Как ныне сбирается вещий Олег

Отмстить неразумным хозарам,

Их селы и нивы за буйный набег

Обрек он мечам и пожарам;

С дружиной своей, в цареградской броне,

Князь по полю едет на верном коне.

Из темного леса на встречу ему

Идет вдохновенный кудесник,

Покорный Перуну старик одному,

10 Заветов грядущего вестник,

В мольбах и гаданьях проведший весь век.

И к мудрому старцу подъехал Олег.

„Скажи мне, кудесник, любимец богов,

Что сбудется в жизни со мною?

И скоро ль, на радость соседей-врагов,

Могильной засыплюсь землею?

Открой мне всю правду, не бойся меня:

В награду любого возьмешь ты коня“.

„Волхвы не боятся могучих владык,

20 А княжеский дар им не нужен;

Правдив и свободен их вещий язык

И с волей небесною дружен.

Грядущие годы таятся во мгле;

Но вижу твой жребий на светлом челе.

Запомни же ныне ты слово мое:

Воителю слава - отрада;

Победой прославлено имя твое;

Твой щит на вратах Цареграда;

И волны и суша покорны тебе;

30 Завидует недруг столь дивной судьбе.

И синего моря обманчивый вал

В часы роковой непогоды,

И пращ, и стрела, и лукавый кинжал

Щадят победителя годы...

Под грозной броней ты не ведаешь ран;

Незримый хранитель могущему дан.

Твой конь не боится опасных трудов;

Он, чуя господскую волю,

То смирный стоит под стрелами врагов,

40 То мчится по бранному полю.

И холод и сеча ему ничего...

Но примешь ты смерть от коня своего“.

Олег усмехнулся - однако чело

И взор омрачилися думой.

В молчаньи, рукой опершись на седло,

С коня он слезает, угрюмый;

И верного друга прощальной рукой

И гладит и треплет по шее крутой.

„Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,

50 Расстаться настало нам время;

Теперь отдыхай! уж не ступит нога

В твое позлащенное стремя.

Прощай, утешайся - да помни меня.

Вы, отроки-други, возьмите коня,

Покройте попоной, мохнатым ковром,

В мой луг под устцы отведите;

Купайте; кормите отборным зерном;

Водой ключевою поите“.

И отроки тотчас с конем отошли,

60 А князю другого коня подвели.

Пирует с дружиною вещий Олег

При звоне веселом стакана.

И кудри их белы, как утренний снег

Над славной главою кургана...

Они поминают минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они...

„А где мой товарищ? - промолвил Олег: -

Скажите, где конь мой ретивый?

Здоров ли? всё так же ль легок его бег?

70 Всё тот же ль он бурный, игривый?“

И внемлет ответу: на холме крутом

Давно уж почил непробудным он сном.

Могучий Олег головою поник

И думает: „Что же гаданье?

Кудесник, ты лживый, безумный старик!

Презреть бы твое предсказанье!

Мой конь и до ныне носил бы меня“.

И хочет увидеть он кости коня.

Вот едет могучий Олег со двора,

80 С ним Игорь и старые гости,

И видят - на холме, у брега Днепра,

Лежат благородные кости;

Их моют дожди, засыпает их пыль,

И ветер волнует над ними ковыль.

Князь тихо на череп коня наступил

И молвил: „Спи, друг одинокой!

Твой старый хозяин тебя пережил:

На тризне, уже недалекой,

Не ты под секирой ковыль обагришь

90 И жаркою кровью мой прах напоишь!

Так вот где таилась погибель моя!

Мне смертию кость угрожала!“

Из мертвой главы гробовая змия

Шипя между тем выползала;

Как черная лента, вкруг ног обвилась,

И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Ковши круговые, запенясь, шипят

На тризне плачевной Олега;

Князь Игорь и Ольга на холме сидят;

100 Дружина пирует у брега;

Бойцы поминают минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они.

Справочные материалы История долгопрудненских земель Воспоминания жителей города Предприятия и организации города Дирижабли, дирижаблестроение, воздухоплавание Люди нашего города Почетные граждане города Долгопрудный Их имена увековечены в названиях улиц, парков, школ История развития народного образования Чрезвычайные происшествия в городе "Мой город - Долгопрудный" - исторический очерк "История школ г. Долгопрудного" - книга "Окрестности города Долгопрудного" - книга "Большая история маленького поселка" - книга "Отдать корабль в воздух!" - книга "История ДНПП. От дирижаблей до ракет" - книга "ОАО ДНПП. Воспоминания ветеранов" - книга "Село Виноградово" - книга "Мои пять лет с советскими дирижаблями" - книга У.Нобиле "Далекое и близкое" - книга Стихотворения и проза о Долгопрудном Это интересно

Статья
http://сайт/doc/index.php Предисловие Ледники и моря Купальницы, ели, зяблики и лоси Ножи, топоры и горшки "И кудри их белы" От Никольского до Хлебникова "Шepeмeтeв благородный" "И осетр со мною" От Новосильцева до Павельцева "Был у Государыни" "Искра нежной любви" Невидимое - вечно "Жива наша Русь!" На шереметьевской земле У Дмитровской дороги Черепа и звезды Гостеприимная усадьба "У реки ли, у пруда" "В земной Отчизне" "Я иду не в ногу" "Шествие крови"

"И кудри их белы"

Далекое и близкое. В.А. Пешехонов, 2010 г.

Александр Блок (1880-1921) ошибся, восклицая: «Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы!» Его запальчивая ошибка, конечно, простительна, потому что он создавал поэтическое произведение, а не научно-исторический труд. Мы - не скифы. И чтобы не слыть «Иванами, не помнящими родства», полезно узнать, откуда пришли наши предки - славяне.

Скифы, по языку иранцы, степные кочующие скотоводы, не имели поселений и жили в кибитках. А праславяне, пахари и земледельцы, которые сами себя, по сообщению древнегреческого историка Геродота (между 490 и 480-ок. 425 до нашей эры), называли сколотами, в I тысячелетии до нашей эры образовали в среднем Поднепровье три «царства», создали свою культуру, свой эпос и свои языческие обряды. Скифы-кочевники совершали воинственные набеги на соседние земли и поклонялись мечу. А славяне-сколоты испытывали религиозные чувства к мирному плугу, топору и чаше. Лесостепные сколоты изображали реального северного лося, который оказывался древним символом основного небесного созвездия - Большой Медведицы. Сколоты вывозили свой хлеб и ввозили из Ольвии амфоры с вином и маслом и греческие предметы роскоши. Vinum, «вино» - слово средиземноморского происхождения, усвоенное славянами. Существительное «масло» образовано от общеславянского глагола «мазать», имеющего ту же основу, что и греческий глагол, который означает «тискаю, мну».

Примерно с 12-го века до нашей эры праславяне сжигали умерших и совершали погребальные обряды: сооружали домовины (надмогильные деревянные домики с маленькими оконцами), прах покойника хоронили в обычном горшке для еды и возводили курганные насыпи. В погребениях богатой праславянской знати захороненные оружие и одежда были украшены золотыми или костяными пластинами, на которых давние мастера часто изображали лося.

Слово «лось» образовано от той же основы, что и общеславянские слова «лань», «олень» и древневерхненемецкое слово со значением «бурый, жёлтый». Таким образом, наше лесное животное названо по цвету его шерсти. Старославянская форма «елень» ещё встречается у А.С. Пушкина в его поэме «Кавказский пленник»:

Уже приюта между скал

Елень испуганный искал.

Летописец Нестор, писавший в начале 12-го века, говорил о сожжении трупа, насыпании праха в урну и захоронении урны-горшка в домовине, «еже творят вятичи и ныне». Домовина с костями погребённых была реальной основой известного фольклорного сюжета об «избушке на курьих ножках», жилище Бабы-Яги Костяной Ноги, олицетворённой смерти. Переход от сожжения умершего к обычному захоронению произошёл, в основном, на рубеже 10-го и 11-го столетий.

Языческие верования, обряды и заговоры, формировавшиеся тысячелетиями, не могли бесследно исчезнуть после принятия новой, христианской веры, после крещения жителей Киева в 988 году по велению князя Владимира. Тем более, существенных и принципиальных отличий нового от старого не было: и в язычестве и в православии признавался единый владыка Вселенной, и здесь, и там совершались моления-богослужения и магические обряды с молитвами-заклинаниями, там и здесь существовало понятие «душа» и говорилось о её бессмертии в загробном мире.

А до принятия христианства великий князь киевский Владимир, канонизированный в середине 13-го века, закатывал разгульные языческие пиры, о чём говорится в «Повести временных лет», летописном своде, который около 1113-го года составил Нестор, монах Киево-Печерского монастыря: «Каждое воскресенье решил он на дворе своём, в гриднице устраивать пир, чтобы приходить туда боярам, и гридям (воинам), и сотским, и десятским, и лучшим мужам – и при князе, и без князя. Бывало там множество мяса – говядины и дичины, было в изобилии всякое яство. Когда же, бывало, подопьются, то начнут роптать на князя, говоря: «Горе головам нашим: дал он нам есть деревянными ложками, а не серебряными». Услышав это, Владимир повелел исковать серебряные ложки, сказав так: «Серебром и золотом не найду себе дружины, а с дружиною добуду серебро и золото, как дед мой и отец с дружиною доискались золота и серебра». Ибо Владимир любил дружину и с нею совещался об устройстве страны, и о войне, и о законах».

По наблюдениям известного историка, академика Бориса Александровича Рыбакова, наши предки задолго до принятия христианства знали слова «бог», «дух», «вера», «святой», «рай», «закон». По мнению академика О.Н. Трубачёва, слово «рай» родственно словам «рой» и «река». Это не только праславянское, но и общеславянское слово – не заимствованное, своё. Вот и в бессмертной поэме «Слово о полку Игореве», написанной в 12 веке, упоминаются и христианский Бог, который показывает верную дорогу князю, и языческий, небесный бог-отец Стрибог, и славянские эринии (богини мщения) Карна и Желя.

Прыснуло море в полуночи,

идут смерчи тучами.

Игорю-князю Бог путь указывает

из земли половецкой

в землю русскую,

к отчему золотому столу.

Вот ветры, внуки Стрибога, веют с моря стрелами

на храбрые полки Игоревы.

Земля гудит,

стяги говорят:

половцы идут от Дона, и от моря,

и со всех сторон русские полки обступили.

Дети бесовы кликом поля перегородили,

а храбрые русичи перегородили червлеными щитами.

Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906-1999) объясняет современному читателю этот летописный эпизод: «Постепенное развертывание битвы, слитое с изображением надвигающейся грозы.

Вот ветры, внуки Стрибога (бога ветров), (уже) веют со стороны моря (с половецкой стороны) стрелами на храбрые полки Игоревы (битва началась перестрелкой из луков). Земля гудит (под копытами конницы, пошедшей в бой), реки мутно текут (взмученные ногами коней, переходящих их вброд), пыль (поднятая половецкой конницей) поля покрывает, стяги (половецкие своим движением) говорят (указывают на то, что) половцы идут от Дона (с востока) и от моря (с юга), и со всех сторон русские полки обступили. Дети бесовы (боевым, наступательным) кликом поля перегородили, а храбрые сыны русские перегородили (поля) красными щитами (в сомкнутом оборонительном строю, с плотно составленными щитами, приготовившись к отражению натиска).

А вот как поэт Николай Заболоцкий переложил это место «Слова» рифмованными хореическими строками:

Вот Стрибожьи вылетели внуки –

зашумели ветры у реки,

и взметнули вражеские луки

тучу стрел на русские полки.

Стоном стонет мать-земля сырая,

Мутно реки быстрые текут,

Пыль несётся, поле покрывая,

Стяги плещут: половцы идут!

С Дона, с моря с криками и с воем

Валит враг, но, полон ратных сил,

Русский стан сомкнулся перед боем

Щит к щиту – и степь загородил.

Народы Восточной Европы пережили три крупнейших нашествия, которые были спровоцированы азиатскими племенами: гуннами, аварами (oбрами) и татаро-монголами. И три менее масштабных, осуществлённых хазарами, печенегами и половцами.

В летописи приводится рассказ об oбрах-аварах, кочевом народе тюркского происхождения: «В те времена существовали и oбры, воевавшие против царя Ираклия [Ираклий (575–641) – византийский император. – В. П.] и чуть было его не захватившие. Эти oбры воевали и против славян, и примучили дулебов – также славян, и творили насилие женам дулебским: если поедет куда обрин, то не позволял запрячь коня или вола, но приказывал впрячь в телегу три, четыре или пять жён и везти его – обрина. Так мучили дулебов. Были же эти oбры велики телом, а умом горды, и Бог истребил их, и умерли все, и не осталось ни одного обрина. И есть поговорка на Руси и до сего дня: «Сгинули, аки oбры».

О каких-либо славянских завоеваниях историки не знают ничего. Кроме того, доверчивые, душевные и гостеприимные славяне не лишали жизни престарелых родителей, как это делали германцы, литовцы и кочевые, бездомные азиаты.

Сын Николая Степановича Гумилёва (1886–1921) и Анны Андреевны Ахматовой (1889–1966), известный историк Лев Гумилёв (1912-1992) разработал теорию происхождения и исчезновения этносов (народов) на фоне изменяющейся природной среды. Он разделял точку зрения великого русского учёного, филолога и историка, академика Алексея Александровича Шахматова (1864-1920), который признавал первой славянской родиной бассейн реки Западной Двины (территория современной Польши). Великое переселение народов - перемещения в Европе сарматов, германцев, гуннов и других племен на территории Римской империи в 4-7 веках - вынудило славян расколоться на западных (венеды), южных (склавины) и восточных (анты, или поляне).

В определение «поляне» современники вкладывали особый смысл: «исполины, гиганты». Позднее тюркский эквивалент «богатырь» вытеснил это слово, и только в древних былинах остался его женский род - «поляница».

А венеды, кстати, основали ныне знаменитый итальянский город Венецию, что заметно по его названию.

Свободолюбивые анты были очень высокого роста и огромной силы, легко переносили жар и холод. Их невозможно было склонить ни к подчинению, ни к какой-либо внешней зависимости. Но к иноземцам они относились ласково. Пленников не держали в рабстве, как делали другие племена, в течение неограниченного времени, но предлагали им на выбор: или за выкуп вернуться восвояси или остаться на положении свободных и друзей.

Славяне издавна жили на Дунае, к югу от Карпат. По Венгерской низменности и ныне протекают реки со славянскими названиями. И знаменитый словенский филолог Ерней Копитар (1780–1844) и великий сын словацкого народа поэт и филолог Павел Иосиф Шафарик (1795–1861) сделали эти воззрения достоянием молодой славистической науки.

В первые века нашей эры Северное Причерноморье было западом для многих кочевников, двинувшихся с востока. На некоторых языках о западе говорится как о белой, светлой стороне, где солнечный свет держится дольше. Белый берег, Белобережье, Рос – так называли эти места различные племена этого района. По мнению академика О.Н. Трубачёва, здесь и зародилось название Русь – «Белая сторона». И это название распространялось не с севера на юг, а с юга на север, тем же днепровским путём, которым шло начальное освоение нашей Родины нашими предками – славянами.

Славяне заняли лесную полосу между Днепром и Днестром, то есть Волынь, и образовали первое общеславянское государство, распавшееся в 7 веке.

В 6 веке славяне шли на запад до реки Тиссы и вверх по Дунаю в междуречье Вислы и Одера. В 550-551 годах они пересекли Дунай и к 9 веку заняли всю Элладу (Грецию). Вот почему население греческого города Пелопоннеса оставалось до 19-го века славянским по языку.

Кривичu двинулись из Южной Прибалтики на восток и создали славянские города Смоленск, Полоцк, Витебск и Псков, а словене заселили верхнее Поволжье и основали Новгород. Вятичи пришли «от ляхов».

Летописец Нестор отметил: «Славяне пришли и сели на Висле и прозвались ляхами, а от тех ляхов пошли поляки».

После распада былого племенного единства, в 9-10 веках образовалась Киевская Русь, которая распадается во второй половине 12-го века.

Славяне не были коренными жителями Восточной Европы. Они проникли в неё в 6 веке и заселили Поднепровье и окрестности озера Ильмень. Нестор записал: «Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, прозвались своим именем – славянами, и построили город, и назвали его Новгородом». До славянского прихода эту территорию населяли русы, или россы, народ не славянский, а германоязычный.

Бытовые навыки у славян и русов были тоже различны: русы умывались перед обедом в общем тазу, а славяне - под водными струями. Русы брили голову, оставляя клок волос на темени, славяне стригли волосы «в кружок». Русы жили в военных посёлках и кормились военной добычей, а славяне занимались земледелием и скотоводством.

Русы и анты к 10 веку сливаются в единый этнос, после чего появляется восточнославянское государственное образование «Русь» («русская земля»), центрами которой стали города Киев, Чернигов и Переяславль (Южный).

Как уже было сказано, в 6 веке нашей эры славяне, вытесняемые тюркскими кочевниками, направились на север и северо-восток и внедрились и в литовско-латышскую, и в финно-угорскую среду. Но это не было ни завоеванием, ни вытеснением местного населения. Славяне-земледельцы постепенно проникали в необъятные лесные пространства, довольно редко заселённые.

Между Клязьмой и Учой проходила условная граница расселения племён, но соседство их было весьма тесным. Новосёлы-славяне переняли у местного угро-финского населения многие названия географических и гидронимических объектов. Источники 12-14 веков неоднократно упоминают о реке Клязме, более поздние - о Клязьме. Видимо, эти варианты представляют собой формы древнего названия, которое славяне усвоили в искажённом виде. Исследователи сопоставляют название Клязьма с некоторыми северными названиями типа Нерезьма, Колозьма и другими. В них выделяются близкие по звучанию элементы -язьма, -езьма, -озьма, которые, скорее всего, означали «реку» на каком-то вымершем финно-угорском наречии. Однако начальные звуки «КЛ» совершенно непонятны и до нынешнего дня не поддаются расшифровке.

И стихотворение нельзя ни объяснить, ни истолковать. По нему можно только гадать, как лукавые авгуры гадали по птичьему полёту.

Относительно происхождения названия левого притока Клязьмы, реки Учи высказываются различные гипотезы. Прежде всего, предполагают его славянское происхождение, связывая со словами сербско-хорватского языка. Согласно другой, балтийской гипотезе, слово «Уча» связано с литовскими или латышскими гидронимами. И наконец, говорят о происхождении названия реки из какого-то языка древнего финно-угорского населения. Тогда исходной формой является «Укча», вариант известного гидронимического термина Укша (Укса), что означает «река» или «небольшая река, рукав реки». Эти словесные элементы широко распространены в финно-угорских названиях рек Русского Севера.

Вспомним заодно об этимологии слова «славяне». «Словене» - древнее название славян. Древнерусское слово «словен» или «славян» родилось от существительного «слово» и означало «говорящий, владеющий языком», в отличие от не умеющего говорить «немого», «немца». «Древний смысл имени «славяне» – «ясно, понятно говорящие» (О.Н. Трубачёв).

Властные и жестокосердные варяги, потомки разбойников-викингов, пришли на Русь, поработили местные племена и навязали свои дикие и варварские нравы и порядки мирному, трудолюбивому и добродушному славянскому народу. О «призвании» варягов не может быть и речи.

«Варяг» - это слово, заимствованное из древнескандинавского языка и произведённое от основы «var», «обет, присяга». Первоначально оно означало - «союзник, товарищ по клятве, воин, давший присягу». Позднейшее развитие значения шло следующим образом: «воин, давший клятву» - «защитник» - «наёмник» - «скандинав».

А кто же такие варяжские предки - викинги? Это молодые скандинавы, которые в 8-9 веках пережили период неожиданного взрыва активности и агрессивности. Викингами называли людей, которые покидали своё племя, не желая подчиняться его законам. И слово «викинг» носило тогда оскорбительный оттенок, что-то вроде современного «пират» или «бандит».

Юношу покидающего семью и уходящего вместе с викингами, оплакивали как погибшего. При этом викинги не обладали какой-то особенной храбростью по сравнению со своими родственниками, которые оставались дома. Викинги боялись и врага, и раны, и смерти, как и все люди, но скрывали свой страх и наедались перед битвами опьяняющими мухоморами, то есть использовали методы химической стимуляции организма и своеобразного допинга. Они доходили до невменяемого состояния и крушили любого врага, даже трезвых арабов. А после боя впадали в неизбежную глубокую депрессию - до следующего нервного срыва. Норвежские и датские воины разнесли славу своей ярости по всей Европе. Но в большинстве своем викинги гибли на чужбине. Им нельзя было вернуться домой с добычей. Юноша, ушедший в «вик», укреплённый посёлок викингов, разрывал былые связи с семьёй и родом окончательно и бесповоротно. Его забывали отец и мать, и дороги назад ему не было.

Разговор о призвании иноземцев - это вульгарный миф или сознательный обман нечистоплотного историографа.

Древнеримский оратор и философ Марк Туллий Цицерон (106-43 до нашей эры) говорил, что первое правило порядочного историка - это бояться любой лжи, а второе - не бояться никакой правды.

Норманнская теория, сторонники которой считают норманнов (варягов) основателями государства в Древней Руси, была сформулирована немецкими учёными Г.3. Байером и Г.Ф. Миллером, работавшими в Петербургской Академии наук во второй четверти 18-го века. «Европой вовсю по-прежнему владеет научный позитивизм и снобизм: всё-то они знают и понимают о нас самих лучше нашего», – заметил О.Н. Трубачёв. Но честные исследователи установили, что рассказ из «Повести временных лет» о призвании князей-варягов Рюрика, Синеуса и Трувора в 862 году является позднейшей вставкой и намеренным искажением изначального текста летописи. Уже в период формирования «норманнской теории» выявился её политический смысл, направленный на то, чтобы представить нашу Древнюю Русь отсталой страной, а славян и их потомков - народом, который не мог самостоятельно жить и развиваться. В 18 веке Михаил Васильевич Ломоносов указал на враждебную России суть этой теории, что полностью разделяется современными историками и вполне доказано наукой.

«Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет». Именно так будто бы сказали новгородские старейшины, призывая варягов.

И здесь невольно возникает вопрос: а как же могла быть великой и обильной земля, в которой царили хаос и беспорядок? Это застоявшееся искажение истории произошло всего-навсего от неверного, хотя и традиционного прочтения летописного текста, В подлиннике нигде даже и нет слова «порядок». А написано слово «наряд». Но это слово означало совсем иное! «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет», - такова, буквально, летописная запись под 862 годом.

Что же означало в Древней Руси слово «наряд»? Вот Владимир Мономах говорит, что он «ловчий наряд сам есмь держал». Вот под 1173 годом в Ипатьевском списке летописи сказано, что некий воевода «наряд весь держал». В «Софийском временнике» под 1532 годом говорится: «а нарядчик был Дмитрий Сырков».

И нигде мы не встречаем в летописи слово «наряд» как порядок, то есть стройное государственное управление, противоположное беспорядку и развалу.

«Наряд» обозначало совокупность княжей администрации. А во-вторых, распоряжения, опять-таки в их совокупности.

Известно, что Новгород писал «ряд» (договор, соглашение) то с одним, то с другим князем, ограничивая его функции. Князь для Новгорода, откуда бы он ни «призывался», был, по сути, наёмным воеводой, иногда судьёй. А если обнаруживал поползновения стать узурпатором, то князя изгоняли: «Ты, князь, собе, а мы - собе! И показаша ему путь от себя». На место изгнанного приглашали себе другого, и тот приезжал со «всем нарядом» своим.

Около 862-го года было, очевидно, изгнание очередного князя из Новгорода, и на некоторое время Новгород оставался без «наряда», то есть без администрации княжеской. Только и всего!

Главное зло неверного перевода слова «наряд» состоит в таком умозаключении, что раз не было порядка, значит, было нечто противоположное, а именно беспорядок, бесчинство, развал, неурядица.

А между тем известно, что в эти времена древнерусский народ уже выделялся среди других народов своей государственной мощью, богатыми городами (скандинавы называли Русь «страной городов»), развитой грамотностью (вспомните хотя бы многочисленные берестяные грамоты, найденные именно в Новгороде).

Новгородцы имели вечевое устройство, как и другие большие города на Руси. А это было для того времени весьма прогрессивным устройством.

Поэтому не должно нам мириться с традиционным, но заведомо ложным переводом одного из ответственных мест нашей Начальной Летописи.

И нужно бороться с различными мифологическими утверждениями. Например, нередко говорится, что Россия – многонациональная страна. А ведь Россия и сейчас на восемьдесят пять процентов населена русскими. Пусть русский этнос, русский народ переживает не лучшую пору, и даже смертность у него выше рождаемости, но всё-таки – по научным воззрениям – если страна на восемьдесят пять процентов населена каким-то этносом, она называется однонациональной. «Как бы пестры ни были остальные пятнадцать процентов (а в России около ста народов), Россия – однонациональная страна, и это всячески замалчивается и оттесняется на задний план средствами массовой информации и всякими «идеологическими диверсантами» (О.Н. Трубачёв).

Вдохновенные и увлекательные поиски единственного, скрытного и затаённого слова роднят людей, которые разгадывают замысловатые кроссворды, чайнворды, сканворды и криптограммы, с людьми, которые пишут разнообразнейшие стихи, и - с историками.

Заведомую ложь о «призвании варягов» на русскую землю невольно распространяли некоторые наши доверчивые поэты, например, Алексей Константинович Толстой (1817-1875), написавший весёлую «Историю государства Российского от Гостомысла до Тимашева»:

Послушайте, ребята,

Что вам расскажет дед.

Земля наша богата,

Порядка в ней лишь нет.

И стали все под стягом,

И молвят: «Как нам быть?

Давай пошлём к варягам:

Пускай придут княжить».

Посланцы скорым шагом

Отправились туда

И говорят варягам:

«Придите, господа!

Мы вам отсыплем злата,

Что киевских конфет;

Земля у нас богата,

Порядка в ней лишь нет.

Сегодня каждый добросовестный восьмиклассник без труда опровергнет общепризнанного мудреца Аристотеля, говорившего, что позвоночные животные живут долго потому, что ни один из их органов не вырабатывает жёлчи. А современный учёный Николай Колпаков обнаружил неизвестные ранее «поляризационные» волны, которые, противореча «официальной» гипотезе Альберта Эйнштейна, доносятся с дальней звезды до Земли не со скоростью света, за миллионы лет, а за несколько секунд! Вот и напрашивается довольно грустное умозаключение: люди обречены обретаться в пространстве, насыщенном личными мнениями и более или менее правдоподобными предположениями, ибо полное знание никому не по зубам. И, скорее всего, волны, открытые Колпаковым, стали не последними волнами, открытыми человеком. Особо проницательные поэты интуитивно понимали это почти всегда, как, например, выдающийся поэт, переводчик и критик Владимир Ходасевич (1886-1939):

О, если бы вы знали сами,

Европы тёмные сыны,

Какими вы ещё лучами

Неощутимо пронзены!

И в конце концов, не важно, трудятся ли неискоренимые Несторы по совести, по заказу, по принуждению или по доброй воле, вдохновенно, скрупулёзно или спустя рукава. Всё равно появляются столько мировых, европейских и отечественных исторических версий, сколько появляется убеждённых или ангажированных историков. Нефальсифицированной, то есть истинной истории, не было, нет и не может быть, ибо человеческая память не отражает минувшее, как бесстрастное и безжизненное зеркало, которому легко приказать по-пушкински «свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи», а преображает его по праву и долгу своеобразного внутреннего художника.

Варяжское иго оказалось более долговечным, нежели аварское или татаро-монгольское. В 20 веке Россия грустно отметила 1000-летие «варяжско-германского владычества»: 700 лет русскими правили Рюриковичи (скандинавы) и 300 лет - Романовы (немцы). И если мы в чём-то виноваты, то только перед самими собой, потому что по нашему добронравию и простоте позволили инородцам наживаться и хозяйничать на своей земле.

Там так же полыхают

густые краски зим.

Но ходят оккупанты

в мой зоомагазин.

Хозяйская походка,

надменные уста...

Хоть нынче флора та же,

но фауна - не та.

Так пел Булат Окуджава в 1986 году в ироничной, но и грустной песне «Плач по Арбату», ещё не зная о разгуле будущего кровавого террора.

И сегодня кое-кому, чтобы не «попасться на аркан какого-нибудь чеченца», не мешало бы внимательно прислушаться к давнему предупреждению А. С. Пушкина: «Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа - они готовы напасть на известного русского генерала».

Что же происходит со славянскими народами? Может быть, они вырождаются по какой-то неизвестной причине? Бесстрастная статистика напоминает: из тысячи армян половина имеет высшее образование. Из тысячи русских - только около 30 человек! Это ли не деградация?

Что если сбудется мрачное пророчество немецкого философа Освальда Шпенглера (1880-1936), написавшего в 1918-1922 годах нашумевшую книгу «3акат Европы» и предрекшего, что в 22 веке вовсе не будет русских, как уже в 7 веке не стало римлян после распада великой и могучей Римской Империи?

По мнению современного американского демографа, к 2200 году в России останется 23 миллиона русских.

Уважаемые дамы и друзья, дорогие господа и товарищи! Мы знаем и сами, что кривы наши сани.

Российские демографы весьма обеспокоены. 7 июня 2007 года в Государственной думе Федерального Собрания РФ Андрей Пшеницын говорил о том, что в России за годы реформ «вымерло 15 миллионов русских и въехало 30 миллионов мигрантов. Это единый процесс вымирания русского народа и замещения его гастарбайтерами!.. К середине века от русского народа останется 50 миллионов. А к концу CCI века русского народа не будет вовсе!»

В телевизионной передаче «Встреча с Василием Беловым», известный и уважаемый писатель, избиравшийся депутатом Государственной думы, решительно заявил: «Я уважаю все народы, но в Кремле должны сидеть русские». А неординарный и вдумчивый художник Илья Глазунов, озабоченный судьбой своей страны и нации, сказал: «Я создал бы Лигу защиты русских». И по глубокому убеждению замечательного языковеда Олега Трубачёва, «нужна новая универсальная Русская энциклопедия – во всю глубину веков письменной и дописьменной истории археологии, геологии и мироздания и во всю ширь интересов русской культуры».

Но может быть,

«Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю»,

как заметил Александр Сергеевич Пушкин?

И что же делать, если уже само понятие о враге, которое проникло в наше сознание, грешно и вредоносно? Ветхий Завет говорит о священной ненависти к непримиримому недругу только потому, что враг является врагом Бога. А в Новом Завете лишь один настоящий враг - это дьявол, от которого идёт любое разрушение и умертвление.

Неужели осталась только одна надежда на наступившую эру Водолея, эру добра и света? Возможно, повсеместно расплодившиеся астрологи не ошиблись. Ведь изобрели же когда-то упорные алхимики порох и фарфор, и получили соляную, серную и азотную кислоты. Правда, они стремились добыть золото и своей первоначальной цели не достигли.

Однако De nihilo nihil, ничто не возникает из ничего, как некогда сказал римский поэт и философ Лукреций. В документальном фильме «ЦРУ против СССР», который демонстрировался по первому каналу нашего телевидения в сентябре 2004-го года, были обнародованы некоторые секретные документы. 30 января 1982 года Кейси, директор Центрального разведывательного управления Соединённых Штатов Америки, и президент Рейган утвердили тайный план развала Советского Союза. В декабре 1991 года Союза не стало. Теперь о нём напоминают энциклопедические словари: Союз Советских Социалистических Республик (СССР, Советский Союз), государство, существовавшее в 1922–1991 годах на большей части территории бывшей Российской империи.

Подмосковными памятниками первых славян являются курганы-могильники и селища - остатки поселений, которые относятся к 12-13 векам. Располагались они вдоль рек на территории всего нынешнего Мытищинского района, например, возле деревень Ерёмино и Капустино, но многие из них исчезли в результате нашей интенсивной хозяйственной (и бесхозяйственной) деятельности последнего времени.

А.С. Пушкин, пересказывая легенду о смерти киевского князя Олега, представлял загадочный курганный холм, покрытый первозданными снежными хлопьями:

Пирует с дружиною вещий Олег

При звоне весёлом стакана.

И кудри их белы, как утренний снег

Над славной главою кургана...

Они вспоминают минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они.

Вот мы вспоминаем некоторые строки и стихотворения известных поэтов, но, к сожалению, многое забывается не только в истории государства или края, но и в истории литературы. Видный литературовед и критик Вадим Валерианович Кожинов (1930-2001) заметил, что имеется лишь одна серьёзная работа о творчестве Ивана Семёновича Баркова (1732-1768), а о поэзии Николая Александровича Львова (1751-1803) и Петра Андреевича Словцова (1767-1843) вообще ничего ещё не сказано!

Самоощущение поэта и мнение постороннего читателя об этом авторе соотносятся, словно пёстрая корова, жующая луговую траву, и яркий рисунок некой усреднённой коровы на заводской банке говядины. Но не зря говорится в народе: горшком назови, только в печку не ставь.

Ну, а основными племенными признаками вятичей и кривичей, которые в 6 веке пришли в Подмосковье были женские украшения, так называемые височные кольца.

Сразу же скажем о том, что кривическое племя, самый обширный славянский род, образовавшийся на приднепровской территории, заселённой балтами, получило своё название не потому, что кривичи и кривички кривлялись или были кривыми, а по имени древнего литовского бога Криве-Кривейто! А Вятка, географическая местность и, естественно, её обитатели, вятичи, - это другая живая ветка раскидистого славянского древа.

Так вот, женщина прикрепляла украшения к кожаной или шерстяной ленте около виска. У женщины-кривички кольца были изготовлены из серебряной проволоки и имели браслетообразную форму с завязанными концами. Женщина вятического племени носила височные кольца, которые представляли из себя округлые пластины, заканчивающиеся семью лопастями с незатейливым орнаментом. Мастера, которые изготавливали женские украшения, по традиции использовали языческую символику, имевшую не декоративный, а сакральный, магический характер. Растительные узоры насыщались аграрной заклинательной тематикой, говорящей могущественному богу растений Переплуту и взглядам каждого соплеменника о заклинании роста и заклинании пространства, что может быть выражено примерно такими словами: «Пускай всё растёт и пускай везде растёт!»

Восточный путешественник Ибн-Русте делился своими наблюдениями, сделанными в 9 веке, описывая славянский жатвенный обряд у наиболее архаичного по своему быту племени вятичей: «Во время жатвы они берут ковш, наполненный просом, поднимают его к небу и говорят: «Господи! Ты, который снабжал нас пищей, снабди и теперь нас ею в изобилии».

И в то же время женщины-вятички носили серебряные крестики и фигурки крылатого ангела.

Таким образом, на Руси к началу 13-го века наступило своеобразное двоеверие. При нём деревня, которую считали крещёной, продолжала свою прадедовскую религиозную жизнь, а город и княжеско-боярские круги широко использовали общественно-социальную сторону христианства, но и не забывали язычество с его богатой мифологией, укоренившимися обрядами и жизнерадостными карнавалами-игрищами, танцами, музыкой гусляров и пением.

Поселений славян, которые археологи называют «селищами», в Московской области сохранилось немного, потому что на их месте возникали многие современные населённые пункты. В 1932 году возле деревни Протасово было выявлено кривическое селище, а недалеко от него пять курганов.

Таинственные курганные могильники находятся недалеко от железнодорожной платформы Новодачная.

Как говорится, шла молва, да и была такова.

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хозарам,
Их селы и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне.

Из темного леса навстречу ему
Идет вдохновенный кудесник,
Покорный Перуну старик одному,
Заветов грядущего вестник,
В мольбах и гаданьях проведший весь век.
И к мудрому старцу подъехал Олег.

«Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землею?
Открой мне всю правду, не бойся меня:
В награду любого возьмешь ты коня».

«Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен.
Грядущие годы таятся во мгле;
Но вижу твой жребий на светлом челе.

Запомни же ныне ты слово мое:
Воителю слава - отрада;
Победой прославлено имя твое;
Твой щит на вратах Цареграда;
И волны и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.

И синего моря обманчивый вал
В часы роковой непогоды,
И пращ, и стрела, и лукавый кинжал
Щадят победителя годы…
Под грозной броней ты не ведаешь ран;
Незримый хранитель могущему дан.

Твой конь не боится опасных трудов;
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю.
И холод и сеча ему ничего…
Но примешь ты смерть от коня своего».

Олег усмехнулся - однако чело
И взор омрачилися думой.
В молчаньи, рукой опершись на седло,
С коня он слезает, угрюмый;
И верного друга прощальной рукой
И гладит и треплет по шее крутой.

«Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,
Расстаться настало нам время;
Теперь отдыхай! уж не ступит нога
В твое позлащенное стремя.
Прощай, утешайся - да помни меня.
Вы, отроки-други, возьмите коня,

Покройте попоной, мохнатым ковром;
В мой луг под уздцы отведите;
Купайте; кормите отборным зерном;
Водой ключевою поите».
И отроки тотчас с конем отошли,
А князю другого коня подвели.

Пирует с дружиною вещий Олег
При звоне веселом стакана.
И кудри их белы, как утренний снег
Над славной главою кургана…
Они поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они…

«А где мой товарищ? - промолвил Олег, -
Скажите, где конь мой ретивый?
Здоров ли? все так же ль легок его бег?
Все тот же ль он бурный, игривый?»
И внемлет ответу: на холме крутом
Давно уж почил непробудным он сном.

Могучий Олег головою поник
И думает: «Что же гаданье?
Кудесник, ты лживый, безумный старик!
Презреть бы твое предсказанье!
Мой конь и доныне носил бы меня».
И хочет увидеть он кости коня.

Вот едет могучий Олег со двора,
С ним Игорь и старые гости,
И видят - на холме, у брега Днепра,
Лежат благородные кости;
Их моют дожди, засыпает их пыль,
И ветер волнует над ними ковыль.

Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: «Спи, друг одинокой!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалекой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь!

Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!»
Из мертвой главы гробовая змия,
Шипя, между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Ковши круговые, запенясь, шипят
На тризне плачевной Олега;
Князь Игорь и Ольга на холме сидят;
Дружина пирует у брега;
Бойцы поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.

Анализ стихотворения «Песнь о Вещем Олеге» Александра Пушкина

Стихотворение «Песнь о вещем Олеге» было создано Пушкиным в 1822 г., когда он находился в Кишиневе (южная ссылка). Источником вдохновения для поэта стало летописное свидетельство о смерти древнерусского князя Олега. Косвенными источниками стали народные сказания и легенды. Олег был очень популярен в Древней Руси. Главными положительными чертами, которыми характеризовали великих людей в то время, считались храбрость и отвага. За Олегом же в народе закрепилось прозвище Вещий, что означало уважение к его умственным способностям.

Произведение написано в жанре баллады. Пушкин придал ему характер летописного повествования. «Песнь…» излагается очень красивым музыкальным языком с обилием эпитетов и образных выражений. Перечисляются победоносные походы князя, его мужество во время сражений.

Все красочные описания служат фоном для главной темы произведения – неотвратимости рока в судьбе человека. Прославленный князь встречает волхва, которому известна воля богов. Древнерусские волхвы, даже после принятия христианства, долгое время пользовались огромным авторитетом. Им приписывалось возможность видеть будущее. Даже Олег, прозванный Вещим, с уважением обращается к старцу и просит его раскрыть тайну своей судьбы.

В образе волхва Пушкин символически изображает поэта-творца, который неподвластен времени и земной власти. Возможно, это намек на собственную ссылку, которая не способна повлиять на убеждения поэта. Гордый старец отвергает награду Олега за предсказание и раскрывает суровую правду о том, что князь примет смерть от своего коня.

Олег с горечью прощается с боевым товарищем. Через долгие годы, покрытые победами и славой, князь узнает о смерти своего коня. Он проклинает «лживого старика», но умирает от змеи, выползшей из конского черепа. Только перед смертью к нему приходит осознание истинности предсказания.

Смерть Олега можно расценить двояко. Это и исполнение предсказания, и месть волхва за поругание собственного имени. Пушкин вновь ставит на место всех правителей и начальников, которые считают себя всесильными. Он напоминает, что никто не властен над своей судьбой. Умение увидеть, распознать миллионы случайностей и попытаться спрогнозировать будущее – удел творческих людей. К ним нельзя относиться с пренебрежением, так как в руках волхвов, поэтов, пророков ключ к грядущему.

«Песнь о вещем Олеге» при всех своих художественных достоинствах - одна из первых попыток Пушкина философского осмысления места поэта в жизни общества.

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хозарам:
Их села и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне.

Из темного леса навстречу ему
Идет вдохновенный кудесник,
Покорный Перуну старик одному,
Заветов грядущего вестник,
В мольбах и гаданьях проведший весь век.
И к мудрому старцу подъехал Олег.

«Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землею?
Открой мне всю правду, не бойся меня:
В награду любого возьмешь ты коня».

«Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен.
Грядущие годы таятся во мгле;
Но вижу твой жребий на светлом челе,

Запомни же ныне ты слово мое:
Воителю слава - отрада;
Победой прославлено имя твое;
Твой щит на вратах Цареграда;
И волны и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.

И синего моря обманчивый вал
В часы роковой непогоды,
И пращ, и стрела, и лукавый кинжал
Щадят победителя годы...
Под грозной броней ты не ведаешь ран;
Незримый хранитель могущему дан.

Твой конь не боится опасных трудов:
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю,
И холод и сеча ему ничего.
Но примешь ты смерть от коня своего».

Олег усмехнулся - однако чело
И взор омрачилися думой.
В молчанье, рукой опершись на седло,
С коня он слезает угрюмый;
И верного друга прощальной рукой
И гладит и треплет по шее крутой.

«Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,
Расстаться настало нам время:
Теперь отдыхай! уж не ступит нога
В твое позлащенное стремя.
Прощай, утешайся - да помни меня.
Вы, отроки-други, возьмите коня!

Покройте попоной, мохнатым ковром;
В мой луг под уздцы отведите:
Купайте, кормите отборным зерном;
Водой ключевою поите».
И отроки тотчас с конем отошли,
А князю другого коня подвели.

Пирует с дружиною вещий Олег
При звоне веселом стакана.
И кудри их белы, как утренний снег
Над славной главою кургана...
Они поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они...

«А где мой товарищ? - промолвил Олег,-
Скажите, где конь мой ретивый?
Здоров ли? всё так же ль легок его бег?
Всё тот же ль он бурный, игривый?»
И внемлет ответу: на холме крутом
Давно уж почил непробудным он сном.

Могучий Олег головою поник
И думает: «Что же гаданье?
Кудесник, ты лживый, безумный старик!
Презреть бы твое предсказанье!
Мой конь и доныне носил бы меня».
И хочет увидеть он кости коня.

Вот едет могучий Олег со двора,
С ним Игорь и старые гости,
И видят: на холме, у брега Днепра,
Лежат благородные кости;
Их моют дожди, засыпает их пыль,
И ветер волнует над ними ковыль.

Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: «Спи, друг одинокий!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалекой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь!

Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!»
Из мертвой главы гробовая змия
Шипя между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась:
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Ковши круговые, заленясь, шипят
На тризне плачевной Олега:
Князь Игорь и Ольга на холме сидят;
Дружина пирует у брега;
Бойцы поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хозарам;
Их сёла и нивы за буйный набег
Обрёк он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне.

Из тёмного леса, навстречу ему,
Идёт вдохновенный кудесник,
Покорный Перуну старик одному,
Заветов грядущего вестник,
В мольбах и гаданьях проведший весь век.
И к мудрому старцу подъехал Олег.

“Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землёю?
Открой мне всю правду, не бойся меня:
В награду любого возьмёшь ты коня”.

“Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен.
Грядущие годы таятся во мгле;
Но вижу твой жребий на светлом челе.

Запомни же ныне ты слово моё:
Воителю слава - отрада;
Победой прославлено имя твоё;
Твой щит на вратах Цареграда;
И волны и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.

И синего моря обманчивый вал
В часы роковой непогоды,
И пращ, и стрела, и лукавый кинжал
Щадят победителя годы...
Под грозной бронёй ты не ведаешь ран;
Незримый хранитель могущему дан.

Твой конь не боится опасных трудов;
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю.
И холод и сеча ему ничего...
Но примешь ты смерть от коня своего”.

Олег усмехнулся - однако чело
И взор омрачилися думой.
В молчанье, рукой опершись на седло,
С коня он слезает угрюмый;
И верного друга прощальной рукой
И гладит и треплет по шее крутой.

“Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,
Расстаться настало нам время;
Теперь отдыхай! уж не ступит нога
В твоё позлащённое стремя.
Прощай, утешайся - да помни меня.
Вы, отроки-други, возьмите коня,

Покройте попоной, мохнатым ковром,
В мой луг под уздцы отведите;
Купайте; кормите отборным зерном;
Водой ключевою поите”.
И отроки тотчас с конём отошли,
А князю другого коня подвели.

Пирует с дружиною вещий Олег
При звоне весёлом стакана.
И кудри их белы, как утренний снег
Над славной главою кургана...
Они поминают минувшие дни

“А где мой товарищ? - промолвил Олег.-
Скажите, где конь мой ретивый?
Здоров ли? Всё так же ль легок его бег?
Всё тот же ль он бурный, игривый?”
И внемлет ответу: на холме крутом
Давно уж почил непробудным он сном.

Могучий Олег головою поник
И думает: “Что же гаданье?
Кудесник, ты лживый, безумный старик!
Презреть бы твоё предсказанье!
Мой конь и доныне носил бы меня”.
И хочет увидеть он кости коня.

Вот едет могучий Олег со двора,
С ним Игорь и старые гости,
И видят - на холме, у брега Днепра,
Лежат благородные кости;
Их моют дожди, засыпает их пыль,
И ветер волнует над ними ковыль.

Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: “Спи, друг одинокий!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалёкой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь!

Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!”
Из мёртвой главы гробовая змея
Шипя между тем выползала;
Как чёрная лента, вкруг ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Ковши круговые, запенясь, шипят
На тризне плачевной Олега;
Князь Игорь и Ольга на холме сидят;
Дружина пирует у брега;
Бойцы поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.