Московский Государственный Университет Культуры и Искусств

«Русские сезоны» Дягилева

Выполнил:

Студент группы №342-э

Дьяков Ярослав

План.

Введение.

Музыка «русских сезонов»

Введение.

Выдающийся деятель русской и культуры, блестящий организатор, человек редкого вкуса, большой художественной культуры, Сергей Павлович Дягилев родился 31 марта 1872 года в Новгородской губернии в семье кадрового военного, умевшего ценить русское искусство. Дом Дягилевых был наполнен музыкой и пением, так как пели и играли на рояле и других инструментах почти все. Взрослые и подростки с удовольствием устраивали музыкальные спектакли, которые пользовались большим успехом среди знакомых. Детство и отроческие годы Дягилева прошли в Петербурге, где одно время служил отец, и в Перми, куда после отставки П. П. Дягилева переселилась вся семья. После окончания пермской гимназии Дягилев в 1890 году приехал в Петербург и поступил на юридический факультет университета, параллельно учился в Петербургской консерватории. В 1896 году, окончив университет, увлекся живописью, театром, историей художественных стилей. В 1898 году Дягилев основывает и более пяти лет возглавляет периодическое издание "Мир искусства" – один из первых художественных журналов в России. В отличие от предыдущих изданий, которые сообщали о художественной жизни, журнал стал систематически печатать монографические статьи о русских и европейских мастерах. Дягилев-редактор привлекал к работе в журнале талантливых молодых художников и критиков своего времени. Он открыл для широкого читателя искусствоведческое дарование А. Н. Бенуа и весной 1899 года пригласил сотрудничать И. Э. Грабаря, тогда еще начинающего критика. Дягилев выступал в журнале и как один из авторов. Основное внимание Дягилев-критик уделял, не прошлому, а современному искусству. Он говорил: "Меня больше интересует, что скажет мне мой внучек, чем что скажет дед, хотя тот и неизмеримо мудрее". Нацеленность в будущее очень характерна для Дягилева, ею пронизаны его очерки и статьи о современных мастерах и событиях художественной жизни. Дягилев был первым критиком, обратившим внимание на книжную иллюстрацию. В 1899 году в статье "Иллюстрации к Пушкину" он высказал ряд суждений о природе и особенностях этого трудного искусства, сохраняющих свое значение и поныне. В начале XXвека Дягилев интересуется практически всеми направлениями. Он пишет монографию о русском художнике XVIII века Дмитрии Левицком, организовывает выставку русских художников в Париже, пять парижских концертов русской музыки и грандиозную постановку на сцене Opera de Paris «Бориса Годунова» с Федором Шаляпиным в главной роли.

Музыка «русских сезонов».

Влияние Дягилева на музыкальную сторону «русских сезонов» проявлялось в разных формах в соответствии с разными гранями его дарования. Он был открывателем новых музыкальных имен. Пример со Стравинским говорит сам за себя. В отборе произведений для «русских сезонов» или в компоновке оперно-балетных программ «русских сезонов» сказывались вкус и чутье талантливого устроителя выставок, знающего толк в законах художественной экспозиции. Наконец, в непосредственной работе с музыкальным текстом оперных и балетных партитур ощущалась рука профессионала и навыки опытного редактора. Но главное, что давало единое направление всем видам его деятельности, – это удивительная способность выявлять и инициировать те элементы в творчестве композиторов, которые указывали на некую художественную перспективу, на новые пути, свидетельствовали об искусстве, которое – независимо от даты своего рождения – живет и развивается в сегодняшнем контексте культуры. Потому-то из русских классиков Дягилев выделял Мусоргского, а из числа современных композиторов – Стравинского. Для дебюта русской оперы на сцене «Гранд-опера» Дягилев выбрал две оперы – «Бориса Годунова» Римского-Корсакова и «Садко» Мусоргского. Обе отвечали требованию яркой национальной самобытности и вдобавок были соединены по принципу жанрового контраста: историко-психологическая драма и опера-былина. Однако с «Садко» сразу же возникли затруднения. В программе гастролей остался один «Борис Годунов».

Дягилев тщательно изучил «Бориса» (издания 1874 г.) и сравнил его с изданной редакцией Римского-Корсакова, в которой опера утвердилась на Мариинской сцене. Внимание Дягилева тотчас же привлекли наиболее эффектные и драматургически важные фрагменты: сцена Бориса с курантами, отсутствующая в редакции Римского-Корсакова, и другие сцена, которые в петербургской постановке опускались. Все они были включены в парижский спектакль и с той поры закрепились во многих постановках «Бориса». Особенно выигрышной с театральной точки зрения виделась Дягилеву 2-я картина пролога – венчание на царство. «Сцену венчания надо поставить так, чтобы французы рехнулись от ее величия», – писал он Римскому-Корсакову. Он даже попросил композитора дописать сорок тактов чтобы продлить сцену шествия бояр и духовенства. На этом торжественном, праздничном фоне особенно пронзительно и одиноко должен был прозвучать скорбный монолог царя Бориса.

Перестановки коснулись и польского акта, который по воле Дягилева предшествовал сцене в царских палатах. Восстановив сцену под Кромами, которая в авторской версии венчала оперу, Дягилев сделал финальной сцену смерти Бориса, предвидя ее сильный театральный эффект благодаря исполнению Шаляпина. Так и случилось. Бенуа утверждал, что сцена смерти стала «лучшим заключительным аккордом» оперы, давая убедительное завершение психологической драме царя Бориса. Подобно «Борису», многие русские оперы в постановках Дягилева, серьезным изменениям.

Успех «Бориса» окрылил Дягилева и подготовил почву для организации ежегодных «Русских сезонов» в Париже (предполагалось, что они будут оперными). В сезон 1909 г. Дягилев намеревался показать своего рода антологию русской оперной классики: «Руслана и Людмилу» Глинки, «Юдифь» Серова, «Князя Игоря» Бородина, «Ивана Грозного» Римского-Корсакова, и снова «Бориса Годунова». Неожиданно планы изменились. Друзья и соратники Дягилева уговорили его представить французам, кроме опер, еще и новый русский балет. К названным операм присоединили четыре одноактных балета. Но Дягилеву было отказано в субсидии. Пришлось сильно сократить оперный репертуар. Целиком была поставлена только «Иван Грозный» с Шаляпиным в роли Грозного. Премьера имела успех у публики и хорошую прессу, но ей было далеко до прошлогоднего триумфа «Бориса». Каждая из остальных опер, включенных в репертуар, была представлена одним актом. Из «Русланы» исполнялась блистательная увертюра и I акт, совершенный по музыке и наиболее стройный по композиции; из «Юдифи» – II акт, самый ударный момент драмы – своеобразный поединок Юдифи и Олоферна, в партиях в которых блистали Шаляпин и Фелия Литвин; из «Князя Игоря» – II акт, венчаемый половецкими плясками.

В последующие 1910–1912 г. опера вообще исчезла из репертуара «Русских сезонов».

Хореографические постановки «русских сезонов».

В самом начале XX века, Дягилев в серьез начинает заниматься театром. Понимая, что казенная сцена нуждается в обновлении, что диктаторский механизм императорских театров тормозит развитие искусства, Дягилев при содействии князя Сергея Волконского, ставшего в это время Директором императорских театров, и своих друзей: Бенуа, Бакста, Коровина, Лансере, он пытается в 1901 году поставить в Мариинском театре балет «Сильвия» на музыку Делиба. Постановка, задуманная как реформаторский спектакль, таковой не оказалась. Не было общей идеи, да к тому же дирекция не поддержала инициативу. Неосуществленная постановка обернулась скандалом, и Дягилев был уволен без права поступления на государственную службу.

Практически в это же время на сцене Мариинского театра появляется блестящий танцовщик, выпускник Петербургского театрального училища Михаил Фокин. Его жизненный путь пересечется с Дягилевым только через 10 лет, но каждый из них придет к этой встрече готовым к поискам новых путей в искусстве балета. Фокин-танцовщик еще застал на Мариинской сцене Мариуса Петипа, создателя большого стиля русского классического балета. Его монументальные балеты-феерии сформировали национальную исполнительскую школу, главные особенности которой – виртуозная солирующая женская партия и единый мощный кордебалет. Но отчаянно сопротивляющемуся угасающему гению Петипа уже не подняться до своих же вершин – «Спящей красавицы» и «Раймонды». В 1903 году, создав на сцене императорских театров более 60 спектаклей, великий мастер покидает Мариинскую сцену с горечью и старческим брюзжанием.

Первые хореографические опыты Фокина «Сон в летнюю ночь» на музыку Мендельсона и дивертисмент «Виноградная лоза» на музыку Рубинштейна вызвали одобрение Мариуса Петипа, видевшего в нем наследника, способного вдохнуть в классический танец новую жизнь. Но Фокин видел новый путь развития балета. Он начинает с отрицания азбуки классического танца: «прямой спины» и «выворотных ног» как мешающих естественности на сцене. И только позже он признает ошибочность своих убеждений. 10 февраля 1907 года на сцене Мариинского театра Фокин показал балеты «Эвника» и «Шопениана». Они содержали все основные особенности зрелого творчества Фокина и вместе с тем начинали две разные линии фокинского репертуара.

В «Эвнике» источником пластики служило изобразительное искусство, движение являлось пластической иллюстрацией музыки. Это сразу же отметила русская критика, объявив Фокина «колористом хореографии, поэтом линий и пятен». Изящная стилизация романтического балета 1830-1840-х годов в «Шопениане» - один из источников танцевального симфонизма XX века, который с блеском развивали в России Федор Лопухов, на Западе - Джордж Баланчин.

Темы «Шопенианы» - поиск недостижимого идеала, влекущая и ускользающая красота, уход в прошлое - станут впоследствии любимыми и варьирующимися темами Фокина в «Карнавале», в «Умирающем лебеде» и в «Жизели». Эти же темы на разные голоса звучат и в искусстве Александра Блока и Анны Ахматовой, в символистских опытах молодого режиссера Мейерхольда, в живописи мирискусников, ими одержимы герои гениального драматурга Чехова.

Встреча Фокина и Бенуа была предопределена. В 1907 году они поставили на сцене Мариинского театра балет «Павильон Армиды», изысканную стилизацию Франции XVIII века. Спектакль стал переломным в жизни молодого хореографа и послужил отправной точкой возникновения «Русских сезонов». У Бенуа зарождается мысль показать русский балет за рубежом. Зная, что Дягилев после ошеломляющего парижского успеха «Бориса Годунова» в 1908 году замышляет новый оперный сезон 1909 года, Бенуа предлагает разбавить его балетными постановками. Балетмейстера-реформатора Бенуа видит в Фокине. Именно Бенуа принадлежит идея знакомства будущих великого хореографа и великого импресарио, знакомства, так существенно повлиявшего на судьбы мирового балета XX века. Знакомство состоялось осенью 1908 года.

Первый шаг в поисках новой балетной эстетики не был. Таким оригиналом явились «Половецкие пляски», танцевальные сцены в опере «Князь Игорь» Бородина. Гениальная музыка Бородина вдохновила Фокина на блистательный хореографический эквивалент. Далекая от этнографической похожести музыка Бородина, создающая образ бескрайнего степного раздолья и несущихся на бешеном скаку диких всадников, поэтически обобщенный образ половецкого стана, созданный Рерихом, рождали «веселое варварство» фокинских плясок. Фокин не совершал ни малейшего насилия над музыкой и показал свою удивительную способность через танец выразить ее образность. Бесспорный шедевр Фокина, основой которого стал классический танец, выявил как минимум две важные закономерности: театральная стилизация национальной пляски впрямую связана со структурными формами и элементами классического танца. Только танцовщикам, воспитанным на классическом экзерсисе, были доступны все нюансы характерного танца. Поэтому не случаен ошеломительный успех солиста Мариинского театра Адольфа Больма, исполнявшего партию Лучника. Концептуально «Половецкие пляски» оказались самым оригинальным и, можно сказать, программным произведением первого парижского сезона.

Успех «Русского сезона» в Париже 1909 года был поистине триумфальным. Спектакли на сцене театра Шатле не только стали событием в интеллектуальной жизни Парижа, но и оказали мощное влияние на западную культуру в самых различных ее проявлениях, не говоря уже о самом балете, дальнейшее развитие которого прямо предопределилось «Русскими сезонами» не на одно десятилетие. Французы по достоинству оценили новизну театрально-декорационной живописи и хореографии, но высочайших похвал удостоилось исполнительское мастерство Анны Павловой, Тамары Карсавиной, Людмилы Шоллар, Веры Фокиной. Зрителей потрясли сила и искусство мужского танца, возрожденного Вацлавом Нижинским, Михаилом Фокиным, Адольфом Больмом, Михаилом Мордкиным и Григорием Розаем.

Сезон 1909 года околдовал не только парижскую публику. Сам триумфатор оказался в сетях магии русского балета. Балет останется до конца дней всепоглощающей страстью Дягилева.

Принципиальными спектаклями второго сезона стали «Шехеразада» и «Жар-птица». Идея эротического балета «Шехеразада» на музыку симфонической поэмы Римского-Корсакова принадлежала Александру Бенуа, нимало не заботившемуся о несоответствии своего замысла с философским замыслом композитора. Музыка Римского-Корсакова в качестве звучащего фона уступала фону живописному. Бакст активно выступил соавтором либретто и создал, может быть, одни из лучших своих декораций и костюмов: поражали контрасты изумрудных стен и алых ковров гарема, зеленые и розовые костюмы танцовщиц, оранжевые костюмы одалисок, оттенявшие ярко-синие плащи воинов - все это буйство красок и фантазии Бакста во многом определило успех пластической драмы. Новым словом в балетной пластике была фокинская пантомима «Шехеразады», в которой натуральный жест занял главное место. Так, в сцене оргии жен шаха Шахриара с рабами и сцене расправы, Фокин использовал опыт французской борьбы, которую изучал в юности. Актеры «летели, борясь, кубарем с лестницы, падали вниз головой, висели кверху ногами», - вспоминает он в своих мемуарах. Соединение натуралистической пантомимы и высоко условного танца не придавало фокинской хореографии цельности и органичности. Но действие было настолько захватывающим, пленительная музыка и движущаяся живопись Бакста настолько овладевали эмоциями зрителей, что успех «Шехеразады» в Париже был ошеломляющим.

В сезоне 1910 года была представлена еще одна постановка Фокина, первоначально сделанная им не для сезонов. Фокин поставил «Карнавал» для благотворительного спектакля в Петербурге 20 февраля 1910 года, в пору своей совместной работы с гениальным режиссером Всеволодом Мейерхольдом в Мариинском театре. Единомышленники были так одержимы друг другом, что Мейерхольд рискнул и не без успеха выступил в пантомимической роли Пьеро. Дягилев включил в репертуар второго сезона «Карнавал» как танцевальную интермедию, изящный пустячок, удачно контрастирующий с восточной пышностью «Шехеразады» и византийской красочностью «Жар-птицы».

Грандиозный успех второго сезона еще раз подтвердил высокую репутацию Дягилевской труппы. Кумирами публики по-прежнему остались Карсавина и Нижинский. Загадочная пленительная Жар-птица Карсавиной и получеловек-полузверь, золотой раб Нижинского потрясли воображение зрителей и критики.

Третий сезон был во многом решающим для Дягилева. Союз единомышленников дал трещину уже во втором сезоне. Бенуа поссорился с Дягилевым из-за того, что на афише «Шехеразады» Дягилев не указал его соавтором сценария. Но Дягилев еще боится остаться без Бенуа, Бенуа ему еще пригодится. И он не ошибся, пригласив художника принять участие в постановке балета «Петрушка», ставшего эмблемой «Русских сезонов» вообще. «Петрушка» - самый яркий пример той синтетичности, о которой смолоду мечтали мирискусники. «Петрушка» - историческая веха для каждого из его создателей.

Вечный, вненациональный герой балаганов всех стран - Петрушка - отождествлял собой и символ русской души, и ее бессмертие. Этот трагический русский балет, собравший в единое целое все глубинные национальные истоки и в музыке, и в живописи, и в русском характере, одновременно явился грандиозным обобщением, метафорой безумного мира, жестокого и равнодушного к страданиям человеческой души, который с глумливым весельем и бесшабашностью катится в бездну.

На сцене кукольного театрика бушевали человеческие страсти, вызывавшие глубокий отклик в душах зрителей. Несмотря на быстрые сроки постановки, хореография Фокина была совершенной. Каждый персонаж имел свой особый пластический язык. «Самодовольный Арап весь развернут наружу. Несчастный забитый, запуганный Петрушка - весь съежился, ушел в себя».

Образ Петрушки - может быть, лучшее творение Вацлава Нижинского. Идеально воплощенная пластическая характеристика героя – «колени вместе, ступни внутрь, спина согнута, голова висит, руки как плети» – раскрывала все глубины его душевных переживаний. Вацлав Нижинский впервые предстал не только как гениальный танцовщик, но и как великий трагический актер XX века. В образе Петрушки было много глубоко личного, интимного для Нижинского. Судьба Петрушки - предсказание его собственной. Как мягкий, безропотный Петрушка не вынесет состязания с равнодушным миром и незаметно умрет под звуки веселящейся толпы, так быстро угаснет не умевший сопротивляться жизни гений Нижинского, чтобы потом, как и Петрушка, воскреснуть и остаться вечной легендой.

Другие балеты третьего сезона – «Нарцисс» Черепнина и «Призрак розы» на музыку Вебера – явились своеобразным орнаментом к главному событию –«Петрушке». Хотя и в них определялась новая тенденция: в обоих центральный образ воплощал танцовщик, а не танцовщица. Более того, импрессионистически размытые танцы, выражающие чувства цветка и строившиеся на подражании пластике цветущего вьющегося растения, явились сенсацией для Запада.

Третий сезон Дягилев считал для себя самым важным и критическим. После него он утвердился в жизнеспособности своего любимого детища. В 1911 году Дягилев пытается создать постоянную труппу. Он подписывает двухгодичный контракт с Фокиным-балетмейстером. Вацлав Нижинский и Адольф Больм, покинув Мариинский театр, стали солистами новой труппы, вскоре к ним присоединилась и Бронислава Нижинская. Идеальная танцовщица Фокина Тамара Карсавина, оставаясь еще солисткой императорской сцены, всей душой уже принадлежит новому балету. Огромных усилий стоило Дягилеву создать свой кордебалет, собранный из варшавских и русских танцовщиков в Париже.

Сезоны 1909-1911 годов можно назвать действительно русскими в истории дягилевской труппы, хотя название «Русский балет» антреприза Дягилева взяла себе как раз после 1911 года. Идеи и содержание первых трех сезонов - абсолютное производное от русского искусства начала века.

Но уже в 1912 году Дягилев будет постепенно освобождаться от своих русских единомышленников, принесших ему мировую славу. Харизматический лидер Дягилев не терпит противостояния. Человек для него важен как носитель творческой идеи: исчерпав идею, Дягилев перестает им интересоваться. Исчерпав идеи Фокина и Бенуа, он будет генерировать идеи европейских творцов, открывать новых хореографов и танцовщиков.

Русское наследие, с которым он, гениальный импресарио, безжалостно пытался расстаться, будет возвращаться к нему, он захочет получить признание русской публики. Но этой мечте не суждено было сбыться. Дягилевская труппа все больше и больше отрывалась от родины, чтобы спустя более полувека в легендах и воспоминаниях вернуться домой.

Заключение. Организаторский талант Дягилева.

Когда Дягилев привез свою труппу танцоров в Париж, никто не мог предсказать его успех. Впрочем, также никто не мог предугадать какие произойдут события, которые два года спустя и создадут сезоны русского балета. Создание такого вида предпринимательства во главе с легендарной личностью не случайно. Дягилев и его балетная труппа стали логическим ответом на тот рынок музыкальных искусств, который и создал отчасти сам Дягилев. В период с 1909 по 1914 года его труппа стала неотъемлемой частью императорского театра, спонсируемого крестными отцами предпринимательства. Но вместо государственного театра Дягилев предложил модель коммерческого, чье сложное финансирование отвечало законам спроса и предложения. В отличии от России, Запад приютил такую форму антрепризы и отвел ей особое место в уже существующем рынке. И уже там Дягилев нашел импресарио, которые продвигали его сезоны, готовили постановки и привили интерес общественности. Дягилевская антреприза стала самым знаменательным событием той эпохи.

Несмотря на то, что сезон 1909 года стал артистическим триумфом, он был и финансовым бедствием. Кассовые сборы, учитывая даже весомую помощь русских меценатов, не смогли покрыть разницу между доходами и расходами. В результате таких частых финансовых неудач, Дягилев задолжал Габриелю Аструку, (продюсеру, издателю, талантливому руководителю и основателю театра на Елисейских Полях), который помогал Дягилеву в организации «русских сезонов», 86 тысяч французских франков. Но чем крепче стоял Дягилев, тем больше ему оказывалась помощь. После нескольких сделок, Дягилев полностью ушел от банкротства и рассчитался с Аструком. И после того как Аструк исчерпал все возможные пути, которые могли бы помочь ему заработать на успехе Дягилева, он поставил перед собой задачу - дискредитировать Дягилева перед потенциальными спонсорами сезона 1910 года, а также постарался закрыть эксклюзивный доступ Дягилева к танцорам Императорской сцены.

Не смотря на это Дягилев организовал сезон 1910 года, прошедший в Парис Опера. Тем самым доказав иностранным импресарио свой организаторский талант. Помимо того, что Дягилев повторил успех прошлого сезона, он также показал, что успешное развитие его сезонов может идти даже без огромного количества кредиторов. Однако предсказания, что доходы этого дягилевского сезона сократятся, сбылись. Они упали более чем на сто тысяч франков. Дополнительные доходы появились благодаря сезонам, проведенным в Берлине и Брюсселе, которые проводились до заключения контракта с парижским театром. Также некоторая финансовая помощь пришла из России. Но Дягилев, предвидя финансовый крах содержания труппы на постоянной основе, переводит ее на контрактную основу, с готовым репертуаром. Затем были еще сезоны, но они были еще менее удачливыми.

Дягилев не только открыл русское искусство во Франции, он продемонстрировал его всему Западу. Именно «русские сезоны» во многом предопределили дальнейшее развитие искусства во всем мире.

1. Русские сезоны

театр балет дегилев

Классический русский балет преобразил мировое балетное искусство. Он славился долгие десятилетия и славится до сих пор. Но в начале 20 века вспыхнула звезда новой русской хореографии, заложившей свои традиции, - и эти традиции не только живут до сих пор, но стали провозвестием нового мирового искусства. Русский балет начала 20 века – это совершенно неожиданное слово в искусстве балета, и балетная культура, кажется, давно ждала его.

До сих пор мировой балет питается открытиями и новациями русской труппы, выступавшей в Европе в 1910- 1920-х гг., развивает и преображает заложенные ею традиции. По странности судьбы, новый русский балет родился и приобрел мировую славу за пределами России, но создавали его русские артисты, русские балетмейстеры, художники, композиторы. Труппа не случайно носила название «Русский балет Сергея Дягилева». Дягилевсие балетные сезоны не только представили миру новый русский балет, но и наиболее полно раскрыли дарования многих русских артистов, здесь к ним пришла мировая слава.

Началось все в 1907 году, когда Сергей Павлович Дягилев открыл в Париже русскую антрепризу под названием «Русские сезоны». Европе уже имя Дягилева было знакомо. Необычайно энергичный антрепренер, известный в России также как серьезный знаток мировой культуры, автор работ по истории русской живописи, один из организаторов художественного объединения «Мир искусства», редактор журналов «Мир искусства» и «Ежегодник императорских театров», организатор художественных выставок, театральный деятель, человек, близкий как к балетным кругам, так и к кругу художников, композиторов, Дягилев к тому времени успел организовать в Европе не одну выставку работ русских художников, представителей того нового русского искусства, которое позже назовут искусством Серебряного века, искусством эпохи модерна.

Свои «Русские сезоны» в Париже Дягилев начал с «Исторических концертов», в которых приняли участие С. В. Рахманов, Н. А. Римский-Корсаков, А. К. Глазунов, Ф. И. Шаляпин, хор морского Большого театра. В следующем году Дягилев привез в Париж русскую оперу, познокомив европейского зрителя с шедеврами постановок произведений М. П. Мусорского, А. П. Бородина, Н. А. Римского-Корсакова (главные партии пел Федор Шаляпин). В сезоне 1909 г. в антрепризе Дягилева появился балет. Балетные спектакли шли в перемену с оперными. Он привозил в Европу цвет русской театральной культуры- танцоров В. Ф. Нижинского, А. П. Павлову, Т. П. Карсавину, балетмейстера М. М. Фокина, приглашает для работы декораторами художников А. Н. Бенуа, Л. С. Бакста, Н.К. Рериха, А. Я. Головина.

Успех балетных постановок был столь оглушительный, что в следующем году Дягилев отказывается от оперы и привозит в Париж только балет. Можно сказать, что с 1910 года он становится исключительно «балетным антрепренером». Балету Дягилев посвящает всю оставшуюся жизнь.

Сергей Павлович Дягилев издавна питал страсть к балетному театру. В 1899-1901 гг. он руководил постановкой на сцене Мариинского театра «Сильвии» Л. Делиба. Дягилев пытался обновить сценографию балета, но встретил сопротивление дирекции театра и был уволен «за подрыв академических традиций». Как видим, жажда поисков новых путей в балете появилась у Дягилева задолго до его парижских «сезонов».

В 1910 г. Дягилев привез в Париж балеты Фокина, поставленные этим балетмейстером на сцене Мариинского театра,-«Шехерезада» Н. А. Римского-Корсакова, «Клеопарда» А. С. Аренского, «Павильон Армиды» Н. Н. Черепнина, «Жизель» А. Адана. Были также представлены Половецкие пляски из оперы «Князь Игорь» А. П. Бородина. Подготовка сезона началась еще в Петербурге. Здесь в полной мере появилось выдающееся дарование Дягилева-антрепренера. Прежде всего были отредактированы петербурские постановки в сторону усложнения хореографии. С помощью М. Ф. Кшесинской, участницы труппы, близкой ко двору, Дягилев сумел получить для этого сезона солидную субсидию (среди «спонсоров» бил император Николай 2). Дягилев сумел найти покровителей и среди французских меценатов.

Антрепризную труппу он собрал из молодежи, прежде всего из сторонников хореографии Фокина, - это были Павлова, Карсавина, Больм, Нижинский. Из Москвы он пригласил Коралли, Гельцер, Мордкина. Французов потряс русский балет – и и оригинальностью хореографии, и исполнительским блеском, и живописью декораций, и эффектными костюмами. Каждый спектакль представлял собой изумительное по красоте и совершенству зрелище. Нижинский, Павлова, Карсавина стали открытием для Европы.

Дягилевские сезоны получили название «Русские сезоны за границей» и проходили ежегодно до 1913 года. Сезон 1910 года был первым сезоном, а в 1911-м Дягилев принял решение о создание отдельной балетной труппы, получившей название «Русский балет Дягилева». Главным балетмейстером в ней стал Фокин. Здесь были поставлены ставшие легендарными спектакли «Видение розы» на музыку К. М. Вебера, «Нарцисс» Н. Н. Черепнина, «Дафнис и Хлоя» М. Равеля, «Тамара» на музыку М. А. Балакирева.

Главным событием первых сезонов стал поставленный в 1911 году Фокиным балет «Петрушка» на музыку И. Ф. Стравинского (художником был А. Н. Бенуа), где в главной роли выступил Нижинский. Эта партия стала одной из вершин в творчестве артиста.

С 1912 г. труппа Дягилева начинает гастролировать по миру- Лондон, Рим, Берлин, города Америки. Эти гастроли способствовали не только укреплению славы нового русского балета, но и возрождению балета в ряди стран Европы, а впоследствии возникновению балетных театров в странах, еще не имевших своего балета, например, в тех же Соединенных Штатах, в некоторых странах Латинской Америки.

Труппе Дягилева суждено было открыть одну из самых замечательных страниц в истории балетного театра, а Дягилева благодоря его деятельности в ней по праву назвали впоследствии «создателем новой художественной культуры» (слова принадлежат танцовщику и балетмейстеру Сергею Лифарю). Труппа просуществовала до 1929 г., то есть до смерти ее создателя. Ей всегда сопутствовала слава, постановки труппы Дягилева поражали высоким художественным уровнем, в них блестели выдающиеся таланты, которых умел находить и которых взращивал Дягилев.

Деятельность труппы делится на два периода – с 1911 по 1917г. и с 1917 по 1929-й. Первый период связан с деятельностью Фокина, танцовщиков Нижинского, Карсавиной, Павловой, а также с творчеством художников «Мира искусства» - Бенуа, Добужинского, Бекста, Судейкина, Головина, с русскими композиторами-классиками Н. А. Римским-Корсаковым, А. К. Лядовым, М. А. Балакиревым, П. И. Чайковским народу с современными русскими композиторами Н. Н. Черепниным, И. Ф. Стравинским, К. Дебюссе.

Второй период связан с именами балетмейстеров Л. Ф. Мясина, Дж. Баланчина, танцовщиков Сергея Лифаря, Алисии Марковой, Антона Долина, европейских художников П. Пикассо, А. Бошана, М. Утрилло, А. Матисса и русских художников-авангардистов – М. Ф. Ларионова, Н. С. Гончаровой, Г. Б. Якулова, современных русских и зарубежных композиторов – Стравинского, Прокофьева, Ф. Пуленка, Э. Сати.

В 1917 г. качестве педагога-репетитора Дягилева пригласил знаменитого Эрнесто Чеккетти, поклонника и знатока русского классического балета: Дягилев никогда не декларировал разрыва с великими традициями русского балета, даже в своих самых «модернистских» постановка он оставался все же в их рамках

Редко какая антрепризная труппа удерживалась на пике успеха три-читыри сезона подрят. Труппа Дягилева держалась на уровне мировой славы в течение 20 лет. Режиссер «Русских балетов Дягилева» С. Л. Григорьев писал: «Завоевать Париж трудно. Удерживать влияние на протяжение 20 сезонов – подвиг». За годы существования труппы в ней было поставлено более 20 балетов.

Нельзя не учесть, что после 1917 г. европейский балетный театр вошел в состояние кризиса. Классическая школа изжевала себя, новых идей и имен появлялось мало. Именно в такой кризисный момент блистательный коллектив Дягилева дал миру образцы высокого искусства, одарил мировой балет новыми идеями, предложил новые пути его развития.

2. Страницы дягилевского балета

Дягилев обладал редким чутьем антрепренера и редким чутьем художественного руководителя. Он никогда ничего не ставил сам, не сочинял музыки, не придумывал декорации. Но он был душой тела – он умел находить таланты, он задавал тон, вкус, он определял стиль постановок, стиль всей антрепризы. Он знал, на чем сделать окцент и что нужно для создания подленного произведения искусства.

В эпоху когда начинал свою деятельность Дягилев, в классическом балете царила безоглядная вера в танцора, в его магию, в его власть на сцене. Дягилев одним из первых понял, что организующем началам балетного спектакля – является, как известно, синтетического – явления режиссер-балетмейстер. «Одна из труднейших задач, - говорил он, - открыть хореографа». Асе постановки в труппе Дягилева – это прежде всего постановочные, балетмейстерские шедевры. Дягилев притягивал талантливых балетмейстеров, а они, в свою очередь, находили для себя широкое поле деятельности. Достаточно назвать имена Фокина или Баланчина, чтобы понять, что Дягилев тут не ошибался, каждое имя – это целая эпоха, школа направление. Он умел воспитать балетмейстера, воспитать в своем духе, как было с молодым Л. Мясиным, пошедшим к Дягилеву в 1914 г., или с опытной Брониславой Нижинской, выступавшей в юности у Дягилева в балетных партиях, а в 1922-м пришедшей в его труппу как балетмейстер.

Странно прозвучат слова – балеты Дягилева живописны. В его балетах живопись является неотъемной частью спектакля, такой же, как танец и музыка. Труппа Дягилева в своих первых постановках вырастала на живописи «мирискусников», причем вырастала не только идейно – живопись мирискусников повлияла на пластику, на стиль новой хореографии.

Во втором периоде деятельности в «Русском балете Дягилева» стало усиливаться влияние модернизма, балеты стали более сложными пластически, из них уходил сюжет, вернее, пластика сама превращалась в «сюжет». В это время в дягилевский балет пришли веяния европейские. Когда Дягилев начал сотрудничать с новыми европейскими художниками, а в репертуаре труппы стали преобладать балеты современных француских, австрийских, итальянских композиторов, это также не могло не оказать воздействия на хореографию, на пластическую культуру дягилевских балетов. Труппа Дягилева в истории балета была, помимо прочего, явлением стилистическим, ее стиль определял время – как и время определяло ее стиль.

Давайте разберемся, что же такое знаменитый «русский балет». Ведь если для отечественного сознания это «Лебединое озеро» в восторженном восприя-тии иностранцев, то для осталь-ного мира — вовсе нет. Для остального мира «Лебединое» — это «Bolshoi» либо «Kirov» (так там все еще зовут Мариинку), а словосочетание «русский балет» говорит не о воспроизведении незыблемой классики, а об эффектном выходе за пределы классической культуры в первой трети ХХ века. Русский балет — это такое художественное пространство, где на одном полюсе — ориентальная, языческая или же связанная с европейской стариной экзотика, а на другом — самый острый, самый радикальный ультра-современный эксперимент. Иными словами, «русский балет», как эти слова понимают в мире, — не вечная бале-рина в пачке, но нечто острое, непредска-зуемое, демонстративно меняющее формы и опасно провокативное. И нео-буз-данно живое.

Этому не совсем привычному для нас образу русский балет обязан, конечно же, антрепризе Сергея Павловича Дягилева, за которой закрепилось название «Рус-ские сезоны». Или же «Русские балеты», «Ballets russes», как было напи-сано на их афишах.

Программы дягилевской антрепризы сметали границы между культурами Востока и Запада. Мирискуснический XVIII век «Павильона Армиды» и шопе-новский романтизм «Сильфид» (так у Дягилева назывался балет, который в России известен как « ») соседствовал с дикими «Половецкими плясками», шумановский «Карнавал» — с « », а все вместе оказы-вались неожиданным переплетением Европы и Востока. Старинной Европы и несколько фантастического, универсального Востока, органично включаю-щего в себя и половцев, и Жар-птицу, и «Шехеразаду», и трагических марио-не-ток « », и Клеопатру, которой был отдан танец семи бакстов-ских покрывал (в балете — двенадцати) из спектакля о Саломее, который в Петер-бурге был запрещен цензорами Священного синода.

«Команда» Русских сезонов была блистательна, и все, что она делала, как нельзя лучше отвечало духу времени. Балеты первого сезона 1909 года были поставлены Михаилом Фокиным, оформлены Львом Бакстом, Александром Бенуа или Николаем Рерихом, исполнялись легендарными Анной Павловой, Тамарой Карсавиной, Вацлавом Нижинским, а также Идой Рубинштейн, кото-рая в программках значилась «первой мимисткой» труппы, а по сути была пер-вой «дивой» балета. «Чаровница, гибель с собой несущая» — так называл ее Бакст. «Она просто оживший архаический барельеф», — поражался Вален-тин Серов, писавший в Париже ее знаменитый портрет . Известны также его вос-хищенные слова, что в ней «столько стихийного, подлинного Востока».

В начале ХХ века Россия воспринимала себя как сугубо европейскую страну. Однако ее образ, внедренный Дягилевым в сознание европейцев, оказался парадоксально неевропейским. С легкой руки великого антрепренера все эти гипнотические ориенталии, красочные славянские древности, мистика ба-лагана и театра масок, все, что так волновало русских художников, стало для Запада ликом самой России. Вряд ли Дягилев ставил перед собой такую задачу. Его целью было пропиа-рить — здесь этот современный термин вполне уме-стен — новейшее русское искусство. Но в сознании западного зрителя специ-фическая эстетика этих первых, предвоенных Русских сезонов крепко связалась с обра-зом русского балета и смоделировала представления о стране.

Антреприза Дягилева, возникшая в конце 1900-х годов, была неотъемлемой частью той утонченной эпохи, которая позднее получила название «Сере-бряный век». Именно Серебряному веку с его стилем модерн и « » пониманием прекрасного, принадлежало то новое русское искусство, которым Дягилев взорвал Париж. Но парадокс в том, что в свою очередь Сере-бряный век был тоже лишь частью дягилевской антрепризы. И как предпри-ятие, и как художественное явление, «Русские балеты» оказались и шире, и ди-намичнее, и долговечнее этого хрупкого феномена российской предвоен-ной культуры. Война и русская революция положили Серебряному веку конец. А история «Русских балетов» лишь разделилась на две части: довоенную и послевоенную, да и это произошло не столько по внешним, политическим причинам, сколько по внутренним — художественным.

Антреприза Дягилева началась за 5 лет до войны, которую тогда называли Великой, и закончилась — со смертью Дягилева — за 10 лет до другой войны, после которой ту, прежнюю, Великой называть перестали. Вместо Великой она стала просто Первой мировой, потому что Вторая была еще страшнее. И в этой смене прежнего пафосного названия на новое прозаическое, уникаль-ного — на порядковый номер (что предполагает открытый ряд), в этой неволь-ной смене имени заключена проекция тех страшных изменений, которые проис-ходили тогда с миром и человечеством.

В этом мире и в этом молодом, пока еще самонадеянном ХХ веке, который бездумно и быстро шел сначала к одной, потом ко второй войне, — в нем-то и расцвел феномен дягилевской антрепризы, главным свойством которой была способность дышать в унисон с веком, чутко реагируя на каждый запрос вре-мени, на малейшее дуновение перемен. В этом смысле история дягилевской антрепризы была прямой проекцией эпохи. Или ее портретом, метафори-че-ским, но и документально точным, как слепок. Или, если хотите, — идеальным ее конспектом.

Что же касается вопроса о влиянии «Русских балетов» на мировую культуру, то этот вопрос отнюдь не абстрактен. Во-первых, вопреки расхожему представ-лению, что Русские сезоны — это Париж, сугубо парижским был лишь самый первый, 1909 год. Дальше каждый из сезонов превращался в развернутое международное турне. Русские балеты вживую видели в двадцати городах одиннадцати стран Европы, а также в обеих Америках. Кроме того, русский балет, в ту эпоху и в той антрепризе, действительно стал частью мировой культуры, причем одной из важнейших ее частей, ее передовым отрядом. И, хотя сам образ передового отряда применительно к новым концепциям искусства, и вообще само это слово как термин («передовой отряд» на фран-цузский переводится как avant-garde ), возникли несколько позже и связаны для нас с другим пластом искусства, антреприза Дягилева по сути всегда именно передовым отрядом и была.

Начнем хотя бы с того, что с самого начала здесь рождались и проверялись на прочность передовые идеи в области музыки, обнародовались новые, сложные произведения. Достаточно сказать, что именно здесь еще перед войной прошли мировые премьеры трех первых балетов Игоря Стравинского, который вскоре станет одним из важнейших композиторов ХХ века.

Конечно, новые художественные идеи рождались не только под началом Дяги-лева. В те же годы, в том же Париже, независимо от него возникли и существо-вали великие модернистские школы в искусстве: например, так называемая Парижская школа живописи, которая объединяла живущих в Париже худож-ников из разных стран. Или модернистская композиторская школа, из которой выделилась группа «Шестерка» («Les six») — по аналогии с русской «Пятеркой», как во Франции называют «Могучую кучку». Но именно Дягилев сумел объеди-нить все это у себя. Почти купеческая пред-при-имчивость, бульдожья хватка, безукоризненная коммерческая интуиция и столь же безукоризненная инту-и-ция художественная позволяли ему угады-вать, находить, увлекать, направ-лять по самому экстремальному пути и в одно-часье делать знаменитыми самых ярких и перспективных художников.

Впрочем, Дягилев не только ангажировал и продвигал — он стал создавать художников сам, сочиняя каждого из них как проект. Термина этого — проект — тоже еще не было, но подобной концепцией Дягилев пользовался вовсю. И сами «Русские балеты» были грандиозным проектом, и каждый из найденных и выдвинутых Дягилевым артистов — каждый танцовщик, художник, композитор, хореограф — был таким проектом.

Затем, получив от каждого из них то, что считал нужным, Дягилев безжалост-но сворачивал сотрудничество, освобождая место для следующего проекта. До войны этот процесс — смены артистов и команд — шел медленнее: среди художников здесь все годы доминировал Бакст, которого время от времени лишь оттеняли Бенуа, Рерих или Анисфельд, а среди хореографов безраздельно царил Михаил Фокин. До тех пор, пока в 1912 году Дягилев внезапно не запу-стил проект «Нижинский-хореограф». Автор всех тех балетов, которыми Дягилев с ходу завоевал Париж, Фокин был глубоко оскорблен, когда по воле Дягилева (или, как он считал, по грязному произволу Дягилева) рядом с его, Фокина, стильными, красивыми, умными сочинениями оказался пластически косноязычный «Послеполуденный отдых фавна», поставленный фаворитом хозяина. Разумеется, Фокин не отрицал гениальности Нижинского как тан-цов-щика, но к сочинению танцев он считал его патологически неспособным.

Фокин так никогда и не смог признать, что «Фавн» был предвестником новой эпохи, а «неестественность» и «архаизм поз» — не «фальшью», а новыми выразительными средствами. Зато это отлично понимал Дягилев.

Блистательный, но короткий век Фокина в «Русских балетах» закончился в 1914 году. А вскоре закончился и век Бакста — в 1917-м. Вслушайтесь в эти даты: хотя вовсе не война и не русская революция были причиной их отставки, рубеж обозначен четко. Именно тогда Дягилев резко меняет курс в сторону модернизма.

Мирискусников стремительно вытесняет скандальная аван-гар-дистка Гонча-рова, затем ее муж Ларионов и, наконец, художники парижской школы. На-чи-нается новая, захватывающая эпоха в истории дягилевской антрепризы. И если в первый период Дягилев знакомил Европу с Россией, то теперь его зада-чи глобальнее. Теперь Дягилев знакомит Европу с Европой.

Его сцено-графами поочередно становятся ведущие живописцы новых направ-лений: Пикассо, Дерен, Матисс, Брак, Грис, Миро, Утрилло, Кирико, Руо. Этот проект можно назвать «Скандальная живопись на сцене». Сценография «Рус-ских балетов» по-прежнему на равных соперничает с хореографией. Этот проект не только обогащает дягилевские спектакли серьезным изобра-зительным искусством, но придает новое направление развитию самой евро-пейской живописи, посколь-ку в круг интересов крупнейших художников-модернистов включа-ется театр. Так Дягилев начинает формировать пути мирового искусства.

Одновременно он одного за другим приглашает и радикальных французских композиторов — круга той самой «Шестерки» и Аркёйской школы, от Жоржа Орика до Франсиса Пуленка, а также их наставника и предводителя Эрика Сати. Причем если ангажированные Дягилевым художники были уже далеко не мальчики и не девочки, то из музыкантов взрослым был только Сати, а остальные принадлежали к отчаянному поколению двадцатипятилетних. Молоды были и новые хореографы Дягилева. Их, в отличие от художников и композиторов, Дягилев по-прежнему искал среди соотечественников.

Хореографов в 1920-е годы у него было три. Причем какое-то время все трое — Леонид Мясин, Бронислава Нижинская, Жорж Баланчин — работали у него практи-чески одновременно, в очередь. Это придавало художественному процессу небывалую интенсивность, поскольку все трое были очень разными. Ни один из них не повторял другого, и, более того, ни один из них не повторял самого себя. Повторение было для Дягилева самым большим грехом. Его хрестома-тийная фраза — «Удиви меня!» — как раз об этом.

Первым созданным им хореографом стал Леонид Мясин. Забрав к себе маль-чика из московского кордебалета, Дягилев стал последовательно растить из него балетмейстера, который должен был заменить самого Фокина (сначала Дягилев, как помним, делал ставку на Нижинского, но тот, создав два великих и два не-великих балета, выдохся, заболел психически и сошел с дистанции навсегда). С 1915 по 1921 год юный Мясин был единственным хореографом Русских сезонов; в 1917 году именно он поставил легендарный балет «Парад», на музыку Эрика Сати, по замыслу Жана Кокто и в безумном оформлении Пабло Пикассо. Мало того, что декорации были кубистические, Пикассо заклю-чил двоих персонажей (так называемых Менеджеров) в кубистические же костюмы-коробки, которые почти полностью сковывали танцовщиков. Поэт Гийом Аполлинер, посмотрев спектакль, назвал тогда Мясина самым смелым из хореографов. А в 1919 году именно Мясин создал балет на испанскую тему, внедренную в дягилевский репертуар тем же Пикассо.

Затем в 1922 году к Дягилеву вернулась Бронислава Нижинская, сестра Вац-лава. Дягилев предложил ей ставить — и не ошибся. Ее «Свадебка» на музыку Стравинского — мощный конструктивистский отклик на столь же мощный примитивизм Гончаровой, которая оформляла спектакль. При этом в других бале-тах — например, в «Ланях» и «Голубом экспрессе» — Нижинская была изящна и иронична.

И наконец, в 1924 году в труппе появляется двадцатилетний и бесстрашный Жорж Баланчивадзе, у которого за плечами был уже вполне серьезный опыт работы в авангадистском послереволюционном Петрограде, а в основе — академичнейшая из школ. Дягилев придумывает ему новое яркое имя — Баланчин — и почти сразу дает ставить.

Самая значительная художественная судьба, больше всех повлиявшая на пути мирового искусства — и балета, и музыки, — ждала именно его. Самый осле-пительный, но и самый независимый из дягилевской когорты хореографов, после смерти Дягилева он не пытался стать продолжателем дела «Русских балетов», как Мясин и отчасти Нижинская, и никогда не считал себя наслед-ником этого дела. Он создал свой, и свой, полностью лишенного литературного сюжета и построенного по законам музыки. Он создал блистательную школу балета на пустом месте — в США, куда его забросила судьба через 5 лет после смерти Дягилева. И за свою жизнь поставил несколько сот балетов, совершенно непо-хо-жих на то, с чего он начинал и чего ждал от него Дягилев.

Но не та ли прививка модернизма, которую он получил в «Русских балетах» в 1920-х годах, позволила ему создать столь живое и новое искусство на безу-пречно классической базе? Потому что Баланчин в своем творчестве, напол-ненном самой современной энергией, был модернистом до мозга костей. И, кстати, не Дягилев ли продемонстрировал ему, как выживает частная труппа — в любых условиях? Годы спустя Баланчин восстановил в своем — а значит, и в мировом — репер-туаре два своих дягилевских балета: « » на музыку Стравин-ского, где он убрал весь декор, оставив лишь чистый танец, и «Блуд-ный сын» на музыку Прокофьева — балет, который в 1929 году стал последней премьерой дягилевской антрепризы. Здесь Балан-чин не тронул практически ничего, возоб-новив его как памятник Дягилеву: со всеми мимическими мизансценами, с декорациями и костюмами Жоржа Руо, которым Сергей Павлович, как всегда, придавал большое значение.

Судьбы хореографов, использованных Дягилевым (это жесткое слово здесь вполне уместно), складывались по-разному. Фокин так и не оправился от травмы, остался навсегда обиженным и после ухода от Дягилева ничего значительного уже не создал. Для Баланчина, наоборот, дягилевские годы стали отличным трамплином к блестящей и масштабной деятельности. Фокин был человеком Серебряного века; Баланчин, в год рождения которого Фокин уже пытался реформировать балет и слал в дирекцию Императорских театров письма-манифесты, целиком принадлежал следующей эпохе.

Дягилев же был универсален — он вобрал в себя все: и «серебряное» вступление в новый ХХ век, и сам этот век, который, по ахматовскому летосчислению, «начался осенью 1914, вместе с войной». И то, что на бытовом уровне казалось чередой преда-тельств, цинизмом ком-мер-санта или потаканием очередному фавориту, на более глубоком уровне было результатом вслушивания в эпоху. Поэтому в широком смысле влияние Дягилева на мировую культуру анало-гич-но тому, как на эту культуру влияло само время. А в более конкретном смысле это влияние — а точнее, воздействие — заключалось в том, что через горнило «Русских балетов» прошли те, кто определил пути мирового искусства. А еще Дягилев продемонстрировал великую и чисто художественную силу прагма-тичного: соединения высокого, каким считалось искусство, и низкого, каким многие из художников считали коммерческий расчет.

В начале ХХ века имя Сергея Дягилева было у всех на устах. Организатор знаменитых «Русских сезонов» не уставал эпатировать публику своими новаторскими взглядами, реализовывал свои самые смелые проекты, был благосклонен к ведущим танцорам балета, чем вызывал страдания самых влиятельных дам своего времени. Как юноша из провинции стал самым известным импресарио, сумевшим вывести русский балет на новый уровень – далее в обзоре.

Сергей Дягилев родился в 1872 году в Новгородской губернии в семье потомственного дворянина. В детстве ему довелось пожить в Петербурге, а потом в Перми. Интеллигентная семья собирала у себя все высшее общество города. Там часто разыгрывали спектакли, музицировали. Современники даже назвали дом Дягилевых «Пермскими Афинами».

Когда Сергей подрос, он отправился в столицу поступать на юридический факультет. Молодой юноша по настоянию отца изучал право, но его душа стремилась к искусству. Дягилев посещал выставки, театры, брал уроки вокала, сочинял музыку. Однажды, собравшись с духом, Сергей пригласил друзей послушать отрывок из оперы «Борис Годунов», которую сочинил сам. В главной роли был тоже он. Публика не оценила стараний артиста. Позже Дягилев и сам признавал, что голос у него был «очень сильный и очень противный».

Энергии у молодого человека было хоть отбавляй, поэтому, не слишком переживая о провале, он обратил свой взор на живопись. Дягилев, как губка, впитывал в себя всю информацию об изобразительном искусстве, какая только попадалась на его пути. Чтобы лучше разбираться в живописи, он отправился в тур по городам Европы, воочию разглядывая шедевры прославленных художников. В 1897 году в Петербурге Сергей Дягилев устроил первую выставку английских и немецких акварелистов. Успех от проведенного мероприятия воодушевил будущего антрепренера на создание содружества художников «Мир искусства» и журнала с аналогичным названием.

Когда Сергею Дягилеву исполнилось 28 лет, ему удалось заполучить должность при директоре Императорских театров. Он выполнял особые поручения. Надолго Дягилев там не задержался, но зато обзавелся полезными знакомствами, одно из которых переросло в дружбу с балериной Матильдой Кшесинской, фавориткой цесаревича Николая. Кшесинская познакомила антрепренера с представителями императорской семьи.

К 1906 году Сергей Дягилев стал осознавать, что в России ему уже некуда расти, поэтому он отправился покорять Европу. Первой победой антрепренера стала выставка «Два века русской живописи и скульптуры», проведенная в Париже. На следующий год искушенная французская публика рукоплескала «Историческим русским концертам». Дягилеву удалось собрать в одном представлении Шаляпина, Римского-Корсакова, Рахманинова.

Через пару лет наступило время для «Русских сезонов» - знаменитых балетных постановок. Правда «Сезоны» могли закончиться, так и не начавшись. Дело в том, что Дягилев повздорил с Матильдой Кшесинской. Балетмейстер Михаил Фокин не видел обласканную вниманием царской семьи балерину в роли примы и отдал ей чуть ли не второстепенные роли. Из-за обиды Кшесинской Дягилев лишился финансовой поддержки со стороны царского двора, но прозорливый импресарио все-таки нашел деньги для «Русских сезонов». Спонсором стала очень влиятельная и богатая дама Парижа, владелица музыкального салона Миссия Серт.

После премьеры вся зрительская любовь досталась не балеринам, а Вацлаву Нижинскому. Зрители с восторгом называли его «богом танца». Настоящей сенсацией стала постановка «Послеполуденный отдых фавна». Элементы эротики и страсти в сочетании с балетными па опережали свое время. Постановка даже вызвала скандал, но это только пошло на пользу «Русским сезонам».

Импресарио питал слабость к мужчинам, особенно к Вацлаву Нижинскому. Он засыпал своего возлюбленного дорогими подарками, возил его по всевозможным выставкам. Но, вместе с тем, Дягилев постоянно напоминал танцору, что именно ему тот обязан своим успехом. Долгой и вечной любви из этой истории не вышло. Вацлав, пользуясь отсутствием антрепренера, во время гастролей в Южной Америке женился на танцовщице Ромоле Пульски. Дягилев был в бешенстве, но затем взял себя в руки и при первом же удобном случае уволил Нижинского.

После разрыва со своим ведущим танцором Сергей Дягилев отправился на поиски новой звезды и… нового любовника. В балетной школе Большого театра антрепренер разглядел большой потенциал в Леониде Мясине. Дягилев начал «завоевывать» юношу по уже известному сценарию: много внимания, дорогие подарки, обещания невиданного карьерного роста. Мясин не удержался. Талантливый юноша идеально подошел на роль премьера в «Русских сезонах», но он тоже женился и был «изгнан из любимчиков» антрепренера.

Сергей Дягилев знал, что незаменимых людей не бывает и нашел новую звезду для своего балета – Сержа Лифаря. Дягилев обеспечил своему протеже полное содержание, отвез его к знаменитому итальянскому педагогу Чеккети, у которого брали уроки Нижинский и Павлова. Лифарь не разочаровал своего «создателя». Но Дягилеву недолго любовался своим танцором: у антрепренера развивался сахарный диабет. Более того, Дягилев не соблюдал предписанную диету.

В 1929 году Дягилев скончался. Его похороны оплатили Миссия Серт и Коко Шанель, которые на протяжении многих лет безуспешно жаждали любви импресарио, предпочитавшего юных танцоров.

Кроме Дягилева у основательницы модного дома было немало русских знакомых. , и при этом отношения у них были весьма неоднозначными.

«Русские сезоны» – такое название получили ежегодные зарубежные (в Париже, Лондоне, Берлине, Риме, Монте-Карло, США и в Южной Америке) гастроли русских артистов, организованные талантливым антрепренёром Сергеем Павловичем Дягилевым, начиная с 1907-го и до 1929-го года.

на фото: Эскиз Леона Бакста к костюму Иды Рубинштейн в балете "Клеопатра". 1909

«Русские сезоны» Сергея Дягилева. Изобразительное искусство

Предтечей "Русских сезонов" стала выставка русских художников в парижском Осеннем салоне, привезённая Дягилевым в 1906-м году. Это был первый шаг 20-летнего пути мощной и изящной пропаганды русского искусства в Европе. Через несколько лет знаменитые европейское балерины будут брать русские псевдонимы, лишь бы танцевать в "Русских сезонах" Сергея Дягиева.

«Русские сезоны» Сергея Дягилева. Музыка

Далее, в 1907-м году при поддержке императорского двора России и влиятельных лиц Франции Сергей Дягилев организовывает в парижской Гранд-Опера пять симфонических концертов русской музыки - так называемые «Исторические русские концерты» , где играли свои произведения Н.А. Римский-Корсаков, С.В. Рахманинов, А.К. Глазунов и др., а также пел Фёдор Шаляпин.

Участники «Русских исторических концертов», Париж, 1907

«Русские сезоны» Сергея Дягилева. Опера

В 1908-м году в рамках "Русских сезонов" парижской публике впервые была представлена русская опера «Борис Годунов». Но, несмотря на успех, этот жанр искусства на «Русских сезонах» присутствовал лишь до 1914-го года. Оценив предпочтения публики, чуткий антрепренёр Сергей Дягилев пришёл к выводу, что более рентабельно ставить балет, хотя лично он сам относился к балету пренебрежительно из-за отсутствия в нём интеллектуальной составляющей.

«Русские сезоны» Сергея Дягилева. Балет

В 1909-м году Сергей Дягилев начинает подготовку к следующему "Русскому сезону" , собираясь делать акцент на выступлении русского балета. Ему в этом помогали художники А. Бенуа и Л. Бакст, композитор Н. Черепнин и другие. Дягилев и его команда стремились достичь гармонии художественного замысла и исполнения. Кстати, балетную труппу составили ведущие танцоры Большого (Москва) и Мариинского (Петербург) театров: Михаил Фокин, Анна Павлова, Тамара Карсавина, Ида Рубинштейн, Матильда Кшесинская, Вацлав Нижинский и другие. Но подготовка первых балетных сезонов чуть не была сорвана из-за спонтанного отказа российского правительства поддерживать "Русские сезоны" финансово. Ситуацию спасли влиятельные друзья Дягилева, собрав нужную сумму. Впоследствии "Русские сезоны" будут существовать именно благодаря поддержке меценатов, которых находил Сергей Дягилев.

Дебют "Русских сезонов" в 1909-м году состоял из пяти балетов: «Павильон Артемиды», «Половецкие пляски», «Пир», «Сильфида» и «Клеопатра». И это был чистый триумф! Имели успех у публики как танцоры - Нижинский. Карсавина и Павлова, так и изысканные костюмы работы Бакста, Бенуа и Рериха, и музыка Мусоргского, Глинки, Бородина, Римского-Корсакова и других композиторов.

Афиша "Русских сезонов" в 1909 году. Изображена балерина Анна Павлова

"Русские сезоны" 1910-го года проходят в парижском оперном театре Гранд-опера. К репертуару добавились балеты «Ориенталии», «Карнавал», «Жизель», «Шехерезада» и «Жар-птица».

Л. Бакст. Декорации к балету "Шахерезада"

Подготовка к "Русским сезонам" 1911-го года проходит в Монте-Карло, там же и состоятся выступления, в том числе 5 новых балетов Фокина («Подводное царство»), «Нарцисс», «Призрак Розы», «Петрушка» (на музыку Игоря Стравинского, который тоже стал открытием Дягилева). Также в этом "Сезоне" Дягилев поставил в Лондоне «Лебединое озеро». Все балеты имели успех.

Вацлав Нижинский в балете "Шахерезада", 1910

Из-за новаторских экспериментов Дягилева "Русские сезоны" 1912-го были приняты парижской публикой негативно. Особенно резонансным стал балет «Послеполуденный отдых фавна» в постановке В. Нижинского, его публика освистала за «отвратительные движения эротической животности и жесты тяжкого бесстыдства». Более благосклонно балеты Дягилева были восприняты в Лондоне, Вене, Будапеште и Берлине.

1913-й год ознаменовался для "Русских сезонов" формированием постоянной балетной труппы под названием "Русский балет" , которую, правда, покинул М. Фокин, а позже - и В. Нижинский.

Вацлав Нижинский в балете "Синий бог", 1912

В 1914-м году новым фаворитом Дягилева ставится молодой танцор Леонид Мясин. К работе в "Русских сезонах" возвращается Фокин. В подготовке декораций для балета «Золотой петушок» берёт участие русская художница-авангардистка , и «Золотой петушок» становится самым успешным балетом сезона, вследствие чего Гончарова привлекалась к созданию новых балетов не единожды.

Анна Павлова в балете "Павильон Артемиды", 1909

Во время Первой мировой войны "Русские сезоны" Дягилева идут с переменным успехом, гастролируя по Европе, в США и даже в Южной Америке. Многие хореографические и музыкальные новшества его балетмейстеров и композиторов публику отпугивают, но, случается, что один и тот же спектакль зритель воспринимает куда лучше спустя несколько лет после премьеры.

Таким образом "Русские сезоны" существуют до 1929-го года. В разное время над их реализацией работают такие художники, как Андре Дерен, Пикассо, Анри Матисс, Хуан Миро, Макс Эрнст и другие художники, композиторы Жан Кокто, Клод Дебюсси, Морис Равель и Игорь Стравинский, танцоры Серж Лифарь, Антон Долин и Ольга Спесивцева. И даже Коко Шанель создавала костюмы для балета «Аполлон Мусагет», где солировал Серж Лифарь.

Серж Лифарь и Алисия Никитина на репетиции балета "Ромео и Джульета", 1926

Поскольку именно Сергей Дягилев был движущей силой "Русских сезонов" , то после его смерти в августе 1929-го года труппа "Русский балет" распадается. Правда, Леонид Мясин создаёт «Русский балет в Монте-Карло» - труппу, которая продолжает традиции Дягилева. А Серж Лифарь остаётся во Франции, солирует в Гранд-опера, чем делает необычайный вклад в развитие французского балета.

Ольга Спесивцева в балете "Кошечка", 1927

За 20 лет упорной работы "Русских сезонов" и лично Дягилева традиционное отношение общества к искусству театра и танца кардинально изменилось, а русское искусство стало необычайно популярным в Европе и во всём Западном мире, в целом повлияв на художественный процесс ХХ века.