Павел кукольник.

Пятна и прыщи

Гражданство:

Российская империя

Род деятельности: Жанр: Произведения на сайте Lib.ru

Па́вел Васи́льевич Ку́кольник (24 июня (5 июля) , Замосць , Речь Посполита - 3 () сентября , Вильно) - русский историк, поэт , педагог , литератор, драматург ; брат Н. В. Кукольника .

Биография

Сын польки-католички и словака-униата (по другим сведениям, русина ) из польского города Замостье (Zamość ) в тогдашней Австрии переехал в Россию с родителями в восьмилетнем возрасте, когда его отец В. Г. Кукольник ( -) был приглашён в 1804 году профессором физики во вновь открытый петербургский Главный педагогический институт.

После нескольких лет службы в различных ведомствах Санкт-Петербурга в 1815 году защитил диссертацию «О влиянии римского права на всероссийское» на звание доктора права в Полоцкой иезуитской академии, ближайшем к Петербургу заведении, где присваивались учёные степени.

Перевод «Сокращённой всеобщей истории» французского историка и государственного деятеля Луи Филиппа де Сегюра (издан в 5 томах в Петербурге в -) обратил на Кукольника благосклонное внимание влиятельных кругов.

Вероятно, под впечатлением трагической гибели отца в 1821 году принял крещение по православному обряду.

Состоял действительным членом Виленской археологической комиссии ( -) со дня основания. Выступал с докладами и сообщениями на её заседаниях.

Последние годы жизни безвозмездно преподавал историю в женском училище при Мариинском монастыре. Был ревностным прихожанином виленских православных храмов .

Литературная деятельность

Помимо перевода «Сокращённой всеобщей истории» Луи Филиппа де Сегюра ( -), Кукольник перевёл проповеди французского протестантского теолога Эжена Берсье (перевод не издан).

Публицистика и мемуары

Своего рода публицистику представляют назидательная памятка «В знак памяти друзьям и знакомым, удостоившим меня посещения в день окончания пятидесяти лет со времени поступления мною на поприще государственной службы» () и брошюра «Голос христианина по прочтении книги г. Ренана „La vie de Jesus“» ().

Драматургия

Роман в стихах «Три года жизни» (1834) с дополнениями включён в сборник «Стихотворения. Т. 2» (), эпилог в книге «Последний кусок моей духовной жизни» (). Слогом и отдельными чертами напоминает роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин».

В сборники, напечатанные маленькими тиражами для друзей и знакомых и не предназначенные для продажи, вошли посвящения и стихотворения «на случай» - дни рождения или именин знакомых, общенациональные или местные события (концерт в Вильне скрипача К. Ю. Липинского, принятие под покровительство цесаревича Николая Александровича виленского Музея древностей, пленение имама Шамиля , оставление должности виленского генерал-губернатора В. И. Назимовым , назначение А. Л. Потапова виленским генерал-губернатором. Отдельным оттиском к приезду императора Александра II вышло стихотворение «6-е сентября 1858 г. в Вильне».

Стихам Кукольника свойственны та же дидактичность, которая присуща и его провиденциальной историософии.

История

Современники подчеркивали первооткрывательство Кукольника в освоении истории Литвы. Его немногочисленные историографические труды компилятивны. Кукольник, как правило, пересказывал работы Ю. И. Крашевского , Т. Нарбутта , М. Балинского , Л. Юцевича , А. Г. Киркора . Кукольник усматривал в истории действие Провидения, поэтому его сочинениям присущи дидактичность и религиозное морализаторство.

К ним близки по использованным источникам, материалу и манере изложения сочинения этнографического и краеведческого характера. В статье «Предания литовского народа» Кукольник представил литовские предания, поверья и обычаи, описал игры, танцы, свадебные и похоронные обряды, привел более полусотни песен, свыше трехсот пословиц и поговорок.

К историко-краеведческим работам относится своеобразный путеводитель по древнейшей улице Вильны «Путешествия по Замковой улице в Вильне» в газете «Виленский вестник / Kurjer Wileński» ().

Свои работы Кукольник печатал в научно-литературных приложениях к «Памятной книжке Виленской губернии», «Записках Виленской археологической комиссии», в газете «Виленский вестник».

В «Исторических заметках о Литве» и «Исторических заметках о северо-западном крае России», вышедших после подавления восстания 1863 года , Кукольник доказывал, что благоденствие Литвы неизменно зависело от положения православной церкви и степени близости с Россией, а повороты к Западу, усиление польского влияния и католицизма приносили бедствия. «Заметки» изданы книгами и печатались в газетах «Виленский вестник», «Ковенские губернские ведомости», журнале «Вестник юго-западной и западной России» («Вестник Западной России»).

Сочинения

История, краеведение, мемуары

История управления и законодательства Литвы // Памятная книжка Виленской губернии на 1853 год. - Ч. 2. Исторически-статистические очерки Виленской губернии. - Вильно: Тип. О. Завадского, 1853. - С. 19-56.
Стоклишские минеральные воды // Памятная книжка Виленской губернии на 1853 год. - Ч. 2. Исторически-статистические очерки Виленской губернии. - Вильно: Тип. О. Завадского, 1853. - С. 57-67.
Предания литовского народа // Черты из истории и жизни литовского народа. - Вильно: Тип. О. Завадского, 1854. - С. 66-149.
О пособиях к дополнению литовской истории = O pomocach do dopełnenia dziejów Litwy // Записки Виленской археологической комиссии. Ч. I / Под ред. А. Киркора и М. Гусева. = Pamiętniki kommisji archeologicznej Wileńskiej. Cz. I / Pod red. M. Balińskiego i L. Kondratowicza. - Wilno: Drukiem J. Zawadskiego, 1856. - S. 40-47.
Исторические воспоминания о р. Немане // Памятная книжка Виленской губернии на 1860 год. - Ч. 2. Историко-статистический сборник Виленской губернии. - Вильно: Тип. А. Киркора и К°, 1860. - С. 1-25.
Путешествие по Замковой улице в Вильне // Виленский вестник. 1860. № 1, 1 января - 14, 16, 18, 19, 21-27, 1 апреля .
Отрывки из поездки в Гродненскую губернию // Виленский вестник. - 1860. - № 73-75; 16, 20, 23 сентября.
В знак памяти друзьям и знакомым, удостоившим меня посещения в день окончания пятидесяти лет со времени поступления мною на поприще государственной службы. - Вильна: Тип. А. К. Киркора, 1862.
Исторические заметки о Литве // Вестник юго-западной и западной России. - 1863. - Т. II, кн. 6, отд. II, с. 150-186; т. III, кн. 7 и 8, с. 1-36, 99-12.
Исторические заметки о Литве. - Вильна: тип. А. К. Киркора, 1864.
Исторические заметки о северо-западной России. Период 2. От начала 1813 до 1831 года. - Вильна: Тип. Виленского губернского правления, 1867.
Анти-Ципринус. Воспоминание о Н. Н. Новосильцеве //

Переводы

Wróg - kusiciel. Powieść wierszowana Pawła Kukolnika // W. Syrokomla. Gawędy i rymy ulotne. Poczet 3. - Wilno, 1856. - S. 181-217. (польск.)
Sierotka / Przekład W. Korotyńskiego // Teka Wileńska. - 1857. - T. 2. - S. 73-74. (польск.)
Dwa sądy / Przekład W. Korotyńskiego // Teka Wileńska. 1858. - T. 4. - S. 16-20. (польск.)
Sąd poety. Z Pawła Kukolnika // A. E. Odyniec. Poezye. Wydanie nowe. Poprawione i pomnożone. - T. I. - Wilno: Drukarnia A. Syrkina, 1859. - S. 222-227. (польск.)
Wróg - kusiciel. Powieść wierszowana Pawła Kukolnika; Alboin. Z Pawła Kukolnika // L. Kondratowicz (W. Syrokomla). Poezye. Wydanie zupełne na rzecz wdowy i sierot autora. - T. X. - Warszawa: Gebether i Wolf, 1872. - S. 171-198. (польск.)
Lietuvių padavimai / Vertė J. Trinkūnas // Lietuvių mitologija. T. 1 / Parengė N. Vėlius; red. R. Merkaitė. - Vilnius: Mintis, 1995. - P. 236-240. (лит.)

Литература

G. T. Ustęp z życiorysu nieboszczyka Pawła Kukolnika // Kraj. 1884. Nr. 41, 7 (19) października. (польск.)
К[отович] П. И. Кукольник [некролог] // Виленский календарь на 1885 (простой) год. - Вильна, 1884. - С. 204-205.
Шверубович А. И. Братья Кукольники. Очерк их жизни: Биография, служебно-литературная деятельность и хроника современных им событий в Северо-западном крае. - Вильна: Тип. Губернского правления, 1885.
Кубасов И. Кукольник, Павел Васильевич // Русский биографический словарь : В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896-1918. - [Т.:] Кнаппе - Кюхельбекер. - СПб. , 1903. - С. 537-538.
Makowiecka Z. Kukolnik Paweł // Polski słownik biograficzny. T. XVI, zeszyt 68. - Wrocław etc.: Ossolineum, 1971. - S. 120-121. (польск.)
Рябов А. К. Кукольник Павел Васильевич // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь / Гл. ред. П. А. Николаев. - Т. 3: К-М. - М .: 1994. - С. 215-217.
Лавринец П. Очерк П. В. Кукольника «Путешествие по Замковой улице в Вильне» // Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. Т. I. Таллинн, . С. 80-94.

Литературная деятельность

Публицистика и мемуары

Драматургия

В сборники, напечатанные маленькими тиражами для друзей и знакомых и не предназначенные для продажи, вошли посвящения и стихотворения «на случай» - дни рождения или именин знакомых, общенациональные или местные события (концерт в Вильне скрипача К. Ю. Липинского , принятие под покровительство цесаревича Николая Александровича виленского Музея древностей, пленение имама Шамиля , оставление должности виленского генерал-губернатора В. И. Назимовым , назначение А. Л. Потапова виленским генерал-губернатором. Отдельным оттиском к приезду императора Александра II вышло стихотворение «6-е сентября 1858 г. в Вильне».

Стихам Кукольника свойственны та же дидактичность, которая присуща и его провиденциальной историософии.

История

Сочинения

История, краеведение, мемуары

История управления и законодательства Литвы // Памятная книжка Виленской губернии на 1853 год. - Ч. 2. Исторически-статистические очерки Виленской губернии. - Вильно: Тип. О. Завадского, 1853. - С. 19-56.
Стоклишские минеральные воды // Памятная книжка Виленской губернии на 1853 год. - Ч. 2. Исторически-статистические очерки Виленской губернии. - Вильно: Тип. О. Завадского, 1853. - С. 57-67.
Предания литовского народа // Черты из истории и жизни литовского народа. - Вильно: Тип. О. Завадского, 1854. - С. 66-149.
О пособиях к дополнению литовской истории = O pomocach do dopełnenia dziejów Litwy // Записки Виленской археологической комиссии. Ч. I / Под ред. А. Киркора и М. Гусева. = Pamiętniki kommisji archeologicznej Wileńskiej. Cz. I / Pod red. M. Balińskiego i L. Kondratowicza. - Wilno: Drukiem J. Zawadskiego, 1856. - S. 40-47.
Исторические воспоминания о р. Немане // Памятная книжка Виленской губернии на 1860 год. - Ч. 2. Историко-статистический сборник Виленской губернии. - Вильно: Тип. А. Киркора и К°, 1860. - С. 1-25.
Путешествие по Замковой улице в Вильне // Виленский вестник. 1860. № 1, 1 января - 14, 16, 18, 19, 21-27, 1 апреля .
Отрывки из поездки в Гродненскую губернию // Виленский вестник. - 1860. - № 73-75; 16, 20, 23 сентября.
В знак памяти друзьям и знакомым, удостоившим меня посещения в день окончания пятидесяти лет со времени поступления мною на поприще государственной службы. - Вильна: Тип. А. К. Киркора, 1862.
Исторические заметки о Литве // Вестник юго-западной и западной России. - 1863. - Т. II, кн. 6, отд. II, с. 150-186; т. III, кн. 7 и 8, с. 1-36, 99-12.
Исторические заметки о Литве. - Вильна: тип. А. К. Киркора, 1864.
Исторические заметки о северо-западной России. Период 2. От начала 1813 до 1831 года. - Вильна: Тип. Виленского губернского правления, 1867.
Анти-Ципринус. Воспоминание о Н. Н. Новосильцеве // Русский архив . - 1873. - № 2. - Стлб. 203-224, 0193-0200.
Анти-Фотий. Ответ очевидца на показания Фотия о Татариновой и её союзе // Русский архив . - 1874. - № 3. - Стлб. 589-611.

Поэзия и драматургия

6 сентября 1858 года в Вильне. - Вильно: Тип. Гликсберга, 1858.
Стихотворения Павла Кукольника. 1861 года. - Вильно: Тип. А. К. Киркора, 1861.
Гуниад. Трагедия в пяти действиях в стихах. - Вильна: Печатня А. Г. Сыркина, 1872 (рукопись ).
Святой апостол Иуда, брат Господень . - Лейпциг , (рукопись подарена виленскому Музею древностей в ноябре ).
Мария. - СПб. , 1870.
Морской разбойник. Трагедия в пяти действиях в стихах. - Вильна: Печатня А. Г. Сыркина, 1872.
Воспоминания о Крыме. 1870 г. - Вильна: Печатня А. Г. Сыркина, 1872.
Стихотворения Павла Кукольника. - Т. II. - Вильна: Печатня А. Г. Сыркина, 1872.

Переводы

Wróg - kusiciel. Powieść wierszowana Pawła Kukolnika // W. Syrokomla. Gawędy i rymy ulotne. Poczet 3. - Wilno, 1856. - S. 181-217. (польск.)
Sierotka / Przekład W. Korotyńskiego // Teka Wileńska. - 1857. - T. 2. - S. 73-74. (польск.)
Dwa sądy / Przekład W. Korotyńskiego // Teka Wileńska. 1858. - T. 4. - S. 16-20. (польск.)
Sąd poety. Z Pawła Kukolnika // A. E. Odyniec. Poezye. Wydanie nowe. Poprawione i pomnożone. - T. I. - Wilno: Drukarnia A. Syrkina, 1859. - S. 222-227. (польск.)
Wróg - kusiciel. Powieść wierszowana Pawła Kukolnika; Alboin. Z Pawła Kukolnika // L. Kondratowicz (W. Syrokomla). Poezye. Wydanie zupełne na rzecz wdowy i sierot autora. - T. X. - Warszawa: Gebether i Wolf, 1872. - S. 171-198. (польск.)
Lietuvių padavimai / Vertė J. Trinkūnas // Lietuvių mitologija. T. 1 / Parengė N. Vėlius; red. R. Merkaitė. - Vilnius: Mintis, 1995. - P. 236-240. (лит.)

Напишите отзыв о статье "Кукольник, Павел Васильевич"

Литература

G. T. Ustęp z życiorysu nieboszczyka Pawła Kukolnika // Kraj. 1884. Nr. 41, 7 (19) października. (польск.)
К[отович] П. И. Кукольник [некролог] // Виленский календарь на 1885 (простой) год. - Вильна, 1884. - С. 204-205.
Шверубович А. И. Братья Кукольники. Очерк их жизни: Биография, служебно-литературная деятельность и хроника современных им событий в Северо-западном крае. - Вильна: Тип. Губернского правления, 1885.
Кубасов И. Кукольник, Павел Васильевич // // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918. - [Т.:] Кнаппе - Кюхельбекер. - СПб. , 1903. - С. 537-538.
Makowiecka Z. Kukolnik Paweł // Polski słownik biograficzny. T. XVI, zeszyt 68. - Wrocław etc.: Ossolineum, 1971. - S. 120-121. (польск.)
Рябов А. К. Кукольник Павел Васильевич // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь / Гл. ред. П. А. Николаев. - Т. 3: К-М. - М .: 1994. - С. 215-217.
Лавринец П. Очерк П. В. Кукольника «Путешествие по Замковой улице в Вильне» // Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. Т. I. Таллинн, . С. 80-94.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кукольник, Павел Васильевич

Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d"arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j"en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu"il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l"Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.

6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l"on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n"avez qu"a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c"est un… qui n"oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu"il me disait l"autre jour: Kiril c"est un homme qui a de l"instruction, qui parle francais; c"est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c"est un homme. Et il s"y entend le… S"il demande quelque chose, qu"il me dise, il n"y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l"instruction et les gens comme il faut. C"est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l"affaire de l"autre jour si ce n"etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C"est bien, c"est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.

Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?

Историк, поэт, педагог, литератор, драматург Павел Васильевич Кукольник родился 24 июня (5 июля) 1795 г. в Замостье (Австрия, ныне Замосьц в Польше). Переехал в Россию с родителями в восьмилетнем возрасте, когда его отец В. Г. Кукольник был приглашен в 1804 г. профессором физики во вновь открытый петербургский Главный педагогический институт. После нескольких лет службы в различных ведомствах Санкт-Петербурга защитил диссертацию на звание доктора права «О влиянии римского права на всероссийское» в Полоцкой иезуитской академии (1815).
Перевод «Сокращенной всеобщей истории» французского историка и государственного деятеля Луи Филиппа де Сегюра (издан в 5 томах в Петербурге в 1818 - 1820) обратил на Кукольника благосклонное внимание влиятельных кругов. Вероятно, под впечатлением трагической гибели отца в 1821 г. принял крещение по православному обряду.
В декабре 1824 г. по рекомендации попечителя Виленского университета Н. Н. Новосильцева министром просвещения А. С. Шишковым был назначен в Виленский университет профессором всеобщей истории и статистики. Весной 1825 г. обосновался в Вильне. В первый же учебный год стал секретарем совета университета и членом двух временных комитетов.
Административные должности в университете занимал его брат Платон Кукольник. У П. В. Кукольника поселился по окончании Нежинского лицея Нестор Кукольник, который в 1829 - 1831 гг. преподавал в Виленской гимназии русскую словесность и издал на польском языке практический курс русской грамматики. С 1831 г. Кукольник заведовал университетской библиотекой и нумизматическим кабинетом. При чтении лекций в университете использовал свой перевод «Сокращенной всеобщей истории» де Сегюра.
После ликвидации Виленского университета (1832) служил библиотекарем и преподавал русский язык в Медико-хирургической академии (1833 - 1842). В католической Духовной академии (1834 - 1842) преподавал всеобщую и русскую историю. Одновременно служил цензором (1829 - 1841). В 1842 г. вышел в отставку.
В 1844 г. принял место члена правления Виленской римско-католической епархиальной семинарии, где до 1851 г. преподавал историю. Одновременно с 1849 г. служил чиновником особых поручений по исторической и статистической части края при виленском генерал-губернаторе Ф. Я. Мирковиче, впоследствии до конца жизни состоял членом губернского статистического комитета. В 1851 г. был вновь назначен цензором; в 1863 - 1865 гг. председатель Виленского цензурного комитета. Заслужил репутацию снисходительного цензора. Поддерживал дружеские отношения с виленскими литераторами А. Э. Одынцем, А. Г. Киркором, Л. Кондратовичем, В. Коротыньским. Состоял действительным членом Виленской археологической комиссии (1855 - 1865) со дня основания, выступал с докладами и сообщениями на ее заседаниях. С апреля 1864 до марта 1865 гг. был председателем Виленской комиссии для разбора и издания древних актов (Виленская археографическая комиссия). В 1865 г. окончательно вышел в отставку в чине действительного статского советника.
Последние годы жизни безвозмездно преподавал историю в женском училище при Мариинском монастыре. Был ревностным прихожанином виленских православных храмов. Умер 3 (15) сентября 1884 г. Похоронен на православном Евфросиниевском кладбище в Вильне.
В юности увлекался театром и писал трагедии в духе Расина. Громоздкие трагедии и драмы в стихах на исторические и библейские сюжеты Кукольника писались с оглядкой на каноны классицизма и отличались религиозной дидактичностью. Кукольник ценил их особенно высоко, сознавая в то же время их архаичность. Писал также рассказы и повести в стихах «Мария», «Друг», «Враг», «Дедушкино видение», роман в стихах «Три года жизни». Они публиковались с 1834 г. (иногда под криптонимом П. К. или анонимно) отдельными изданиями и в трех сборниках, вышедших в Вильне «Стихотворения» (1861), «Стихотворения. Т. 2» (1872), «Последний кусок моей духовной жизни» (1882). В сборники, напечатанные маленькими тиражами для друзей и знакомых и не предназначенных для продажи, вошли посвящения и стихотворения «на случай» – дни рождения или именин знакомых, общенациональные или местные события. Отдельным оттиском к приезду императора Александра II вышло стихотворение «6-е сентября 1858 г. в Вильне». Стихам Кукольника свойственна та же дидактичность, которая присуща его историософии.
Работы Кукольника по истории печатались в научно-литературных приложениях к «Памятной книжке Виленской губернии», «Записках Виленской археологической комиссии», в газете «Виленский вестник». В статье «Предания литовского народа» Кукольник представил литовские предания, поверья и обычаи, описал игры, танцы, свадебные и похоронные обряды, привел более полусотни песен, свыше трехсот пословиц и поговорок. В «Исторических заметках о Литве» и «Исторических заметках о северо-западном крае России», вышедших после подавления восстания 1863 г., Кукольник доказывал, что благоденствие Литвы зависело от положения православной церкви и степени близости с Россией, а повороты к Западу, усиление польского влияния и католицизма приносили бедствия.
Историографические труды компилятивны: как правило, пересказываются работы Ю. И. Крашевского, Т. Нарбутта, М. Балинского, Л. Юцевича, А. Г. Киркора. Сочинения Кукольника пронизаны дидактичностью и религиозным морализаторством. К ним близки по использованным источникам, материалу и манере изложения сочинения этнографического и краеведческого характера. К историко-краеведческим работам относится своеобразный путеводитель по древнейшей улице Вильны «Путешествия по Замковой улице в Вильне» в газете «Виленский вестник / Kurjer Wilenski» (1860).

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Биография

Литературная деятельность

Публицистика и мемуары

Драматургия

В сборники, напечатанные маленькими тиражами для друзей и знакомых и не предназначенные для продажи, вошли посвящения и стихотворения «на случай» - дни рождения или именин знакомых, общенациональные или местные события (концерт в Вильне скрипача К. Ю. Липинского , принятие под покровительство цесаревича Николая Александровича виленского Музея древностей, пленение имама Шамиля , оставление должности виленского генерал-губернатора В. И. Назимовым , назначение А. Л. Потапова виленским генерал-губернатором. Отдельным оттиском к приезду императора Александра II вышло стихотворение «6-е сентября 1858 г. в Вильне».

Стихам Кукольника свойственны та же дидактичность, которая присуща и его провиденциальной историософии.

История

Сочинения

История, краеведение, мемуары

История управления и законодательства Литвы // Памятная книжка Виленской губернии на 1853 год. - Ч. 2. Исторически-статистические очерки Виленской губернии. - Вильно: Тип. О. Завадского, 1853. - С. 19-56.
Стоклишские минеральные воды // Памятная книжка Виленской губернии на 1853 год. - Ч. 2. Исторически-статистические очерки Виленской губернии. - Вильно: Тип. О. Завадского, 1853. - С. 57-67.
Предания литовского народа // Черты из истории и жизни литовского народа. - Вильно: Тип. О. Завадского, 1854. - С. 66-149.
О пособиях к дополнению литовской истории = O pomocach do dopełnenia dziejów Litwy // Записки Виленской археологической комиссии. Ч. I / Под ред. А. Киркора и М. Гусева. = Pamiętniki kommisji archeologicznej Wileńskiej. Cz. I / Pod red. M. Balińskiego i L. Kondratowicza. - Wilno: Drukiem J. Zawadskiego, 1856. - S. 40-47.
Исторические воспоминания о р. Немане // Памятная книжка Виленской губернии на 1860 год. - Ч. 2. Историко-статистический сборник Виленской губернии. - Вильно: Тип. А. Киркора и К°, 1860. - С. 1-25.
Путешествие по Замковой улице в Вильне // Виленский вестник. 1860. № 1, 1 января - 14, 16, 18, 19, 21-27, 1 апреля .
Отрывки из поездки в Гродненскую губернию // Виленский вестник. - 1860. - № 73-75; 16, 20, 23 сентября.
В знак памяти друзьям и знакомым, удостоившим меня посещения в день окончания пятидесяти лет со времени поступления мною на поприще государственной службы. - Вильна: Тип. А. К. Киркора, 1862.
Исторические заметки о Литве // Вестник юго-западной и западной России. - 1863. - Т. II, кн. 6, отд. II, с. 150-186; т. III, кн. 7 и 8, с. 1-36, 99-12.
Исторические заметки о Литве. - Вильна: тип. А. К. Киркора, 1864.
Исторические заметки о северо-западной России. Период 2. От начала 1813 до 1831 года. - Вильна: Тип. Виленского губернского правления, 1867.
Анти-Ципринус. Воспоминание о Н. Н. Новосильцеве // Русский архив . - 1873. - № 2. - Стлб. 203-224, 0193-0200.
Анти-Фотий. Ответ очевидца на показания Фотия о Татариновой и её союзе // Русский архив . - 1874. - № 3. - Стлб. 589-611.

Поэзия и драматургия

6 сентября 1858 года в Вильне. - Вильно: Тип. Гликсберга, 1858.
Стихотворения Павла Кукольника. 1861 года. - Вильно: Тип. А. К. Киркора, 1861.
Гуниад. Трагедия в пяти действиях в стихах. - Вильна: Печатня А. Г. Сыркина, 1872 (рукопись ).
Святой апостол Иуда, брат Господень . - Лейпциг , (рукопись подарена виленскому Музею древностей в ноябре ).
Мария. - СПб. , 1870.
Морской разбойник. Трагедия в пяти действиях в стихах. - Вильна: Печатня А. Г. Сыркина, 1872.
Воспоминания о Крыме. 1870 г. - Вильна: Печатня А. Г. Сыркина, 1872.
Стихотворения Павла Кукольника. - Т. II. - Вильна: Печатня А. Г. Сыркина, 1872.

Переводы

Wróg - kusiciel. Powieść wierszowana Pawła Kukolnika // W. Syrokomla. Gawędy i rymy ulotne. Poczet 3. - Wilno, 1856. - S. 181-217. (польск.)
Sierotka / Przekład W. Korotyńskiego // Teka Wileńska. - 1857. - T. 2. - S. 73-74. (польск.)
Dwa sądy / Przekład W. Korotyńskiego // Teka Wileńska. 1858. - T. 4. - S. 16-20. (польск.)
Sąd poety. Z Pawła Kukolnika // A. E. Odyniec. Poezye. Wydanie nowe. Poprawione i pomnożone. - T. I. - Wilno: Drukarnia A. Syrkina, 1859. - S. 222-227. (польск.)
Wróg - kusiciel. Powieść wierszowana Pawła Kukolnika; Alboin. Z Pawła Kukolnika // L. Kondratowicz (W. Syrokomla). Poezye. Wydanie zupełne na rzecz wdowy i sierot autora. - T. X. - Warszawa: Gebether i Wolf, 1872. - S. 171-198. (польск.)
Lietuvių padavimai / Vertė J. Trinkūnas // Lietuvių mitologija. T. 1 / Parengė N. Vėlius; red. R. Merkaitė. - Vilnius: Mintis, 1995. - P. 236-240. (лит.)

Напишите отзыв о статье "Кукольник, Павел Васильевич"

Литература

G. T. Ustęp z życiorysu nieboszczyka Pawła Kukolnika // Kraj. 1884. Nr. 41, 7 (19) października. (польск.)
К[отович] П. И. Кукольник [некролог] // Виленский календарь на 1885 (простой) год. - Вильна, 1884. - С. 204-205.
Шверубович А. И. Братья Кукольники. Очерк их жизни: Биография, служебно-литературная деятельность и хроника современных им событий в Северо-западном крае. - Вильна: Тип. Губернского правления, 1885.
Кубасов И. Кукольник, Павел Васильевич // Кукольник, Павел Васильевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918. - [Т.:] Кнаппе - Кюхельбекер. - СПб. , 1903. - С. 537-538.
Makowiecka Z. Kukolnik Paweł // Polski słownik biograficzny. T. XVI, zeszyt 68. - Wrocław etc.: Ossolineum, 1971. - S. 120-121. (польск.)
Рябов А. К. Кукольник Павел Васильевич // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь / Гл. ред. П. А. Николаев. - Т. 3: К-М. - М .: 1994. - С. 215-217.
Лавринец П. Очерк П. В. Кукольника «Путешествие по Замковой улице в Вильне» // Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. Т. I. Таллинн, . С. 80-94.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кукольник, Павел Васильевич

У меня резко сжалось сердце. Я так страдала без моей милой девочки!.. Так хотела её обнять!.. Но радоваться особо не спешила. Я знала Караффу. Знала, что по малейшему изменению его настроения он мог всё очень просто отменить. Поэтому, мысленно собравшись и постаравшись не слишком надеяться на «светлое» обещание Папы, я решила сразу же воспользоваться разрешением и посетить когда-то сильно потрясшую меня папскую библиотеку…
Немного поплутав в знакомых коридорах, я всё же довольно быстро нашла нужную дверь и, нажав на небольшой изящный рычажок, попала в ту же огромную, до потолка забитую книгами и рукописными свитками, комнату. Всё здесь выглядело совершенно как прежде – будто никто никогда не доставлял себе беспокойства, пользуясь столь дивным кладезем чужой мудрости… Хотя я точно знала, что Караффа тщательно изучал каждую, даже самую невзрачную книгу, каждую рукопись, попавшую в эту потрясающую книжную сокровищницу…
Не надеясь быстро найти в этом хаосе интересующий меня материал, я настроилась своим любимым способом «слепого смотрения» (думаю, так когда-то называли сканирование) и сразу же увидела нужный уголок, в котором целыми стопками лежали рукописи… Толстые и однолистные, невзрачные и расшитые золотыми нитями, они лежали, как бы призывая заглянуть в них, окунуться в тот удивительный и незнакомый мне, мистический мир Катар, о котором я не знала почти ничего… но который безоговорочно притягивал меня даже сейчас, когда надо мной и Анной висела страшная беда, и не было малейшей надежды на спасение.
Моё внимание привлекла невзрачная, зачитанная, перешитая грубыми нитками книжечка, выглядевшая выцветшей и одинокой среди множества толстенных книг и золочёных свитков… Заглянув на обложку, я с удивлением увидела незнакомые мне буквы, хотя читать могла на очень многих, известных в то время языках. Это меня ещё более заинтересовало. Осторожно взяв книжечку в руки и осмотревшись вокруг, я уселась на свободный от книг подоконник и, настроившись на незнакомый почерк, начала «смотреть»…
Слова выстраивались непривычно, но от них шло такое удивительное тепло, будто книга по-настоящему со мною говорила… Я услышала мягкий, ласковый, очень уставший женский голос, который пытался поведать мне свою историю…
Если я правильно понимала, это был чей-то коротенький дневник.
– Меня зовут Эсклармонд де Пэрэйль… Я – дитя Света, «дочь» Магдалины… Я – Катар. Я верю в Добро и в Знание. Как и моя мать, мой муж, и мои друзья, – печально звучал рассказ незнакомки. – Сегодня я проживаю мой последний день на этой земле… Не верится!.. Слуги Сатаны дали нам две недели. Завтра, с рассветом, наше время заканчивается…
У меня от волнения перехватило горло… Это было именно то, что я искала – настоящая повесть очевидца!!! Того, кто пережил весь ужас и боль уничтожения… Кто на себе прочувствовал гибель родных и друзей. Кто был истинным Катаром!..
Опять же, как и во всём остальном – католическая церковь бессовестно лгала. И это, как я теперь поняла, делал не только Караффа...
Обливая грязью чужую, ненавистную для них веру, церковники (скорее всего, по приказу тогдашнего Папы) в тайне от всех собирали любую найденную об этой вере информацию – самую короткую рукопись, самую зачитанную книгу... Всё, что (убивая) легко было найти, чтобы после, тайком как можно глубже всё это изучить и, по возможности, воспользоваться любым, понятным для них, откровением.
Для всех остальных же бессовестно объявлялось, что вся эта «ересь» сжигалась до самого последнего листка, так как несла в себе опаснейшее учение Дьявола…

Вот где находились истинные записи Катар!!! Вместе с остальным «еретическим» богатством их бессовестно прятали в логове «святейших» Пап, в то же время безжалостно уничтожая хозяев, когда-то их писавших.
Моя ненависть к Папе росла и крепла с каждым днём, хотя, казалось, невозможно было ненавидеть сильнее... Именно сейчас, видя всю бессовестную ложь и холодное, расчётливое насилие, моё сердце и ум были возмущены до последнего человеческого предела!.. Я не могла спокойно думать. Хотя когда-то (казалось, это было очень давно!), только-только попав в руки кардинала Караффы, я обещала себе ни за что на свете не поддаваться чувствам... чтобы выжить. Правда, я ещё не знала тогда, как страшна и беспощадна будет моя судьба... Поэтому и сейчас, несмотря на растерянность и возмущение, я насильно постаралась как-то собраться и снова вернулась к повести печального дневника…
Голос, назвавшей себя Эсклармонд, был очень тихим, мягким и бесконечно грустным! Но в то же время чувствовалась в нём невероятная решимость. Я не знала её, эту женщину (или девочку), но что-то сильно знакомое проскальзывало в её решимости, хрупкости, и обречённости. И я поняла – она напомнила мне мою дочь… мою милую, смелую Анну!..
И вдруг мне дико захотелось увидеть её! Эту сильную, грустную незнакомку. Я попыталась настроиться… Настоящая реальность привычно исчезла, уступая место невиданным образам, пришедшим ко мне сейчас из её далёкого прошлого…
Прямо передо мной, в огромной, плохо освещённой старинной зале, на широкой деревянной кровати лежала совсем ещё юная, измученная беременная женщина. Почти девочка. Я поняла – это и была Эсклармонд.
У высоких каменных стен залы толпились какие-то люди. Все они были очень худыми и измождёнными. Одни тихо о чём-то шептались, будто боясь громким разговором спугнуть счастливое разрешение. Другие нервно ходили из угла в угол, явно волнуясь то ли за ещё не родившегося ребёнка, то ли за саму юную роженицу…
У изголовья огромной кровати стояли мужчина и женщина. Видимо, родители или близкая родня Эсклармонд, так как были сильно на неё похожи… Женщина была лет сорока пяти, она выглядела очень худой и бледной, но держалась независимо и гордо. Мужчина же показывал своё состояние более открыто – он был напуганным, растерянным и нервным. Без конца вытирая выступавшую на лице испарину (хотя в помещении было сыро и холодно!), он не скрывал мелкого дрожания рук, будто окружающее на данный момент не имело для него никакого значения.
Рядом с кроватью, на каменном полу, стоял на коленях длинноволосый молодой мужчина, всё внимание которого было буквально пригвождено к юной роженице. Ничего вокруг не видя и не отрывая от неё глаз, он непрерывно что-то нашёптывал ей, безнадёжно стараясь успокоить.
Я заинтересованно пыталась рассмотреть будущую мать, как вдруг по всему телу полоснуло острейшей болью!.. И я тут же, всем своим существом почувствовала, как жестоко страдала Эсклармонд!.. Видимо, её дитя, которое должно было вот-вот родиться на свет, доставляло ей море незнакомой боли, к которой она пока ещё не была готова.
Судорожно схватив за руки молодого человека, Эсклармонд тихонько прошептала:
– Обещай мне… Прошу, обещай мне… ты сумеешь его сберечь… Что бы ни случилось… обещай мне…
Мужчина ничего не отвечал, только ласково гладил её худенькие руки, видимо никак не находя нужных в тот момент спасительных слов.
– Он должен появиться на свет сегодня! Он должен!.. – вдруг отчаянно крикнула девушка. – Он не может погибнуть вместе со мной!.. Что же нам делать? Ну, скажи, что же нам делать?!!
Её лицо было невероятно худым, измученным и бледным. Но ни худоба, ни страшная измождённость не могли испортить утончённую красоту этого удивительно нежного и светлого лица! На нём сейчас жили только глаза… Чистые и огромные, как два серо-голубых родника, они светились бесконечной нежностью и любовью, не отрываясь от встревоженного молодого человека… А в самой глубине этих чудесных глаз таилась дикая, чёрная безысходность…
Что это было?!.. Кто были все эти люди, пришедшие ко мне из чьего-то далёкого прошлого? Были ли это Катары?! И не потому ли у меня так скорбно сжималось по ним сердце, что висела над ними неизбежная, страшная беда?..
Мать юной Эсклармонд (а это наверняка была именно она) явно была взволнована до предела, но, как могла, старалась этого не показывать и так уже полностью измученной дочери, которая временами вообще «уходила» от них в небытиё, ничего не чувствуя и не отвечая… И лишь лежала печальным ангелом, покинувшим на время своё уставшее тело... На подушках, рассыпавшись золотисто-русыми волнами, блестели длинные, влажные, шелковистые волосы... Девушка, и правда, была очень необычна. В ней светилась какая-то странная, одухотворённо-обречённая, очень глубокая красота.
К Эсклармонд подошли две худые, суровые, но приятные женщины. Приблизившись к кровати, они попытались ласково убедить молодого человека выйти из комнаты. Но тот, ничего не отвечая, лишь отрицательно мотнул головой и снова повернулся к роженице.
Освещение в зале было скупым и тёмным – несколько дымящихся факелов висели на стенах с двух сторон, бросая длинные, колышущиеся тени. Когда-то эта зала наверняка была очень красивой… В ней всё ещё гордо висели на стенах чудесно вышитые гобелены… А высокие окна защищали весёлые разноцветные витражи, оживлявшие лившийся в помещение последний тусклый вечерний свет. Что-то очень плохое должно было случиться с хозяевами, чтобы столь богатое помещение выглядело сейчас таким заброшенным и неуютным…
Я не могла понять, почему эта странная история целиком и полностью захватила меня?!. И что всё-таки являлось в ней самым важным: само событие? Кто-то из присутствовавших там? Или тот, не рождённый ещё маленький человек?.. Не в состоянии оторваться от видения, я жаждала поскорее узнать, чем же закончится эта странная, наверняка не очень счастливая, чужая история!
Вдруг в папской библиотеке сгустился воздух – неожиданно появился Север.
– О!.. Я почувствовал что-то знакомое и решил вернуться к тебе. Но не думал, что ты будешь смотреть такое… Не нужно тебе читать эту печальную историю, Изидора. Она принесёт тебе всего лишь ещё больше боли.
– Ты её знаешь?.. Тогда скажи мне, кто эти люди, Север? И почему так болит за них моё сердце? – Удивлённая его советом, спросила я.
– Это – Катары, Изидора… Твои любимые Катары… в ночь перед сожжением, – грустно произнёс Север. – А место, которое ты видишь – их последняя и самая дорогая для них крепость, которая держалась дольше всех остальных. Это – Монтсегюр, Изидора… Храм Солнца. Дом Магдалины и её потомков… один из которых как раз должен вот-вот родиться на свет.
– ?!..
– Не удивляйся. Отец того ребёнка – потомок Белояра, ну и, конечно же, Радомира. Его звали Светозаром. Или – Светом Зари, если тебе так больше нравится. Это (как было у них всегда) очень горестная и жестокая история… Не советую тебе её смотреть, мой друг.
Север был сосредоточенным и глубоко печальным. И я понимала, что видение, которое я в тот момент смотрела, не доставляло ему удовольствия. Но, несмотря ни на что, он, как всегда, был терпеливым, тёплым и спокойным.
– Когда же это происходило, Север? Не хочешь ли ты сказать, что мы видим настоящий конец Катар?
Север долго смотрел на меня, словно жалея.... Словно не желая ранить ещё сильнее… Но я упорно продолжала ждать ответа, не давая ему возможности смолчать.
– К сожалению, это так, Изидора. Хотя мне очень хотелось бы ответить тебе что-нибудь более радостное… То, что ты сейчас наблюдаешь, произошло в 1244 году, в месяце марте. В ночь, когда пало последнее пристанище Катар… Монтсегюр. Они держались очень долго, десять долгих месяцев, замерзая и голодая, приводя в бешенство армию святейшего Папы и его величества, короля Франции. Их было всего-навсего сто настоящих рыцарей-воинов и четыреста остальных человек, среди которых находились женщины и дети, и более двухсот Совершенных. А нападавших было несколько тысяч профессиональных рыцарей-воинов, настоящих убийц, получивших добро на уничтожение непослушных «еретиков»... на безжалостное убийство всех невинных и безоружных… во имя Христа. И во имя «святой», «всепрощающей» церкви.
И всё же – катары держались. Крепость была почти недоступной, и чтобы её захватить, необходимо было знать секретные подземные ходы, или же проходимые тропинки, известные только жителям крепости или им помогавшим жителям округи.

Но, как это обычно случалось с героями – «на сцену» явилось предательство... Вышедшая из терпения, сходившая с ума от пустого бездействия армия рыцарей-убийц попросила помощи у церкви. Ну и естественно, церковь тут же откликнулась, использовав для этого свой самый проверенный способ – дав одному из местных пастухов большую плату за показ тропинки, ведущей на «платформу» (так называли ближайшую площадку, на которой можно было устроить катапульту). Пастух продался, погубив свою бессмертную душу... и священную крепость последних оставшихся Катар.

У меня от возмущения бешено стучало сердце. Стараясь не поддаваться нахлынувшей безысходности, я продолжала спрашивать Севера, будто всё ещё не сдавалась, будто всё ещё оставались силы смотреть эту боль и дикость произошедшего когда-то зверства...
– Кто была Эсклармонд? Знаешь ли ты что-то о ней, Север?
– Она была третьей, и самой младшей, дочерью последних сеньоров Монтсегюра, Раймонда и Корбы де Перейлей, – печально ответил Север. – Ты видела их у изголовья Эсклармонд в твоём видении. Сама же Эсклармонд была весёлой, ласковой и всеми любимой девочкой. Она была взрывной и подвижной, как фонтан. И очень доброй. Её имя в переводе означало – Свет Мира. Но знакомые ласково называли её «вспышкой», думаю, за её бурлящий и сверкающий характер. Только не путай её с другой Эсклармондой – была ещё у Катар Великая Эсклармонд, Дама де Фуа.
Великой её прозвали сами люди, за стойкость и непоколебимую веру, за любовь и помощь другим, за защиту и Веру Катар. Но это уже другая, хотя очень красивая, но (опять же!) очень печальная история. Эсклармонд же, которую ты «смотрела», в очень юном возрасте стала женой Светозара. И теперь рожала его дитя, которое отец, по договору с ней и со всеми Совершенными, должен был в ту же ночь как-нибудь унести из крепости, чтобы сберечь. Что означало – она увидит своего ребёнка всего на несколько коротких минут, пока его отец будет готовиться к побегу... Но, как ты уже успела увидеть – ребёнок всё не рождался. Эсклармонд теряла силы, и от этого всё больше и больше паниковала. Целых две недели, которых, по общим подсчётам, должно было наверняка хватить для рождения сына, подошли к концу, а ребёнок почему-то никак не желал появляться на свет... Находясь в совершенном исступлении, измождённая попытками, Эсклармонд уже почти не верила, что ей всё же удастся сохранить своё бедное дитя от страшной гибели в пламени костра. За что же ему, нерождённому малютке, было испытывать такое?!. Светозар, как мог, пытался её успокоить, но она уже ничего не слушала, полностью погрузившись в отчаяние и безнадёжность.
Настроившись, я снова увидела ту же комнату. Вокруг кровати Эсклармонд собралось около десяти человек. Они стояли по кругу, все одинаково одеты в тёмное, а от их протянутых рук прямо в роженицу мягко втекало золотое сияние. Поток становился всё гуще, будто окружавшие её люди вливали в неё всю свою оставшуюся Жизненную мощь...

Павел Васильевич Кукольник (24 июня (5 июля) 1795, Замосць, Речь Посполита - 3 (15) сентября 1884, Вильно) - русский историк, поэт, педагог, литератор, драматург; старший брат Н. В. Кукольника и П. В. Кукольника.

Биография

Сын польки-католички и русина из польского города Замостье в тогдашней Австрии переехал в Россию с родителями в восьмилетнем возрасте, когда его отец В. Г. Кукольник (1765-1821) был приглашён в 1804 году профессором физики во вновь открытый петербургский Главный педагогический институт.

Перевод «Сокращённой всеобщей истории» французского историка и государственного деятеля Луи Филиппа де Сегюра (издан в 5 томах в Петербурге в 1818-1820) обратил на Кукольника благосклонное внимание влиятельных кругов.

Вероятно, под впечатлением трагической гибели отца в 1821 году принял крещение по православному обряду.

Весной 1825 года обосновался в Вильне. В первый же учебный год стал секретарём совета университета и членом двух временных комитетов.

Административные должности в университете занимал его брат Платон Кукольник. У П. В. Кукольника поселился по окончании Нежинского лицея Н. В. Кукольник, который в 1829-1831 преподавал в Виленской гимназии русскую словесность и издал на польском языке практический курс русской грамматики.

С 1831 года Кукольник заведовал университетской библиотекой и нумизматическим кабинетом. При чтении лекций в университете использовал свой перевод «Сокращённой всеобщей истории» де Сегюра.

После ликвидации Виленского университета (1832) служил библиотекарем и преподавал русский язык в Медико-хирургической академии (1833-1842); в католической Духовной академии (1834-1842) преподавал всеобщую и русскую историю. Одновременно служил в 1829-1841 цензором. В 1842 году вышел в отставку в чине статского советника.

В 1844 году принял место члена правления Виленской римско-католической епархиальной семинарии, где преподавал историю (до 1851).

Одновременно с 1849 года служил чиновником особых поручений по исторической и статистической части края при виленском генерал-губернаторе в 1840-1850 Ф. Я. Мирковиче, впоследствии состоял членом губернского статистического комитета.

В 1851 году вновь назначается цензором; в 1863-1865 председатель Виленского цензурного комитета. Заслужил репутацию снисходительного цензора. Поддерживал дружеские отношения с виленскими литераторами А. Э. Одынцем, А. Г. Киркором, Л. Кондратовичем, В. Коротыньским. Комиссия для рассмотрения польских и жмудских книг, продаваемых в г. Вильне, созданная в 1865 году для расследования политических злоупотреблений в книжной торговле (под председательством генерал-майора А. П. Столыпина) обвинила Кукольника в разрешении печатать книги, служившие «латино-польской» пропаганде и способствующие восстанию 1863 и стремлении «поощрять распространение вредных жмудских книг», объяснимом близкими отношениями с издателями и книготорговцами Завадскими и желанием угодить епископу Волончевскому.

Состоял действительным членом Виленской археологической комиссии (1855-1865) со дня основания. Выступал с докладами и сообщениями на её заседаниях.

С апреля 1864 года до марта 1865 года был председателем Виленской комиссии для разбора и издания древних актов (Виленская археографическая комиссия). В 1865 году окончательно вышел в отставку в чине действительного статского советника.