Городская проза второй половины ХХ в. в отечественном литературоведении и литературной критике 1970-1980-х гг. традиционно рассматривалась как бытовая проза , «пласт литературы, где через подробнейший быт показано отступление человека от нравственных принципов нашего общества». Т. М. Вахитова первой из отечественных исследователей поставила акцент не на социально-бытовой проблематике произведений о городе и горожанах, а на особенностях поэтики : «…Специфика “городской ” прозы ощущается достаточно отчетливо. Она определяется не только социальной характеристикой героев, живущих и работающих в городе, миром их интересов, но и своеобразной урбанистической поэтикой ». Вопрос о специфике урбанистической поэтики , весьма точно сформулированный исследователем, оказался практически неразработанным в контексте статьи, а в качестве главной задачи городской прозы было названо «изображение простых, неприметных, обыкновенных людей в обычных житейских ситуациях», т. е. поэтика городской прозы и проблема отражения в ней мира повседневности не рассматривались в одном исследовательском ракурсе.

В фокусе «городской прозы» сходятся многие острые социальные и психологические коллизии времени. Причем, если о «деревенской прозе» можно говорить как о явлении завершенном, то «городской прозе» в условиях нашей стремительной «урбанизацией» и вызванных ею драмах и проблемах еще далеко до ухода со сцены. Здесь можно назвать книги В. Тендрякова и Ю. Трифонова, А. Битова, В. Дудинцева, Д. Гранина, С. Каледина, А. Кима, В. Маканина, Л. Петрушевской, Г. Семенова и др.

Наиболее яркий представитель так называемой «городской прозы» (термин этот еще более условен, чем термин «деревенская проза») - Ю.В. Трифонов, хотя в творчестве этого писателя значительное место занимают исторические романы. Трифонов развивает в прозе традиции психологического реализма, особенно он близок к традиции А.П. Чехова. Одна из сквозных тем «городских повестей» писателя - тема «великих пустяков в жизни», тема «мелочей», которые засасывают человека и ведут к саморазрушению личности (повести «Обмен», «Другая жизнь», «Дом на набережной», «Предварительные итоги», «Позднее прощание»). Писатель утверждает необходимость для каждого человека прорваться к своей подлинной сущности, к самопознанию, так как у «каждого... должно быть то, что волнует воистину. Но надо до этого доползти, докарабкаться». «Городской» цикл Ю. Трифонова по поднятым проблемам может быть соотнесен с широким кругом произведений современных писателей: В. Распутина, В. Тендрякова, В. Шукшина, В. Астафьева и др. Повести Ю. Трифонова органично вписываются в контекст «городской прозы» Д. Гранина, В. Маканина, А. Битова и др. Нравственно-философская направленность - отличительная черта прозы конца 60-80-х гг. Так, проблема нравственного компромисса героя стоит в центре писателей «младшего поколения» 70-х годов, в рассказах Г. Семенова, повестях и романах В. Маканина.

Прозу Юрия Валентиновича Трифонова , «Колумба городской прозы » и мастера «социальной археологии» города, литературоведы долгое время относили к разряду бытописательской литературы. В результате отказа от привычного социально-бытового исследовательского ракурса стало очевидно, что бытовое начало «московских» повестей зримо восходит к бытийному, и городскую прозу Ю. В. Трифонова следует рассматривать через призму повседневности - центральной художественной и нравственно-философской категории его творчества, синтезирующей бытовое и бытийное содержание жизни.

Выбрав в качестве точки отсчета повседневность и реабилитировав ее как «локус творчества» (А. Лефевр), Трифонов невольно вступил в полемику с традицией литературы постреволюционного времени, демонстративно порвавшей с бытом и изображавшей его в сатирическом модусе. Следует отметить, что борьба с бытом в России ХХ в. закономерно сменяется попытками подчинить быт, сделать его приемлемой средой обитания: на смену обличению «нитей обывательщины» в 20-е гг. приходит кампания за культурность быта 30-х гг.; возрождение романтики безбытности в 60-е гг. оборачивается новым погружением в частную жизнь и быт в 70-е. Трифонов, отразивший эту метаморфозу (от героического прошлого первых революционеров к однообразному, подчеркнуто негероическому настоящему их детей и внуков), увидел в бытовом содержании жизни скрытый потенциал и в своих московских повестях воссоздал повседневность как сферу вещей, событий, отношений, являющуюся источником творческого, культурного, исторического, нравственного, философского содержания жизни.

Герои московских повестей, представляющие мир интеллектуалов (в силу профессиональной принадлежности и сферы деятельности), воспринимают повседневность как естественную среду обитания, в которой есть и обступающий со всех сторон быт, и сфера интеллектуальных и духовно-нравственных исканий, синтезирующая бытовое и непроявленное бытийное содержание жизни. Мир повседневности становится очагом конфликта (идейного, социального, любовного, семейного), как правило, в момент актуализации «квартирного вопроса».

В повести «Обмен» (1969) нравственный конфликт изначально переведен в систему пространственных координат: создана своеобразная оппозиция двадцатиметровой квартиры на Профсоюзной улице, в которой мать Дмитриева, Ксения Федоровна, проживает одиноко, и комнаты Дмитриевых, поделенной ширмой на взрослую и детскую части, служащей местом проживания трех человек. Поводом для снятия этой оппозиции становится смертельная болезнь Ксении Федоровны, а способом - квартирный и нравственный обмен, организованный женой Виктора Дмитриева Леной. Поначалу главный герой пытается уклониться от этой ситуации и сыграть роль «постороннего»: не идти на моральный компромисс, но и не противостоять злу напрямую, предпочитая бездействие. В дальнейшем обнаруживается, что невмешательство, непротиводействие злу само по себе оборачивается злом: философия Мерсо (на которую неосознанно ориентируется Дмитриев), не выдерживает проверки жизнью, а единственным точным нравственным диагнозом становятся слова матери: «Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел…»

Главная героиня повести «Другая жизнь» (1975), Ольга Васильевна, после смерти мужа остается жить в квартире свекрови, о чем сообщается как о вынужденном решении: «Жить вместе было трудно, хотели было разъехаться и расстаться навсегда, но удерживало вот что: старуха была одинока и, расставшись с внучкой, обрекала себя на умирание среди чужих людей…». В этой повести Трифонов рассматривает «квартирный вопрос» через призму оппозиции «любовь к ближнему - любовь к дальнему»: «Ах, как бы она [Ольга Васильевна] жалела, как бы ценила старуху, если бы та жила где-нибудь далеко! Но в этих комнатках, в этом коридорчике, где прожитые годы стояли тесто, один к одному впритык, открыто и без стеснения, как стоит стоптанная домашняя обувь в деревянном ящике под вешалкой, сколоченном Сережей, здесь, в этой тесноте и гуще, не было места для жалости». Близость проживания приводит к духовному разобщению и в дальнейшем к полному отчуждению. В «Другой жизни» Трифонов не находит иного решения «квартирного вопроса», кроме бегства героини за пределы квартиры, дома, города («В Москве ей места не было»).

«Квартирный вопрос», погружающий читателя в художественный мир московских повестей, - это своеобразная точка отсчета в реконструкции повседневности 50-70-х годов ХХ в. В развитии действия произведений особую значимость приобретает поэтика «мелочей жизни».

«Великое испытание» бытом проходят практически все персонажи «московских» повестей, при этом мелочи служат в повестях Трифонова особой сигнальной системой: деталь одежды, предмет обихода, жест, запах играют роль авторского комментария, дополняют, конкретизируют произносимые героями слова. В повести «Обмен» в описании супружеской спальни Виктора и Лены Дмитриевых акцент сделан на такой детали, как две подушки, «одна из которых была с менее свежей наволочкой, эта подушка принадлежала Дмитриеву». Учитывая контраст несвежей наволочки Виктора и «свежей ночной рубашки» Лены (эта деталь появляется в данном эпизоде в целях создания контраста и формирования микроконфликта ), можно сделать вывод об угасании чувств между супругами, выражающемся в игнорировании женой бытовых потребностей мужа. В дальнейшем этот вывод подтвердится такими фактами, как отказ Лены от приготовления завтрака, проявление неуважения к памяти об отце Виктора. Последнее обстоятельство подтверждается в эпизоде с портретом Дмитриева-старшего: Лена вынесла портрет из средней комнаты в проходную, что, по мнению старшей сестры Виктора Лоры, «не бытовая мелочь, а… просто бестактность», в восприятии Лены, напротив, это мелочь, пустяк: «она сняла портрет только потому, что нужен был гвоздь для настенных часов».

29. Драматургия А. Вампилова.

За исключением А.В. Вампилова (1937-1972), драматургия явно «не дотягивала» до уровня прозы, да и поэзии времени застоя. Может быть, потому, что развитию драматургии очень повредила «теория бесконфликтности», отзвуки которой слышались вплоть до 70-х годов. В 1960-е годы ведущими драматургами стали В. Розов, Л. Зорин, А. Арбузов, А. Володин, М. Рощин. Все они были в известном смысле «детьми XX съезда», их пьесы ставились на сцене московского «Современника», возникшего на волне всеобщего подъема и оживления в 1956 г. При всем разнообразии творческих поисков у этих драматургов было нечто общее: все они были повернуты лицом к человеку, к его внутреннему миру. Драма 1960-1970-х годов проявила интерес к исследованию нравственного становления человека. Традиционная социально-психологическая драма продолжала развиваться и в 80-е годы, сохранилась она и в наши дни. В целом можно сказать, что подобный вид драматургии являлся ведущим в театре 1960-1980 гг. Подлинным открытием драматургии 2-ой половины XX в. стал театр А.В. Вампилова, создавшего с 1965 по 1971 г. пьесы «Прощание в июне», «Старший сын», «Утиная охота», «Провинциальные анекдоты» и «Прошлым летом в Чулимске». Его пьесы обрели сценическую жизнь после смерти драматурга. Вампилов, с одной стороны, следует традиции, заявленной в социально-нравственной драме 1960-х годов; с другой - используют те формы театральной условности, которые получат свое развитие в драматургии 1980-х годов. Он создает оригинальный театр, неповторимый по художественному видению мира и своеобразию поэтики. Он стремится показать нравственную подоплеку поступков героя за анекдотичностью ситуаций, сливает воедино фарс и трагедию, нередко использует эксцентрику, парадокс. Парадоксально развивается интрига, например, в «Старшем сыне», когда главный герой, выдав себя за мнимого сына и брата, действительно начинает ощущать свое родство с приютившими его людьми. Взаимопроникновение и смешение жанров является характерным признаком всех драм Вампилова. «Утиная охота» - пьеса об ужасе нравственного опустошения, пьеса бесконечно горькая и правдивая. Повествование идет в ней на грани комического и трагического, лирического и драматического, бытового и философского. Взаимопроникновение таких разных стилей дало поразительный сплав, в результате которого возникает ощущение подлинности происходящего на сцене. Автор «Утиной охоты» отказался от деления героев на «положительных» и «отрицательных», нет у него и образов-рупоров авторских идей. Его центральный герой - совершенно новый драматический тип, так называемый «оступившийся» герой - Колесов («Прощание в июне»), Бусыгин («Старший сын»), Зилов («Утиная охота»), Шаманов («Прошлым летом в Чулимске»). Загадочный, рефлексирующий, он, как правило, осознает свое нравственное несовершенство и в какой-то момент жизни оказывается перед необходимостью выбора между бездуховным существованием и трудной борьбой за сохранение себя как личности. Как бы низко не пал герой, автор всегда дает ему шанс духовного возрождения. Это выражается в особых открытых финалах, которые возвращают зрителя к началу пьес, но возвращение всегда происходит на новом уровне, на новом витке жизни, демонстрирующем ее поступательное развитие. Пьесы драматурга, органично соединяющие естественность и условность, сильны своей неоднозначностью, недоговоренностью; неслучайно критики отмечают их сходство с жанром притчи. Во многом этому способствуют сквозные образы-символы, проходящие через образную ткань пьес (утиная охота, полисадник в «Прошлым летом в Чулимске»). Театр Вампилова, отразивший «трагедию безверия» (А. Битов) целого поколения, теперь стал классикой драматургии.

30. Специфика поэзии В.Высоцкого.

Началом пути поэта были «блатные» песни, романтика преступного мира 50-х годов. Первые песни Высоцкого трудно отличить по форме и по содержанию от «народных блатных» песен. Постепенно они усложнялись, в них проступала индивидуальность автора. «Блатные» песни Высоцкого, по сути, – талантливая стилизация, пародия на настоящие блатные песни. Сначала кажется, что все совпадает: есть и герой с криминальным прошлым или с хулиганскими замашками, и душещипательная история, и характерная для таких песен мелодия «на три аккорда», однако это не так. В подобных песнях у Высоцкого всегда присутствует изрядная доля иронии по отношению к герою и, опять же, некие критические наблюдения социального плана. Среди героев Высоцкого, с одной стороны, сложные личности, вступающие в конфликт с властями и общественным укладом жизни, с другой – безнравственные мерзавцы, цинично попирающие честь и достоинство человеческой личности, хулиганы, убийцы, предатели.

Главным объектом его сатиры становится общество в целом, где народ спаивают сознательно, а антиалкогольную пропаганду ведут формально, ведь пьют практически все, но признать это не хотят. Тема пьянства, к сожалению, продолжает оставаться актуальной и в наше время, потому что остаются социальные причины пьянства, традиции. Сатирические песни Высоцкого – блестящий пример соединения шутливой формы и глубокого содержания. Обратимся к такой его песне, как «Товарищи ученые». Герой, от лица которого выступает поэт, достаточно типичен для Высоцкого. На первый взгляд, это полуграмотный крестьянин-лапотник – сама простота и наивность, что подчеркивается просторечными словами, разговорной лексикой (добалуетесь, небось, сольцой, покумекаем и др.), умильными интонациями. Однако не так-то уж прост этот герой, уж очень много «научных» слов он знает. Да и отношение к «милым» товарищам ученым оказывается весьма ироничным, а оценка их работы – весьма критической. Гражданская позиция Высоцкого ощущается во всех его песнях – и серьезных, и шуточных. Он всегда остается нетерпимым ко всем недостаткам, которые видит вокруг, но вместе с тем пафос его песен основан на вере, что их можно преодолеть. Он любит своих героев и доверяет им, потому что видит в них людей.

Высоцкий в своих песнях всегда социален, но у него меньше сарказма, ирония его мягче, а сами песни кажутся более оптимистичными. В шуточных песнях Высоцкого мы сталкиваемся с уникальным феноменом доброй сатиры («Мишка Шифман», «Диалог у телевизора» и др.) Как это сделано? Высоцкий в ситуации, описываемой в стихе, видит и разрабатывает прежде всего смешное как категорию. Смех превалирует, остается самым сильным впечатлением. К тому же повествование от первого лица переводит сатирический заряд в самоиронию. Позы насмешливого судии нет. Но все-таки – сатира. Потому что безошибочно выцелены точки действительной и нашей глупости. Таким образом, добрая – это как, а сатира – это что. Разумеется, речь не о чистых шутках типа «Кук», «Поездка в город». Необычно в поэзии Высоцкого представлен жанр городского романса.

Условность, фантастика, гротеск в песнях-сказках Высоцкого объективно обоснованы особенностями его творческой индивидуальности . Эти формы изображения создают у него не только мифологический или сказочный мир, но и выявляют общественные пороки . Целям социальной критики служат также и басни Высоцкого. Басней, как известно, называют аллегорический рассказ с назидательным окончанием, характеризующийся образностью, точностью выводов, общечеловеческой типичностью описываемых ситуаций и обязательной их оценкой. Таковыми являются, например, «Белый слон», «Дурачина» и другие. Одной из причин обращения к резко оценочной форме фантастики – жанру басни – можно считать особую степень экспрессивности авторского отношения к герою, жизненной коллизии, неприятие злобного мещанства и существующего общественного уклада: «Не один из вас будет землю жрать, / Все подохнете без прощения» («Козел отпущения»).

Обращает на себя внимание такой жанр поэзии Высоцкого как баллада – лиро-эпическое произведение с напряженным драматическим сюжетом. Философские баллады «О любви», «О борьбе», «О ненависти», «О времени» «О детстве» раскрывают личность поэта, его отношение к высшим человеческим ценностям. «Баллада о детстве» не является буквально автобиографической, но рассказ Высоцкого о своем сверстнике (почти о себе) помогает читателям почувствовать корни его творчества, понять поколение, которое выросло с ним и для которого он писал. В ней мы встречаемся с воспоминаниями автора, взглядом «изнутри» событий, причем увиденных и воспринятых глазами и сознанием ребенка: «Не боялась сирены соседка, / И привыкла к ней мать понемногу, / И плевал я – здоровый трехлетка – / На воздушную эту тревогу!» «Баллада о детстве» занимает особое положение в контексте балладной традиции. В ней с эпическим размахом показаны трагические перипетии 1930 - 1950-х, вырастающие из бытовых коллизий, позволяя увидеть «зерно» лирической поэмы «о времени и о себе».

Поэт Высоцкий в большой степени наделен даром импровизации, и многие его баллады сложены именно так. Это факт, что почти в каждом произведении набрасывалось строф больше, чем входило в окончательный вариант. И эти «открытые композиции» можно закончить, а можно продолжать и продолжать. Избранная тема цепляет и наматывает на себя – образ за образом – что-то потом большее, потом многое. Рамок для темы нет. Именно так сделаны баллады «Мак-Кинли», «Я не люблю», «Песня о конце войны», «Истома ящерицей ползает в костях», обе «Баньки», «Он не вернулся из боя». В бытовых балладах Высоцкого эпическое, событийное начало тесно связано с началом комическим, смеховым. Можно утверждать, что смех (комическое событие, случай, анекдот) служит в них базисом. Смех овеществляет, «обытовляет» всё высокое, условное, переводит его в план материальный, бытовой. Подобно тому, как в балладе-трагедии существует катарсис трагический, в балладе-комедии существует смеховой, комический катарсис (преодоление смерти и «скуки жизни» через осмеяние).

31. Особенности жанрового развития военной прозы 1950-1970-х годов.

1. Проза фронтового поколения представляет собой неоднородное литературное направление, в котором выделяется лейтенантская проза и продолжающая ее вектор развития проза второй половины 1960-х – середины 1980-х гг., а также проза, находящаяся на границе направления, сочетающая традиции лейтенантский прозы и литературы соцреализма.

2. Проза фронтового поколения освоила державные и антивоенные традиции, взаимодействие которых и определяет вектор развития данной типологической общности писателей. Державная традиция развивает идею о сильном государстве, гражданском долге перед страной. В контексте державной традиции выделяются индивидуальные традиции Н.С. Гумилева, А.А. Блока. Антивоенная традиция выразилась в обосновании идеи войны против войны, войны ради мира. В рамках антивоенной традиции выделяется традиции прозы Л.Н. Толстого и В.М. Гаршина.

3. В лейтенантской прозе (повести и романы В. Астафьева, Ю. Бондарева, Г. Бакланова, К. Воробьева, В. Быкова и др.), а также в продолжающей ее вектор развития прозе второй половины 1960-х – середины 1980-х гг. (новые книги названных авторов, «ржевская проза» В. Кондратьева) доминирует антивоенная традиция, державная в большинстве случаев функционирует в виде литературной полемики. В произведениях прослеживается конфликт антивоенной и державной линии. В прозе, находящейся на границе направления (С. Никитин, С. Баруздин), на первый план выходит державная традиция.

4. В качестве периферийных подключаются фольклорная, древнерусская и романтическая традиция, усиливающая как державные, как и антивоенные идеи.

5. В лейтенантской прозе и в продолжающих ее вектор развития произведениях романтическая традиция в большинстве случаев направлена на усиление антивоенных идей. В рассказах, повестях, романах, находящихся на границе направления, данная традиция «подкрепляет» державную линию. В произведениях В.Астафьева, Е. Носова, творчество которых соотносят и с военной, и с деревенской прозой, доминирует фольклорная традиция и традиция древнерусской литературы.

Противоречивое отношение к типу человека боя является свидетельством наличия в прозе исследуемого периода конфликта державной и антивоенной традиции. Конфликт антивоенной и державной традиции в пользу антивоенной линии выражается несколькими способами:

1. Писатели противопоставляют или сравнивают мировоззрение, поведение человека боя и труженика войны, при этом предпочтение отдается труженику войны (Орлов – Бульбанюк, Куропатенко – Прищемихин).

2. Писатели нередко снижают образ человека боя: а) путем привнесения комического эффекта единственной деталью при описании внешности персонажа (Ю. Бондарев «Батальоны просят огня»); б) через отношение «любимых» героев писателей к высказываниям и поступкам романтиков войны и человека боя (В. Некрасов «Вторая ночь», Г. Бакланов «Мертвые сраму не имут); в) через несоответствие действительности представлению о ней человека боя (Г. Бакланов «Мертвые сраму не имут»).

Утверждая антивоенные идеи, военная проза отдает предпочтение героям невоенного склада, для которых война является вынужденным, неестественным состоянием. В романе Г. Бакланова «Июль 41 года» полковник Нестеренко оставляет прикрывать отход корпуса не человека боя Куропатенко, а офицера – труженика войны Прищемихина, аргументируя свой выбор словами: «…достойней тебя оставить мне было некого».

В военной прозе фронтового поколения прослеживаются традиции, восходящие к творчеству А.А. Блока, которые можно классифицировать как державные. Концепция России – великой страны-освободительницы – развивается в контексте мифа о загадке России, о вечном пути-бое, ей предначертанном. Герои повести В. Рослякова «Один из нас» обретают поддержку в мысли, что Россия (СССР) останется для Запада страной, которую трудно понять и предугадать (в том числе для врага навсегда останется неразгаданной загадка русской войны: проигрывая, побеждать).

Героико-романтическое настроение наблюдается у главных героев до начала Великой Отечественной войны, ставшей не только временем «взросления», но и временем переосмысления действительности.

Советская державная традиция выразилась в культе командира Красной Армии, мечте воевать за освобождение угнетенных мировым капитализмом трудящихся разных стран.

В повести Б. Васильева «В списках не значился» присутствуют явные признаки культа армии, романтизации образа кадрового военного (но не войны, не воюющего человека!). Создавая образы советских командиров, Б. Васильев описывает такую деталь во внешнем облике, которая подчеркивает силу, стать, мужественность кадрового офицера. Образ военного человека окружен героическим ореолом. В произведении на первый план выходит мысль, что защита Родины является истинно мужским призванием, долгом.

В произведении С. Баруздина «Само собой… Из жизни Алексея Горскова» культ Красной Армии выражен в воспевании армейского братства, романтизации образов советских командиров. В повести предпринята попытка с помощью мифа оправдать политику государства. Произведение отличается избирательностью в изображении событий. На фоне отступления советской армии С. Баруздин детально описывает локальные бои, в которых красноармейцы одерживают победу с минимальными потерями. Само отступление осознано главным героем повести в рамках существующего мифа о начале войны: как разумный вывод частей, с целью «сохранить их, чтобы воевать дальше». Повесть развивает идею об освободительной роли Красной Армии, СССР. Алексей Горсков, глядя на вывешенные в Кутах антисоветские лозунги, недоумевает: «Что это значит? Мы же освободили их?».

Таким образом, в прозе писателей фронтового поколения державная традиция проявилась противоречиво (отказ, полемика, переосмысление, спор, продолжение), что позволяет выявить тенденцию перехода от идей державности к антивоенным идеям, когда отношение Государство – гражданин заменяется отношением Родина (дом) – человек.

А. Адамович, Г. Бакланов, В. Быков в публицистических выступлениях неоднократно отмечали, что одна из задач литературы (в том числе и военной прозы) – предотвратить новую войну. Антивоенная направленность выразилась в освоении и продолжении достижений лучших образцов русской антивоенной прозы Л. Толстого, В. Гаршина, в стремлении развенчать образ войны как времени для подвигов и славы, а также в установке на «снижение» образа прирожденного воина.

В произведениях Ю. Бондарева, Г. Бакланова, В. Быкова, А. Злобина, В. Кондратьева официальному показному патриотизму всегда противопоставлен истинный патриотизм. Не случайно военная проза конца 1950-х – середины 1980-х гг. вводит в систему образов тип «тылового аристократа», выделенного Л.Н. Толстым. К этому типу относятся «фронтовой барин» майор Разумовский (В. Астафьев «Пастух и пастушка»), «фронтовой аристократ» Скорик (Ю. Бондарев «Горячий снег»), «тыловой лодырь» Мезенцев (Г. Бакланов «Пядь земли»).

ГОБУ СПО ВО «Острогожский аграрный техникум»

С.А.ЕГОРОВА

«Городская» проза:

имена, основные темы и идеи

УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ

Оглавление

Введение

В конце 60-х – 70-х годов XX века в русской литературе определился мощный пласт, который стали называть «городской», «интеллектуальной» и даже «философской» прозой. Названия эти также условны, особенно потому, что содержат некую противопоставленность «деревенской» прозе, которая, получалось, лишена интеллектуальности и философичности. Но если «деревенская» проза искала опору в нравственных традициях, основах народной жизни, исследовала последствия разрыва человека с землей, с деревенским «ладом», то «городская» проза связана с просветительской традицией, источники противостояния катастрофическим процессам в социальной жизни она ищет в сфере субъективной, во внутренних ресурсах самого человека, коренного городского жителя. Если в «деревенской» прозе жители деревни и города противопоставлены (а это традиционное для русской истории и культуры противопоставление), и это часто составляет конфликт произведений, то прозу «городскую» интересует, прежде всего, городской человек с довольно высоким образовательным и культурным уровнем и его npoблемы, человек, более связанный с «книжной» культурой. Конфликт не связывается с оппозицией деревня – город, природа – культура, а переносится в сферу рефлексии, в сферу переживаний и проблем человека, связанных с его существованием в современном мире.

Способен ли человек как личность сопротивляться обстоятельствам, изменять их, или человек сам постепенно, незаметно и необратимо меняется под их воздействием – эти вопросы поставлены в произведениях Юрия Трифонова, Владимира Дудинцева, Василия Маканина, Юрия Домбровского, Даниила Гранина и других. Писатели часто выступают не только и не столько как рассказчики, сколько как исследователи, экспериментаторы, размышляющие, сомневающиеся, анализирующие. «Городская» проза исследует мир через призму культуры, философии, религии. Время, история трактуется как развитие, движение идей, индивидуальных сознаний, каждое из которых значительно и неповторимо.

Цель пособия – раскрыть своеобразие их писательской манеры, расширить знания об авторах, определить их место в истории русской литературы.

I . Творчество писателей

1. Даниил Александрович Гранин

(настоящая фамилия – Герман)

1.1. Биография писателя

Даниил Александрович Гранин родился 1 января 1918 г. в с.Волынь (ныне Курской области) в семье лесника. Родители жили вдвоем в разных лесничествах Новгородчины и Псковщины. Были снежные зимы, стрельба, пожары, разливы рек – первые воспоминания мешаются со слышанными от матери рассказами о тех годах. В родных местах еще догорала Гражданская война, свирепствовали банды, вспыхивали мятежи. Детство раздвоилось: сначала оно было лесное, позже – городское. Обе эти струи, не смешиваясь, долго текли и так и остались в душе Д. Гранина раздельными. Детство лесное – это баня со снежным сугробом, куда прыгали распаренный отец с мужиками, зимние лесные дороги, широкие самодельные лыжи (а лыжи городские – узкие, на которых ходили по Неве до самого залива). Лучше всего помнятся горы пахучих желтых опилок вблизи пилорам, бревна, проходы лесобиржи, смолокурни, и сани, и волки, уют керосиновой лампы, вагонетки на лежневых дорогах.

Матери – горожанке, моднице, молодой, веселой – не сиделось в деревне. Поэтому она восприняла как благо переезд в Ленинград. Для мальчика потекло детство городское – учеба в школе, наезды отца с корзинами брусники, с лепешками, с деревенским топленым маслом. А все лето – у него в лесу, в леспромхозе, зимою – в городе. Как старшего ребенка, его, первенца, каждый тянул к себе. Это не была размолвка, а было разное понимание счастья. Потом все разрешилось драмой – отца сослали в Сибирь, куда-то под Бийск, семья осталась в Ленинграде. Мать работала портнихой. Мать любила и не любила эту работу – любила потому, что могла проявить свой вкус, свою художественную натуру, не любила оттого, что жили бедно, сама одеться она не могла, молодость ее уходила на чужие наряды.

Отец после ссылки стал «лишенцем», ему было запрещено жить в больших городах. Д. Гранина, как сына «лишенца», не принимали в комсомол. Учился он в школе на Моховой. Там оставалось еще несколько преподавателей находившегося здесь до революции Тенишевского училища – одной из лучших русских гимназий. Несмотря на интерес к литературе и истории, на семейном совете было признано, что инженерная специальность более надежная. В 1940 г. Гранин окончил электромеханический факультет Ленинградского политехнического института (где после войны учился в аспирантуре). Энергетика, автоматика, строительство гидростанций были тогда профессиями, исполненными романтики, как позже атомная и ядерная физика. Многие преподаватели и профессора участвовали еще в создании плана ГОЭЛРО. Они были зачинателями отечественной электротехники, были своенравны, чудаковаты, каждый позволял себе быть личностью, иметь свой язык, сообщать свои взгляды, они спорили друг с другом, спорили с принятыми теориями, с пятилетним планом.

Студенты ездили на практику на Кавказ, на Днепрогэс, работали на монтаже, ремонте, дежурили на пультах. На пятом курсе, в разгар дипломной работы, Гранин стал писать историческую повесть о Ярославе Домбровском. Писал не о том, что знал, чем занимался, а о том, чего не знал и не видел. Тут было и польское восстание 1863 года, и Парижская коммуна. Вместо технических книг он выписывал в Публичной библиотеке альбомы с видами Парижа. Об этом увлечении никто не знал. Писательства Гранин стыдился, а написанное казалось безобразным, жалким, но остановиться он не мог.

После окончания учебы Даниила Гранина направили на Кировский завод, где он начал конструировать прибор для отыскания мест повреждения в кабелях.

С Кировского завода ушел в народное ополчение, на войну. Однако пустили не сразу. Пришлось добиваться, хлопотать, чтобы сняли бронь. Война прошла для Гранина, не отпуская ни на день. В 1942 году на фронте он вступил в партию. Воевал на Ленинградском фронте, потом на Прибалтийском, был пехотинцем, танкистом, а кончал войну командиром роты тяжелых танков в Восточной Пруссии. В дни войны Гранин встретил любовь. Как только успели зарегистрироваться, так объявили тревогу, и они просидели, уже мужем и женой, несколько часов в бомбоубежище. Так началась семейная жизнь. Этим и надолго прервалась, до конца войны.

Всю блокадную зиму просидел в окопах под Пушкино. Потом послали в танковое училище и оттуда уже офицером-танкистом на фронт. Была контузия, было окружение, танковая атака, было отступление – все печали войны, все ее радости и ее грязь, всего нахлебался.

Доставшуюся послевоенную жизнь Гранин считал подарком. Ему повезло: первыми его товарищами в Союзе писателей стали поэты-фронтовики Анатолий Чивилихин, Сергей Орлов, Михаил Дудин. Они приняли молодого писателя в свое громкое, веселое содружество. А, кроме того, был Дмитрий Остров, интересный прозаик, с которым Гранин познакомился на фронте в августе 1941 года, когда по дороге из штаба полка они вместе ночевали на сеновале, а проснувшись, обнаружили, что кругом немцы...

Именно Дмитрию Острову Гранин и принес в 1948 году свою первую законченную повесть о Ярославе Домбровском. Остров, похоже, повесть так и не прочитал, но тем не менее убедительно доказал другу, что если уж хочется писать, то писать надо про инженерную свою работу, про то, что знаешь, чем живешь. Ныне Гранин советует это молодым, видимо, позабыв, какими унылыми ему самому тогда показались подобные нравоучения.

Первые послевоенные годы были прекрасными. Тогда Гранин еще не думал стать профессиональным писателем, литература была для него всего лишь удовольствием, отдыхом, радостью. Кроме нее была работа – в Ленэнерго, в кабельной сети, где надо было восстанавливать разрушенное в блокаду энергохозяйство города: ремонтировать кабели, прокладывать новые, приводить в порядок подстанции, трансформаторное хозяйство. То и дело происходили аварии, не хватало мощностей. Поднимали с постели, ночью – авария! Надо было откуда-то перекидывать свет, добывать энергию погасшим больницам, водопроводу, школам. Переключать, ремонтировать... В те годы – 1945-1948 – кабельщики, энергетики, чувствовали себя самыми нужными и влиятельными людьми в городе. По мере того как энергохозяйство восстанавливалось, налаживалось, у Гранина таял интерес к эксплуатационной работе. Нормальный, безаварийный режим, которого добивались, вызывал удовлетворение и скуку. В это время в кабельной сети начались опыты по так называемым замкнутым сетям – проверялись расчеты новых типов электросетей. Даниил Гранин принял участие в эксперименте, и его давний интерес к электротехнике ожил.

В конце 1948 года Гранин вдруг написал рассказ «Вариант второй». Основная тема – романтика и риск научного поиска – обозначила и главный в творчестве писателя аспект ее рассмотрения: нравственный выбор ученого, особенно актуальный в эпоху научно-технической революции и технократических иллюзий. Здесь молодой ученый отказывается от защиты диссертации потому, что в обнаруженной им работе погибшего исследователя искомая задача решена эффективнее. Даниил Александрович принес его в журнал «Звезда», где его встретил Юрий Павлович Герман, который ведал в журнале прозой. Его приветливость, простота и пленительная легкость отношения к литературе чрезвычайно помогли молодому писателю. Легкость Ю. П. Германа была свойством особым, редким в отечественной литературной жизни. Заключалось оно в том, что литература понималась им как дело веселое, счастливое при самом чистом, даже святом, отношении к нему. Гранину повезло. Потом уже ни у кого он не встречал такого празднично-озорного отношения, такого наслаждения, удовольствия от литературной работы. Рассказ был напечатан в 1949 году, почти без поправок. Был замечен критикой, расхвален, и автор решил, что отныне так и пойдет, что он будет писать, его сразу будут печатать, хвалить, славить и т.п.

К счастью, следующая же повесть – «Спор через океан», напечатанная в той же «Звезде», была жестоко раскритикована. Не за художественное несовершенство, что было бы справедливо, а за «преклонение перед Западом», которого в ней как раз и не было. Несправедливость эта удивила, возмутила Гранина, но не обескуражила. Необходимо заметить, что инженерная работа создавала прекрасное чувство независимости.

Противопоставление подлинных ученых, самоотверженных новаторов и правдолюбцев, своекорыстным карьеристам – центральная коллизия романов «Искатели» (1954) и особенно «Иду на грозу» (1962), одними из первых давших новое, «оттепельное» дыхание советскому «производственному роману», соединивших остроту исследовательской проблематики, поэзию движения мысли и вторжение в окутанный дымкой загадочности и почтительного восхищения мир «физиков» с лирически-исповедальной тональностью и социальным критицизмом «шестидесятников». Свобода личностного самовыражения в борьбе со всеми уровнями авторитарной власти утверждается писателем в рассказе «Собственное мнение» (1956), а также в романе «После свадьбы» (1958) и повести «Кто-то должен» (1970), в которой стремление Гранина связать духовное становление героя с целью его труда – как обычно, проявляющееся в научно-производственной сфере – рисует цепную реакцию подлости, и, изменяя свойственному раннему Гранину мировоззренческому романтизму, не находит оптимистического выхода.

Тяготение к документальности проявилось в многочисленных очерково-дневниковых сочинениях Гранина (в том числе в посвященных впечатлениям от поездок в Германию, Англию, Австралию, Японию, Францию книгах «Неожиданное утро» (1962); «Примечания к путеводителю» (1967); «Сад камней» (1972), а также в биографических повестях – о польском революционном демократе и главнокомандующем вооруженными силами Парижской Коммуны («Ярослав Домбровский», 1951), о биологе А.А.Любищеве («Эта странная жизнь», 1974), о физике И.В.Курчатове («Выбор цели», 1975), о генетике Н.В.Тимофееве-Ресовском («Зубр», 1987), о французском ученом Ф.Араго («Повесть об одном ученом и одном императоре», 1971), о трудной судьбе одной из участниц Великой Отечественной войны К.Д.Бурим («Клавдия Вилор», 1976), а также в очерках о русских физиках М.О.Доливо-Домбровском («Далекий подвиг», 1951) и В.Петрове («Размышления перед портретом, которого нет», 1968).

Событием в общественной жизни страны стало появление главного документального труда Гранина – «Блокадной книги» (1977–1981, совместно с А.А.Адамовичем), основанной на подлинных свидетельствах, письменных и устных, жителей осажденного Ленинграда, полной раздумий о цене человеческой жизни.

Публицистичность и сдержанная языковая энергия письма в сочетании с постоянным утверждением «внеутилитарного» и именно потому одновременно «доброго» и «прекрасного» отношения к человеку, его труду и созданному им искусству, характерны и для философской прозы Гранина – романа «Картина» (1980), лирико- и социально-психологическим повестей о современности «Дождь в чужом городе» (1973), «Однофамилец» (1975), «Обратный билет»(1976), «Еще заметен след» (1984), «Наш дорогой Роман Авдеевич» (1990). Новые грани таланта писателя раскрылись в романе «Бегство в Россию» (1994), рассказывающем о жизни ученых в ключе не только документального и философско-публицистического, но и авантюрно-детективного повествования.

Д. Гранин – активный общественный деятель первых лет перестройки. Он создал первое в стране Общество милосердия и способствовал развитию этого движения в стране. Его неоднократно избирали в правление Союза писателей Ленинграда, потом России, он был депутатом Ленсовета, членом обкома, во времена Горбачева – народным депутатом. Писатель лично убедился, что политическая деятельность не для него. Осталось лишь разочарование.

Живет и работает в Санкт-Петербурге.

1.2. Анализ романа «Иду на грозу»

Таинственный, романтический мир физиков, мир дерзаний, поисков, открытий в романе Даниила Гранина это еще и поле битвы, на котором идет подлинная борьба между подлинными учеными, настоящими людьми, каким был Дан, каким является Крылов, и карьеристами, посредственностями, такими, как Денисов, Агатов или Лагунов. Неспособные к творчеству, всеми правдами и неправдами добивающиеся административной карьеры в науке, они едва не пустили под откос, ради своекорыстных устремлений, научный поиск Тулина и Крылова, ищущих эффективный метод разрушения грозы.

Тем не менее, и в этом талант писателя, нерв произведения не в лобовой схватке добра и зла, а в сопоставлении характеров двух друзей, физиков Крылова и Тулина. В том внутреннем споре, который долгое время, не сознавая открыто, они ведут между собой.

С покровительственной нежностью относится Тулин к другустуденческих лет – неловкому, непрактичному, медлительному тугодуму Крылову. Видимо, такова уж его судьба – всю жизнь опекать этого рохлю, этого «лунатика»...

А сам Тулин? «Куда бы Тулин ни шел, ветер всегда дул ему в спину, такси светили зелеными огоньками, девушки улыбались ему, а мужчины завидовали».

Крылов, естественно, влюблен в Тулина. Но даже ради него не в силах поступиться принципами. «Раз у меня есть убеждения, я должен отстаивать их, а если я не сумел, то уж лучше тогда уйду, чем в сделку вступать», – вот основа характера Крылова, нечто твердое, как металл, обо что ударяется Тулин.
По мере развития романа все отчетливее выявляется принципиальное различие научных и жизненных позиций этих героев. Их отношения - это коллизия принципиальности и оппортунизма. Она раскрывает нравственную основу научного подвига, которая всегда – в бескомпромиссном стремлении к истине. Дан был великим ученым потому, что «он был прежде всего человек». Настоящий человек. «Стать человеком, прежде всего человеком» – к этому стремится Крылов. Его поведение становится мерилом для других героев романа. «Запустил я себя как личность», – думает противник Крылова – генерал Южин, наблюдая, с каким самозабвением и мужеством отстаивает Крылов то, что считает истиной. В армии Южина всегда считали храбрецом. Но тут он понял, что военная храбрость совсем не то, что гражданская, и что гражданскому мужеству ему, храброму генералу Южину, надо учиться у Крылова.

Героизм в произведениях Гранина проявляет себя в обстоятельствах повседневности, в ситуациях трудовых будней, он требует совершенно особого мужества – мужества гражданского, духовной зрелости, умения в любых обстоятельствах быть верным нравственным принципам.

Автор должен очень верить в человека, чтобы эта вера нашла отражение в его творчестве, в его героях. В прекрасном романе, где ученые сражаются не столько с грозой, сколько с «подонком» внутри себя, с тем предательством, на которое становится способен волшебник и маг Тулин, но никогда не сподобится Крылов, человек безукоризненного, рыцарского морального кодекса.

1.3. Анализ повести «Зубр»

Свою повесть «Зубр» Даниил Гранин посвятил знаменитому ученому Н. В. Тимофееву-Ресовскому. Это была личность историческая, яркая и одаренная. Сразу хочется сказать слова благодарности писателю, упорно добивавшемуся восстановления честного имени ученого.

Гранин знал лично своего героя, общался с ним, восхищался его могучим интеллектом, «талантищем», огромной эрудицией, удивительной памятью, необычным взглядом на происходящее. В какой-то момент он понял, что об этом человеке надо написать книгу, поэтому и «решил записать его рассказы, сохранить, запрятать в кассеты, в рукописи» как бесценный исторический материал и доказательство невиновности ученого.

Писатель сравнивает Тимофеева-Ресовского с зубром, редким древним животным, подчеркивая это сходство выразительным описанием внешности героя: «Могучая его голова была необычайна, маленькие глазки сверкали исподлобья, колюче и зорко»; «густая седая грива его лохматилась»; «он был тяжел и тверд, как мореный дуб». Гранин вспоминает о посещении заповедника, где видел, как настоящий зубр выходил из чащи. Он был «излишне велик рядом с косулями» и прочей живностью заповедника.

Удачно найденная метафора позволяет автору называть своего героя Зубром, тем самым подчеркивая его исключительность и превосходство над окружающими.

Мы узнаем о генеалогических корнях Тимофеева. Оказывается, он является отпрыском древнего дворянского рода, чье «действо было заполнено пращурами не только девятнадцатого, но и ранних веков» вплоть до Ивана Грозного; ученый хорошо знал своих предков, что говорит о высокой культуре героя, его духовном богатстве.

Красноармеец в годы гражданской войны и одновременно студент Московского университета, Зубр, тем не менее, не имеет определенных политических убеждений. Он полагает, что их могут иметь только коммунисты и «беляки». Его же убеждения были просто патриотическими: «...стыдно – все воюют, а я как бы отсиживаюсь. Надо воевать!»

Писатель с большим вниманием наблюдает за становлением будущего генетика, за тем, как «...из философствующего отрока Колюша превращался в добросовестного зоолога, готового день и ночь возиться со всякой водной нечистью».

Гранин отмечает широту и разнообразие интересов ученого: это поэзия Валерия Брюсова и Андрея Белого, лекции Грабаря по истории живописи и Тренева о древнерусском искусстве. Писатель отмечает, что Тимофеев мог сделать карьеру пением, – «голос у него был редкий по красоте».

Но Герой повести стал биологом, хотя «научная работа не давала ни пайков, ни денег, ни славы». Так начинался великий подвиг ученого, так начиналась его жизненная драма.

В 1925 году Николай Тимофеев-Ресовский был отправлен в Германию для создания лаборатории. Писатель убедительно и точно передает неповторимый дух истории, связанный с бурным развитием естественнонаучной мысли. Перед нами предстают выдающиеся ученые с мировым именем, создавшие блестящие теоретические работы. На страницах повести мы сталкиваемся со специальной терминологией, узнаем о новых отраслях наук, участвуем в «боровских коллоквиумах», «международных биотрепах», следим за открытиями века. В этом ряду и авторитетнейший научный коллектив, созданный в Германии Зубром. В Европе 30-40-х годов не было другого генетика с такой славой, с таким именем. «Во многом благодаря ему вклад русских ученых в биологию стал вырисовываться перед мировой наукой. Вклад этот оказался – неожиданно для Запада - велик, а главное, плодоносен: он давал множество новых идей».

Писатель с дружеской теплотой и сердечностью говорит о бытовой стороне жизни своего героя: непритязательность, скромность, неприхотливость отличали его самого и семью в обыденной жизни. «Не было ни богатства, ни шика, ни художественного вкуса – ничего, что отвлекало бы» от дела, которому беззаветно и преданно служил ученый. Гранин отмечает, что у Зубра так было всегда. «В сущности, он не менялся и называл себя человеком без эволюции».

Автору удалось донести до читателя обаяние великого ученого. Ему были свойственны взрывы гнева и сарказм, но также веселый смех. Мы живо представляем человека с рокочущим басом, слышим его бесконечные споры с оппонентами. В нем словно горел божественный свет, излучавший какое-то особое нравственное сияние. Но судьба была безжалостна к этому человеку.

«Зубр» подготовлен всем предшествующим творчеством Д. Гранина. По жанру и типу героя «Зубр» ближе всего к «Этой странной жизни». Автор и сам в некотором отношении ставит героев в один ряд. «Зубр» выигрышно отличается от предыдущих произведений Гранина социально-историческим фоном, богатейшим, помогающим глубже постичь масштаб личности центрального героя. Писателю удалось раскрыть казавшуюся неисчерпаемой индивидуальную судьбу героя и одновременно «отметить» её «шрамами всех событий века», совместить в изображении этой судьбы необычность и в то же время включённость её в историю.

Границы хроники одной необычной жизни раздвигаются талантом художника, стремящегося к постижению вечного, общечеловеческого смысла тех вопросов и проблем, над которыми размышляют его герои. Смысл книги выходит за рамки конкретного жизнеописания.

Даниил Гранин: «Вот и хорошо, если это получается как бы само собой. Просто в силу того, что события в которые оказалась «включённой» судьба моего героя, коснулись многих и многих. История полифонична и неоднозначна. Понять её – одна из труднейших и важнейших задач для меня».

В своём произведении Гранин обращается к страницам истории, отмеченным трагическими коллизиями, не подлежавшими обсуждению до недавнего времени, ищет не безликие исторические обстоятельства, предопределяющие жизнь человека, а историю выводит из свойств характеров, социальных пород людей. Более всего писателя волнует смещение, деформация этических нравственных норм в обществе. В этом аспекте Гранин и раскрывает образ Зубра.

Сам автор признавался, что предпочитает говорить не о положительном герое, а о любимом, таким персонажем может быть (и чаще всего бывает) человек, сотканный из противоречивых, трудно объяснимых черт и свойств.

Даниил Гранин: «Самое дорогое для меня – дойти до противоречия в характере. Мне интересно добраться до непонимания человека. Если исходить из того, что че-ловек – это тайна, надо и добраться до тайны».

Гранин пишет, что когда-то зубры были самыми крупными из зверей России – её слоны, её бизоны. Теперь Зубр – вид, почти полностью истреблённый человеком. Тимофеев и представляется писателю случайно уцелевшим зубром – тяжёлой махиной, плохо приспособленной к тесноте и юркости современной эпохи.

Но жить Тимофееву пришлось в XX веке, в эпоху перехода от старой системы к новой, когда стало неотвратимым сильное взаимодействие с социальными проблемами, или, говоря словами Гранина, с политикой. Именно она столкнула между собой те принципы, которым следовал Тимофеев. И, столкнув их, заставила бескомпромиссного Зубра мучительно искать компромиссы.

Зубр все свои беды связывал с политикой. «Злой рок лишал его то родины, то сына, то свободы, и, наконец, честного имени. Всё зло, был убеждён он, шло от политики, от которой он бежал, ограждая свою жизнь наукой. Он хотел заниматься одной наукой, жить в её огромном прекрасном мире, где он чувствовал свою силу. А политика настигала его за любым шлагбаумом, за институтскими воротами. Нигде он не мог спрятаться от неё».

Феномен Зубра писатель видит в сохранении героем внутренней свободы и независимости, этической стойкости во времена, когда страх был фактором бытия и предопределял поведение людей. Всматриваясь в Тимофеева, Гранин спрашивает, «что за сила удерживает человека, не позволяет сдаться перед злом, впасть в ничтожество, потерять самоуважение, запрещает пускаться во все тяжкие, пресмыкаться, подличать». Попытки ответить на этот вопрос – основа повести. Объяснение и ответ Гранин ищет в уникальности, неповторимости Тимофеева, в том, что он – Зубр.

Даниил Гранин: «Я пытался найти корень независимости этого человека. Как это трудно и как замечательно – не подчиняться давлению политических требований, исторических, научных и т.д. вот эту черту я нашёл у своего героя и пытался её воплотить писательски».

Писатель рассматривал способность Зубра оставаться собой в любых обстоятельствах как качество, ценное не только для него самого, но и для науки, для страны в целом. «Явился человек, который всё в себе сохранил. Благодаря ему можно было соединить разорванную цепь времён, то, что мы сами соединить не могли. Нужен был трибун. И появился человек, который замкнул время».

Постоянно Гранин выделяет «зубрость», «бычье упорство», «сосредоточенность и диковатость, неприручённость зубров», которые проступают во внешности героя, что ещё раз подчёркивает исключительность личности Тимофеева-Ресовского.

Пожалуй, трудно найти в нашей литературе произведение со столь глубоким, как в «Зубре», проникновением в специфику таланта, интеллекта и натуры учёного. Гранин воплотил в Зубре живые черты. Его герой, увенчанный ореолом мировой славы, однако лишён хрестоматийного глянца: «Быть великим при жизни он не умел. То и дело срывался с пьедестала... Срывался, потом страдал, стыдился. Так что у Зубра всё было как у людей.»

История его невозвращения из Германии до и в годы войны вызывала и продолжает вызывать различные оценки. И надо отдать должное автору, который, стремясь понять советского человека, занимавшегося наукой в фашистском логове, объясняет его оступок объективными причинами и приводит неопровержимые свидетельства мужественного поведения героя (помощь военнопленным и людям неарийского происхождения, решимость не сбежать на Запад от возможного наказания, вероятности оказаться между «двумя жерновами».

Очень важная характеристика Зубра: ослепительный фейерверк его уникальных поступков как-то заслоняет тот факт, что Зубр – за исключением осуждённой им же попытки работать в Германии – принимал Административную Систему как нечто данное, абсолютное, подчинялся ей, признавал её руководство, её право назначать ему руководителей, издавать обязательные для него законы.

Эта черта – «законопослушность» – вообще свойственна многим учёным-естествоиспытателям. Возможно, она вытекает из их подхода к природе. Если есть не-зыблемые, объективные законы, им можно только следовать. Бороться с ними – это значит опуститься до изобретателей вечного двигателя.

Сущность Зубра, если его брать как общественное явления, в этом генеральном соглашении с Административной Системой. В его согласии быть политическим винтиком Системы ради возможности остаться творцом на своём участке.

Насколько Тимофеев уникален? Был ли Зубр одиноким белым китом в безбрежном океане эпохи? Писатель хочет нас в этом уверить, но... Воссоздавая уникальную, казалось бы, историю жизни Тимофеева-Ресовского, историю уникального Зубра, Гранин сам познакомил нас с другими Зубрами: Н.Вавилов, В.Вернадский, учёные, боровшиеся с Лысенко, Уралец, Завенягин. Самая масштабная духовная утрата, по мнению писателя, связана с тем, что с исчезновением таких людей, людей размышления, совести и самостояния, в мире исчезает нравственность.

Г. Попов: «Если мы не всегда видели Зубров, то тут вина и нашей литературы, которая старалась выпятить только одну сторону их соглашения – верность Системе. Следуй Гранин этой позиции, он бы и Тимофеева изобразил иначе, вписал его в стандартный образ, в который буквально силой вписывали С.П.Королёва, В.П.Чкалова и многих других».

Зубр оставил нам не только урок более правильного понимания прошлой эпохи. Он оставил нам урок на будущее – урок недопустимости ухода от политики, недопустимости пассивного ожидания чего-то.

Для повести характерен «двойной» документализм, опирающийся на лично увиденное и услышанное самим писателем от Зубра, и на свидетельства о нём, почерпнутые от разных людей. Весь документальный материал воспроизводится в книге подчас дословно. Автору чрезвычайно важно через исторический документ выявить феномен личности Тимофеева-Ресовского.

В ходе повествования Гранин постоянно подчёркивает своё беспристрастие в освещении фактов.

Даниил Гранин: «Я не собираюсь описывать его научные достижения, не моё это дело. Не это, как мне кажется, стоит внимания и размышлений».

Факт важен для писателя как средство развития сюжета. Несмотря на отсутствие стержневого конфликта, организующего сюжет, герой Гранина живёт по законам художественного времени, которое организуется цепью локальных конфликтов, соответствующих определённой вехе жизни героя.

Автор активно внедряется в повествование, выступая на столько как библиограф, сколько «в роли следователя по особо важным делам человечества». Отсюда публицистичность. Каждый факт биографии Зубра помещён в исторический контекст и сопровождён авторскими выводами. Судьба героя и страны неразрывны в произведении. Это обусловило глубокий историзм повествования и его страстную публицистичность.

Сложны взаимоотношения автора-творца с автором-героем. Писатель непосредственно вмешивается в ход событий, размышлений своего героя, прерывая обширные монологи Зубра взволнованным авторским словом. Оно, направленное к читателю, ориентировано на высокую степень доверия к нему и на самостоятельный духовный отклик. Гранин максимально использует средства публицистического воздействия на читателя: риторические вопросы и восклицания, сбивчивые интонации, которые усиливают накал произведения.

Повесть Гранина открыто полемична. Диалог реального автора с невымышленным героем характеризуется более тесным контактом с читателем, чтобы увлечь его, заразить своим отношением, определить в основных чертах читательское восприятие, его ориентацию в этической проблематике. Средством выявления позиции говорящего выступает эмоциональная окраска реплики.

Повествуя о наиболее драматичных и сложных периодах жизни своего героя, писатель переходит к непосредственному авторскому слову. Подчас оно смыкается с не-собственно-прямой речью, при этом авторская позиция лишается категоричности (глава 31, монолог отца). Нередки переходы от монологов главного героя о своём прошлом и рассказов друзей о нём к собственно авторскому повествованию, где на первое место выдвигается документализм. На примере финала повести можно увидеть, как нераздельно сливаются голоса героя и автора, в этом – своеобразие несобственно-прямой речи в художественно-документальной прозе Даниила Гранина.

Писатель углубляет своё понимание концепции личности. Главное для него – не просто столкновение героя с обстоятельствами, а постепенное изменение его взгляда на многие вещи в процессе внутренней эволюции, так как, сопротивляясь обстоятельствам, герой изменяется сам.

Соотношение замысла автора и его реализации привело к возникновению пограничной формы, оптимальной для воссоздания яркого образа Зубра, сочетающей высокую степень абстракции и осязательность: взаимодействие двух основных планов: документального (воспроизводящего реальные документы, воспоминания) и художественного (авторские размышления, впечатления, осмысление, оценка документов).

В произведении на равноправных началах с образом Зубра существует и образ автора – нашего современника, пытающегося понять подлинный смысл человеческой истории и побудить читателей проникнуться тем историческим сознанием, или исторической совестью, которое отличало наших предшественников и которое мы утратили.

Даниил Гранин: «Историческая совесть – это чёткое понимание того, что в истории ничто не пропадает, не теряется, за всё приходится со временем отвечать: за каждый нравственный компромисс, за каждое фальшивое слово».

1.4. Анализ романа «Картина»

Ответственность перед природой в современной литературе сливается с ответственностью перед всеми, кто творил жизнь на Земле, и перед всеми, кто будет жить после нас. Вот об этой ответственности говорит Гранин в своем романе «Картина».

Лосев, председатель Лыковского горисполкома, в московской командировке, заглянув между делом на выставку живописи, ощущает какой-то внутренний толчок от пейзажа, мимо которого прошел, скользнув взглядом. Картина заставляет вернуться к себе, вглядеться, взволноваться. Явление в выставочном зале в общем-то обычное. Однако последствие было далеко не обычное: слишком многому дал толчок «обыкновенный пейзаж с речкой, ивами и домами на берегу».

Искусство есть, кроме всего, узнавание. Оно тем и волнует, что каждый раз чем-то новым возвращает к духовному состоянию, пережитому ранее, пробуждает затихшие чувства. У Лосева - при каждой новой встрече с картиной - происходит как бы двойное узнавание: возвращается что-то испытанное в детстве и возвращаются сами картины детства, ибо пейзаж точно восстанавливает места, где он родился и вырос.

На картине все похоже на дом Кисловых, на Жмуркину заводь. Картина возвращает Лосева в «давние летние утра его мальчишеской жизни». То же происходит и с другими горожанами, когда Лосев привозит картину в Лыков. Каждая деталь этого пейзажа напоминает что-то особенное, близкое. Как для Лосева оживает каждая подробность: он «снова услыхал в утренней тени скрип флюгера», вспомнил, «как иод ивой, в корчаге, жили налимы, их надо было нащупать там и толкнуть вилкой», так и военком Глотов, пораженный, вдруг спрашивает: «Серега, ты помнишь, как мы тут на плотах лежали?» Картина художника обострила, высветила необыкновенную красоту той части города, которая знакома каждому и по-своему дорога каждому. Картина стала и укором, ибо подчеркивала сегодняшнюю запущенность, неблагоустроенность любимого всеми уголка.

Картина заставляет по-новому взглянуть на Жмуркину заводь. Жмуркина заводь – душа города, «сохраненная красота», заповедник детства и юности: ребята «там и первую рыбу вылавливали, и первый раз в реку входили», и «молодыми там вечерами песни пели», «и целоваться учились...».

Подробности детства и юности у каждого свои, но у каждого они так или иначе связаны с этим неброским уголком природы, не тронутым городскими застройками: «Здесь все то, что дорого сердцу земляков, истоки патриотизма, чувство родины». Жмуркина заводь откладывается в душе человека так же естественно, неприметно, как материнская доброта, как надежная близость друга детства, как зарождающееся чувство любви. И художник Астахов в свое время писал этот пейзаж из любви и во имя любви. И Лосев будто слышит сейчас, глядя на картину, зовущий голос матери, который настигал его на этой тропке в дни далекого детства.

Картина обостряет не только чувство красоты, но и чувство ответственности, она становится для многих внутренним толчком к борьбе за Жмуркину заводь, которая уже несколько лет является «пятном застройки».

Здесь должны вырасти производственные корпуса фирмы электровычислительных машин. Уже протянулись по берегу колышки. Уже помешала старая ива. Но каждый шаг «этой планировки» воспринимается лыковцами как шаг к разрушению. «Вы нас спросите, как нам лучше. Может, нам нужна эта красота?» – вступает в борьбу Таня Тучкова. Для нее душа, совесть, красота – самые существенные понятия. Без них «души зарастают» и человека нет.

Защита этого уголка природы становится делом совести Лосева. Предлагая новое место стройки, не боясь разрушить связи с вышестоящим начальством, он обретает силу настоящего хозяина своего города. Его собственная мечта становится как бы продолжением мечты лучших людей прошлого. А главное: Лосев начинает понимать, что сбереженная красота есть, помимо всего, дань памяти далекому и недавнему прошлому.

2. Юрий Осипович Домбровский

(1909–1978)

2.1. Биография писателя

Юрий Осипович Домбровский родился 29 апреля (12 мая) 1909 г. в Москве, в семье адвоката.

В 1932 окончил Высшие литературные курсы, в том же году был арестован и выслан в Алма-Ату. Работал археологом, искусствоведом, журналистом, занимался педагогической деятельностью. В 1936 г. вновь был арестован, но спустя несколько месяцев освобожден. История этого ареста легла в основу романов «Хранитель древностей» (1964) и «Факультет ненужных вещей» (1978). Домбровский сохранил в них настоящие имена своих следователей, Мячина и Хрипушина. Печататься начал в 1930-х гг. в Казахстане. В 1939 г. вышел его исторический роман «Державин» (первые главы опубликованы в журнале «Литературный Казахстан», 1937). Роман представляет собой попытку нехрестоматийного осмысления судьбы художника, беспокойный пиитический дар которого то и дело срывал проекты чиновной карьеры. Сам Домбровский не считал роман удавшимся. В заключении писал стихи, которые увидели свет только в годы перестройки в конце 1980-х гг. и открывшие Домбровского – тонкого лирика.

В 1939 г. снова был арестован и отправлен в Колымские лагеря; обвинение – антисоветская пропаганда. В 1943 г., больной, вернулся в Алма-Ату. В 1943-46 гг., находясь в больнице с парализованными после лагеря ногами, пишет роман «Обезьяна приходит за своим черепом» (опубликован в 1959). В этом романе, проникнутом антифашистским пафосом произведении о немецкой оккупации в Западной Европе, писатель исследует природу нацистской демагогии (оправдывающей удушение человеческого в человеке), насилия и сопротивления ему. Рукопись романа фигурировала в качестве «вещественного доказательства» антисоветской деятельности Домбровского во время очередного ареста.

В 1946 г.был создан цикл новелл о Шекспире «Смуглая леди» (опубликована в 1969), где Домбровский, никогда не бывавший в Англии, проявил отмеченное специалистами удивительное проникновение в дух елизаветинской эпохи и психологию сложных исторических характеров.

В 1949 г. Домбровский вновь был арестован, шесть лет провел в заключении на Крайнем Севере и в Тайшете. В общей сложности провел в тюрьмах, лагерях и ссылке более 20 лет.

В 1956 г. был реабилитирован за отсутствием состава преступления и получил разрешение вернуться в Москву.

Творчество Домбровского пронизано гуманистическими идеалами. Действие романа «Обезьяна приходит за своим черепом» происходит в западноевропейской стране, оккупированной фашистами. Герои романа работают в вымышленном Международном институте палеантропологии и предыстории. Автор не уточняет место действия, создавая собирательный образ европейцев, борющихся с тоталитарным режимом. Это дало критикам основания утверждать, что роман «не имеет никакого отношения к поджигателям войны» (И.Золотусский), что в нем изображен не фашизм в Европе, а тоталитаризм в России. При всей очевидности подобных параллелей, героями романа все-таки являются европейские интеллигенты, воспитанные на традициях гуманизма. Главный герой, профессор Мезонье, оказывается перед выбором между самоубийством физическим и духовным – и, погибая, выходит победителем из этой борьбы. Антиподом Мезонье является в романе его сподвижник, профессор Ланэ, ради выживания идущий на компромисс с оккупантами.

Свобода духа становится главной темой дилогии «Хранитель древностей» и «Факультет ненужных вещей».

В 1964 в журнале «Новый мир» появился роман Домбровского «Хранитель древностей» (отдельной книгой был издан в 1966). Роман по праву считается одним из лучших произведений хрущевской оттепели. В романе реалистически и вместе с тем гротескно воспроизведена давящая атмосфера 1930-х гг., в которой независимо мыслящая личность, ощущающая себя органической частью мира, постоянно рискует оказаться жертвой политических подозрений или навета.

В «Хранителе древностей» деспотизму противопоставлена историчность сознания главного героя, безымянного Хранителя алма-атинского музея, о котором Домбровский писал: «Герой мой – человек моего круга, моих наблюдений, информации и восприятия». Предметы старины являются для Хранителя не мертвыми ценностями, а частью истории человечества. В его сознании на равных существуют монеты времен императора Аврелиана и «искристый, игольчатый сок», брызнувший из яблока, и пережившие землетрясения творения алма-атинского архитектора Зенкова, которому «удалось построить здание высокое и гибкое, как тополь», и картины художника Хлудова, который «рисовал не только степи и горы, но и ту степень изумления и восторга, которые ощущает каждый, кто первый раз попадает в этот необычайный край». Бесчеловечная идеология бессильна перед осязаемым, могучим многообразием мира, описанным в романе с присущей Домбровскому стилистической пластичностью.

В следующем романе Домбровского «Факультет ненужных вещей» (1964-75, опубликован в Париже в 1978 г., за два месяца до смерти писателя) уже знакомый читателю историк и археолог Георгий Зыбин постигает «науку бесправия» в лабиринтах органов госбезопасности. Продолжая художественное исследование механизмов тоталитарной власти, отменившей такие «ненужные вещи», как право, совесть, достоинство, Домбровский показывает абсурд обвинения и всеобщую – подсудимых и следователей – потерянность перед лицом незримого разрушительного зла, превращающего реальность в своего рода антимир. В 1979 г. роман был переведен на французский язык и удостоен во Франции премии как лучшая иностранная книга года.

Обостренным чувством справедливости пронизан рассказ «Записки мелкого хулигана» (опубликован 1990 г.). Домбровский рассказывает о том, как, вступившись за избиваемую женщину, был арестован и осужден «за мелкое хулиганство» в ходе очередной показательной кампании. В суде писатель увидел торжество бессмысленности и абсурда, венцом которых явилось осуждение за «нецензурную брань» глухонемого.

При жизни Домбровского было опубликовано только одно его стихотворение – «Каменный топор» (1939). В стихотворении «Меня убить хотели эти суки...» он пишет о том, как трудно ему было возвращаться к нормальным человеческим отношениям после лагеря. Встреча на алма-атинском рынке со своим бывшим следователем («Утильсырье», 1959) заставляет Домбровского с горечью написать об отсутствии справедливости в мире, где тесно переплетены судьбы жертв и палачей. Поэзия Домбровского не является рифмованной публицистикой. Он стремился к тому, чтобы реальные события его жизни поэтически преобразились: «Я жду, что зажжется Искусством / Моя нестерпимая быль» («Пока это жизнь...», не датировано).

Развивая традиции русской философской прозы, Домбровский включает в свои произведения разнообразные пласты мировой культуры, мысль его героев постоянно обращается к ней в поисках ответа на животрепещущие вопросы современности. В реальных коллизиях времен сталинизма Домбровский видел извечное противостояние личности и обстоятельств, добра и зла и подходил к ним с позиций философии христианства, понятого глубоко личностно и нетрадиционно. Будучи убежденным, что человек способен выстоять, он подтверждал это собственной жизнью, покоряя окружающих силой духа, гармоничностью, внутренней свободой, открытостью и светлым восприятием мира.

В трех новеллах о Шекспире, объединенных названием «Смуглая леди», объектом внимания Домбровского становится психология художника. Писатель прослеживает, «как с годами менялся автор, как, пылкий и быстрый в юности, он взрослел, мужал, мудрел, как восторженность сменялась степенностью, разочарованием, осторожностью и как все под конец сменилось страшной усталостью» («Ретлендбэконсоутгемптоншекспир. О мифе, антимифе и биографической гипотезе», 1977).

2.2. Анализ романа «Факультет ненужных вещей»

Главная книга Домбровского – роман «Факультет ненужных вещей».

В основе лежат факты из жизни. Удивительное сочетание в Домбровском пытливого исследователя и одаренного тонкого художника, умело пользующегося возможностями различных романных разновидностей, делают интеллектуальную прозу Домбровского достоверной, жизненной, захватывающей внимание читателя. В основе сюжета лежит история исчезновения археологического золота и ареста в связи с пропажей «хранителя древности» Зыбина. Роман Домбровского насыщен серьезными нравственно-философскими проблемами. Во время работы над «Факультетом» Домбровский заметил: «Я пишу роман о праве». Главный герой романа Зыбин произносит: «Право – это факультет ненужных вещей. В мире существует только социалистическая целесообразность. Это мне следовательница внушала».

Герои романа (Зыбин, Буддо, Каландарашвили) на личном печальном опыте убедились в опасности трагичности происшедшей в стране подмены правовых отношений классовыми понятиями. Для Домбровского важен мотив сумасшествия времени, системы: в жизни борьба живого и нежити. «Факультет ненужных вещей» пронизан символикой (мертвая роща, краб, надгробный памятник, изображающий девушку в полете и др.).

Жизнь у Домбровского вырывается из объятий нежития: освобожден из тюрьмы Зыбин, изгнан из органов следователь Найман, в связи со снятием Ежова происходят изменения в органах внутренних дел Алма–Аты. Писатель был независим в своих мыслях и суждениях. Свободен и самостоятелен в поведении, размышлениях, оценках, выводах Зыбин. За ним стоит многовековая культура и выработанные человечеством нравственные и правовые нормы. Это позволяет ему видеть в своих следователях не только палачей, но и жертвы.

На страницах романа Домбровского присутствует множество исторических и литературных имен (Тацит, Сенека, Гораций, Шекспир, Дон Кихот). В одних случаях они только упоминаются, в других – создаются их выпуклые портреты, цитируются и обсуждаются их мысли. Евангелие – важный для Домбровского источник. В христианстве писателя привлекала идея свободной личности Христа. Предательство Иуды, суд Пилата, мученичество Христа играют немалую роль в художественной концепции «Факультет ненужных вещей». Для Домбровского евангельская ситуация – явление, многократно повторявшееся в истории человечества. Герои романа размышляют, пытаются истолковать Евангелие. Поп-расстрига отец Андрей пишет книгу «Суд Христа» – возникает мысль, что помимо Иуды был какой-то второй, тайный предатель Христа. Домбровский ставит некоторых своих героев в ситуацию взаимного предательства. Тема предательства исследуется Домбровским пристрастно. Символична финальная сцена романа, где художник Калмыков рисует сидящими на одной скамейке выгнанного из органов следователя, пьяного осведомителя и главного героя романа Зыбина – «хранителя древностей». Возникает страшное подобие евангельской ситуации.

3. Владимир Дмитриевич Дудинцев

(1918–1998)

3.1. Биография писателя

Родился 16 (29) июля 1918 г. в г. Купянске Харьковской области. Отец Дудинцева, царский офицер, был расстрелян красными. После окончания в 1940 г. Московского юридического института был призван в армию. После ранения под Ленинградом работал в военной прокуратуре в Сибири (1942–1945). В 1946–1951 гг.– очеркист «Комсомольской правды».

Начал печататься в 1933г. В 1952 г. В 1952 выпустил сборник рассказов «У семи богатырей», в 1953 г. – повесть «На своем месте». Потрясающий успех имел опубликованный в 1956 в журнале «Новый мир» роман Дудинцева «Не хлебом единым», рассказывающий о тщетных попытках провинциального инженера Лопаткина, честного и мужественного человека, пробить со своим изобретением, ускоряющим и удешевляющим жилищное строительство в послевоенной разрушенной стране, стену безразличия чиновников, из корыстных и карьерных побуждений поддерживающих альтернативный, заведомо негодный проект столичного профессора. Узнаваемый по точно выписанным деталям и психологическим характеристикам сюжет прочитывался как правдивое и яркое обращение, в лучших традициях русской реалистической прозы, к наболевшим проблемам современности. Его обвинили в «клевете», а после журнального издания философско-аллегорической «Новогодней сказки» (1960) о невозвратной ценности каждого мгновения, так часто растрачиваемого впустую или убиваемого мелочами и стремлением к ложным целям, и выхода в свет сборников «Повести и рассказы» (1959) и «Рассказы» (1963), к фактическому запрету на публикации произведений Дудинцева.

Только в 1987 г., с началом «перестройки», появился в печати и сразу стал вехой в истории современной русской литературы второй многолетний труд Дудинцева – роман «Белые одежды» (Государственная премия СССР, 1988), основанный на повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов ученых-генетиков со сторонниками «академика-агронома» Т.Д.Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые (в романе – Иван Стригалев, Федор Дежкин и их соратники) в атмосфере полного господства вторых («народный академик» Рядно) и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев (вплоть до полковника госбезопасности) продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма (как это делали реальные ученые, Н.А. и А.А.Лебедевы – адресаты авторского посвящения книги). Не случайно актуальное в отечественной литературе 1960–1990-х годов соотнесение современности с историей, мифологией и религией воплощено в этом романе темой Святого Себастьяна – реального исторического лица, начальника телохранителей жестокого гонителя христиан римского императора Диоклетиана, тайно крестившего полторы тысячи человек и за это расстрелянного тысячью стрел. Так, по мысли Дудинцева, не боясь мучений и даже смерти, совершает настоящий человек свой нравственный выбор – и тем заслуживает право на «белые одежды», чистым светом сияющие в «Откровении Иоанна Богослова», эпиграфом из которого предваряется роман.

Звучащий мотив страдания как важного и даже необходимого условия самопознания и самосовершенствования личности, отчетливый в творчестве Дудинцева, сам писатель объясняет так: «Я убежден, что только в по-настоящему суровых условиях проявляются наши лучшие и худшие стороны. Мне кажется, что в обществе, где „не доносятся жизни проклятья в этот сад за высокой стеной», я и писателем не стал бы». С другой стороны, именно в ученых – изобретателях, «поисковиках», экспериментаторах, пролагателях новых путей, страстных и увлеченных людях, Дудинцев видел хранителей животворящего творческого начала.

3.2. Анализ роман «Белые одежды»

Роман В. Дудинцева «Белые одежды» увидел свет через три­дцать лет после написания. А когда он, наконец, был опубликован, автор получил Государственную премию. Сейчас, возможно, нам покажется странным, что за искренность рассказа о действительно­сти, за правду произведение постигла такая тяжелая участь в нача­ле пути. Роман «Белые одежды» открывает те страницы истории, которые раньше не были известны людям.

Из этой книги мы узнаем о жизни и работе ученых-биологов, за­нимающихся очень полезным для всех делом – выведением новых сортов картофеля. Но, увы, их работа не согласуется с «наукой», одобренной партийным руководством, главным представителем ко­торой в романе выступает академик Рядно, а в реальной жизни – Лысенко. Тех, кто не поддерживал их идеи, объявляли «врагами народа». Вот в такой обстановке работал Иван Ильич Стригалев и его настоящие друзья и помощники. Сразу возникает вопрос: поче­му людям приходилось скрывать полезную работу, бояться из-за нее быть сосланными или расстрелянными? Но жизнь тогда словно определялась другими законами. Сложный путь их понимания и обдумывания прошел главный герой романа Федор Иванович Дежкин. Его жизнь – это не просто смена взглядов от поддержки пози­ций академика Рядно до полного научного и духовного соединения со Стригалевым и его друзьями. Путь Дежкина – путь поиска ис­тины в том противоречивом мире. Этот поиск сложен. Еще когда Федор Иванович был ребенком, его учили говорить только правду, всегда быть искренним. Чистая детская душа верила этому, пока жизнь не научила героя самостоятельно оценивать свои поступки и действия других. Взрослея, он начинает понимать, что в окружаю­щем его мире искренность далеко не всегда служит добру. Чаще всего как раз наоборот. Для защиты истины Дежкину не раз при­ходилось скрывать свои настоящие взгляды и играть роль убежден­ного сторонника академика Рядно. Только такое поведение помога­ло ему противостоять миру подлости, лжи и доносов. Но в главных вопросах герой не пойдет на компромисс со своей совестью, пони­мая, что нельзя закрывать чем-либо «белые одежды», истину, пото­му что, «когда придет время снять это что-нибудь, белых одежд там и не будет».

Эпиграфом к роману автор взял вопрос из Откровения Иоанна Богослова: «Сии, облеченные в белые одежды, – кто они и откуда пришли?» Действительно, кто же они? Думаю, это Дежкин, Стригалев, полковник Свешников, их настоящие друзья – все, кто не менял своих взглядов под давлением обстоятельств, служил вечной истине, добру. Их интересуют не слова, а результат, к которому они стремятся. Ради нескольких лет относительно спокойной рабо­ты Стригалев даже отдает Рядно свой новый сорт картофеля. Герои настолько честны, бескорыстны, преданы своему делу, что они ка­жутся святыми и выделяются на фоне завистливых, властолюби­вых людей своими «белыми одеждами». Сложно сохранить их чис­тоту среди черного, жестокого мира. Но героям это удается. И на высшем суде именно по белым одеждам можно будет узнать насто­ящих людей. По-моему, именно такой смысл вложил автор в назва­ние романа.

Но далеко не все герои этого произведения в «белых одеждах». Ведь многие люди искали в жизни другое, стремились к власти, к славе любыми путями. Бесчестные и жестокие поступки Краснова, Рядно, Ассикритова нечем оправдать, потому что целью их была личная выгода. Но те блага, которые нужны были им, – времен­ные. «Добро... сегодня для многих звучит как трусость, вялость, нерешительность, подлое уклонение от обязывающих шагов», – замечает Дежкин, И очень немногие люди понимали, что все это – «путаница, накрученная тихим злом, чтоб легче было действо­вать», поэтому выбор между добром и злом каждый делал по-свое­му.

Проходило время, и факты брали верх над ложной теорией, по­беждала истина. Все становилось на свои места. Не удалось защи­тить диссертацию Анжеле Шамковой, поддерживавшей взгляды Рядно, из-за подведения результатов под теорию. Около самого ака­демика на заседаниях остаются пустые кресла. Помня его прошлое, никто уже не хочет составлять ему компанию. «Если ты считаешь, что наука - это значит отправлять людей... ты знаешь куда... Та­ким биологом я не был», – говорит ему бывший соратник, отрека­ясь от его идей. А сам Рядно не понимает, почему он терпит пора­жение, если раньше имел огромную поддержку.

Роман «Белые одежды» еще раз показывает, что человек дол­жен опираться в жизни только на истину, сохранять свои духовные ценности независимо от мнения большинства. Только тогда он остается личностью.

4. Владимир Семенович Маканин

4.1. Биография писателя

Владимир Семенович Маканин родился 13 марта 1937 г. в Орске. Окончил математический факультет Московского государственного университета, работал в лаборатории Военной академии им. Дзержинского. После окончания Высших курсов сценаристов и режиссеров при ВГИКе работал редактором в издательстве «Советский писатель». Вел семинар прозы в Литературном институте им. А.М.Горького.

Первая повесть Маканина «Прямая линия» (1965) была положительно встречена критикой, но объектом пристального внимания исследователей его творчество стало только в середине 1970-х годов, когда писатель уже издал тринадцать книг прозы. Критики назвали Маканина одним из самых значительных представителей «поколения сорокалетних».

Прозаик не давал оценок поступкам и характерам своих героев. Его типичным персонажем был человек из среднего слоя общества, поведение и круг общения которого полностью соответствовали его социальному положению. В отличие от героев Ю.Трифонова и писателей–«деревенщиков», персонажи Маканина, как правило, выходцы из небольших поселков, не были укоренены ни в городской, ни в деревенской среде. По мнению критика Л.Аннинского, промежуточность героев определяла авторский «язык, отвечающий теме». В этом смысле наиболее типичен герой повести «Антилидер» (1980) Толик Куренков. Владеющая им «сила усредненности» заставляет его испытывать неприязнь к людям, которые так или иначе выделяются из привычной ему бытовой среды, и в конце концов приводит его к гибели. «К некой серединности и сумме, которую и называют словами «обычная жизнь», приходит и главный герой рассказа «Ключарев и Алимушкин» (1979).

От романтического эгоцентризма, сосредоточенности на своем «я», повествователь Маканина все больше тяготеет к отождествлению себя с другими, с другим, следствием чего становится его принципиальный отказ от позы «судии» по отношению к своим героям («не судите» - это и генеральная нравственная установка писателя). Маканин отказывается и от завершенных «образов героев» и завершенного повествования (живая жизнь и судьба живого человека принципиально незавершимы) - от всего, что традиционно ассоциировалось с понятием «литература». Противостояние «литературы» и жизни, отвержение литературы во имя жизни, во имя живого Слова и неспособность прожить жизнь иначе, нежели в составленном из Слов Письме, в «тексте», – одна из «сюжетообразующих» коллизий жизни и творчества Маканина. Диалектика разрушения - восстановления целого (целого человеческой личности, общежитийного мира, художественного произведения) – лежит в основе прозы Маканина 1980-х гг.

Однако Маканина интересует не только положение человека в социуме. Ему присуще «зрение, внимательное одновременно и к человеческой социальности, и к духовному зерну» (И.Роднянская). Так, герой рассказа «Голубое и красное» (1982), «человек барака», сознательно культивирует в себе черты индивидуальной выразительности, с детских лет пытается постичь тайну не барачного, а личностного существования.

В повести «Голоса» (1982) Маканин изображает несколько ситуаций, в которых, «потеряв на миг равновесие, человек обнаруживался, выявлялся, очерчивался индивидуально, тут же и мигом выделяясь из массы, казалось бы, точно таких же, как он». Для Игнатьева, героя рассказа Река с быстрым течением (1979), такой ситуацией становится смертельная болезнь жены; для мелкого служащего Родионцева из рассказа «Человек свиты» (1982) – недовольство начальницы; для экстрасенса Якушкина из повести «Предтеча» (1982) – собственный загадочный дар. Об источнике своего дарования размышляет и композитор Башилов, главный герой повести «Где сходилось небо с холмами» (1984), который чувствует, что, воплотившись в нем как в профессиональном музыканте, песенный дар его родины иссяк. Это приводит Башилова к тяжелому душевному кризису, он винит себя в том, что каким-то непостижимым образом «высосал» своих земляков.

Для трех повестей Маканина – «Утрата, Один и одна, Отставший» (1987) – характерен общий сюжетный принцип «наложения, совпадений, просвечиваний одного сюжета сквозь другой и сквозь третий» (И.Соловьева). Действие каждой из повестей происходит в нескольких временных пластах, свободно перетекает из века в век, подчиняясь творческой воле автора.

Новый период творчества Маканина, органично связанный со всем его предшествующим творчеством и одновременно качественно новый, нацелен на подведение итогов прожитой жизни и итогов русской истории.

Создание типажей и размышления о природе человеческой усредненности в рассказе «Сюжет усреднения» (1992) приводят писателя к выводу о том, что «растворение всякой индивидуальности в средней массе тем или иным способом – это даже не тема и не сюжет, это само наше бытие». Такое понимание действительности позволяет Маканину смоделировать возможное развитие общественной ситуации в период разрушения жизненных устоев. Этой теме посвящена повесть «Лаз» (1991), действие которой происходит на фоне повседневного хаоса и жестокости. Персонажи повести, интеллектуалы, создают для себя под землей оазис нормальной жизни. Главный герой время от времени проникает туда через узкий лаз, но не остается навсегда из-за больного сына, которому не по силам этот путь.

Исследование социальных типов, свойственное для творчества Маканина, ярко выражено в повести «Стол, покрытый сукном и с графином посередине» (1993), за создание которой прозаик получил Букеровскую премию. Действующие лица этого произведения – «социально яростный», «секретарствующий», «молодой волк» и другие – ведут судилище над главным героем, ставят его в полную зависимость от чуждых ему обстоятельств. Маканин рассматривает эту ситуацию как архетипическую для людей, которые в нескольких поколениях испытывали «метафизическое давление коллективного ума».

Рассказ «Кавказский пленный» (1998) посвящен болезненной теме взаимного притяжения и отталкивания русского и кавказца, приводящего их к кровавой вражде. Кавказская тема затрагивается и в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1999). Вообще же в этом произведении создается образ и тип человека из того социального слоя, который Маканин определяет как «экзистенциальный андеграунд». Главный герой романа, Петрович, – писатель без книг, сторож чужих квартир – принадлежит к человеческой общности, которую автор назвал в романе «Божьим эскортом суетного человечества».

Для творчества Маканина характерно «социальное человековедение», позволяющее прозаику создавать выразительные современные типажи. Его произведения переведены на десятки языков, широко издаются за рубежом, он лауреат Пушкинской премии (ФРГ), Государственной премии России и др.

4.2. Анализ романа «Андеграунд»

Роман «Андеграунд, или герой нашего времени» – сложно-устроенный текст, полный «мерцающих» смыслов, складывающийся на границе «литературы» и «жизни», Слова и безмолвия. Начиная с заглавия, он полон литературных, философских, живописных, музыкальных, кинематографических цитат (нередко иронических, пародийных). По контрасту с ними дается масса бытовых подробностей. Таким образом, текст Маканина сориентирован на узнавание (вспоминание, опознание) читателем своей реальности в диапазоне от вкусовых привычек (черные сухарики, макароны с сыром, борщ на говяжьем бульоне и т. п.) до культурного «запаса» (Хайдеггер, Бибихин, Лаодзы, «Человек дождя», Пруст, Джойс, Кортасар, и вся русская литературная классика – от Гоголя до «Петербурга» Андрея Белого, которого Маканин претендует дополнить своей «подземной», «андеграундной» «Москвой»). В обширном символическом слое «Андеграунда» Россию воплощает и одна из многочисленных «женщин» героя-повествователя –«габаритная» Леся Дмитриевна. Самого же его, человека без имени, величают по отчеству – Петрович, то есть отпрыск Петра, основателя новой России.

Повествование в «Андеграунде» движется по кругу, по сути, возвращаясь в конце романа в исходную точку. Между началом и концом повествования – символический год прожитой Петровичем жизни – от лета и до лета, вместивший в себя фактически десять лет истории России – время «перестройки» и первые годы правления Ельцина. Однако историческое время в «Андеграунде» принципиально подчинено природному и бытовому (времени тополиного пуха, осенних сумерек, зимних снегов, снов, пробуждений, застолий и т.д.). За условный романный год Петровича изгоняют из «общаги», помещают в психиатрическую лечебницу, откуда он чудом спасается, наконец, вновь принимают в «общажный», но уже по-комнатно и по-квартирно приватизированный мир. Однако Петрович возвращается в него по-прежнему бездомным и свободным. Параллельно идет рассказ о младшем брате Петровича – гениальном художнике Вене, упрятанном еще в брежневские времена «кегэбешниками» в «психушку» и заколотого нейролептиками до безумия.

Композиционно «Андеграунд» воспроизводит не столько роман Лермонтова, к которому отсылает читателя его второй заголовок, сколько «В поисках утраченного времени» Пруста. Как и у Пруста (в отличие от романа Лермонтова), повествование у Маканина выстроено в ракурсе единой точки зрения – самого Петровича – и все сконцентрировано в точке повествовательного настоящего. События, происходившие с героем-повествователем – талантливым, но на «поверхности» не состоявшимся, принципиально отказывающимся печататься писателем-бомжем и с теми, кто «вокруг», вмонтированы в текст без хронологической последовательности: все они – фрагменты переживаемого настоящего – настоящего его рассказа, акта речи, адресованного безымянному же читателю, его двойнику. Другие персонажи романа, за исключением тех, кто представляет Систему-врага, в той или иной степени являются двойниками повествователя. Все они – вместе с обитателями гигантской мифической «общаги» – и составляют образ «героя нашего времени» («ваше» время, будущее, принадлежит уже другим, молодым бизнесменам и иже с ними, тем, кто «общагу» покинул: о его наступлении пророчествует в конце романа Петрович). При этом Маканин сосредоточен не столько на воссоздании портретных, внешних черт своего «героя», сколько на художественной реконструкции его подсознания (андеграунд как подсознание общества). В портретируемом Маканиным «общажном» коллективном бессознательном причудливо – сюрреалистически – совместились жалость к падшим и ненависть к чужакам, жажда покаяния и затаенная агрессивность, сострадание ближнему и способность к хладнокровному убийству (мысль о том, что убивать легко, – центральная тема и «Кавказского пленного»), самоутверждение за счет своей женской половины (женщины в глазах повествователя – или агрессивные «бабищи», или растоптанные жизнью существа) и тяга к «запойному» саморазрушению, бесконечная творческая одаренность и апатия.

В художественном пространстве романа, мотив подсознания соотнесен с «подземной» Москвой (метро – любимое место Петровича), с «андеграундом» как формой существования неофициальных художников (не одних живописцев) при коммунистическом режиме. Другой сквозной пространственный образ романа – коридор, реальный и, вместе с тем, символический, коридор без окон, ведущий в никуда, узкий тоннель человеческой жизни, через который приходится протискиваться к подлинному бытию.

Очевидно, неприятие Маканиным всего происходящего с Россией, в России и при коммунистах, и при «демократах». Его «герой нашего времени» отвергает все, что происходит «наверху», в бурном потоке жизни, предпочитая тихое «придонное» созерцательное существование. В историческом бытии он всегда и везде лишний (единственное, что роднит его с героем Лермонтова). И все же он верит, что «для каких-то особых целей и высшего замысла необходимо, чтобы сейчас (в это время и в этой России) жили такие», как он – «вне признания, вне имени и с умением творить тексты».

5. Юрий Валентинович Трифонов

(1925-1981)

5.1. Биография писателя

Юрий Валентинович Трифонов родился 28 августа 1925г. в Москве в семье большевика, крупного партийного и военного деятеля Валентина Андреевича Трифонова. Брат отца, Евгений Андреевич, герой Гражданской войны, публиковался под псевдонимом Е. Бражнев (по-видимому, от него Юрий Трифонов унаследовал дар к писательству). Вместе с семьей Трифоновых жила бабушка Т. А. Словатинская (со стороны матери Е. А. Лурье), представительница «старой гвардии» большевиков, бесконечно преданная делу Ленина-Сталина и колебавшаяся вместе с линией партии. И мать, и бабушка оказали большое влияние на воспитание будущего писателя.

В 1932 г. семья переехала в знаменитый Дом Правительства, который через сорок с лишним лет стал известен всему миру как «Дом на набережной» (по названию повести Трифонова).

В 1937 г. были арестованы отец и дядя писателя, которые вскоре были расстреляны (дядя – в 1937 г., отец – в 1938 г.). Была репрессирована также мать Юрия Трифонова (отбывала срок заключения в Карлаге). Дети (Юрий и его сестра) с бабушкой, выселенные из квартиры правительственного дома, скитались и бедствовали. Но бабушка не изменила своим убеждениям, дожив до глубокой старости, даже после 20-го съезда КПСС, когда началась реабилитация невинно осужденных.

С началом войны Трифонов был эвакуирован в Ташкент, когда в 1943 г. вернулся в Москву, поступил на военный завод. В 1944 г., работая по-прежнему на заводе, поступил на заочное отделение Литературного института, позднее перевелся на очное. Посещал творческий семинар, которым руководили маститые писатели К. Г. Паустовский и К. А. Федин, что нашло отражение позднее в «Воспоминаниях о муках немоты» (1979).

Писать начал очень рано, почти в «мотыльковом возрасте», продолжал писать в эвакуации и по возвращении в Москву. Свои стихи и маленькие рассказы посылал матери в лагерь. Их связывала любовь, доверие и какая-то запредельная близость.

Дипломная работа Трифонова, повесть «Студенты», написанная в 1949-1950 гг., неожиданно принесла известность. Была опубликована в ведущем литературном журнале «Новый мир» и удостоена Сталинской премии (1951). Сам писатель в дальнейшем относился к своей первой повести холодно. И все-таки, несмотря на искусственность главного конфликта (идеологически правоверный профессор и профессор-космополит) повесть несла в себе зачатки главных качеств трифоновской прозы – достоверность жизни, постижение психологии человека через обыденное. В 1950-е гг., по-видимому, ждали, что удачливый лауреат и дальше буде эксплуатировать эту тему, напишет роман «Аспиранты» и т. д.

Но Трифонов практически замолчал (в конце 1950-х – начале 1960-х гг. писал в основном рассказы: «Бакко», «Очки», «Одиночество Клыча Дурды»и др.).

В 1963 г. вышел роман «Утоление жажды», материалы для которого он собирал в Средней Азии на строительстве Большого Туркменского канала. Но самого автора этот роман не удовлетворил до конца. И снова годы молчания, если не считать спортивных рассказов и репортажей. Трифонов был одним из основоположников психологического рассказа о спорте и спортсменах.

Главным произведением Трифонова в те годы стала документальная повесть «Отблеск костра» (1965) –повесть об отце (донском казаке), о кровавых событиях на Дону. Отец для писателя был воплощением человека идеи, всецело преданного революции. Романтика той бурной эпохи, несмотря на всю ее жестокость, еще преобладает в повести. Сдержанный рассказ о реальных фактах сопровождается лирическими отступлениями (трифоновский лиризм неразрывно связан с образом уходящего времени, меняющего лицо мира). В действии, которое разворачивается то в 1904 г. (год вступления отца в большевисткую партию), то в 1917 г. или 1937 г., обнажается толща времени, его многослойность.

Послесталинская оттепель сменилась новым наступлением холодов, и повесть чудом проскользнула в щель захлопываемой цензурой двери в литературу правды. Наступали глухие времена.

Трифонов вновь обратился к истории. Роман «Нетерпение» (1973) о народовольцах, вышедший в Политиздате в серии «Пламенные революционеры», оказался серьезным художественным исследованием общественной мысли второй плоловины 19 в. через призму народовольчества. Аллюзии стали главным литературным приемом Трифонова. Пожалуй, именно он изо всех «легальных» авторов своего времени находился под самым пристальным вниманиеы цензуры. Но как ни странно, цензурных купюр в произведениях Трифонова было немного. Писатель был убежден, что талант проявляется в умении сказать все, что хочет сказать автор, и не быть изуродованным цензурой. Но это требует высочайшего мастерства слова, предельной емкости мысли и безграничного доверия к читателю. Это доверие читатель Трифонова, безусловно, оправдал полностью: в его архиве сохранилось несколько тысяч писем, которые, свидетельствовали о том, что в России 1970-х - 1980-х гг. существовал огромный пласт людей мыслящих, образованных, думающих и о судьбе человека, и о судьбе Родины.

Трифонов родился и прожил в Москве всю свою жизнь. Он любил, знал и старался понять свой город. Может быть, поэтому цикл его городских повестей критика назвала «московским». В 1969 г. появилась первая повесть этого цикла «Обмен», в который вошли также «Предварительные итоги» (1970), «Долгое прощание» (1971) и «Другая жизнь» (1975). Стало понятно, что писатель Трифонов вышел на новый уровень.

В этих повестях рассказывалось о любви и семейных отношениях, вполне тривиальных, но вместе с тем очень характерных, обнаженно узнаваемых. Однако читатель узнавал не только свою жизнь с ее общечеловеческими радостями и трагедиями, но и остро ощущал свое время и свое место в этом времени. В фокусе художественных исканий Трифонова постоянно вставала проблема нравственного выбора, который человек вынужден делать даже в самых простых житейских ситуациях. В период сгущавшейся густоты брежневского безвременья писатель сумел показать, как задыхается в этой ядовитой атмосфере умный, талантливый человек (герой повести «Другая жизнь» историк Сергей Троицкий), не желающий поступаться собственной порядочностью. Официальная критика обвинилa автора в мелкотемье, в отсутствии позитивного начала и вообще в том, что проза Трифонова стоит «на обочине жизни», вдали от великих свершений и борьбы за идеалы светлого будущего.

Но Трифонову предстояла другая борьба. Он активно выступил против решения секретариата Союза писателей о выводе из редколлегии «Нового мира», многолетним автором которого был писатель, ее ведущих сотрудников И. И. Виноградова, А. Кондратовича, В. Я. Лакшина, прекрасно понимая, что, в первую очередь, это удар по главному редактору журнала А. Т. Твардовскому, к которому Трифонов испытывал глубочайшее уважение и любовь.

Будучи человеком мужественным, Трифонов упорно продолжал стоять «на обочине жизни», помещая своих героев в «прокрустово ложе быта» (так назывались статьи о его творчестве в центральных газетах), упрямо не щадил «своих», к которым относил и себя – интеллигента 1960-х гг.

Уже в 1970-е гг. творчество Трифонова высоко оценили западные критики издатели. Каждая новая книга быстро переводилась и издавалась внушительным, по западным меркам, тиражом. В 1980 г. по предложению Генриха Белля Трифонов был выдвинут на соискание Нобелевской премии. Шансы были весьма велики, но смерть писателя в марте 1981 г. перечеркнула их.

В 1976 г. в журнале «Дружба народов»была опубликована повесть Трифонова «Дом на набережной», одно из самых заметных острых произведений 1970-х гг. В повести был дан глубочайший психологический анализ природы страха, природы деградации людей под гнетом тоталитарной системы. «Времена были такие, пусть с временами и не здоровается», – думает Вадим Глебов, один из «антигероев» повести. Оправдание временем и обстоятельствами характерно для многих трифоновских персонажей. Трифонов подчеркивает, что Глебовым двигают мотивы, столь личностные, сколь и несущие на себе печать эпохи: жажда власти, верховенства, что связано с обладанием материальными благами, зависть, страх и т. п. Причины его предательства и нравственного падения автор видит не только в опасении, что может прерваться его карьера, но и в страхе, в который была погружена вся страна, замордованная сталинским террором.

Обращаясь к различным периодам российской истории, писатель показывал мужество человека и его слабость, его зоркость и слепоту, его величие и низость, причем не только на ее изломах, но и в повседневной будничной круговерти. «Потому что все состояло из малого, из ничтожного, из каждодневного сора, из того, что потомкам не увидеть никаким зрением и фантазией».

Трифонов постоянно сопрягал разные разные эпохи, устраивал «очную ставку» разным поколениям – дедам и внукам, отцам и детям, обнаруживая исторические переклички, стремясь увидеть человека в самые драматичные моменты его жизни – в момент нравственного выбора.

В каждом своем последующем произведении Трифонов, казалось бы, оставался в пределах уже художественно освоенного круга тем и мотивов. И вместе с тем он ощутимо двигался вглубь, как бы «дочерпывал» (его слово) уже найденное. Как ни странно у Трифонова не оказалось слабых, проходных вещей, он, беспрестанно наращивая мощь своего узнаваемого письма, становился подлинным властителем дум.

Несмотря на то, что в течение трех лет «Дом на набережной» не включался ни в один из книжных сборников, Трифонов продолжал «раздвигать рамки» (его собственное выражение). Он работал над романом «Старик», который был давно задуман – романом о кровавых событиях на Дону в 1918 г. «Старик» появился в 1978 г. в журнале «Дружба народов» и появился благодаря исключительным знакомствам и лукавству главного редактора журнала С. А. Баруздина.

Главный герой романа Павел Евграфович Летунов держит ответ перед собственной совестью. За его плечами – «громадные годы», трагические события, величайшие напряжение революционных и послереволюционных лет, огненный поток исторической лавы, сметавшей все на своем пути. Растревоженная память возвращает Летунова к пережитому. Он снова решает вопрос, который не дает ему покоя много лет: был ли действительно изменником комкор Мигулин (реальный прототип Ф. К. Миронов). Летунова мучает тайное чувство вины – он когда-то ответил на вопрос следователя, что допускает участие Мигулина в контрреволюционном мятеже и тем самым повлиял на его судьбу.

Самый глубокий, самый исповедальный роман Трифонова «Время и место», в котором история страны постигалась через судьбы писателей, был отвергнут редакцией и при жизни напечатан не был. Он появился уже после смерти писателя в 1982 г. с очень существенными цензурными изъятиями. Был отвергнут «Новым миром» и цикл рассказов «Опрокинутый дом», в котором Трифонов с нескрываемым прощальным трагизмом рассказывал о своей жизни (повесть также увидела свет после смерти ее автора, в 1982 г.).

Трифоновская проза обрела в последних вещах новое качество, большую художественную концентрацию и в то же время стилевую свободу. «Время и место» сам писатель определил как «роман самосознания». Герой, писатель Антипов, испытывается на нравственную стойкость всей своей жизнью, в которой угадывается нить судьбы, выбранной им самим в разные эпохи, в различных сложных жизненных ситуациях. Писатель стремился собрать воедино времена, свидетелем которых был сам: конец 1930-х гг., война, послевоенное время, оттепель, современность.

Самосознание становится доминантой и в цикле рассказаов «Опрокинутый дом», в центре внимания Трифонова – вечные темы (так называется и один из рассказов): любовь, смерть, судьба. Обычно суховатое трифоновское повествование здесь лирически окрашено, тяготеет к поэтичности, авторский же голос звучит не просто открыто, но исповедально.

Творчество и личность Трифонова занимают особое место не только в русской литературе 20 века, но и в общественной жизни. И это место остается пока незанятым. Трифонов, помогая осмыслить время протекающее сквозь всех нас, был личностью, которая заставила оглянуться на себя, кого-то лишая душевного комфорта, кому-то помогая жить.

5.2. Анализ романа «Старик»

В романе «Старик», написанном в 1978 году, нашли отражение все основные темы творчества Юрия Трифонова. Столь же показателен роман и с точки зрения характерных для писателя художественных приемов.

Центральная тема романа – человек в истории. «Само собой разумеется, человек похож на свое время. Но одновременно он в какой-то степени – каким бы значительным его влияние ни казалось – творец этого времени. Это двусторонний процесс. Время - это нечто вроде рамки, в которую заключен человек. И конечно, немного раздвинуть эту рамку человек может только собственными усилиями», – говорил Юрий Трифонов.

Главный герой романа – семидесятитрехлетний старик Павел Евграфович Летунов, от чьего имени ведется повествование. Помимо него, есть и другой, не менее значимый персонаж – командир дивизии в годы Гражданской войны сорокасемилетний Сергей Кириллович Мигулин, которого мальчишка Летунов воспринимал как старика. Память о трагически погибшем по ложному обвинению Мигулине не дает покоя персональному пенсионеру Летунову. Он снова и снова оценивает свои прошлые дела и мысли в свете прожитых лет.

Постепенно по ходу сюжета писатель раскрывает биографию Мигулина. Он «образованный, книгочей, грамотнее его не сыскать, сначала учился в церковно-приходской, потом в гимназии, в Новочеркасском юнкерском, и все своим горбом, натужливыми стараниями, помочь некому, он из бедняков». В 1895 году Мигулин не смог сдержаться, когда офицер украл часть его жалованья. В 1906 году молодым офицером не только «врезался в стычку с начальством», защищая казаков от внеочередного призыва на царскую службу, но и был послан от них в Петроград за правдой. Мигулин объяснил казакам черносотенный характер воззваний «Союза русского народа», за что был разжалован и отчислен из войска. «Потом работа в земельном отделе в Ростове, потом начало войны, призыв в войско, 33-й казачий полк... Бои, награды»: четыре ордена. Дослужился до «войскового старшины, подполковника», но не унялся и на казачьем съезде, пробившись к трибуне, заявил: «Хотим мирной жизни, покоя, труда на своей земле. Долой контрреволюционных генералов!». В 1919-1920-х годах Мигулин «самый видный красный казак... войсковой старшина, искусный военачальник, казаками северных округов уважаем безмерно, атаманами ненавидим люто и Красновым припечатан как «Иуда донской земли...». Не без гордости называет себя «старым революционером».

Мигулин желает остановить «великий круговорот людей, испытаний, надежд, убиваний во имя истины». Он призывает казаков, воюющих на противоположной стороне, «поставить винтовки в козлы и побеседовать не языком этих винтовок, а человеческим языком». Его листовки дают результаты. Казаки-красновцы переходят на его сторону, а Мигулин тут же распускает их по домам. Герою ненавистны экстремисты-революционеры (он называет их «лжекоммунистами»), возжаждавшие огнем и мечом по донским станицам. Эти невежественные люди (они жаждут «пройти Карфагеном», тогда как в истории «Карфаген должен быть разрушен») особенно охочи до казней и крови.

Мудрость Мигулина вызывает подозрения у комиссаров, которые бесконечно корят его «неклассовым» подходом к событиям. Им сложно понять, что всякое насильственное действие влечет за собой противодействие и новую кровь.

Доверие к красному казаку настороженное. Мигулина держат в глубоком тылу, боясь, что тот встанет на сторону казаков, восставших против политики расказачивания (т.е. уничтожения казачества). Он совершает отчаянный жест – самовольно выступает с армией на Дон, что и привело его на скамью подсудимых. «Мигулин закричал, – говорит на суде его защитник, – и крик его побудил к излечению одной из язв Советской России». Мигулин побеждает - решение о расказачивании было признано неверным. В романе приводятся большие куски речи главного героя на суде, рассказывается о его отважном ожидании смерти и радости помилования. Даже такие, грозящие неминуемой гибелью, испытания не смогли изменить характера этого человека. В феврале 1921-го по дороге в Москву «за почетной должностью главного инспектора кавалерии Красной Армии», Мигулин бесстрашно выступил против продразверстки, был обвинен в контрреволюционных речах и расстрелян.

Противоположен Мигулину сам рассказчик – старик Летунов, который и не подлец и не негодяй. Это слабый человек, не раз признававшийся, что его «путь подсказан потоком», что он плыл «в лаве», что его «завертело вихрем». Иногда Летунов признается себе, что мог бы оказаться не с революционером дядей Шурой (Даниловым), а с не принявшим революции отцом. Однако воля матери помешала этому свершится. Летунов не хотел быть секретарем суда, поскольку понимал, что будет вовлечен в противное его душе дело казней и расправ. Но он стал им. Он всегда делал «то, что мог» (точнее - то, «что было можно»). Трифонов поручает повествование Павлу Евграфовичу, при этом тонко и незаметно корректируя его ход. Порой сам Летунов фиксирует беспомощность и избирательность своей памяти. Он даже иронизирует над стариками, которые все путают, но тут же исключает себя из числа лгущих. Летунова неприятно поражает вопрос Аси, почему именно он пишет о Мигулине. В конце романа Трифонов вложит в думы аспиранта довольно ироническое замечание: «Добрейший Павел Евграфович в двадцать первом на вопрос следователя, допускает ли он возможность участия Мигулина в контрреволюционном восстании, ответил искренне: «Допускаю», но, конечно, забыл об этом, ничего удивительного, так думали все или почти все». Точно так же корректируется воспоминание Павла Евграфовича, как он «устраивал встречу жены Мигулина Аси с адвокатом»: много страниц спустя в письме Аси читаем, что он отказал ей в этой самой встрече.

В противостоянии честного и волевого Мигулина и прогибающегося везде и всюду Летунова симпатии писателя на стороне первого. Ему совершенно не безразличны те нравственные принципы, на которых строится цельность и воля человека.

Показательна галерея персонажей романа: «Стальной» Браславский, желчный фанатик Леонтий Шигонцев, Наум Орлик, никогда ни в чем не сомневающийся, имеющий на все «аптекарский подход», Бычин, никому не верящий проповедник самых суровых «мер воздействия». При всей своей цельности они исповедуют человеконенавистническую идеологию, которую они хотят насаждать силой. Даже смерть своих товарищей они используют для утверждения идеи жестокости. В романе «Старик» есть эпизод, где рассказывается, как освобожденные бандой казаки-заложники расправились с группой коммунистов. Во время бойни погиб и Володя Секачев, резко выступивший против казни заложников. И если при виде тел погибших товарищей на лице Мигулина отражена «горчайшая мука и в страдальческом ужасе стиснуты морщины лба», то Шигонцев «подошел и со злорадной, почти безумной улыбкой спросил: «Как же теперь полагаете, защитник казачества? Чья была правда?» – Мигулин отшатнулся, поглядел долго, тяжелым взглядом, но того, каторжного, взглядом не устрашить, и ответил: «Моя правда. Зверье и среди нас есть...» Логика Шигонцева и им подобным ясна – у революции может быть только «арифметика» масс, а личность не имеет никакого значения, как не имеют значения эмоции, чувства. Они «играют» в страшную игру жизнями людей (не случайно Юрий Трифонов в отношении их использует многозначительное слово «игра»).

История для Ю. Трифонова совсем другое, нежели «игра» в либерализм. Он никогда не сбрасывал со счетов влияние эпохи, ее сложность и противоречивость. Однако с другой стороны, писатель настаивал на том, что при всей суровости обстоятельств человек волен или следовать этическим нормам пусть и ценой своей жизни, или идти на губительные для души компромиссы.

5.3. Анализ повести «Обмен»

В повести Юрия Трифонова «Обмен» изображены две семьи Дмитриевых и Лукьяновых, породнившиеся благодаря женитьбе двух представителей их молодого колена – Виктора и Лены. В известной степени обе эти семьи прямо противоположны друг другу. Автор не показывает их прямого противостояния, которое выражается опосредованно через многочисленные сопоставления, трения и конфликты в отношениях этих семей. Так, семья Дмитриевых отличается от Лукьяновых своими давними корнями и наличием нескольких поколений в этой фамилии. Именно традиция обеспечивают преемственность моральных ценностей и этических устоев, сложившихся в этой семье. Нравственная устойчивость членов рода Дмитриевых обусловлена передачей этих ценностей из поколения в поколение.

Однако эти ценности постепенно уходят из него и подменяются другими, противоположными им. Потому для нас необычайно важен образ деда Федора Николаевича, который предстает в повести как некий древний «монстр», поскольку на его долю выпало немало судьбоносных исторических событий. Но при этом он остается реальной исторической личностью, дающей возможность проследить процесс утраты родом Дмитриевых тех качеств, жизненных принципов, которые отличали их дом от других. Дед воплощает собой самые лучшие качества дома Дмитриевых, некогда отличавшие всех представителей этого рода – интеллигентность, тактичность, воспитанность, принципиальность.

Ксения Федоровна, дочь Федора Николаевича, совершенно отличается от отца. Ей присущи излишняя горделивость, напускная интеллигентность, неприятие его жизненных принципов (например, это проявляется в сцене спора с отцом о презрении). В ней появляется такая черта, как «ханжество», то есть стремление выглядеть лучше, нежели чем оно есть на самом деле. Несмотря на то, что Ксения Федоровна стремится играть роль идеальной матери, она далеко не положительный герой, поскольку в ней одинаково присутствуют и отрицательные качества. Через некоторое время мы узнаем, что Ксения Федоровна совсем не такая уж интеллигентная и бескорыстная, какой желает казаться. Но, несмотря на свои недостатки, она полностью реализует себя как любящая мать. Она относится к своему единственному сыну с чувством трепетной любви, жалеет его, переживает за него, возможно даже винит себя за его нереализованные возможности. В юности Виктор великолепно рисовал, но этот дар не получил дальнейшего развития. Ксения Федоровна, духовно скрепленная любовью с сыном, является также и хранительницей внутренних связей семьи Дмитриевых.

Виктор Дмитриев окончательно отделен и духовно отрезан от деда, по отношению к которому у него осталась лишь «детская преданность». Отсюда непонимание и отчужденность, возникшие в их последнем разговоре, когда Виктор хотел поговорить о Лене, а дед – поразмышлять о смерти. Не случайно со смертью деда Дмитриев как никогда ощутил свою отрезанность от дома, семьи, потерю связей с близкими ему людьми. Однако истоки процесса духовного отчуждения Виктора с семьей, принявшего со смертью деда необратимый характер, следует искать с момента его женитьбы на Лене Лукьяновой. Сближение двух домов становится причиной нескончаемых ссор и конфликтов между семьями и оборачивается окончательным разрушением рода Дмитриевых.

Род Лукьяновых противоположен им и по происхождению и по занятиям. Это практические люди «умеющие жить», в отличие от непрактичных и малоприспособленных Дмитриевых. Автор представляет Лукьяновых намного уже. Они лишены дома, а, следовательно, укорененности, опоры и родственных связей в этой жизни. В свою очередь отсутствие родственных уз обусловливает отсутствие духовных связей в этой семье Лукьяновых, где незнакомо чувство любви, семейной теплоты и простого человеческого участия. Отношения в этой семье какие-то неуютные, официально-деловые, совсем не похожие на домашние. Потому неудивительны две основополагающие черты Лукьяновых – практицизм и недоверчивость. Для этой семьи чувство долга подменяет чувство любви. Именно из-за ощущения своего долга перед семьей Иван Васильевич материально обустраивает свой дом и обеспечивает семью, за что Вера Лазаревна испытывает к нему чувство, сравнимое с собачьей преданностью, поскольку она сама «никогда не работала и жила на иждивении Ивана Васильевича».

Лена Лукьянова является абсолютной копией своих родителей. С одной стороны, она соединила в себе отцовское чувство долга и ответственности перед своей семьей, а с другой – преданность Веры Лазаревны своему мужу и семье. Все это дополняется практицизмом, присущим всему роду Лукьяновых. Так, выгодный квартирный обмен Лена пытается осуществить во время болезни свекрови. Однако все эти «сделки» не являются для нее чем-то аморальными. Для героини изначально нравственным является лишь понятие пользы, ибо ее главный жизненный принцип - целесообразность. Наконец, практицизм Лены достигает высшего предела. Подтверждением тому является «душевный дефект», «душевная неточность», «недоразвитость чувств», подмеченные в ней Виктором. В этом кроется ее бестактность по отношению к близким людям (квартирный обмен, затеянный не к месту, ссора, возникшая из-за перемещения Леной портрета отца в доме Дмитриевых). В доме Дмитриевых-Лукьяновых нет любви и семейного тепла. Дочь Лены и Виктора Наташа не видит ласки, потому что для ее матери «мерилом родительской любви» является английская спецшкола. Отсюда и постоянная фальшь, неискренность в отношениях между членами этой семьи. В сознании Лены материальное подменяет духовное. Доказательством тому служит факт, что автор ни разу не упоминает о каких-либо ее душевных качествах, талантах, сведя все исключительно к материальному. С другой стороны Лена гораздо жизнеспособнее своего мужа, она морально сильнее и мужественнее его. Показанная Трифоновым ситуация слияния двух семей, соединение духовных начал и практицизма приводит к победе последнего. Виктор оказывается раздавленным своей женой как личность и, в конце концов, «олукьянивается».

Повесть «Обмен» начинается в трагический момент жизни героя – смертельная болезнь матери и квартирный обмен, затеянный в этой связи. Таким образом, автор ставит своего героя перед выбором, так как именно в подобной ситуации проявляется подлинная сущность человека. Впоследствии выяснится, что Виктор Дмитриев - это слабовольный человек, постоянно идущий на житейские компромиссы. Он стремится уйти от решения, от ответственности и стремления во что бы то ни стало сохранить привычный порядок вещей. Цена выбора Виктора крайне горька. Ради материальных благ и обустроенного быта он теряет мать. Но самое страшное то, что Виктор не винит себя ни в смерти матери, ни в разрыве духовных связей со своей семьей. Всю вину он возлагает на стечение обстоятельств, которые он так и не смог победить, на непреодолимое «олукьянивание». В конце повести Виктор с горечью признает, что ему «действительно ничего не нужно», что он ищет лишь покоя.

С этого момента начинается его стремительное «олукьянивание». Виктор окончательно теряет духовные качества и нравственное воспитание, изначально присущие дому Дмитриевых. Постепенно он превращается в холодного, душевно черствого человека, живущего самообманом и воспринимающего все как должное, тогда как его юношеские стремления и настоящие, искренние мечты превращаются в недоступные грезы. Так герой умирает духовно, деградирует как личность и утрачивает родственные связи.

Не менее важную смысловую нагрузку несет образ Тани, воплощающий собой нормальные человеческие связи, отношения и искреннюю любовь. Она живет совсем по другой системе нравственных ценностей, согласно которой для нее невозможна жизнь с нелюбимым, пусть и любящим ее человеком. В свою очередь, этот любящий ее человек тихо уходит, позволяя Тане жить своей жизнью. Это и есть настоящая любовь - желание добра и счастья любимому человеку. Несмотря на все несчастья, обрушившиеся на нее, Таня сумела сохранить свой духовный мир. Во многом благодаря своей внутренней целостности, крепким нравственным устоям и духовной силе ей удалось выжить в этой жизни. Благодаря этим качествам Таня намного сильнее и крепче Виктора. Ее «обмен» оказался гораздо честнее материального «обмена» Дмитриева, так как он был совершен в соответствии с чувствами и по зову сердца.

«Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел», – таков драматический финал «обмена», вложенный в уста матери Виктора Дмитриева, обменявшего образ жизни, нравственные ценности и жизненные принципы семьи Дмитриевых на практический уклад жизни Лукьяновых. Таким образом, произошедший обмен это не столько материальная сделка, сколько духовно-психологическая ситуация.

Общим лейтмотивом повести Юрия Трифонова «Обмен» являются раздумья по поводу все более убывающих духовных отношений между людьми и стремительно истончающихся человеческих связей. Отсюда вытекает главная проблема личности – отсутствие духовных связей с другими людьми и, в особенности, с близкими. Как считает автор, отношения внутри семьи в большей степени зависят от духовной близости, от глубины взаимопонимания, а это очень непростые и тонкие вещи, требующие обычной теплоты и чуткости. В этом и состоит трагедия семья Дмитриевых-Лукьяновых. Без всех этих качеств семья просто не может существовать. В итоге остается лишь внешняя оболочка, разрушенная внутри и разъединенная духовно.

II . Обобщающие вопросы

В чем состоит нравственная проблематика и художественные особенности произведений «городской прозы»?

Назовите основные имена писателей этого направления?

Охарактеризуйте темы и проблемы произведений Д. Гранина.

Раскройте основные темы произведения Д. Гранина «Зубр».

Почему роман Гранина называется «Картина»?

Какие проблемы решает в своем творчестве В. Дудинцев?

Чему посвящен роман В. Дудинцева «Белые одежды»?

Охарактеризуйте темы произведений В.Маканина.

Раскройте основные проблемы романа Маканина «Андеграунд».

Охарактеризуйте проблемы произведений Ю.Домбровского.

Раскройте основные темы романа Домбровского «Факультет ненужных вещей».

Как вы считаете, почему Ю. В. Трифонова упрекали в погруженности в быт? Действительно ли это так?

Каковы основные события сюжета романа Ю. В. Трифонова «Старик»?

Какова роль «быта» в повести «Обмен»?

В чем особенность композиции повести?

Каков смысл названия повести «Обмен»?

Как Трифонов расширяет рамки повествования, переходит от описания частной жизни к обобщениям?

Заключение

В разные годы весьма сложную иронически-философскую прозу называли то «городской, то «интеллектуальной», даже «философской», суть ее состоит в том, что всецело обращена к личности, ее памяти, мукам повседневных нравственных отношений в общественной среде.

«Городская» проза как бы реализует давний призыв-заклинание В. В. Розанова 1919 г., его крик боли за человека, превращаемого в песчинку: «Интимное, интимное берегите: всех сокровищ мира дороже интимность вашей души! – то, чего о душе вашей никто не узнает! На душе человека, как на крыльях бабочки, лежит та нежная, последняя пыльца, которой не смеет, не знает коснуться никто, кроме Бога».

Эта проза исследует мир через призму культуры, философии, религии. Для этой литературы течение времени – это движение духа, драмы идей, многоголосие индивидуальных сознаний. А каждое сознание – это «сокращенная Вселенная». В известном смысле «интеллектуальная» проза продолжает и традиции М. Булгакова, Л. Леонова, М. Пришвина, А. Платонова.

Показателем наивысших достижений «городской» прозы, ее движения идей и форм, ломки привычных форм повествования стали так называемые семейно-бытовые повести и романы Ю.Трифонова, В.Дудинцева, В.Маканина, Ю. Домбровского, Д. Гранина.

Список использованной литературы

Агеев А. Истина и свобода. Владимир Маканин: взгляд из 1990 года. – М., 1990.

Войтинская О. Даниил Гранин: Очерк творчества. – М., 2006.

Горшков А.И. Русская словесность. От слова к словесности. – М., 1995.

Гринберг И.Л. Полет стиха и поступь прозы. – М., 1996.

Дымшиц А. В великом походе. – М., 2001.

Плоткин Л. Даниил Гранин. – М., 2005.

Русская литература: Большой учебный справочник. – М., 2001.

Светов Ф. Чистый продукт для товарища. – М., 1999.

Селеменева, М.В. Русская интеллигенция на рубеже 60-70-х годов ХХ века. – М., 2003.

Скопкарева С.Л. В поисках идеала: Концепция личности в прозе 60–80-х гг. – М., 1998.

Сто русских писателей: Краткий справочник. – СПб, 2003.

Шевченко М.П. Дань уважения. Рассказы о писателях. – М., 2002.

Чтобы лучше понять мировоззрение и систему ценностей авторов «городской прозы», необходимо обратиться к их статьям. «Всегда любил Чехова и Бунина…, - признавался Трифонов. - Чехов <…> всегда умел проникать во внутренний мир другого, и так глубоко, что ему совершенно не нужно было описывать внешние приметы человека <…>. У Бунина наоборот. Он настолько точно живописал внешний мир, воссоздавая его в мельчайших деталях - в цвете, в звуках, в красках, что воображение читателя дорисовывало мир внутренний. У таких художников не перестаешь учиться». «<…> Чехов, Толстой - под их воздействием, под их обаянием находишься постоянно» . Прочитайте статьи Трифонова «Возвращение к Prosus » и «Книги, которые выбирают нас: Беседа о чтении с корреспондентом «Литературной газеты» С. Селивановой ».

Стоит также познакомиться с откликами критики на произведения Трифонова и Битова. Официальная критика Трифонова не щадила, а Солженицын относил Трифонова к тем писателям, что создают "ядро современной русской прозы". Сам писатель считал себя "критиком советского общества". По точной оценке Вл. Новикова, Битов «в каком-то смысле писатель номер один, речевой лидер»

Условный термин "городская проза" обозначает творчество писателей, живущих в городе и пишущих о нем, затрагивающих в основном проблемы развития личности. Лидирующее положение в этой группе писателей занимали Ю.В. Трифонов и А.Г. Битов, первый из которых связан с новым реализмом, а второй в своих новореалистических произведениях использовал постмодернистскую поэтику.

Творчество Ю.В. Трифонова

Эстетика Трифонова. Писатель особенно высоко ценил литературу, исследующую мир, - реализм.

Трифонов, выпускник Литературного института им.Горького, автор романов "Студенты", "Утоление жажды", "Нетерпение", "Старик" (1978), "Время и место", документального повествования "Отблеск костра", повестей "Обмен", "Предварительные итоги", "Долгое прощание", "Другая жизнь" (1975), "Дом на набережной" (1976), лауреат Государственной премии СССР. Он являлся подцензурным писателем, но смог создать непреходящие ценности под небывалым гнетом. За 30 лет литературной работы Трифонов прошел довольно трудный путь - от правоверного "советского писателя"- автора повести "Студенты" (1949), к "писателю советской эпохи".

Поэтика. Художественной установкой Трифонова была установка на воссоздание подробностей жизни, по-чеховски неявная авторская оценка, а сферой поиска духовных координат личности в творчестве 1960-х гг. - история. Человек и история - эта связь стала центральной проблемой во всем творчестве Трифонова до конца его жизни. Эволюция мировоззрения писателя обусловлена той последовательностью, с которой он постигал эту проблему.

Первоначально он видел эту проблему в "оттепельном" свете, полагая, что надо восстановить светлые революционные идеалы, попранные в годы "культа личности". Это типично "оттепельная" мифологема. С середины 1960-х гг. по 1973 г. Трифонов создает произведения, в которых бескрылая повседневность с ее мелкими заботами соотносится с высокой идеальной мерой революционного прошлого. В произведениях, открывавших новый период в творчестве писателя, носителями идеалов революции выступают старые революционеры (дед Федор Николаевич из повести "Обмен"). Их этика вступает в конфликт с теми нравственными нормами, которые выработаны в современности. Но в цикле "городских (московских) повестей" образ старого революционера является фоновым. На первом же плане разворачиваются коллизии современного быта.

Чехов был художественным выразителем разочарованной интеллигенции своего времени, Трифонов тоже принял на себя эту роль в период "застоя". Его произведения, действие которых обычно разворачивается в московских интеллигентских кругах, описывают жизнь обитателей русской столицы в мельчайших деталях. "Московские повести" показали, что интеллигенция перестала играть ведущую роль в русской истории. Под гнетом обстоятельств трифоновский интеллигент проигрывает битву за правду и справедливость,.

Тема "Московских", или "городских повестей" - медленное угасание человеческих талантов и энергии. Ни один писатель эпохи «застоя», кроме Трифонова, не изображал так часто тип лишнего человека в обществе.

Трифоновский интеллектуал пытается понять свои поступки и их последствия с помощью жесткого самоанализа. В мире трифоновской морали важнейшую роль играет совесть. Через много лет Трифонов сталкивает своих героев с их собственной совестью, помещая их в критические обстоятельства, провоцирующие пробуждение спящей совести и процесс самопознания. Другая тема, проходящая через все произведения писателя - нравственного выбора.

Как и великие русские писатели, Трифонов предпочитает изображать своих героев преимущественно в частной жизни. С помощью скрупулезного психологического анализа он рассматривает их отношения в браке, в кругу семьи, с друзьями и знакомыми. Используя бытовой материал, Трифонов одновременно решает глубинные аспекты внутренних проблем человеческого существования. Поэтому трифоновские произведения полны философских размышлений, отражающих представления писателя о жизни и смерти, счастье и страдании. Главная тема "Московских" ("городских") повестей" - взаимная изоляция людей и непроявленность глубинных человеческих чувств. В традициях великих писателей Трифонов считает любовь высшей жизненной ценностью. Цикл "городских повестей" Трифонова открывается повестью "Обмен" (1969). Ее содержание состоит в изображении "олукьянивания" главного героя интеллигента Виктора Дмитриева, его спуска все ниже и ниже по лестнице моральных компромиссов. Уже в первых своих городских повестях Т вырабатывает особый тип дискурса. Он представляет собой своеобразный сказ в виде современного интеллигентского сленга. Этот "сказ" становится полем тесного контакта между словом героя (а он у Трифонова всегда из интеллигентной среды) и безличного повествователя, и они свободно перетекают друг в друга. Этот дискурс становится формой проникновенного психологического анализа, создавая иллюзию потока сознания человека.

Повесть "Другая жизнь" (1975) свидетельствовала, что писатель вступил в новую фазу духовного развития. Главный герой повести историк Сергей - носитель особого, духовно взыскующего отношения к бытию. Он с риском для жизни изучает историю царской охранки, среди членов которой были видные деятели партии. Значим и духовный проект Сергея, состоящий в преодолении замкнутости своего "я", выходе к другому, в понимании другого. И хотя сам Сергей погибает, его духовный проект осуществляет его вдова Ольга Васильевна.

Через всю историю семейной жизни Ольги и Сергея Троицких проходят намеки на изменение политического климата, падение Берии после сталинской смерти. Возникает надежда на "другую жизнь" в России. Но она не оправдывается. Жесткая реальность сказывается на профессиональной деятельности Сергея Троицкого и отчима Ольги талантливого художника Георгия Максимовича.

Драматичны в повести две истории погубленных дарований - научного (Сергей) и художественного (Георгий Максимович). Сергей как ученый-историк убежден, что исследование нитей, тянущихся из прошлого в будущее, сможет выявить реальные исторические события и место человека в них. Сергей не принимает основу коммунистического мировоззрения - материалистический детерминизм - и считает личность центром исторического процесса. В соответствии со своей концепцией истории герой верит, что человек бессмертен. Образ Сергея трудно оценить однозначно. Официальная критика опиралась на оценки Ольги Васильевны: "неудачник", "праздный мечтатель". Прогрессивные критики считали пассивность героя формой сопротивления измученного интеллигента, а Г.А. Белая признала, что в образе главного героя писатель создал реальный портрет современника.

История Георгия Максимовича, контрастная по отношению к судьбе Сергея, рассказывает о том, как художник принес свой талант на алтарь тоталитарного государства. Что же означает в повести понятие "другой жизни"? В финале это зародившаяся у Ольги Васильевны новая любовь. Но образ другой жизни символизирует и надежды советского общества на демократические перемены.

Повесть "Дом на набережной" (1976) - одна из самых смелых и наиболее глубоких по анализу истории сталинского периода и человеческой личности во всей подцензурной советской литературе 1970-х гг. Действие повести разворачивается в нескольких временных пластах. Трифонов активно пользуется принципом монтажа голосов автора и героев, сравнением разных судеб.

Роман "Старик" - последнее произведение, которое Трифонов увидел опубликованным. В романе историко-революционный материал органично включается в повествование о современности.

Основным прототипом казачьего вожака Мигулина был Ф.К. Миронов. Его образ Трифонов создал на основе множества архивных данных Революционное прошлое в романе постоянно противостоит современности. Два потока событий перекликаются и спорят друг с другом. Современный период занимает шесть месяцев 1972 г. Связывает эти два мира "старик", ветеран гражданской войны Павел Евграфович Летунов. Он - центральный рассказчик, много размышляющий о роли и значении памяти в жизни человека.

Главная тема романа - поиск ускользающей правды. Совесть героя измучена комплексом вины по отношению к Мигулину. Он спрашивает себя, был ли легендарный герой гражданской войны мятежником, во что Летунов верил в свое время. Чтобы ответить на этот вопрос, старик проводит собственные разыскания в архивах в поисках документов, которые могли бы приоткрыть тайну личности Мигулина.

Павел Евграфович не намерен скрывать обнаруженные им документы. Как старый принципиальный большевик, он считает, что правда о казачьем вожде должна быть обнародована. Роман убеждает в необходимости сказать правду о революции и гражданской войне. Летунов приводит множество примеров того, как революция без нужды уничтожала собственных детей, высмеивает ограниченность идеологии, подавляющей личную инициативу. Любой, кто не желал сливаться с революционной массой, рассматривался как потенциальный враг.

Драматическая судьба независимо мыслящего Мигулина - яркое тому подтверждение. Трифонов говорит о необходимости реабилитации всех борцов за лучшее будущее, исчезнувших "без следа". Мигулин в романе во многом выражает убеждения самого Трифонова, который также настроен против Троцкого, сторонника жесткой диктатуры. Различие между борцом за лучшую жизнь казаков Мигулиным и теоретиком, чья цель - мировая революция, показано очень ярко.

С эпохой гражданской войны в романе перекликается эпоха террора. Павла Евграфовича, главного инженера, обвиняют в 1932 г. в саботаже, и два года он проводит в лагере.

В описании современной жизни Трифонов использует деталь, которую считал принципиально важной. все время подчеркивается жара и духота, Москву окружают горящие леса, окутывая столицу дымом. Дым современной России соотносится с атмосферой пожарищ гражданской войны. Трифонов отмечал, что в последнем романе он ярче всего раскрыл явление мелкобуржуазности, показав стремление к обогащению любыми способами (образ преуспевающего чиновника из МИДа сорокапятилетнего Олега Кандаурова).

Роман А. Битова «Пушкинский дом» как произведение «городской прозы»

Зарождение постмодернизма в нашей стране связывают с поколением «шестидесятников». Идеологическая либерализация «оттепельных» 60-х годов в русской литературе усилила импульс к поискам нового языка литературы, к формотворчеству.

Именно в эту эпоху вошел в литературу Андрей Битов , который в 26 лет издает первый сборник рассказов «Большой шар». Битов с первых своих публикаций был замечен критикой и читателем. Тип героя битовских рассказов (молодой ленинградец-интеллигент) в социальном отношении близок к типам трифоновских персонажей. Подобно Сергею Троицкому из «Другой жизни», битовский герой мучился проблемами экзистенциальными, а не социальными. Главный герой «романа-пунктира» «Улетающий Монахов» (полный текст романа на русском языке опубликован только в 1980 г.) - сниженный вариант лермонтовского Печорина. Лермонтовского и битовского героев роднит рефлексия. Битов хотел, подобно Лермонтову, создать образ «героя нашего времени» и хотел также, чтобы благодаря его прозе «современник узнал в себе человека». Стиль этого произведения насыщен иронией, ассоциативностью и тонким психологизмом в духе Достоевского.

Во второй половине 1960-х и в 1970-е годы вышли книги рассказов «Дачная местность» , 1967; «Аптекарский остров» , 1968; «Образ жизни» , 1972; «Дни Человека» , 1976. В рассказах Битов - тонкий психолог, мастерски передающий внутренний мир человека, нередко через прием потока сознания. В эти же годы он обращается к жанру путешествий. Лучшие из книг путешествий - «Уроки Армении» (1967-1969) и «Грузинский альбом» (1970-1973), полные точных наблюдений о природе, истории, национальном характере армян и грузин. В этих произведениях огромное значение имеет лирическое начало - образ автора.

Важнейшее произведение Битова - роман «Пушкинский дом» (1964-1971), который издают в США в 1978, а в России - только в 1987 г. Издание романа «Пушкинский дом» за границей, участие в альманахе «Метрополь» привели к тому, что вплоть до 1986 года Битова в родной стране не печатали, зато активно публиковали на Западе. Зато в эпоху перестройки он награжден премией Андрея Белого, Пушкинской премией (ФРГ) - обе в 1987 году; Государственной премией РФ (1997). Роман «Пушкинский дом» оказался этапным произведением в творчестве А. Битова и заметной вехой в развитии отечественной словесности. В нем отчетливо видны элементы постмодернистской поэтики. Этот филологический роман о русской культуре, о музее русской культуры - Пушкинском доме в Петербурге - оказывается романом о достоинстве человека, о «герое нашего времени», о культуре. Битов изображает в своем произведении достаточно отделенный от житейских реалий мир внутри литературы (совсем в постмодернистском духе). Герой романа Лева Одоевцев, молодой ученый-литературовед. Но через этот образ культуры, «вторую реальность», пробиваются проблемы самой настоящей жизни, а не романные, что напрямую воссоединяет «Пушкинский дом» с традицией русской классики. Битовский роман - произведение, тяготеющее к новым литературным формам (постмодернистским по преимуществу), к новому мировидению и в то же время относящееся к реализму.

«Пушкинский дом» - сложное жанровое явление. Это роман о жизненной судьбе и духовном пути центрального героя - Левы Одоевцева, сочетающий в себе особенности романа воспитания и романа испытания с чертами семейно-бытовой хроники, мемуарной и эпистолярной литературы. В романе присутствуют также научные жанры - литературоведческие статьи, эссе, комментарии и приложения. В романе есть текст, названный авторским и как бы неавторский, надстроечный. Это приложения, постприложение («Сфинкс»), комментарии и приложения к комментариям. В «Пушкинском доме» четко прослеживается авторская тенденция к обнажению искусственности повествования, к интертекстуальным связям и использованию надтекстового аппарата, что так характерно для европейских постмодернистов. Жанровая «эклектика» и структура подчинены основному принципу повествования - его антидетерминизму. Пространственно-временная свобода отличает и хронотоп романа. Можно даже сказать, что природа хронотопа в романе Битова творческая: здесь и теперь перед нами творится текст романа, подчиняющийся свободе ассоциаций авторского сознания. Однако за этой иллюзией свободного повествования, лишенного какого бы то ни было детерминизма, встает сложная взаимосвязь различных контекстов. В частности, автор-повестователь несет в себе, в своей субъективности контекст литературы, культуры, а с образом Левы Одоевцева в роман включается контекст современности, реальных социально-нравственных проблем. Реальная жизнь героя и его поколения основывается на правильных с точки зрения советской идеологии представлениях о жизни, а не на самом реальном опыте жизни. Поэтому контекст современности - это в истинном смысле симуляция жизни.

Поколение, к которому относится главный герой романа, рожденное с компромиссностью в сознании как основным свойством личности, а потому лишенное настоящей индивидуальности, подлинности существования. В отличие от Левы его дед и дядя Диккенс не принимают готовых представлений о мире, ставших нормой духовной жизни советского человека. А именно это ведет к подмене реальной жизни, к некоей фикции. Недвижимостью стариков была личность. Личность, в огромной степени достигшая внутренней свободы, которая как раз и является главной проблемой для Левы Одоевцева.

Дед Левы и дядя Диккенс сохраняют органичную связь с традициями культуры прошлого, от которой так категорически отказывалось советское государство. В текст «Пушкинского дома» активно включаются ассоциации и цитаты из русской литературы XIX и XX веков. Такие цитации в битовском романе мощно представляют русскую культуру от Пушкина до Бахтина. Автора-повестователя в тексте часто сменяют, а иногда и просто вытесняют другие голоса, текст становится интертекстом.

Для объяснения феномена «советского человека» Битову потребовалась едва ли не вся «периодическая система» русской классики, - настолько сложны исследуемые им явления, настолько искажены представления о них, сложившиеся под воздействием тенденциозно ориентированной пропаганды (в том числе беллетристической.

Культура, по-настоящему не востребованная, а иногда сознательно отвергаемая, превращается в романе в зашифрованный текст, который невозможно отгадать (см. раздел «Сфинкс»). Основная мысль многоуровневого романа Битова, с ярко выраженным игровым началом, интертекстуального по своей природе, достаточно проста и вовсе не замкнута на сфере культуры: сознание, отравленное компромиссностью, конформизмом, подменой непосредственного ощущения реальности регламентированными представлениями о ней, не способно к подлинной связи с культурой прошлого. Оно беспощадно, что грозит разрушением и самой культурной традиции, к которой такое сознание прикасается.

По Битову, шансы для культуры выжить в таком мире связаны с аристократией, представителем которой в романе является Модест Платонович Одоевцев. Битов имеет в виду аристократию в духовном смысле. Только духовная элита принесет реальности гармоническое равновесие, спасет общественное осознание от новых призрачных идеологий.

Диалог двух этих персонажей, автора и героя, в тексте «Пушкинского дома» дает некоторые основания определить роман А. Битова как метароман. Роман о творчестве и об Авторе, создающем художественный текст. Битов самой многоуровневой структурой, несколькими повествователями отвергает авторитарность, пусть даже и творческую. Ему чужда позиция писателя-учителя жизни. Неисчерпанность истины данным текстом, открытость произведения -черты постмодернистского мировидения, присущие роману А. Битова 60-х годов «Пушкинский дом».

С помощью эпиграфов из русской классики Битов подчеркивает ее непреходящую духовную ценность, какие бы тяжелые времена ни переживала Россия, ее народ и сама культура. А это совсем не постмодернистская идея.

Роман А. Битова «Пушкинский дом» - переходное в эстетическом отношении явление: в условиях тяжелейшего идеологического давления писатель средствами искусства ищет пути к обретению достоинства личности, используя и совершенно новые для русской литературы художественные приемы.

Белая Г.А. Художественный мир современной прозы. М., 1983.

Де Магд-Соэп К. Юрий Трифонов и драма русской интеллигенции. - Екатеринбург, 1997. - С.181-196.

Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М., 1999. С. 113-144.

Сушилина И.К. Современный литературный процесс в России: Учебн. пособие. М., 2001. Глава 3. п.3.2. .

Штурман Д. Кем был Юрий Трифонов: чем отличается писатель советской эпохи от советского писателя // Лит. газ. 1997. 22 окт..

С какими героями классики ассоциируются образы трифоновских Аси, Ольги Васильевны и Сергея Троицкого?

С какой литературной традицией связано творчества Ю. Трифонова?

Какие герои повести Ю. Трифонова "Другая жизнь" и романа Битова «Пушкинский дом» идут на нравственные компромиссы?

Что дает в произведениях Трифонова и Битова сопоставление разных исторических эпох?

Проза деревенская и городская

Противостояние деревенской прозы и городской в советской литературе не было надуманным. Партия в 30-е годы выдвинула лозунг «смычки города и деревни». Однако он никак не воплощался в реальности. После смерти Сталина возникла ситуация, когда можно было задуматься над поисками нравственной основы современной писателям жизни - не лозунгов, а именно жизни. Именно нравственные потери казались наиболее тяжёлыми. Хранительницей народных нравственных ценностей некоторые видные писатели считали русскую деревню с её общиной, «ладом». В.Г. Распутин, В.М. Шукшин, Ф.А. Абрамов, В.И. Белов, Б.А. Можаев и другие писатели, объединившиеся вокруг журнала «Наш современник», и были представителями «деревенской прозы», «неославянофилами» - при всех различиях между ними.

Писатели-деревенщики поднимали не только нравственные, но и экологические и - реже - социальные проблемы истории и современности. В конце 1980-х годов старый философский конфликт «западников» и «славянофилов» трансформировался сначала в противостояние городской и деревенской прозы, а позднее - в сторонников и противников перестройки.

Перейдём к рассмотрению творчества крупнейших писателей, относящихся к этим направлениям.

Деревенская проза

Фёдор Александрович Абрамов (1920-1983) - один из наиболее популярных писателей в русской литературе 60-х годов. Он пришёл в литературу зрелым человеком: был фронтовиком, затем - вузовским преподавателем, филологом. Но деревенские корни не отпускали Абрамова: он стал писателем, одним из тех, кого называли писателями-деревенщиками. Его творчество было связано с родной деревней Веркола, которая в произведениях стала деревней Пекашино. Он остался в истории литературы своей тетралогией «Пряслины», которая стала классикой так называемой деревенской прозы. В тетралогию входят романы «Братья и сёстры» (1958), «Две зимы и три лета» (1968), «Пути-перепутья» (1973), «Дом» (1978). Здесь прослеживается история русской деревни - начиная с Великой Отечественной войны и заканчивая 70-ми годами.

У Абрамова были все основания гордиться повестью «Поездка в прошлое» (опубликована в 1989 году). Вы познакомились с ней ещё в 7 классе. Это самая смелая его вещь, насыщенная горьким трагическим зарядом. Повесть «Поездка в прошлое» была устремлена в сторону, противоположную официальному курсу. Когда советская литература почти вся была проникнута пафосом будущего, ждала его и размышляла о нём, натужно, нарочито пытаясь найти в современной действительности черты будущего, Абрамов обращается в прошлое, надеясь в нём найти корни сегодняшних бед и ошибок.

Ф.А. Абрамов, как и Ю.В. Трифонов и В.М. Шукшин (при очевидной разности этих писателей), остановился на той грани, что отделяет честное служение Родине от диссидентства, отрицающего всё тоталитарное, даже если это Родина. Абрамов смотрит на всё глазами своего героя, вовсе не пытающегося выйти за пределы своего ограниченного круга видения. А первая же попытка такого преодоления становится для героя последней, завершающей линию его жизни.

«Деревня, её люди интересны Абрамову не для иллюстрации некоей исторической перспективы, определённой свыше и не подлежащей сомнению, - пишет В.А. Недзвецкий. - Напротив, государственная политика военных и послевоенных лет в деревне проверяется и оценивается в судьбах колхозных тружеников, их бедами и скупыми радостями».

Познание российской истории у Абрамова идёт через простого русского мужика, пропущено через сердце героя, подаётся беллетристически.

Посмертно опубликованный дневник Фёдора Абрамова «Так что же нам делать?» (1995) показывает, что иллюзий относительно рационального, гуманистичного устройства советской жизни у него не было едва ли не с XX съезда партии.

Идеи повести «Поездка в прошлое» отзовутся в записях Фёдора Абрамова о русской общине:

«Там, там, в общине, - отмычка ко всем тайнам и загадкам русской души, русской жизни, там корни нашего настоящего, да, пожалуй, и будущего.

Да, да, община - наше благо и наше проклятье. Она помогла нам выстоять, но она же убила личность в русском человеке».

Описание посёлка Курзии, где оказываются Микша и Кудасов, напоминает тот образ России, с которого начинается роман писателя-

эмигранта первой волны генерала Петра Краснова «За чертополохом» (1921): заросшая чертополохом граница, сквозь которую надо прорубаться в течение нескольких дней: «Повидал он кое-что на своём веку. Был на войне, был в лагерях. Берлин в сорок пятом году брал с Жуковым, а вот такого в его жизни не было. Не было, чтобы он брёл по улице посёлка и чтобы руками, как в лесу, раздвигал кусты».

Для абрамовского Микши настоящей, навсегда ушедшей Россией становятся прогнившие бараки. Характерно, что у бараков этих провалились крыши, выгнили рамы, но стены ещё стоят, ещё держатся. Напоминание о любимом дяде - два покосившихся столбика с ржавой перекладиной между ними. Образ ржавого железа - характерный для русской литературы мотив человеческого одичания, а также мотив забытой памяти.

Микша - это античный Харон, перевозящий Кудасова в царство теней. Но для Кудасова это лишь тягостная экскурсия, прощание со своим прошлым. Власик принимает его за «начальство», стало быть, выбился Кудасов в люди. Для Микши эта поездка оказывается роковой. Память становится именно Летой, поездка вместо перемещения в пространстве оказывается перемещением во времени, отсюда и название «Поездка в прошлое».

Коллективизация, по Абрамову, - трагедия человеческого одичания, озлобления, озверения. Для индустриализации 1930-х годов необходимы были рабочие руки. Из разорённой русской деревни миллионы людей хлынули в поисках работы и куска хлеба в города, оставив деревню на одичание и разгром.

Вспомните повесть Абрамова: Павлин Фёдорович оттолкнул и наказал Микшу тогда, когда его ещё можно спасти, когда он столь нуждался в человеческой поддержке, когда он только что осознал свои грехи и свои долги. Зачем же Павлин Фёдорович так сделал? Кто же имеет право судить? По Абрамову, рассудил всех уклад русской жизни, поэтому герой гибнет от пьянства, а не просто от мук пробуждённой совести.

Другой известный писатель-деревенщик - Василий Иванович Белов родился в 1932 году в деревне Тимониха Харовского района Вологодской области, в крестьянской семье. После окончания семилетней школы из деревни уехал в город Сокол, учился в ФЗО, работал столяром, плотником, мотористом-дизелистом, служил в армии.

По совету писателя А. Яшина он поступил в Литературный институт имени М. Горького. Первой книгой стал сборник стихов «Деревенька моя лесная» (1961). В этом же году опубликована первая прозаическая публикация - повесть «Деревня Бердяйка».

После окончания Литинститута в 1964 году поселился в Вологде. В лучших ранних рассказах - «На Росстанном холме», «Весна» (оба - 1964) очевидны все те стилевые особенности, которые отличали лучшие достижения деревенской прозы: прекрасное, незаёмное знание русского крестьянского быта, стремление запечатлеть уходящие в историю народные традиции, влюблённое созерцание простых деревенских тружеников, искренние патриотические размышления.

Ещё долго его герои будут живы этой связью со своей малой родиной, подобно майору из рассказа 1965 года «За тремя волоками», который всегда помнит «ровно и постоянно то, что есть где-то маленькая Каравайка, и этого было достаточно».

В числе основных беловских мотивов - мотивы горя и сиротства. Судьба всегда строга и безжалостна к его героям. Они живут лишь этой связью с национальными корнями, оставаясь без своих родных, без близких, сиротея без родителей и без детей, вдовствуя и бедствуя и вновь покорно ожидая следующих ударов. Именно эта покорность главного героя и отличает, прежде всего ставшую знаменитой повесть «Привычное дело». Иван Африканович Дрынов стал символом долготерпения русского крестьянина, позаимствовав вместе с именем у героя рассказа «Весна» его тяжёлую, трагическую судьбу. Искусно используемая автором несобственно-прямая речь позволяет читателю заглянуть в душу немногословного героя. Здесь нет приукрашивания и идеализирования крестьянского быта, как нет и сказочно счастливого финала, традиционного для литературы о колхозах. Правда здесь - действительно суровая и беспощадная. Традиции русской классики прямо подчёркнуты не только в обращении к частной жизни «маленького человека», но и в сюжетных ситуациях: начинающий повесть разговор с лошадью - прямая цитата из Чехова, говорящая о бесконечном одиночестве героя, вглядывание Ивана Африкановича в ночные звёзды и захватившие его при этом мысли - отсылка к образу Андрея Болконского.

Рассказы цикла «Воспитание по доктору Споку» объединены сквозным героем - Константином Зориным.

«...Перечитал „Плотницкие рассказы” Белова. Великолепная, первоклассная вещь! И, пожалуй, не слабее „Ивана Африкановича”, а кое в чём, может быть, даже сильнее. Мирное, даже полюбовное сосуще-

ствование жертвы и мучителя - это глубоко. В этом вся история советской России с её одна нелепее другой несообразностями и парадоксами», - отозвался в дневнике Фёдор Абрамов.

В «Плотницких рассказах» беседуют два старика, Авинер Павлович Козонков и Олеша Смолин - до сих пор, до старости - Олеша. Их пригласил к себе рассказчик, выходец из той же деревни, а теперь давно уже горожанин Константин Зорин. Перед рассказчиком разворачивается вся боевая жизнь Козонкова, за которую он ждёт достойной награды: персональной пенсии. А жизнь его - вполне советская - и наганом махал, и колокола с церквей сбрасывал, и малую нужду с колокольни справлял. Не то Олеша, проживший всю жизнь по чести и справедливости, да так ничего и не наживший. Намеченное противопоставление показывается довольно остро: старики даже передрались друг с другом! - но всем один конец, и заканчивается рассказ разговором о гробах, какой будет получше да подобротнее. Так ни к чему и не привела попытка их примирения. Чужим оказался Константин Зорин, и подчёркивается это ещё и тем, что даже песню вслед за стариками подтянуть он не может: слов уже не знает...

Конфликт города и деревни со временем приобретает в творчестве Василия Белова глобальный характер. Особенно наглядно это проявилось в рассказе «Чок-получок» из цикла «Воспитание по доктору Споку».

Книга «Лад. Очерки о народной эстетике» (1979-1981) - это сборник этюдов о северной деревне, её традициях. Само название говорит о характерной идеализации автором деревенского прошлого. Прежний деревенский лад порой незримо, а порой и очевидно противостоит городскому разладу.

В писательскую задачу В. Белова входила именно идеализация, изображение некоей гармонии, не зависящей от реальности. В эту ладную, давно прошедшую жизнь он и зовёт своего читателя, хотя вряд ли реальна такая попытка ухода от повседневности в наши дни. Скорее, это крик писательской души, обращённой к единомышленникам. Поэтический этнографизм стал в этом оригинальном произведении важнейшим стилевым приёмом.

Валентин Григорьевич Распутин (1937-2015) родился в далёком сибирском посёлке Усть-Уда, что в трёхстах километрах от Иркутска. Он окончил историко-филологический факультет Иркутского университета, сотрудничая в годы учёбы в газете. Поначалу после окончания университета работал журналистом.

Материал, собранный во время журналистских командировок, лёг в основу очерковых книг «Костровые новых городов» и «Край возле самого неба» (1966).

В 1967 году выходит первая книга его рассказов «Человек с этого света», в которой критики особенно высоко оценивают рассказ «Василий и Василиса», где герои - честные труженики, живущие мыслями и проблемами сибирской деревни.

Вскоре выходит ставшая известной повесть «Деньги для Марии» (1967), в которой рассказывается о взаимовыручке и взаимопомощи людей. Затем последовали повести «Живи и помни» (1974), «Прощание с Матёрой» (1976), «Пожар» (1985), прочно определившие место писателя среди классиков весьма популярной тогда деревенской прозы.

Писатель известен своей активной гражданской позицией: он часто выступал в печати со статьями, в которых протестовал против загрязнения озера Байкал, резко критиковал проект о переброске сибирских рек для подпитки Каспийского моря.

Пётр Лукич Проскурин (1928-2001) родился и вырос в посёлке Косицы Севского района Брянской области. Во время войны его родная деревня была оккупирована фашистскими войсками. Он работал в колхозе до 1950 года, затем до 1953 года служил в армии. После демобилизации остался на Дальнем Востоке, где и начал свою литературную деятельность, успев перед этим поработать лесорубом, трактористом и шофёром. Первые публикации - в газете «Тихоокеанская звезда» и журнале «Дальний Восток» (1958). В 1957-1962 годах жил в Хабаровске. В 1962-1964 годах учился на курсах при Литературном институте имени М. Горького. С 1964 года жил в Орле, с 1968 года - в Москве.

Проскурин всегда угадывал с героем, становившимся близким и желанным собеседником читателю советской поры. Безыскусность языка, удачное использование элементов фантастики, хорошее знание описываемых проблем, умело закрученные в произведениях любовные интриги принесли Проскурину популярность среди массового читателя.

В числе множества других привычных для советской литературы тем (темы войны, описания деревенской жизни) его занимает также и судьба художника в современном мире, его одиночество. Композитор Воробьёв, главный герой повести «Чёрные птицы» (1982), противопоставлен здесь его другу, погибшему на фронте Глебу Шубникову, композитору от Бога. Воробьёв даже выкрал у вдовы Шубникова нотный листок с записью звучавшей в 1941 году музыки Глеба. Но этот шаг ничего ему не приносит. Воробьёв остаётся ремесленником, жалким и бесчестным человеком.

Традиции становившихся модными уже в 70-е годы длинных сериалов в полной мере проявились в трилогии «Судьба» (1972), «Имя твоё» (1977), «Отречение» (1987). Трилогия заняла определённое место в литературном процессе. Типичный образец многотомной, как её иронично называли, «секретарской» литературы I . В центре её - образ Захара Дерюгина, человека из народа, ставшего в глазах своего создателя символом национальной жизнестойкости, своего рода национальным характером. Действие в трилогии разворачивается поначалу в деревне Густищи, райцентре Зежске, в областном городе Холмске, в Москве, захватывая в дальнейшем и таинственные космодромы, и полигоны, где испытывают ядерное оружие. При этом кругозор повествователя редко оказывается шире, чем у жителя далёких неведомых Густищ. Порой читатель мог натолкнуться в произведениях Проскурина на правдивые нотки. Так, одному из героев партийному секретарю Брюханову его жена говорит: «Посмотри лучше, что делается у тебя под боком: голодные, заметь, деревни... Нет, ты мне ответь: сколько можно с народа тянуть - с бабки Лукерьи, с Нюрки Бобок, с Куделина?.. Когда-то же ведь надо дать им продохнуть».

«Отречение» (1987) переносит действие в перестроечную эпоху. Пётр Брюханов - молодой журналист и учёный, сын Тихона Брюханова и внук Захара Дерюгина - противостоит здесь, с одной стороны, своему удачливому однокашнику Лукашу и, с другой стороны, учёномупрагматику Шалентьеву, ставшему после гибели Тихона Брюханова новым зятем Захара. Поистине бессмертный Захар в своём «библейском» долголетии преодолевает ещё одно перевоплощение: становится зежским лесником как раз в том краю, где Шалентьев и его сотрудники планируют воздвигнуть спецсектор - современное предприятие атомной промышленности. Трилогия, особенно во второй и третьей частях, расползается от романного замысла до «панорамной, эпопейной» широты, без особой творческой обоснованности. Поначалу яркий и по-своему обаятельный, образ импульсивного и любвеобильного председателя колхоза Захара Дерюгина обретал черты не вязавшейся с ним монументальности. Сама сюжетная интрига показывает, что уже в социалистическом искусстве развивались процессы, активно готовившие массового потребителя к непритязательному восприятию современных мыльных опер и книжного ширпотреба.

Городская проза

Одним из самых известных «певцов города» был Юрий Валентинович Трифонов (1925-1981). Он родился в семье крупного партийного чиновника-юриста, который был репрессирован. Детство он провёл в нужде, рано познал беспощадность казавшихся близкими людей, рано оценил настоящую человеческую дружбу.

Трифонову пришлось считаться и с официальной идеологией, и с официальной критикой, и с мнением тех писателей, которые были для него авторитетны. Разноречивость оценок сделала Трифонова писателем «подводного течения», контекста и недомолвок. Его творчество абсолютно лишено публицистичности. Его герои говорят тихим голосом. Камерность действия подчёркивает главную коллизию: нравственность личности перед историей.

Впрочем, нельзя утверждать, что Трифонов был совсем уж вне фронды: она была в подчёркнутой «московскости» его произведений. Споры героев «Дома на набережной», спившийся Лёвка, осуждённый автором главный герой - это был передний край подцензурной официальной прозы. За эту черту выходило лишь диссидентство.

Ключ к пониманию трифоновского творчества - в слове «слитность», которое писатель использовал для описания взаимосвязи всех жизненных явлений, всей суммы жизненного опыта, всех переплетений прошлого и настоящего, великого и малого, индивидуального и коллективного.

Слитность прошлого и настоящего зиждется у него на исторических корнях. Тема имеющего свою историю домашнего очага и хронотоп II дома традиционны для трифоновской прозы, но домашний очаг ассоциируется со счастьем лишь наиболее оптимистичных вещах, он же - всегда место испытания и конфликта.

«Дом на набережной» - наиболее известная и популярная трифочовская вещь. По некоторым чёрточкам она напоминает повесть «Сту-

денты», где в центре повествования - интрига с обвинением и увольнением из института уважаемого профессора. Но «Дом на набережной» более зрелое и глубокое произведение. Здесь нет того временного охвата, как в исторических романах, но роман глубже заглядывает в человеческую душу, исследуя природу моральной капитуляции и предательства. Это произведение не только исследует сталинизм, в нём - подробное отображение эпохи, её атмосферы, и того, как эпоха уничтожала людей и калечила их судьбы - вплоть до нынешних дней.

Повествование у Трифонова строится следующим образом. Он старается не судить открыто, а только подсказывает и намекает. Вот почему его творчество воспринималось самыми разными людьми: каждый находил в нём своё, ему самому, читателю, доступное. Многие советские критики жёстко упрекали Трифонова за отказ от ключевого принципа социалистического реализма: ясно заявлять авторскую позицию в описываемой действительности. Однако у Трифонова была своя эстетическая система, которой он чётко следовал. Критики не смогли противопоставить его осльной советской литературе.

Трифонов гордился своими писательским умением стать над разрозненными историческими фактами и увидеть реальную основу истории. Он также был человеком широко образованным и начитанным, так что ощущал, как и многие его современники, политическую и социальную инерцию того общества, в котором жил. Как и подобает настоящему писателю, Трифонов размышлял не только о российском прошлом, но и о будущем России, о её судьбе. Только сила памяти и стремление к свободе могут сохранить правду. Он обращается к революции и гражданской войне, их последствиям в историческом контексте как к продолжению многовековой российской «игры» с понятиями свободы и тирании. В политических терминах Октябрьская революция стала зеркальным отражением Французской революции, но корни порождённой ею тирании уходят именно в российское прошлое. Именно в повести «Старик» видно: Трифонов окончательно убеждён, что его отец погиб напрасно, а убившая отца тирания жива и ныне.

Жизнь и смерть, прошлое и настоящее, право и репрессии, свобода и тирания - вот вопросы, поставленные в трифоновской прозе. Жизнь - это то, что прожито, прочувствовано, пережито, то, что человек может вспомнить; без человеческих волнений, объяснений или искупления не может быть настоящей жизни.

Казалось бы, сходство-несходство Трифонова с диссидентским движением легче всего проследить на уровне идей, на содержательном уровне произведения. Однако были и очевидные особенности поэтики. Трифонов ушёл от публицистичности в несобственно-прямую речь, во внутренние монологи.

Как и «деревенщики», Трифонов пишет о своём доме и о своём детстве. Но село для писателей-деревенщиков - символ стабильности, гармонии и детской открытости. У Трифонова же городской дом перевёрнут, семейные узы разорваны смертью отца, счастливое детство внезапно закончилось.

Роман «Утоление жажды» полон деталями, казалось бы второстепенными и необязательными, но они имитируют «материю», фактуру жизни. Этот роман ясно показывает, сколь далеко продвинулся автор со времён «Студентов», и столь же ясно обозначает те позиции, с которых создавались его полемические произведения 60-70-х годов.

«Дом на набережной» - во многих отношениях лучшая и наиболее убедительная трифоновская работа. Это возвращение к «Студентам», где в центре повествования также интрига с обвинением и увольнением из института уважаемого профессора. Но тут сходство заканчивается: более поздний роман не только более мрачный, но и более изощрённый с точки зрения повествовательной техники. В нём выделяются три повествовательных голоса: автора, повествователя («я» текста) и протагониста.

Компромисс оказывается сделкой с дьяволом и продажей души. Снижение нравственной требовательности ведёт к «жизни во смерти», где прошлое забыто. Вместе с тем «Дом на набережной» многим связан с другими вещами Трифонова.

Трифонов соединяет прошлое и настоящее, чтобы расширить географию своей прозы. Сделав образ Желябова рупором своих идей, писатель сравнивает народовольцев с теми ирландцами, которые также используют террор для достижения своих политических целей: взрывают тюрьмы, нападают на конвои с заключёнными и в качестве приведения в исполнение некоего судебного приговора казнят лорда Кавендиша и его секретаря Бэрка.

Параллель с Ирландией сближает Россию с Европой, усиливает мысль о единой исторической судьбе России и Европы. Трифонов дистанцируется от славянофильских идей о «неповторимости» путей России, её отдельности от Европы, идей, всё чаще выдвигавшихся неославянофилами - создателями деревенской прозы - в 1960-1970-х годах.

Трифонову ситуация видится следующим образом: Россия больна, недовольные и диссиденты желают её оздоровления. Главная же проблема - чем пользовать больного: бомбами или авторучками? Так зарождается традиционный для России умозрительный спор, поиск основанной на историческом опыте национальной самобытности, поиск «третьего пути» между западным либерализмом и деспотией.

Однако внимание к российской истории не было у Трифонова самоценным и самодостаточным. Писатель, с его наблюдательностью к историческим перекличкам и параллелям, не мог игнорировать сходство между изнанкой российский истории 1870-х годов и тем, что было названо брежневским «застоем».

Трифоновская проза представляется в некоторым смысле продолжением (причём сознательным) «Доктора Живаго». У Пастернака мы также встречаемся с героем-поэтом, который наблюдает все конфликты своего времени и включается в них. Здесь также писатель откликается на события и изменения в его собственной жизни тем, что трансформирует жизнь в литературу, выражая и объясняя то, что он видит, чувствует и узнаёт из поэтического или художнического опыта. Иррациональные моменты и совпадения и здесь оказывают решающее воздействие на жизнь писателя.

Опять же значимость жизненного опыта заключается не в истории, а в эволюции личностного сознания художника. Примечательно, что пастернаковский герой умирает в 1929 году: разве не пастернаковское совпадение лежит в основе продолжений одиссеи Живаго, которые трифоновский герой проходит через 30-е годы, чистки, войну, репрессии, вплоть до брежневских времён?!

Трифонов пытается объяснить своё общество с объективных и критических позиций в той степени, в какой ему давали возможность цензура и репрессии. Критики разделялись на оппонентов советского режима, маскировавших свои истинные чувства аллюзиями и полуправдой, и на тех, кто разоблачал только сталинские злоупотребления, оставаясь лояльным к основам советского строя.

Трифонов сам останавливается на какой-то черте - пусть зыбкой, зато его можно критиковать только с эстетических позиций, что и делает, например, критик В.В. Кожинов. История теряет нравственное

наполнение. Герой уходит из жизни, словно наказанный за этот интерес к реальной истории.

Случай Трифонова заключается вовсе не в том, что он был разрешённым писателем, писателем-лауреатом, который никогда не запрещался. В какой-то мере он мог бы называться, говоря сегодняшним языком, культовым писателем для советской интеллигенции тех лет. Проблема в том, что его попытки стать своим уходят в деформацию поэтических приёмов: он становится автором, спрятавшимся за несобственно-прямую речь.

Вместо диссидентства у Трифонова была спортивная журналистика. Как спортивный журналист, Трифонов был слишком поэтичен и публицистичен, менее демагогичен и по-советски патриотичен. Спортивная журналистика поначалу занимала место своеобразного хобби. Он был специальным корреспондентом «Литературной газеты» на ряде крупнейших международных соревнований, в том числе на чемпионате мира по хоккею и на зимних Олимпийских играх.

Это было легальное «окно в иной мир», возможность передвигаться по свету - оправдание одной из многочисленных привилегий небольшого круга советских писателей и журналистов.

Спорт для Трифонова становится особой частью советского образа жизни: «Выйдя на мировую арену, мы заставили всех понять, что спорт - дело совсем не шуточное, а крайне серьёзное». Писателю важно было показать свой особый подход к спорту. В очерке «Сотворение кумиров» Трифонов писал: «В большом спорте каждый человек есть редчайшая личность, не измеримая никакими числами, и в большом спорте нет таких результатов, рядом с которыми померкли бы остальные».

Не только «официальные» советские критики, но и авторитетные западные Трифонова недолюбливали. Юрий Мальцев писал в статье «К кончине Юрия Трифонова»: «Если „деревенщики" прячутся от проблем в фольклоре, то по-другому делает это Трифонов - он уходит в „интим", в частную жизнь и психологию».

Однако один из секретов творчества Трифонова заключался в том, что он не боролся с господствовавшей системой: он создавал свою систему ценностей внутри официальной. Тем же - но по-своему! - были заняты и писатели-деревенщики. Все они боролись за сохранение нравственности, за осмысленный поиск народом своего будущего.

Обсудим вместе

Чем различается - в целом - творчество писателей-деревенщиков и писателей, которые создавали городскую прозу?

Обратите внимание не только на происхождение действующих лиц, но и на идеи, которые они высказывают, на их жизненные ценности, на особенности языка.

Виртуальная кладовочка

http://lib.rus.ec/a/600- здесь вы можете посмотреть фото В. Астафьева, прочитать его краткую биографию и произведения, названия которых расположены по жанрам в алфавитном порядке.

http://sibirica.su/glava-pervaya/viktor-astafev-dusha-chotela-bit-
zvezdoy/stranitsa-2- здесь вы можете прочитать интервью с В. Астафьевым, услышать его голос.

http://lib.ru/PROZA/ASTAFIEW/- в электронной библиотеке М. Мошкова вы сможете прочитать произведения В. Астафьева.

http://fabramov.ru/- сайт посвящён жизни и творчеству Ф. Абрамова. Здесь вы можете прочитать биографию и произведения писателя.

http://www.cultinfo.ru/belov/- сайт рассказывает о жизни и творчестве В. Белова. Здесь представлены его автобиография, произведения, библиография, статьи о нём и другие материалы.

http://www.booksite.ru/belov/index.htm- сайт посвящён жизни и творчеству В. Белова. Вы сможете познакомиться с биографией, произведениями, фотографиями писателя, со статьями о нём.

http://video.yandex.rU/users/molokols/collection/6/ - видеоролики о В. Белове.

http://www.hrono.ru/biograf/bio_r/rasputin_v.php- сайт содержит биографию Распутина из разных источников, некоторые его произведения, интервью, статьи о нём.

http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10975- на сайте представлена биография В. Распутина.

http://sibirica.su/glava-pervaya/valentin-rasputin-vozvraschenie-
k-rossii- здесь вы можете прочитать интервью с В. Распутиным, услышать его голос.

http://magazines.russ.rU/novyi_mi/2000/5/solgen.html - здесь вы можете прочитать отклик А. Солженицына на творчество В. Распутина.

http://www.host2k.ru/- сайт о жизни и творчестве В.М. Шукшина. Вы сможете прочитать его биографию, произведения, статьи и воспоминания о нём, посмотреть фотографии.

http://www.shukshin.museum.ru/- музей-заповедник В.М. Шукшина. Здесь вы можете получить информацию о писателе, совершить фотоэкскурсию по заповеднику.

I Имеется в виду творчество секретарей Союза писателей СССР.

II Хронотоп - пространство и время в художественном произведении.

Городская тема в русской литературе имеет давние традиции и связана с именами Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, М. Горького, М. Булгакова и многих других известных писателей. Городская проза — это литература, в которой город в качестве условного фона, специфического историко-литературного колорита, существующих условий жизни занимает важнейшее место и определяет сюжет, тематику и проблематику произведения. Трагический переход от родовых уз к законам античных городов-полисов, городская средневековая литература, петербургско-московская традиция в русской литературе, западноевропейский городской роман — вот лишь некоторые вехи, обозначившие этапы «городского текста» в мировой литературе. Исследователи не могли пройти мимо данного факта: сложилось целое научное направление, анализирующее особенности изображения города в творчестве мастеров слова.

Только в 1970-1980-е годы XX в. произведения на эту тему стали объединяться под рубрикой «городская проза». Стоит напомнить, что в современной литературе определения типа «деревенская», «городская», «военная» не являются научными терминами, носят условный характер.

Они используются в критике и позволяют установить самую общую классификацию литературного процесса. Филологический анализ, который ставит целью изучение особенностей стилей и жанров, своеобразия психологизма, типов повествования, отличительных признаков в использовании художественного времени и пространства и, конечно же, языка прозы, предусматривает иную, более точную терминологию.

Причины возникновения «городской прозы»

Что стало причиной возникновения городской прозы в ее новом качестве? В 1960-1970-е годы в России активизировались миграционные процессы: городское население стало быстро увеличиваться. Соответственно изменялись состав и интересы читательской аудитории. Следует помнить, что в те годы роль литературы в общественном сознании была важнее, чем теперь. Естественно, что привычки, манера поведения, образ мыслей и вообще психология городских аборигенов привлекали к себе повышенное внимание. С другой стороны, жизнь новых горожан-переселенцев, в частности так называемых «лимитчиков», предоставляла писателям новые возможности для художественного исследования областей человеческого бытия.

«Городская проза»: примеры, представители

Первооткрывателем городской прозы стал Ю. Трифонов. Его повести «Обмен» (1969), «Предварительные итоги» (1970), «Долгое прощание» (1971), «Другая жизнь» (1975) изображают каждодневную жизнь московской интеллигенции. У читателя складывается впечатление, что писатель сосредоточен исключительно на бытовой стороне жизни, но оно обманчиво. В его повестях действительно не происходит никаких крупных общественных событий, потрясений, душераздирающих трагедий. Однако нравственность человека проходит медные трубы именно здесь, на будничном семейном уровне. Оказывается, что выдержать такое испытание ничуть не легче, чем экстремальные ситуации. На пути к идеалу, о чем мечтают все герои Трифонова, возникают всевозможные мелочи жизни, загромождая дорогу и уводя путника в сторону. Они-то и устанавливают истинную ценность персонажей. Выразительны в этом плане названия повестей.

Психологический реализм Ю. Трифонова заставляет вспомнить рассказы и повести А. Чехова. Связь этих художников несомненна. Во всем своем богатстве, многогранности городская тема раскрывается в произведениях С. Довлатова, С. Каледина, М. Кураева, В. Маканина, Л. Петрушевской, Ю. Полякова, Вяч. Пьецуха и др.

Анализ творчества Трифонова

В повести «Обмен» инженер Дмитриев решил обменять жилплощадь, чтобы съехаться с больной матерью. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что мать он предал. Обмен произошел, прежде всего, в плане духовном — г ерой «обменял» порядочность на подлость. В «Предварительных итогах» исследуется распространенная психологическая ситуация, когда человек, неудовлетворенный прожитой жизнью, собирается подвести черту под прошлым и с завтрашнего дня начать все заново. Но у переводчика Геннадия Сергеевича предварительные итоги, как это часто бывает, становятся окончательными. Он сломлен, воля его парализована, бороться за себя, за свои идеалы он больше не может.

Не удается начать «другую жизнь» и Ольге Васильевне, героине одноименной повести, похоронившей мужа. В этих произведениях Трифонова особенно удачно использован прием несобственно-прямой речи, помогающий создать внутренний монолог персонажа, показать его духовные искания. Только через преодоление мелкой житейской суеты, «наивного» эгоизма во имя какой-то высокой цели может быть реализована мечта о другой жизни.

Тесно примыкает к этому циклу повестей и роман «Время и место» (1981) . Здесь двум главным действующим лицам — писателю Антипову и повествователю — удается прожить жизнь достойно, несмотря на то, что мрачное, трудное время способствовало скорее деградации личности.

Возникновение женской прозы: представители, примеры

Возникновение «городской прозы» предоставило наилучшие возможности для реализации творческих принципов «другой» прозы. В рамках городской темы обнаружил себя феномен женской прозы . Никогда еще не являлось читателю сразу столько талантливых писательниц. В 1990 г. вышел очередной сборник «Не помнящая зла», представивший творчество Т.Толстой, Л. Ванеевой, В. Нарбиковой, В.Токаревой, Н. Садур и др. Со временем к ним прибавляются все новые и новые имена, и женская проза выходит далеко за рамки городской темы. Издательство «Вагриус» с середины 1990-х годов осуществляет выпуск серии книг под общим названием «Женский почерк».

Городская проза, как и деревенская, принадлежит главным образом 1970- 1980-м годам.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!