долгих праздников мы, чаровницы, ещё малость подзагорим на своих участках или просто гуляя по парку, и вообще будет глаз не оторвать!

Ну да же? Да, да!..

А стриптизёр ничегошеньки не понимает в соблазнении, как и тот итальянский мужчина. Они следуют неким правилам, давно и плохо придуманным, да и следуют не особенно зажигательно, так, для проформы. Женщина любит комплименты – вот тебе комплимент. Женщина любит, когда ей смотрят в глаза, – ну, я смотрю.

Мне кажется, он толком и не знает, зачем во время стриптиза извивается и стягивает с себя трусы. Нет, понятно, зачем, но... зачем?!