Михаил Юрьевич Лермонтов – один из немногих писателей в мировой литературе, чьи проза и стихотворения одинаково совершенны. В последние годы жизни Лермонтов создает свой удивительно глубокий роман «Герой нашего времени» (1838 – 1841). Это произведение можно назвать образцом социально-психологической прозы. Через образ главного героя романа Григория Александровича Печорина автор передает мысли, чувства, искания людей 30-х годов 19 века.

Основные черты характера Печорина – «страсть к противоречиям» и раздвоенность личности. В жизни герой противоречив и непредсказуем. Кроме того, он очень эгоистичен. Часто кажется, что Печорин живет только ради того, чтобы развлечься, потешить себя. Страшно то, что поводом для его развлечений становятся окружающие героя люди. Однако Григорий Александрович не всегда ведет себя как злодей.

В.Г. Белинский говорил, что «трагическое» заключается «в столкновении естественного веления сердца» с долгом, в «проистекающей из того борьбе, победе или падении». Подтверждением его слов является одна из самых важных сцен в романе – сцена дуэли Печорина с Грушницким.

В Грушницком Григорий Александрович хочет найти что-то хорошее, хочет помочь ему разобраться в себе, стать нормальным человеком. Мы понимаем и не осуждаем Печорина, когда он перед дуэлью говорит, что хочет дать себе моральное право не щадить Грушницкого. Печорин предоставляет этому герою свободу выбора и пытается подтолкнуть его к верному решению.

Григорий Александрович решает рискнуть своей жизнью ради одного психологического эксперимента, ради пробуждения в Грушницком лучших чувств и качеств. Пропасть, на краю которой стоит новоявленный офицер, – пропасть в буквальном и переносном смысле. Грушницкий падает в нее под тяжестью собственной злобы и ненависти. Как же проходил этот психологический эксперимент?

Грушницкий вместе с драгунским капитаном задумали «проучить» Печорина за то, что тот начал ухаживать за княжной Мери. План их был довольно прост: на дуэли зарядить только пистолет Грушницкого.
Грушницкий хотел напугать Печорина и унизить его. Но только ли это? Ведь могло случиться так, что он попал бы в Печорина. Получается, что Грушницкий задумал практически убийство ни в чем не повинного человека. Законы чести для этого «офицера» оказались неписаны.

Печорин случайно узнает о заговоре, но решает не отказываться от дуэли. Лермонтов пишет, что «во взгляде Грушницкого было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу». К сожалению, эта борьба в душе героя закончилась победой низости и подлости.

Однако Печорин не сразу решается идти на дуэль с заряженным пистолетом. Григорий Александрович не один раз должен был убедиться в том, что подлость в Грушницком неискоренима, прежде чем он решился на возмездие. Но Грушницкий не воспользовался ни одной из данных ему возможностей на примирение или покаяние.

Видя это, Печорин все же решается идти на дуэль. Там, на горе, «ему было стыдно убить человека безоружного…» Но в этот момент Грушницкий выстрелил! Пусть пуля оцарапала лишь колено, но он выстрелил! «Досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек…хотел убить его, как собаку, не могли не взбунтоваться в душе Печорина. Грушницкий не испытывал раскаяния, хотя если бы рана была хоть немного серьезнее, он свалился бы с утеса», - пишет Лермонтов.

Только после всего этого Печорин попросил зарядить свой пистолет. Но и перед этим он дал Грушницкому еще одну возможность извиниться. Но: «Стреляйте, - отвечал он, - я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места!» И Печорин выстрелил…

Я думаю, что жестокость Печорина вызвана оскорбленностью не только за себя. Он был поражен, что человек и перед смертью может кривляться и лгать. Печорина покоробило до глубины души то, что мелкое самолюбие в Грушницком оказывается сильнее чести и благородства.

Кто прав, а кто виноват в сцене дуэли Печорина с Грушницким, на первый взгляд, очевидно. Можно подумать, что людские пороки должны быть наказаны. Здесь, может быть, даже неважен и способ наказания. С другой стороны, каждый человек имеет право на защиту своей чести, своего достоинства. Но возникает вопрос: кто дал право Печорину судить других людей? Почему этот герой взял на себя обязанности Господа Бога решать, кому жить, а кому умереть?

Роль внутреннего монолога в создании образа Печорина

(на примере повести «Княжна Мери»)

Роман «Герой нашего времени» - первый в истории русской литературы , где был изображен новый человек, который отражал новое явление русской действительности.

Творческий метод можно определить как психологический романтизм. Писателю как романтику всегда был свойственен глубокий самоанализ. Особенно полно его интерес к внутреннему миру человека выразился в романе «Герой нашего времени».

Во втором предисловии к роману автор пишет: «История души человеческой, пусть даже самой мелкой души, едва ли не занимательней и полезнее истории целого народа». Перед читателем - «история души» русского офицера Георгия Александровича Печорина. Его характер, внутренний мир открывается перед нами посредством внутренних монологов, дневниковых записей героя.

По словам русского литературоведа, внутренний монолог – это обращенное к самому себе высказывание героя, непосредственно отражающее внутренний психологический процесс, монолог «про себя», в котором имитируется эмоционально-мыслительная деятельность человека в ее непосредственном протекании . По принципу внутреннего монолога построен «Журнал Печорина», который является неотъемлемой частью романа.

Большое значение внутреннего монолога особенно ярко раскрывается в повести «Княжна Мери». Глава имеет форму дневниковых записей. Именно здесь главный герой склонен к рефлексии. Мы видим происходящее не со стороны, а от первого лица, которое переживает, ощущает и пропускает через себя все происходящее. Внутренний монолог длиной в две недели раскрывает такие свойства натуры героя, о которых раньше мы могли только догадываться.

Прежде всего, в этой повести Печорин открывается перед читателями как истинный знаток женских умов: «Знакомясь с женщиной, я
всегда безошибочно отгадывал, будет ли она меня любить или нет...»; «Между тем княжне мое равнодушие было досадно, как я мог догадаться по одному сердитому, блестящему взгляду... О, я удивительно понимаю этот разговор, немой, но выразительный, краткий, но сильный!..»; «Завтра она захочет вознаградить меня. Я всё это уж знаю наизусть, вот что скучно!». Интересно здесь параллельное развитие отношений Печорина с Верой и Мери. Все его действия и слова направлены лишь на то, чтобы повелевать чувствами Мери, чтобы досадить своему товарищу Грушницкому и получить от этого удовлетворение: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она, как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге, авось кто-нибудь поднимет!» В этом монологе видится какая-то нечеловеческая жестокость героя, бесчувствие, мертвость души. Но Печорин не так бесстрастен, и настоящая влюбленность в Мери вызывает в нем досаду, ведь счастье для него лишь «насыщенная гордость». Во время последнего объяснения с Мери Печорин осознает свою вину перед ней: «Казалось, еще мгновение, и я упаду к ее ногам». Но этого мгновения никогда не будет: герой слишком дорожит своей свободой.

Проходит время, и мы видим Печорина совсем другим. Он узнает о приезде Веры на Кавказ: «Судьба ли нас свела опять на Кавказе, или она нарочно сюда приехала, зная, что меня встретит?.. и как мы встретимся?..и потом, она ли это?..» Умолчание в конце каждого выражения отражает беспокойство и трепет героя. После описания их встречи Печорин пишет в дневнике: «Я сел возле нее и взял ее за руку: давно забытый трепет пробежал по моим жилам при звуке этого милого голоса». Герой открывается нам с новой стороны: он умеет любить, быть робким в присутствии женщины, его «голова горит» рядом с ней. Но даже Вера, женщина, уже покорившаяся характеру Печорина, понявшая и принявшая его таким, как есть, вспоминает о том, что их отношения не принесли ей ничего, кроме страданий. «Может быть, - думал герой, - ты оттого-то именно меня и любила: радости забываются, а печали никогда!..» Получается, что даже в истинной любви Печорин не способен к спокойному сосуществованию, даже здесь проявляется его натура «холодного мыслителя». К тому же после этой встречи он решает использовать интригу с Мери, чтобы подстегнуть чувства Веры: «Авось ревность сделает то, чего не могли мои просьбы». Таким образом, даже любимая женщина Печорина не избежала его увлечения игрою человеческими чувствами.

Во взаимоотношениях с Грушницким проявляется способность Печорина создавать «ситуации взрыва». Ему доставляет особое наслаждение разоблачать людей и срывать с них маски. С большой иронией Печорин в дневнике описывает Грушницкого: «его праздничная наружность, его гордая походка заставили бы меня расхохотаться, если б это было согласно с моими намерениями»; «Грушницкий не вынес этого удара: как все мальчики, он имеет претензию быть стариком; он думает, что на его лице
глубокие следы страстей заменяют отпечаток лет». Грушницкий для героя – лишь повод для увеселения, удачное времяпровождение. Даже на дуэль с ним Печорин соглашается лишь для того, чтобы узнать, до какой степени нравственного падения дойдет его бывший приятель. Смерть не пугает Печорина: «Что ж? умереть, так умереть: потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я - как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет
его кареты. Но карета готова? - прощайте!» Но в своих экспериментах герой заходит слишком далеко: Грушницкий убит на абсурдном поединке. Доктор Варнер «в ужасе отвернулся от победителя».

Бесславно заканчивается и дружба героя с доктором. Они испытывают глубокую симпатию друг к другу, однако Печорин предпочитает «держать дистанцию». Причину такого поведения он объясняет в «Журнале»: «Я к дружбе неспособен: из двух друзей один всегда раб другого». После дуэли Варнер извлекает пулю из тела Грушницкого, чтобы представить произошедшее как несчастный случай и спасти друга от наказания, но и после этого Печорин не изменит своего отношения к спасителю. Даже когда доктор захочет обнять его на прощание, офицер останется «холодным как камень».

Личная драма героя состоит в том, что он способен только брать от людей и не в состоянии ничего дать им взамен. В конце повести мы читаем в его дневнике: «Я стал нравственным калекой». В значительной мере причиной очерствения души Печорина является постоянный самоанализ, уход в себя. Рефлексия героя перерастает в болезнь. Любые переживания герой делает объектом бесстрастного наблюдения, теряя при этом восприимчивость к боли другого. Однако глубокое познание собственного «я» имеет и позитивную сторону. Герой сам осознает пагубность своего характера: «Неужели, думал я, мое единственное назначение на земле – разрушить чужие надежды? С тех пор, как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог ни умереть, ни прийти в отчаяние». Пытливый ум, беспокойное сердце не позволяют герою сосредоточиться на конкретном деле, вести размеренный образ жизни. Роковые вопросы «Кто я? Для чего я родился?» мучают его беспрестанно и приводят к разрушению личности.

Повесть «Княжна Мери» в наивысшей степени раскрывает образ Печорина именно потому, что представляет собой большой, полный страданий внутренний монолог героя. Мысли и чувства Печорина являются достоянием его личного опыта и душевной работы, хотя и проходят сквозь призму авторского сознания.

Литература:

Белинский нашего времени. – М.: Современник, 1988. Григорян литература 19 века: Хрестоматия литературоведческих терминов: Книга для учителя. – М.: Просвещение, 1984. Лермонтов нашего времени. – М.: Пан Пресс, 2011. Удодов «Герой нашего времени»: Книга для учителя. – М.: Просвещение, 1989. Урнов монолог // ЛЭС. – С.65-66

Темы, предлагаемые по роману «Герой нашего времени», можно, как мне кажется, разделить на два блока.

Первый касается образа главного героя.

• Почему автор называет Печорина “героем времени”?
• Как Печорин относится к проблеме судьбы?
• В чём проявляются парадоксы личности Печорина?
• “Душа Печорина не каменистая почва, но засохшая от зноя пламенной жизни земля” (В.Г. Белинский).
• Второй блок тем - анализ отдельных глав и эпизодов.
• Идейно-композиционная роль главы «Бэла» в романе.
• Печорин и контрабандисты. (Анализ главы «Тамань».)
• Пари Печорина с Вуличем. (Анализ главы «Фаталист».)
• Дуэль Печорина с Грушницким. (Анализ эпизода из главы «Княжна Мери».)
• Как сговор Печорина с Азаматом повлиял на судьбу Бэлы?
• Письмо Веры Печорину. (Анализ фрагмента главы «Княжна Мери».)

Темы первого блока имеют обобщённый характер, и сочинение предполагает охват довольно широкого и объёмного материала. Анализ эпизода будет здесь инструментом исследования. В темах второго блока анализ отдельного эпизода должен вывести на обобщения и выводы, касающиеся всего текста. По сути дела, как и при анализе общих для лирики тем и отдельных стихотворений, разница в подходе: от общего к частному или от частного к общему.

Главная опасность при работе с темами первого блока - потерять связь с конкретными эпизодами текста, так или иначе характеризующими главного героя; при работе с темами второго блока опасно сбиться на пересказ или утерять органические связи данного эпизода с другими, не уделить должного внимания месту эпизода в сложной художественной системе романа.

Почему автор называет Печорина “героем времени”?

Строго говоря, на вопрос, вынесенный в название первой темы, Лермонтов ответил в Предисловии ко второму изданию: “Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения… Отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что
в нём больше правды, нежели бы вы того желали?..” А немного ранее Лермонтов называет и основной художественный приём, формирующий образ, - иронию. В последней части Предисловия автор романа подчёркивает, что “ему просто было весело рисовать современного человека, каким он его понимает и, к его... несчастью, слишком часто встречал”. Безусловно, речь идёт о типичности образа (“...Это тип, - пишет Лермонтов в черновике Предисловия, - вы знаете, что такое тип? Я вас поздравляю”), и в этом смысле можно говорить о чертах реализма как художественного метода в «Герое нашего времени».

Типичность Печорина, с одной стороны, его несводимость к образу автора (что характерно для романтических произведений) и даже повествователя - с другой, создают неоднозначность авторской позиции по отношению к герою. Отсюда и особая композиция, и своеобразная расстановка персонажей романа, которые служат наиболее полному раскрытию образа Печорина.

Сочинение по этой теме можно построить как последовательное раскрытие значения трёх слов, входящих в название романа. И здесь необходимо говорить о том, что время в романе показано через героя: это не широкая картина русской жизни, как в «Евгении Онегине», а скорее, симптомы времени. Обстоятельства, формирующие героя, не показаны, но черты поколения - обречённость на бездействие, рефлексия и, как результат, равнодушие - неоднократно иллюстрируются в тексте (и в отдельных эпизодах, и в размышлениях Григория Александровича Печорина). Эту часть сочинения можно построить как сравнение романа со стихотворением «Дума». Неудовлетворённость миром порождает индивидуализм - “род недуга”, болезнь из Предисловия ко второму изданию, разрушающая связи личности с миром. Важно обратить внимание и на историческое время (годы николаевской реакции), и на традиции романтизма.

Разочарованность, склонность к рефлексии (“Я давно уже живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки со строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека; один живёт в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его…”) сочетаются в герое с непоколебимой волей (не случайно в романе нет человека, способного нравственно противостоять Печорину) и жаждой действия (“Я, как матрос, рождённый и выросший на палубе разбойничьего брига; его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится”; “Желать и добиваться чего-нибудь - понимаю, а кто ж надеется?” - говорит Печорин Грушницкому). Он ищет сильных жизненных впечатлений - их требует его охлаждённая душа, лишённая страстей и не находящая применения своим внутренним силам. Протест Печорина выражается в том, что он, стремясь к самоутверждению, к свободе собственной личности, бросает вызов миру, переставая считаться с ним. Каждого, с кем сталкивает Печорина судьба, он вольно или невольно испытывает, испытывая при этом себя самого: “Если я сам причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив”.

В «Герое нашего времени» показана трагедия человека вообще, не нашедшего применения своему уму, способности, энергии, и в этом смысле он - вневременной герой. Но Лермонтов не показывает возможностей применения этих сил. Героя не спасают ни “перемена мест”, ни “перемена личностей”. И в этом смысле чрезвычайно важным в заглавии становится слово “нашего”. Можно ли быть героем в то время, когда героика в принципе невозможна? Не случайно Лермонтов противопоставляет своему времени героическое прошлое: в стихотворении «Бородино», в «Песне... про купца Калашникова», не случайно в Предисловии ко второму изданию говорит о “болезни” общества.

Шевырёв в своём отклике на «Героя..» обвинял Лермонтова в ориентации на западноевропейский роман Виньи, Мюссе, Бернара, Констана, героев которых, безусловно, можно считать предшественниками Печорина (об этом см.: Родзевич С.И. Предшественники Печорина во французской литературе), однако, как убедительно доказал Ю.М. Лотман, Печорин воплощает в себе черты “русского европейца”: “Однако Печорин - не человек Запада, он человек русской европеизированной культуры... Он совмещает в себе обе культурные модели”. Образ “сына века”, почерпнутый Лермонтовым из европейской литературы, обогатил характер Печорина, подчёркивая в то же время его типичность.

Вполне уместным при обращении к этой теме будет сравнение Печорина с Онегиным (в критике 60-х годов эти образы объединяются одной характеристикой - “лишние люди”). Конечно, можно отметить духовное родство Печорина и Онегина, их общая черта - резкий охлаждённый ум, но если для Онегина допустима “мечтам невольная преданность”, то Печорин оставил мечтательность в далёкой поре своей ранней молодости. По наблюдению Б.М. Эйхенбаума, от Онегина Печорин отличается глубиной мысли, силой воли, степенью осознанности себя, своего отношения к миру. Сама по себе рефлексия не недуг, а необходимая форма самопознания, болезненные формы она принимает в эпоху безвременья... “Назвав своего героя Печориным, Лермонтов одновременно подчёркивал связь его с литературной традицией и в известной степени полемизировал с Пушкиным, показывая человека «совсем другой эпохи»”.

Неоднозначность словосочетания “герой нашего времени” проявляется и при характеристике персонажей, в кругу которых оказывается Печорин: пародия на романтического героя в самых пошлых его проявлениях - Грушницкий, “скептик и материалист” Вернер, простодушный Максим Максимыч, почти демонический Вулич. Некоторое сходство образов повествователя и Печорина (при всей их разности) подтверждает авторскую мысль о том, что Печорин действительно воплощает в себе черты своего поколения. Их похожесть - в описании природы (повествователем на Крестовом перевале и Печориным, снявшим квартиру у подножия Машука), однако уже финал описания совершенно различен. У Печорина - разговор об обществе, у повествователя - невозможные для Печорина строки: “... всё приобретённое отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять”. “Приятелем” оба называют Максима Максимовича, но если Печорин совершенно индифферентен к нему, то повествователь относится сочувственно, с сожалением: “Грустно видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и мечты, когда перед ним отдёргивается розовый флёр, сквозь который он смотрел на дела и чувства человеческие, хотя есть надежда, что он заменит старые заблуждения новыми… Но чем их заменить в лета Максима Максимыча? Поневоле сердце очерствеет и душа закроется…” Скептицизм и эгоизм Печорина гораздо сильнее, ибо пороки эти взяты “в полном их развитии”.

Особое внимание, безусловно, следует уделить тому, что главный интерес этого первого психологического романа - “история человеческой души”, которая “едва ли не любопытнее и полезнее истории целого народа”; через неё даётся история целой эпохи. Отсюда - все приёмы построения романа.

Несмотря на типологическую связь с героями ранних произведений Лермонтова («Странный человек», «Маскарад», «Два брата», «Люди и страсти»), которым свойственно разочарование, усталость от жизни, горькие раздумья о несбывшемся предназначении, сменившие “исполинские замыслы”, Печорин - принципиально новый герой. Переосмысление метода художественного изображения связано прежде всего с новой художественной задачей Лермонтова.

Вторая тема блока - «Как Печорин относится к проблеме судьбы?» - ставит проблему предопределения, фатализма. Спор о предопределении - естественное следствие обречённости на бездействие и потери веры. Это главная нравственная проблема романа: не случайно ей посвящена последняя повесть «Героя нашего времени».

Эта проблема ставится как бы на разных уровнях - от условно-романтического до философского - и прослеживается во всех повестях романа. “Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано , что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи”, - говорит Максим Максимыч, только начиная рассказ о Печорине. В «Тамани» сам Печорин размышляет: “И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов ? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и как камень едва сам не пошёл ко дну!” Своеобразные высказывания во время философско-метафизического разговора об убеждениях дают возможность Печорину и Вернеру “отличить в толпе друг друга”. Эта тема звучит в «Княжне Мери» неоднократно: “Явно судьба заботится о том, чтоб мне не было скучно”; “Когда он ушёл, ужасная грусть стеснила моё сердце. Судьба ли нас свела опять на Кавказе или она нарочно сюда приехала, зная, что меня встретит?..”; “Мои предчувствия меня никогда не обманывали”. То же и с Грушницким: “…я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнёмся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать”. О Вере: “Я знаю, скоро мы разлучимся опять и, может быть, навеки…” Попытка осознать свою судьбу - размышление Печорина перед балом: “Неужели, думал я, моё единственное назначение на земле - разрушать чужие надежды? С тех пор как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог бы ни умереть, ни прийти в отчаяние. Я был необходимое лицо пятого акта; невольно я разыгрывал жалкую роль палача или предателя. Какую цель имела на это судьба?.. Уж не назначен ли я ею в сочинители мещанских трагедий и семейных романов?.. Мало ли людей, начиная жизнь, думают кончить её, как Александр Великий или лорд Байрон, а между тем целый век остаются титулярными советниками?..”

Есть и несбывшееся предсказание (“смерть от злой жены”), о котором Печорин говорит не без иронии, сознавая, однако, влияние этого предсказания на свою жизнь.

Случайности тоже нередко видятся Печорину знаками судьбы: “Судьба вторично доставила мне случай подслушать разговор, который должен был решить его участь”; “…что если его счастье перетянет? если моя звезда наконец мне изменит?.. И не мудрено: она так долго служила верно моим прихотям; на небесах не более постоянства, чем на земле”. Даже то, что он не погиб на дуэли с Грушницким, становится для Печорина некоторым знаком судьбы: “…я ещё не осушил чаши страданий и чувствую, что мне ещё долго жить”.

Основная часть сочинения «Анализ главы “Фаталист”» : это “последний аккорд” в создании образа Печорина (а именно с этим связаны особенности композиции романа). История даётся в ней “глазами Печорина”, в ней главный герой романа размышляет о главном вопросе бытия - о назначении человека и вере; наконец, это глава, меньше других связанная с привычной романтической традицией. При анализе её следует обратить внимание на следующее.

Тема карт, карточной игры, судьбы. Связь с юношеской драмой «Маскарад», где главный герой Арбенин характеризует себя “я - игрок”, но не в состоянии противостоять трагической игре своего собственного демонизма и светского общества, которое окружает его.

Тема Востока. «Валерик» («Я к вам пишу случайно…»). Разговор о предопределении - завязка сюжета, связанного с Вуличем.

Показательна и сама форма разговора - диалог, спор. Ответ на вопрос о предопределении так и не будет получен ни “внутри” повести, ни в дальнейших рассуждениях героя, ни в каком-нибудь авторском заключении.

Необычность Вулича, его сходство с героями романтических произведений.

Интерес Печорина к этой теме обусловлен его предыдущими рассуждениями: ставится под сомнение смысл поиска жизни, попытка применения своих сил. Ведь если есть судьба, заранее каждому назначенная, то ни о каких нравственных обязанностях человека не может идти речь. Если судьбы нет, то человек должен сам отвечать за свои поступки. Печорин не просто “поддерживает пари”, он выступает как участник “поединка с судьбой”: он уверен, что на лице Вулича читаются признаки скорой смерти; он не склонен перевести всё в шутку; он - единственный - замечает страх смерти у Вулича, только что выигравшего пари “у судьбы”, но “вспыхнувшего и смутившегося” от замечания Печорина.

Тема прошлого и будущего (возникающая и в размышлении Печорина о звёздах в «Думе», отчасти - в «Бородине» и «Песне про… купца Калашникова»).

Особое значение приобретает размышление Печорина о судьбе своего поколения - о потере веры и тщетных поисках “назначения высокого”. Размышление “под звёздами” - весьма значимым для лермонтовской лирики символом небесного, прекрасного и, как правило, недостижимого. Разговор о поколении переносится в философский план, приобретает целостность и логику мировоззрения.

“Зеркальный эпизод” (с пьяным казаком) - попытка самого Печорина испытать судьбу. Важно, что при всей похожести цели ситуация совершенно иная: Вулич играет; Печорин, вступая “в игру” с судьбой, помогает поймать преступника.

Подробного комментария заслуживают и характерные черты поэтики: прежде всего, смешение стилей. “Двадцать червонцев” соседствуют с “таинственной властью”, которую приобрёл Вулич над собеседниками.

Проблема фатализма так и не решена до конца, и рассуждения Печорина отражают ещё одну важную черту поколения - сомнение (“Я люблю сомневаться во всём...”) как отголосок “бремени познанья и сомненья” в «Думе».

Философские корни сомнения - в неверии. Именно отсюда - склонность к рефлексии, своеобразный героический эгоизм.

Парадоксы личности Печорина

Адресую коллег и старшеклассников к книге Л.Гинзбург «Творческий путь Лермонтова». В главе, посвящённой «Герою нашего времени», весьма доказательно говорится о раздвоенности Печорина как элементе иронического сознания (наряду с маскировкой чувства и резкими переходами от трагического к комическому, от возвышенного к тривиальному).

Отделившись от героя, автор использует возможность объективной оценки его. Не случайно, нарушая хронологию происходящих событий, Лермонтов подчиняет композицию главной идее - постепенному раскрытию образа Печорина. Не случайно впервые читатель узнаёт о нём даже не из уст повествователя, а от простодушного и бесхитростного Максима Максимыча, не склонного к анализу внутреннего мира Печорина: “Такой уж был человек” - так всякий раз комментирует он противоречивость поведения своего сослуживца. Однако именно Максим Максимыч впервые характеризует Печорина как странного человека: “Славный был малый, смею вас уверить; только немножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут - а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет, а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьёшься, зато уж иногда как начнёт рассказывать, так животики надорвёшь со смеха… Да-с, с большими странностями…”

“Вы странный человек!” - говорит Печорину Мери. Те же самые слова повторяет Печорину Вернер.

Предметом наблюдения в сочинении на эту тему должны стать эпизоды, в которых проявляется противоречивость Печорина. Психологическое, историческое, философское обоснование этой противоречивости - основные выводы сочинения.

Один из важных вопросов в этой связи: может ли Печорин вполне внутренне “отстраниться” от той игры, которую ведёт. “…Я думаю, он в состоянии был исполнить в самом деле то, о чём говорил шутя. Таков уж был человек, Бог его знает!” - говорит Максим Максимыч.

Печорин убеждён, что живёт, заранее зная, что будет дальше, но жизнь опровергает его представления, иногда как будто смеясь (как в «Тамани»), иногда сталкивая его лицом к лицу с трагедией (история с Мери, потеря Веры, дуэль с Грушницким). Его игра перестаёт быть игрой и распространяется не только на него. В этом и вина, и беда Печорина.

В «Бэле» Печорин признаётся Максиму Максимычу: “…У меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало таким, Бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив…” С другой стороны, он записывает в дневнике: “…Я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душеные силы”.

С одной стороны - “и зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов”, а с другой - “какое дело мне до радостей и бедствий человеческих”. С одной стороны - рассуждение о том, как увлечь молоденькую девушку, с другой - “уж не влюбился ли я в самом деле?” С одной стороны - “я люблю врагов…”, с другой - “За что они все меня ненавидят? Неужели я принадлежу к числу тех людей, которых один вид уже порождает недоброжелательство?”

Признание Печорина - “…У меня врождённая страсть противоречить; целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку” - поднимает тему разума и чувства в «Герое нашего времени». Как и в лирике, ум, рассудок мешают проявлению искреннего чувства. Иллюстрацией этому может служить, например, эпизод, когда Печорин пытается догнать Веру. “Посмотрите, - говорит Печорин Вернеру, - вот нас двое умных людей; мы знаем заранее, что обо всём можно спорить до бесконечности, и потому не спорим; мы знаем почти все сокровенные мысли друг друга; одно слово - для нас целая история; видим зерно каждого нашего чувства сквозь тройную оболочку. Печальное нам смешно, смешное грустно, а вообще, по правде, мы ко всему довольно равнодушны, кроме самих себя”.

Противоречия Печорина имеют в своём основании борьбу со скукой. В записи от 3 июня Печорин рассуждает о причинах своих собственных действий и желаний. Счастье понимается им как “насыщенная гордость”, желание возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха - “признак и величайшее торжество власти”; “зло порождает зло; первое страдание даёт понятие об удовольствии мучить другого”.

Идея невозможна без воплощения (уже при рождении облекается она в форму действия), идея при первом своём развитии - страсть, которая возможна лишь в юности. “Полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов: душа, страдая и наслаждаясь, даёт во всём строгий отчёт и убеждается в том, что так должно… Она проникается своей собственной жизнью, - лелеет и наказывает себя, как любимого ребёнка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие”.

Связи с миром рвутся (“Я иногда себя презираю… не оттого ли я презираю и других? Я стал неспособен к благородным порывам; я боюсь показаться смешным самому себе”), смешиваются понятия добра и зла (“ни в ком зло не бывает так привлекательно”, - говорит о Печорине Вера). “Наш век... это век... разъединения, индивидуальности, век личных страстей и интересов”, - пишет Белинский в 1842 году. Печорин одинок. Не случайна противопоставленность его Грушницкому - герою-двойнику, пародии, порождённой временем.

Особого комментария заслуживает дневниковая запись Печорина перед дуэлью с Грушницким - в момент, когда искренность перед самим собой достигает своего апогея. Рассуждения Печорина касаются ключевых позиций его мировоззрения:

• прежде всего, оценка собственного “бытия”, его цели и значения, места в мире - “умереть так умереть! Потеря для мира небольшая”;
• уверенность в том, что “необъятные силы” его души имели “высокое предназначение”;
• попытка оценить степень его собственной вины - “я не угадал этого назначения, я увлёкся приманками страстей пустых и неблагодарных”;
• роль, которую призван он играть - “как орудие казни, упадал я на голову обречённых жертв, часто без злобы, всегда без сожаленья…”;
• размышление о любви, которая “никому не принесла счастья”, потому что он “ничем не жертвовал для тех, кого любил”;
• вместо романтического противопоставления героя и толпы - горькое сознание одиночества, неоценённости, непонятости.

Показателен и своеобразный вывод, сделанный уже по прошествии времени в следующей дневниковой записи: “Я думал умереть; это было невозможно: я ещё не осушил чаши страданий и теперь чувствую, что мне ещё долго жить”. Печорин вновь осознаёт себе одновременно “топором в руках судьбы” и её жертвой.

Этот комментарий - необходимая часть сочинения, представляющего собой анализ эпизода «Дуэль Печорина с Грушницким».

Безусловно, необходимо отметить, что Грушницкий изначально представлен как пошлый вариант демонизма и двойник Печорина.

Следует обратить внимание на характеристику Грушницкого, данную Печориным, доминанты которой - позёрство, внутренняя пустота (юнкер - солдатская шинель; ему можно дать 25 лет, хотя ему едва ли 21; “он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства…”; эпиграммы забавны, но никогда не бывают метки и злы; Грушницкий слывёт храбрецом; “я его видел в деле: он махает шашкой, кричит и бросается вперёд, зажмуря глаза”). Возникает мотив маски. Иногда маски Печорина и Грушницкого совпадают (например, “петербургский покрой сюртука ввёл их в заблуждение, но, скоро узнав армейские эполеты, они с негодованием отвернулись… Жёны местных властей… привыкли на Кавказе встречать под нумерованной пуговицей пылкое сердце и под белой фуражкой образованный ум” - Печорин; “эта гордая знать смотрит на нас, армейцев, как на диких. И какое им дело, есть ли ум под нумерованной фуражкой и сердце под толстой шинелью?” - Грушницкий). Но если лицо Печорина приобретает некоторые черты в продолжение романа, то под маской Грушницкого так и остаётся пустота.

Что касается самого предложенного для разбора эпизода, он состоит из двух частей - ночь перед дуэлью, рассуждения Печорина и сама дуэль, которая (и об этом не стоит забывать) описана уже много позже после самого события. Именно поэтому второй части присущ обычный для Печорина иронический стиль. Пример тому - описание секунданта, доктора Вернера.

Утренний пейзаж и отношение к нему Печорина, вообще очень чуткого к природе (и в «Тамани», и в «Фаталисте», и в «Княжне Мери» можно найти множество подтверждений этому).

“Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки со строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один живёт в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его”. Это рассуждение неизбежно приводит к разговору о вере, но Печорин (а скорее - автор) намеренно прерывают рассуждение.

Печорин прекрасно видит внутреннюю борьбу в Грушницком, но остаётся непоколебим. Он стремится лишить Грушницкого компромисса с совестью и тем самым ставит его перед нравственным выбором: “…Я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда всё устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать…” Но это стремление одновременно и попытка избавить от необходимости нравственного выбора себя: “Я хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала. Кто не заключал таких условий со своею совестью?”

Казалось бы, поведение Грушницкого снимает с Печорина всякие нравственные обязательства, но трагический конец дуэли не приносит ему удовлетворения: “У меня на сердце был камень. Солнце казалось мне тускло, лучи его меня не грели”.

Фабульно дуэль обусловливает ход дальнейших событий (вероятно, именно вследствие её Печорин отправляется в крепость), композиционно роль этого эпизода гораздо более значительна: раскрываются черты характера Печорина, подвергнутые мощному самоанализу, перед лицом опасности поставлены важнейшие философские вопросы.

Идейно-композиционное своеобразие «Бэлы»

Важно обратить внимание на структуру повествования:

• сам повествователь не равен герою;
• история Бэлы - рассказ Максима Максимыча, и его взгляд явно окрашивает всю историю. В «Бэле» показана лишь внешняя сторона поведения Печорина, фактически нет проникновения в его внутренний мир;
• антиромантический стиль (близость к «Путешествию в Арзрум» Пушкина). Своеобразное “снижение” романтических ситуаций и символики: “Итак, мы спускались с Гуд-горы в Чертову долину… Вот романтическое название! Вы уже видите гнездо злого духа между неприступными утёсами, - не тут-то было: название Чертовой долины происходит от слова «черта», а не «чёрт»”.

Показательна ретардация: “…Я пишу не повесть, а путевые записи; следовательно, не могу заставить штабс-капитана рассказывать прежде, нежели он начал говорить на самом деле”. Переосмысление сентиментального жанра путевых записок, ироничное отношение к читателю.

Сюжет - любовь европейца и горянки, любовный треугольник (Печорин–Бэла–Казбич), трагическая развязка - характерен для романтических произведений. Однако романтические ситуации здесь переосмыслены и снижены до откровенной обыденности: вместо страстной и безумной любви - фраза Печорина “Да когда она мне нравится?..”; похищение Бэлы связано с деньгами и с выгодой; Печорин и Максим Максимыч заключают пари, удастся ли Печорину за неделю добиться расположения Бэлы. Вообще, тема спора важна в контексте всего романа: Печорин заключает некое пари - и тогда его жизнь наполняется неким смыслом. В «Фаталисте» это не только пари с Вуличем, но и в известном смысле спор с судьбой (эпизод с арестом казака).

Помимо образа Бэлы, важно обратить внимание на образ Максима Максимыча, который, по выражению Белинского, являет собой “тип чисто русский”, близкий к народному, давший начало целой галерее типов (в том числе в произведениях Л.Н. Толстого). Однако нельзя забывать о том, что образ этот написан не без иронии, а противопоставление Печорина и Максима Максимыча неоднозначно: конечно, штабс-капитан добр, человечен, прост (в сравнении с Печориным), но явно проигрывает главному герою в активности, уровне интеллекта, он практически лишён личностного самосознания. Потому и оказывается “в тупике” добрый Максим Максимыч, не в силах противостоять самым, с его точки зрения, странным желаниям Печорина.

Роман о Кавказе не мог не включать некий “этнографический компонент” (описание свадьбы, образы Казбича и Азамата). Показательно “освоение” русскими чужой культуры: “Конечно, по-ихнему он был совершенно прав”, - комментирует Максим Максимыч расправу Казбича над отцом Бэлы. А повествователь делает вывод: “Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить…” Здесь можно вспомнить лермонтовский очерк «Кавказец», провести параллель с рассказами Толстого о войне.

Мир природы в главе «Бэла» - радостный, счастливый мир, и повествователь невольно проникается “отрадным” чувством.

С точки зрения художественного времени «Бэла» неоднородна, а её положение в композиции романа служит основной художественной задаче - постепенному раскрытию образа Печорина. Герой оказывается в “естественной” среде, однако эта “среда” тоже оказывается далеко не гармоничной. Казбич и Азамат далеки от идеала “естественного человека”. Печорин и не стремится стать в ней “своим”, подобно пушкинскому Алеко, но, как романтический герой, он увлечён новым для него чувством: “Когда я увидел Бэлу в своём доме… я, глупец, подумал, что она ангел, посланный мне сострадательной судьбою”. Он увлечён созданным в воображении романтическим обликом, но романтическая ситуация не может разрешиться в реальной жизни: “любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой”. И невинной жертвой в этой ситуации оказывается Бэла, сохранившая простоту, искренность, непосредственность, гордость.

История с Бэлой - первая (показанная читателю) в цепи экспериментов Печорина над людьми и над самим собой. И уже в ней читатель слышит хоть и звучащее из уст Максима Максимыча, но всё же рассуждение Печорина о собственном характере: “Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть, больше, чем она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне всё мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня…” Продолжение этих мыслей - в «Княжне Мери», в «Максиме Максимыче», в «Фаталисте». Попытка Печорина избежать скуки становится причиной гибели многих: погиб отец Бэлы и сама Бэла, неизвестно куда пропал Азамат.

Еще одна романтическая ситуация ожидает героя в «Тамани» (важно, что повествование в повести идёт от лица самого героя), и опять она решается совершенно не в духе романтических произведений. При работе над темой «Печорин и контрабандисты» важно отметить, что, как и в «Бэле», романтическая загадочность постоянно снижается: весёлая, ловкая, смелая ундина на самом деле - контрабандистка, главная забота которой деньги, источник дохода. Контрабандист и Янко, который “не боится бури”.

Печорин не становится для нас понятней в этой главе, но вновь подчёркивается психологическая неоднозначность: он готов поверить, что перед ним “Гётева Миньона”, и совсем теряет голову. Печорин не размышляет, полностью попадая под власть чувств и предубеждений: “я вообразил, что нашёл Гётеву Миньону”, “в моей голове родилось подозрение , что этот слепой не так слеп”, “я имею предубеждение против всех слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и проч.”, “я не успел опомниться , как заметил, что мы плывём”.

Чисто романтическая ситуация (странная девушка, разочарованный чужестранец, яркая природа) в «Тамани» переворачивается: слепой действительно слеп, загадочная девушка на самом деле ловкая и смелая преступница, сильные и решительные люди жестоки, романтическая природа опасна. Повесть наполняется бытовыми деталями: так, например, ситуация романтического свидания (“в глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал её в своих объятьях со всею силою юношеской страсти, но она как змея скользнула между моими руками…”) заканчивается весьма прозаически (“В сенях она опрокинула чайник и свечу, стоявшую на полу. «Экой бес-девка!» - закричал казак… мечтавший согреться остатками чая”).

“Ундина” - своеобразный романтический двойник Печорина. И она, и он намеренно выбирают стиль поведения для достижения какой-либо цели, но до конца следует этому поведению только она. Он намеренно пользуется романтическими приёмами и ситуациями (отношения с Бэлой и с Мери), но сам не всегда может противостоять им. Разочарование наступает тогда, когда герой в очередной раз видит крушение собственных иллюзий. Равнодушие, индифферентизм становятся для него своеобразной защитой: “…Какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да ещё с подорожной по казённой надобности”. Но в известном смысле весь роман - цепь романтических иллюзий, которые создаёт Печорин себе и другим. Подобно романтическим героям, он противопоставляет себя другим, но его гордое одиночество уязвимо даже в его собственных глазах (рассуждения накануне дуэли). Он мыслит о себе как о романтическом герое: “…Отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?.. Нет, я бы не ужился с этой долею! Я, как матрос, рождённый и выросший на палубе разбойничьего брига; его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится”. Он хочет великого и высокого, а на самом деле, “как камень, брошенный в гладкий источник”, тревожит спокойствие людей.

Печорин не только попадает в романтические ситуации, он сам их себе создаёт, он “играет” ту жизнь, которую уже прожил мысленно. Если схема, созданная в его уме, и реальная жизнь совпадают, ему становится скучно, если не совпадают - жизнь не оправдывает его ожиданий: она доводит его “игру” до логического конца. Каждый раз, увлёкшись игрой, Печорин переступает черту, отделяющую добро от зла, невинный романтический риск от бездумного попрания чужих судеб.

Контраст между представлениями Печорина и тем, что есть на самом деле, усиливается авторской иронией: пока главный герой “наслаждается” романтическим приключением, слепой мальчик ворует у него его вещи.

Письмо Веры к Печорину

Имя Веры появляется в романе раньше, чем она сама, и, вполне возможно, имеет символическое значение. Важно отметить связь с воспоминанием: “Нет в мире человека, над которым прошедшее приобретало бы такую власть, как надо мною… я глупо создан: ничего не забываю, - ничего”. Вера не просто связывает его с прошлым, она связывает его с тем временем, когда его душа ещё жила в полном смысле этого слова, была способна к сильным эмоциям: “Сердце моё болезненно сжалось, как после первого расставания. О, как я обрадовался этому чувству! Уж не молодость ли со своими благотворными бурями хочет вернуться ко мне опять или это только её прощальный взгляд, последний подарок - на память?..”; “Давно забытый трепет пробежал по моим жилам при звуке этого милого голоса; она посмотрела мне в глаза своими глубокими и спокойными глазами”.

На что важно обратить внимание при анализе данной темы?

• Воспоминания и раздумья о Вере совершенно лишены для Печорина позы или лицемерия перед самим собой.
• Встреча с Верой происходит тогда, когда он думает о ней.
• С Верой в роман входит тема страдания от любви.
• Ещё один показательный момент: разговор, в котором “значение звуков заменяет и дополняет значение слов”, происходит именно с Верой.
• Для Печорина Вера выделяется из числа всех женщин, она “единственная женщина в мире”, которую он “не в силах был бы обмануть”.
• Ситуация разлуки, расставания навсегда.
• Вера - единственный человек в романе, который действительно понимает Печорина и принимает его таким, какой он есть, с его пороками и двойственностью: “никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном”.

По сути дела, в этом письме речь идёт о тех самых чертах, которые открывает в себе и о которых рассуждает Печорин: сомнение, равнодушие, индивидуализм, власть над чужими чувствами. Она как будто откликается на его признания.

Печорин. За что она меня так любит, право, не знаю! Тем более что это одна женщина, которая меня поняла совершенно, со всеми слабостями, дурными страстями… Неужели зло так привлекательно?

Вера. Ни в ком зло не бывает так привлекательно.

Печорин. Я только хочу быть любимым, и то очень немногими; даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка сердца!

Вера. Никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым.

Печорин. Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую всё, что встречается на моём пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душеные силы.

Вера. Ты любил меня как собственность, как источник радостей, тревог и печалей, сменявшихся взаимно, без которых жизнь скучна и однообразна.

Печорин. “Может быть, - подумал я, - ты оттого-то именно меня и любила: радости забываются, а печали никогда…”

Вера. Ты можешь быть уверен, что я никогда не буду любить другого: моя душа истощила на тебя все свои сокровища, свои слёзы и надежды.

Но её отношение к нему имеет в основе любовь, и эта любовь оказывается сильнее всех доводов рассудка: “Но ты был несчастлив, и я пожертвовала собою, надеясь, что когда-нибудь ты поймёшь мою глубокую нежность, не зависящую ни от каких условий”; “моя любовь срослась с душой моей: она потемнела, но не угасла”. Потерять всё ради любви - позиция, противоположная печоринской, но способная повлиять на его состояние.

Именно в погоне за Верой Печорин полностью отдаётся во власть чувств: “…Одну минуту, ещё одну минуту видеть её, проститься, пожать руку… Я молился, проклинал, плакал, смеялся… нет, ничто не выразит моего беспокойства, отчаяния!.. При возможности потерять её навеки Вера стала для меня дороже всего на свете - дороже жизни, чести, счастья!”; “я упал на мокрую траву и заплакал как ребёнок”. До сих пор Печорин сам нередко становился причиной чужих слёз: плакал Казбич, потеряв коня; почти до слёз доводил Печорин Азамата; плакала Бэла, слепой мальчик, княжна Мери и княгиня Лиговская. Но лишь эти слёзы, слёзы от потери Веры - знак истинности и искренности чувства того, кто с рассудочным хладнокровием взирал на слёзы других: “душа обессилела, рассудок замолк”. Это уже потом, когда “мысли придут в обычный порядок”, Печорину удастся убедить себя в бессмысленности погони “за потерянным счастьем”, он даже цинично отметит: “…приятно, что я могу плакать”. И всё же переживания, связанные с потерей Веры, - ярчайшее подтверждение того, что, по выражению Белинского, “душа Печорина не каменистая почва, но засохшая от зноя пламенной жизни земля”.

Поднялась тревога. Из крепости прискакал казак. Все искали черкесов по всем кустам. Никого не нашли.
16-го июня
Утром у колодца только и было разговоров, что о ночном нападении черкесов. Печорин, встретив вернувшегося только что из Пятигорска мужа Веры, завтракал в ресторане. Муж Веры был очень обеспокоен. Они сидели возле двери, ведущей в угловую комнату, где находилось человек десять молодежи, среди прочих Грушницкий. Судьба дала Печорину еще один случай подслушать разговор, который должен был решить его участь. Грушницкий не видел Печорина, умысла в его речах быть не могло, и это только увеличивало его вину в глазах Печорина. По словам Грушницкого, некто сказал ему, что видел вчера в десятом часу вечера, как кто-то прокрался в дом к Литовским. Княгиня была на представлении, а княжна дома. Печорин испугался, не догадается ли вдруг о чем-нибудь муж Веры, но этого не произошло. Между тем, по словам Грушницкого, их компания отправилась в сад просто так, попугать гостя. Просидели до двух часов. Вдруг кто-то сходит с балкона. Грушницкий уверен, что ночной посетитель был у княжны, точно, а потом бросился в кусты, тут-то Грушницкий по нему и выстрелил. Грушницкий готов назвать имя любовника. Это был Печорин. В эту минуту, подняв глаза, он встретился с глазами Печорина, стоявшего в дверях. Печорин требует от него немедленно отказаться от своих слов. Равнодушие женщины к блестящим достоинствам Грушницкого, по его мнению, не заслуживает такого ужасного мщения. Поддерживая свои слова, Грушницкий теряет право на имя благородного человека и рискует жизнью. Грушницкий был в сильном волнении, но борьба совести с самолюбием была непродолжительна. Вмешался капитан, которому Печорин предложил быть секундантом. Пообещав прислать сегодня же своего секунданта, Печорин вышел. Он пошел прямо к Вер-неру и рассказал ему все - свои отношения к Вере и княжне, подслушанный разговор, из которого узнал о намерении этих господ подурачить Печорина. Но теперь дело было не до шуток. Доктор согласился стать секундантом Печорина. Они обговорили секретные условия. Вернер вернулся через час и сообщил, что поединок предполагается в глухом ущелье, расстояние - шесть шагов. У доктора есть подозрение, что они несколько переменили свой план и собираются зарядить только пистолет Грушницкого. Печорин ответил, что он им не поддастся, но пока что это - его тайна.
Ночью Печорин думает о своей жизни, о назначении, которого, судя по всему, не угадал, его любовь никому не принесла счастья, потому что он ничем не жертвовал для того, кого любил. Он любил только для себя, для собственного удовольствия.
Продолжение дневника Печорина относится уже ко времени его пребывания в крепости N5 Максим Максимыч ушел на охоту, скучно, сквозь серые тучи солнце проглядывает желтым пятном. Печорин перечитывает последнюю страницу: смешно! Он думал умереть, но этого не было суждено. Чаша страданий осушена еще не вся. Печорину кажется, что его ждет еще долгая жизнь.
Всю ночь перед поединком Печорин не спал, его томило беспокойство. На столе лежал роман Вальтера Скотта “Шотландские пуритане”, он сел и начал читать - сначала с усилием, потом увлекшись волшебным вымыслом.
Наконец рассвело. Печорин посмотрелся в зеркало и остался доволен собою: лицо было бледно, но глаза, хоть и в темным кругах, блистали гордо и неумолимо. После нарзановой ванны он был свеж и бодр, как будто собирался на бал. Явился доктор Вернер в очень смешной, огромной косматой шапке.
Я не помню утра более голубого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин... Я помню - в этот раз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу”. Вернер спрашивает, написал ли Печорин завещание. 1ет, не написал, писать некому и не о Чем. Но вот и противники. “Мы давно уж вас ожидаем”, - сказал драгунский капитан с иронической улыбкой. “Я (вынул часы и показал ему”. Он извинился. Грушницкий поднял глаза на 1ечорина, взгляд его выражал внутреннюю борьбу. Выясняются условия извинения. Обе стороны извиняться отказываются. Печорин выдвигает свое условие: так как соперники решили драться насмерть, то необходимо сделать все, чтобы это осталось тайной и секундантам не пришлось нести ответственности. Вон там, на вершине отвесной скалы, есть узенькая площадка, оттуда будет сажен тридцать. Внизу острые камни. Если дуэлянты станут по краям площадки, то даже легкая рана будет смертельна. Предложенные противной стороной шесть шагов вполне с этим согласуются, не так ли? Раненый непременно полетит вниз и разобьется вдребезги; пулю доктор вынет, и тогда эту смерть можно будет объяснить неудачным прыжком. Грушницкий был (согласен, но по лицу его то и дело пробегала тень сомнения. Ведь при обычных условиях он мог просто ранить Печорина, а теперь должен был или выстрелить в воздух, или стать убийцей. Все начали взбираться на вершину скалы. Площадка изображала почти правильный треугольник. От выдающегося угла отмерили шесть шагов. Решили, что если стоящий на самом углу (избежит выстрела, противники поменяются местами.
“Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось (бы к лучшему”. Но этого не случилось. Оставалось еще одно - что он выстрелит в воздух. Этому могло помешать одно: мысль, что Печорин потребует вторичного поединка. Доктор теребит Печорина - по его мнению, самое время раскрыть заговор. Печорин против. Противники становятся на свои места. “Грушницкий... начал поднимать пистолет. Колени его дрожали. Он целил мне прямо в лоб... Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей”. Но Грушницкий вдруг опустил пистолет и, бледный как полотно, повернулся к секунданту: “Не могу”. “Трус!”, -отвечал капитан. Выстрел раздался. “Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал несколько шагов вперед”.
Капитан, уверенный, что никто ни о чем не знает, притворно прощается с Грушницким. “Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть легкий след раскаяния. Но мне показалось, что он удерживал улыбку”.
Печорин подозвал Вернера: “Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, - и хорошенько!” Капитан попытался было возражать, но Печорин предложил стреляться и с ним особо на тех же условиях... Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный. “Грушницкий! - сказал я, - еще есть время; откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все... вспомни - мы были когда-то друзьями...” “Стреляйте! - отвечал он, - я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места...”

Печорин выстрелил. Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Спускаясь по тропинке вниз, Печорин заметил... окровавленный труп Грушницкого. Он невольно закрыл глаза. У него на сердце был камень, и он долго скакал по ущелью. Дома его ждали две записки: первая - от Вернера - о том, что все устроено. Записка кончалась словом “Прощайте”. Во второй Вера сообщала, что они расстаются навсегда. Вера писала далее, что утром муж рассказал про ссору Печорина с Грушниц-ким. Она так переменилась в лице, что он как будто что-то заподозрил. Она призналась мужу в любви к Печорину. Муж был очень груб и пошел закладывать карету. Вера всей душой надеется, что Печорин остался в живых. “Не правда ли, ты не любишь Мери? Ты не женишься на ней? Послушай, ты должен мне принести эту жертву: я для тебя потеряла все на свете...”
Печорин выскочил на крыльцо, вспрыгнул на своего Черкеса и пустился во весь дух по дороге в Пятигорск. Он загнал коня, попробовал идти пешком - ноги подкосились, он упал на мокрую траву и как ребенок заплакал. Вернувшись в Кисловодск в пять часов утра, он бросился на постель и заснул сном Наполеона после Ватерлоо.
Проснулся он уже вечером и сел у окна, подставив грудь свежему горному ветру. Вошел хмурый доктор. Против обыкновения, он не протянул Печорину руки. Он сообщил, что княжна больна нервным расстройством. Княгиня же говорит, что Печорин стрелялся за ее дочь." Доктор пришел предупредить Печорина. Может быть, они больше не увидятся, Печорина ушлют куда-нибудь. Чувствовалось, что при прощании доктору очень хотелось пожать руку Печорину, но тот не сделал ни малейшего ответного движения. Он вышел.
На следующее утро, получив приказание от высшего начальства отправиться в крепость N. Печорин зашел к княгине проститься. Оказалось, что у нее к нему есть серьезный разговор. Она знает, что Печорин защитил ее дочь от клеветы и стрелялся за нее. Дочь призналась ей в том, что любит Печорина. Княгиня согласна на их брак. Что же удерживает его? Печорин попросил разрешения поговорить с Мери наедине. Княгиня была против, но, подумав, согласилась. Вошла Мери: “ее большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду; ее бледные губы напрасно старались улыбнуться...” “"Княжна, - сказал я, - вы знаете, что я над вами смеялся?.. Вы должны презирать меня... Следственно, вы меня любить не можете... Видите ли, я перед вами низок. Не правда ли, если даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете?.." "Я вас ненавижу", - сказала она”.
Через час курьерская тройка мчала Печорина из Кисловодска. В крепостной скуке он часто задумывается над тем, почему его не манит спокойная жизнь.
III Фаталист
Печорин пишет, что как-то ему случилось недели две прожить в казачьей станице; рядом стоял батальон пехоты. Вечером офицеры собирались друг у друга поочередно играть в карты.
Однажды, бросив карты, засиделись за разговорами. Против обыкновения, разговор был занимателен. Вот, говорят, что мусульмане верят, будто судьба человека написана на небесах; в это верят и некоторые христиане.
Начали рассказывать разные необыкновенные случаи. “Все это вздор, - сказал кто-то, - ...и если точно есть предопределение, то зачем же нам дана воля, рассудок? почему мы должны давать отчет в наших поступках?”
К столу подошел сидевший до того в углу комнаты офицер и окинул всех спокойным и торжественным взглядом. Человек этот был серб - поручик Вулич. Он был храбр, говорил мало, но резко, никому не поверял своих тайн, почти не пил вина, за молодыми казачками не волочился. У него была только одна страсть - карты. По этому случаю даже рассказывали интересный случай.
Вулич предложил, вместо того чтобы спорить впустую, испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своей жизнью, или каждому из нас заранее назначена роковая минута... Держат пари, что это сделает сам Вулич. Он взял наугад со стены один из разнокалиберных пистолетов и зарядил его. “Я пристально посмотрел ему в глаза; но он спокойным и неподвижным взором встретил мой испытующий взгляд, и бледные губы его улыбнулись... мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его”. О таком говорят многие старые воины... “Вы нынче умрете!” - сказал ему Печорин. “Может быть, да, может быть, нет”, - ответил он. Начались шумные разговоры насчет пари и пистолета... “Послушайте, - сказал я, - или застрелитесь, или повесьте пистолет на прежнее место, и пойдемте спать”. Вулич приказал всем не трогаться с места и выстрелил себе в лоб... осечка. Он опять взвел курок и выстрелил в висевшую над окном фуражку. Раздался выстрел. Вулич выиграл пари. “...Не понимаю теперь, отчего мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть...” - сказал Печорин Вуличу.
Все пошли по домам. Печорин шел и со смехом думал о далеких предках, уверенных в том, что светила небесные принимают участие в их ничтожных спорах за клочок земли и какие-нибудь вымышленные права! Но звезды все светят, а надежды их и страсти давно угасли вместе с ними,..
Происшествие вечера произвело на Печорина глубокое впечатление. Вдруг он наткнулся на что-то мягкое, лежавшее на дороге. Это была свинья, разрубленная пополам шашкой. Из переулка выбежали два казака. Один из них спросил, не видел ли Печорин пьяного, что гнался с шашкой за свиньей. Он, напившись, очень опасен.
Ранним утром в окно застучали. Оказалось, что убит Вулич. На него наскочил тот пьяный казак, о котором говорили. Перед смертью Вулич сказал только два слова: “Он прав!” - “Я понимал: я предсказал невольно