Языковые категории в лингвистике: их статус, соотнесенность, взаимодействие (на примере функционально-семантической категории ‘интенсивность’). Лингвистические категории и их типы


Введение
Вопрос о мыслительной основе языковых структур и их речевых реализаций рассматривается в современной лингвистической парадигме в качестве одного из важнейших. В этой связи особо актуальными становятся исследования в рамках сравнительно недавно заявившей о себе концептивной лингвистики - области языкознания, ориентированной на анализ генезиса, развития и функционирования языковых построений в плане их обусловленности ментальным субстратом, важнейшей составляющей которого являются дискретные элементы сознания - концепты (понятия), которые способны группироваться в сложные структуры, называемые понятийными категориями. Последние явились предметом уже достаточно многочисленных исследований, но не получили сколько-нибудь единообразной интерпретации. Цель настоящей статьи - дать обзор истории вопроса о понятийных категориях и предложить возможную таксономию их сущностных характеристик и функций.
1.Сведения из истории вопроса
Впервые термин “понятийные категории” был введен в научный обиход О.Есперсеном в его ставшей классической работе “Философия грамматики”, увидевшей свет в 1924 г. О.Есперсен признает, что “наряду с синтаксическими категориями, или кроме них, или за этими категориями, зависящими от структуры каждого языка, в том виде, в каком он существует, имеются еще внеязыковые категории, не зависящие от более или менее случайных фактов существующих языков. Эти категории являются универсальными, поскольку они применимы ко всем языкам, хотя редко выражаются в этих языках ясным и недвусмысленным образом. (…) За отсутствием лучшего термина я буду называть эти категории понятийными категориями”. Не исключая традиционного подхода к изучению языков – от формы к содержанию (семасиологический подход), О.Есперсен, как и его современник Ф.Брюно, считает важным метод исследования языка с внутренней стороны, изнутри, идя от содержания к форме, закладывая, таким образом, основы ономасиологии.
Именно при таком подходе становится очевидной та существенная роль, которую играют в успехе лингвистического исследования понятийные категории, и встает вопрос определения их онтологии и функций.
Термин “понятийные категории”, как отмечалось выше, принадлежит О.Есперсену; было бы, однако, ошибочным считать, что и теория понятийных категорий как мыслительного субстрата языка начала развиваться лишь с трудов этого исследователя. Следует признать, что и до О.Есперсена в языковедческой литературе высказывались предположения о существовании некоей ментальной сущности, предваряющей языковые (в особенности грамматические) построения и лежащей в их основе.
Есть основания полагать, что первым существование “универсального компонента” языка (или, скорее, языков) с собственно лингвистических позиций обосновал В. фон Гумбольдт в связи с проводившимися им типологическими исследованиями и созданием морфологической классификации языков. С.Д.Кацнельсон следующим образом резюмирует встречающиеся в разных работах высказывания Гумбольдта на эту тему: “Универсальные категории – это по большей части мыслительные формы логического происхождения. Они образуют систему, являющуюся общей основой языка, но непосредственно в строй языка не входящую. Вместе с тем и собственно логическими назвать их нельзя, так как, будучи обращены лицом к грамматике, они обнаруживают специфические черты. Можно сказать, что они составляют область “логической грамматики”, которая по существу не является ни логикой, ни грамматикой; это идеальная система, не совпадающая с категориями отдельных языков. В каждом отдельном языке категории идеальной логики преобразуются в конкретные грамматические категории”. Хотя “универсальные категории” Гумбольдта еще не совсем “понятийные категории” Есперсена (что вполне естественно: Гумбольдт по большей части типолог, а Есперсен грамматист), но тем не менее совпадение сущностных характеристик тех и других поразительно.
Проходит некоторое время, и Г.Пауль в работе “Принципы истории языка”, опубликованной в 1880 г., достаточно подробно останавливается на подобного рода категориях, именуя их в соответствии с традициями своего времени и в духе младограмматического учения “психологическими категориями”. Г.Пауль считает, что всякая грамматическая категория возникает на основе психологических, причем первая представляет собой не что иное, как внешнее выражение второй. Как только действенность психологической категории начинает обнаруживаться в языковых средствах, эта категория становится грамматической. Заметим, что данное положение очевидным образом перекликается с идеей Гумбольдта о “преобразовании” рассматриваемых им универсальных категорий в конкретные грамматические категории. По Паулю, с созданием грамматической категории действенность психологической не уничтожается. Психологическая категория независима от языка (ср. цитированное выше высказывание О.Есперсена о внеязыковом характере понятийных категорий и о том, что они не зависят от более или менее случайных фактов существующих языков.); существуя до возникновения грамматической категории, она продолжает функционировать и после ее возникновения, благодаря чему гармония, существовавшая первоначально между обеими категориями, с течением времени может быть нарушена. Грамматическая категория, по мнению Пауля, будучи связана с устойчивой традицией, является в известной мере “застывшей” формой психологической категории. Последняя же постоянно остается чем-то свободным, живым, принимающим различный облик в зависимости от индивидуального восприятия. Кроме того, изменение значения очень часто способствует тому, что грамматическая категория не остается адекватной категории психологической. Пауль считает, что если впоследствии появляется тенденция к выравниванию, то происходит сдвиг грамматической категории, при котором могут возникнуть своеобразные отношения, не укладывающиеся в существовавшие до того категории. Далее автор делает важный методологический вывод, касающийся лингвистической ценности анализа процессов взаимодействия “психологических” и грамматических категорий: “Рассмотрение этих процессов, которые мы можем проследить довольно подробно, дает нам вместе с тем возможность судить о первоначальном возникновении грамматических категорий, недоступных нашему наблюдению”.
Примерно в одно время с О.Есперсеном развивает теорию концептивной основы языка французский лингвист Г.Гийом. Не получившая достаточного внимания и заслуженной оценки во время жизни автора, сейчас теория Г.Гийома является объектом пристального изучения и анализа. Рассматривая вопросы метода анализа языка, сущности лингвистического знака, генезиса слова и его системной природы и другие, Г.Гийом постоянно обращается к понятийному фактору, стремится к изучению мыслительного и языкового в их тесной взаимосвязи. До выхода в свет в 1992 г. книги Г.Гийома “Принципы теоретической лингвистики” его концепция была известна русскоязычному читателю прежде всего благодаря трудам Е.А.Реферовской и Л.М.Скрелиной, посвятивших анализу научного наследия Гийома целый ряд работ. И хотя эти авторы расходятся в трактовке некоторых положений гийомовской лингвистики, оба ученых отмечают важнейшее место в ней понятийного компонента.
В настоящее время есть все основания считать, что Г.Гийому удалось создать собственную лингвистическую школу, получившую название “векторная лингвистика”, или “психосистематика”. На ее принципах уже созданы описания отдельных подсистем английского языка (например, имени и артикля, а также глагола). К числу учеников и последователей Г.Гийома относятся Р.-Л.Вагнер. П.Имбс, Р.Лафон, Б.Потье, Ж.Стефанини, Ж.Муанье, М.Мольо, Ж.Майар и др. Давая оценку их лингвистическим трудам, Л.М.Скрелина считает главной и характерной чертой этих ученых пристальное внимание к конкретным языковым фактам, которое идет от Г.Гийома, и стремление рассматривать их “изнутри”, со стороны означаемого, отталкиваясь от понятийных категорий при объяснении функционирования элементов в речь.
Вслед за О.Есперсеном ставит вопрос о природе понятийных категорий И.И.Мещанинов. Первая работа ученого, положившая начало разработке им теории понятийных категорий, была опубликована в 1945 г. За ней последовал еще целый ряд трудов, посвященных этой проблеме. Толчком к этим исследованиям послужила недостаточная разработанность вопроса о взаимных связях языка с мышлением, особенно тот факт, что “установлению общей точки зрения на связь языка с мышлением в значительной степени препятствовало слепое и безапелляционное заимствование из учебников логики и психологии, сводящееся к попыткам истолкования языковых фактов под углом зрения выработанных в них положений. Факты языка освещались со стороны, вместо того, чтобы получить свое объяснение внутри себя”. Кроме того, проводимые И.И.Мещаниновым типологические исследования наталкивали ученого на мысль, что различия между языками носят не абсолютный, а относительный характер и касаются в основном формы экспликации содержания, в то время как такие понятия, как предметность и действие, субъект, предикат, объект, атрибут с их модальными оттенками, а также отношения между словами в составе предложения оказываются общими для всех языков. Выявление данного универсального мыслительного субстрата и стало в работах И.И.Мещанинова проблематикой, связанной с анализом понятийных категорий.
Среди других наиболее известных отечественных исследователей, внесших вклад в разработку темы мыслительных основ языка, следует назвать С.Д. Кацнельсона. Эту тему С.Д.Кацнельсон разрабатывает применительно к трем основным направлениям лингвистических исследований: общая грамматика и теория частей речи; проблема порождения высказывания и речемыслительные процессы; типологическое сопоставление языков. Рассмотрим все три указанных направления несколько более подробно.
Выступая против формального понимания частей речи, основанного на выделении у слов формальных признаков и специфических категорий, которые формируются на основе флективной морфологии, С.Д.Кацнельсон, вслед за Л.В.Щербой, в качестве определяющего момента при отнесении слова к той или иной категории считает значение слова. Таксономия элементов языка, таким образом, проводится им на ономасиологической основе – от значения к форме (ср. приведенные выше точки зрения по данному вопросу О.Есперсена и Ф.Брюно). По С.Д.Кацнельсону, “в самих значениях слов, независимо от того, оформлены ли они флективно или по нормам иной морфологии, существуют некие опорные пункты, позволяющие говорить о существительных, прилагательных и т.д.”. Такими “опорными пунктами” и служат понятийные и семантические категории.
В теории речепорождения С.Д.Кацнельсон придерживается типичного для представителей генеративной семантики понимания процесса порождения речи, при котором исходной структурой порождающего процесса и одним из базисных понятий всей концепции является пропозиция. Последняя понимается в качестве некоего мыслительного содержания, выражающего определенное “положение дел”, событие, состояние как отношение между логически равноправными объектами. В составе пропозиции выделяются члены-носители отношения и связывающий их реляционный предикат. При этом каждый из членов пропозиции сам по себе не является ни подлежащим, ни прямым дополнением, а в составе возникших на базе пропозиции предложений может оказаться в любой из таких синтаксических функций. “Пропозиция содержит в себе момент образности и в этом отношении более непосредственно отражает реальность, чем предложение. Подобно картине она изображает целостный эпизод, не предписывая направления и порядка рассмотрения отдельных деталей”. Пропозиции, выступая в роли операционных схем на начальной фазе речепорождающего процесса, хотя и ориентированы на определенное смысловое содержание, но сами по себе, без заполнения открываемых ими “мест” определенными значениями недостаточно содержательны для того, чтобы служить основой для дальнейшего преобразования их в предложения. Эти структуры нуждаются в особых единицах, восполняющих пропозициональные функции. Такими единицами являются понятия. Как видно из этих рассуждений ученого, допускается не только существование некоего ментального субстрата, имеющего неязыковой характер и служащего основой речепорождающего процесса, но и отмечается его гетерогенность, сложная структурированность.
Что касается типологических изысканий, то, согласно С.Д.Кацнельсону, вовлечение содержательной стороны в орбиту этих исследований необходимо в силу хотя бы того факта, что и в области содержания языки обнаруживают черты как сходства, так и различия. Подчеркивая принципиальную возможность перехода от семантической системы одного языка к семантической системе другого языка, ученый делает акцент на универсальных, общечеловеческих мыслительных процессах, лежащих в основе речетворческой деятельности. С другой стороны, и “переход от логико-семантической системы к идиосемантической системе данного языка не представляет значительных трудностей, так как, оставаясь в пределах одного языка, мы всегда знаем, когда конфигурация понятийных компонентов образует фиксированное нормой значение и когда ей соответствует не одно, а несколько значений. Когда же мы сталкиваемся с новым для нас языком, эти границы исчезают в силу иного распределения понятийных компонентов между значениями по сравнению с тем, с которым мы сжились. Именно понятийные компоненты значений являются условием sine qua non их типологической (межъязыковой) конгруэнтности”.
Можно подытожить воззрения С.Д.Кацнельсона на значимость ментального предъязыкового субстрата следующим образом: “Мыслительные категории составляют основу грамматического строя, поскольку с их помощью достигается осмысление чувственных данных и преобразование их в пропозиции”.
Исследования в русле данной проблематики получили свое дальнейшее развитие в трудах А.В.Бондарко в связи с разработкой этим автором категории функционально-семантического поля, а также предпринятым им анализом функционально-семантически, семантических/структурных категорий. Особо следует выделить статью А.В.Бондарко “Понятийные категории и языковые семантические функции в грамматике”, специально посвященную рассмотрению соотношения этих сущностей и анализу языковой семантической интерпретации понятийных категорий. В статье также рассматривается вопрос об универсальности понятийных категорий. В целом, следует подчеркнуть, что А.В.Бондарко, неоднократно отмечая тесную связь своих теоретических изысканий с воззрениями О.Есперсена и И.И.Мещанинова, выражает в то же время и собственное, несколько отличное отношение к рассматриваемой проблеме. Опираясь на теорию понятийных категорий, А.В.Бондарко вместе с тем несколько отходит от нее. Избранное им направление определяется стремлением последовательно трактовать рассматриваемые категории как категории языковые, имеющие языковое содержание и языковое выражение. С этим связан и отказ ученого от термина “понятийная категория”, поскольку, как он считает, этот термин дает основания думать, что имеются в виду логические понятия, а не категории языка.
Значительный вклад в исследование понятийной сферы мышления в ее отношении к языку внес американский лингвист У.Л.Чейф. В своем наиболее известном труде “Значение и структура языка” он рассматривает значение с точки зрения концептуальной (ideational) теории языка. Эта теория утверждает, что идеи, или понятия, являются реальными сущностями в сознании людей и что посредством языка они обозначаются звуками, так что могут быть переданы из сознания одного индивидуума в сознание другого. У.Л.Чейф считает, что понятийная структура и поверхностная структура суть различные вещи: и если поверхностная структура представлена материальными средствами языка и дана нам в чувственном восприятии, то понятия находятся глубоко внутри нервной системы человека. Согласно У.Л.Чейфу, мы не можем сделать понятийных спектрограмм, рентгеноскопий или записей на магнитную ленту, чтобы неторопливо и внимательно исследовать их. Среди прочих процессов У.Л.Чейф рассматривает в своей книге процесс коммуникации с точки зрения применения коммуникантами понятийного аппарата, которым они располагают, анализирует проблему сочетания увеличивающегося инвентаря понятий со строго ограниченным набором языковых символов, пишет о нелинейном характере понятий. Он характеризует механизм общения как возбуждение и активизацию говорящим средствами языка понятийных сущностей в сознании слушающего. Вместе с тем У.Л.Чейф полностью отдает себе отчет в сложности исследования понятийной сферы: “Сказать, что понятия существуют, еще не значит, что мы в состоянии в мгновение ока выделить их в своем сознании или что у нас есть удовлетворительные способы их представления и рассмотрения”.
Кратко охарактеризовав самые основные исследования в области понятийных категорий в историческом аспекте, перейдем к изложению собственно теоретических аспектов этой проблемы.
2. Функции понятийных категорий
Коль скоро приходится признать наличие в человеческом сознании понятийных категорий, то в полный рост встает проблема их онтологического статуса, определения той сферы, того “этажа” сознания, где они коренятся, а также их отношения к явлениям действительности и категориям логики и языка.
По этому поводу исследователями высказываются различные точки зрения, часто не лишенные некоторой двойственности, а иногда и внутренней противоречивости. Так, О.Есперсен, устанавливая внеязыковой характер понятийных категорий, в дальнейшем изложении настаивает, что необходимо всегда помнить, что они должны иметь лингвистическое значение. О.Есперсен считает, что мы хотим понять языковые (лингвистические) явления, а потому было бы неправильно приступать к делу, не принимая во внимание существование языка вообще, классифицируя предметы и понятия безотносительно к их языковому выражению.
Размышляя о статусе понятийных категорий, И.И.Мещанинов решительно указывает на необходимость отграничения их от категорий логики и психологии и характеризует их следующим образом: “Приходится прослеживать в самом языке, в его лексических группировках и соответствиях, в морфологии и синтаксисе выражение тех понятий, которые создаются нормами сознания и образуют в языке выдержанные схемы. Эти понятия, выражаемые в самом языке, хотя и неграмматическою формою грамматического понятия, остаются в пределах языкового материала. Поэтому они не выступают из общего числа языковых категорий. В то же время, выражая в языке нормы действующего сознания, эти понятия отражают общие категории мышления в его реальном выявлении, в данном случае в языке”. Однако в одной из своих последующих работ И.И. Мещанинов, вступая в противоречие со своими прежними взглядами, трактует понятийные категории как разновидность логико-грамматических категорий.
В значительной степени перекликается с указанными взглядами О.Есперсена и И.И.Мещанинова (в той их части, где оба исследователя признают несобственно-языковой характер понятийных категорий) точка зрения С.Д.Кацнельсона, по мнению которого понятия и содержательные грамматические функции, в силу их прямой или косвенной обусловленности внеязыковой реальностью и в силу многообразия способов их выражения в языке, в известных границах независимы от языка. Поскольку, однако, способ выражения не “нейтрален” по отношению к содержанию, исследование языкового содержания невозможно без учета условий его распределения по формам языка.
Интересной представляется в плане анализа рассматриваемой проблемы концепция А.В.Бондарко, который считает необходимым различение собственно понятийных (логических, мыслительных) категорий и двусторонних языковых единств типа устанавливаемых им функционально-семантических полей. Эти поля включают в себя семантические элементы в интерпретации именно данного языка и конкретные элементы плана выражения также именно данного языка. Отсюда вытекает трактовка этих полей как единств, находящихся на поверхностном уровне, что, однако, не означает, что исключается связь с уровнем глубинным. Такую связь автор усматривает в том, что семантические функции, носителями которых являются элементы данного поля, представляют собой “поверхностную” реализацию определенной “глубинной” инвариантной понятийной категории или комплекса таких категорий. Итак, можно предположить, что собственно понятийные категории, имеющие универсальный характер, относятся к глубинному уровню, тогда как конкретно-языковая семантическая интерпретация данной понятийной категории, организация языковых средств, служащих для выражения данного значения, распределения семантической нагрузки между морфологическими, синтаксическими, лексическими и словообразовательными средствами - все это относится к поверхностному уровню.
А.В.Бондарко предлагает идею выделения нескольких уровней контенсивной стороны языка. Семантика, согласно его точке зрения, есть и на глубинном, и на поверхностном уровне. Глубинная семантика характеризуется им как не имеющая конкретно-языковой организации и интерпретации и не закрепленная за определенными языковыми средствами. Поверхностная же семантика, базируясь на глубинной, относится уже к данному, конкретному языку. Глубинные понятийные инварианты здесь выступают в вариантах, общая конфигурация которых и многие детали характерны именно для данного языка. Таким образом, понятийные категории играют функционально активную роль и по отношению к глубинной семантике, где они реализуются в вариантах общезначимых, не имеющих конкретно-языковой специфики, и по отношению к поверхностной семантике, где они реализуются в таких вариантах, которые составляют специфическую особенность именно данного языка или группы языков, в отличие от других языков.
В одной из своих последующих работ А.В. Бондарко приходит к мысли о необходимости разграничения и понятийных категорий. Он выделяет два их типа: фундаментальные понятийные категории, являющиеся облигаторными и универсальными, и нефундаментальные категории - факультативные и неуниверсальные. Такое членение семантических и понятийных категорий свидетельствует о тонком анализе объекта исследования и об осознании ученым всей сложности и многогранности системных отношений между сущностями, не данными человеку в непосредственном чувственном восприятии. К сожалению, приходится констатировать, что оборотной стороной такой классификации является некоторая ее громоздкость, не всегда достаточно четкая выявленность отношений между предлагаемыми уровнями, иногда отсутствие ясной делимитации одного уровня от другого. Не вполне понятной, например, представляется разница между нефундаментальными понятийными категориями и категориями поверхностной семантики. Видимо, сознавая это, А.В.Бондарко пишет, что, может быть, нефункциональные понятийные категории следовало бы назвать не понятийными категориями, а как-либо иначе.
Итак, какое же место занимают понятийные категории в структуре человеческого сознания и каковы их функции? Представляется вполне корректной позиция И.И.Мещанинова по этому вопросу: “Они служат тем соединяющим элементом, который связывает, в конечном итоге, языковой материал с общим строем человеческого мышления, следовательно, и с категориями логики и психологии”. В этом суждении несколько очень важных идей. Во-первых, показано, что понятийные категории как бы двунаправлены: одной своей стороной они обращены к универсальным логическим и психологическим категориям и законам и через них связаны с объективной действительностью; другой стороной они обращены к языковому материалу и находят свое выражение в фактах языка (ср. отмечаемое А.И.Варшавской свойство “двуликости” понятийных категорий). Во-вторых, понятийные категории, располагаясь между логико-психологическими и языковыми, не являются в собственном смысле ни теми, ни другими; они обладают собственным, относительно самостоятельным статусом. В-третьих, в приведенном высказывании И.И.Мещанинова недвусмысленно выражена идея о “многоэтажности” человеческого сознания, где каждый “этаж” непосредственно связан с соседними, относительно независим от них в силу наличия специфических функций и вместе со всеми образует единое здание человеческого менталитета.
Прав был и О.Есперсен, разграничивая понятийную и языковую сферы и устанавливая, таким образом, нетождественность категорий понятийных и языковых: “Не раз нам придется констатировать, что грамматические категории представляют собой в лучшем случае симптомы, или тени, отбрасываемые понятийными категориями; иногда “понятие”, стоящее за грамматическим явлением, оказывается таким же неуловимым, как кантовская вещь в себе”.
Таким образом, понятийные категории - это релевантные для языка ментальные категории, ориентированные, с одной стороны, на логико-психологические категории, а с другой - на семантические категории языка. Представляя собой опосредованный универсальными законами мышления результат человеческого опыта, они, в свою очередь, являются основой семантических структур языка, необходимой предпосылкой функционирования языковой системы в целом. Здесь следует сделать следующие два замечания.
Первое. Говоря, что понятийные категории в генетическом плане как бы “предваряют” языковые категории, предшествуют им, необходимо учитывать факт гетерогенности понятийных категорий. Так, если понятийная категория количественности формируется в сознании и затем оформляется в языке в результате отражения количественных параметров объектов реальной действительности, то такие понятийные категории, как модальность - и в особенности ее аксиологический тип, “идут” не от действительности, а от человека, обусловливаются активностью человеческого сознания, его способностью к весьма сложному и неоднонаправленному взаимодействию с внешней средой. Н.А.Кобрина выделяет следующие три типа понятийных категорий. Первый тип - такие, которые представляют отражение реальности в виде форм и предметов мысли (то есть совпадают с понятиями в философии). Это определенные смысловые сущности, получающие отражение в семантике, либо в лексических группировках слов, либо в частеречных классах, в зависимости от уровня рассмотрения, точнее, осмысления объекта. Для таких понятийных категорий границы между их семантикой и понятийным смыслом практически размыты. В лингвистике эта размытость проявляется в том, что в семантическом синтаксисе понятийные концепты часто называются семантическими ролями (актантами). Другой тип понятийных категорий - параметры, признаки, характеристики - такие, как вид, время, залог, наклонение, род, число, падеж. Для этих понятийных категорий однозначная соотносимость с формой чаще всего отсутствует. Третий тип - это релятивные, или операционные, понятийные категории, то есть такие, которые лежат в основе схем организации понятий. Наиболее характерным признаком релятивной понятийной категории является сетка понятий, отражающих соотношение таких референтов, как действие или событие с вовлеченными в них предметами мысли. Такое соотношение является образным отражением реальной ситуации, и оно превращается в пропозицию после того, как выбран реляционный предикат на семантическом уровне и заполнены все “места” реляционной схемы.
Второе. Тезис о том, что понятийные категории являются необходимой предпосылкой адекватного функционирования всей системы языка, нуждается в пояснении. Язык, как известно, имеет уровневую и аспектную организацию, и каждый уровень и аспект относится к понятийной сфере по-разному. Если количество и номенклатура единиц фонетического уровня определяются физиологическими возможностями артикуляционного аппарата и в целом с единицами понятийной сферы не соотносятся, то единицы лексической системы языка регулярно коррелируют с фондом понятий. Наиболее же явно “реагирует” на понятийную сферу грамматическая система в силу ее приближенности к общим законам организации мышления.
Между внеязыковой действительностью и логико-психологическим уровнем существуют отражения - внешний мир воздействует через рецепторы человека на его мозг, в результате чего возникают идеальные корреляты явлений действительности. В целом отношения между внеязыковой действительностью и логико-психологической сферой изоморфны (при этом мы отвлекаемся от частных случаев искажения восприятия действительности, причины которых варьируют от специфики природы отражаемого объекта до индивидуальной патологии сознания отражающего субъекта).
Понятийная сфера упорядочивает явления логико-психологического уровня. Классифицирующая деятельность человеческого рассудка дискретизирует, структурирует и группирует эти явления на основе их наиболее общих и наиболее релевантных для человека признаков. Понятийная сфера есть сфера концептивных аналогов сущностей логико-психологического уровня. Отношения между этими уровнями характеризуются, таким образом, как отношения систематизации, и им свойственен гомоморфизм.
Суть следующего этапа (переход от понятий к сфере языка) - формализация понятийных категорий, придание им лингвистического значения, их “оязыковление”. Имеет место переход от универсальных явлений к явлениям идиоэтническим, следовательно, данные межуровневые отношения алломорфны. Следует отметить, что на данном этапе возникает и структурированность самой системы понятийных категорий, выявляются различные их типы.
Последняя ступень - связь семантики с поверхностной структурой. Поскольку это есть связь между двумя сторонами языкового знака, то рассмотрение ее представляет отдельную лингвистическую проблему и выходит за рамки настоящей работы. Ограничимся лишь констатацией существования различных точек зрения на нее (ср. идею Ф. де Соссюра об однозначном соответствии между означающим и означаемым и теорию С. О. Карцевского об асимметричном дуализме языкового знака).

Заключение

Вряд ли современная наука ставит перед собой задачи более глобальные и сложные, чем исследование закономерностей и свойств человеческого сознания. Существенный вклад в анализ свойств этого уникального объекта вносит и лингвистика. А взгляд на язык иначе как на “материализацию сознания человека” неизбежно влечет за собой повышенное внимание к понятийным основам языковых построений. Описание понятийных категорий, таким образом, не только помогает адекватно понять и интерпретировать факты языка, но и способс
и т.д.................

КАТЕГОРИИ ГРАММАТИЧЕСКИЕ, особым образом организованные и выражаемые наборы языковых значений («граммем»), имеющие привилегированный статус в языковой системе; в каждом языке имеются свои грамматические категории, но многие существенные для человеческого опыта значения оказываются в составе грамматических категорий очень большого числа языков (таковы, например, значения количества объектов, длительности действия, времени действия относительно момента речи, субъекта и объекта действия, желательности и др.).

Чтобы иметь возможность считаться грамматической категорией, набор значений должен обладать по крайней мере двумя свойствами, а именно категориальностью и обязательностью. Первое свойство (известное также под названиями взаимоисключительности, парадигматичности, однородности, функциональности и др.) позволяет выделить из всего множества языковых значений такие, которые объединяются в категории; второе выделяет среди языковых категорий те, которые являются для данного языка грамматическими. Категорией может быть только такой набор значений, элементы которого исключают друг друга, т.е. не могут одновременно характеризовать один и тот же объект (это свойство можно сформулировать и по-другому: каждому объекту в определенный момент можно приписать только одно значение из этого набора). Так, свойством категориальности, или взаимоисключительности в нормальном случае обладают значения физического возраста (человек не может быть одновременно стариком и ребенком), пола, размера и многие другие. Напротив, такие значения, как, например, цвет, не являются категориями: один и тот же объект вполне может быть одновременно окрашен в разные цвета.

Далеко не все языковые категории, однако, могут считаться грамматическими. Для этого необходимо, чтобы категория удовлетворяла второму свойству, т.е. свойству обязательности (в современной лингвистике это утверждение получило широкое признание, главным образом после работ Р.Якобсона, но подобные идеи высказывались и раньше). Категория является обязательной (для некоторого класса слов), если всякое слово из этого класса выражает какое-либо значение данной категории. Так, в русском языке обязательной является, например, категория времени глагола: всякая личная форма глагола в тексте выражает одно из значений этой категории (либо прошедшее, либо настоящее, либо будущее время), и не бывает такой личной формы глагола, о которой можно было бы сказать, что она «никакого времени», т.е. не охарактеризована по времени в грамматическом отношении.

Существование в языке обязательных категорий означает, что говорящий, собираясь употребить в речи какое-либо слово, вынужден выразить при этом слове одно из значений некоторой категории (т.е. охарактеризовать данное слово по данной категории). Так, выбирая личную форму глагола, говорящий по-русски обязан охарактеризовать ее по виду, времени, наклонению, залогу, лицу/числу (или, в прошедшем времени, роду) подлежащего, поскольку все это – грамматические категории русского глагола. Говорящий обязан указывать соответствующие значения грамматических категорий, даже если это не входит в его собственный коммуникативный замысел, – например, он мог и не иметь в виду специально обозначать время действия. Конечно, говорящий может все же избежать указания времени – но тогда ему придется употреблять уже не глагол, а, например, существительное, у которого в русском языке нет обязательной категории времени. Ср. пару вида ты пришел ~ твой приход , где грамматическое время выражено только в первом случае; при желании это можно сделать и во втором случае (ср. твой прошлый/будущий приход и т.п.), но существенно, что, если говорящий хочет уклониться от выражения времени при существительном, он свободно может это сделать, не нарушая грамматических требований языка, тогда как в случае глагольной формы сделать это невозможно.

Грамматические категории каждого языка можно уподобить своего рода анкете, предъявляемой к описанию объектов и ситуаций на данном языке: говорящий не может успешно выполнить это описание, не ответив (хочет он того или нет) на вопросы такой «грамматической анкеты». По меткому замечанию Р.Якобсона, «основное различие между языками состоит не в том, чтó может или не может быть выражено, а в том, чтó должно или не должно сообщаться говорящими». Отсюда следует важность той роли, которую играет грамматика в создании так называемой «наивной картины мира», т.е. того способа отражения действительности, который составляет специфику каждого языка (и стоящей за ним культуры), так как именно в системе грамматических категорий прежде всего отражается коллективный опыт носителей данного языка.

В разных языках число грамматических категорий различно; существуют языки с очень развитой «грамматической анкетой», в других языках набор грамматических категорий весьма ограничен (языки, полностью лишенные грамматических значений, все же не засвидетельствованы, хотя их существование, вообще говоря, не противоречит лингвистической теории).

Наряду с двумя указанными выше основными свойствами грамматические категории, как правило, характеризуются и рядом дополнительных свойств. Область применимости грамматической категории (т.е. множества тех слов, для которых категория обязательна) должна быть достаточно велика и иметь естественные границы (как правило, это крупные семантико-грамматические классы слов типа существительных или глаголов или их подклассы типа переходных глаголов, одушевленных существительных и т.п.). С другой стороны, число значений грамматической категории (граммем), как правило, невелико, и они выражаются с помощью небольшого числа регулярных показателей. Эти три дополнительных свойства позволяют, в частности, разграничить грамматическую и так называемую лексическую обязательность (последняя всегда привязана к небольшой группе слов, и соответствующие значения не имеют регулярных показателей). Так, в русском языке выбор значения "ребенок тех же родителей" обязательно сопровождается указанием на пол ребенка (соответственно, брат или сестра ), однако мы не можем говорить о грамматической категории «пол родственника» по причинам, перечисленным выше: обязательное указание на пол в русском языке свойственно лишь небольшой группе существительных (терминов родства), и при этом никаких специальных показателей мужского или женского пола в составе этих слов нет. Лексическая обязательность – весьма распространенное явление, но она характеризует отдельные группы лексики данного языка и не носит системного характера.

Значение граммем грамматических категорий – весьма сложный объект; сущности, называемые грамматическими значениями (например, "множественное число", "дательный падеж", "прошедшее время" и т.п.), как правило, устроены гораздо сложнее лексических значений. Не следует отождествлять название граммемы с ее значением (как часто – вольно или невольно – поступают авторы грамматических описаний): за названием типа "множественное число" в действительности стоит некое множество контекстных значений, выражаемых набором формальных показателей, при этом всякий показатель может иметь любое из данных значений, а всякое значение может быть приписано любому из данных показателей. Так, в русском языке число выражается по-разному в зависимости от типа склонения существительного и других факторов (ср. пальц-ы , дом-а , яблок-и , сту-ья и т.п.), а формы множественного числа – независимо от того, какой показатель в них присутствует – могут выражать не только простое множество объектов, но и класс объектов в целом (страусы вымирают ), различные разновидности или сорта объектов (драгоценные металлы , сыры ), большое количество (пески ), неопределенность (нет ли свободных мест ? » "хотя бы одного места") и т.д. Такая ситуация типична для большинства граммем, которые, таким образом, в общем случае являются лишь своего рода ярлыками, обозначающими достаточно сложное соответствие между формальными и содержательными элементами языка.

В число контекстных значений граммем может входить апелляция как к свойствам окружающего мира, так и к синтаксическим свойствам других слов. Значения первого типа называются семантическими (или семантически наполненными, номинативными и др.); значения второго типа называются синтаксическими (или реляционными), что отражает их основное свойство – служить выражению синтаксических связей между словами в тексте, а не непосредственному описанию действительности (ср., например, граммемы рода у русских существительных типа диван и тахта , отражающие только различие в их согласовательных моделях: больш-ой диван и больш-ая тахта ). Синтаксические значения в той или иной степени присутствуют в составе почти каждой грамматической категории (так, в русском языке к синтаксическим употреблениям числа можно отнести появление единственного числа в конструкциях с числительными типа три дома , двадцать один дом или в дистрибутивных конструкциях типа советники надели на нос очки ). Существуют и такие грамматические категории, у которых синтаксические значения преобладают или даже являются единственными. Такие категории называются синтаксическими ; к важнейшим из них относятся род и падеж существительных, а в ряде случаев также залог и наклонение глаголов. Языки, в которых синтаксические грамматические категории отсутствуют, называются изолирующими (таковы прежде всего аустроазиатские, тайские и сино-тибетские языки Юго-Восточной Азии, языки манде и ква Западной Африки и др.).

Чаще всего граммемы выражаются с помощью морфологических средств – аффиксов (среди которых различают префиксы, суффиксы, инфиксы, циркумфиксы и трансфиксы), а также чередований и редупликаций. Морфологическое выражение граммем свойственно агглютинативным и фузионным языкам (в последних существенную роль играет также неаффиксальная морфологическая техника). Наиболее яркими примерами фузионных языков являются санскрит, древнегреческий, литовский, многие языки индейцев Северной Америки и др.; широко распространены языки, обладающие в равной мере чертами агглютинативности и фузионности (таковы, например, многие уральские, монгольские, семитские языки, языки банту и др.). В то же время встречается и неморфологический способ выражения грамматических значений, при котором эти последние передаются самостоятельными словоформами («служебными словами») или синтаксическими конструкциями. Языки с преобладанием неморфологической техники выражения грамматических значений называются аналитическими (таковы, в частности, полинезийские языки).

Если грамматическая категория устроена так, что все ее граммемы способны поочередно присоединяться к основе одного и того же слова, то такая категория называется словоизменительной, а комбинации ее граммем с основой слова – грамматическими формами этого слова. Совокупность всех грамматических форм одного слова образует его парадигму, а слово, понимаемое как совокупность всех своих форм, называется лексемой. Типичными примерами словоизменительных категорий являются падеж существительного, время и наклонение глагола и др.: так, в нормальном случае основа каждого существительного сочетается с показателями всех падежей данного языка, основа каждого глагола – с показателями всех наклонений и т.п. (несистемные нарушения этого принципа приводят к появлению так называемых дефектных парадигм, ср. отсутствие формы родительного падежа множ. числа у слова треска или формы 1-го лица ед. числа у глагола победить в русском языке).

Не все грамматические категории, однако, образуют парадигмы грамматических форм: возможна и такая ситуация, когда при основе слова может выражаться только одна граммема. Такие грамматические категории противопоставляют не разные формы одного и того же слова, а разные слова (т.е. разные лексемы) и называются словоклассифицирующими. Типичным примером словоклассифицирующей категории является род существительных: например, в русском языке каждое существительное относится к одному из трех родов, но возможность образовывать «родовые парадигмы» (т.е. свободно менять значение рода) у русских существительных отсутствует. Напротив, у русских прилагательных категория рода, как легко видеть, является словоизменительной (ср. парадигмы типа белый ~ белая ~ белое и т.д.).

Основными синтаксическими грамматическими категориями считаются род и падеж (у имени) и залог (у глагола): род связан с морфологическим выражением согласования, а падеж – с морфологическим выражением управления. Кроме того, как падеж, так и залог обеспечивают различение семантических и синтаксических аргументов глагола, т.е. такие синтаксические сущности, как подлежащее и дополнения, и такие семантические сущности, как агенс, пациенс, инструмент, место, причина и мн. др. К синтаксическим (согласовательным) категориям относятся также лицо/число и род глагола.

Большая часть грамматических категорий, встречающихся в языках мира, относится к семантическим категориям. Специфическими семантическими категориями существительных являются число и детерминация (или, в «европейском» варианте, определенность/неопределенность). Категории числа, детерминации и падежа тесно взаимодействуют и часто выражаются единым грамматическим показателем (флексией); флективные падежно-числовые парадигмы свойственны и русском языку. Категория числа обычно представлена двумя граммемами (единственного и множественного числа), но в ряде языков встречается еще и двойственное число, исходно связанное, по-видимому, с обозначением парных объектов (таких, как губы , глаза , берега и т.п.); двойственное число было в древнегреческом, санскрите, древнерусском, классическом арабском; оно засвидетельствовано также в современных языках: словенском, корякском, селькупском, хантыйском и др. Еще более редким является специальное грамматическое выражение для совокупности из трех объектов (тройственное число) или небольшого числа объектов (паукальное число): такие граммемы обнаружены, например, в языках Новой Гвинеи.

Система семантических грамматических категорий глагола очень разнообразна и сильно различается в разных языках. С некоторой долей условности глагольные категории могут быть разбиты на три крупные семантические зоны: аспектуальную, темпоральную и модальную. К аспектуальным (или видовым) значениям относятся все те, которые описывают особенности развертывания ситуации во времени (длительность, ограниченность, повторяемость) или выделяют те или иные временные фазы ситуации (например, начальную стадию или результат); в этом смысле справедлива известная характеристика аспекта как «внутреннего времени» глагола. Напротив, грамматическая категория, традиционно называемая в лингвистике «временем», лишь указывает на относительную хронологию данной ситуации, т.е. имеет ли она место раньше, одновременно или позже некоторой другой ситуации («точки отсчета»). Точка отсчета может быть произвольной (и в этом случае перед нами категория относительного времени, или таксиса), но может быть и фиксированной; фиксированная точка отсчета, совпадающая с моментом произнесения высказывания («моментом речи»), дает категорию абсолютного времени с тремя основными граммемами: прошедшего, настоящего и будущего времени. Дополнительное указание на степень отдаленности ситуации от момента речи (указание «временной дистанции») может увеличивать число граммем категории времени; развитые системы обозначения временной дистанции особенно характерны для языков банту (Тропическая Африка). Вид и время часто выражаются в глагольных словоформах совместно (отсюда традиционная грамматическая номенклатура, в которой «временем» могла называться любая видо-временная глагольная форма). Наиболее типичны комбинации длительного вида и прошедшего времени (общепринятое название «имперфект»), а также ограниченного вида и прошедшего времени (общепринятое название «аорист»).

Глагольная система может характеризоваться большим числом аспектуальных граммем: так, к базовому противопоставлению длительного (дуративного, имперфективного) и ограниченного (перфективного, точечного) аспекта часто (как, например, во многих тюркских языках) добавляются по крайней мере хабитуальный (и/или многократный) аспект и результативный аспект (ср. окно открыто , русск. диал. он выпивши ). Различие, аналогичное хабитуальному аспекту, в русском языке может быть выражено лексически, ср. мальчик идет в школу и мальчик ходит в школу . Особой разновидностью результативного аспекта является перфект, весьма широко распространенный в языках мира (так, перфект имеется в английском, испанском, греческом, финском, болгарском, персидском и многих других языках). Напротив, «бедные» аспектуальные системы (типа восточно- или западно-славянских) характеризуются противопоставлением всего двух аспектуальных граммем (называемых совершенным vs. несовершенным видом, перфективом vs. имперфективом, комплетивом vs. инкомплетивом и т.п.), но зато каждая из этих граммем имеет очень широкий спектр контекстных значений. Так, в русском языке граммема несовершенного вида может выражать длительность, многократность, хабитуальность и даже перфект (ср. Максим читал «Войну и мир »); выбор той или иной интерпретации зависит от контекста, лексической семантики глагола и других факторов. В языках с «богатыми» аспектуальными системами (типа тюркских, полинезийских или банту) все эти значения могут различаться морфологически.

Наиболее сложную и разветвленную структуру имеет зона глагольной модальности (дающая грамматическую категорию наклонения). К модальным значениям относят, во-первых, такие, которые обозначают степень реальности ситуации (ирреальные ситуации не имеют места в действительности, но являются возможными, вероятными, желаемыми, обусловленными и т.п.), а во-вторых, такие, которые выражают оценку говорящим описываемой ситуации (например, степень достоверности ситуации, степень желательности ситуации для говорящего и т.п.). Нетрудно видеть, что оценочные и ирреальные значения часто тесно связаны друг с другом: так, желаемые ситуации всегда имеют положительную оценку говорящего, ирреальные ситуации часто обладают меньшей степенью достоверности и т.п. Не случайно поэтому использование, например, условного наклонения для выражения сомнения или неполной достоверности, характерное для многих языков мира.

Особое место среди граммем наклонения занимает императив, сочетающий выражение желания говорящего с выражением побуждения, направленного на адресата. Императив – одна из самых распространенных граммем в естественных языках (возможно, это значение является универсальным). У граммем наклонений велика также доля синтаксических употреблений (так, во многих языках сказуемое придаточного предложение должно принимать форму какого-либо из ирреальных наклонений; то же относится к выражению вопросов или отрицаний).

К наклонению примыкает грамматическая категория эвиденциальности, выражающая источник информации об описываемой ситуации. Во многих языках мира такое указание является обязательным: это значит, что говорящий должен сообщить, наблюдал ли он данное событие своими глазами, слышал о нем от кого-то, судит о нем на основании косвенных признаков или логических рассуждений, и т.п.; наиболее сложно устроенные эвиденциальные системы характерны для тибетских языков и ряда языков американских индейцев, несколько более простые эвиденциальные системы имеются в языках балканского ареала (болгарский, албанский, турецкий), а также во многих языках Кавказа, Сибири и Дальнего Востока.

Введение

Вопрос о мыслительной основе языковых структур и их речевых реализаций рассматривается в современной лингвистической парадигме в качестве одного из важнейших. В этой связи особо актуальными становятся исследования в рамках сравнительно недавно заявившей о себе концептивной лингвистики - области языкознания, ориентированной на анализ генезиса, развития и функционирования языковых построений в плане их обусловленности ментальным субстратом, важнейшей составляющей которого являются дискретные элементы сознания - концепты (понятия), которые способны группироваться в сложные структуры, называемые понятийными категориями. Последние явились предметом уже достаточно многочисленных исследований, но не получили сколько-нибудь единообразной интерпретации. Цель настоящей статьи - дать обзор истории вопроса о понятийных категориях и предложить возможную таксономию их сущностных характеристик и функций.

1.Сведения из истории вопроса

Впервые термин “понятийные категории” был введен в научный обиход О.Есперсеном в его ставшей классической работе “Философия грамматики”, увидевшей свет в 1924 г. О.Есперсен признает, что “наряду с синтаксическими категориями, или кроме них, или за этими категориями, зависящими от структуры каждого языка, в том виде, в каком он существует, имеются еще внеязыковые категории, не зависящие от более или менее случайных фактов существующих языков. Эти категории являются универсальными, поскольку они применимы ко всем языкам, хотя редко выражаются в этих языках ясным и недвусмысленным образом. (…) За отсутствием лучшего термина я буду называть эти категории понятийными категориями”. Не исключая традиционного подхода к изучению языков – от формы к содержанию (семасиологический подход), О.Есперсен, как и его современник Ф.Брюно, считает важным метод исследования языка с внутренней стороны, изнутри, идя от содержания к форме, закладывая, таким образом, основы ономасиологии.

Именно при таком подходе становится очевидной та существенная роль, которую играют в успехе лингвистического исследования понятийные категории, и встает вопрос определения их онтологии и функций.

Термин “понятийные категории”, как отмечалось выше, принадлежит О.Есперсену; было бы, однако, ошибочным считать, что и теория понятийных категорий как мыслительного субстрата языка начала развиваться лишь с трудов этого исследователя. Следует признать, что и до О.Есперсена в языковедческой литературе высказывались предположения о существовании некоей ментальной сущности, предваряющей языковые (в особенности грамматические) построения и лежащей в их основе.

Есть основания полагать, что первым существование “универсального компонента” языка (или, скорее, языков) с собственно лингвистических позиций обосновал В. фон Гумбольдт в связи с проводившимися им типологическими исследованиями и созданием морфологической классификации языков. С.Д.Кацнельсон следующим образом резюмирует встречающиеся в разных работах высказывания Гумбольдта на эту тему: “Универсальные категории – это по большей части мыслительные формы логического происхождения. Они образуют систему, являющуюся общей основой языка, но непосредственно в строй языка не входящую. Вместе с тем и собственно логическими назвать их нельзя, так как, будучи обращены лицом к грамматике, они обнаруживают специфические черты. Можно сказать, что они составляют область “логической грамматики”, которая по существу не является ни логикой, ни грамматикой; это идеальная система, не совпадающая с категориями отдельных языков. В каждом отдельном языке категории идеальной логики преобразуются в конкретные грамматические категории”. Хотя “универсальные категории” Гумбольдта еще не совсем “понятийные категории” Есперсена (что вполне естественно: Гумбольдт по большей части типолог, а Есперсен грамматист), но тем не менее совпадение сущностных характеристик тех и других поразительно.

Проходит некоторое время, и Г.Пауль в работе “Принципы истории языка”, опубликованной в 1880 г., достаточно подробно останавливается на подобного рода категориях, именуя их в соответствии с традициями своего времени и в духе младограмматического учения “психологическими категориями”. Г.Пауль считает, что всякая грамматическая категория возникает на основе психологических, причем первая представляет собой не что иное, как внешнее выражение второй. Как только действенность психологической категории начинает обнаруживаться в языковых средствах, эта категория становится грамматической. Заметим, что данное положение очевидным образом перекликается с идеей Гумбольдта о “преобразовании” рассматриваемых им универсальных категорий в конкретные грамматические категории. По Паулю, с созданием грамматической категории действенность психологической не уничтожается. Психологическая категория независима от языка (ср. цитированное выше высказывание О.Есперсена о внеязыковом характере понятийных категорий и о том, что они не зависят от более или менее случайных фактов существующих языков.); существуя до возникновения грамматической категории, она продолжает функционировать и после ее возникновения, благодаря чему гармония, существовавшая первоначально между обеими категориями, с течением времени может быть нарушена. Грамматическая категория, по мнению Пауля, будучи связана с устойчивой традицией, является в известной мере “застывшей” формой психологической категории. Последняя же постоянно остается чем-то свободным, живым, принимающим различный облик в зависимости от индивидуального восприятия. Кроме того, изменение значения очень часто способствует тому, что грамматическая категория не остается адекватной категории психологической. Пауль считает, что если впоследствии появляется тенденция к выравниванию, то происходит сдвиг грамматической категории, при котором могут возникнуть своеобразные отношения, не укладывающиеся в существовавшие до того категории. Далее автор делает важный методологический вывод, касающийся лингвистической ценности анализа процессов взаимодействия “психологических” и грамматических категорий: “Рассмотрение этих процессов, которые мы можем проследить довольно подробно, дает нам вместе с тем возможность судить о первоначальном возникновении грамматических категорий, недоступных нашему наблюдению”.

Примерно в одно время с О.Есперсеном развивает теорию концептивной основы языка французский лингвист Г.Гийом. Не получившая достаточного внимания и заслуженной оценки во время жизни автора, сейчас теория Г.Гийома является объектом пристального изучения и анализа. Рассматривая вопросы метода анализа языка, сущности лингвистического знака, генезиса слова и его системной природы и другие, Г.Гийом постоянно обращается к понятийному фактору, стремится к изучению мыслительного и языкового в их тесной взаимосвязи. До выхода в свет в 1992 г. книги Г.Гийома “Принципы теоретической лингвистики” его концепция была известна русскоязычному читателю прежде всего благодаря трудам Е.А.Реферовской и Л.М.Скрелиной, посвятивших анализу научного наследия Гийома целый ряд работ. И хотя эти авторы расходятся в трактовке некоторых положений гийомовской лингвистики, оба ученых отмечают важнейшее место в ней понятийного компонента.

В настоящее время есть все основания считать, что Г.Гийому удалось создать собственную лингвистическую школу, получившую название “векторная лингвистика”, или “психосистематика”. На ее принципах уже созданы описания отдельных подсистем английского языка (например, имени и артикля, а также глагола). К числу учеников и последователей Г.Гийома относятся Р.-Л.Вагнер. П.Имбс, Р.Лафон, Б.Потье, Ж.Стефанини, Ж.Муанье, М.Мольо, Ж.Майар и др. Давая оценку их лингвистическим трудам, Л.М.Скрелина считает главной и характерной чертой этих ученых пристальное внимание к конкретным языковым фактам, которое идет от Г.Гийома, и стремление рассматривать их “изнутри”, со стороны означаемого, отталкиваясь от понятийных категорий при объяснении функционирования элементов в речь.

Вслед за О.Есперсеном ставит вопрос о природе понятийных категорий И.И.Мещанинов. Первая работа ученого, положившая начало разработке им теории понятийных категорий, была опубликована в 1945 г. За ней последовал еще целый ряд трудов, посвященных этой проблеме. Толчком к этим исследованиям послужила недостаточная разработанность вопроса о взаимных связях языка с мышлением, особенно тот факт, что “установлению общей точки зрения на связь языка с мышлением в значительной степени препятствовало слепое и безапелляционное заимствование из учебников логики и психологии, сводящееся к попыткам истолкования языковых фактов под углом зрения выработанных в них положений. Факты языка освещались со стороны, вместо того, чтобы получить свое объяснение внутри себя”. Кроме того, проводимые И.И.Мещаниновым типологические исследования наталкивали ученого на мысль, что различия между языками носят не абсолютный, а относительный характер и касаются в основном формы экспликации содержания, в то время как такие понятия, как предметность и действие, субъект, предикат, объект, атрибут с их модальными оттенками, а также отношения между словами в составе предложения оказываются общими для всех языков. Выявление данного универсального мыслительного субстрата и стало в работах И.И.Мещанинова проблематикой, связанной с анализом понятийных категорий.

Среди других наиболее известных отечественных исследователей, внесших вклад в разработку темы мыслительных основ языка, следует назвать С.Д. Кацнельсона. Эту тему С.Д.Кацнельсон разрабатывает применительно к трем основным направлениям лингвистических исследований: общая грамматика и теория частей речи; проблема порождения высказывания и речемыслительные процессы; типологическое сопоставление языков. Рассмотрим все три указанных направления несколько более подробно.

Выступая против формального понимания частей речи, основанного на выделении у слов формальных признаков и специфических категорий, которые формируются на основе флективной морфологии, С.Д.Кацнельсон, вслед за Л.В.Щербой, в качестве определяющего момента при отнесении слова к той или иной категории считает значение слова. Таксономия элементов языка, таким образом, проводится им на ономасиологической основе – от значения к форме (ср. приведенные выше точки зрения по данному вопросу О.Есперсена и Ф.Брюно). По С.Д.Кацнельсону, “в самих значениях слов, независимо от того, оформлены ли они флективно или по нормам иной морфологии, существуют некие опорные пункты, позволяющие говорить о существительных, прилагательных и т.д.”. Такими “опорными пунктами” и служат понятийные и семантические категории.

В теории речепорождения С.Д.Кацнельсон придерживается типичного для представителей генеративной семантики понимания процесса порождения речи, при котором исходной структурой порождающего процесса и одним из базисных понятий всей концепции является пропозиция. Последняя понимается в качестве некоего мыслительного содержания, выражающего определенное “положение дел”, событие, состояние как отношение между логически равноправными объектами. В составе пропозиции выделяются члены-носители отношения и связывающий их реляционный предикат. При этом каждый из членов пропозиции сам по себе не является ни подлежащим, ни прямым дополнением, а в составе возникших на базе пропозиции предложений может оказаться в любой из таких синтаксических функций. “Пропозиция содержит в себе момент образности и в этом отношении более непосредственно отражает реальность, чем предложение. Подобно картине она изображает целостный эпизод, не предписывая направления и порядка рассмотрения отдельных деталей”. Пропозиции, выступая в роли операционных схем на начальной фазе речепорождающего процесса, хотя и ориентированы на определенное смысловое содержание, но сами по себе, без заполнения открываемых ими “мест” определенными значениями недостаточно содержательны для того, чтобы служить основой для дальнейшего преобразования их в предложения. Эти структуры нуждаются в особых единицах, восполняющих пропозициональные функции. Такими единицами являются понятия. Как видно из этих рассуждений ученого, допускается не только существование некоего ментального субстрата, имеющего неязыковой характер и служащего основой речепорождающего процесса, но и отмечается его гетерогенность, сложная структурированность.

Что касается типологических изысканий, то, согласно С.Д.Кацнельсону, вовлечение содержательной стороны в орбиту этих исследований необходимо в силу хотя бы того факта, что и в области содержания языки обнаруживают черты как сходства, так и различия. Подчеркивая принципиальную возможность перехода от семантической системы одного языка к семантической системе другого языка, ученый делает акцент на универсальных, общечеловеческих мыслительных процессах, лежащих в основе речетворческой деятельности. С другой стороны, и “переход от логико-семантической системы к идиосемантической системе данного языка не представляет значительных трудностей, так как, оставаясь в пределах одного языка, мы всегда знаем, когда конфигурация понятийных компонентов образует фиксированное нормой значение и когда ей соответствует не одно, а несколько значений. Когда же мы сталкиваемся с новым для нас языком, эти границы исчезают в силу иного распределения понятийных компонентов между значениями по сравнению с тем, с которым мы сжились. Именно понятийные компоненты значений являются условием sine qua non их типологической (межъязыковой) конгруэнтности”.

Можно подытожить воззрения С.Д.Кацнельсона на значимость ментального предъязыкового субстрата следующим образом: “Мыслительные категории составляют основу грамматического строя, поскольку с их помощью достигается осмысление чувственных данных и преобразование их в пропозиции”.

Исследования в русле данной проблематики получили свое дальнейшее развитие в трудах А.В.Бондарко в связи с разработкой этим автором категории функционально-семантического поля, а также предпринятым им анализом функционально-семантически, семантических/структурных категорий. Особо следует выделить статью А.В.Бондарко “Понятийные категории и языковые семантические функции в грамматике”, специально посвященную рассмотрению соотношения этих сущностей и анализу языковой семантической интерпретации понятийных категорий. В статье также рассматривается вопрос об универсальности понятийных категорий. В целом, следует подчеркнуть, что А.В.Бондарко, неоднократно отмечая тесную связь своих теоретических изысканий с воззрениями О.Есперсена и И.И.Мещанинова, выражает в то же время и собственное, несколько отличное отношение к рассматриваемой проблеме. Опираясь на теорию понятийных категорий, А.В.Бондарко вместе с тем несколько отходит от нее. Избранное им направление определяется стремлением последовательно трактовать рассматриваемые категории как категории языковые, имеющие языковое содержание и языковое выражение. С этим связан и отказ ученого от термина “понятийная категория”, поскольку, как он считает, этот термин дает основания думать, что имеются в виду логические понятия, а не категории языка.

Статус каждой языковой категории определяется ее местом в ряду другой категории.

По природе все языковые категории могут быть:

    Онтологические – категории объективной действительности (категория числа)

    Антропоцентрические – категории, рожденные в сознании человека (категории оценки)

    Реляционные – категории, выраженные в строе языка, для организации речи (категория падежа)

Оппозиции бывают:

    По отношениям м\у членами оппозиции:

- эквиполентные (равнополюсные)

А: :В: :С: :Д

Р.п. окончание и В

Д.п. окончание е С

- привативные (только две формы)

Пр: dog - dogs

- градуальные (степени сравнения)

Пр: æ - α: - /\

    По количеству членов внутри оппозиции:

Тернарные (три) – род, время, лицо

Поликомпонентные (больше чем три компонента) – падеж.

39 Типы грамматических категорий. Структура и типы отношений м\у членами грамматических категорий (только про оппозиции)

Грамматическая категория – это совокупность однородных грамматических значений, представленных рядами противопоставленных друг другу грамматических форм. Грамматическая категория формирует ядро грамматического строя языка. Грамматическая категория обладает обобщенным значением. Грамматические категории находятся в тесном взаимодействии друг с другом и обнаруживают тенденцию к взаимопроникновению (например, категория лица связывает глаголы и местоимения, категория вида тесно связана с категорией времени), причем это взаимодействие наблюдается не только в рамках одной части речи (категория лица связывает имя и глагол)

    Морфологические – выражаются лексико-грамматическими классами слов (знаменательными частями речи) – категории вида, залога, времени, числа. Среди этих категорий выделяют словоизменительные и классификационные.

Словоизменительные – категории, члены которых представлены формами одного и того же слова в рамках его парадигмы (в рус. яз. категория падежа у имени или категория лица у глагола)

Классификационные – это категории, члены которых не могут быть представлены формами одного и того же слова, т.е. это категории, внутренне присущие слову и не зависят от его употребления в предложении (одушевленность\неодушевленность существительных)

    Синтаксические – это категории, принадлежащие прежде всего синтаксическим единицам языка (категория предикативности принадлежит синтаксической единице – предложению), однако они могут быть выражены и единицами, относящимися к др. языковым уровням (словом и формой, которые участвуют в организации предикативной основы предложения)