Сборник идеальных эссе по обществознанию. Проблема взаимоотношений поколений в русской литературе

Вариант 1

Как в данном эпизоде «Отцов и детей» намечается основной конфликт произведения?

В данном эпизоде основной конфликт произведения «Отцы и дети» намечается с помощью указания на внешние различия представителей «противоборствующих сторон», на разницу в их внешнем обхождении.

Так, Базаров ведет себя нарочито небрежно, «не церемонится»: «прикажите только чемоданишко мой туда стащить да вот это одежонку»; потягиваясь, опускается на диван. В то время как Павел Петрович Кирсанов и старый слуга Прокофьич ведут себя согласно аристократической традиции (Прокофьич «взял обеими руками базаровскую «одежонку» и…удалился на цыпочках»; Кирсанов, здороваясь с племянником, вежливо «совершил европейское «shake hands»).

Тем не менее, сразу становится заметно и проявление некого пренебрежения и даже высокомерия «аристократов» по отношению к Базарову: Прокофьич взял одежду «как бы с недоумением», а Павел Петрович при знакомстве «руки не подал и даже положил ее обратно в карман». Далее в произведении читатель увидит, что и Базаров не самого лестного мнения о новом знакомом.

Важно отметить и то, что акцентирует внимание на внешности Павла Петровича: он был одет по моде, щеголевато, «сохранил юношескую стройность и стремление вверх, прочь от земли». В то время как при описании Базарова в предыдущих частях романа выделяется его небрежность, безразличие к собственному внешнему виду.

Таким образом, уже при встрече главных героев - «противников», автор указывает на большое количество различий между ними, которые проявляются во внешнем виде и манере поведения. Герои с первых минут знакомства проникаются недоверием друг к другу, и в дальнейшем конфликт «отцов и детей» продолжает нарастать, а противоречия становятся все очевиднее.

В каких произведениях русской классики отображён конфликт между представителями разных поколений и в чём эти произведения можно сопоставить с тургеневскими «Отцами и детьми»?

В пьесе А.П. Чехова «Вишнёвый сад» представителями «века минувшего» можно назвать Раневскую и Гаева. Это русские дворяне, типичные аристократы, которые не готовы распрощаться со своим старым садом, несмотря на то, что это необходимо. Лишь молодой предприниматель находит выход их сложной сложившейся ситуации. Покупка сада является большим ударом для поживших в имении людей прошлого. Именно так можно назвать Любовь Андреевну и её брата.

Проблема конфликта между поколениями «отцов и детей» нашла отклик во многих произведениях русской классики. Одним из самых ярких примеров является пьеса А.С.Грибоедова «Горе от ума», где представитель молодого поколения, Чацкий, восстает против безнравственных порядков «фамусовского общества». Молодого бунтаря возмущают пороки людей, взявших на себя роль «судей» и воспитателей («не надобно другого образца, когда в глазах пример отца» - убеждает Фамусов свою дочь). Вся «старая Москва» буквально прогнила с точки зрения нравственности: здесь процветают чинопочитание, властолюбие, любовь к деньгам, страх просвещения. Чацкий, которому «прислуживаться тошно», не желает мириться со старыми порядками и не признает авторитета старшего поколения, громко вопрошая: «А судьи кто?», изобличая его пороки. Это в какой-то мере делает его похожим на тургеневского Базарова, так же не принимающего авторитет «стариков», но у Тургенева объектом спора становятся не столько моральные устои, сколько идеи (ведь Базаров пытался доказать Павлу Петровичу, что «порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта»).

Но поистине «темным царством» поколение «отцов» предстает перед читателем в драме А.Н.Островского «Гроза». «Старики» - Кабаниха и помещик Дикой – являются ревностными хранителями традиционных устоев и в своем стремлении их поддерживать доходят до аморального самодурства и жестокости. «Нищих оделяет, а домашних заела совсем», - характеризует Кабанову Кулигин. Молодым людям невозможно пробить дорогу в самостоятельную жизнь, так как всюду их окружает «опека» матери. Протест против угнетения проявляется в различных формах, каждый ищет выхода по-своему: Варвара «взяла да и ушла», Катерина утопилась, а Тихон, которому осталось «жить…да мучиться», он обвиняет свою мать в гибели Катерины и завидует умершей жене, освободившейся от мира самодуров.. В драме «Гроза» конфликт между поколениями носит совсем иной характер, нежели в «Отцах и детях» И.С.Тургенева. Если в первом «старики» добиваются почтения и послушания жестокостью и эмоциональным гнетом, то в тургеневском романе консервативная сила выступает как достаточно мудрая, гуманная сторона, хоть и тоже «отжившая» свой век. Да и спор у Тургенева разгорается по поводу «иных материй»: о смысле искусства, любви, философии, значении человеческой личности. А в «Грозе» герои просто пытаются «выжить».

Таким образом, конфликт поколений нашел отражение во многих произведениях, и в каждом он показан по-своему, с определенной стороны. Это позволяет сделать вывод о сложности и многогранности проблемы взаимоотношений «отцов и детей».

Многие произведения русской классики затрагивают проблему взаимоотношения поколений, например роман "Отцы и дети" Ивана Сергеевича Тургенева и комедия "Горе от ума" Александро Сергеевича Грибоедова.

Тургенев в своем произведении изобразил конфликт старшего консервативного поколения и вольнодумного молодого. Основные участвующие в нем лица - это Евгений Базаров и Павел Петрович Кирсанов. Первый, не скрывая отвращения к консерватизму, который идет наперекор его нигилистическим взглядам, позволяет себе резкие высказывания и даже провоцирует Павла Петровича на дуэль. Катерина из драмы Островского "Гроза", на первый взгляд, не похожа на Евгения, потому что в ней нет открытости и развязности, присущей Базарову.Она зажата в оковы Кабанихи, которая держит в страхе весь дом.Однако оба они имеют серьезные убеждения, которые впоследствии предают: Катерина очень религиозна, но предает свою веру сбросившись с обрыва из-за недоступной любви; Базаров, будучи нигилистом не религиозен, но тоже изменяет убеждениям, позволяя себе влюбиться в Одинцову:"знайте же, что я люблю вас глупо, безумно...".Вот так в, казалось бы, разных персонажах прослеживается связь.

Александр Сергеевич Грибоедов создал такого вольнодумного и передового, для своего времени, персонажа, как Александр Андреевич Чацкий.

Он, приехав из развитой Европы в Москву, оказался окружен людьми, которые, по его мнению, выглядят и ведут себя несовременно. Пытаясь исправить и оспорить это Чацкий получил сопротивление, был осмеян и уехал из Москвы:"Прочь из Москвы!Сюда я больше не ездок". Героиня Островского Катерина не была настроена против консервативности Кабанихи, однако так же как и Чацкий, мечтавший преобразить Фамусовское общество, она была не понята. Над её мечтательностью смеялась Варвара:"...Ты какая-то мудреная, Бог с тобой!.."-, а Кабаниха, олицетворяющая старое поколение, постоянно ругалась и высмеивала её поступки:"...Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем...".

Столкновение поколений было актуально для русской литературы девятнадцатого века.Данные произведения широко раскрывают читателю этот конфликт и позволяют сравнить представленные произведения с "Грозой" Островского.

Проблема взаимоотношений поколений нашла свое отражение во многих произведениях русской классической литературы. В драме А. Н. Островского “Гроза” старшее поколение – люди, живущие по строгим законом Домостроя и требующие того же от остальных, а новое поколение – жертвы стариков, мечтающие о свободе.

В пьесе так же, как и в комедии А. С. Грибоедова “Горе от ума”, “век нынешний и век минувший” противостоят друг другу. А Катерина, на мой взгляд, имеет схожие черты с А. Чацким, который, как и невестка Кабанихи, является тоже “лучом света”.Только Катерина не принимает устои “темного царства”, а А. Чацкий – фамусовского общества.

Также близок “Грозе” по своему идейному содержанию роман И. С. Тургенева “Отцы и дети”, в котором есть свой “новый человек”-нигилист Евгений Базаров, представитель поколения “детей”, противник либерального дворянства. Будучи революционером-демократом, он противостоит “веку нынешнему”, общепринятой морали и самодержавно-крепостническому строю.

(2 оценок, среднее: 2.50 из 5)

Другие работы по этой теме:

1. Я считаю, что по своим взглядам на мир и человека на Фамусова похожа госпожа Простакова, героиня пьесы Д. И Фонвизина “Недоросль”. Во-первых, оба они никогда...
2. Лирический герой М. Ю. Лермонтова не единственный в русской литературе, кто черпает духовные силы в молитве. Например, лирический герой стихотворения А. С. Пушкина “Отцы пустынники...
3. После дуэли с Долоховым Пьер Безухов ищет нравственного очищения, нравственной опоры. Ему ненавистна фальшь светского общества. Все это приводит его к масонству, которое он воспринял...
4. Рассказ А. П. Чехова “Ионыч” не единственное произведение русской классики, в котором затрагивается проблема взаимоотношений личности и среды. Например, Печорин, главный герой романа М. Ю....

Какие произведения русской классики, затрагивающие проблемы взаимоотношения поколений, близки пьесе А.Н. Островского и в чем?

ДЕЙСТВИЕ 1

Явление 5

Кабанова, Кабанов, Катерина и Варвара.

Кабанова. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала.

Кабанов. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!

Кабанова. Не очень-то нынче старших уважают.

Варвара (про себя). Не уважишь тебя, как же!

Кабанов. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.

Кабанова. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят.

Кабанов. Я, маменька...

Кабанова. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А! как ты думаешь?

Кабанов. Да когда же я, маменька, не переносил от вас?

Кабанова. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать.

Кабанов (вздыхая, в сторону). Ах ты, господи! (Матери.) Да смеем ли мы, маменька, подумать!

Кабанова. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, всё думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не даёт, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошёл разговор, что свекровь заела совсем.

Кабанов. Нешто, маменька, кто говорит про вас?

Кабанова. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.) Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори что хочешь про меня. Никому не закажешь говорить; в глаза не посмеют, так за глаза станут.

Кабанов. Да отсохни язык.

Кабанова. Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу.

Кабанов. В чём же вы, маменька, это видите?

Кабанова. Да во всём, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю.

Кабанов. Да нет, маменька! что вы, помилуйте!

Катерина. Для меня, маменька, всё одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит.

Кабанова. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу, небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.

Варвара (про себя). Нашла место наставления читать.

Катерина. Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при людях, что без людей, я всё одна, ничего я из себя не доказываю.

Кабанова. Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось.

(А.Н. Островский, «Гроза».)

Показать текст целиком

Многие русские писатели затрагивали проблемы взаимоотношения поколений в своих произведениях.

Так в романе И.А.Гончарова «Обломов» из главы «Сон» читатель может узнать некоторые детали о детстве главного героя. Маленький Илюша всегда находился под присмотром нянек. Чрезмерная забота старшего поколения помешала Обломову сформироваться как личность. Избалованный в детстве мальчик на всю жизнь остался рабом «обломовщины».

В одном из программных произведений русской культуры – фонвизинском «Недоросле» – озвучивается идея, присущая многим сатирам и пародиям. «Не хочу учиться, а хочу жениться» традиционно переносится в плоскость критики пошлых патриархальных нравов, но тем не менее представляет интерес с точки зрения конфликта возрастов. Слова Митрофанушки – неокультуренная декларация желания перейти в новый жизненный статус, стать отцом и уже самому поучать, а не быть предметом педагогического насилия. XIX век воспринимает признание героя как лозунг ограниченности взглядов, эмблему «оскотинивания» и в своей категоричности не замечает, что собственный стиль поведения даже хуже, так как исключает какие-либо желания, кроме сеяния просвещения или проповедования влюбленным девушкам западных философий, и то почерпнутых из неважных книжек.

Русский герой не хочет ни учиться, ни жениться. Матримониальные порывы Митрофанушки подвергнуты остракизму, осмеяны, но им взамен ничего не предложено, кроме «русской хандры», разочарования, рефлексии, которые не скрываются, а выплескиваются педагогической энергией героев века.

Заданность сюжетной ситуации – отсутствие у персонажей отца – подразумевает определенный образ их самореализации. Им нужна сцена, подиум, садовая скамейка, водяное общество, бальная зала, дворянские усадьбы, чтобы провозглашать, проповедовать, наставлять, поучать... Осуществляется переструктурирование темы: сын заявляет свои права на отцовские обязанности и так увлекается собственной значимостью, что за пылом полемик, дискуссий забывает о естественности женитьбы и любви: «...Кому ума недоставало...» (Чацкий о женитьбе); «Когда бы жизнь домашним кругом я ограничить захотел... Что может быть на свете хуже семьи...» (Онегин).

Усеченность коллизии «отцы – дети» в русской литературе имеет особые идейно-эстетические основания. Читатель ничего не знает об отцах Евгения Онегина, Печорина. Сами конфликты романов отрицают возможность присутствия родительского начала. Его несуществование актуализирует мотивы скитальчества Онегина и Алеко, антитезу Евгения и Медного всадника, аллегории петровских, государственных, отечественных устремлений; идею самодостаточности одиночества романтического персонажа, мечтающего о тихом либо действенном счастье.

В «Герое нашего времени» упоминанием княгиней матушки Печорина ограничивается сюжетная информация о семействе, породившем таинственную фигуру разочарованного в жизни человека. Генезис трагического состояния мира в «Герое» восходит к «Думе», а сама структура обвинения в адрес «ошибок отцов» сродни риторическому восклицанию Чацкого «А судьи кто?» . Отрицание за кем бы то ни было отцовской функции со стороны молодых ниспровергателей объясняется развитием этико-идеологических ориентаций русской культуры, когда ангажированный соответственно определенным концепциям герой должен быть свободен от догм и иллюстрировать прежде всего самостоятельный философский поиск. Подобная ситуация приводит к тому, что максимально одинокий персонаж предстает псевдосиротой, своеобразным вариантом просветительского найденыша . Но отличен вектор его движения по сюжету, целью становится не идентификация с социальным слоем, а социоразрушающая идея.

Разорванные семейные связи, реликты патриархального мира представлены набором разрозненных родственников (эта тенденция присуща и западному роману). Дядя обязан оставить наследство или стать образцом рассудочности для повышенно эмоционального неофита-племянника («Обыкновенная история»); он может воплотить в себе идею государственного отцовства (дядя Николай Ростов, грозящий Николеньке в фантасмагории сна финала «Войны и мира»). Иной образ дяди-дядьки – наставник-простолюдин, оберегающий и любящий доверенного ему недоросля. В западной литературе эту роль выполняет кормилица, она выполняет функцию хранительницы героини («Ромео и Джульетта»), присутствует во всех философско-педагогических трактатах, начиная с Монтеня.

Не менее важны образы тетушек, осуществляющие связь с матриархальной стариной. Они многочисленны, благорасположены к героям. Старые девы, они полностью отдаются заботам о племянниках. Их функция в европейской культуре сводится к тому, чтобы безропотно внимать категоричным оценкам молодости привычного и неизменного мира, всплескивать руками и склоняться к правоте мнения воспитанника, но потом молиться за него, просить у Бога прощения для дерзкой юности. Образы тетушек и матерей пересекаются в сюжетах, представляющих косвенную характеристику персонажа, посещающего родительский дом проездом на очередную идеологическую дискуссию. Саркастический ум Базарова, независимость его суждений прячутся, закрываются смущением, когда он видит отца и мать – последнее напоминание об эпохе скромных героев, не щадящих себя, подобно чете пушкинских Мироновых.

Те произведения русской литературы XIX века, в сюжете которых задана тема «отец – сын», обращены к истории, поэтому извлечение основного элемента оказывается невозможным: разрушается аналогия с патриотическим образом естественной цепи времен. Убийство Андрия в «Тарасе Бульбе», помимо значений торжества патриотизма, верности долгу и романтического мотива страсти, преобладающей над кровным союзом, – ритуальная кара человеку, нарушившему патриархальный отцовский закон, в котором нельзя усомниться. Он дан для безусловного исполнения, как повеление бытия, его нарушение наказуется самим отцом-законом. Сюжет «Тараса Бульбы» развивает в русской литературе нескончаемые европейские героические времена. Гоголь усложняет конфликт, доминантная идея кровной солидарности подтверждается гибелью героев, принадлежащих ушедшим эпохам, и которыми любовная романтическая мотивация поступков Андрия не может быть понята. Тема отцов и детей соприкасается с темой дружбы, но уже в мотиве предательства, а ее инвариант характеризуется сюжетной коллизией столкновения любовных интересов связанных родственными узами представителей разных возрастов («Первая любовь» Тургенева, «Братья Карамазовы» Достоевского).

Литература начала XIX века, постигая школу романтического индивидуализма, сознательно сопротивляется патриархальной целостности семьи, тем самым упрощая задачу автора в изображении героя-идеолога, независимого от локальности семейно-бытового конфликта. Приложением сил ниспровергателя догм становится привычная мораль социума, поэтому отеческое морализаторство слишком упрощает универсализм негативных интенций. Введи Пушкин, Лермонтов в структуру повествования отца, дидактическая риторика патриархального резонера привела бы к созданию «Войны и мира». Однако тема отца присутствует в романах русских авторов в опосредованном метафизическом плане: болезненность внутреннего состояния персонажей, психологическое старчество, жизненное всезнание интегрируются в самовосприятие молодости. В этом синтезе может быть обнаружена романтическая установка на беспрецедентность чувствования, но механизмы его конструирования основываются на аллегорической контаминации различных возрастных форм рефлексии. Интенсивность проживания и переживания жизни героями свидетельствует о процессуальности постижения мира (атрибут юности) и постоянной апелляции к собственному освоенному опыту духовной старости. Подобное решение характеризует прежде всего «дворянские» сюжеты культуры, когда носители оригинальной мысли входят в противоречие с традиционными представлениями о жизни и с образцами для подражания.

В литературе создается катастрофическая ситуация: прерывается родовая связь. Тарас убивает сына, старосветские помещики, Коробочка, Собакевич бездетны, молодые герои чураются прекрасного пола, растрачивают себя в монологах и бесперспективных любовных интригах. Надежда Ломоносова на то, что российская земля будет рождать собственных Невтонов и Платонов, гротескно развитая мечтой Митрофанушки, утратила актуальность. Герои-идеологи не добиваются расположения женщин, а увлечены путешествиями, преодолевая и по-новому осмысливая пройденный просветителями путь, финал которого уже не обещает единения с миром. Сами героини тоже не склонны к браку с персонифицированной рефлексией, их избранники менее интересны, но зато более надежны. Непродуктивность персонажа ощущается внутри самой культуры: вероятные избранницы либо разочарованы, либо уже вышли замуж. Неслучайным в связи с этими процессами видится появление в 50-60-е годы «тургеневских девушек», отличных от предшественниц тем, что они приуготованы для любви особенным людям; воспитанные вне традиций домостроя, свободные, тонко чувствующие, ожидают они появления в отдаленных дворянских гнездах того единственного, кто воплотил бы в себе идеальные образы культуры.

Тургеневская «ярмарка невест» является литературной необходимостью. Ранее персонажам Пушкина и Лермонтова предлагалось объездить всю Россию, чтобы, возвратившись, сделать свой выбор, или исследовать аулы, маленькие южные города, чтобы убедиться, что любовь горянки ничем не отличается от чувства светской барышни. Но представители поколения 20–30-х годов выходят из магистрального сюжета, и на долю барышень Тургенева выпадает тягостная встреча с человеком, по инерции следующим уже архаичным «лишним» идеалам (Рудин), прогрессивно мыслящим, но обремененным любовным грузом прошлого (Лаврецкий), в горячечной обреченности увлекающим к переменам (Инсаров). Жизнетворящий потенциал женских образов остается невостребованным. Избранники уже обручены со смертью всевозможными трагическими обстоятельствами или не в состоянии нести ответственность за самих себя, не говоря уже о любимых. Философское подполье начинает вырисовываться перед героем возможностью спрягаться от мира требований чувства, но дорогу к нему он еще не знает. Мужские типы русской литературы находятся в состоянии эволюции от абстрактных идей к действенной самореализации, что объясняет невозможностьих гармонизации с уже сложившимся женским мифом культуры.

Тема воспитания чувств не исчерпывается текстовой интуицией и выражается не только в ограничении или расширении функций сюжетных пространств героев. В 60-е годы она заявляется столкновением жизненных и идеологических концепций в романе Тургенева «Отцы и дети». Спор Павла Петровича и Базарова – симптоматичное явление для культурной ситуации России и самого морализаторского жанра. Тургеневым предпринимается в очередной раз (после Пушкина и Гоголя) попытка создать своеобразную энциклопедию идей и проверить в диалогической форме их практичность и метафизический характер. Основные антагонисты намеренно выводятся за рамки родственных отношений, что исключает возможность естественной симпатии и допущения альтернативной развязки. Логика оппонентов категорична, доказательства уязвимы, аргументы субъективны; опредмеченные идеи противопоставляются абстракции универсалий. Победа в этом споре может принадлежать исключительно третьему лицу, не связанному обязательствами разделять чью-либо позицию, принимающему все точки зрения с должной осмотрительностью и умеренностью. Появляется необходимость в третейском судье, обладающем шифром единой системы критериев. В этой роли выступает автор, образ природы предлагается им эмблемой самодостаточного бытия, нивелирующего полемический задор участников спора идеей эмансипированности от актуальной общественной потребности и извечных наслоений множественности смыслов.

Иным инструментом нейтрализации по-своему убедительных и настораживающих откровенной декларативностью позиций становится система образов романа, несколько компенсирующая нарушение жанровой традиции. Сюжетная активность Аркадия, Николая Петровича, казалось бы, и создает иллюзию должных выводов спора, однако тихая преобразовательная деятельность не совсем убедительна. Слишком эмоционально протекала борьба, чтобы завершиться милой сердцу автора и читателя картиной хозяйственных нововведений и неизменной повседневности. Нужны более сильные последствия спора отцов и детей, более убедительное разрешение коллизии.

В образе Одинцовой Тургенев предлагает пример разумного поведения. Реплики героини сдержанны, эмоции скупы, ее позиция иллюстрирует разрешения конфликта, заявленного в названии. Лояльность ко всему, что не касается конкретных фактов существования, разумный баланс между действительным и идеальным, приятие и вживание в обстоятельства – тургеневская позиция, персонифицированная в мировосприятии героини. Альтернативное сюжетное положение Одинцовой, уравновешенность ее психологического состояния отражена в фамилии, олицетворяющей задачу снятия конфликта между сентиментальной старостью и мудростью детей. У Достоевского и Толстого близкое решение осуществится в диалогизме внутренних искажений героев, в мотиве философского двойничества персонажа, в полифонической структуре романов. Границы классического спора будут раздвинуты до категориальных оппозиций («Преступление и наказание», «Война и мир»).

В 60-е годы происходит еще одна метаморфоза с темой отцов и детей, расширяется ассортимент мотивов, с ней связанных.

Европейская литература XIX века во многом пребывает под влиянием идей эпохи Просвещения, когда любые формы протеста юности воспринимаются как выпад против патриархальных догм; романтические субъективизм и эгоцентризм возводятся априори в сыновний бунт, уничтожающий дуалистическое напряжение между кажущейся механической бессодержательностью и иллюзией надбытия. Титанический порыв романтиков привел к отчуждению сферы идей от мира архаических знаков и провоцирует читателя на нетривиальное осмысление индивидуалистического поиска. Однако философский эскапизм от действительности, отмеченный намеренной условностью происходящего, обрамленный в экзотические страсти, невероятные приключения и фатальные случайности, становится предсказуемым. Тем самым подготавливается основа для насыщения искусственной антиномии «нынешнее – минувшее» атрибутами новой системы, прогнозирующей поведение наследников и функционирование рецидивных процессов.

Описание мятущейся молодости в страдательном залоге уже не удовлетворяет философско-эстетическую реальность. Человек неожиданно ощущает собственную принадлежность тому, что всегда пребывало на периферии мышления. Свободная воля, жизнетворческий импульс, воспеваемые культурой, обнаруживают более сильную мотивацию. Этическая тавтология темы детей и родителей переосмысливается натурализмом. Физиологические формулы служат Э. Золя для исследования феномена социальной наследственности. Он пишет «биологическую и общественную историю одной семьи» «Ругон-Маккары», снимая литературную стыдливость отвлеченно-романтической эстетики. Кровь, смерть, распад становятся сильными зрелищными жестами в создании образов людей и семьи, физиологически деградирующих и обреченных.

В прошлое уходит мотив прощания героя с родными пенатами, кажутся наивными мечты о завоевании столиц и задачи удостовериться в собственных возможностях или проверить истинность какой-либо идеи. Цель новых беглецов неясна, будущее рисуется в самых туманных красках. История бегства дочери в «Станционном смотрителе» Пушкина предстает образцом для поведения наследницам Плюшкина и Головлева. Полубезумные отцы проклинают, ищут, умирают. Тема ненависти к отцу пронизывает сюжеты, исключающие материнскую доброту и заботу, и характеризует поведение толстовской княжны Марьи, Рогожина, Смердякова, Ивана Карамазова из романов Достоевского, Сони из чеховской пьесы «Дядя Ваня».

«Случайные семейства» Достоевского, внебрачные дети, разлад в семье – следствие бедности и разврата – кульминируют конфликты начала века, самозабвенные манифесты новой мысли и еще полные убедительности охранительные взгляды. Отношения поколений приобретают метафизический характер. Дети наследуют старческую мудрость, отцы, позабыв пушкинское «...смешон и ветреный старик, смешон и юноша степенный» , вдруг обнаруживают тягу к шалостям и любовную активность. Разврат, любовницы, похотливость организуют деструктивный мир отцов, подбирающих изощренные интеллектуальные объяснения энтропии духовности. Физическая обреченность «мальчиков» Достоевского подготовлена расширением телесного объема старческого сладострастия, претендующего на доминирование.

Нарушение естественного баланса возрастов было подготовлено всем ходом развития культуры XIX века, борьба идей привела к формальному торжеству новации. Герои-идеологи, посеяв сомнение, удалились, торжественно созерцая масштаб содеянного, продемонстрировав универсальность методик борьбы, которые вскоре будут обращены против их последователей, более камерных и психологически тонких. Бальные дискуссии утратили актуальность, границы сюжета замкнулись, оставив наедине сомнения молодости и старость, любой ценой добивающуюся реванша.

Женская тема в русской литературе не остается безучастной к этому конфликту. Зарождающиеся феминистические тенденции требуют более откровенного и радикального его решения. Идеал патриархальной семьи не отвечает новым задачам суфражистской идеологии. Более репрезентативным видится столкновение дочери с матерью, перекодирующее новым материалом матриархальную природу личностных отношений. Гротескная передача житейского опыта демонстрируется сюжетами Чернышевского и мотивом светского воспитания в романах Толстого. Симптоматичным для культурных веяний становится способ номинирования героини «Что делать?». Называние имени и отчества с усечением сентиментальной фамилии помимо почтительного преклонения автора объясняется самостоятельностью и «самостроительностью» Веры Павловны, переводящей теорию в практику повседневности. С поистине мужской энергией она претворяет идеи в жизненный материал. Настораживает неженскость ее поведения; расчет, принципы возводятся в ранг этических категорий, что отсекает от героини ряд мотивов, традиционно сопровождающих женский образ. Мужчина начинает трактоваться как коллега по устремлениям, объект чувств, на время свободныхот созидательной деятельности. В подобном сюжете отсутствует возможность развития и реконструкции темы отца, матери и ребенка. Настолько увлекательным воспринимается социальное творчество, что дети, способные оценить его результаты, в расчет не берутся.

В русской литературе, в отличие, к примеру, от французской, женщины почти не рожают. Исключение – тургеневская Фенечка, маленькая княгиня Толстого... В произведениях из народной жизни, автобиографических трилогиях детей много, но они или не принадлежат главным героям, или более интересны как выразители возрастной психологии. Брак и деторождение не входят в сюжетные обязанности персонажей. Мужчины проповедуют, женщины с интересом слушают, а затем бегут, чтобы увлечься общечеловеческими проблемами, страдать и каяться. В «Бабьем царстве» Чехова задана тотальная матриархальная ситуация. Анна Акимовна, пожалуй, одна из немногих героинь, признающаяся в желании иметь ребенка, но вокруг почти нет мужчин. Бездетность гоголевских персонажей передается трагедии лесковских Савелия Туберозова и Натальи, которым Бог детишек не дал. Во Франции Мопассан ужаснется «матери уродов» , а героини, еще не отравленные жаждой наживы или суфражизмом, выходят замуж и рожают детей. В русской литературе новые лишние люди находят утешение в опрощении и протесте против жизни отцов (Мисаил – «Моя жизнь»), оплакивают родителей («Три сестры»), боятся создавать семью («Ионыч»), пакостничают («Мелкий бес» Ф. Сологуба), воспринимают свои страдания и торжество как очевидность, смиряясь и не приемля. Блудный сын поспевает только к могиле отца, а образ мадонны с младенцем гротескной аллегорией просвечивает в сюжете дамы с собачкой.

ВОПРОСЫ ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ И ОБСУЖДЕНИЯ

«ДРАМЫ РУССКОЙ ЖИЗНИ» А. Н. ОСТРОВСКОГО

1. Русская человеческая комедия от Гоголя до Островского: а) внимание к человеку, тождественному благоразумной пошлости окружающего общества; б) отказ от демонической личности мировоззренческого героя, интерес к типичным фигурам действительности; в) тема брачных намерений и мотив разрушения общественной иерархии; фарсовая логика любовных притязаний, образы свах, денежные отношения в пьесах Гоголя и Островского.
2. Поэтика драм Островского: а) использование басенных формул в названиях произведений: наглядное обозначение основной темы; б) наделение персонажей фольклорными, неакадемическими формами речевого поведения, своеобразие купеческого языка; в) композиционная структура пьес: замедленная экспозиция, создание ситуаций, несущих потенциальную конфликтность; динамичные беседы персонажей; мгновенные метаморфозы бытийных состояний героев; г) характеры: между соблазном свободы и обязательностью патриархальных правил; конфликт отцов и детей; корысть как скрытый и явный лейтмотив поступков; д) жанр семейно-бытовой драмы: элементы нравоописательной очерковости; роль мелодраматических монологов и самопризнаний персонажей; трагикомический пафос развязок; приемы повествовательной прозы в монологах-воспоминаниях действующих лиц.

1. Лакшин В. Я. Александр Николаевич Островский. – М., 1976
2. Журавлева А. И. А. Н. Островский – комедиограф. – М., 1981
3. Лотман Л. Я. Драматургия А. Н. Островского / История русской драматургии. – Л., 1987