Праздничное « "Тятя, тятя наши сети притащили…". Производственный роман

Вытряхните ракушки из трусов от купальника

и восплачьте о несостоявшейся

любови.

Да забанит меня Мария Дегтярева...Но все равно напишу. Вернее-постараюсь написать про луны-закаты-шелест волн.

А все почему? Кто виноват, что я, здравомыслящая (но это только на мой необъективный взгляд) тетька,собираюсь настроиться на рилический лад и пополнить ряды хрустящих морским песком нимф? Фэйсбук виноват, вот кто. Выбросил мне, понимаешь ли, сегодня события годичной давности.Нате, мол, Ульяна, любуйтесь, какой вы дурой были год назад. Вытряхните ракушки из трусов от купальника и восплачьте о несостоявшейся любови.

Утерев скупую православную слезищу, начну, помолясь.

Я очень хорошо умею выбирать время и место для отпуска, если что - советуйтесь, не стесняйтесь, помогу, чем смогу, со всем своим усердием. В прошлом году, по привычке и зову сердечному рванула я в богоспасаемый и любимый мной Израиль. Аккурат во время военных действий. Операция "Нерушимая скала" (такое я не могла пропустить, естественно). И, конечно же - с ребеночком. А куда ему деваться от своей бешеной матери? Помоги ему и в дальнейшем, Господь, конечно. Спаси и убереги от всех обстоятельств.

Первая "Цева адом" застала нас как раз в зале прилета (и слава Богу, скажу я вам).Нас почти не досматривали и через пять минут после того, как "Железный купол" в пыль разметал ракету, летящую в нашу сторону, мы уже сидели в такси. Когда сирены завыли во второй раз, в честь нашего прибытия на Святую землю, заканчивалась уже вторая бутылка вкусной московской водочки и было совсем не страшно. Друзья рассказали принцип работы "железного купола" и море было уже не по колено, а где-то в районе голеностопа. Ребенок пил только "Спрайт", но и он не ведал чувства страха. Хороший напиток "Спрайт", героический.

Что такое отдых с дитятей знают все приличные родители. Никаких тебе спокойных возлежаний у моря с пиной и коладой. Никаких танцев до утра и всего прочего разгуляя. Только аквапарки, игровые площадки и Сафари-парк.Только хардкор. Люблю так отдыхать, да...Но куда деваться. Родила-терпи. Развлекай. Ешь-пей в макдаке и ни в чем себе не отказывай.

На второй день пребывания вопрос развлечений встал ребром. Куда? Ну куда я после "Столичной" гожусь? В торговый центр "Азриэли", конечно, куда ж еще. Там наверху, на одной из башен, небольшой аквапарк. Ребенок рвался туда целый год, там ждет его девочка по имени Хелен.А я ж не ехидна какая, вы ж понимаете. Я -Мать! (перемать). Я за счастье детей.Встала и пошла. Упала-встала, и опять пошла. Несла свою голову, как ту беду по весеннему по льду. Но дошли, да...Доехали. Домчались. Взлетели птицей на самый верх и вот они горочки-бассейны. Счастье. Кока-кольный рай. Хелен в купальничке со стразами. Объятия, визги, брызги.

А что делать многострадательной матери? Попросила бабушку Хелен присмотреть за визжащей на трех языках парочкой и поплелась на поиски кофейни. А тааам...Не подумайте дурного. Это же торговый центр. Сэйлы! Платюшки, туфельки, заколочки-шарфики, духииии!!! Какой там уже кофе с пивом. Засосало мещанское счастье.

Опомнилась под звук сирены. Господи! Я тут в тряпках-колечках копаюсь, а детонька-то на крыше! Под обстрелом! Все, сейчас его осколком от ракеты прям в бассейне с голубой водой убьет! С кровавой водой.!Кто мать-тот поймет, какие картины нарисовало мое воображение. НТВ смотрела, знаю что к чему. Бросила я все, в одну минуту ставшим ненужным барахло, и не разбирая дороги рванула по эскалатору, едущему вниз - вверх. Сердце держала зубами, чтоб не выскочило. Как же я себя кляла. Вы таких слов не знаете.

На втором перегоне (а сирена все не замолкает), хватают меня чьи-то руки и говорят мне человеческим голосом на чистейшем иврите: "Стой! Ложись!". И я начинаю с этими руками драться. Выкручиваться из них, шипя на все лады:"Ребенок, у меня там наверху ребенок! Пусти, змей!". Но руки оказались не промах. Не выкрутишься. И тут я начинаю рыдать и причитать, с подвывом. С детства это мой коронный номер. Самые лютые сердца в этот момент оттаивают и соглашаются на все. Так и тут. Руки ослабили захват и я выскользнула. Позже выяснилось, что у рук этих были еще и ноги, которые очень резво помчались за мной следом. По топоту копыт догадалась.

Взлетела я раненой птицей на площадку с бассейнами. Там-никого. Только сумки и сланцы валяются. Сирена воет на каких-то замогильных частотах. Сверху -ба-бах, шарах! И тут опять до меня в очередной раз дотянулись руки, и уже не церемонясь скрутили меня и заставили присесть.

Через пять минут из укрытия с динозаврами (именно так, с динозаврами- мне сын обьяснил) вывели всех детей, бабушек и мамушек. И как ни в чем не бывало весь этот милый зоопарк опять начал скакать, поливать друг-друга водой,орать дикими голосами и есть в три горла.

А я села на лавочку и начала рыдать. Перепугалась. Крепко перепугалась. Поняла какая я хреновая мать. От этого плакалось особенно горько и с чувствами. Руки стояли рядом. Потом начали гладить меня по голове. Молча. Вас часто гладят по голове? Меня-нет. И это меня уже окончательно привело в тот плакательно-слезный восторг, когда ревешь уже просто, чтобы реветь. Как в детстве. До икоты.Потом руки куда-то ушли и вернулись с бутылкой воды и салфетками. И начали меня умывать.

Первое, что я увидела сквозь пелену слез (привет, Мария!) -это туфли. Не на руках, конечно, на ногах. Хорошие такие, дорогие и от души начищенные туфли. А в туфлях ноги в шелковых носках! (это уже был смертельный выстрел!).И поняла, что абы кто в таких туфлях не ходит, опыт-то есть, не пропит. И понимаю, что сижу я с красным толстым от рыданий носом, поросячьими заплаканными глазенками, с растекшейся тушью, похожая бог знает на кого и истерю. А тут, видимо, целый Ален Делон, а может быть даже и лучше. Ротшильд с лицом Алена Делона.А я не при параде.!Включилась женщина, одним словом. Отпустило.

Отточенным комиссарским движением поднимаю голову и понимаю, что - да, есть еще красивые мужики на свете. Не перевелись. Там не глаза, там очи! Океаны, а не очи. Изумрудные, в ресничных лесах! (Мария, вы тут?). Брови - два сокола, летят, не пересекаются!Грива смоляная до плеч...Мать честная, пресвятая Богородица, вот это даааа! Поразить меня очень сложно. Но тут я просто открыла рот и с изумлением разглядывала все это мущинское великолепие. Не переставая икать, конечно же. В общем, не мужик, а какой-то сон в летнюю ночь.

Отлучусь на пару часов. И, конечно же -продолжение следует:)

Ну так вот, про ботинки.

Сидела я после теплового удара, вся водой залитая, молча пялилась на эти ботинки и понимала, что злая моя жизнь не любит меня в этот де нь особенно активно. Деточка моя всхлипывая и давясь восьмым мороженым, участливо заглядывал в мои глазыньки, в сотый раз задал один и тот же вопрос:"Мама, ты сегодня не умрешь больше?". Я его заверила, что сегодня уж точно - нет, а дальше видно будет.

Туфли топтались тут-же. Подали руку и сказали, что уж сегодня-то они меня точно доведут до дома. Терять уже, по большому, да и по малому счету было нечего. Платье мокрое и грязное, с головы красиво стекали красные струи (краска-мусс "Веллатон" хорошо позаботилась о моих волосах, надежно) , бешеные глазки с потекшей тушью, в общем не женщина, а прости Господи, пособие по тому, как женщиной быть не нужно. Покачиваясь и постанывая, поддерживаемая с одной стороны липкими ручонками сыночки, а с другой туфельного красавца я доползла до машины. Как говорится - не поднимая глаз.

Не подумайте чего, мне на самом деле было реально плохо, очень плохо. Но я по привычке хорохорилась и пыталась делать вид, что все ок. Доехали-домчались молча и очень быстро. Я пыталась рассыпаться в благодарностях, но сил, честно признаться не было. Я просто по лошадиному подергала головой в знак признательности и потихоньку выползла из машины. И тут сирена, будь она не ладна. Или ладна, уж не знаю. Мы заскочили в подъезд и ждали, пока она утихнет.

Я опять потряслась, как бы говоря - спасибо и уже готова была откланяться, как туфли задали мне вопрос про кофе. Обычный такой вопрос, не приглашу ли я его, в честь всех предыдущих событий испить чашку кофе. Да ну отчего же? Конечно же пойдёмте пить кофе, самое время!

Кофе варил он сам и наконец-то представился. Симон. Прекрасное человеческое имя.

Я по своему обыкновению тут же про себя окрестила его Сифоном и как-то успокоилась. Терять, по большому счёту, уже было нечего, видел он, меня всякую и что-то строить из себя и закатывать глаза от его красоты было уже незачем. Проболтали мы часа три. За все поговорили. И про удои и про урожай озимых и про Генделя, любовью к которому он меня сразил окончательно. А потом он уехал. Но обещал вернуться и, таки, вернулся.

Этот трехнедельный роман я буду помнить долго. Немыслимые Средиземноморские закаты, выход на яхте в море, под ракетным обстрелом, духи чемоданами и гранатовое вино. Через неделю мне сделали предложение. Очень официальное, в присутствии мамы и сестры. Все рыдали. Громко. То ли от ужаса, то ли от счастья, я так и не поняла, но было очень трогательно.

А потом я полетела в Москву. Мы созванивались каждый день, а в октябре мы должны были пожениться в Праге. Ничто не предвещало беды.

Я прилетела в Тель-Авив 13 октября. Но меня никто не встретил. И никто не ответил на мой телефонный звонок. И я, даже не поплакав на набережной, вернулась домой. А через 2 месяца на его странице в фб уже были свадебные фото с другой женщиной. Он же бывший квнщик, пошутил так, видимо. А я и поверила;) кольцо осталось на память и чемодан духов еще не закончился. Ну вот как-то так;)

«Православие - радостная вера!» - этой задорной фразой можно ограничиться, рассказывая вкратце о лейтмотиве первой книги Ульяны Меньшиковой , известного регента, популярного блогера, а теперь, как выяснилось, еще и талантливой писательницы. На обложке изумрудными буквами выведено - «Обо всем» - и это действительно говорящее название.

Любимица не одной тысячи подписчиков в интернете завораживает читателя с первой страницы - добродушным юмором, принципиальной честностью и метким слогом. А еще ненарочито ставит его перед выбором, подобно былинному указателю на перекрестке: «Направо пойдешь - спасен будешь, налево пойдешь - пропадешь без вести и славы».

О тех, кто воодушевлял и продолжает вдохновлять Ульяну радоваться жизни и писать по-шукшински трогательные рассказы, - наш разговор.

Один известный проповедник недавно заметил, что мы живем в совершенно бессовестное время, и если случается что-то доброе, то на глаза наворачиваются слезы, и появляется надежда: «Не все умерло…». Как вы считаете, наше время - бессовестное?

Если читать историю не по учебнику, а по книгам, то для нас станет очевидна простая истина: Золотого века на земле не было никогда. Люди всегда страдали, постоянно кто-то кого-то ненавидел, тиранил или убивал. Время ни в чем не виновато. Времена всегда одинаковые (помните «Москва слезам не верит?) - вот тебе зима, вот тебе лето, весна, осень. И всегда были добрые, и всегда были злые, которых всегда было больше, чем добрых. И удивляться доброму поступку не надо, лучше радоваться и обязательно не забывать благодарить, не только Господа, но и конкретного человека. Говорить ему спасибо за то, что он есть.

Вы многих благодарите на страницах своей книги. Интересно, а с чего «началась» сердобольная Ульяна Меньшикова, сострадающая всем бездомным и больным?

Что значит сердобольная? Я отнюдь не склонна жалеть «весь мир». Просто так родители воспитали. У меня очень болен родной брат, он таким родился. И папой тут же было сказано, что больного бросать нельзя. Устал ты, не устал, хорошо ли тебе, плохо… Женя не спал годами вследствие тяжелой родовой травмы. В этих родах мама чуть не умерла, а ребенок умер. Его оживили врачи. И как результат - он не видит, ничего не понимает, не разговаривает, не умеет сам есть, если упадет, не сможет самостоятельно подняться. В его организме концентрация всего самого ужасного, что может с человеком произойти. И это наш Женик. Согласно прогнозам, он должен был умереть в полгода, потом в год, в полтора, в пять лет. Ему сегодня 34 года. И это чудо называется «мамина молитва».

Как правило, родителям предлагают не забирать домой таких детей…

Пока мама находилась в реанимации, мы с папой приехали за ним в роддом, а нам и не отдают. Говорят, он все равно умрет, а вы еще себе родите. Помню папин ответ: «Это мой сын, и он умрет у меня на руках. У себя дома. И я его буду хоронить». Вот и все.

Я считаю, что отцовский подвиг в нашей семье даже выше материнского. Общаясь со многими семьями, где растут дети-инвалиды, замечаю, что чаще мужчины уходят из семьи, не выдерживают. Для них быть излишне самоотверженными, какими умеют быть женщины, несвойственно. Мой папа - невероятной самоотверженности человек. Тридцать с лишним лет каждое свое утро он начинает с умывания Женика, потом он его бреет, одевает в чисто выглаженную рубашку. Зайдешь и не поймешь, где у нас больной человек, потому что вот этот несчастный, слепой, глухой Женик в рубашке, в брючках и всегда подстрижен. Благодаря железной самодисциплине отца.

Отец научил его даже ходить. Врачи вообще обомлели и не поняли, что происходит. Ведь внятного диагноза они никогда не озвучивали, а то, что там ДЦП, - это само собой очевидно. Ходить, по их прогнозам, он никак не мог. Отец вытягивал ему ноги в течение двух лет, и Женик в десять лет у нас пошел.

Ваш рассказ о том, как военкомат вспомнил про «дезертирствующего» бойца и направил военных с повесткой в армию прямо к вам домой, искрится от добродушного юмора. Оказывается, обратная сторона медали выглядит не так лучезарно…

Я вам больше скажу. Женя мучился первые десять лет бессонницей из-за сильных болей. И мучил нас. Мама качала, качала его годами и вдруг говорит: «Я его сейчас выброшу с балкона, я больше не могу». И мы понимаем, что выбросит, потому что она не спала толком много лет. Мне тогда было лет 14, я у нее его забрала, и мама заснула почти на трое суток. Продолжили качать с папой. Не могу сказать, что сама не ненавидела брата в такие моменты, он же нам не давал вообще никакого покоя. Изо дня в день. Но меня всегда удивляли родители: если я его могла злиться на него 3 дня, то мама - 5 минут, а потом опять жалость и любовь к больному ребенку все побеждала.

Неужели не существовало медикаментозного решения проблемы?

Он почему кричал? Ему было больно. Как не хватило ума врачам выписать элементарное обезболивающее? Я чуть подросла и говорю: дайте ему анальгин. Ему простого обезболивающего никто не давал, а начали давать - он кричать перестал. В десять лет ему выписали азалептин, аминазин. Но даже с ними он может две недели не спать. Что-то происходит с нервной системой периодически, выматывает она его, а заснуть не дает. Мы заметили, что самые тяжелые приступы всегда случаются перед большими праздниками, под Пасху, под Рождество. Мама уже смеется (плакать же невозможно столько лет, нужно же как-то с этим всем жить): «Ну, великие праздники - великие муки начинаются». Он тогда кричит страшно, как в аду, наверное, не кричат. Я поражаюсь, у человека ведь связки очень тоненькие, и если 20 минут так кричать, то голоса долго потом не будет. А Женик может. Хороший оперный певец из него получился бы. Вокально выносливый.

Все, что я зарабатываю сегодня на нескольких работах, мне хочется тратить для мамы. Шубу ей купить нарядную. К стоматологу отвести. Она ведь в 30 лет, будучи невероятно красивой, умной женщиной, родила моего брата, и совершенно другие потребности вышли на первый план ее жизни. Это так приятно - иметь возможность хоть немного побаловать ее сегодня.

Я сейчас вспомнила, как унывала этим летом, что не получилось увидеть море. Если правильно понимаю, ваши родители не видели его 34 года?

Какое море? Вы о чем? Никакого моря, даже в разговорах, не существует. Они своего сына любят так, как меня никогда не любили. И слава Богу, что меня так не любят, потому, что от такой любви умереть можно. Я даже не представляю что с родителями будет, если с ним что-то случится. Эта любовь - от Бога. Она над этими слюнями, над бесконечными проблемами с кишечником, над побочными эффектами после лекарств. Над страхом. Потому, что смерть постоянно живет у нас дома. Ведь Женик периодически умирает.

Как это происходит? В течение двух недель он не ест и не пьет, мы ничего в него не можем затолкать. И вот лежит уже практически иссохший святой. Пролежни до костей мгновенно, за три дня образуются, потому что кожа становится прозрачной, как пергамент. Подходит мама - она у нас командир - и говорит: « Так, Женик, ты не будешь умирать, потому что мы не хотим, чтобы ты умер». И он возрождается, наша птица Феникс!

Он слышит?

Он великолепно слышит. И знаете, мне однажды, когда я была еще подростком, приснился сон. Будто я умерла, и на небе, в облаках ко мне подходит Женька и начинает со мной разговаривать. Я удивляюсь: «Слушай, но ты же…». А он отвечает: «Так это там, на Земле мне такое тело досталось, в котором я не могу говорить, но душа у меня другая». Мы с ним так и живем - понимаем, что он все слышит, все знает и нас заодно спасает. Только начинает умирать, мама сразу же на колени. Она Господа бесконечно молит, только бы Женька жил.

Один знаменитый физик, основатель квантовой механики, как-то упомянул, что его воспитывал свет из-под двери кабинета его отца. Я так понимаю, в свете родительской любви кроется и ваш фамильный секрет?

Мое золотое детство до 8 лет, пока не родился мой болеющий брат, пронизано отцовской любовью. Папа радовался как ребенок, покупая мне красивые платья и кукол. В 79-м году у меня была огромная детская машина на аккумуляторах, на которой я ездила по Барнаулу. Где он ее взял в Советском-то Союзе?

При этом отец был невероятно красивым мужчиной. На него постоянно оборачивались на улице, а он был настолько поглощен мной, мамой, потом Женькой, что, казалось, не замечал, какая ему судьба досталась. Как следствие, у папы было три инсульта, он изменился страшно, это вообще не тот человек, которого я знала в детстве. Последний инсульт - кровоизлияние, огромная гематома, трепанация черепа. Мы с мамой пришли в больницу, стоим, смотрим на него и понимаем, что двоих-то не потянем. Через пару дней наш папа встал и закурил. Врач-нейрохирург не поверил, сказал, что после такой операции очень длительная реабилитация. Так что у нас чудеса на каждом повороте квартиры.

Казалось бы, ваша юность не была беззаботной. Вы, наверное, по молодости лет, радовались отъезду в другой город, на свободу. И вдруг - встреча с Элкой, героиней нескольких ваших рассказов. Не испугала перспектива продолжения подвига?

Какой подвиг? То, что делают все, делаешь и ты. Укачиваем? Хорошо. Огороды копаем? Есть! А с Элкой… это же вообще история!

Она была духовной дочерью замечательного священника Олега Безрукого. И нас, четверых воспитанниц регентского курса Томской семинарии, батюшка привел к ней домой. Изначально предупредив: там, за дверью, тяжело больная женщина, которая лежит более 30 лет. У меня воображение сразу нарисовало дурно пахнущий матрац, утку и пролежни. Конечно, я возроптала: « Господи, не успела я из дому уехать, Ты опять меня к этому всему привел!». Мы заходим, а там Алла Пугачева. Примадонна. Шикарные белые локоны и изуродованные ревматоидным полиартритом пальцы, но с маникюром. После нашего знакомства с Элкой, я перестала понимать женщин, которые говорят, что им некогда сделать маникюр. Мы не знаем, что такое делать маникюр, будучи лежачим больным.

То есть, вы считаете, что женщина должна оставаться ухоженной и красивой в любых обстоятельствах?

Я ничего не считаю, просто я видела ее подвиг. Когда калека не превратила себя в калеку, а жила ярко вопреки болезни. Из четырех девушек с ней осталась жить только я, так как благодаря брату умела и горшок подать (памперсов тогда еще не изобрели), и прочие процедуры выполнять. Остальные девочки не остались не потому, что были немилосердными, они просто этого не умели. Я жила в подобном пространстве раньше и не боялась снова оказаться рядом с инвалидом.

Мне было 18, Элке - 55. Вы не представляете, как мы с ней ругались. Она же на ночь пила лекарство мочегонное от давления, а потом каждые полтора часа меня будила. Утром мне на занятия. Вставать приходилось за три часа до учебы, чтобы успеть умыть ее, причесать, накрасить, она же окостеневала за ночь. Это был наш совместный труд. Она меня любила очень, и я ее любила.

Но вы же могли уйти? Или «больного бросать нельзя», как учил папа?

Нельзя. Я могла ругаться с ней, ненавидеть, но не бросить. Элка… Это такая школа жизни! Я окончила семинарию и уехала из Томска. Вернулась, только чтобы проводить в последний путь мою подругу. Под конец жизни она ужасно страдала от онкологии. Врачи долго не могли поставить диагноз, ее постоянно рвало, как при токсикозе, без остановки. Единственное, что она могла есть и пить, была ледяная кока-кола. Больше ничего. Я покупала ее ящиками.

Умирала страшно, мученица моя, но достойно. Перед смертью просветлела и говорит мне: «Ульяна, дверь открывай, мама пришла». Я двери открыла - и покойные мама и папа к ней «пришли». Во всяком случае, она видела их уже духовными очами. Когда человек уходит, когда он переступает порог вечности, его взгляд направлен уже как будто сквозь тебя. Он здесь, рядом с тобой - мгновенье, и его уже нет. Ты только свидетель перехода.

Вы говорили про школу жизни, в чем она заключалась?

Элка была очень жизнерадостным человеком. Выглядела бесподобно. Вы не поверите, за ней всегда ухаживали «женихи». Ее мужчины любили, стеснялись этого, но любили. Любовные отношения были целомудренными, в силу обстоятельств. Ей и не нужно было ничего плотского, но без накала страстей она не могла. Элка обладала потрясающей мимикой, вообще, она была актрисой. Шикарным опереточным персонажем. И в этой оперетте она жила, она ее своими руками строила несмотря ни на что.

«Каждый раз, когда я пытаюсь впасть в депрессивный коматоз с сожалениями, самобичеваниями и изысканными страданиями, на помощь мне прилетает Элка», - как я ранее писала о ней. И я потихоньку прихожу в себя.

Судя по вашей странице в фейсбуке, после ее смерти потребность в сострадании не иссякла. Вы периодически приглашаете подписчиков посетить родительские «горевания» в детском хосписе. Расскажите, как это происходит, и зачем «оно» вам?

Есть такое слово - «надо». И еще одно - «долг». У моей мамы было мало времени меня воспитывать, поэтому весь дом был обклеен листами А4 с увещеваниями: «Тяжело в учении - легко в бою», или «Дочерь! Выключи свет!», потому что я читала много и допоздна. Строчки Заболоцкого с укоризной смотрели на меня со стены: «Душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь!». Она и правда обязана.

Я считаю, что чем лучше ты живешь, тем больше ты должен делать грязной работы. Иначе есть опасность сломаться. Личность человеческая - такая непрочная вещь, так легко съехать с катушек буквально в один день и перестать быть человеком.

Мы сейчас, например, на вокзал собираемся, кормить бездомных. Думаю, что фонд доктора Лизы и без меня прекрасно справится, потому что дело святое будет жить всегда. Но раз Елизаветы Петровны нет, мы все должны это знамя подхватить, чтобы «отряд не заметил потери бойца и песню допел до конца». Мы заметили эту потерю, поэтому пойдем и будем кормить, поить и что надо - делать…

Что касается хосписа…Помню, я прочитала в фейсбуке про какого-то ребенка, который лежит в реанимации и представила, что это махонькое дитя лежит под капельницами, и мама от него уходит ночевать куда-то далеко. Весь Новый год он плачет потому, что хочет к папе с мамой, а ему нельзя. Страдает обреченный маленький человек, и мать с отцом понимают, что смерть совсем близко.

Вы поехали к этому ребенку?

Не поехала. На тот момент я могла помочь только руками, а мои руки в реанимации были никому не нужны. Но я долго думала, как найти себе применение во всей этой истории. И вдруг читаю пост про «горевание» в детском хосписе «Дом с маяком». Я понимаю, что могу поехать и готовить еду для них, для родителей, которые недавно похоронили своих детей. Пока они проходили различные программы с психологами, я за вилками для трапезы пошла и краем уха услышала, как они рассказывали про агонию своих детей. Страшно даже думать об этом.

Быть там, помогать деньгами, руками - не моя потребность, это обязанность. Обязанность каждого из нас. Нужно этим жить. Раз мне Господь не дал 8 детей, а я хотела, значит я должна чьим-то восьмерым помочь. Я постоянно по краешку своей жизни ходила, а меня-то, слава Богу, не задело, не оторвало ни руку, ни ногу. Поэтому, раз не задело - значит иди помогай, потому что тебе повезло.

В одном из ваших комментариев вы называете себя женщиной-катастрофой. Что послужило тому причиной, если не секрет?

В 13 лет я ехала в музыкальную школу. На остановке на наших глазах КамАЗ столкнулся с фурой, оторвавшийся прицеп снес кабину водителя. Мы находились в несколько шагах и видели, как водителя разрезало напополам. Увидев человека изнутри, я поняла, насколько он хрупок.

Я была у входа в метро «Лубянка» в то время, как произошел взрыв, повлекший за собой множество смертей. Ждала подругу Машу, которая за пять минут до взрыва позвонила и сказала, что подъезжает. Я ринулась внутрь ее искать. Протискивалась сквозь устремившуюся наружу толпу, а там… К счастью, Маша ехала в следующем поезде.

Моя мама до сих пор не знает, что я находилась в злополучном поезде «Новосибирск – Адлер» и стала очевидцем одной из самых крупных железнодорожных катастроф в нашей стране. И снова - разорванные люди, запах крови и стоны… Мы носили раненых в течение нескольких часов. Я не знаю, зачем Господь мне так много позволил увидеть. Иногда сижу и страдаю: «Господи, я хочу покоя!».

Мое первое знакомство с вами началось с рассказа про бездомного, который спас вам жизнь. Я еще тогда подумала: как она не брезгует «такой» дружбой?

Я не брезгую, и мной никто не брезгует. Они такие смешные и трогательные, наши бомжи. Жаль, что юродивые перевелись. А Серега - это вообще был царь-король, хоть и измызганный. Он ничего не просил. Он сидел на паперти и царствовал. Не попрошайничеством занимался, а был патологически вежлив, поэтому Сереге приносили «дары». Например, зеленое пальто с лисьим воротником (смеется ). Каждого прихожанина знал в лицо, всегда интересовался, кого дочка родила или на какую оценку сын сдал последний экзамен. Например, Серега научил меня правильно к алкоголикам относиться, за что я ему безмерно благодарна. Он так размышлял: «А ты не осуждай никогда пьющего человека. Ты если видишь алкаша, то поблагодари Господа, что он тебя мимо этой страсти провел».

Не могу обойти стороной еще одного персонажа, матушку-регента из ваших студенческих рассказов. С ее фразы, можно сказать, крика души: «Православие - радостная вера!» книга и начинается…

Она вообще гениальная женщина, о ней нужно писать книги, о ней нужно снимать кино. Человек абсолютно академической церковной образованности. Любого протестанта рядом с ней поставь, особенно когда он Библию цитирует, она его «растреплет» на красивую бахрому. А как над хором работала! У нее пели главный дирижер оперного театра, известные солисты, какие-то невероятные музыканты, а матушка сидит и рассказывает этим «большим музыкантам», о чем в действительности они поют. Например, если рождественский канон, то кто такие «три отрока в пещи» - Ананий, Азарий, Мисаил.

Важно, в каком контексте ее фраза о радости православной веры прозвучала (смеется ). Мы репетировали Бортнянского «Тебе Бога хвалим» перед неделей Торжества Православия (это когда анафему раз в году поют всем негодникам). Произведение пафосное, мажорное, всю репетицию бились и никак не поймем, почему, с ее слов, «некрасивую музыку» поем. Матушка трусится вся, и на голове трусится огромный шифоновый бант на заколке, который она носила вместо платка. Мы, все 40 человек хора, наконец не выдержали и в отчаянии взмолились: мол, объясните, что мы не так делаем! Матушка обвела нас прищуренным взглядом и молвила строго (необходимо добавить, половину букв алфавита она не выговаривала): «Запомните рьяз и навсегда! Пьявославие - это рьядостная вера! И петь надо рьядостно, как будто вы сейчас умьете!». Меня не переубедить, лучшего богослова, чем матушка, я не встречала.

А один из самых первых моих учителей (вечная ему память!) - отец Михаил Скачков, уникальный регент-самородок, скрипач, участник ВОВ, любивший и понимающий богослужение, - когда делился секретами регентского дела, говорил: «На хоре лежит большая ответственность. Народ наш очень музыкален, он слышит все - и фальшь музыкальную, и фальшь душевную. Поэтому наша задача не только попасть в ноты, но и самим настраиваться на тот молитвенный лад, который диктует нам богослужение. Пасха - торжествуйте, Великая Суббота - горюйте о смерти нашего Спасителя. Ты, как регент, обязана просвещать пришедших к тебе певчих. Рассказывай о праздниках, рассказывай, что происходит во время литургии. Зная об этом, певчий всегда настроится и будет молиться вместе с тобой. И люди это почувствуют. И это будет соборная молитва». Этот пример я несу через всю свою жизнь и певчим всегда рассказываю, о чем мы поем, что происходит в конкретный момент богослужения. Можно быть семи пядей во лбу в плане музыкальной образованности, но если ты не понимаешь, что в храме происходит, все насмарку.

Нельзя петь и не молиться, поэтому я уверена: в хоре не место случайным людям. Когда мои певчие открывают рот и поют Херувимскую «старинного распева», я замолкаю и плачу. Мне Господь таких певчих посылает, что с ними «и в пир, и в мир, и в добрые люди», спеть, сплясать, накормить всех несчастных - за счастье. Вообще, в мире большой музыки певцы с такими голосами, как у моих певчих, покупают себе виллы у океана, а наши - поют за копейки и из заработанного нищим помогают.

У меня есть мечта заветная - создать профсоюз. Ведь певчий - самый бесправный в мире человек, для которого не существуют такие понятия, как «больничный», «декретный отпуск», «отпускные». Вся певчая Россия так живет. Я мечтаю, чтобы профсоюз поддерживал каждого заболевшего певца даже в самой отдаленной деревне, чтобы у него было хоть немного денег, чтобы можно было купить лекарства.

Если дело Божье, его надо делать, пока ты живой. Идти и «колотиться» не за себя, за людей, потому что за них некому заступиться, их некому пожалеть. Если ты можешь - пожалей, но не на словах только.

И вторая моя мечта - познакомиться с матушкой Иулианией Денисовой, музыкантом, регентом, композитором высочайшего уровня. Мы в полноте, наверное, лет так через пятьдесят осознаем, что она - целая эпоха в современной церковной музыке. Матушка написала такую духовную музыку, от которой каждый раз дыхание перехватывает, в которой чудесным образом переплетается и старина глубокая, и современность. Совершенно небесный уровень музыкальности, профессионализма и той самой молитвенности, которой все так жаждут. Это самая сложная в мире «простота», в которой все - молитва, труд колоссальный и выучка. Это то, что не умрет никогда. Вот так славить Творца - большой дар и счастье.

Для меня Бог - абсолютная красота, слагаемая из тысячи тысяч сложностей. Эта сложность должна быть так спета, чтобы любой прохожий, зашедший с улицы, осознал: за кажущейся внешней простотой внутри очень большая, как мир, серьезная конструкция, которую построили хорошо обученные, талантливые и неравнодушные люди. Я Небо увидела, простите за пафос, и услышала, благодаря таланту моих певчих. Это на концерте можно спеть как угодно, но в храме - как в последний раз пой. Чтобы, как говорила, матушка-регент, «хотелось умереть». А смерть, по словам апостола Павла, - «приобретение», радостная, долгожданная Встреча.

Рассказывая о своей бабушке, которая вышла замуж в 72 года, вы, наверное, и не заметили, как многим подарили надежду и утешение. Неужели любви все возрасты покорны?

Абсолютно. Ведь встретила любовь реальная женщина, которой сегодня 99 лет. Правда, она своего мужа уже похоронила, но смерть его не приняла. То ли старческий склероз, то ли сердце безграничное, но она считает его живым и ждет. Ну и ладно. Тем более до встречи Там, осталось немного.

Больше всего в этой истории я люблю ответ баб Шуры своим детям, которые ругали ее за то, что она фату на свадьбу собралась надевать: «Да идите вы все… У меня в жизни то целина была, то война, я вообще белое платье никогда не надевала, а вы думаете только о том, что люди скажут!». И пошла на свадьбу красоткой - в туфлях, в белом платье, с волосами, выкрашенными краской «Рубин» в пламенно-рыжий цвет и с мелкой перманентной химией на голове. А поверх - фата. У них в роду все рождаются с очень крупными чертами лица, как у индейцев, и эта мелкая химия придавала всему бабушкиному образу трогательную комичность.

Женское счастье все равно в любви?

Для меня - да. Вообще, любое счастье - оно в любви. Вся наша жизнь от того и зависит, любят тебя или не любят, любишь ты или не любишь. Своих близких, Родину свою, дело.

И что главнее?

Гармония главней. Нельзя, чтоб ты любил, а тебя не любили, или наоборот. Тогда получается трагедия, а когда взаимность есть - это хорошо. Любовь - это ж не одни поцелуи и восхищения. Любовь - это жалеть, помогать, смиряться, уметь промолчать. Как мои папа с мамой. Страсти уже много лет нет, а каждый день друг ради друга идут на подвиг. Их любовь выросла во что-то надмирное.

А кто еще, кроме родителей, вас вдохновляет?

На то, чтобы радоваться…

Господь наш Иисус Христос, кто еще. Нет у меня никаких героев, кроме моих Христа, Божьей матери и моих родителей. Божия Матерь - величайший пример для женщины. Она стояла у креста и видела, как убивали ее ребенка. Как сначала люди ему радовались, а потом глумились. Как можно пережить это? У меня тоже единственный сын, и я представить не могу, как можно знать его судьбу от начала до конца и жить с этим знанием. Никакая боль брата, мамы, сестры, отца не сравнятся с тем, что такое боль твоего ребенка. И в хосписе этот ад повторяется, повторяется, повторяется.

Вы видели столько горя, но уныние - не ваша «ахиллесова пята», не так ли?

Видела я это горе, а дальше что? Кроме меня его что, никто не видел? А как без горя, как без него? Это же часть нашей жизни. Как в храме. Здесь вся полнота времени просматривается - вот литургия, вот привезли покойника, кто-то приехал венчаться, а кого-то только крестят.

Любая плохая эмоция должна быть короткой. Потому что нет смысла тратить на нее драгоценное время. Унывать нельзя ни секунды, даже если ты находишься в сложных обстоятельствах, нужно все равно искать повод для радости. Не бездумной, безбашенной радости дурачка. А для радости прославления бытия. Я жив, Господи, давай я чего-нибудь сделаю хорошего.

Новые дорогие духи или шуба роскошная дарят 10 минут счастья, а дальше что? А дальше она начнет желтеть, покрываться мхом, истечет срок годности аромата. Радость может быть настоящей только тогда, когда живешь не для себя. Всегда есть люди, которым нужна наша помощь.

Я узнала, что вам не удалось потратить гонорар, полученный за книгу, на свою мечту. Не сочтите за настойчивость, расскажите читателям эту «печальную» историю, пожалуйста.

Книга - это, конечно, громко сказано, я же не литератор. Я дома не бываю, все время в транспорте прохлаждаюсь, между работами. Захожу в троллейбус, одной рукой держусь, шатаюсь из стороны в сторону, и вдруг в голове всплывает забавное воспоминание. На самом деле, очень хочется людей посмешить, чтобы им весело было. За 20 минут пишу пост и выкладываю в интернет. А тут звонок от издателей с предложением выпустить книгу. Они, видимо, слегка сумасшедшие, как я. Потому что в комментариях к моим текстам в фейсбуке как меня только ни называли и в чем только ни обвиняли ревнители благочестия. Я спрашиваю: вы что, серьезно?

Они говорят: да, мы сами такие же дураки. Прекрасно! Я говорю: давайте в сентябре поговорим. Думала, они забыли - нет, не успела приехать в Москву - вот они, родненькие мои. Просто накопировали постов из фейсбука, все сделали сами, от начала и до конца, отредактировали, обложку придумали и выпустили пятитысячным тиражом.

А мне же все некогда, я все бегу, мчусь и самая последняя ее увидела, книжку открыла только на презентации. Иду и мечтаю, как гонорар потрачу, а была у меня одна мечта, простая такая, приземленная и очень женская. Об этой мечте никому не говорила, только Бог знал. Теперь-то уж я ее осуществлю! И надо же, память подсовывает мне обещание, которое я дала Богу много лет назад и давно о нем забыла. Я тогда в крайней нужде жила и не смогла помочь людям в страшной беде. Меня отчаяние поедом сжирало, и я сказала Богу: «Господи, если у меня когда-нибудь появится хорошая сумма, я ее отдам целиком нуждающимся». Прошло более десяти лет, и тут в головушку мою размечтавшуюся стучится мой обет: «Дала слово - держи!».

Кстати, когда я впервые с сыном посмотрела этот чудесный фильм, мои личные воспоминания нахлынули с такой силой, что я всю ночь не могла уснуть, вспоминая тот вечер, когда я впервые увидела тот сказочный шкаф из своего детства. Нет, меня не встретили ни огнегривый лев, ни вол исполненный очей, но встреча с теми, кого я тогда увидела, была ничуть не менее прекрасной, чем встреча со сказочными героями.

Родители мои, будучи молодыми и очень энергичными людьми постоянно подбрасывали меня бабушкам, как, впрочем и все молодые папы и мамы, у которых учеба, командировки, экспедиции, ничего нового. Я и сама постоянно командирую своего сына к своей маме, закружившись в делах. Дело житейское и обычное во все времена.

Был ноябрь, самое начало, когда меня привезли к бабуле на побывку. Время мало пригодное для уличных забав, холодно, сыро. Снег еще не лег. он несколько раз посыпал землю, но рано еще было, и все было серо-черным, неприветливым, смурным. Слава Богу, я тогда уже умела читать и всегда находилось мне занятие, а так бы, конечно, я очень скучала.

Через пару дней после моего приезда бабушка чуть раньше пришла с работы, нарядилась сама, надела на меня лучшее, из привезенных мамой платьев, укутала в козью шаль, поверх пальтишка, и мы отправились в гости. К кому - мне не доложили. Родни пол деревни, уточнять к кому на этот раз, не с руки. К кому не приди - везде хорошо. Будут пельмени, будет чай, будут разговоры обо всем, а если подходящее настроение, то и споют мои бабушки. А пели они знатно. Особенно я любила грустную песню "Зозуля кувала", где бабули мои выдавали такое мощное многоголосие, что никакому хору имени Пятницкого и не снилось. У меня, маленькой еще девочки, душа разрывалась от жалости к несчастной женщине и ее судьбе, неприкаянной, как та птица зозуля... Сила искусства, что тут скажешь.

Мы очень долго шли по темным улицам деревни и наконец-то дошли до совершенно незнакомого мне дома, где по двору метался на длинной цепи огромный и страшный пес.

Мальвина! Мальвина! Це я, Клавдия, открывай! , - кричит бабушка.

Мальвина? Мы пришли в гости к настоящей Мальвине? Мое воображение тут же подсовывает мне образ красивой девочки с голубыми волосами и я воображаю, как мы сейчас познакомимся с ней, и даже станем подругами и я буду бегать к ней в гости пить чай из красивых золотых чашек.

Warte. Ich werde jetzt öffne! , - доносится с крыльца.

Через несколько минут во двор выходит бабуся, совершенно не похожая на Мальвину, обычная такая сельская бабушка, в платке и темном штапельном платье в мелкий цветочек. То, что она отвечает моей бабуле по немецки, меня нисколько не смущает, потому что в деревне к тому времени давно и основательно живут две мощные диаспоры - украинская и немецкая.

Давно, еще во время войны всех перемешало-перебросило, кого эвакуацией, кого ссылкой из Львовщины, кого с Поволжья, а кого Целина привела в эти края. И чисто русской речи я не слышала в наших палестинах с самого рождения. Все смешалось -русский, мова, суржик, немецкий язык. И все друг друга прекрасно понимали и совершенно свободно пользовались этим вольным языковым сплавом, нисколько не смущаясь.

Бабушка Мальвина крепко держит своего пса, а мы с бабой Клавой, тем временем, поднимаемся на высокое крыльцо, проходим холодные сени, потом теплые и оказываемся в доме, где горница уже полна таких же гостей, которые чинно сидят на стульях и лавочках.

Меня смущает одно - стол не накрыт. Такого просто быть не может быть у нас в Сибири, где законы гостеприимства ломают даже самые скаредные души. Пришел гость - накорми, напои, а если странник, то и спать уложи на все чистое. Закон. Непопираемый.

А тут - ничего. Чайника и того на печи нет. Что за беда? Вроде бы никто не умер, гроба не видать, значит не по покойнику читать собрались старушки мои... Что за чудеса? Не понятно. Но вопросов взрослым не принято задавать, сижу молча, сгорая от любопытства.

Наконец возвращается со двора бабушка Мальвина, моет руки, меняет платок с темного на светлый.

Mit Gott. anfangen.

Все бабуси, а их человек тридцать, и украинских и немецких, торжественно встают и проходят во вторую, большую комнату.

А там... А там ничего примечательного, в моем детском понимании. Ну, кровать, с аккуратно взбитыми подушками и кружевами "ришелье", выглядывающими из под покрывала. Ну вышивки, где на немецком красиво, крестом, вышиты цитаты из Нового Завета, все это уже привычно и малоинтересно.

И тут все бабули берут в руки свечи, зажигают их одна от другой, а бабушка Мальвина подходит к шкафу, открывает его, отдергивает какие- то занавесочки внутри, а там... Там Церковь. Потому что задняя стенка шкафа не из фанерки, как у всех, а из двух больших, иконостасных икон - Казанская и Благовещение. Два большущих, невероятно красивых образа, на одном из которых юная девочка, принимающая благовестие от архангела Гавриила, а на втором уже Мать с Богомладенцем.

А на створках шкафа, с внутренней же стороны, за самодельными занавесочками маленькие иконы. И бабушка-лютеранка Мальвина, ставит на дно шкафа две самодельные лампадки, все озаряется волшебным светом, а бабулечки, как священники на Пасху в алтаре, очень тихо начинают петь тропарь Казанской, начав в один голос, а потом расходятся на два, а потом и на четыре голоса... А потом "Совет превечный", и "Царицу ", потом величание.

Свечи дают тот неровный свет, который оживляет лики на иконах и я, маленьким своим умом пытаюсь понять, как в обычном шкафу может жить и быть Церковь, а там именно Церковь, а не просто спрятанные иконы. Там живая и очень трогательная Богородица - Девочка справа, и очень серьезная Божия Матерь - мама слева.

Бабушки поют и поют, времени нет, меня нет, есть только волшебный, очень красивый божественный мир, который прячет в своем шкафу Мальвина.

И нет деревни, нет шкафа, есть только небо, которое и далеко и близко одновременно. Моя маленькая деревенская Нарния... И тропарь, который я с первого раза и навсегда запомнила наизусть и на всю жизнь. "Заступнице усердная, Мати Господа вышняго, за всех молиши Сына Твоего, Христа Бога нашего".

Потом, когда уже все было спето и прочитаны все молитвы, появился и чайник и мёд, и карамельки, но я, под детским своим впечатлением, потерявшая аппетит от избытка эмоций, уже не запомнила всего этого.

А запомнила я нашу с бабушкой дорогу домой, когда она мне рассказала, как подруга ее, немка, лютеранка Мальвина, спасла из поругаемого, где-то в Поволжье, православного храма, эти иконы. Как она заставила своего мужа, Фридриха, заменить стенку шкафа на иконы из храмового иконостаса, и как она смогла довезти его, единственное, что удалось схватить из имущества, когда их всем селом депортировали, и довезти до Сибири в целости и сохранности.

И с тех пор, два раза в год, на Казанскую и Благовещение, баба Мальвина собирала православных своих подруг, отворяла двери своего шкафа, и они могли молиться "как у церкви", у самых настоящих храмовых образов.

Где она теперь, та, моя волшебная Нарния? Где эти образы? Бог весть. В храм их так и не передали, который построили гораздо позже смерти Мальвины. Но я знаю точно, что где-то они есть. И два раза в год открываются со скрипом дверцы старого шкафа и кто-то поет "Царицу " и "Заступницу". Иначе просто не может быть.

(Ульяна Меньшикова)

Училась я на 2 курсе, по выходным и в праздники, как водится, в храме, на службе. Тут тебе и профессиональный рост и копеечка. Да что уж там, не копеечка, а очень даже достойная зарплата была (прослезилась). Плюс отпевания-венчания, одним словом, не жизнь, а малина. И вот посреди этого малинника самым ярким и деньгоприносящим плодом были пусть редкие, но очень прибыльные приглашения на чтение псалтири над покойничками.

Читала я по церковнославянски очень лихо, спасибо тете Люсе, легендарной барнаульской псаломщице, терпеливо обучающей нас, вечно ржущих остолопов из воскресной школы. Красиво я тогда читала, по-монастырски, бесстрастно-молитвенно. Про это узнала тётечка со свечного ящика, где требы принимают и начала мне подбрасывать "калымы".
И тут ловит она меня за рукав после всенощной и сообщает, что есть прям срочный-срочный вызов на чтение псалтири. А у меня кино, свидание и вообще весна и мне 20 лет, ну какие покойнички, Марь Иванна? Но когда на ушко мне шепнули размер гонорара, я про всю любовь забыла сразу же и перед глазами у меня возникли шикарные немецкие сапоги из ЦУМа, на которые я облизывалась, но позволить себе не могла.

Выезжать нужно было через пару часов. Но непременным условием, которое выдвинули родственники, было то, чтобы псалтирь читала "монашенка". Тут я озадачилась. Марь Иванна без слов поняла мой рвавшийся из груди вопрос, где, мол, я, а где монашенки. Но не тот человек была Марь Иванна, не зря она возглавляла бухгалтерию в облиспокоме лет 20, чтобы что-то могло ее озадачить:
"Чёрна юбка, чёрна кофта и платок. За послушницу сойдешь, они не поймут. Где я им монашенку сейчас найду, если единственной нашей монахине матери Иефалии уже 94 и читать она может только с лупой от телевизора КВН?"
И опять мне по голове как дааст суммой вознаграждения.
Да боже ж мой, что у меня чёрной юбки не найдется? Порысила я до дома, нарядилась в вороные одежды, платок бабушкин чёрный, шерстяной по старообрядчески подвязала. В зеркало глянула, ну ни дать, ни взять - чеченская вдова. Аж самой страшно стало. Зато в образе. Как заказывали.

Стою у подъезда в этом наряде, соседи даже не здороваются, не узнают. И тут подъезжает автомобиль. По всему видно, что бандитский. Черный, блестящий и огромный как океанский лайнер. Взгромоздилась я в него, в юбке путаясь, едем. За город. Долго и молча. Кто ж из приличных людей в то время мог осмелится с настоящей монашкой говорить?
Прибыли в какой-то посёлочек небольшой, домик обычный, палисадничек с сиренью, мурки полосатые по двору бродят. Тишина и покой. Вечерело. (Это я где-то читала, так нужно время суток обозначать)
Вышел из дома сын бабулечки, над которой нужно было псалтирь читать. Джеймс Бонд, настоящий, не поддельный. И начал рассказывать, какая у него была замечательная мама. И как он хочет, чтобы все получилось, как мама хотела. Чтобы и отпели в церкви, и псалтирь над ней почитали. Смутила немного его моя молодость, но деваться было уже некуда, за другой не пошлёшь. Я ему про мать Иефалию с лупой сказала и он согласился, что старого человека в такое время дергать не удобно, да и лупы у них нет.

Зашли в домик.
Стоит гроб, родственники рядом сидят, всё по обычаю. Лампадка горит у иконки, свечка в стакане с пшеном, всё по нашему, по православной традиции. Бабушка в гробу вся такая светленькая лежит.

Беру псалтирь, начинаю читать.
Время идёт, темнеет. И тут вся родня как по команде встаёт и уходит. Я даже глазом не успела моргнуть. Сначала подумала, может, на перекур или чаю попить. Ни фига. Ушли ночевать в соседний дом. Сын мне сказал. А ты, говорит, читай, сестра, тебе по сану положено умерших не бояться.
Почему я согласилась на это, до сих пор не понимаю. Впала в какое-то медитативное состояние.
Ночь. Деревня чужая, никуда не сбежишь, чужая мертвая бабушка и я в чёрном душном шерстяном платке. Лампадка коптит.
Сюр.
Гоголь.
Вий.
Я эти сапоги, Марь Иванну и лупу от КВНа прокляла на веки вечные.
Не могу сказать, что страшно стало в тот момент, но здорово не по себе. Это же не город, с его вечными звуками, ещё и тишина давит. Понимаю, что начинает на меня ужас накатывать. Кинематографический. Губы молитву произносят, а перед глазами Куравлёв с Варлей стоят. Как живые, будь они не ладны...

И тут мой взгляд падает на бабушкино лицо... И вижу, что из под закрытых век катятся слезы.
Что сделает нормальный человек в такой ситуации? Заорёт, убежит, в обморок упадёт, на крайний случай. Но, сестра Иулиания не из того теста. В образе. С псалтирью наперевес и в монашеской длинной юбке. Миссия выполнима. Безумие и отвага, моё кредо до сих пор. Плачет при вас чужая покойница в глухой ночи? Сделайте вид, что ничего не произошло, и продолжайте чтение дальше, а потом начинайте громко петь. Всё, что вспомните из духовного репертуара. С чувством и триолями.

А утро не наступает, никак.
А бабушка плачет и потеет, всё лицо уже в испарине.
Больше так истово я не молилась никогда.
Рассвело, и в 6 утра пришёл Джеймс Бонд.
Нет, я не поседела и не сошла с ума, как ни странно. Я просто у него спросила, почему плакала ночью его мама. (Кто ж знал, что ждали старшую дочь из Благовещенска и бабулю немножко переморозили в морге, а привезли оттуда к вечеру, вот бабушка только к полуночи и начала "оттаивать", это мне потом уж родственники рассказали.) И тут Джеймс Бонд начинает рыдать и натурально мне исповедоваться. То, что я услышала, не сравнится ни с каким Вием и "Страшной местью". Но, тайна исповеди дело святое и разглашению не подлежит. Я хоть и не в сане, но человек, рассказавший мне о своих злодеяниях, об этом не знал, поэтому и не просите, не расскажу, что я тогда услышала.

Сапоги я не купила. Деньги отдала церковному сторожу, у него какие-то проблемы на тот момент были, а он и позабыл их вернуть. И больше псалтирь над усопшими я не читала ни за какие деньги.

Спокойной ночи всем. Приятных снов.

Вместо послесловия:

После моего, неожиданно растиражированного поста про отпевание, в личку и в комментарии пытались пробиться люди с обличениями и советами, как должно мне веровать в Господа нашего Иисуса Христа. С подробнейшими инструкциями. За, без малого, четверть века моего великого стояния на клиросе уж кто только меня не обличал и кто только не давал советов как выглядеть, как жить и как меня надо гнать ссаными тряпками из церкви за весёлый нрав и острый язык. И, замечу, все это были люди сплошь неустроенные и какие-то жизнью измуздыренные. Похожие на пыль с дальней полки. И все как один - грустные.
За долгие годы наблюдений за православным людом скажу одно - мы чётко делимся всего лишь на две категории - радостные и безрадостные.
А иллюстрацией к эти понятиям расскажу одну историю.

Уже, учась в консерваторях, пела я в большущем архиерейском хоре при самом главном соборе города. Хор был большой, не чета нынешним, по ведомости человек 40 числилось. А управляла этим хором матушка одного из священников. Как водится без даже начального музыкального образования, но очень верующая и хорошо разбирающаяся в религиозных состояниях. Музыкальной терминологией она не владела абсолютно и общалась с хором, апеллируя всего лишь двумя понятиями - "Вы поёте красивую музыку" или "не красивую музыку вы поёте". Всё просто, доступно и без изысков.

И вот, на одной репетиции перед неделей Торжества православия (это где анафему раз в году поют всем негодникам) репетировали мы "Тебе Бога хвалим" Димитрия нашего, Бортнянского.
Произведение пафосное, мажорное и длинное, крупная форма, короче. Пели мы его пели, вроде бы и не плохо. Но по выражению лица матери Татьяны все понимали, что что-то вот тут не то. Недостаточно красиво мы музыку поём, негодяи. Прогоняв нас раз десять от начала и до конца, она соизволила сообщить хору, что мы делаем не та́к.
А надо сказать, внешность, характер и вообще в целом личность матушки были (да и до сих пор есть, дай Бог ей здоровья) весьма колоритными. Про всё рассказывать долго, остановлюсь на двух деталях. Она по тем временам вместо платка носила на голове огромные шифоновые банты на заколке, к каждому празднику определённого цвета, и не выговаривала половину алфавита.
И вот сидим мы перед ней, все сорок человек и не можем понять, какой холеры ей от нас нужно, поем то вроде все правильно. А мать сидит перед нами и прям вся трусится вместе со своим шифоновым бантом. Злится на нас.
Мы уже все взмолились, мол, объясните нам своим доступным языком, чего мы не так делаем!
Матушка обвела нас всех, нехристей, змеиным взглядом и злобно прошипела:"Запомните раз и навсегда! Прлявославие это рлядостная веря!!! Рлядостная! И петь надо рлядостно, как будто вы сейчас умрлете!!"
Вопросов после этого мы больше не имели и пели настолько "рлядостно", что чуть сами в пляс не пускались)))
Поэтому всем, кто хочет научить меня грустно веровать и ещё более грустно писать о моих церковных буднях я говорю: Православие - это радостная вера! Запомните это раз и навсегда, а не то, что вы там себе придумали, замотавшись в серые тряпки и посыпав всю округу пеплом. И переубедить меня невозможно, ибо лучшего богослова, чем наша матушка-регент я не встречала.

Ульяна Меньшикова