Надежда Суслова: За мной придут тысячи.
Суслова Аполлинария Прокофьевна
(род. в 1839 г. - ум. в 1918 г.)
Возлюбленная писателя Ф. Достоевского и жена философа В. Розанова. Эта женщина - феномен патологического эгоизма и изощренного садизма по отношению к своим близким. Всю свою жизнь она причиняла окружающим боль и унижения. Однако было что-то, что как магнитом удерживало одаренных людей вблизи нее, что побуждало их называть ее своей любимой.
На одном из студенческих вечеров бывший каторжник, а ныне популярный писатель Федор Михайлович Достоевский читал главы своего романа «Записки из Мертвого дома». После выступления к нему подошла стройная молодая девушка. Это была 22-летняя слушательница Петербургского университета Аполлинария Суслова. В ее низком, несколько медлительном голосе и во всем внешнем облике чувствовалось странное соединение силы и женственности.
По происхождению Аполлинария была крестьянкой. Она родилась в 1839 г. в селе Панино Нижегородской губернии в семье Прокофия Суслова, бывшего крепостного, ставшего благодаря своей расторопности управляющим имениями графов Шереметевых. В шестидесятых годах он переехал в Петербург, стал зажиточным купцом, а потом и собственником фабрики в Иваново-Вознесенске. Дочерям он дал отличное воспитание: сначала они учились языкам и манерам в московском частном пансионе, а затем уехали в Петербург. Аполлинария поступила в университет, а Надежда - в Военно-Хирургическую академию. Впоследствии Надежда стала первой женщиной-врачом в России и сыграла значительную роль в истории высшего женского образования.
Дочь Достоевского утверждает, будто Суслова, девица страстная и смелая, написала своему кумиру «простое, наивное и поэтическое письмо - объяснение в любви», которое и положило начало их отношениям.
Относительно существования письма Аполлинарии достоверных свидетельств нет. Зато сохранился очерк Сусловой «Покуда», опубликованный в 1861 г. в журнале «Время», редактором которого был Ф. Достоевский. Рассказ слабый и малооригинальный, не отличающийся никакими художественными достоинствами. Вообще природа не дала Аполлинарии писательского таланта, но зато не обидела в другом. «Высокая и стройная. Очень тонкая только. Мне кажется, ее можно всю в узел завязать и перегнуть надвое… Волосы с рыжим оттенком. Глаза настоящие кошачьи, но как гордо и высокомерно умеет она ими смотреть». Такой видит ее Достоевский глазами главного героя романа «Игрок» Алексея Ивановича. Он готов по первому ее требованию шагнуть в пропасть или - для чего требуется еще большая отвага - стать посмешищем целого города. «Ведь она и других с ума сводит», - лепечет Алексей Иванович в свое оправдание, и это - чистая правда.
Суслова «действительно была великолепна, я знаю, что люди были совершенно ею покорены, пленены». Это свидетельствует не герой романа и даже не его автор, а философ Василий Розанов, один из тех, кто был до такой степени ею «пленен совершенно», что предложил выйти за него замуж. В то время, когда его будущая жена обнималась с Достоевским, ему было пять лет от роду, и кто бы мог подумать, что два десятилетия спустя между ним и любовницей знаменитого писателя будут столь близкие отношения.
«Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее». Слова эти вырвались у Ф. Достоевского в апреле 1865 г., но он мог повторить их и пять и десять лет спустя, когда писал с нее своих героинь, - писал, откровенно любуясь ими, восхищаясь и ужасаясь.
Черты Сусловой присущи целому ряду женщин из его романов: Дуне, сестре Раскольникова («Преступление и наказание»), Настасье Филипповне и Аглае («Идиот»), Ахмаковой («Подросток»), героине «Вечного мужа», Лизе («Бесы»), Катерине («Братья Карамазовы») и конечно же Полине из «Игрока». Уже один этот перечень показывает, до чего Аполлинария «пронзила» Достоевского. Но возникает вопрос: оттого ли персонажи его романов похожи на Суслову, что сердце его было занято ею, или же он полюбил ее за соответствие тому типу женщины, которое создала его творческая фантазия? Описывал ли он в своих произведениях собственную биографию или в жизни выбирал тех, кто походил на героинь его романов, воплощая его мечты и тайные стремления? Но ответить полностью на эти вопросы - значит разрешить одну из самых сложных и противоречивых проблем психологии творчества великого писателя.
В Аполлинарии очень резко выступали те стороны ее характера, которые Достоевский вообще считал ключевыми для объяснения человеческой природы: она совмещала в себе самые противоречивые наклонности. Ее темперамент одинаково проявлялся и в любви и в ненависти. Суслова быстро увлекалась, строила идеальные образы - и резко разочаровывалась. А так как она не умела прощать и не знала снисхождения, это разочарование немедленно превращалось в иронию и беспощадность, в гнев и жестокость. Аполлинария сама порою от этого страдала, ее требования к жизни и людям фатально обрекали ее на поражения и удары, и это бросало трагическую тень на все ее существование - Достоевский это чувствовал и еще больше любил ее. Он порою, точно в зеркало, вглядывался в эту молодую девушку: в ней самой волновалось то, что он пытался вложить в свои романы, и в ней было больше «достоевщины», чем в ряде его героев и героинь.
Итак, осенью 1861 г. весьма требовательный редактор Ф. Достоевский напечатал в своем журнале посредственный очерк не известной никому сочинительницы. Объяснение этому удивительному событию следует искать в особых отношениях редактора и молодой дебютантки. Это первая документально зафиксированная веха в истории их связи. Дальше подобных вех будет множество, их роман растянется надолго, но главные его события произошли в течение последующих двух лет.
Судя по разным указаниям в дневнике и письмах Сусловой, Достоевский был ее первым мужчиной и первым сильным увлечением. Она потом рассказывала за границей мало знавшим ее людям, что до 23 лет никого не любила и что ее первая любовь была отдана сорокалетнему человеку: на внешность и возраст она внимания не обращала. Аполлинария, как и все ее революционно настроенное окружение, не видела ничего дурного в свободе тела, и если она оставалась девушкой до знакомства с Достоевским, то причиной этому были не моральные запреты, а отсутствие того, кого она могла бы полюбить. А раз она полюбила, никакого вопроса о физическом сближении для нее не существовало: оно в ее глазах было нормально и естественно, и она отдалась «не спрашивая, не рассчитывая». Суслова видела в Достоевском писателя, известность которого все увеличивалась, она чувствовала огромный моральный и умственный размах его произведений. Весь ее подспудный идеализм, вся романтика «нигилистки», скрывавшей мечты под маской холодного рационализма, неудержимо влекли ее к этому некрасивому и больному мужчине.
Для Ф. М. Достоевского это были годы, когда умирала его тяжело болевшая жена Мария Дмитриевна, когда главной его заботой был журнал «Время», неожиданно запрещенный правительством. По этой причине ему пришлось отложить запланированный отъезд с Аполлинарией за границу. Она уехала одна и в письмах звала его в свои объятия. Однако прошло совсем немного времени и писем вдруг не стало.
Он сумел вырваться в Париж через три месяца разлуки, обеспокоенный ее долгим молчанием. Но это не помешало ему задержаться еще на несколько дней в Висбадене, чтобы попытать счастья, играя в рулетку. Как могло случиться такое - ведь все мысли его были о любимой? А вот как: «…с самой той минуты, как я дотронулся… до игорного стола и стал загребать пачки денег, моя любовь отступила как бы на второй план», - говорит Достоевский устами «игрока» Алексея Ивановича.
Но вот три дня прошли, страсть утолена, выигрыш в пять тысяч франков (а то был редкий случай, когда фортуна отнеслась к нему благосклонно) распределен между умирающей в Петербурге женой и ждущей его в пансионе на берегу Сены любовницей. Он двинулся дальше, вновь беспокоясь об отсутствии почты.
Письмо ждало его в Париже: «Ты едешь немножко поздно… Еще очень недавно я мечтала ехать с тобой в Италию, даже начала учиться итальянскому языку: все изменилось в несколько дней. (Сперва она написала „в неделю“, потом зачеркнула). Ты как-то говорил мне, что я не могу скоро отдать свое сердце. Я его отдала по первому призыву, без борьбы, без уверенности, почти без надежды, что меня любят… Не подумай, что я порицаю себя. Я хочу только сказать, что ты меня не знал, да и я сама себя не знала. Прощай, милый».
Самое, пожалуй, впечатляющее тут - это слова: «Не подумай, что я порицаю себя». Она совершила явную глупость, отдала сердце какому-то проходимцу, но совершенно не винит себя в этом.
Какой нашел ее Достоевский в Париже? «Лицо ее было очень бледно, беспокойство и тоска сказывались на нем, смущение и робость были в каждом движении, но в мягких и кротких чертах проглядывала несокрушимая сила и страсть». Это не портрет, это - автопортрет Сусловой в ее автобиографической повести «Чужая и свой», фрагменты которой она дословно переписала из своего дневника. Из этой характеристики следует, что Аполлинария знала себе цену. В одном месте она описывает мимоходом «свой стройный величавый стан», в другом упоминает о краске стыдливости, что подступила к «благородному челу», в третьем роняет вскользь, что на лице ее лежала «не всем видимая, но глубокая печать того рокового фанатизма, которым отличаются лица мадонн и христианских мучениц». Позже В. Розанов, хорошо изучивший собственную супругу, конкретизирует ее «мученический» облик, назвав Аполлинарию «хлыстовской богородицей поморского согласия».
Бурное выяснение отношений Достоевского и Сусловой закончилось тем, что отвергнутый любовник смирился со своей участью и на правах друга, который ни на что больше не претендует и не надеется, предложил сопровождать ее в поездке по Италии. В этом путешествии Аполлинария помыкала им как хотела.
«Я действительно готов за нее голову мою положить», - обреченно признается Достоевский устами Алексея Ивановича. «Если бы даже она и не любила меня нисколько, все-таки нельзя бы, кажется, так топтать мои чувства и с таким пренебрежением принимать мои признания… Ей было приятно, выслушав и раздражив меня до боли, вдруг меня огорошить какою-нибудь выходкою величайшего презрения и невнимания». Сказано это о героине романа «Игрок» Полине, которая временами смотрела на Алексея Ивановича «с выражением бесконечной ненависти», но бесспорно относится к реальной Полине - Аполлинарии.
Быть может, Достоевский стал жертвой собственной мнительности? Увы… «Мне говорят о Федоре Михайловиче. Я его просто ненавижу. Он так много заставлял меня страдать, когда можно было обойтись без страдания». Суслова имеет в виду не эту совместную заграничную поездку, а период их свиданий в Петербурге, когда он встречался с ней тайком от жены.
Ослепленная первой любовью, которая, по ее словам, была «красива, даже грандиозна», она ни на что не обращала внимания, но замечала все. Она упрекает Достоевского в том, что он относится к их связи с известной долей рационализма, встречаясь с ней «по расписанию», не хочет ради нее развестись с больной женой и вообще всячески унижает, обращаясь с ней, как с обыкновенной любовницей. Аполлинария отыгралась в полной мере, когда пришел ее черед. «Бывали минуты (а именно каждый раз при конце наших разговоров), что я отдал бы полжизни, чтоб задушить ее!» - говорит Алексей Иванович.
Сам Достоевский более сдержан в своих откровениях: «Аполлинария - большая эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважение других хороших черт… Она колет меня до сих пор тем, что я не достоин был любви ее, жалуется и упрекает меня беспрерывно… Она меня третировала всегда свысока».
Его колют, упрекают, третируют, но автор «Униженных и оскорбленных» не покидает свою мучительницу. Почему? Уж не находит ли он во всем этом, как и герой его «Записок из подполья», «своего рода наслаждение, разумеется, наслаждение отчаяния, но в отчаянии-то и бывают самые жгучие наслаждения, особенно когда уж очень сильно сознаешь безвыходность своего положения». Достоевский писал «Записки из подполья» сразу после путешествия с Аполлинарией, где он имел возможность в полной мере испытать «наслаждение… от слишком яркого сознания своего унижения».
«Хлыстовская богородица» не видела удовольствия в подобных отношениях. Он же так их ценил, что, встретившись с Аполлинарией после двухлетней разлуки, несколько раз делал ей предложение. «Он давно предлагает мне руку и сердце и только сердит меня этим», - записала Суслова в своем дневнике. Она не только отклонила все его предложения о замужестве, но после трех лет любви, измен, ссор и примирений объявила, что им пора расстаться, ибо никакого общего будущего у них быть не может.
Весной 1866 г. Аполлинария уехала к брату в деревню. Она и Достоевский простились, отлично зная, что пути их больше не пересекутся. Дочь Достоевского утверждала, что однажды в конце семидесятых годов они встретились, но он демонстративно не узнал ее. Возможно, все было не так, и Достоевский просто не сразу ее узнал, но этого было достаточно, чтобы Суслова смертельно обиделась. Вообще весь этот случай маловероятен, так как сложно представить себе, что Федор Михайлович мог забыть или не узнать той, кого он три года любил трудной, восторженной и большой любовью; той, которая оставила жгучий след в его душе. Десять лет разлуки не могли изгладить из памяти ее образ. Он вздрагивал, когда при нем упоминали ее имя; он переписывался с нею, скрывая это от молодой жены; он неизменно возвращался к описанию ее в своих произведениях; он до самой смерти пронес воспоминание о ее ласках и ее ударах. В глубине своего сердца он навсегда остался верен своей обольстительной, жестокой и неверной подруге.
Как считала Аполлинария, возвращение из-за границы должно было круто изменить ее судьбу, она хотела вырваться из тины пошлости, которая засасывала ее в Европе. В Петербурге она нанесла окончательный удар по прошлому, порвав с Достоевским, от которого, по ее мнению, и пошли все беды. Теперь она была свободна и могла начать новую жизнь. Но свобода принесла ей мало радости.
Поначалу она занялась общественной деятельностью и воплотила свою давнюю мечту о просвещении простого народа. Сдав экзамен на звание учительницы в 1868 г., она поселилась в селе Иваново Владимирской губернии и открыла школу для крестьянских детей. Об этом немедленно стало известно в Петербурге: «революционерка» Суслова находилась под надзором полиции и у нее неоднократно производились обыски. Во время одного из таких обысков она уничтожила все письма Достоевского к ней, выбросив их в уборную.
Школу через два месяца закрыли. В архиве Третьего отделения сохранилась запись, что Аполлинария Суслова «известна за одну из первых нигилисток, открыто заявлявших свое учение, и за границей имела близкие сношения с лицами, враждебными правительству». Кроме этого, жандармы обвиняли ее в том, что она носит синие очки, коротко стриженные волосы, в суждениях слишком свободна и не ходит в церковь.
Одно время Суслова занималась литературным трудом. О личной жизни ее ничего не известно. В 1872 г. поборница женской эмансипации появилась в Петербурге на только что открытых курсах Терье - первом женском высшем учебном заведении в России. Одетая в темное, серьезная и сосредоточенная, она обращала на себя внимание и привлекала взгляды своей таинственностью. Но курсов она не окончила: наука, по-видимому, надоела ей так же быстро, как и все остальное.
Некоторое время Аполлинария жила у брата в Тамбовской губернии, часто разъезжала по стране, но чем занималась - неизвестно. В конце семидесятых годов она встретила в Петербурге 24-летнего провинциального учителя Василия Васильевича Розанова, будущего журналиста, писателя и философа. Она вышла за него замуж в 1880 г., еще при жизни Достоевского, которого ее новый муж боготворил. Впоследствии в своих произведениях он объявлял себя его учеником. Брак с бывшей возлюбленной учителя имел для Розанова ритуальный характер. Сама мысль о том, что он будет спать с той самой женщиной, с которой когда-то жил Достоевский, приводила его в мистически-чувственный восторг. Аполлинария была старше его на 16 лет, но «сохранила черты былой, поразительной красоты», чем и покорила молодого учителя. Ее портрет того времени изображает сидящую очень прямо женщину, волосы разделены пробором и обрамляют небольшую красивую голову; правильное, словно выточенное лицо сухо и строго; взгляд больших грустных глаз открыт и горд; властный, слегка широкий рот резко очерчен; у нее прекрасные руки, опущенные в томном жесте усталости.
Замуж Суслова вышла, вероятно, из любопытства, скуки, а может, и плотского желания, восходившего к дням ее близости с Достоевским. А для Розанова именно физическая любовь была на первом месте, превращая жизнь в душный плен, в наслаждение рабством. Он тоже был одержимый, как и его предшественник, хотя и по-другому, не по-гениальному. Но в его речах о святости объятий, о великой мистерии брачной постели чувствовалась такая убедительность, что близость с ним обещала Аполлинарии какое-то высшее оправдание и освящение ее собственной чувственности.
Однако эти надежды не сбылись. Их брак оказался неудачным и превратился для супругов в невыносимое испытание. С первых дней совместной жизни Суслова преследовала мужа своей чудовищной ревностью и устраивала ему дикие сцены. Она быстро разочаровалась в половом мистицизме Розанова: по ее мнению, он попросту прикрывал им свое «слюнявое и липкое сладострастие». Но в ней самой с возрастом развилась похотливость, и она засматривалась на молодых студентов. Одному из них, другу мужа, она начала делать недвусмысленные намеки, а когда они были отвергнуты, написала на него донос в полицию. Молодой человек был арестован, и Аполлинария спокойно рассказывала о своей мести.
В 1886 г., не прожив с мужем и шести лет, она обвинила его в супружеской неверности, бросила и уехала к отцу в Нижний Новгород. Любвеобильный Розанов действительно изменял своей жене, но власть ее над ним была такова, что он тут же стал слезно молить ее о возвращении. На письма и призывы мужа она отвечала со свойственной ей жестокостью и грубостью: «ты не собака, а потому нечего выть». Но когда Розанов сошелся с другой женщиной, Варварой Дмитриевной Бутягиной, и прижил от нее детей, Аполлинария наотрез отказалась дать ему развод и на протяжении пятнадцати лет всячески над ним издевалась. Новая семья Розанова считалась «незаконным сожительством», а его дети были лишены гражданских прав.
Борьба между Сусловой и ее бывшим мужем продолжалась с перерывами, уловками и интригами вплоть до 1897 г., когда Розанов согласился дать ей отдельный вид на жительство. Но прошло еще пять лет, прежде чем Аполлинария пошла на уступки: она была несговорчива и упорна, с друзьями, которых муж подсылал для переговоров, говорила о нем со злобой, почти с ненавистью, и называла его «продажной тварью и лжецом».
Окружающие очень страдали от ее властного, нетерпимого характера. Известно, что, уйдя от Розанова, она взяла к себе воспитанницу, но та будто бы не выдержала трудной жизни и утопилась. Старик отец, у которого она жила, писал о ней: «Враг рода человеческого поселился у меня теперь в доме, и мне самому в нем жить нельзя».
Вскоре Суслова переехала в Крым и обосновалась в Севастополе в собственном доме, который содержала в образцовом порядке. Внешне отличалась худощавостью, гордым станом и производившей незабываемое впечатление наружностью. Страсти, вероятно, не перестали волновать ее и в преклонные годы. Во время Первой мировой войны она неожиданно проявила себя ревностной патриоткой и примкнула к организациям реакционного толка. Жизнь с Розановым, сотрудником «Нового Времени», антисемитом и монархистом, очевидно, не прошла для нее даром, и она разделяла некоторые его взгляды.
ШТРИХИ ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА СУСЛОВА Из книги Они окружали Сталина автора Медведев Рой Александрович
ШТРИХИ ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА СУСЛОВА Главный идеолог, или «серый кардинал» партииВ конце января 1982 года печать, радио и телевидение СССР сообщили, что «на восьмидесятом году жизни после непродолжительной тяжелой болезни скончался член Политбюро, секретарь ЦК КПСС, депутат
Из книги Розанов автора Розанов Василий ВасильевичГлава третья МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ. АПОЛЛИНАРИЯ СУСЛОВА 1 июня 1878 года Розанов получил в Нижегородской гимназии аттестат зрелости, в котором были выставлены отметки: Закон Божий - 4, русский язык и словесность - 3, логика - 4, латинский язык - 3, греческий язык - 3,
Из книги Тот век серебряный, те женщины стальные… автора Носик Борис МихайловичАполлинария В начале шестидесятых годов XIX века в небольшой гостинице на праздничной и широкой университетской улице Суфло, что соединяет бульвар Сен-Мишель с площадью Пантеон, жила молодая, красивая русская дама, носившая звучное имя Аполлинария (для близких - Полина,
Из книги Достоевский без глянца автора Фокин Павел ЕвгеньевичАполлинария Суслова Елена Александровна Штакеншнейдер:8 апреля, 1862. Мама шла к Сусловой в полной уверенности, что девушка с остриженными волосами, в костюме, издали похожем на мужской, девушка, везде являющаяся одна, посещающая (прежде) университет, пишущая, одним словом -
Наталья НИКИТИНА
Ровно год назад, в дни празднования 120-летия открытия в Алуште первого приемного покоя, 12 октября 2012 года, в сквере Алуштинской центральной городской больницы был торжественно открыт памятник Надежде Сусловой
, первой в Европе и России женщине, блестяще защитившей хирургическую диссертацию и получившей ученую степень доктора медицины, хирургии и акушерства. Это единственный в мире памятник Надежде Прокофьевне Сусловой, и установлен он в Алуште, где она прожила последние свои годы и была похоронена...
Более 20 лет в запасниках Алуштинского литературно-мемориального музея С.Н. Сергеева-Ценского хранился этот памятник, в советское время изготовленный скульптором Владимиром Петренко
, ныне покойным, и архитектором Александром Кущевым
.
Надежда Суслова
По словам Нины Карпачевой , первого омбудсмена, заслуженного юриста Украины, 25 лет назад скульпторы выполнили работу на принципах благотворительности, а необходимые для завершения работ средства предоставил тогдашний Фонд мира. Памятник изготавливался для музея Надежды Сусловой, который планировали открыть в Алуште. Но в 90-е было не до этого…
Мраморная скульптура представляет собой силуэт женщины в полный рост, облокотившейся локтем правой руки на колонну. У ног ее лежит раскрытая книга из мрамора. В верхней части колонны изображен штрихами медицинский символ (змея и чаша). Ниже — в виде свитка слова: «Я буду считать себя счастливой, если сумею хоть кому бы то ни было помочь в трудном положении, облегчить какое бы то ни было горе, одним словом, совершить не подвиг, а простое проявление любви и милосердия. Н.П. Суслова». В основании колонны, внизу, - имена: Сократ, Аристотель, Вольтер, Сен-Симон. Выше вертикально — в виде корешков книг, на которых выбито: Н.Г. Чернышевский, А.И. Герцен, Карл Маркс…
Когда читаешь эти надписи, задаешь себе вопрос: что общего между Сен-Симоном, Чернышевским и Сусловой? Об именах, начертанных на памятнике, пойдет речь в этой статье.
Надежда Прокофьевна Суслова была необычайной женщиной. Родилась она 1 (13) сентября 1843 г. в селе Панино Горбатовского уезда Нижегородской губернии в семье крепостного крестьянина, получившего вольную от графа Шереметева и ставшего владельцем ситцебумажной фабрики. Род крестьян Сусловых был крепким. Прокофий Суслов осиротел в полтора года, и его усыновил бездетный отставной дворецкий графа Шереметева Трегубов .
Он дал мальчику хорошее образование. Начав свою карьеру с переписки «ревижских сказок» в конторе графа, Прокофий Суслов благодаря своим способностям быстро пошел в гору. А перед женитьбой на Анне Ястребовой Шереметев даровал ему вольную. Прокофий Григорьевич дослужился до должности главного управляющего всеми имениями графа Шереметева - и в Петербурге, и в Москве.
У Сусловых родилось трое детей: старшая - Аполлинария , дома ее звали Полиной, затем Надежда и Василий . В 1854 г. семья переехала в Москву. Отец — человек передовых взглядов — считал необходимым дать детям образование. Девочки хоть и были дочерьми бывшего крепостного, но в доме родителей у них были гувернантки, обучавшие их манерам и языкам, и даже учитель танцев.
Памятник Надежде Сусловой в Алуште
Со временем домашнее образование уступило месту пансиону благородных девиц, а позднее — столичной гимназии. У матери рука была тяжелая и нрав весьма деспотичный, поэтому, когда сестер отдали в пансион благородных девиц, они не особенно расстроились из-за разлуки с домом. «Плохая нам с сестрой досталась школа, где мало развивался ум, совершенно не затрагивалось сердце, а только обременялась память и царила мертвящая дисциплина»,- напишет впоследствии Суслова в своих мемуарах…
Умственные запросы Надежды удовлетворялись, главным образом, самообразованием. Знание языков, французского и немецкого, дал пансион, но латынь и естественные науки, усвоенные в юности, не входили в курс обязательного обучения.
В 1859 г., когда П.Г.Суслов был назначен главноуправляющим всеми имениями Шереметьева, семья перебирается в Петербург, девушки заканчивают образование в Петербургском институте благородных девиц, а брат готовится к юридической карьере (впоследствии он стал судебным следователем). Все трое были людьми незаурядными. Их молодость совпала с общественным подъемом 1860-х годов, послереформенным временем «атеистического направления», когда кумирами молодежи были Писарев, Добролюбов, Чернышевский, когда не только у молодежи, но и у зрелых образованных людей «существовала непоколебимая вера в чудотворную силу человеческого ума».
Петербург в начале 60-х годов приобрел ореол обетованной земли: здесь была лаборатория идей, здесь много говорили и писали о женском вопросе, здесь могли указать, как жить, что делать…
Твердого выбора своего пути у сестер Сусловых еще не было, но в это время они начали пробовать силы в литературе . В 1861 г. 18-летняя Надежда опубликовала в журнале «Современник» Н.А. Некрасова и И.И. Панаева «Рассказ в письмах» (№ 8) и «Фантазерка» (№ 9), а через месяц в журнале Ф.М. Достоевского «Время» (№ 10) вышла повесть Аполлинарии на тему женской эмансипации «Покуда». Так произошло знакомство совсем юных писательниц Сусловых с самыми влиятельными литераторами того времени — Достоевским, Некрасовым.
Круг общения Надежды в северной столице — передовые женщины, стремившиеся к серьезному образованию. Постижение этой истины заставило женщин взяться за серьезные книги . В большом ходу среди передовой женской молодежи в те годы были западные социалисты — Сен-Симон, Оуэн, Луи Блан, Лассаль, Прудон. "Современник", "Колокол", "Полярная звезда" и другие издания герценовской Вольной печати, "Русское слово" входили в постоянный круг чтения. Каждое новое выступление кумиров молодежи — Чернышевского, Добролюбова, Писарева — бурно обсуждалось.
Нина Карпачева на открытии памятника
Надежда Прокофьевна — среди первых девушек, которые стали посещать лекции в университете . Конечно, прослушивание тех или иных университетских лекций, даже регулярное, не приближало к получению систематического высшего образования. Выбор лекций зависел, прежде всего, от уровня подготовленности вольнослушательниц, который, как правило, был очень низким, и от того, кто из профессоров соглашался допускать на свои лекции особ женского пола.
Университетская профессура раскололась в женском вопросе на два лагеря: более молодое поколение всячески поддерживало благородное стремление женщин к высшему образованию, ретрограды считали присутствие женщин несовместимым с достоинством научного учреждения. Действовавший в ту пору университетский устав 1835 г. вообще не предусматривал присутствия женщин в «храме науки», то есть не существовало на это ни разрешения, ни запрета, начальство не препятствовало посещению ими лекций.
Студенчество в целом отнеслось к появлению женщин в университете как к явлению совершенно естественному и старалось не давать повода к их неудовольствию. На запрос министра народного просвещения: "Могут ли женщины допускаться к занятиям в университете?" — из шести российских университетов только два (Московский и Дерптский) дали отрицательные ответы.
Профессор Б. Н. Чичерин в своих воспоминаниях вполне определенно уточнил, в каком плане были опасны "особенности женской натуры": "Допускать молодых женщин в университет, когда не знаешь, как справиться с молодыми мужчинами, это было бы верхом безумия". Попечитель Дерптского учебного округа Е. Ф. Брадке к отрицательному решению университета приложил и свое личное мнение. Он считал, что "женский пол по особенностям его конструкции и умственным и душевным его способностям" не приспособлен ни для изучения анатомии и юридических наук "по их сухости и строгой последовательности", ни для "филологических соображений".
Н. Г. Чернышевский в письме в Саратов 20 декабря 1860 г., сообщая родным о кузинах, часто бывавших на лекциях, писал: "Этот обычай посещать университет дамы и девицы приняли в последние два года... Но теперь каждый день бывает на разных лекциях до 30 дам и девушек... Все к этому уже привыкли, так что видеть дам на университетских лекциях теперь стало делом таким же обыкновенным, как видеть их в концертах".
Первые "студентки" становились своего рода знаменитостями, о них было много разговоров в обществе — как о "передовых девушках" в одних кругах или как о предтечах грядущего разврата, гибели нравственных устоев, семейных очагов и брачных уз — в других. Надо сказать, что последние суждения звучали чаще. Сейчас с трудом можно представить, что "Одесский вестник", например, вполне серьезно обсуждал вопрос, прилично ли девицам посещать лекции по физиологии, и не был при этом оригинален.
Диплом домашней учительницы не был пределом мечтаний Надежды Сусловой. В 1861 г. вместе со своей близкой подругой Марией Обручевой она поступила вольнослушательницей в Петербургскую медико-хирургическую академию. Без разрешения военного министра, которому подчинялась академия, они занимались у сочувствовавших им профессоров — И. М. Сеченова, В. Л. Грубера, П. Ф. Лесгафта . По примеру Петербурга вольнослушательницы появились и в университетах Киева, Москвы, Одессы, Харькова.
Путь к «свободе» у всех был разный. Так, Мария Александровна Обручева , подруга Надежды, дочь генерала, совершила поступок, который послужил материалом для Чернышевского в романе «Что делать?»: она вступила в фиктивный брак с членом «Земли и воли» — медиком, крестьянином по происхождению Петром Ивановичем Боковым , чтобы уехать от родителей в Петербург учиться. Брак скоро из фиктивного превратился в реальный, но неожиданно в жизни Марии Александровны появился другой человек, с кем она впоследствии и связала свою жизнь, — молодой профессор физиологии Иван Михайлович Сеченов . Мария Обручева стала Сеченову женой и "неизменным другом до смерти".
История Марии Александровны, Бокова, Сеченова во многом совпадает с историей Веры Павловны, Лопухова и Кирсанова в «Что делать?», только в судьбе Марии Александровны все оказалось гораздо драматичнее.
С 1860-х годов женщины наравне с мужчинами участвовали в студенческих выступлениях, были членами радикальных молодежных кружков. Женщин, как и мужчин, стали привлекать к политическим процессам , судить, заключать в тюрьмы, высылать, ставить под надзор полиции. Но это было только начало. Дальнейшие события разворачивались резко но нарастающей. С конца 1860-х годов не было в России ни одной крупной революционной организации, в которой бы не принимали участия женщины. Никакая другая страна мира не может сравниться в этом отношении с Россией.
Карл Маркс в 1868 г. писал: "Каждый, кто сколько-нибудь знаком с историей, знает также, что великие общественные перевороты невозможны без женского фермента". В 60-е годы ХIХ века этот «женский фермент» прорастал во всем мире. Женщины хотят иметь право быть судьями, командиршами полков, профессорами, медиками, депутатами? Так ли? А кто же будет роджать детей?
Льва Толстого , например, беспокоило возможное "профессорство" женщин, пагубное для будущего семьи, когда жена, мать, "разорвавшись на два поприща", сделается "ни павой, ни вороной, ни вороном".
Н. Г. Чернышевский , признавая «женский вопрос», не ограничивая его рамками привилегированных сословий. Он говорил, что в равной мере этот пресловутый «женский вопрос» должен касаться и трудящихся женщин.
Суслова не только восхищалась талантом Чернышевского, она была восторженно влюблена в него. По словам Ковалевской, Надежда была симпатична и дорога Чернышевскому, однако он страстно любил свою супругу — Ольгу Сократовну…
Все воспоминания о Надежде Прокофьевне тех лет отличаются редкостным единодушием: современники запомнили ее серьезность, целеустремленность, отсутствие бравады, свойственное многим нигилисткам. Авдотья Панаева , писательница, автор повестей и романов, печатавшихся в журнале "Современник", наблюдавшая ее, свидетельствовала: "Она резко отличалась от других тогдашних барышень, которые тоже посещали лекции в университете и в медицинской академии. В ее манерах и разговоре не было кичливого хвастовства своими знаниями и того смешного презрения, с каким относились они к другим женщинам, не посещавшим лекций. Видно было по энергичному и умному выражению лица молодой Сусловой, что она не из пустого тщеславия прослыть современной передовой барышней занялась медициной, а с разумной целью, и серьезно относилась к своим занятиям".
Нигилистка Екатерина Ценина (жена Ю. Г. Жуковского, известного журналиста и экономиста) отмечала у Сусловой "аскетизм как нравственный, так и физический": она "ходила в каком-то черном шерстяном балахоне, перепоясанном ремневым кушаком", с обстриженными волосами.
В 1862 г. Надежда Суслова не только отлично сдала экзамен на аттестат зрелости, но и опубликовала научную работу в одном из специальных медицинских журналов, которая была переведена на немецкий язык.
18 июня 1863 г. новый университетский устав был утвержден. Невзирая на благожелательные ответы большинства университетов, женщинам было категорически запрещено присутствовать на лекциях. Тогда же последовал аналогичный приказ военного министра о Медико-хирургической академии.
В мае 1864 года Надежда Прокофьевна получает печальное известие об отчислении её из Медико-хирургической академии: власти решили, что ничего хорошего высшее образование женщине дать не может. И перед прекрасной половиной закрылись двери всех вузов. Даже Сеченов, друг и учитель Сусловой, ничем не смог помочь ей. Выход был один - продолжать образование за границей.
В 1864 г. старший брат Василий заканчивает Петербургский университет. За границей живет ее сестра Аполлинария.
И в том же 1864 г. Н. П. Суслова уезжает в Цюрихский университет . Все такая же скромная и застенчивая, она проявила необычайное упорство и, конечно, талант, занимаясь наукой и тем самым, утверждая равноправие с мужчинами.
Из швейцарского дневника Сусловой: «…Началось с того, что мне здесь категорически отказали… с такими словами: «Женщина-студентка - явление ещё небывалое…». Господа профессора медицинского факультета создали специальную комиссию, чтобы решить вопрос обо мне. Профессор Бромер не без ехидства сообщил мне её решение: «Принять мадемуазель Суслову в число студентов потому только, что эта первая попытка женщины будет последней, явится исключением». Ох, как они ошибаются… За мною придут тысячи!»
Русская студентка представила в Цюрихский университет для защиты диссертацию «К вопросу о физиологии лимфатических узлов», выполненную под руководством И.Сеченова. День защиты - 2 (14) декабря 1867 г. - вошел в историю университета как большое событие. Суслова защищала свою работу на немецком языке без каких-либо льгот для иностранной слушательницы . Публики, в том числе женщин, было так много, что пришлось перенести диспут в большой зал.
Она добилась докторской степени «по медицине, хирургии и родовспоможению». От имени факультета докторский диплом вручил ей заведующий кафедрой хирургии профессор Э. Розе . Он выразил надежду, что приближается пора женской эмансипации, когда в любом государстве женщины получат право на труд и будут равны перед мужчинами перед законом.
В 1867 г., после блестяще сданного экзамена, с дипломом доктора Надежда Прокофьевна вернулась на родину. Все русские газеты заговорили об этом выдающемся и беспрецедентном событии. Это был триумф!
В числе первых поздравителей был А. И. Герцен , который внимательно следил за женским движением в России, а Суслову знал с 1865 г., когда она приехала к нему "на поклон" в Женеву. "Эта девушка очень умная — жаль, что ты ее не увидишь", — писал он тогда дочери. Еще раньше Герцен познакомился со старшей сестрой Надежды Прокофьевны, также замечательной в своем роде женщиной…
И. М. Сеченов, поздравивший Н. П. Суслову с окончанием университета, сокрушался, что «даже подобные усилия, столь явно искренние по отношению к цели, могут быть потрачены даром; а это возможно…»
Опасения Сеченова оказались не напрасными: по возвращении на родину Надежда Прокофьевна Суслова должна была сдать повторный экзамен перед специальной комиссией. Первая женщина-лекарь с честью выдержала и это испытание. В начале 1868 г. русские газеты сообщали о том, что Сусловой "разрешено будет практиковать в России на правах медиков, кончивших курс в иностранных университетах". А поскольку обладатели иностранных дипломов после сдачи экзамена пользуются правом на получение докторской степени и в России, профессора признали мадемуазель Суслову доктором медицины.
А. И. Герцен в свойственной ему остроумно-саркастической манере отозвался на это сообщение. «Женщина и священник, за которыми признали права человека», — так назвал он заметку, опубликованную в № 9 французского "Колокола" (15 июня 1868 г.). «Мадемуазель Суслова, — говорилось в ней, — блестящим образом завершившая в Цюрихе свое медицинское образование и получившая диплом доктора, недавно закончила сдачу экзаменов в Петербурге».
Итак, Надежда Прокофьевна Суслова ценой больших усилий, напряженного труда и мужества добилась своей цели: получила высшее медицинское образование, была признана в России, получила врачебную практику, почет и уважение в своей стране. Личным примером она доказала равноправие мужчины и женщины, показала, что женщина не хуже, чем мужчина, может учиться и стать специалистом в своей области.
А о ее личной жизни мы поговорим позже…
ДВА ПИСЬМА А. П. СУСЛОВОЙ К Я. П. ПОЛОНСКОМУ
(Публикация Г. А. Боград)
Достоевский. Материалы и исследования. 6 Л., "Наука", 1985
Яков Петрович!
Я все собиралась писать вам и все откладывала со дня на день, думая найти сообщить вам что-нибудь интересное, но этого должно быть долго ждать. Я почти нигде не была, ничего не видала и думаю оставить осматривать Париж до приезда Федора Михайловича. Теперь я хочу хорошенько заняться языком. Я вам очень благодарна за данные мне письма; Тургенева я не застала, он уехал в Баден-Баден, 1 а по другому письму была два раза и нахожу это знакомство приятным и полезным. Устюжские 2 меня приняли прекрасно, дают разные советы и приглашают часто быть у них, чему я очень рада. Я живу у M me Шелковой, и она мне немножко надоела, потому что вмешивается к мои дела. В Брюсселе я не была и нигде по дороге не останавливалась, кроме Берлина, которого тоже не видала. Если надумаете писать мне, я буду очень рада, тем более что, кажется, скоро начну очень скучать. Во всяком случае я довольна моей поездкой, потому что она меня избавила от присутствия людей и мнений, которые мне не нравилось, и поможет стать от них более независимо; кроме того, может быть, даст возможность хоть неделю жить так, как хочется; это большое благо и дается нелегко. Если общий смысл жизни не дастся, так что по пути к его пониманию встречается бездна сомнений, нужно брать то, в чем уверен. До сих пор я не встречала здесь ни одного человека, сколько-нибудь близкого по мнениям, и думаю, что пропаду со скуки, если не приедет Федор Михайлович.
Аполинария Суслова.
863. Апреля 11. Париж; Rue Mazarine No 40 M me Tchelkoff с передачею мне, впрочем, если вздумаете писать, пишите: Poste restante, потому что переменю квартиру. Желаю вам наслаждаться Петербургом. Печатается по подлиннику: ИРЛИ. 12497, No 3. с. 5--6. Апполинария Прокофьевна Суслова (1840--1918) -- близкий друг Ф. М. Достоевского. Печаталась в журналах "Время" и "Эпоха". Сложные отношении Достоевского с А. П. Сусловой и ее своеобразный характер нашли отражение в романах "Игрок" (Полина). "Идиот" (Настасья Филипповна), "Бесы" (Лиза Тушина), "Братья Карамазовы" (Екатерина Ивановна). Об А. П. Сусловой см.: Сусл о ва А. П. Годы близости с Достоевским. Дневник; Повесть; Письма. М., 1923; Долинин А. С. Достоевский и Суслова. -- В кн.: Достоевский; Статьи, и материалы. Л., 1925, 2, с. 150-283; Штакеншнайдер E. А. Дневник и записки (1851-1880). M.; Л., 1934, с. 307--308. Яков Петрович Полонский (1819--1898) -- поэт, близкий знакомый Ф. М. Достоевского. В 1859 г., будучи редактором "Русского слова", поместил в журнале повесть Ф. М. Достоевского "Дядюшкин сон" (No 3 на 1859 г.). В 1861--1885 гг. печатался в журналах, братьев Достоевских "Время" и "Эпоха", полнее в газете-журнале "Гражданин" (1873--1874 гг.), редактором которой был Ф. М. Достоевский. Сохранившаяся часть переписки Достоевского с Полонским свидетельствует о дружеских отношениях, сохранившихся между ними до конца дней Ф. М. Достоевского. Об отношениях Ф. М. Достоевского и Я. П. Полонского см.: Из сношений Ф. M. и M. M. Достоевских с Я. П. Полонским. (Из материалов Пушкинского Дома) / Сообщ. П. Козмин. -- В кн.: Достоевский: Статьи и материалы. Пг., 1922, с. 453--459; Из архива Достоевского: Письма русских писателей. М.: Пг., 1923, с. 62--65. Знакомство А. П. Сусловой с Я. П. Полонским, вероятно, можно отнести к 1851 или к самому началу 1852 г., так как Е. А. Штакеншнейдер записала в своем дневнике 8 апреля 1852 г.: "Вчера были у Полонского, и познакомилась там с сестрами Сусловыми". Очевидно, что к этому времени Полонский и А. Суслова уже были хорошо знакомы. Кстати, в этой же дневниковой записи -- описание А. Сусловой, ее точный, психологический портрет периода близости с Достоевским: "Мне было с ними (сестрами Сусловыми. -- Г. Б.) очень легко говорить, не так мама. Она подошла к старшей, к Апполинарии, сказала ей что-то вроде комплимента, а Апполинария ответила мама чем-то вроде грубости <...> Мама шла к Сусловой в полной уверенности, что девушка с обстриженными волосами, в костюме, издали похожем на мужской, девушка, везде появляющаяся одна, посещающая (прежде) университет, пишущая, одним словом эмансипированная, должна непременно быть не только умна, но и образованна. Она забыла, что желание учиться еще не ученость, что сила воли, сбросившая предрассудки, вдруг ничего не дает <...> Мама не заметила в грубой форме ее ответа наивности, которая в моем разговоре с Сусловой разом обозначила наши роли и дала мне ее в руки. Суслова, еще недавно познакомившаяся с анализом, еще не пришедшая в себя, еще удивленная, открывшая целый хаос в себе, слишком занята этим хаосом, она наблюдает на ним, за собой; на другими наблюдать она не может, не умеет" (Шт а ке неншнейдер Е. А. Дневник и записки, с. 307--308). Приводимые письма свидетельствуют о доверии А. П. Сусловой Полонскому как близкому ей по духу человеку. 1 В это время Тургенев еще находился в Париже. Он прибыл в Баден-Баден 2 мая 1803 г. (см.: Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем. Письма. М.: Л., 1963. т. 5, с. 118). 2 Родственники Елены Васильевны Полонской (урожд. Устюжской), жены поэта, умершей в 1860 г.
2
А. П. Суслова -- Я. П. Полонскому
19 июля 1863 г. Париж
Верите ли, месяца полтора собираюсь писать нам. Да о чем писать? В голове какая-то путаница и тяжесть. Я не буду много распространяться о Париже, о моих впечатлениях, скажу только, что взгляд мой на Европу, на Россию, на состояние нашего общества только теперь начинает определяться, до сих пор он был не тот. Мне теперь как-то яснее представляется пассивная роль моих соотечественников в политических и общественных делах, и это меня бесит. Здесь нас бранят варварами, 1 бесчестящими имя цивилизации, а сами зажгли плошки, когда узнали о взятии Мексики, 2 и за неделю кричали подлецам о взятии. Хороши мы, да и они не лучше. С первого раза Париж мне слишком не поправился, но теперь, в новом обществе (я живу в мужском пансионе, где есть люди всех наций), я начинаю всматриваться и французов и нахожу в них много человеческого. Собственно моя жизнь устроилась довольно скучно: занятия и встречи одни и те же каждый день; я не спешу знакомиться, потому что ищу в людях что-нибудь общего. При тех условиях, при каких я живу в Париже, едва ли ужилась бы я так долго и другом каком городе: Германии или Англии. Я только что начинаю скучать и все собираюсь куда-нибудь ехать, хоть на неделю, но для занятий языком лучше еще подольше оставаться здесь. Осенью думаю ехать в Англию с дамой, у которой живу, и ее мужем; одна пуститься в Лондон, без языка, трушу. Как вы поживаете? Очень бы хотелось получить от вас письмо. Я слышала, что вы куда-то едете. Вот тогда я буду ждать, что вы мне напишете, как нашли Россию. Вы не будете смеяться (как "С.-Пет ведомости") над издали любящими отечество. 3 Я не хвалюсь моей любовью к отечеству, но я не космополитка; однако в жизни русских за границей нахожу смысл: но крайней мере чему-нибудь выучатся. Что же патриоты-то делают? Насколько у нас всякий делает то, что желает? Я здесь довольно часто встречаюсь с англичанами и чувствую к ним полнейшее отвращение за их аристократизм и мораль, а между тем собираюсь жить в Лондоне и учиться английскому языку.
Апол. Суслова.
Мой адрес: Rue St. Michel, St. Hyacinthe, 28 chez M mc Mintian. Здесь я остаюсь на все время моего житья в Париже. Устюжские теперь страшно далеко, но я у них бываю. 19 июля. 1863. Париж Некоторые из моих сожителей такие французы, что, видясь с ними раз по 5-ти в день, я не слышала их голоса, чаще разговариваю с англичанином, но не люблю его очень. 4 Печатается по подлиннику: ИРЛИ, 12497, No 1, с. 1--2. 1 Газета "День" в No 18 от 20 апреля 1863 г. писала: "Варвар! Чего не делаем мы, чтобы попасть в другой чин, сколько поклонов и миллионов потрачено, чтобы заслужить повышения в Европейцы, чтобы своими сочла нас Европа, -- ничто не берет!" (Из Парижа: Письмо И. Касынова (И. Аксакова)}. 2 Речь идет о Мексиканской экспедиции (1861--1867). После установлении республики в Мексике правительство Хуареса в целях восстановления экономического положения страны, пострадавшей в результате гражданской войны, решило отсрочить выплату займов Англии, Испании и Франции на два года. В ответ они предприняли против Мексики вооруженную интервенцию. Однако англичане и испанцы скоро покинули страну. Французы же 10 июня 1863 г. захватили столицу -- город Мехико (см.: С.-Петербургские ведомости, 1863, 13(25) июля. No 157). 3 Речь идет здесь не о "С.-Петербургских ведомостях", а о газете "День". В ней утверждалось: "Наши чужекрайние русские обеспокоились; они хлопочут теперь о том, как бы примирить житье-бытье за границей с "любовью к отечеству", с явным участием в его судьбах. Одним словом: они хотят любить Россию издали, и прослыть любящими ее -- не расходуясь на эту любовь никакими пожертвованиями, не разделяя с Россией ее бед и напастей, не подсобляя нести общую ношу" (День, 1863, 22 июня, No 25). 4 Последний абзац -- приписка сбоку на первой странице письма. Письмо это характеризует политические взгляды Сусловой, находившейся в это время в Париже в ожидании Ф. М. Достоевского. Упоминание об англичанине, возможно, дает дополнительный материал для комментария к роману "Игрок".
September 24th, 2012
Надежда Прокоофьевна Суслова (1843—1918)
О возлюбленной Федора Достоевского Аполлинарии Прокофьевне Сусловой (1839-1918) не знает разве что тот, кто не знает о самом Достоевском.
О родной сестре Аполлинарии Сусловой Надежде Прокофьевне Эрисман (Сусловой) знают немногие. И это несправедливо, ибо значит она для нашей исторической памяти не меньше, если не больше своей сестры, вошедшей в историю русской культуры только благодаря страстной к ней любви двух великих людей Федора Достоевского и Василия Розанова.
«Почтенным первенцем нового женского русского мира» величал Надежду Прокофьевну Суслову известный публицист Григорий Елисеев. На ее долю действительно выпала нелегкая роль первооткрывателя. Ее имя стало символом, а жизнь примером для подражания многим русским женщинам, стремившимся к образованию, к служению общественным идеалам. Надежда Прокоофьевна Суслова— первая из русских женщин, ставшая врачом.
Надежда и Аполлинария родились в Нижегородской губернии в селе Панино Горбатовского уезда Нижегородской губернии (ныне Сосновский район Нижегородской обл.) в семье крепостного крестьянина, получившего вольную от графа Шереметева и ставшего владельцем ситцебумажной фабрики. В 1854 г. семья переехала в Москву. Располагая определённым достатком, отец сумел дать дочерям достаточное образование, первоначально — дома от матери, затем в пансионе благородных девиц Пеничкау в Москве. Умственные запросы Аполлинарии и Надежды удовлетворялись, главным образом, самообразованием. Знание языков, французского и немецкого, дал, наверное, пансион, но латынь и естественные науки, усвоенные в юности, не входили в курс обучения. В 1859 году семья Сусловых перебралась в Петербург. Подобно многим своим современникам, сестры много читали, увлекалась сочинениями Н. Г. Чернышевского, дружили с революционно настроенными разночинцами. Круг общения Н. П. Сусловой здесь - передовые женщины, стремившиеся к серьезному образованию: М. А. Обручева, сестры Корсини... Вместе с ними в числе первых Надежда Прокофьевна стала посещать лекции в университете, а затем и в Медико-хирургической академии.
В царской России для женщин были закрыты двери всех университетов. Только в Санкт-Петербургской Медико-хирургической академии некоторые профессора (И.М.Сеченов и С.П.Боткин) разрешили в 1862 году трем женщинам, в том числе Н.П. Сусловой, посещать их лекции в качестве вольнослушательниц. И. М. Сеченов вспоминал о знакомстве осенью 1861 г. с двумя «представительницами нового течения, серьезно и крепко заряженными на подвиг служения женскому вопросу» - Н.П.Сусловой и М.А.Обручевой, ставшей впоследствии И.Сеченову женой и "неизменным другом до смерти". Утром они бывали в академии, где слушали лекции нескольких профессоров, в том числе И. М. Сеченова и В. Л. Грубера, вечерами готовились держать экзамен за мужской гимназический курс.
Н.П. Суслова особенно интересовалась физиологией, уже в 1862 г. в «Медицинском Вестнике» появилась её первая научная работа «Изменение кожных ощущений под влиянием электрического раздражения». Впоследствии в России выйдут и другие научные работы Н.П.Сусловой: «Прибавление к физиологии лимфатических сердец» (Санкт-Петербург, 1868. Докторская диссертация) и критический разбор книг М. М. Манасеиной «О воспитании детей в первые годы жизни».
Но не только естественные науки привлекали внимание и занимали ум Надежды: в 1861 году 18-летняя Надежда познакомилась с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Некрасовым. В 1864 году в журнале «Современник» были опубликованы произведения Н.Сусловой «Рассказ в письмах» (№ 8) и «Фантазёрка» (№ 9).
Интересно, что в это же время - в 1861 году - сестра Надежды Аполлинария А. П. Сусловой опубликовала свою повесть «Покуда» в журнале братьев Достоевских «Эпоха», с чего началось её сближение с Ф. М. Достоевским.
Как и многие представители разночинной молодежи и студенчества Надежда симпатизировала формирующемуся в России революционно-демократическому движению. Не только симпатизировала но и участвовала в нем: в 1860-х гг. Надежда являлась членом революционной организации «Земля и воля», возникшей во второй половине 1861 года. В её квартире нередко собиралась «прогрессивная» молодежь. «У нее, - отмечали современники, - было большое и шумное общество - вся передовая молодежь». В доме Сусловой пели «Марсельезу» и польские гимны, произносили противоправительственные речи, там же якобы хранились печать «Земли и воли», прокламация «Великоруса» и т. д. Конечно, учитывая её нигилистическое мировоззрение, Надежда Суслова не могла не принять участие в студенческих волнениях осени 1861 года, приведших в итоге к закрытию Петербургского университета. Летом 1862 года после майских петербургских пожаров, приписываемых нигилистам, правительство наносит, можно сказать, сокрушительный удар по организации «Земля и воля»: арестовываются её лидеры Чернышевского и Серно-Соловьёвича (с братьями Серно-Соловьевичами у Надежды Сусловой были дружеские связи), а также радикальный журналист Д. И. Писарев, связанный с революционерами. В июле-сентябре 1862 года арестовывается и привлекается к следствию ряд общественных деятелей по обвинению в сотрудничестве с Герценом и Огаревым, начинается процесс над 32 лицами, обвиненными в сношениях с лондонскими пропагандистами… Из-за своих революционных связей Надежда Суслова была в 1865 г. взята «под негласный бдительный надзор полиции». В конце 60-х годов, уже проживая в Швейцарии, согласно агентурным сведениям, Надежда вместе со своим знакомым по «Земле и воле» Александром Серно-Соловьёвичем стала членом I Интернационала (и находилась в нем до самого распада в 1874 г.), состояла в сношениях с эмигрантами, за что в 1873 г. ей объявили запрет на въезд в Россию, снятый, правда, с том же году.
В общем - типичная («классическая», если так можно сказать) нигилистка 60-х годов. Читайте (перечитайте) «Что делать?» Н.Чернышевского (написанный, как известно в одиночке Петропавловской крепости как раз в это же время: с декабря 1862 по апрель 1863 года, - чтобы понять (воскресить в памяти) суть мировоззрения шестидесятников 19 века.
Но - и это важно отметить! - все воспоминания тех лет о Надежде Прокофьевне отличаются редкостным единодушием: современники запомнили ее серьезность, целеустремленность, отсутствие бравады, свойственное многим нигилисткам. Авдотья Панаева, наблюдавшая ее в кругу «Современника», свидетельствовала: «Она резко отличалась от других тогдашних барышень, которые тоже посещали лекции в университете и в медицинской академии. В ее манерах и разговоре не было кичливого хвастовства своими знаниями и того смешного презрения, с каким относились они к другим женщинам, не посещавшим лекций. Видно было по энергичному и умному выражению лица молодой Сусловой, что она не из пустого тщеславия прослыть современной передовой барышней занялась медициной, а с разумной целью, и серьезно относилась к своим занятиям». Нигилистка Е. Ценина (Жуковская) отмечала у Сусловой "аскетизм как нравственный, так и физический": она «ходила в каком-то черном шерстяном балахоне, перепоясанном ремневым кушаком», с обстриженными волосами.
В 1863 году при разработке университетского устава министерство народного просвещения Российской империи сделало университетам запрос о том, могут ли женщины быть допускаемы к слушанию лекций совместно со студентами, могут ли они быть допускаемы к испытанию на учёные степени и какими правами, в случае выдержания испытания, они должны пользоваться. На все эти вопросы советы университетов московского и дерптского (первый — большинством 23 голосов против 2) дали резкий отрицательный ответ. 18 июня 1863 г. был утвержден новый университетский устав. Невзирая на благожелательные ответы большинства университетов, женщинам было категорически запрещено присутствовать на лекциях. Тогда же последовал аналогичный приказ военного министра о Медико-хирургической академии. Исключение из нового правила было сделано только для одной Варвары Александровны Кашеваровой (1842-1899), которую с разрешения военного министра зачислили в Медико-хирургическую академию с обязательством по окончании курса ехать в Оренбургский край для лечения башкирских женщин, абсолютно лишенных медицинской помощи. Это обстоятельство, а также исключительная твердость и настойчивость Кашеваровой помогли ей в 1868 г. первой среди женщин получить диплом врача в самой России (а не за границей), закончив Медико-хирургическую академию с золотой медалью.
После принятия университетского устава Надежда Прокофьевна, как и её подруга М.А.Обручева (дочь генерал-лейтенанта Александра Афанасьевича Обручева, будущая супруга И.Сеченова и прообраз Веры Павловны в романе «Что делать?») вынуждены была уехала в Швейцарию для получения университетского образования. В 1864 г. она поступила в число слушателей Цюрихского университета и в 1867 г. первая из русских женщин получила диплом доктора медицины и хирургии и акушерства за диссертацию «Доклад о физиологии лимфы» («Beitrag zur Physiologie der Lumphe»), выполненную под руководством Сеченова. Так что Н.Суслова примерно на год опередила В.А.Кашеварову в получении диплома доктора медицины и по праву считается первой русской женщиной-врачем. (Первой русской женщиной-хирургом стала Вера Гедройц, закончив с отличием Лозанский университет). В числе первых поздравителей был А. И. Герцен, который внимательно следил за женским движением в России, а Суслову знал с 1865 г., когда она приехала к нему «на поклон» в Женеву. «Эта девушка очень умная - жаль, что ты ее не увидишь»,- писал он тогда дочери. Еще раньше Герцен познакомился со старшей сестрой Надежды Прокофьевны - Аполлинарией Сусловой.
И. М. Сеченов, поздравивший Н. П. Суслову с окончанием университета, но уже предвидевший будущие осложнения, так писал в статье, опубликованной в "Санкт-Петербургских ведомостях" (1867 г., № 226): «Грустно было бы думать, что даже подобные усилия, столь явно искренние по отношению к цели, могут быть потрачены даром; а это возможно, если они встретят равнодушие в нашем обществе».
В 1865 г. Суслова познакомилась в Цюрихе с молодым швейцарским врачом Фридрихом Гульдрейхом Эрисманом (1842-1915, Цюрих). В 1867 году Надежда Прокофьевна вышла замуж за Федора Федоровича Эрисмана - так его стали звать в России. Впоследствии Ф.Ф.Эрисман стал основоположником научной гигиены в России.
В конце 1867 году Надежда вернулась с мужем в Санкт-Петербург. Опасения И.Сеченова оказались не напрасными: по возвращении на родину Н. П. Суслова должна была сдать повторный экзамен перед специальной комиссией и вторично защищать диссертацию для признания её врачом. Первая женщина-врач с честью выдержала и это испытание. А.И.Герцен в свойственной ему остроумно-саркастической манере отозвался на это сообщение. "Женщина и священник, за которыми признали права человека" - так назвал он заметку, опубликованную в № 9 французского "Колокола" (15 июня 1868 г.). "Мадемуазель Суслова,- говорилось в ней,- блестящим образом завершившая в Цюрихе свое медицинское образование и получившая диплом доктора, недавно закончила сдачу экзаменов в Петербурге. В успехе сомнения не было. Внушала страх другая опасность - пол мадемуазель Сусловой. Факультет вышел на этого положения довольно хитроумным способом. Он подошел к Сусловой как к доктору, получившему диплом в иностранном университете. А поскольку обладатели иностранных дипломов после сдачи экзамена пользуются правом на получение докторской степени и в России, профессора признали мадемуазель Суслову доктором медицины». Не скрывая восторга. Герцен информировал свою дочь Тату о публикации в Петербурге в 1868 г. докторской диссертации Сусловой «Прибавление к физиологии лимфатических сердец».
В начале 1868 г. русские газеты сообщали о том, что Сусловой «разрешено будет практиковать в России на правах медиков, кончивших курс в иностранных университетах». Все русские газеты заговорили об этом выдающемся и беспрецедентном для того времени событии. Это был триумф! Но дозволения на ведение преподавательской и научной деятельности в России Наталье Сусловой не было дано.
К слову, В.А.Кашеварова, в 1876 г. защитившая докторскую диссертацию "Материалы для патологической анатомии маточного влагалища", несмотря на учёную степень, также не была допущена к научной и педагогической деятельности. Л. Ф. Пантелеев, описывая судьбу ученых русских женщин, замечал, что «счастливее всех была Н.П.Суслова, которая по colloquim"у не только получила права, но и умела приобрести обширную практику, став любимицей своих пациенток» (Пантелеев Л.Ф. Воспоминания. М., 1958. С. 624-625).
Врачебный диплом Н. П. Сусловой дал мощный толчок стремлению русских женщин обучаться в заграничных университетах (за неимением доступа в отечественные). Среди ее последовательниц - всемирно известные Софья Ковалевская и Вера Фигнер. Имя Сусловой часто встречается в переписке С. В. Ковалевской. Еще из Петербурга, до отъезда в Германию, она пересказывала в письме к сестре Анне свой сон, в котором фигурировала Надежда Прокофьевна. «Представь себе, какой странный сон был у меня в самую первую ночь, как мы сюда приехали,- писала Софья Васильевна,- я видела Суслову, и она рассказывала мне, как тяжело ей было в Цюрихе и как до последнего года она вела тяжелую, одинокую жизнь, как все презирали и преследовали ее и она не имела ни минуты счастья; потом она очень презрительно посмотрела на меня и сказала: «ну, где тебе?» - неправда ли, какой странный сон?».
Вера Николаевна Фигнер, приехавшая в Цюрих, так сказать, вторым эшелоном, в 1872 г., писала позже: «Стремление женщины к университетскому образованию было в то время еще совсем ново, но Суслова уже получила в Цюрихе диплом доктора... И золотая нить протянулась от Сусловой ко мне, а потом пошла дальше, к деревне, к ее обитателям, чтоб позже протянуться еще далее - к народу вообще, к родине и к человечеству».
В 1870 году Н. П. Суслова вместе с Ф.Эрисманом переехала в Нижний Новгород, где имела большую гинекологическую практику. Под влиянием Сусловой и при ее участии в Петербурге открылись первые Женские фельдшерские курсы при Екатерининской больнице, которые в 1872 г. преобразовались в Курсы ученых акушерок при Медико-хирургической академии, а в 1876 г. стали самостоятельными Женскими врачебными курсами.
В 1874 году брак Н.Сусловой и Ф.Эрисмана распался - слишком «несемейной» оказалась Надежда Прокофьевна. С 1882 года Ф.Ф.Эрисман преподавал гигиену в Московском университете. Кстати сказать, на базе созданной им гигиенической лаборатории в 1921 году был создан санитарный институт, которому в 1827 году было присвоено имя Ф.Эрисмана (ныне - НИИ гигиены им. Ф.Ф.Эрисмана).
Ф.Ф.Эрисман В 1896 году за защиту студентов, арестованных во время студенческих волнений, был уволен из Московского университета и уехал в Цюрих, где с 1901 года заведовал санитарной частью городского управления. Был активным сотрудником Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, где является автором ряда статей. В Цюрихе именем Эрисмана названы улица и построенный при его консультативной помощи рабочий квартал.
Надежда Прокофьевна Суслова не вернулась в Европу, оставшись в России. С 1892 г. она жила близ Алушты, в имении родственников в с. Лазурное, где 20 апреля 1918 года умерла и была похоронена. Последние 26 лет она прожила вне столиц и вне революционных движений, занимаясь своей любимой врачебной работой.
Городской Совет Алушты в 2012 году намерен установить памятник первой в России женщине-врачу.
И еще несколько слов по теме женского высшего образования в России.
Ф. М. Достоевский уделил этому вопросу часть III гл. 2 майского выпуска «Дневника писателя» за 1876 год.
В 1875—1876 гг. в связи с работой правительственной комиссии по высшему женскому образованию в прессе появлялось много материалов по этому вопросу. Достоевский отметил в черновой тетради статью «Женщина и наука» (Новое время. 1876. 6 мая), в которой говорилось: «...женское движение к новой жизни не может не заслуживать сочувствия. Что из него выйдет, — мы еще вполне не знаем, но в основе его лежит благородное стремление к добру, к пользе, к самоусовершенствованию. Эти стремления служат залогом дальнейшего нравственного и умственного роста женщины. Уравняв себя с мужчинами в правах интеллектуальной жизни, она свергнет с себя последние остатки прежнего унижения».
В 1870-х годах правительство России осознало, что необходимы действенные меры, чтобы русские женщины не уезжали учиться за границу. В 1870 году в Санкт-Петербурге были учреждены общие (то есть как для мужчин, так и для женщин) публичные лекции. Они открылись 2 января 1870 года, проходили сначала в доме министра внутренних дел, а затем в здании Владимирского уездного училища, и получили название «Владимирские курсы». Однако в 1873 (по другим данным — в 1875) году курсы приостановили свою деятельность.
В 1875 году последовало решение правительства, открывавшее для женщин возможность высшего образования. Воспользовавшись этим, учредители Владимирских женских курсов (Н. В. Стасова, М. В. Трубникова, А. П. Философова) во главе с А. Н. Бекетовым в 1878 году добились разрешения открыть в Санкт-Петербурге высшие женские курсы с систематическим, университетским характером преподавания. Неофициально курсы получили название «бестужевских», а их слушательниц называли «бестужевками» — по фамилии учредителя и первого директора, профессора К. Н. Бестужева-Рюмина. Торжественное открытие курсов состоялось 20 сентября 1878 года в здании Александровской женской гимназии на Гороховой улице, 20.
Однако отсутствие права на сдачу государственных экзаменов означало, что курсы юридически не принадлежат к высшим учебным заведениям. Такое положение было изменено лишь 30 мая 1910 года, когда Государственный Совет признал Бестужевские курсы высшим учебным заведением с объемом преподавания, равным университету. Свидетельства об окончании курсов были приравнены к дипломам университета.
Таким образом, Надежда Прокофьевна Суслова дожила до уравнивания прав женщин и мужчин на получение высшего образования в России, за что непрерывно боролась почти пятьдесят лет! И, думаю, что душа Надежды Сусловой в этот момент ликовала!
После этого прошло без малого восемь лет, и Надежда Прокофьевна Суслова в последний год своей жизни стала свидетелем другого события, также приближаемого всей её революционной деятельностью, - прихода к власти большевиков, краха государства, начала гражданской войны….
Эх, если бы было можно заглянуть в свое будущее лет эдак на пятьдесят…
Источники информации.
Я снова рад приветствовать вас, друзья мои, в своей литературной гостинной. Мы продолжаем цикл «Тайная история русской литературы».Устраивайтесь поудобнее, гости дорогие, и слушайте.
Сегодня мы поговорим с вами об Аполлинарии Прокофьевне Сусловой. Ведь она определенное время была любовницей (ах, не люблю я это слово. Оно принижает Женщину) великого русского писателя Федора Михайловича Достоевского. Нет! Не любовницей! Она была возлюбленной писателя. Кроме того, Аполлинария Прокофьевна считается прототипом ряда ключевых женских образов в романах Достоевского - Полины в романе «Игрок», а также и Настасьи Филипповны в романе «Идиот». А скольких она сгубила! Мужчины бежали за ее экипажем с тем лишь только, чтобы перехватить ее случайный взгляд. Дрались из-за неё прямо на улице. И летели в лужи сбитые котелки и цилиндры, и смеялись дворники над дерущимися господами.
Поможет нам с вами следующая книга: Суслова А. П. «Годы близости с Достоевским. Воспоминания и письма» - Москва, издание братьев Сабашниковых 1928г.
Итак 1861 год. Федор Михайлович Достоевский уже маститый писатель. Имеет успех у читательской публики, званный гость в различного рода литературных журналах и издательствах. Сорокалетний, интересный, уважаемый. Однако, личная жизнь не складывалась. Со своей первой женой Федор Михайлович развелся, а вторая, Анна Григорьевна, еще не встретилась на его жизненном пути. Аполлинарии Сусловой был всего 21 год. Она приехала из провинции, поступила в Петербургский университет, ходила на лекции, флиртовала со студентами, мешая им учиться. И вот в один прекрасный день она появилась на лекциях Федора Михайловича Достоевского…
…Лекция заканчивалась. «Вопросы, господа студенты?» - спросил у аудитории Федор Михайлович. И тут со своего места поднялась ослепительная Аполлинария Суслова. «А скажите, Феодор Михайлович (она всегда называла писателя почему-то Феодором) , для вас какие девицы более привлекательны: черненькие или беленькие?». Ошеломленный писатель какое-то время пытался что-то произнести в ответ, но так и остался стоять с открытым ртом. По окончании лекции хихикающая студенческая братия двинулась к выходу, а Аполлинария неожиданно смело направилась к Федору Михайловичу. «Вы не ответили на мой вопрос, милый Феодор Михайлович. Так какие же девицы вам более по душе?» – спросила студентка и повела глазами так, что наш лектор словно окаменел. И быстро вышла. Пришлось даже вызвать университетского доктора, чтобы помочь писателю прийти в себя.
На следующий день Федор Михайлович с некоторой опаской подходил к университету. Его пленила наглая и вызывающая красота Аполлинарии. «Но какова, а? Отчаянная» - думал писатель, - «А красота ее порочна и весьма. Надо быть смелее, в конце концов сама ведь лезет. Только бы не встретить, только не сегодня» - продолжал думать писатель, уже подходя к самой двери университета. И тут дверь неожиданно распахнулась и навстречу писателю вышла она, Аполлинария Суслова.
- Ах это вы, Феодор Михайлович! Вы будто-бы поджидали меня?
- Что вы? Что вы? Как можно-с. Я просто…
- Вы ведь так и не ответили на мой вопрос, любезный Феодор Михайлович, - уже шепотом заговорила Суслова, - так какие же девицы вам нравятся?
- Мне нравятся девицы, такие как вы, - неожиданно сам для себя выпалил Достоевский и воровато оглянулся.
- А вы оказывается, дамский угодник. Какой вы милый. – захохотала Суслова.
После этих слов писателю чуть было опять не сделалось дурно, но он нашел силы овладеть собой.
- Скажите, Аполлинария Прокофьевна…
- Ну какая я вам Аполлинария Прокофьевна. Для вас я Полина, просто Полина…
- Скажите, Полина, а вы читали мои романы?
- А как же, Феодор Михайлович – сказала Полина, силясь вспомнить название хотя бы одного из произведений писателя. Вот как раз давеча начала читать «Униженные и оскорбленные» (вспомнила). Сейчас на третьей главе остановилась.
- Так может быть вы бы зашли сегодня вечерком ко мне на дом, а я бы вам продолжение почитал. Знаете ли, я как автор мог бы…
- Ах, какой вы скорый, любезный Феодор Михайлович, впрочем, как и все мужчины. Давайте хоть для начала посидим с вами где-нибудь под липками и вы мне почитаете.
- Под липками так под липками – вымолвил Достоевский и они простились.
Тем же вечером Федор Михайлович Достоевский сидел с Полиной на скамейке под липами, красочно жестикулировал, разговаривал разными голосами своих персонажей, вобщем всячески старался снискать расположение и благосклонность Аполлинарии Сусловой. Но студентка его вовсе не слушала. «А знаете, Феодор Михайлович» - перебила его вдруг Полина, одной моей подружке муж подарил шубу из песцового меха, так она теперь меня дразнит на тот предмет, что я такой шубы не имею. Как вам это понравится, милый мой Феодор Михайлович?» , - и коснулась при этом его руки. «Да что она себе позволяет!» - распетушился Достоевский. «Да мы сейчас же отправимся в магазин и купим вам в точности такую же шубу!». Ну что ж, отправились в магазин на соседней улице. «Дамские безделушки». Пока Полина примеривала шубу, Достоевский со страхом рассматривал цены. «Ни черта себе безделушки. Одна шуба тыщу рублей стоит». Но, кряхтя, выписал чек и натянуто улыбнулся Полине. Получив шубу, Полина нехотя назначила писателю встречу в своем доме следующего дня.
На следующий день Достоевский, выбритый, подтянутый, с охапкой цветов, направлялся к дому Полины Сусловой, радостно что-то бормоча себе под нос. При подходе к дому совсем ускорил шаг и чуть ли уже не бежал. Вот и заветный подъезд. Уже, не чувствуя под собой земли, Достоевский собрался впорхнуть в этот самый подъезд, но встретился с выходящим из подъезда же одним господином. Господином этим оказался не кто иной как…. великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев. Он выходил с довольной физиономией, поправляя волосы и поглаживая бороду. По глазам Тургенева наш герой все понял. «Ах ты, прохиндей!» - закричал Федор Михайлович, намереваясь схватить Ивана Сергеевича за грудки. Тургенев же вовремя спохватился, надвинул картуз Достоевского тому на глаза и пустился бежать. «Сволочь» - подумал Достоевский и бросился в погоню. Надобно сообщить, что оба были одеты конспиративно, ибо имели широкую известность у петербургской публики. Достоевский был наряжен поверх своего платья дворницким фартухом, а на голове картуз. Тургенев же вырядился сапожником. Поэтому, особого внимания эти двое бегущих к себе не привлекали. Дворник гонится за сапожником. Что ж бывает, чего-то не поделили, дело обычное. «Мне бы только до тебя добраться» - думал Достоевский – «рука то у меня тяжелая». Оба уже выбежали на Невский. Здесь приходилось труднее – нужно было огибать шедших по проспекту. Шедшие шарахались в разные стороны. Достоевский начал отставать. Федор Михайлович ловко запрыгнул на проходяшую карету, и начал отбиваться от назойливого слуги. Хозяин кареты испуганно закричал «Разбойники, грабители!». В прыжке брюки Достоевского зацепились за острый булыжник, да так и съехали с него. Достоевский остался в одних портках. «Господи, вот дурень-то. Хоть бы не признали» - подумалось Федор Михайловичу. Поравнявшись с бегущим Тургеневым, Достоевский прыгнул на того и повалил на мостовую. А когда оба с трудом поднялись, Достоевский резким ударом справа заехал Тургеневу прямо в подбородок. Тургенев рухнул.
Проходящий мимо неизвестный мужчина в цилиндре от изумления выронил в лужу пенсне. Это был председатель английской лиги бокса. «Вот так удар. Кто же он?» - изумился председатель.
Тут же на крики сбежалась толпа и прибыл городовой. Тургенева привели в чувство и обоих забрали в участок. Там натурально оба представились, а урядник начал хохотать, видя перед собой сапожника и дворника, да еще и без штанов. «А штаны где потерял, Достоевский?». «Милостивый государь, я не позволю!» - вскричал Достоевский. Вскоре прибыли управляющие с документами и платьем и все разъяснилось. «Так вы значит оба к одной бабе шли?» - продолжал хохотать толстый урядник. Стул под ним проломился, он упал на пол, но продолжал хохотать, заливаясь слезами. «Ну и кто же, и кто же из вас поспел первым?». Достоевский злобно посмотрел на Тургенева – первым то поспел Тургенев.
Примерно через неделю после происшествия в дом Федора Михайловича Достоевского пришло письмо довольно странного содержания. На штемпеле в качестве отправителя значилось «Английская лига бокса. Председатель Джонатан Грейвз». «Ошибка какая-то» - решил Достоевский, распечатывая письмо. Письмо сие содержало следующее:
«Глубокоуважаемый, Федор Михайлович! Английская лига бокса имеет честь пригласить Вас на турнир, который состоится в Лондоне по обыкновению в начале августа месяца. Ставки на вас будут высоки и весьма».
Разгневанный Достоевский дал следующий ответ:
«Милостивый государь! Я не привык к подобному обращению! Я великий русский писатель, а не мордобоец». И добавил пару десятков слов ругательного содержания.
Письмо было прочитано, однако добавления Достоевского английский переводчик разъяснить не смог. Обратились за помощью к графу Черткову, бывшему в Лондоне по случаю и являвшемуся другом мистеру Грейвзу. Граф сумел объяснить только два слова и то приблизительно. Камердинер графа помог разобраться еще в двух, на том дело и застопорилось. И лишь случайно подвернувшийся дворовой слуга какого-то приезжего русского по имени Фомка помог окончательно. Фомка этот некогда служил дворником достаточно долгий срок, затем за какие-то провинности был посажен в тюрьму. Потом была тёмная история, но, в конечном счете, попал он в крепостные к князю Григорьеву. Так вот этот самый Фомка полностью разъяснил английским господам все ругательные слова русского писателя, а по некоторым словам привел даже несколько значений. Англичане были поражены и очень недовольны.
В 1921 году Владимир Ильич Ленин в своей работе «И еще раз о революции в России» писал: «Эта Аполлинария Суслова, эта ….. своим легкомысленным поведением отодвинула начало революции в России лет на пятнадцать. Писатели-разночинцы, революционные демократы не занимались решением насущных исторических задач, а бегали за ней с открытыми ртами. Герцен, вместо того чтобы должным образом развертывать революционную агитацию, целыми днями торчал под окнами этой бабенки и ждал неизвестно чего…».
Таковы факты, судари мои. Засим прощаюсь, ваш покорный слуга, собиратель редких книг Корсо. До новых встреч в нашей литературной гостиной. Всего вам доброго.
