Кому это нужно было? Сочинение-рассуждение. Онлайн тесты ЕГЭ Русский язык

…вокруг самовара, вокруг настоящего самовара, из которого пар валил, как из паровоза, – даже стекло в лампе немного затуманилось: так сильно шел пар. И чашечки были те же, синие снаружи и белые внутри, очень красивые чашечки, которые подарили нам еще на свадьбе. Сестра жены подарила – она очень славная и добрая женщина.

– Неужели все целы? – недоверчиво спросил я, мешая сахар в стакане серебряной чистой ложечкой.

– Одну разбили, – сказала жена рассеянно: она в это время держала отвернутым кран, и оттуда красиво и легко бежала горячая вода.

Я засмеялся.

– Чего ты? – спросил брат.

– Так. Ну, отвезите-ка меня еще разок в кабинетик. Потрудитесь для героя! Побездельничали без меня, теперь баста, я вас подтяну. – И я в шутку, конечно, запел: «Мы храбро на врагов, на бой, друзья, спешим…»

Они поняли шутку и тоже улыбнулись, только жена не подняла лица: она перетирала чашечки чистым вышитым полотенцем. В кабинете я снова увидел голубенькие обои, лампу с зеленым колпаком и столик, на котором стоял графин с водою. И он был немного запылен.

– Налейте-ка мне водицы отсюда, – весело приказал я.

– Ты же сейчас пил чай.

– Ничего, ничего, налейте. А ты, – сказал я жене, – возьми сынишку и посиди немножко в той комнате. Пожалуйста.

И маленькими глотками, наслаждаясь, я пил воду, а в соседней комнате сидели жена и сын, и я их не видел.

– Так, хорошо. Теперь идите сюда. Но отчего он так поздно не ложится спать?

– Он рад, что ты вернулся. Милый, пойди к отцу.

Но ребенок заплакал и спрятался у матери в ногах.

– Отчего он плачет? – с недоумением спросил я и оглянулся кругом. – Отчего вы все так бледны, и молчите, и ходите за мною, как тени?

Брат громко засмеялся и сказал:

– Мы не молчим.

И сестра повторила:

– Мы все время разговариваем.

– Я похлопочу об ужине, – сказала мать и торопливо вышла.

– Да, вы молчите, – с неожиданной уверенностью повторил я. – С самого утра я не слышу от вас слова, я только один болтаю, смеюсь, радуюсь. Разве вы не рады мне? И почему вы все избегаете смотреть на меня, разве я так переменился? Да, так переменился. Я и зеркал не вижу. Вы их убрали? Дайте сюда зеркало.

– Сейчас я принесу, – ответила жена и долго не возвращалась, и зеркальце принесла горничная. Я посмотрел в него, и – я уже видел себя в вагоне, на вокзале – это было то же лицо, немного постаревшее, но самое обыкновенное. А они, кажется, ожидали почему-то, что я вскрикну и упаду в обморок, – так обрадовались они, когда я спокойно спросил:

– Что же тут необыкновенного?

Все громче смеясь, сестра поспешно вышла, а брат сказал уверенно и спокойно:

– Да. Ты мало изменился. Полысел немного.

– Поблагодари и за то, что голова осталась, – равнодушно ответил я. – Но куда они все убегают: то одна, то другая. Повози-ка меня еще по комнатам. Какое удобное кресло, совершенно бесшумное. Сколько заплатили? А я уж не пожалею денег: куплю себе такие ноги, лучше… Велосипед!

Он висел на стене, совсем еще новый, только с опавшими без воздуха шинами. На шине заднего колеса присох кусочек грязи – от последнего раза, когда я катался. Брат молчал и не двигал кресла, и я понял это молчание и эту нерешительность.

– В нашем полку только четыре офицера осталось в живых, – угрюмо сказал я. – Я очень счастлив… А его возьми себе, завтра возьми.

– Хорошо, я возьму, – покорно согласился брат. – Да, ты счастлив. У нас полгорода в трауре. А ноги – это, право…

– Конечно. Я не почтальон.

Брат внезапно остановился и спросил:

– А отчего у тебя трясется голова?

– Пустяки. Это пройдет, доктор сказал!

– И руки тоже?

– Да, да. И руки. Все пройдет. Вези, пожалуйста, мне надоело стоять.

Они расстроили меня, эти недовольные люди, но радость снова вернулась ко мне, когда мне стали приготовлять постель – настоящую постель, на красивой кровати, на кровати, которую я купил перед свадьбой, четыре года тому назад. Постлали чистую простыню, потом взбили подушки, завернули одеяло, – а я смотрел на эту торжественную церемонию, и в глазах у меня стояли слезы от смеха.

– А теперь раздень-ка меня и положи, – сказал я жене. – Как хорошо!

– Сейчас, милый.

– Поскорее!

– Сейчас, милый.

– Да что же ты?

– Сейчас, милый.

Она стояла за моею спиною, у туалета, и я тщетно поворачивал голову, чтобы увидеть ее. И вдруг она закричала, так закричала, как кричат только на войне:

– Что же это! – И бросилась ко мне, обняла, упала около меня, пряча голову у отрезанных ног, с ужасом отстраняясь от них и снова припадая, целуя эти обрезки и плача.

– Какой ты был! Ведь тебе только тридцать лет. Молодой, красивый был. Что же это! Как жестоки люди. Зачем это? Кому это нужно было? Ты, мой кроткий, мой жалкий, мой милый, милый…

И тут на крик прибежали все они, и мать, и сестра, и нянька, и все они плакали, говорили что-то, валялись у моих ног и так плакали. А на пороге стоял брат, бледный, совсем белый, с трясущейся челюстью, и визгливо кричал:

– Я тут с вами с ума сойду. С ума сойду!

А мать ползала у кресла и уже не кричала, а хрипела только и билась головой о колеса. И чистенькая, со взбитыми подушками, с завернутым одеялом, стояла кровать, та самая, которую я купил четыре года назад – перед свадьбой…


… вокруг самовара, вокруг настоящего самовара, из которого пар валил, как из паровоза, - даже стекло в лампе немного затуманилось: так сильно шел пар. И чашечки были те же, синие снаружи и белые внутри, очень красивые чашечки, которые подарили нам еще на свадьбе. Сестра жены подарила - она очень славная и добрая женщина.

Неужели все целы? - недоверчиво спросил я, мешая сахар в стакане серебряной чистой ложечкой.

Одну разбили, - сказала жена рассеянно: она в это время держала отвернутым кран, и оттуда красиво и легко бежала горячая вода.

Я засмеялся.

Чего ты? - спросил брат.

Так. Ну, отвезите-ка меня еще разок в кабинетик. Потрудитесь для героя! Побездельничали без меня, теперь баста, я вас подтяну, - и я в шутку, конечно, запел: „Мы храбро на врагов, на бой, друзья, спешим…“

Они поняли шутку и тоже улыбнулись, только жена не подняла лица: она перетирала чашечки чистым вышитым полотенцем. В кабинете я снова увидел голубенькие обои, лампу с зеленым колпаком и столик, на котором стоял графин с водою. И он был немного запылен.

Налейте-ка мне водицы отсюда, - весело приказал я.

Ты же сейчас пил чай.

Ничего, ничего, налейте. А ты, - сказал я жене, возьми сынишку и посиди немножко в той комнате. Пожалуйста.

И маленькими глотками, наслаждаясь, я пил воду, а в соседней комнате сидели жена и сын, и я их не видел.

Так, хорошо. Теперь идите сюда. Но отчего он так поздно не ложится спать?

Он рад, что ты вернулся. Милый, пойди к отцу.

Но ребенок заплакал и спрятался у матери в ногах.

Отчего он плачет? - с недоумением спросил я и оглянулся кругом. - Отчего вы все так бледны, и молчите, и ходите за мною, как тени?

Брат громко засмеялся и сказал:

Мы не молчим.

И сестра повторила:

Мы все время разговариваем.

Я похлопочу об ужине, - сказала мать и торопливо вышла.

Да, вы молчите, - с неожиданной уверенностью повторил я. - С самого утра я не слышу от вас слова, я только один болтаю, смеюсь, радуюсь. Разве вы не рады мне? И почему вы все избегаете смотреть на меня, разве я так переменился? Да, так переменился. Я и зеркал не вижу. Вы их убрали? Дайте сюда зеркало.

Сейчас я принесу, - ответила жена и долго не возвращалась, и зеркальце принесла горничная. Я посмотрел в него, и - я уже видел себя в вагоне, на вокзале - это было то же лицо, немного постаревшее, но самое обыкновенное. И они, кажется, ожидали почему-то, что я вскрикну и упаду в обморок, - так обрадовались они, когда я спокойно спросил:

Что же тут необыкновенного?

Все громче смеясь, сестра поспешно вышла, а брат сказал уверенно и спокойно:

Да. Ты мало изменился. Полысел немного.

Поблагодари и за то, что голова осталась, - равнодушно ответил я. - Но куда они все убегают: то одна, то другая. Повози-ка меня еще по комнатам. Какое удобное кресло, совершенно бесшумное. Сколько заплатили? А я уж не пожалею денег: куплю себе такие ноги, лучше… Велосипед!

Он висел на стене, совсем еще новый, только с опавшими без воздуха шинами. На шине заднего колеса присох кусочек грязи - от последнего раза, когда я катался. Брат молчал и не двигал кресла, и я понял это молчание и эту нерешительность.

В нашем полку только четыре офицера осталось в живых, - угрюмо сказал я. - Я очень счастлив… А его возьми себе, завтра возьми.

Хорошо, я возьму, - покорно согласился брат. - Да, ты счастлив. У нас полгорода в трауре. А ноги это, право…

Конечно. Я не почтальон.

Брат внезапно остановился и спросил:

А отчего у тебя трясется голова?

Пустяки. Это пройдет, доктор сказал!

И руки тоже?

Да, да. И руки. Все пройдет. Вези, пожалуйста, мне надоело стоять.

Они расстроили меня, эти недовольные люди, но радость снова вернулась ко мне, когда мне стали приготовлять постель - настоящую постель, на красивой кровати, на кровати, которую я купил перед свадьбой, четыре года тому назад. Постлали чистую простыню, потом взбили подушки, завернули одеяло - а я смотрел на эту торжественную церемонию, и в глазах у меня стояли слезы от смеха.

А теперь раздень-ка меня и положи, - сказал я жене. - Как хорошо!

Сейчас, милый.

Поскорее!

Сейчас, милый.

Да что же ты?

Сейчас, милый.

Она стояла за моею спиною, у туалета, и я тщетно поворачивал голову, чтобы увидеть ее. И вдруг она закричала, так закричала, как кричат только на войне:

Что же это! - И бросилась ко мне, обняла, упала около меня, пряча голову у отрезанных ног, с ужасом отстраняясь от них и снова припадая, целуя эти обрезки и плача.

Какой ты был! Ведь тебе только тридцать лет. Молодой, красивый был. Что же это! Как жестоки люди. Зачем это? Кому это нужно было? Ты, мой кроткий, мой жалкий, мой милый, милый…

И тут на крик прибежали все они, и мать, и сестра, и нянька, и все они плакали, говорили что-то, валялись у моих ноги и так плакали. А на пороге стоял брат, бледный, совсем белый, с трясущейся челюстью, и визгливо кричал:

Я тут с вами с ума сойду. С ума сойду!

А мать ползала у кресла и уже не кричала, а хрипела только и билась головой о колеса. И чистенькая, со взбитыми подушками, с завернутым одеялом, стояла кровать, та самая, которую я купил четыре года назад - перед свадьбой…

Думаю, что многие неплохо представляют себе, что такое самовар.
Во всяком случае, наверняка видели если не живьём, то хотя б в кино или на картинках.

Самова́р — устройство для кипячения воды и приготовления чая. Первоначально вода нагревалась внутренней топкой, представляющей собой высокую трубку, наполняемую древесными углями. Позже появились другие виды самоваров — керосиновые, электрические и пр.

Сегодня я хочу рассказать вам о том самом, "первоначальном", или угольном, самоваре, и о его успешном применении в наш век электроники и кибернетики, "когда космические корабли бороздят просторы Большого Театра" (с).

Собственно, к "самоварному делу" приобщил меня мой братец, большой любитель путешествий и всяких антикварных диковин.
Не буду вдаваться в подробности, как и откуда появился у нас первый угольный самовар, но сразу замечу, что угольный самовар для любителей автопутешествий, а также дачников, любителей пикников, туристов-водников, рыбаков-лодочников и прочих любителей активного отдыха, не сильно стесненных в объеме и весе перевозимого багажа - это идеальный аксессуар, позволяющий красиво, романтично и с пользой для здоровья разнообразить вечериний (и не только) досуг.

Романтичность, самобытность и притягательность чаепитий именно из самовара настолько велика, что с легкой руки Вашего покорного слуги угольные (или, иначе, "жаровые" самовары) стали весьма популярны среди велосипедистов Самары и Тольятти.

Посудите сами:
Что может быть романтичней испить чаю из самовара прямо посреди полей...

На опушке в лесу...

Или прямо на пляже у воды?

Сам процесс розжига самовара - это некое таинство, производящее несомненный вау-эффект на неподготовленного зрителя, и в то же время доставляющий удовольствие истинному ценителю:

Вот вы залили в самовар воду, загрузили в топку угольков, раздули их...

Подбрасывали щепочки, веточки или сосновые шишки, бережно сохраняя огонь - и спустя некоторое время самовар уже дымит, шумит, чаю испить велит:

Поскольку я самоварами не торгую, а только лишь с удовольствием ими пользуюсь, то и предложу я вам не товар-самовар, а несколько практических советов, исходя из собственного многолетнего опыта пользования данным гаджетом.

Итак, начнем с оптимального размера самовара .
По моему опыту, наиболее оптимален будет жаровый самовар, рассчитанный на объем воды около 5 литров:
- он не столь громоздок, что б его было неудобно возить с собой (знакомые возят даже на велосипеде - в рюкзаке)
- для его заправки достаточно стандартной 5-литровой бутыли воды
- объем достаточен как для чаепития компанией из 3-6 человек. так и бОльшей толпы при соответствующей периодической дозаправке водой (испытано не однажды на Открытиях Велосезона Велосамары)
- требует не очень много топлива для эксплуатации

Второй по популярности вопрос - чем топить жаровый самовар.
Мы с братом перепробовали самое разнообразное топливо - начиная от щепочек и веточек и заканчивая углями из костра или готовым углем для барбекю, но самым оптимальным топливом мы считаем сухие сосновые шишки.
Сосна сама по себе отлично горит, но проблема небольшого самовара не только в топливе подходящего для его топки размера, но и в постоянстве беспрепятственного доступа кислорода - а сухая и, соответственно, раскрывшаяся сосновая шишка великолепно пропускает воздух, сколько их не накидай в топку - соответственно, горят шишки мощно, ровно и практически не дымят.

Следующий вопрос - нужна ли самовару труба .
Опыт показывает, что вполне можно обходиться и без трубы - без чая вы точно не останетесь, но труба позволяет повысить тягу и, соответственно, эффективность горения и КПД топлива - в чем вы сами можете убедиться на фото выше: шишки в самоваре с трубой горят с шумом и факелом пламени, поднимающимся выше трубы, напоминая двигатель перехватчика на форсаже;-).

На первых фото вы можете увидеть фирменную самоварную трубу антикварного самовара моего братца - она сама по себе является произведением искусства и доставляет чисто эстетическое удовольствие - но работает так же эффективно, как и обыкновенная труба из черной жести на последнем фото.

Труба может быть прямой или с изгибом - на мой взгляд, это совершенно не важно, а вот наличие ручки с теплоизолирующей накладкой - вещь просто необходимая.

Нет трубы - не беда, самовар и без нее будет работать.

Определимся с устройством самовара:

Если вам достался не новый, а видавший виды антикварный самовар, его кувшин может быть покрыт толстым слоем накипи, а часть деталей на нем может отсутствовать.

Одна из не всегда сохраняющихся в целости деталей самовара - клапан-паровичок, или отдушник (на фото снизу - справа от ручки самоварной крышки).
Его назначение - сброс давления в самоваре после закипания воды.

Собственно, остальные части обычно в самоварах наличествуют - ну или, на крайний случай, могут быть найдены на блошиных рынках.

Пожалуй, реже всего еще сохраняются колпачки на конфорке - но они и вовсе не сильно нужны.
Конфорка вам пригодится для подогрева заварного чайника. но, в принципе. и без нее можно обойтись - куда как важнее наличие теплоизолированных (обычно деревянных или эбонитовых) ручек на кувшине и крышке - без них вам не долить воды в самовар и не перенести его под парами.

В поддоне самовара снизу обычно присутствует крышечка зольника (поддувало) - она позволяет удалять золу и предотвартить падение горячих углей через решетку на поверхность, на которой стоит самовар - но в любом случае желательно, что б эта поверхность была из негорючего материала.

Самая же важная деталь самовара - кран .
Без исправного и хорошо притертого крана вам будет очень сложно им пользоваться, краны легко теряются или прикипают - потому требуют постоянного ухода и пригляда.

Как очистить самовар от накипи.

Со временем, особенно если вода жесткая. на внутренностях самовара образуется накипь. В антикварных самоварах ее толщина может достигать нескольких миллиметров, что существенно снижает теплопроводность стенок, и, соответственно, эффективность нагрева.
Проще всего очистить самовар от накипи, вскипятив его несколько раз с несколькими литрами столового уксуса - карбонаты кальция, калия и магния, из которых состоит накипЬ, при этом станут водорастворимыми, и накипь сойдет после нескольких процедур.
Не забудьте после этого прокипятить самовар чистой водой "в холостую".

Как топить самовар .

Собственно. никаких технологических мегахитростей тут нет - перед заправкой водой нужно вытряхнуть из самоварной топки остатки золы, закрыть снизу поддувало (если оно есть), проверить исправность крана, поставить самовар на ровную и негорючую (важно!!! ) подставку (на фото в качестве подставки - гранитная плитка барбекюшницы), залить воду до верхнего сужения кувшина - и можно разжигать.

Если вы топите щепочками - то опускайте через конфорку горящие щепки.
Если углями из костра - то вам понадобятся либо каминные щипцы, либо каминный совок.
Я предпочитаю разжигать самовар полосками бересты и топить сосновыми шишками.
Как только пламя начнет разгораться - установите трубу.
Шишки можно с легкостью подкидывать прямо через трубу - главное. следить по звуку, что они пролетают до топки. а не застревают по пути в трубе.

Когда самовар закипит (это видно по струям пара из отверстия отдушника, см фото ниже, и специфическому шуму) - останется только слить немного воды из носика - из-за особенностей конструкции она в нем не закипает, и полчашки желательно слить.
Теперь можно заваривать и разливать чай, для ускорения заварки можно подогреть заварочный чайник на конфорке - но, если у вас фарфоровый антикварный чайник, вы можете тем самым его закоптить;-).

Ну вот, пожалуй, и все мои советы.

А у вас есть самовар?

Views: 28598

(1)Я сидел в ванне с горячей водой, а брат беспокойно вертелся по маленькой комнате, хватая в руки мыло, простыню, близко поднося их к близоруким глазам и снова кладя обратно. (2)Потом стал лицом к стене и горячо продолжал:

– (3)Сам посуди. (4)Нас учили добру, уму, логике – давали сознание. (5)Главное – сознание. (6)Можно стать безжалостным, но как возможно, познавши истину, отбросить её? (7)С детства меня учили не мучить животных, быть жалостливым. (8)Тому же учили меня книги, какие я прочёл, и мне мучительно жаль тех, кто страдает на вашей проклятой войне. (9)Но вот проходит время, и я начинаю привыкать ко всем страданиям, я чувствую, что и в обыденной жизни я менее чувствителен, менее отзывчив и отвечаю только на самые сильные возбуждения. (10)Но к самому факту войны я не могу привыкнуть, мой ум отказывается понять и объяснить то, что в основе своей безумно. (11)Миллионы людей, собравшись в одно место и стараясь придать правильность своим действиям, убивают друг друга, и всем одинаково больно, и все одинаково несчастны – что же это такое, ведь это сумасшествие? (12)Брат обернулся и вопросительно уставился на меня своими близорукими глазами.

– (13)Я скажу тебе правду. – (14)Брат доверчиво положил холодную руку на моё плечо. – (15)Я не могу понять, что это такое происходит. (16)Я не могу понять, и это ужасно. (17)Если бы кто-нибудь мог объяснить мне, но никто не может. (18)Ты был на войне, ты видел – объясни мне.

— (19)Какой ты, брат, чудак! (20)Пусти-ка ещё горячей водицы. –

(21)Мне так хорошо было сидеть в ванне, как прежде, и слушать знакомый голос, не вдумываясь в слова, и видеть всё знакомое, простое, обыкновенное: медный, слегка позеленевший кран, стены со знакомым рисунком, принадлежности к фотографии, в порядке разложенные на полках. (22)Я снова буду заниматься фотографией, снимать простые и тихие виды и сына: как он ходит, как он смеётся и шалит. (23)И снова буду писать – об умных книгах, о новых успехах человеческой мысли, о красоте и мире. (24)А то, что он сказал, было участью всех тех, кто в безумии своём становится близок безумию войны. (25)Я как будто забыл в этот момент, плескаясь в горячей воде, всё то, что я видел там.

– (26)Мне надо вылезать из ванны, – легкомысленно сказал я, и брат улыбнулся мне, как ребёнку, как младшему, хотя я был на три года старше его, и задумался – как взрослый, как старик, у которого большие и тяжёлые мысли. (27)Брат позвал слугу, и вдвоём они вынули меня и одели. (28)Потом я пил душистый чай из моего стакана и думал, что жить можно и без ног, а потом меня отвезли в кабинет к моему столу, и я приготовился работать. (29)Моя радость была так велика, наслаждение так глубоко, что я не решался начать чтение и только перебирал книги, нежно лаская их рукою. (30)Как много во всём этом ума и чувства красоты! (Я сидел в ванне с горячей водой…

(Л. Андреев)

Леонид Николаевич Андреев (1871-1919) – русский писатель. Автор таких произведений, как «Баргамот и Гараська», «Рассказ о семи повешенных», «Савва», «Жизнь Василия Фивейского», «Красный смех», «Дни нашей жизни», «Жизнь человека» и др.

Война. Какое влияние она оказывает на людей? Именно эту проблему рассматривает Л.Н. Андреев в предложенном для анализа тексте.

Писатель вовлекает читателей в круг переживаний брата лирического героя, описывая его внутреннее состояние. Брат сильно обеспокоен тем, что война заставила людей действовать наперекор принципам добра, ума и логики. Его разум отказывается понять войну – символ безумия, то, что делает людей жестокими.

Писатель прямо не высказывает своего отношения к происходящему, однако мы, читатели, прекрасно понимаем, что Л.Н. Андреев убеждён: война ведёт к разрушению добра.

Об этом неоднократно говорили в своих произведениях русские писатели-классики. Вспомним роман Л.Н. Толстого «Война и мир». В этом произведении великий русский писатель выражает уверенность: война – это явление, противное человеческому разуму, это безумие, самое гадкое, что только может быть в жизни. И становится ясно, что в войне нет и не может быть ни капли хорошего, она ведёт лишь к страданиям. Поэтому ни в коем случае нельзя возвеличивать войну.

Приведу ещё один литературный пример, который показывает: война разрушает прекрасное. В романе М.А. Шолохова «Тихий Дон» Мишка Кошевой и Григорий Мелехов когда-то были друзьями. Но гражданская война всё перевернула с ног на голову. Их политические взгляды не совпали, и Кошевой навсегда возненавидел Григория и всех белых. Кошевой без капли сожаления убил Петро Мелехова – брата Григория. Он вообще отличался особой жестокостью и любил расправляться с врагами. Эта жестокость была в нём с детства, но война лишь усугубила её. Кошевой уже, видимо, не считал белых людьми. Даже когда Григорий Мелехов отрёкся от своих прежних убеждений, Кошевой не захотел его простить. Вот так война разрушила дружбу.

Война, уничтожая прекрасное, оказывает разрушительное влияние на жизни людей.

Какие ещё аргументы можно привести, чтобы доказать данную точку зрения?

Про одно и то же разные люди по-разному сказки сказывают. Вот что я от бабушки слышал… У мастера Фоки, на все руки доки, сын был. Тоже Фокой звали. В отца Фока Фокич дошлый пошел. Ничего мимо его глаз не ускользало. Всему дело давал. Ворону и ту перед дождем каркать выучил - погоду предсказывать.

Сидит как-то Фока Фокич - чай пьет. А из самовара через паровик густо пар валит. Со свистом. Даже чайник на конфорке вздрагивает.

Ишь ты, какая сила пропадает! Не худо бы тебя на работу приставить, - говорит Фока Фокич и соображает, как это сделать можно.

Это еще что? - запыхтел-зафыркал ленивый Самовар. - С меня и того хватит, что я кипяток кипячу, чайник грею, душеньку песней веселю, на столе красуюсь.

Оно верно, - говорит Фока Фокич. - Только песни распевать да на людях красоваться всякий может. Неплохо бы тебя, Самовар, хлеб молотить приспособить.

Как услыхал это Самовар - вскипел, кипятком плеваться начал. Того гляди, убежит. А Фока Фокич сгреб его да на молотильный ток вынес и давай там к нему рабочее колесо с хитрым рычагом пристраивать.

Пристроил он колесо с хитрым рычагом и ну Самовар на полный пар кипятить. Во всю головушку Самовар кипит, колесо вертит, хитрым рычагом, как рукой, работает.

Переметнул Фока Фокич с рабочего колеса на молотильный маховичок приводной ремень и:

Эх, поспевай, не зевай, снопы развязывай, в молотилку суй.

Стал Самовар хлеб молотить, паровой машиной прозываться. А характер тот же остался. Сварливый. Того гляди, от злости лопнет - паром обварит.

Вот ты как! - говорит Фока Фокич. - Погоди, я тебе работенку получше удумаю.

Долго думать не пришлось. Захромала как-то у Фоки Фокича лошадь. А в город ехать надо. И надумал Фока Фокич Самовар запрячь.

Повалил Фока Фокич Самовар набок. Загнул ему трубу, чтобы она в небо глядела. Приладил под него крепкие колеса. Отковал хитрые рычаги-шатуны да и заставил их колеса вертеть. А чтобы Самовар со злости не лопнул, добрым железом его оковал. Потом прицепил к Самовару тарантас, а к тарантасу телегу, загрузил чем надо, поднял пары и:

Эх, поспевай, куда надо поворачивай. Пару поддавай!

Стал Самовар людей и поклажу возить - паровозом прозываться. А характером еще злее стал.

Ну ладно, - говорит Фока Фокич. - Я тебе не такую работу удумаю.

Опять долго ждать не пришлось. Лето безветренное выдалось. Паруса на кораблях, как трава в засуху, сникли. А за море ехать надо. Хлеб везти. Тут-то и надумал Фока Фокич Самовар на корабль перенести.

Сказано - сделано. Трубу еще выше нарастил. Самовар в трюм поставил. Корабельные колеса смастерил, а к ним шатунные рычаги приспособил и:

Эй, не зевай, успевай! Рулем рули - куда надо правь.

Начал Самовар людей да товары за море возить - пароходом прозываться. Тут-то уж он вовсе послушным стал. Уступчивым. Вот как оно, дело-то, было. Другие, может быть, и по-другому рассказывают. Только моя бабушка врать не будет. Сама она это все видела и мне пересказала. А я - вам.