Вера Слоним родилась в Санкт-Петербурге, в семье адвоката и лесоторговца.

«Вера получила в Петербурге прекрасное образование. Гувернантки научили её хорошему английскому и неплохому французскому. У неё была блестящая память. Она посещала гимназию княгини Оболенской, собираясь изучать физику и математику; как все русские подростки, читала запоем и писала стихи. Для неё русский поэт был, конечно, существом иной, высшей породы, небожителем».

Носик Б.М., Мир и Дар Набокова, СПб, «Золотой век»; «Диамант», 2000 г., с. 181.

Она также была знакома с делопроизводством в издательстве её отца.

В 1925 году в Берлине Вера Слоним вышла замуж за В.В. Набокова . В замужестве она любила подписывать письма: «миссис Владимир Набоков».

По распространённой легенде, В.В. Набоков в начале семейной жизни составил список вещей, которые он не умеет и никогда не научится делать: водить машину, печатать на машинке, беседовать с обывателями, складывать зонт, говорить по-немецки (проведя ряд лет в Германии, писатель так и не выучил немецкий язык…). Замечу, что исследователи творчества писателя, насчитывают в доме его отца в Санкт-Петербурге - где Володя Набоков родился и вырос - до 50 слуг.

До замужества Вера Слоним занималась переводами, пыталась заниматься литературным трудом, но после полностью посвятила себя делам мужа.

«Биографы отмечают, что после знакомства с Верой Набоков стал писать по-другому: он резко «поднял планку», изменился уровень его прозы.
Не удовлетворяясь многочисленными явными причинами этого (её нежное одобрение, столь необходимое художнику, её помощь, неизбежный переход от накопления, от подготовительного периода, отнюдь у него не короткого, к настоящему), многие из биографов (даже рассудительный Бойд) ищут каких-то тайных причин этого. Ну, скажем: она шепнула, подсказала ему некое важное слово. Думается, здесь нет никакой тайны, ибо многие из тех слов, что она шептала ему, можно найти в столь откровенном «Даре»:

«Мне жалко, что ты так и не написал своей книги. Ах, у меня тысяча планов для тебя. Я так ясно чувствую, что ты когда-нибудь размахнешься. Напиши что-нибудь огромное, чтоб все ахнули... Всё, что хочешь. Но чтобы это было совсем, совсем настоящее. Мне нечего тебе говорить, как я люблю твои стихи, но они всегда не совсем по твоему росту, все слова на номер меньше, чем твои настоящие слова».

Итак, Вера, по признанию набоковедов всех школ, была его музой и вдохновительницей, хранительницей очага и матерью его ребёнка, его первой читательницей, его секретарём и машинисткой, критиком той единственной категории, которая способна писателю помочь (понимающим, одобряющим и подбадривающим), его литературным агентом, шофёром, душеприказчицей и биографом... […]

Племянник В.В. Набокова В.В. Сикорский говорил мне летом 1991 года в Париже, что это Вера помогла Набокову приучиться к регулярному труду».

Носик Б.М., Мир и Дар Набокова, СПб, «Золотой век»; «Диамант», 2000 г., с. 179-180 и 203.

В разные годы совместной жизни - а супруги прожили в браке 52 года - Вера Слоним :

Зарабатывала деньги, чтобы муж мог сосредоточиться на творчестве;
- была первой читательницей и критиком;
- вела переговоры с издателями, а иногда и судилась с ними;
- ассистировала на лекциях мужа;
- переписывала и перепечатывала его произведения;
- отвечала на письма (часто они только подписывались В.В. Набоковым );
- обладая прекрасной памятью, уточняла цитаты (в том числе из произведений самого В.В. Набокова ).

Известно, что в США она получила право на ношение огнестрельного оружия и носила в сумочке пистолет, чтобы при случае защитить мужа.

Кроме этого, она водила машину и вела переговоры по телефону (муж-писатель этого не умел / не хотел, но стоял рядом).

И трижды она не позволила мужу сжечь рукопись «Лолиты»…

Характерный пример: профессор Эндрю Филд из Австралии прислал супругам в Швейцарию первую рукопись книги о В.В. Набокове объёмом в 670 страниц. Сам В.В. Набоков просто назвал рукопись «кретинской», а Вера Слоним прислала профессору 181 страницу правок и комментариев.

Обычно всюду они появлялись вдвоём – в том числе и на лекциях в университетах.

Вера Слоним часто пресекала попытки поклонников «долго пообщаться» с её мужем.

Характерно – даже дневник у них был один на двоих – точнее, с комментариям жены к записям мужа.

Незадолго до смерти В.В. Набоков написал в письме к жене: «Я бы поехал на лечение в больницу, если б можно было положить тебя в нагрудный карман. Но уже слишком поздно».

Прах Веры Слоним смешали с прахом Владимира Набокова и развеяли по ветру…

В одном из интервью В.В. Набоков заметил, что без жены он не смог бы написать ни одного романа…

Многие литературоведы считают Веру Слоним образцовой / лучшей писательской женой XX века.

“Писателю не так уж трудно подобрать себе приличную жену. Гораздо труднее ему выбрать себе достойную вдову ”, – писал известный испанский прозаик и эссеист Франсиско Умбраль.

Эти слова были написаны в разгар очередного скандала, происходившего в Испании вокруг сомнительного поведения вдовы только что скончавшегося лауреата Нобелевской премии по литературе Камило Хосе Селы. Вторая жена писателя, намного моложе его самого (ради нее он оставил первую, бывшую верной и незаменимой помощницей во всех его делах), повела себя по отношению к наследству умершего мужа, в том числе и литературному, забыв об элементарных правилах приличия, что возмутило испанскую общественность.

Этой некрасивой истории недавно предшествовала другая, связанная с выдающимся испанским поэтом Рафаэлем Альберти. Тот также на склоне лет оставил больную жену-писательницу, с которой когда-то составлял ставшую легендарной прекрасную пару, после чего женился на молодой беспринципной авантюристке. Она также лишила наследства единственную дочь поэта и наложила руку на все его рукописи и посмертные издания.

Можно назвать и другие аналогичные случаи, но они мало что добавят к этим. Испанцы к ним привыкли. А потому, надо думать, им не только интересно, но приятно было прочитать историю, хотя и несколько идиллически рассказанную популяризатором истории и литературы Сесаром Видалем.

За десять лет, с 1948 по 1959 год, профессор Владимир Набоков, русский по происхождению, приобрел необычайную известность в Корнеллском университете . В отличие от других преподавателей, Набокову нравилось перед своими учениками разделывать под орех гениев, утверждая, например, что “Братья Карамазовы” – скверный роман или что Сервантес не знал обстановки, в которой разворачивается действие “Дон Кихота”. Подобные утверждения на грани скандала, возможно, как раз и делали его привлекательным в глазах юных студентов.

Однако больше всего разговоров вызывало то обстоятельство, что на занятия он никогда не являлся один. За рулем “олдсмобиля”, на котором он приезжал в университет, всегда сидела седовласая женщина. Припарковав автомобиль, она подавала профессору руку и провожала его в аудиторию. Иногда она садилась где-нибудь в первых рядах или на просцениуме слева от Набокова. На протяжении всей лекции таинственная дама хранила глубокое молчание.

Некоторые думали, что на самом деле она профессору не жена, а мать

Кто-то говорил, что она ему вроде телохранителя и в сумочке носит револьвер на всякий случай, а кто-то – что она просто служит преградой, чтобы юные девицы не приближались слишком к профессору. Бывали случаи, когда она принимала экзамены, а однажды даже и заменила Набокова с лекцией.

Однако же действительность была гораздо проще и в то же время намного сложнее. Вера Слоним – так звали в девичестве эту необыкновенную женщину – родилась в 1902 году в Петербурге, в состоятельной интеллигентной семье.

В 1920 году, когда стало очевидным, что коммунистическая диктатура утверждается в России, семья Веры покинула страну. После долгих скитаний по Европе, которая, казалось, сама вот-вот превратится в добычу большевистской революции, семейство Слоним осело в Берлине в эпоху Веймарской республики, где, как в Париже и Риме, нашли убежище многие русские изгнанники. Там, в столице Германии, Вера и познакомилась с Владимиром Набоковым, выходцем из русской либеральной семьи, которую большевизм также вынудил к изгнанию.

В отличие от многих других эмигрантов, Набоковы были далеко не сторонниками самодержавной монархии, а отстаивали идею мирных реформ, которые модернизировали бы Россию социально и политически. Один из Набоковых даже входил во Временное демократическое правительство, возникшее после Февральской революции 1917 года. Этим убежденным и просвещенным демократам было ясно, что единственно, что ожидало их в России Ленина, это концлагерь или выстрел в затылок. А потому они, разумеется, не собирались разделять эту участь.

Набоков сразу же покорил Веру

Она с самого начала поверила, что он гениальный писатель, которому надо любой ценой помочь явить миру его скрытый талант. Вера закончила Сорбонну, специализировалась на современных языках, была блестящей, многообещающей студенткой. Но без колебаний оставила свою специальность ради того, чтобы помогать мужу, у которого к тому времени уже была написана проза, по ее определению, “горячая и сочная”.

И во все последующие годы Вера, даже не сохранившая копии своих научных работ, выполненных в университете, тщательнейшим образом перепечатывала, вырезала, шлифовала и хранила страницы, выходившие из-под пера ее мужа. Она верила: то, что он пишет, еще далеко от совершенства, но с ее помощью в конце концов достигнет своей истинной непререкаемой ценности.

Преданность Веры была абсолютной и убежденной, и даже когда в конце 30-х годов она узнала, что Владимир ей неверен, она не усомнилась в своем твердом решении находиться с ним рядом. Наоборот, Вера пришла к выводу, что этот плачевный эпизод произошел по ее вине, и решила поправить дело тонко и деликатно. Она сумела не только “придать второе дыхание” их браку, который, казалось, стремительно двигался к пропасти, ей удалось убедить Набокова в том, что все, что он сделал, к лучшему. После чего Владимир сдался и стал утверждать, что всем, что у него есть, он обязан жене и без нее он был бы ничем.

Супруги уехали из Берлина в 1937-м, в год, когда уже почти никто больше не сомневался, что вот-вот разразится вторая мировая война. Европа была ненадежным местом, и было ясно, что очень скоро тут станет еще хуже. Вера убедила Владимира перебраться в Нью-Йорк, где перед ним открылся путь к славе, которая через пару десятилетий к нему пришла. В Соединенных Штатах труд жены был важен, как никогда.

Она не смотрела на Америку как на место отдыха, а видела в ней плацдарм для продвижения произведений ее мужа, их публикации и распространения. Даже когда эта не знающая устали женщина заболела пневмонией, она, и лежа в постели, перепечатывала на машинке тексты мужа, не позволяла ему ни на минуту прерывать писательский труд, хотя, помимо всего прочего, иногда их просто-напросто душили долги.

Владимир очень ценил жену, осыпал ее ласковыми именами вроде “моя сказка”

Можно сказать, что вклад Веры в мировую литературу неоспорим, огромен, так как именно она в полном смысле слова спасла “Лолиту” из пламени, когда Владимир, изнуренный трудом над рукописью и сомнениями по поводу того, как поймут это произведение, швырнул ее в камин.

Вера же сидела за рулем и тогда, когда он, находясь на заднем сиденье, вынашивая бессмертный роман, объезжал все места, которые описаны в этом произведении. Без сомнения, это ей дорогого стоило. Вера, которая шла на все уловки, стараясь, чтобы книги Марка Твена не попали в руки их сына , потому что в них встречались грубые выражения, читала, перечитывала и перепечатывала на машинке роман, рассказывавший о сомнительной любви преподавателя, почти старика, к девочке. Несмотря на все это, Вера сделала все, чтобы спасти роман от огня. Кроме того, по ее собственному признанию, она боялась, что память о романе, не получившем завершения, будет терзать Владимира всю жизнь, и уж с этим она никак не могла смириться.

Спасением “Лолиты” из пламени, свидетелем чего стал один из учеников, видевший, как жена Набокова появилась на пороге дома и размахивала горящей рукописью, пытаясь сбить с нее огонь, разумеется, было не единственной формой помощи Веры мужу.

Она водила семейный автомобиль как верный шофер писателя, заключала контракты с издателями, проявляя при этом не меньшую твердость, чем самые жесткие профессиональные литературные агенты, и даже собирала материалы для его будущих произведений, как, например, записала кое-какие свои воспоминания о первых годах их сына , чтобы затем Владимир смог написать “Память, говори”. Мало того, Вера даже правила рассказы, которые ее муж писал по-немецки, и стихи, написанные на итальянском. А когда ей было уже под восемьдесят, взялась переводить на русский “Бледный огонь”.

Впрочем, ее помощь мужу была не только литературного свойства

Она слишком хорошо знала, что творческому человеку необходимо спокойствие, а потому из всех сил старалась сделать так, чтобы жизнь Владимира была комфортной, чтобы он не испытывал неудобств – настолько, что даже искала способ сделать так, чтобы бабочки , которых Набоков коллекционировал со страстью, умирая, испытывали бы как можно меньше боли.

В отличие от других творческих личностей, которые полагают, что все остальные должны служить – и даже прислуживать – их таланту, Владимир искренне дорожил помощью и поддержкой жены и не жалел для нее ласковых слов. Владимир всю жизнь жаловался на одиночество и, возможно, имел на то основания, однако для него всегда было удовольствием общаться с Верой, беседовать и смеяться. Он постоянно нуждался в ее присутствии, и без нее радость ему была не в радость. Однажды он даже не стал ловить особо ценную бабочку только потому, что Веры не было рядом, чтобы оценить его замечательную добычу.

Владимир Набоков умер в 1977 году , Вера дожила до 1991 года, пережив его почти на пятнадцать лет. Но эти годы она не использовала для более чем заслуженного отдыха. Напротив, она отдалась труднейшей работе, какой от нее и ожидали. Каждый перевод, каждое новое издание Набокова тщательнейшим образом просматривались вдовою. Кроме всего прочего, она продолжала переводить произведения мужа на русский.

Столь необычный брак Набоковых можно оценивать по-разному

Вероятно, ни та, ни другая точка зрения не лишена основания. Однако в конечном счете чувство любви многообразно, часто оно не втискивается в привычные клише. И никто не может отрицать, что Владимир и Вера были необыкновенно счастливы – исключая редчайшие моменты – на протяжении всех пятидесяти двух лет супружеской жизни. Что, надо признать, случается не так уж часто

Публикация и перевод Хуана Кобо , корр. РИА “Новости” в Испании – специально для “ЛГ”

© "Литературная газета", 2002

Русский Берлин. Май 1923 года. Вера Слоним явилась будущему классику загадочной незнакомкой в черной полумаске. И хотя эмигрантская газета «Руль» указывала в светской хронике, что Благотворительный бал проходил 9-го числа, Владимир и Вера считали датой знакомства 8 мая.

Ей - 21, ему - 24. Молодой поэт, печатающийся под псевдонимом Сирин, уже признан такими мэтрами, как Тэффи и Саша Черный. Сноб и франт, наследник рода золотопромышленников Рукавишниковых по женской линии, носитель известной дворянской фамилии - по мужской. Она - образованная петербурженка, дочь бежавшего от революции богатого адвоката еврейского происхождения, в то время владельца издательства. Красавица не снимала маски до конца вечера. По версии сестры писателя Елены Сикорской, девушка скрывала лицо, чтобы «ее изумительная, хотя и небеспримерная красота не отвлекла поэта от других ее уникальных достоинств - отзывчивости к поэзии... и поразительной духовной созвучности его стихам».

С бала ушли вместе, гуляли всю ночь, беседовали, восхищались весенними красками и вечерними тенями. А через пару дней Владимир уехал на юг Франции под Тулон - на ферму, которой управлял один из коллег его покойного отца. Набоков знал, что Вера читает все его стихи, и 24 июня в вышеупомянутом эмигрантском ревю вышла «Встреча» - его зашифрованное к ней послание.

Тоска, и тайна, и услада...
Как бы из зыбкой черноты
медлительного маскарада
на смутный мост явилась ты.

И ночь текла, и плыли молча
в ее атласные струи
той черной маски профиль волчий
и губы нежные твои.

И под каштаны, вдоль канала,
прошла ты, искоса маня;
и что душа в тебе узнала,
чем волновала ты меня?

Финальная фраза «Но если ты моя судьба» не оставляла повода для сомнений: в то лето Вера отправила на ферму Домэн-де-Больё как минимум три письма, которые впоследствии уничтожила - личную жизнь от посторонних глаз она оберегала тщательно. В ответ Набоков написал: «Не скрою: я так отвык от того, чтобы меня - ну, понимали, что ли, - так отвык, что в самые первые минуты нашей встречи мне казалось: это - шутка, маскарадный обман... А затем... И вот есть вещи, о которых трудно говорить - сотрешь прикосновеньем слова их изумительную пыльцу... Мне из дому пишут о таинственных цветах. Хорошая ты... И хороши, как светлые ночи, все твои письма...» Набоков продолжает с уверенностью («Да, ты мне нужна, моя сказка. Ведь ты единственный человек, с которым я могу говорить - об оттенке облака, о пении мысли и о том, что, когда я сегодня вышел на работу и посмотрел в лицо высокому подсолнуху, он улыбнулся мне всеми своими семечками»). Владимир вообще забрасывал ее корреспонденцией, Вера отвечала в одном случае из пяти.

Страстные признания начались уже зимой 1923 года: «Я клянусь <...> что так, как я люблю тебя, мне никогда не приходилось любить, - с такою нежностью - до слез, - и с таким чувством сиянья. <...> Я люблю тебя, я хочу тебя, ты мне невыносимо нужна».

В конце января 1924 года состоялась помолвка. И тут же полетели письма к невесте: «Моя прелестная, моя любовь, моя жизнь, я ничего не понимаю: как же это тебя нет со мной? Я так бесконечно привык к тебе, что чувствую себя теперь потерянным и пустым: без тебя - души моей. Ты для меня превращаешь жизнь во что-то легкое, изумительное, радужное, - на все наводишь блеск счастия...»

Даже накануне свадьбы она получала короткие записки: «Я люблю тебя. Бесконечно и несказанно. Проснулся ночью и вот пишу это. Моя любовь, мое счастье». Набоков был корреспондентом неутомимым. Делился всем подряд, подробностями своего дня, впечатлениями, внезапными восторгами. Например, по отношению к детям: «Какая прелесть маленький Ники! - пишет он про сына двоюродного брата Сергея. - Не мог от него оторваться. Лежал красненький, растрепанный, с бронхитом, окруженный автомобилями всех мастей и калибров».

Иногда язвил, как, например, про семью Глеба Струве: «Трое из детей в отца, очень некрасивые, с толстыми рыжими носиками (впрочем, старшая очень attractive), а четвертый, мальчик лет десяти, тоже в отца, да в другого: совершенно очаровательный, нежнейшей наружности, с дымкой, боттичелливатый - прямо прелесть. Юленька болтлива и грязна по-прежнему, увлекается скаутством, носит коричневую жакетку и широкополую шляпу на резинке. Чая не было в должное время, зато «обед» состоял из кулича и пасхи (прескверных) - это все, что дети получили, причем так делается не по бедности, а по распущенности».

Получивший за страсть к энтомологии прозвище Vlad the Impaler (журналисты сравнивали писателя с графом Дракулой - тот сажал на колья врагов, а Набоков на булавку бабочек), автор «Лолиты» и «Защиты Лужина» тем не менее не позволял истреблять грызунов, хотя те и наносили ущерб запасам: «Я спасаю мышей, их много на кухне. Прислуга их ловит: первый раз хотела убить, но я взял, и понес в сад, и там выпустил. С тех пор все мыши приносятся мне с фырканьем: Das habe ich nicht gesehen. Я уже выпустил таким образом трех или, может быть, все ту же. Она вряд ли оставалась в саду». А то вдруг принимался восхищаться чьим-то домашним питомцем: «Душа моя, какой у них кот! Что-то совершенно потрясающее. Сиамский, темного бежевого цвета, или taupe, с шоколадными лапками <...> и дивные ясно-голубые глаза, прозрачно зеленеющие к вечеру, и задумчивая нежность походки, какая-то райская осмотрительность движений. Изумительный, священный зверь, и такой молчаливый - неизвестно, на что смотрит глазами этими, до краев налитыми сапфирной водой».

Вера отвечала редко и все больше по делу. Набоков не оставлял без комментариев и ее молчания: «Ты безглагольна, как все, что прекрасное. Я уже свыкся с мыслью, что не получу от тебя больше ни одного письма, нехорошая ты моя любовь». Порой дулся: «Ты не находишь ли, что наша переписка несколько... односторонняя? Я так обижен на тебя, что вот начинаю письмо без обращенья»...

Иногда переводил в шутку: «Тюфка, по-моему, ты пишешь ко мне слишком часто! Целых два письмеца за это время. Не много ли? Я небось пишу ежедневно». Или - «Будет завтра мне письмыш? Сидит ли он сейчас в почтовом вагоне, в тепле, между письмом от госпожи Мюллер к своей кухарке и письмом господина Шварц к своему должнику?»

Зато как радовался русско-американский гений, когда Вера Евсеевна все-таки находила время для ответа: «Душенька моя, любовь, любовь, любовь моя, - знаешь ли что, - все счастие мира, роскошь, власть и приключенья, все обещанья религий, все обаянье природы и даже человеческая слава не стоят двух писем твоих»... «Я все гуляю по твоему письму, исписанному со всех сторон, хожу, как муха, по нем головой вниз, любовь моя!»

Ве́ра Евсе́евна Набо́кова (урождённая Сло́ним ; 5 января 1902, Санкт-Петербург - 7 апреля 1991, Веве) - литературный деятель, редактор, жена, муза и хранительница литературного наследия писателя Набокова.

Биография

Родилась в Санкт-Петербурге, в семье адвоката Евсея Лазаревича Слонима (1865-1928), родом из Шклова. После окончания Петербургского университета ему была присвоена степень кандидата права; работал лесопромышленником в фирме, занимавшейся экспортом леса из Смоленской губернии в Европу, был управляющим имением М. П. Родзянко (1913-1917). Племянница её матери, Славы Борисовны Фейгиной (1872-1928, родом из Могилёва), - Анна Лазаревна Фейгина (1888-1972) - была близкой подругой Владимира Набокова.

Окончила шесть классов гимназии им. Княгини Оболенской (1916) и седьмой класс в гимназии в Одессе (1919). Работала у отца в импортно-экспортной конторе (с 1922-го года) и издательстве «Орбис» (с 23-го). 15 апреля 1925 года вышла замуж за В. Набокова.

После переезда семьи в Берлин, училась в школе Shtolze und Shcrei (1928) и в это время работала стенографисткой в бюро «Attachi commercial» французского посольства. До прихода нацистов к власти в 33-м году, с весны 30-го года работала в адвокатском бюро «Weil, Gans & Dieckmann». Затем, спустя только два года, весной 35-го смогла устроиться в бюро «Ruthsspreicher», но вследствие гонений на служащих еврейского происхождения вынуждена была оставить и эту работу.

В. Набоков уезжает во Францию, а в конце апреля 37-го года В. Набокова и сын Дмитрий выезжают в Прагу, а затем семья Набоковых переезжает в Канны (Франция), где живут с июля 1937 года. В мае 1940 года покидают Францию и уезжают в США на пароходе «Champlain», при содействии Общества помощи беженцам HIAS. Летом 1940 года семья Набоковых жила в Вермонте, в 1941 году уезжают из Нью-Йорка, В. Набоков получает работу в Стэнфордском университете.

В 1941 году В. Набокова и семья живут в Пало-Альто, где В. Набоков работает в университете, читая лекции и делая переводы русских классиков. Осенью переехали в Уэллсли, где Набоков также читал литературу в Wellesley College. Осенью 1942 года переезжают в Кембридж, где В. Набокова делала переводы и давала частные уроки.

Двоюродным братом Веры Набоковой был отец композитора Леонида Фейгина. Способствовала эмиграции Л. Фейгина с женой, пианисткой Г. Максимовой, в Англию.

После смерти мужа перевела на русский его роман «Pale Fire » под названием «Бледный огонь» (Ann Arbor: Ardis, 1983).

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Вера Евсеевна Набокова (Véra Nabokov)
Ошибка создания миниатюры: Файл не найден В середине 1920-х
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Имя при рождении:	Вера Слоним
Род деятельности:	переводчик, редактор
Дата рождения:
Гражданство:	США 22x20px США
Подданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Страна:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:
Отец:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Мать:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруг:
Супруга:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дети:
Награды и премии:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Автограф:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Сайт:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Разное:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Произведения]] в Викитеке

Ве́ра Евсе́евна Набо́кова (англ. Véra Nabokov , урождённая Сло́ним ; 5 января , Санкт-Петербург - 7 апреля , Веве) - литературный деятель, редактор, жена, муза и хранительница литературного наследия Владимира Набокова .

Биография

Родилась в Санкт-Петербурге, в семье адвоката Евсея Лазаревича Слонима (1865-1928), родом из Шклова , и Славы Борисовны Слоним (урождённой Фейгиной, 1872-1928), родившейся в Могилёве . После окончания Петербургского университета Евсею Слониму была присвоена степень кандидата права; работал лесопромышленником в фирме, занимавшейся экспортом леса из Смоленской губернии в Европу, был управляющим имением М. П. Родзянко (1913-1917). Племянница матери (двоюродная сестра Веры Слоним) - Анна Лазаревна Фейгина (1888-1972) - была близкой подругой Владимира Набокова.

В 1941 году В. Набокова и семья живут в Пало-Альто , где В. Набоков работает в университете, читая лекции и делая переводы русских классиков. Осенью переехали в Уэллсли, где Набоков также читал литературу в Wellesley College . Осенью 1942 года переезжают в Кембридж , где В. Набокова делала переводы и давала частные уроки. Иногда она заменяла мужа, Владимира Набокова, на лекциях, кроме того, выступала в качестве ассистента, литературного агента, секретаря, водителя В. Набокова, в поздние годы отвечала на многие адресованные ему письма.

Двоюродным братом Веры Набоковой был Вениамин Лейзерович Фейгин - отец композитора Леонида Фейгина . Способствовала эмиграции Л. Фейгина с женой, пианисткой Г. Максимовой, в Англию.

После смерти мужа перевела на русский его роман «Pale Fire » (англ.) под названием «Бледный огонь » (Ann Arbor: Ardis, 1983).

Напишите отзыв о статье "Набокова, Вера Евсеевна"

Примечания

Литература

• Фейгин Л. В. Моя жизнь. М., 1993
• Шифф Стейси. Вера (Миссис Владимир Набоков): Биография / Пер. с английского О. Кириченко. М., 2002

Ссылки

• http://gatchina3000.narod.ru/literatura/nabokov_v_v/museum/slonimveraevs.htm

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Набокова, Вера Евсеевна

Мы двинулись к прозрачному, светящемуся золотом, горизонтальному «тоннелю», которых здесь было великое множество, и по которым постоянно, туда-сюда плавно двигались сущности.
– Это что, вроде земного поезда? – засмеявшись забавному сравнению, спросила я.
– Нет, не так это просто... – ответила Стелла. – Я в нём была, это как бы «поезд времени», если хочешь так его называть...
– Но ведь времени здесь нет? – удивилась я.
– Так-то оно так, но это разные места обитания сущностей... Тех, которые умерли тысячи лет назад, и тех, которые пришли только сейчас. Мне это бабушка показала. Это там я нашла Гарольда... Хочешь посмотреть?
Ну, конечно же, я хотела! И, казалось, ничто на свете не могло бы меня остановить! Эти потрясающие «шаги в неизвестное» будоражили моё и так уже слишком живое воображение и не давали спокойно жить, пока я, уже почти падая от усталости, но дико довольная увиденным, не возвращалась в своё «забытое» физическое тело, и не валилась спать, стараясь отдохнуть хотя бы час, чтобы зарядить свои окончательно «севшие» жизненные «батареи»...
Так, не останавливаясь, мы снова преспокойно продолжали своё маленькое путешествие, теперь уже покойно «плывя», повиснув в мягком, проникающем в каждую клеточку, убаюкивающем душу «тоннеле», с наслаждением наблюдая дивное перетекание друг через друга кем-то создаваемых, ослепительно красочных (наподобие Стеллиного) и очень разных «миров», которые то уплотнялись, то исчезали, оставляя за собой развевающиеся хвосты сверкающих дивными цветами радуг...
Неожиданно вся эта нежнейшая красота рассыпалась на сверкающие кусочки, и нам во всем своём великолепии открылся блистающий, умытый звёздной росой, грандиозный по своей красоте, мир...
У нас от неожиданности захватило дух...
– Ой, красоти-и-ще како-о-е!.. Ма-а-амочка моя!.. – выдохнула малышка.
У меня тоже от щемящего восторга перехватило дыхание и, вместо слов, вдруг захотелось плакать...
– А кто же здесь живёт?.. – Стелла дёрнула меня за руку. – Ну, как ты думаешь, кто здесь живёт?..
Я понятия не имела, кем могут быть счастливые обитатели подобного мира, но мне вдруг очень захотелось это узнать.
– Пошли! – решительно сказала я и потянула Стеллу за собой.
Нам открылся дивный пейзаж... Он был очень похож на земной и, в то же время, резко отличался. Вроде бы перед нами было настоящее изумрудно зелёное «земное» поле, поросшее сочной, очень высокой шелковистой травой, но в то же время я понимала, что это не земля, а что-то очень на неё похожее, но чересчур уж идеальное... ненастоящее. И на этом, слишком красивом, человеческими ступнями не тронутом, поле, будто красные капли крови, рассыпавшись по всей долине, насколько охватывал глаз, алели невиданные маки... Их огромные яркие чашечки тяжело колыхались, не выдерживая веса игриво садившихся на цветы, большущих, переливающихся хаосом сумасшедших красок, бриллиантовых бабочек... Странное фиолетовое небо полыхало дымкой золотистых облаков, время от времени освещаясь яркими лучами голубого солнца... Это был удивительно красивый, созданный чьей-то буйной фантазией и слепящий миллионами незнакомых оттенков, фантастический мир... А по этому миру шёл человек... Это была малюсенькая, хрупкая девочка, издали чем-то очень похожая на Стеллу. Мы буквально застыли, боясь нечаянно чем-то её спугнуть, но девочка, не обращая на нас никакого внимания, спокойно шла по зелёному полю, почти полностью скрывшись в сочной траве... а над её пушистой головкой клубился прозрачный, мерцающий звёздами, фиолетовый туман, создавая над ней дивный движущийся ореол. Её длинные, блестящие, фиолетовые волосы «вспыхивали» золотом, ласково перебираемые лёгким ветерком, который, играясь, время от времени шаловливо целовал её нежные, бледные щёчки. Малютка казалась очень необычной, и абсолютно спокойной...
– Заговорим? – тихо спросила Стелла.
В тот момент девочка почти поравнялась с нами и, как будто очнувшись от каких-то своих далёких грёз, удивлённо подняла на нас свои странные, очень большие и раскосые... фиолетовые глаза. Она была необыкновенно красива какой-то чужой, дикой, неземной красотой и выглядела очень одинокой...
– Здравствуй, девочка! Почему ты такая грустная идёшь? Тебе нужна какая-то помощь? – осторожно спросила Стелла.